Дикарь жил на берегу быстрой и шумной речушки. По утрам, когда мягкий туман, ежась под ласковыми прикосновениями первых лучей солнца, стекал в глубокий овраг, дикарь выползал из шалаша, нюхал воздух, и, если не находил в нем интересных или опасных запахов, подхватив берестяной туесок, спускался по тропинке к чистому ключу. Там он садился на корточки и рассматривал сквозь хрустальную воду разноцветные гладкие камешки на дне.
Божество тоже было здесь. Оно спрашивало: "Что ты видишь?" И дикарь отвечал: "Вот этот камешек похож на цветок, вот этот - на птицу, вот этот - на гусеницу, а вот этот похож на тебя". Божество смеялось в ответ, и дикарь, ударив ладонями по воде, тоже начинал смеяться.
Потом дикарь раскладывал маленький костерок из сухих веточек клена, чтобы слегка поджарить припасенные корешки. Божество, вырезанное из крепкой осины еще его прадедом, стояло возле очага и с улыбкой следило за его действиями, поэтому, прежде чем начать есть, он отламывал самый мягкий кусочек и смазывал ему губы. Они молчали и улыбались друг другу, пока дикарь ел свой немудреный завтрак, запивая чистой водой.
После завтрака Божество спрашивало: "Ты сыт?" Дикарь не чувствовал себя сытым, однако отвечал: "Да, я сыт". "А теперь иди в лес. У тебя осталось мало дров, кроме того, в Моховой впадине могут сегодня быть грибы" - "Хорошо", - отвечал дикарь. "И не забудь спрятать остатки припасов под плоским камнем возле шалаша" - "Хорошо", - отвечал дикарь. "А потом возьми острогу и иди на Большой перекат, чтобы добыть немного рыбы" - "Хорошо", - отвечал дикарь.
И он шел в лес. К бедру его удобно прижималась котомка, сшитая из двух кроличьих шкурок, за плечем на ремешке покачивалась увесистая дубина. Он собирал в сухом бору крепенькие грузди, под старой дикой яблоней - пучек дикого щавля, на том берегу речки - две горсти боярышника и в правом углу лесной Поляны, где уже поработали дикие кабаны, - дюжину чудом уцелевших малениьких брюкв.
Матерый седой Волк следил за ним издалека, опасаясь дубины, и тихонько фыркал от досады. Дикарь знал о его присутствии. И Волк знал, что дикарь знает. Тихая многолетняя вражда заставляла их обоих быть всегда настороже.
Костяная острога, заботливо завернутая в мягкую кожу, была очень стара, почти как Божество. Три поколения мужских рук отполировали древко почти до блеска. Каждый раз, когда дикарь прикосался к нему, он чувствовал ответное прикосновение Божества и замирал на минуту, любуясь. "Ты здесь, - говорил дикарь. - Ты хорошее" - "Да. Да. Ну, иди же", - отвечало Божество.
Там, чуть ниже по течению за Большим перекатом, мелькала в воде солнечно-глянцевая форель. Дикарь по колено заходил в холодную воду и подолгу стоял, замерев с острогой в приподнятой руке, напряженно вглядываясь. Потом молниеносно опускал руку чуть-чуть наискось и с громким радостным криком выдергивал из воды трепещущую мокрую рыбу. На обед Божество получало свой лакомый кусочек запеченой форели.
Пообедав, дикарь садился на пятки перед Божеством и затягивал песню. Он пел о том, какой он, дикарь, умный и сильный, о том, что сегодня под замшелым пнем нашел большой вкусный белый гриб, о том, что видел оленьи следы на водопое, это значит, можно попробовать поохотиться, да, можно спрятаться в тех кустах, а в руке держать копье, а еще одно положить рядом, и, когда олени придут, надо сидеть очень тихо и дождаться, когда ветер подует в его сторону, и тогда подкрасться поближе и кинуть копье! а Волк пусть сдохнет, пусть он сдохнет, проклятый, он ничего не получит, это дикарь напьется теплой оленьей крови, и станет еще сильнее, и тогда, конечно, притащит к очагу то сухое дерево, и на нем можно будет вырезать острым кремнем разные узоры с мыслью о Божестве, о самом лучшем Божестве. Иногда дикарь пел все громче, и вскакивал на ноги, и начинал танцевать, а потом доставал из-под вытертой лосиной шкуры бусы - пустые орехи, красивые ракушки и заботливо отмытые и высушенные лягушачьи черепки, нанизанные на тоненькую веревочку, сплетенную из травы - и надевал на шею Божеству. Божество улыбалось в ответ, хорошее Божество.
Наконец, он уставал. Полежав немного и отдышавшись, подкладывал в костер какой-нибудь кривой сук и бездумно смотрел на огонь, прислушиваясь к шорохам леса. Солнце садилось. Ароматный дымок отгонял москитов.
Дикарь доставал из котомки набор острых камешков и недоделанную деревянную фигурку оленя и начинал ее обтачивать. При этом он тихо напевал себе под нос длинную тягучую песню без слов, так чтобы слышали только он и Божество. Завтра или послезавтра он подарит оленя своему Божеству.
Вот так и жили они и были счастливы. А случилось...
Однажды, уже после полудня дикарь возвращался домой берегом реки. В котомке лежали три жирных глупых селезня, соблазнившихся печеными улитками и потому попавших утром в силок, Божество было довольно, дикарь радовался этому и предвкушал, как Божество будет довольно еще больше, когда он смажет ему губы сочным теплым мясом. Но вдруг он насторожился. Это ветерок донес до его ноздрей слабый незнакомый запах с того берега речки. Рука сама потянулась за спину, нащупывая удобную рукоять дубины. Нет, запах был не совсем незнакомый. Было в нем что-то...
"Дикарь, иди домой", - сказало Божество.
Что-то такое в этом запахе... Надо же хотя бы посмотреть, что за существо испускает такой запах.
"Не надо..."
Все же дикарь крадучись очень аккуратно и неслышно перепрыгнул по камням на противоположный берег и затаился в кустах, принюхиваясь. Существо приближалось. Вскоре оно вышло на песчанную косу. Это была молодая женщина. Ее движения были плавными и гибкими; она несла в руках глиняный сосуд.
Затаив дыхание, он во все глаза смотрел на это чудо. Давным-давно он не видел женщин. Дубина выпала из рук. Звук падения привлек внимание женщины... Она закричала, высоко, пронзительно. Расширив зрачки, дикарь бросился прочь, громко шлепая по воде босыми ступнями. Он бежал, не разбирая дороги, не заботясь о следах, дыхание тяжело со свистом прорывалось через стиснутые зубы.
"Ну что ты, что ты, дикарь... Ведь опасности нет..." - шептало Божество. Дикарь бежал дальше. Не добежав до своего очага, он присел за толстым шершавым стволом раскидистого вяза, прислонился плечем к коре. Сквозь листву нижних ветвей он смотрел на Божество.
"Иди ко мне, дикарь", - сказало Божество. Дикарь зарычал в ответ. Он встал на ноги и быстрым шагом пошел в сторону леса.
"Ну что с тобой, а?" Дикарь не слушал. Он шагал все быстрее. Куда? - не важно, он пытался убежать куда-нибудь, куда-нибудь. Он забыл голод, забыл усталость, и два видения гнали его вперед: Божество перед очагом и молодая женщина на берегу. Ничего не видел он вокруг, не замечал и веток, что хлестали его по лицу, и острых камешков, что впивались ему в ноги. И хотя теперь у него не было дубины, старый Волк предпочел убраться с его дороги, едва взглянув ему в лицо.
Только в сумерках, грязный, оборванный, сломленный усталостью и стыдом, дикарь пришел к очагу. Божество смотрело на него с укором и с жалостью. Он упал на живот, обнял Божество руками и заплакал.
"Никогда, - говорил он, - никогда я тебя не оставлю..."
Все же, в конце концов, сон сморил его.
Утром дикарь был мрачен. Холодная свежая вода не взбодрила его, а вызвала еще большее раздражение. Позавтракав, дикарь понял, что впервые за многие годы забыл угостить свое Божество. Больше еды не было. Дикарь тяжело поднялся, сгорбился. Божество молчало. "Мне надо пойти, найти свою дубину", - сказал он. Божество молчало.
Каждое дерево, каждый до боли знакомый валун вызывали в нем отвращение. Дикарь злился на себя, на Божество, на молодую женщину. Но все равно шел. Искать свою дубину.
Вроде бы излучина реки как-то изменилась. Или даже это не та излучина. Но зато здесь так же пахнет. Где же?..
Вот она...
Женщина осторожно выглянула из кустарника и серьезно и внимательно воззрилась на дикаря. Они смотрели друг на друга довольно долго.
Было в голове дикаря: "Моя дубина... Молодая женщина... Божество... Иди домой, дикарь... Моя дубина... Кто она такая?.. Это не то место... Божество..."
Наконец, женщина вздохнула и спокойно вышла на открытое место. Густые волосы, скрывавшие ее грудь, колыхались при каждом движении. Склонив голову на бок, она улыбнулась дикарю. Дикарь попятился. Потом повернулся и быстро пошел вперед, поминутно оглядываясь. Женщина стояла на берегу и смотрела ему вслед.
Божество говорило: "Дикарь, ты всегда был моим. Ты пропадешь без меня. Ты даже не знаешь, как много меня в тебе. Без меня жизнь твоя опустеет. Ты этого хочешь? Ты хочешь убить свое Божество?!"
Он даже не знал, что идет обратно к своему очагу. Он понял это только когда совсем пришел.
Тихая ярость закипала в его груди. Она погнала в голову горячую кровь, прокатилась по горлу и вырвалась наружу: дикий хриплый рев пронзил тишину долины, и старый седой Волк в мгновенной тревоге приподнял сонную голову, нервно оскалив желтые клыки.
Дикарь схватил пук сена и кинул в очаг, сверху навалил сухого хвороста, со злостью переломил о колено толстый сук, который всегда оставлял на потом, и бросил следом. Огонь полыхал, треща разбрасывая искры. Дикарь схватил деревянного идола, поднатужился, выдернул из утрамбованной земли и вместе с надетыми на него бусами, погремушками, перьями, шкурами бросил свое Божество в огонь...