Да, Мария, признаюсь - я гиблый человек. Иногда я прячу свои грехи даже от себя самой. Прячу глубоко, и никому не залезть мне под шкуру, не пробить эту скорлупу, никому и никогда. Только если я сама не пожелаю. Но я очень хочу довериться тебе, Мария. Ещё никто не понимал меня так, как ты. Ещё никто не подходил ко мне так близко.
Я ненавижу исповеди, и всё же каждое последнее воскресенье месяца по семейной традиции я в церкви, благочестивые слова льются из меня гладко и ладно, будто по сценарию, будто я написала их заранее. Может, я правда написала их заранее? Но тогда я была бы совсем чокнутой.
Прости, Мария. Мой внутренний голос любит сбивать меня с толку. Но я обожаю его звучание. Тихое, ненавязчивое. Ведь когда громко я...
Когда слишком громко, я зову на помощь. Я кричу, но молча.
Главное одно - она меня слышит.
Когда слишком громко, она срывается с цепи и мчится ко мне с пеной у рта. За меня она порвёт на части кого угодно. И я выпускаю бестию из клетки. Благодаря ей в моей голове на какое-то время воцаряется тишина, а потом всё повторяется сызнова.
Только сегодня меня остановила возле дома соседка Лиза, решившая поболтать. Я как всегда вежливо улыбалась, хоть каждое её слово и причиняло мне немыслимую боль. А она всё трещала, не затыкаясь, одно предложение невообразимо перетекало в другое, совершенно с ним не связанное. Ох, если бы она знала, что я собиралась с ней сотворить в ту секунду, то прикусила бы свой блудный язык. И почему все считают, что рыжеволосые девушки с россыпью конопушек по лицу расположены к общению? Мария, они не понимают, как мне тяжело. "Вы только посмотрите на Аллочку! - шепчутся старушки. - Какая кроткая девушка! Бедняжечка, столько пережила, но держится молодцом!" Их шёпот сродни стрекотанию полчищ саранчи, возвещающем о близком конце света.
А ведь ужасное скоро случится, я больше не могу терпеть. Мне нужно принести жертву. Только так голоса станут тише. На какое-то время.
Что ж, Мария. Посиди здесь, я скоро вернусь. Хочу выпить немного вина. Иначе я просто сойду с ума.
***
Что ж, дорогая. Дело сделано.
Я пошла в круглосуточный супермаркет и застыла у стеллажей с алкоголем, разглядывая витиеватые этикетки. Знаешь, Мария, у меня особое уважение к слову написанному, нежели сказанному. Они, эти слова, безмолвные и покладистые, они все в твоей власти. И пока я будто в трансе изучала названия различных вин, рядом со мной возник высокий мужчина.
- Вам помочь с выбором? - спросил он.
Честное слово, Мария, я обомлела. Его голос походил на шум океана под окнами моего вымышленного бунгало где-то на необитаемом острове. Помнишь, я рассказывала тебе о нём? О моём острове и домике, где не было бы ни души. А теперь ты, конечно, спросишь, что же я не убегу подальше от цивилизации. Не так всё просто, Мария. Бестия не позволит. Мы связаны: она защищает меня, я кормлю её. А если перестану, то, пожалуй, сама окажусь у неё на клыках.
- И что бы вы посоветовали? - хриплым голосом ответила я. В горле пересохло, и я с радостью отпила бы полбутылки вина прямо на месте.
- Вот это. - Подняв изящную бутылку, мужчина без тени смущения окинул меня взглядом и самоуверенно улыбнулся. А ведь он далеко не красавец, подметила я, не то что мой покойный муж. По тому обтекали слюнями все бабы, куда бы он ни ступал. А этот... слишком широкий лоб и круглые глаза, нос тяжеловат, губы тонкие. Совершенно несуразное лицо, но вот голос... - Вижу, вам тоже одиноко этим вечером, - прошелестел он, не спрашивая, но утверждая.
Наверное, таким голосом говорил бы со мной ангел, попади я в рай. Но мне туда путь заказан, Мария, это уж точно.
Я почти не отвечала незнакомцу, только изредка скромно улыбалась и тупила взгляд. На самом же деле, я плескалась в ласковых волнах его тембра, впервые за долгое время по-настоящему отдыхая.
Неся две бутылки вина, мужчина галантно сопроводил меня до кассы, где ещё раз окинул долгим взглядом. Увидев мою нерешительность, начеркал на этикетке одной из бутылок номер телефона и имя "Пётр" и оплатил обе. Потом ушёл. Я стояла в недоумении и смотрела на его удаляющийся силуэт.
Голос кассирши вывел меня из оцепенения. Сперва я не поняла, в чём дело, но потом услышала противный повторяющийся сигнал. Как оказалось, зависла я возле рамки, намекавшей на мою непорядочность. Пришлось вывернуть наизнанку карманы куртки и открыть сумочку. Унизительно. Внутри меня зарождалась буря, голоса кассирши и охранника перерастали в громоподобный рык. Как мне хотелось тогда спастись в тихой гавани волшебного голоса, но его обладатель уплыл прочь.
Поверь, Мария, я выжала из себя последние соки, чтобы притормозить бестию. Мне было больно до беспамятства, но я совладала с собой. Ровно настолько, чтобы выйти из супермаркета с подаренной мне бутылкой и затаиться в соседнем переулке, прячась в ненасытной темноте. А дальше... дальше меня перестало волновать, кого растерзает бестия. Мне было слишком громко.
Ладно, Мария, вижу, тебе надоели мои словесные излияния. Наверное, всё дело в вине: этот вяжущий горьковатый вкус буквально сам тянет меня за язык. А что, неплохой выбор. Стоит поблагодарить Петра.
***
Пётр!
Это восторг, Мария, истинное наслаждение. Находиться рядом с тем, кто не раздражает твою замкнутую вселенную ни на молекулу, ни на крошечный атом. Я вспоминаю первый год замужества, когда мы с Виталиком могли часами болтать обо всём на свете, без всяких последствий. Тогда бестия дремала, убаюканная моей влюблённостью. Я верила, что так будет всегда и мне не придётся вновь терять близких. Да, я боялась привязанностей, как боюсь их и сейчас. Сперва Ляля, потом мама с папой - все они ушли, неспособные находиться рядом со мной. Виталик вселил в меня надежду, подарил семью и хрупкое, как крылья бабочек, счастье. Ты знаешь, сколько живут бабочки, Мария? То-то и оно.
С Петром мне было так же спокойно, как и в тот год. Даже лучше. Но как узнать, что всё не повторится? Что я опять не останусь одна? Ведь мало усыпить бестию, а уничтожить её невозможно. Она слишком приросла к моей душе, отравила мою кровь своим ядом. Мне не стать прежней. Правда, я и не помню себя другой.
Смотри, эсэмэска от Петра. Уже скучает. Мне страшно, Мария. И за себя, и за него. Я ведь не настолько сильная, чтобы устоять перед его обаянием. Но хватит ли его чудесного голоса, чтобы сделать мой мир тише? Чтобы укротить бестию?
Виталику дорого обошёлся наш союз. И я говорю вовсе не о деньгах. Их у мужа было в избытке, хоть на грядках сажай. Мы жили в загородном коттедже с прекрасной рощицей и прудиком за нашим участком - вид из окна хозяйской спальни открывался чудесный. Будучи молодожёнами мы много времени проводили там, в своей огромной кровати с балдахином, но прошёл год, и мои чувства постепенно растаяли, чтобы следом превратиться в пар. После свадьбы я бросила работу (которую, если быть честной, не сильно жаловала) и посвятила себя мужу и домашним заботам. Но удел домохозяйки мне наскучил, а голос Виталика стал всё громче отдавать эхом в моей голове. Весь мир тоже вернулся на круги своя, приобретая пронзительную остроту - я умирала от мигреней после каждого общения с кем-нибудь из знакомых или встречных.
Что уж говорить о появлении на свет близняшек? Виталик умилялся дочкам, говорил, что ещё не видел столь прелестных девочек, как Вера и Ника, в то время как я стонала, раздавленная их плачем и криками.
В тот день Виталик вернулся с работы раньше обычного. Но даже не стань он свидетелем того, что я сделала, я бы не помиловала его. Точнее, не я, а она - бестия. Или же всё-таки я?
Наш дом сгорел, а вместе с ним моя новообретённая семья. Муж и две шестимесячные дочки.
На новом месте все, конечно, сочувствуют мне, не понимая, как мне удалось оправиться после такого горя. Они вообще ничего не понимают. И лучше им не знать подробностей.
Подожди секунду, надо что-то ответить Петру. Тоже скучаю? Или просто отправить смайлик?
***
Сегодня Пётр забирал меня после работы. Пообедали в уютном итальянском ресторанчике с тёмно-шоколадными стенами. Пока я разглядывала потолок, испещренный надписями, к нам подошла официантка. Я наверное побледнела, когда увидела её, раз Пётр спросил, всё ли со мной в порядке.
Ты можешь поверить, Мария, я точно смотрела на нежданного гостя из прошлого - передо мной снова стояла разлучница Симона. Конечно, та была пониже ростом, поблондинестее, но с такими же лошадиными зубами и ослиным взглядом. Поразительное сходство.
В голове кадрами пронеслись воспоминания. Кинохроника семилетней давности. Ползающая по полу мама умоляет отца остаться, бросается на его чемодан - можно подумать, если она захватит в заложники папины вещи, он ни за что не уйдёт к другой. Двадцать пять лет брака перечеркнуты, как неправильно решённое уравнение. И мама, моя тихоня-мама с ласковым голосом и лучезарными глазами, превращается в страшное, растоптанное какой-то тварью существо.
Тот покой, что я всегда находила в семье, был разрушен. От круглосуточных рыданий и жалоб матери у меня ехала крыша. А когда сил терпеть не осталось, я дала волю бестии. С отцом и его новой пассией мы отправились на рыбалку, и улов был что надо. Тогда я ненавидела отца за то, как он поступил. Сожалела ли я о том, что сделала? Нет. Сожалею ли сейчас? Пожалуй. Наверное, поэтому я рассказываю тебе об этом. С появлением Петра я вновь вернула себе частичку души.
Я думала, что после смерти отца и Симоны мать успокоится. Но её стенания стали лишь громче. А ты ведь уже знаешь, Мария, что я не переношу шума. И мама отправилась вслед за отцом.
Всё-таки мне хочется верить, что рай существует. И что там они нашли друг други и обрели вечное счастье. Вместе с Лялей, моей рыжей хохотушкой.
***
Я пришла в этот мир не одна, Мария. Я пришла сюда с Лялей, моей сестричкой. Она была первопроходцем, я родилась следом. Так мы и прожили до девяти лет - она впереди, я чуть позади, как прицепленный к ней самой природой вагончик. Мне нравилось то, что нравилось ей, и не потому, что у нас сходились вкусы. Я просто равнялась на Лялю, не зная, как быть самой собой.
Мне кажется, она до сих пор живёт где-то внутри, ведёт меня. Поселилась туда после той весенней трагедии и осталась на веки вечные.
Мы играли на старом длиннющем мосту, под нами белела река, покрытая непрочной коркой льда. Нам запрещали ходить на тот мост, но Ляля никогда никого не слушалась, будучи до ужаса упрямой и непоседливой. Забавы для нас придумывала она, и на этот раз решила, что будет весело прыгать через проломанные в мосту дыры. Одна такая пробоина была особенно коварной. Ляля прыгнула первой - у неё словно были не ноги, а пружины. Я, как всегда, следом. В голове будто раздался выстрел - бух! Осечка! И я лечу вниз. Но нет, мне всё-таки удалось зацепиться за доску. Уши заложило от крика Ляли. Она схватила меня за руки, помогая подтянуться.
И вот я стою на мосту, ошарашенная, оглушенная. Сорвав с себя шапку, Ляля обнимает меня, что-то кричит, захлёбывается от слёз, но я отталкиваю её. И вниз летит уже она.
Я не могла оторвать взгляда. Смотрела, как она проламывает лёд, как под водой скрывается рыжий хвост. Потом она вынырнула и посмотрела на меня так глубоко, так укоризненно, что я зажмурилась. Она словно пыталась допрыгнуть до меня одним лишь этим взглядом, чтобы зацепиться за этот мир и жить в нём через меня. Успела ли она? Глупости.
Мария, ты что, спишь? А ну проснись, ленивая бегемотиха. Только посмотри, как я тебя раскормила. Иди-ка сюда... Вот, побегай лучше, покрути своё колесо. Не хочешь значит? Не пищи, только пожалуйста, не пищи!
Знаешь что, Мария, мне кажется, я слишком привязалась к тебе. И зря. Не смотри на меня своими жалостными глазками. Нам с тобой пора прощаться. Никто не заметит, если в мире станет на одну морскую свинку меньше.
Пожелай мне удачи, Мария, может с Петром я всё-таки смогу стать лучше?