Белянский Павел Паштет : другие произведения.

Великий Побег

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Филиппу Залевскому невиданно повезло - он единственный остался в живых после страшной автомобильной аварии. Но по-настоящему радоваться у него не получается: слишком много странного и страшного происходит вокруг него. Атмосфера из загадок, тайн и недосказанности сгущается. Можно ли верить тем объяснениям, которые дают ему новые знакомые? Жанр нового романа Павла Белянского трудно обозначить одним словом. Мистичная социальная фантастика в детективном ключе, пожалуй, ближе всего к искомому. Насколько это соответствует вашим ощущениям, вы сможете решить, дочитав роман до конца. https://ru.bookmate.com/authors/LYMpve9y

Павел ПАШТЕТ Белянский

Идея: Дмитрий Вохмянин

ВЕЛИКИЙ ПОБЕГ

ЧАСТЬ 1

Абитуриент

1.1

   Филипп всегда оставлял машину на одном и том же месте подземной парковки бизнес-центра. Вот и сегодня у пыльной бетонной колонны с нервной паутиной, зябко дрожащей под потолком на вечном сквозняке, как обычно, отдыхал его двухдверный "мерседес". Не новая машина, но любимая. Филипп не привязывался ни к местам, ни к предметам, как-то не завелась за тридцать три года жизни в его голове такая слабость. Он настойчиво не изменял только трем вещам: односолодовому виски, музыке группы "Металлика" и вот этому двенадцатилетнему "мерсу". Впрочем, с машиной в последнее время не ладилось.
   Филипп подошел ближе, нажал кнопку на пульте, открыл багажник, швырнул в него портфель с бумагами, хлопнул крышкой, распугав воробьев под низким потолком.
   Успокоиться не получалось. Воздуха не хватало, словно кто-то натянул на лицо марлевую повязку. Руки дрожали. Филипп наклонил голову, посмотрел на свои ладони, несколько раз с силой сжал кулаки и вдруг увидел на асфальте край масляного пятна.
   Оно тихо ползло из-под любимого "мерседеса", подбираясь переливом радужной пленки к ботинкам Филиппа. Он присел рядом с машиной, заглянул под днище, стараясь не испачкаться, осторожно тронул бурое пятно, принюхался к темному следу на кончиках пальцев.
   И именно тогда заметил его - большой черный джип.
   Джип стоял в стороне и угрюмо урчал мотором. За темными стеклами рассмотреть водителя не получилось, да и вообще оказалось невозможно понять, сколько всего человек сидит в машине. Но они наверняка заметили взгляд Филиппа. Джип осторожно тронулся с места и, шурша камешками под огромными колесами, медленно, точно крадясь, покатил в сторону Филиппа. Фары были выключены, и от этого джип выглядел будто слепец с выколотыми глазами, выслеживающий добычу по запаху.
   Филипп нажал на пульт, закрывая центральный замок "мерседеса", дернул ручку водительской двери, проверяя, заперта ли, и не торопясь пошел к дверям лифта. Он шел не оглядываясь, чувствуя затылком, как неспешно катит за ним черный джип. Надо было, наверное, не оборачиваться. Хотя какая разница.
   Обернулся. У джипа тут же включились, ослепляя, фары, так что рассмотреть номерной знак не получилось. Филипп отвернулся, сделал еще несколько шагов, прикрыв глаза, чтобы перестали мелькать яркие пятна от света фар. И резким броском кинулся бежать по гулкой подземной парковке. Он услышал, как за спиной затворами клацнули двери джипа. И две пары ног загремели следом за ним, неумолимо нагоняя.
   Филипп на бегу даже успел прикинуть, когда же это все началось. Когда привычная жизнь вдруг вздыбилась и вытолкнула его из обычных будней в чехарду непонятных происшествий, которые, в итоге, завершались здесь, в прохладном подбрюшье бизнес-центра, встречей с недружелюбным джипом и его агрессивными пассажирами?
   Вчера на кладбище? Сегодня на работе? Неделю назад в больнице?
   Нет. Теперь Филипп точно понимал, с силой отталкиваясь ногами от бетонного пола, когда его старая жизнь сделала сальто, ударилась о ствол дерева и навсегда развалилась на множество покореженных деталей и кусков.
   Это случилось тогда. На трассе. Когда высокое солнце плавилось в безоблачном июльском небе и собаки лежали в тени, высунув лиловые языки.
  

1.2

   Татьяна Кравец ехала на заднем сиденье служебного авто, в пол-оборота смотрела в пассажирское окно, скользила взглядом по ярким вывескам и витринам ресторанов, суетливым пешеходам и машинам, тесно прижавшимся к тротуару вдоль узкой улицы древнего городского центра, и думала о том, как невыносимо устала. Поездки, встречи, архивы, сотни фотографий и тысячи протоколов, терабайты видео с показаниями и допросами, а главное - неподъемная ответственность за всех этих людей, которые идут сейчас по тротуарам или неумело паркуются в узких каменных руслах улиц, - все это выдавило из Татьяны энергию и самоуверенность. Так выдавливают зубную пасту из пластикового тюбика, без жалости выбрасывая в мусорное ведро лишь скомканную оболочку.
   Она больше не может. Она устала. И даже вот этот поворот головы дается ей с усилием.
   Да, именно с усилием.
   Татьяна Кравец привыкла думать о себе в третьем лице. Ей казалось, что так она более требовательна и объективна сама к себе. Словно твое собственное "я" стоит чуть в стороне, как судья на спортивной площадке, бесстрастно наблюдающий за игрой любимой команды. Вот и сейчас она следила за собой, точно подсматривала: как Татьяна равнодушно скользит глазами по улице, ползущей за пассажирским стеклом автомобиля, как, подперев подбородок тонкой рукой, размышляет о своей усталости. После недолгого самосозерцания пришлось согласиться, что она, пожалуй, права - Татьяна действительно устала. И вот какие круги под глазами, и нос заострился, и морщинка легла возле правого уголка рта. Это от привычки в задумчивости кривить губы на одну сторону и грызть карандаш, и это всего в тридцать три года, а что же будет лет через десять.
   Машину качнуло на повороте. Татьяна вспомнила, как кренится самолет, потом вздрагивает корпусом от взрыва, начинает разваливаться на куски и непристегнувшиеся пассажиры летят по проходу, ударяясь о кресла и потолок. И немедленно на место усталости пришла злость, твердая и острая, как кусок рваного фюзеляжа, о который она порезалась на месте крушения. Татьяна неосознанно схватилась за руку, там, где когда-то был глубокий порез, а сейчас остался тонкий, едва заметный шрам. Она опять увидела себя со стороны, какая твердая и острая она стала. Злая, твердая и острая. Не тронь - поранишься.
   Машина остановилась перед полицейским автомобилем, перегородившим улицу.
   - Приехали, Татьяна Александровна, - доложил водитель.
   Татьяна вышла из машины, ничего не ответив. Просто чтобы случайно не поранить человека краем своей острой и твердой злости.
   Длинный представительский седан стоял чуть боком, упираясь подбитым глазом фары в столб светофора. Горячее июльское солнце отражалось в покореженной решетке радиатора, жгло хромированный диск вывернутого переднего колеса.
   Татьяна махнула удостоверением перед носом козырнувшего ей полицейского, поднырнула под ленту, которой патрульные успели оградить место преступления, и осторожно, точно боясь спугнуть замерший посреди дороги автомобиль, с пятки на носок пошла к машине. Со стороны казалось, будто она не осматривается, а принюхивается, превратившись из симпатичной женщины в небольшую рыжую таксу. Волосы шоколадного оттенка, которые длинными ушами раскинулись на плечах, только усиливали сходство.
   Пулевые отверстия кучно легли в заднее левое стекло "лексуса". Сквозь разорванную пулями шторку виднелось плечо пассажира в темном дорогом костюме, часть головы с окровавленным ухом и белая кожа дивана, залитая кровью с кусочками мозгов. Правая пассажирская дверь была распахнута, и горячий летний ветер шевелил седые волосы на голове трупа. Напротив двери на корточках сидел мужчина и что-то старательно записывал, придерживая бумагу на негнущейся пластиковой папке.
   Татьяна обошла машину, бесцеремонно отодвинула рукой мужчину, достала из сумочки свой телефон и сделала несколько быстрых снимков.
   - Я не понял, - возмутился мужчина. - Гражданка. Вы что себе позволяете?
   Татьяна не обратила внимания на его слова, точно экономя злость. Она уже смотрела дальше, за перекресток, туда, куда должен был двигаться, но так и не доехал ни седой пассажир, ни его дорогой, престижный автомобиль.
   - Татьяна Александровна, - раздалось сбоку. Кравец не обернулась. Собачьим чутьем она уловила знакомый сиропный запах слов. Она давно научилась различать людей по запаху их фраз. Например, ото лжи разило болотным смрадом водорослей и тухлой речной рыбы. От правды на языке оставался привкус мяса, иногда жареного, с кровью, иногда отваренного до разваливающихся волокон, но всегда мяса. Сиропные слова пахли карамельными конфетами с начинкой из смертельного цианида.
   - Как дела, Анатолий Сергеевич? - отозвалась Татьяна, не спуская глаз с какой-то точки за перекрестком.
   - Как видите. Хотя, по сравнению с советником президента, можно сказать, дела наши не так плохи.
   И закатился своим любимым смехом, мелко рассыпая перед собой короткие частые взвизги.
   Татьяна вскользь глянула на смеющегося. С Анатолием Сергеевичем Ткаченко, полковником полиции и начальником отдела расследования убийств, она была знакома года три. Кажется, он такой и был все эти три года - в синем костюме, рубашке без галстука, тонкогубым и крупноносым, с тщательно выбритым маленьким подбородком и пробором в седеющих волосах. И с этим опасным сиропным голосом.
   Ткаченко одним жестом отправил мужчину с папкой куда-то к полицейским машинам, стал рядом с Татьяной и тоже посмотрел за перекресток.
   - А что, Татьяна Александровна, - с надеждой в голосе спросил Ткаченко. - Может, Интерпол заберет это дело к себе? Все же такая фигура, мировой резонанс.
   - Значит, советник президента?
   - Михаил Гелашвили...
   - Неслабо, - покачала головой Татьяна. - И что он здесь делал?
   - Возвращался с саммита по ядерному разоружению. Красивую речь произнес, кстати. За все хорошее против всего плохого. Не слушали?
   - Нет.
   - Я тоже не слушал. Но девушки из дознания мне хвалили. Очень он им нравился, девушкам из дознания. Теперь уже не дождутся встречи.
   - А по делу?
   - А по делу... - Ткаченко кашлянул. - А по делу - работали с колес. Двое на мотоцикле. Стрелял пассажир. Водитель успел выскочить и открыть ответный огонь. Вон там, вы правильно смотрите, они упали. Но потом поднялись и скрылись. Объявлен план-перехват.
   - Упали, - проговорила Татьяна скорее себе, чем полковнику. И, высматривая место падения мотоциклистов, сделала шаг к перекрестку.
   Ткаченко хотел еще что-то добавить, но у него зазвонил телефон.
   - Мы смотрели. Там ничего интересного, - успел крикнуть полковник вслед Татьяне и приложил трубку к уху. - Я слушаю.
   Но Татьяна уже не обращала внимания на его слова. Место за перекрестком словно притягивало ее. Она не стала сопротивляться своему чутью и пошла, не оглядываясь по сторонам, будто охотничья собака по следу зверя. Сумочка болталась за спиной и летела за Татьяной через дорогу.
   Когда она шагнула на перекресток, машины заорали клаксонами, взвизгнули тормозами, прямолинейно ругнулись незамысловатым водительским матерком.
   Татьяна очнулась только на другой стороне улицы. Внимательно, неторопливо обошла запятую сизой выщерблины с коротким черным тормозным следом на асфальте посреди дороги.
   - Охренела, чертова баба! - заорал водитель такси, объезжая Татьяну по встречной полосе и грозя ей кулаком.
   Татьяна посмотрела вслед машине, потом на выщерблину, затем на корявый бордюр вдоль дороги и на кусты за бордюром, стриженные под полубокс, так что снизу виднелись черные голые ветки, сверху лохматящиеся зелеными листьями.
   Оно лежало здесь, под кустами, застряв в ветках, и рассмотреть его было можно, только став на четвереньки и забравшись в пыльную сердцевину куста. Треснувшее стекло от мотоциклетного шлема. Чихая и путаясь в паутине, Татьяна осторожно достала стекло и, ухватив его одной рукой, зажав в другой сумочку и оставляя на земле следы от локтей, задом полезла обратно на тротуар.
   - Нормальная жопа, - заметил молодой голос за спиной Татьяны.
   - Мелковатая, - в тон ему возразил кто-то второй.
   - Зато крепкая, как орешек.
   Двое парней дружно рассмеялись. Татьяна выбралась на тротуар, аккуратно держа рукой добычу, поднялась на ноги и косо глянула на шутников. От ее взгляда эти двое как-то сразу сдулись, точно она не посмотрела, а ткнула в их раздувшееся самомнение чем-то острым, отвернулись и пошли дальше.
   - Не укусила, и на том спасибо, - долетело до Татьяны, когда парни отошли от нее на несколько шагов.
   Она не обратила внимания на их слова. Достала из сумочки пакет, бережно положила в него стекло от мотошлема и, отряхиваясь от пыли, закрутила по сторонам головой, осматривая стены ближайших домов.
   Вот оно. Есть.
   Холодок возбуждения пробежал от затылка по спине.
   В углу многоэтажного дома, вздыбившегося на той стороне улицы, на кирпичной стене между первым и вторым этажом висела, пялясь безразличным глазом на мир, камера наблюдения.
   В магазин женского белья, который одиноко ютился на первом этаже в торце дома, Татьяна зашла со стеклом под мышкой и паутиной в волосах.
   - Я могу вам чем-то помочь? - с сомнением спросила высокая девушка и шагнула навстречу Татьяне, разглядывая стекло от гермошлема в пакете и нитку паутины на плече, по которой деловито взбирался паучок.
   - Можете, - согласилась Татьяна и протянула девушке стекло. - Вот. Подержите.
   Продавщица нерешительно, с опаской, двумя пальцами взялась за край пакета и сморщила нос.
   - Вам для себя или на подарок? - на всякий случай, для порядка, поинтересовалась девушка, косо поглядывая на стекло.
   - Для дела. Стекло я только что нашла на улице для дела, - Татьяна раскрыла сумочку, достала удостоверение Интерпола и показала его продавщице. - А теперь скажите мне, где у вас охранник.
   Девушка моргнула, попыталась сфокусировать свой испуганный взгляд на удостоверении, но, кажется, не поняла ни слова из того, что в нем написано, кроме одного: Татьяна - это какой-то важный проверяющий чиновник.
   - Леша приходит вечером, перед закрытием, - робко призналась девушка.
   - А камера на стене дома?
   - А камера на стене дома висит всегда: и вечером, и днем, и ночью.
   - Работает?
   - Кто?
   - Ну не лошадь же. Камера, разумеется. Камера работает?
   - Кажется, да.
   - А где с нее записи?
   - Там, - девушка показала стеклом в руке на дверь в подсобное помещение.
   Татьяна взглянула на дверь, на руку продавщицы, забрала стекло и пошла в подсобку. Девушка дробно застучала каблучками у нее за спиной.
   На мониторе, спрятанном в углу подсобного помещения среди полок с пакетами разноцветных трусиков, были выведены изображения с трех камер - две снаружи здания, и еще одна показывала торговый зал. Татьяна быстро нашла в компьютере папку с файлами, открыла видео с внешней камеры, провела ползунок проигрывателя, сместив время на два часа назад.
   - А вот это у вас почем? - не отвлекаясь от монитора, Татьяна тронула пальцем фиолетовое кружево в хрустящей обертке.
   - Ой. Это из последней коллекции. Самое сейчас модное, - восторженно всплеснула руками девушка у Татьяны за спиной.
   - Что, и посмотреть можно?
   - Разумеется, конечно, - радостно согласилась девушка и выбежала из подсобки. - Я сейчас принесу ваш размер.
   Татьяна быстро достала из сумочки флешку, одним движением вставила ее в разъем на системном блоке и скопировала файл с видео. Потом задумалась на секунду и удалила на компьютере оригинал файла.
   - Вот, - девушка вернулась и картинно развернула перед Татьяной фиолетовое кружево. - Ваш размер.
   Кусочек тюля стоил освежающе дорого.
   - Давайте, - вздохнула Татьяна и протянула деньги.
   - Вам, наверное, можно так, - смутилась девушка. - Без денег, наверное.
   - Берите деньги, - зло рявкнула Татьяна. - Или я за себя не ручаюсь.
   Она сунула купюры продавщице и вышла на улицу.
   Возбуждение ушло, его место заполняла усталость и разочарование.
   Падение мотоциклистов на видео было нечетким, и казалось, ничего существенного рассмотреть не получится.
  

1.3

   Высокое солнце плавилось в безоблачном небе, и собаки лежали в тени автозаправки, высунув лиловые языки. Июльская жара опалила степь, как хлебную лепешку в тандыре, до коричневой корочки с темными подпалинами, хоть берись за край горизонта, отрывай горячий кусок, макай в сливочный кружок солнца и ешь, обжигая язык и соря крошками.
   Филипп притормозил, свернул с трассы и запарковал потрепанный "опель" рядом с равнодушными собаками, которые даже головы не повернули в сторону машины.
   - Станция туалетная, - громким голосом диктора объявил Костя с заднего сиденья. - Девочкам разрешается припудрить носик, пока мальчики заправятся кофе и заправят авто.
   Девушки сонно потянулись, разминая затекшие от долгого сидения руки и ноги.
   - И я хочу кофе, - зевнула Вика. - Много. Крепкий. И без сахара.
   - Опять без сахара. Зачем тебе диета, Викуся? - фыркнул Костя, вылезая из машины, открывая Вике дверь и протягивая ей руку. - Ты и так в отличной форме.
   Вика оперлась об услужливого Костю, выбралась на улицу, вскинула руки в безоблачное небо, наклонилась чуть вправо и влево, точно намеренно красуясь своей стройной, спортивной фигурой.
   - Вот потому и в форме, что слежу за собой. Тебе тоже не помешало бы заглядывать в тренажерный зал, толстячок.
   Вика ущипнула Костю за упитанный бок и, демонстративно покачивая бедрами, пошла к магазину на заправочной станции.
   - А я Ане и таким нравлюсь, - крикнул ей вслед Костя. - Правда, Аня?
   - Неправда. Но когда тебя это смущало? - Аня нащупала ногами на полу машины пляжные тапочки и тоже выбралась на свободу из жаркого салона.
   - Чашку кофе красавцу, пока я не уснул от вашей занудной правильности.
   - А я не хочу кофе, - сказал Филипп. - Я что-то спать хочу. Давай, красавец, дальше за рулем ты.
   - No problem, как завещал великий терминатор.
   Через пятнадцать минут Филипп уже дремал на заднем сиденье машины, покачивая на Викином плече безвольной головой в такт движения "опеля". Снились две недели летних каникул, которые они вчетвером беззаботно продурачились на побережье. И Вика пахла соленым морским прибоем и горячим песком. И Костя рулил машиной и невнятно бубнил на краю сознания Филиппа, в сотый раз пересказывая свои любимые анекдоты на все случаи жизни.
   Однажды, в начале своей студенческой жизни, Костя, еще неоперившийся абитуриент, неожиданно для самого себя осмелел от избытка гормонов да стакана теплой водки и в медицинском общежитии затащил разомлевшую старшекурсницу к ней в комнату и сорвал с хохочущей дамы халат, разодрав его в двух местах. С того самого момента Костя решил, что покорить всех женщин мира невозможно, но попытаться все-таки стоит. И, видит бог, он пытался, самозабвенно и бескорыстно. Если бы собрать в кучу все деньги, которые Костя за свои тридцать с хвостиком лет так или иначе потратил на самых разнообразных женщин земли, пожалуй, этими средствами можно было бы с легкостью погасить внешний долг какой-нибудь небольшой банановой республики. Но Костя не любил экономику и экономию. Он ездил на стареньком "опеле", он жил в однокомнатной квартире с огромной кроватью и небольшим телевизором, он ходил в салон красоты делать педикюр чаще, чем заглядывал туда же постричься, и рядом с ним всегда можно было встретить парочку смешливых и раскованных девиц.
   - Смотри, Филя, какой марципан в шоколаде, - примерно с год назад, восторженно гаркнул Филиппу в ухо Костя, перекрикивая музыку в ночном клубе, и стаканом с мохито показал на пьяно покачивающуюся девушку в конце барной стойки. - Она будет моя. Чтоб меня женили на библиотекарше института химии.
   Чем именно досадила другу работница библиотеки, Филипп не знал, но это было самое страшное Костино проклятье.
   Через полминуты Костя уже шептал что-то в ухо девушке, наклоняясь ближе и подталкивая ее своим самоуверенным пузом. Но девушка сама оттолкнула Костю, потом, опасно кренясь и покачиваясь, забралась на высокий стул и с него - на барную стойку. И, представив себя то ли кошкой, то ли луноходом, пошла по ней на четвереньках, перебирая по длинной зеркальной столешнице руками и ногами, под изумленным взглядом бармена, с легкостью смахивая с дороги стаканы и бокалы.
   - Меня зовут Вика, - заявила Филиппу девушка так, будто предупредила об опасности, когда он стащил ее с бара и попытался поставить на ноги. - Но привлечь твое внимание оказалось не так просто, красавчик.
   И отключилась, обмякла и потекла сквозь руки Филиппа на пол, словно из нее в один миг выдернули скелет. Он подхватил ее и нес до самого своего дома, как ни уговаривал оскорбленный отказом Костя бросить подозрительную девушку и разбежаться, сменив явки и пароли.
   Так и носился с ней уже почти год. Потому что с Викой иногда бывало страшно, иногда весело, иногда странно, но никогда не грустно.
   "Опель" подскочил на ухабе, и Филипп сонно приоткрыл один глаз.
   Переднее левое колесо взорвалось с громким треском, и ошметки покрышки с силой захлопали по асфальту. Машину бросило вбок и со всего размаху ударило о встречный грузовик. Филиппа подкинуло и стукнуло о Вику. Или это Вику стукнуло о Филиппа. Мир наполнился привкусом крови и исчез в темноте.
   А затем были звуки.
   Еще боль в руке и опять привкус крови на прокушенном языке.
   Еще мелькающий свет от ламп в больничном коридоре, по которому Филиппа на каталке толкали двое санитаров и доктор.
   Но сначала были звуки.
   - Бывает же, - гудел сбоку чей-то противный бас. - Всех в фарш, а на этом ни царапины.
   - Рука вон у него. И лицо в крови, - пищал фальцетом другой.
   - Не его кровь. Я смотрел.
   - А рука?
   - Да что там рука. Всех в кашу. А у этого ни перелома.
   - Хватит болтать, - распугал их третий звенящий голос. - Перекладывайте.
   В Филиппа вцепились со всех сторон, выдернули из темноты так грубо, что боль в руке пронзила тело, и бросили на что-то холодное и скользкое.
   - Вот так, все везение мира - кому-то одному, - услышал Филипп и потерял сознание.
   Он пришел в себя в больничной палате. За матовой стеклянной дверью ругались незнакомые голоса. Впрочем, один голос, кажется, он когда-то слышал, но вспомнить никак не мог.
   Филипп перевернулся набок, уперся в кушетку локтем и сел. Голова немного закружилась, но скорее просто так, для порядка, обозначая свое присутствие на привычном месте. Немного болела левая рука в тугой повязке. А в остальном...
   Да нормально все было в остальном. Мешала игла капельницы, воткнутая в вену на правом предплечье. Морщась, Филипп вытащил иглу, встал на ноги и подошел к окну.
   Солнце падало за больничный корпус. Люди в полосатых пижамах сидели на скамейках и крошили хлеб голубям. Женщина в белом халате шла через двор, неся в руках круглые блестящие кастрюли. И шум за дверью становился все громче и отчетливее.
   - Как дела?
   Женский голос раздался за спиной из угла палаты. От неожиданности Филипп подскочил на месте и резко развернулся. Мир моментально поплыл в сторону и наполнился густой мутью, так что пришлось ухватиться за подоконник.
   Женщина подошла ближе, осторожно взяла его под локоть.
   - Тише. Тише. Не надо резких движений. Тебе резкие движения пока противопоказаны, - зашептала посетительница и настойчиво потянула Филиппа назад на кровать.
   - Да я нормально, - вяло выдавил из себя он.
   - Нормально. Конечно, нормально, - уверила женщина. - По сравнению с друзьями, ты просто чудесно выглядишь.
   - Что с ними?
   - Позже. Сейчас важно - ты помнишь, как тебя зовут?
   - Помню. Филипп.
   - А полностью?
   - Тоже помню. Филипп Валерьевич Залевский.
   - Год рождения?
   - Восемьдесят четвертый.
   Слова давались с трудом, словно Филипп лепил их из расползающегося, жиденького картофельного пюре.
   - Место рождения?
   - Киев.
   - Где работаешь?
   - Вы, вообще, кто?
   Муть отступила к краям палаты, и Филипп впервые смог кое-как рассмотреть женщину. Худое скуластое лицо, тонкий нос, чуть припухлые губы, можно, чтоб они были и потоньше, но тоже ничего, пойдет, джинсы в обтяжку и легкий свитер, под которым отчетливо просматривалась пара отличных грудей. И ведь ей под сорок. Но хороша. Стоит тут, улыбается обезоруживающе. И все-таки что-то смущало Филиппа в этой симпатичной женщине. Плескающаяся по углам палаты муть не давала сосредоточиться.
   - Вы кто?
   - Ангел, - легко призналась женщина.
   - Как... - растерялся Филипп. - Уже?
   - А чего тянуть?
   - Да как-то хотелось бы еще пожить.
   - Так и живи, - великодушно разрешила женщина. - Я не смерти ангел. Я наоборот - ангел жизни.
   - Нормально, - кивнул Филипп. - Нормально тут в капельницы наливают. Забористо.
   - Так где ты работаешь?
   - А тебе зачем?
   - Чтобы охранять. Ангелу жизни положено знать все про своего клиента. Чтобы он больше не попадал в такие неприятные ситуации.
   - А что, там, на небе, информационная база подвисла?
   - А ты забавный, - тихо рассмеялась женщина и глянула на матовую дверь. - Я тебе позже все объясню. А сейчас мне надо знать, где ты работаешь. Быстрее.
   Филипп внимательно посмотрел на женщину. Все-таки что-то в ней было не то. Нет, не слова, не голос, что-то во внешности.
   Та еще раз оглянулась на дверь и схватила Филиппа за руку.
   - Скорее. Где ты работаешь? - потребовала она и сжала его предплечье.
   В тот же момент матовая дверь распахнулась и в палату ворвались двое: молодой доктор в сдвинутой набок шапке, раскрасневшийся и всклокоченный, и женщина в наброшенном на плечи белом халате. Она крепко держала доктора правой рукой за пояс и, судя по решительному виду, не собиралась его отпускать.
   - А я говорю, нет у нас эмэртэ! Не-ту! И не было никогда! И никогда не будет с таким финансированием! - кричал молодой доктор и пытался оторвать от себя женщину, дергаясь всем телом. Та же шла за ним, будто на жесткой сцепке, ухватившись за докторский пояс железной хваткой.
   - А как вы без эмэртэ можете выявить у мальчика внутреннее кровотечение? - кричала в ответ женщина и размахивала свободной рукой. От бурной жестикуляции халат сползал с ее сутулых плеч, она ловким движением подхватывала его за воротник у себя за спиной, натягивала назад и опять размахивала тонкой, сухой рукой.
   - Рентгеном! - отвечал доктор, не меняя ни тона, ни громкости. - Рентгеном! Как наши предки выявляли!
   - Но это же средневековье!
   - Пусть! - кричал доктор, срываясь на фальцет и брызгаясь слюной. - Пусть! Но это наше средневековье! Наша больница! Наши правила! Наше исконное средневековье!
   Филипп взглянул на доктора и женщину с ним и сразу понял, что же его так смущало во внешности симпатичной незнакомки. На ней не было больничного халата. Джинсы, свитер и - ни халата, ни шапочки, ни бахил на кроссовках.
   Доктор и женщина в халате замерли на входе и с удивлением уставились на посетительницу.
   - Я не понял, - разгоряченно выкрикнул доктор. - Вы кто? На каком основании?!
   Нарушительница правил внутреннего распорядка больницы улыбнулась, подмигнула Филиппу и уверенно пошла на выход.
   - А я уже ухожу.
   - Как так уходите?! - возмутился доктор.
   Но незнакомка уже промелькнула мимо него в дверь и поспешила по коридору на выход.
   - Стойте, гражданка! - закричал доктор ей вслед и тоже выбежал в коридор.
   Стало слышно, как за стеной доктор возмущенно что-то еще кричит и, наверное, даже размахивает руками.
   И только тогда Филипп обратил внимание на женщину в халате, которая как вошла в палату, так и осталась стоять у входа, с печальным и трогательным обожанием глядя на него.
   - Мама.
   Мама бросилась к Филиппу, обняла его, сидящего на кушетке, прижалась головой к его груди и заплакала.
   - Ну, мама. Ну, ты чего. Не надо.
   - Я не буду. Я не плачу, - пообещала мама, но тут же не удержалась и еще громче всхлипнула.
   - Представляешь, у них нет эмэртэ, - пожаловалась Филиппу мама. Говорила она, по-прежнему прижавшись к сыну, крепко обняв его, и получалось, что ее слова попадали Филиппу в подмышку. От щекотки он дернулся и рассмеялся.
   - И ничего смешного, - заметила мама, отстранилась, взялась руками за голову Филиппа и стала вертеть ее в разные стороны, заговорив уже по-другому, деловитой скороговоркой, как привыкла разговаривать за много лет. - Как ты себя чувствуешь? Голова кружится? Тошнит? Есть шум в ушах?
   - Да нормально все, мама.
   Тогда она пальцами оттянула Филиппу веки вниз.
   - Смотри в сторону. Есть двоение в глазах?
   Потом она оставила веки в покое и бросилась ощупывать Филиппа, мять его руки, ноги и хватать за ребра. Спасаясь от материнского внимания, тот развернулся и слез с кровати по другую сторону. Краем глаза он увидел в окне, как через больничный двор идет та самая незнакомка. Филипп прижался лбом к стеклу, разглядывая ее.
   - Что они тебе капают? - не унималась мама, наводя ревизию на прикроватной тумбочке.
   - Я не знаю, - рассеянно ответил Филипп.
   Незнакомка дошла до края двора, обернулась и вдруг махнула Филиппу рукой. От растерянности он не успел никак отреагировать. Женщина села на пассажирское сиденье большого черного джипа, который стоял сразу за больничными воротами, и тут же, только захлопнулась дверь, сорвался с места.
   - А должен знать, - с учительской интонацией упрекнула мама. - Ты врач в четвертом поколении.
   - И даже молоко матери я принимал по рецепту, - в тон ей добавил Филипп. - Я помню, мам.
   Опять она за свое, - с тоской подумал Филипп.
   Однажды, уйдя из дома, бессонной ночью на продавленном диване съемной квартиры он пытался ответить себе на вопрос: когда же он точно и однозначно решил, что никогда не станет врачом?
   В детстве, когда отец брал его, семилетнего, с собой на ночное дежурство в отделение хирургии городской больницы? А потом от тетрадок-прописей с неумелыми закорючками и палочками воняло на весь класс хлорамином, и никто из учеников не хотел сидеть рядом с Филиппом, а учительница чихала, проходя мимо его парты.
   Или в студенческой юности, когда в подвале анатомического театра длинным багром с крюком на конце вылавливал в прозрачном удушливом формалине почерневшие трупы, чтобы на два этажа выше под руководством преподавателя разобраться в их внутреннем устройстве?
   Преподавателя, старого, морщинистого профессора с детским пушком волос вокруг лысой головы, студенты звали Пошелвон.
   - Чего там, Пошелвон, лекции из-за эпидемии гриппа не отменил?
   - Да как же, он отменит, старый идиот...
   Пошелвон был старым, но не идиотом. В конце второго года обучения на государственном экзамене по анатомии он вышвырнул с курса сто четыре человека из двухсот. Старческой дрожащей рукой он брал очередной лист с ответами на экзаменационные вопросы, отведя в сторону, издали окидывал его коротким взглядом и брезгливо бросал в сторону и лист, и два слова:
   - Пошел вон.
   И тянулся за следующей бумагой со студенческими каракулями.
   - Какой курс сосудистой терапии тебе назначили? - не унималась мама. - Почему я не вижу на тумбочке ноотропила?
   Филипп не нашелся, что ответить, но тут ему на выручку пришел тот самый молодой врач, который, к огромному своему неудовольствию и большому счастью Филиппа, к этому моменту вернулся в палату к пациенту с утомительной мамой.
   - Ну? - тут же вцепилась мама в доктора со всей увлеченностью родительницы и врача- микробиолога, кем по совместительству она и являлась. - Ну, молодой человек? Где в курсе лечения моего сына сосудистые и ноотропные препараты? Где, я вас спрашиваю?
   - Простите, - вздохнул доктор и вытер пот со лба. - Я забыл, как вас зовут.
   - Ольга Ивановна, молодой человек. Запомните. Ольга Ивановна.
   - Уважаемая Ольга Ивановна, - доктор попытался собрать в голосе все оставшееся спокойствие. Спокойствия оставалось немного. - Вашему сыну нужен покой и сон. В его состоянии это лучшее лекарство.
   - Какой покой и сон может быть без эмэртэ?!
   - Завтра, - вдруг закричал доктор, и на его лбу вздулась вена. - Завтра заберете своего мальчика! И делайте эмэртэ, швэмэртэ, хрен знает какое тэ! Отлежится у нас день, и исследуйте его, как хотите!
   - Ну уж нет! - закричала в ответ мама и для убедительности стукнула кулаком по тумбочке. Для этого ей пришлось поправить халат и чуть присесть. Но жест выглядел все равно внушительно. - Ни часа! Ни минуты он у вас не останется!
   Она стремительным шагом пошла на доктора, словно решила боднуть его упрямой головой. Доктор опешил от такого напора, шагнул в сторону, пропуская Ольгу Ивановну. Она распахнула дверь и в проеме махнула рукой, будто посылала батальон в атаку на вражеские окопы:
   - Филипп! За мной!
   И скрылась за дверью.
   Филипп подошел к доктору, пожал его вспотевшую ладонь и повел плечами.
   - Простите, доктор. Сами понимаете, мама есть мама.
   И тоже вышел из палаты.
   Он шел по коридору и глупо улыбался. Его никак не покидало ощущение, что все вокруг - это просто какой-то дурной сон.
  

1.4

   Падение мотоциклистов на видео было нечетким, и казалось, ничего существенного рассмотреть не получится........................................................................................................................
  
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"