Небо - стальной давящий пресс - сминает меня. Белесая взвесь летит в лобовое стекло, рассыпается по сторонам. Лениво шуршат дворники. Вжик-вжик. Руль еще холодный, продрогшие руки, онемевший позвоночник. Глаза слипаются, ненормально спать по три часа в сутки. Если я задержу веки сомкнутыми на секунду дольше, окажусь в столбе или поймаю встречку. Второе вряд ли, машин еще совсем мало. Раннее утро - опасное время. Я еще так уязвима.
И она чувствует это. И улыбается.
Она сидит рядом в полупрозрачном ситцевом платьишке. Волосы прилизанные, как у утопленницы. Сегодня я чем-то на нее похожа. Я не помыла голову, не осилила. Мне страшно, что я похожа на нее. С каждым днем все больше и больше. Но она спокойна, а я нет. Я не чувствую ничего, кроме страха.
Принято считать, что призраки являются из прошлого. Бред. Они приходят отовсюду, откуда им вздумается. Так сказала мне тетка Февронья, прижимаясь жирными губами к моему уху. Потом развернула мое лицо к себе, звучно поцеловала в губы и сдохла. Помню ее только такой - жаба, завернутая в черный платок. Сколько себя знаю, она ходила в трауре. Ее муж, мой дядька, умер через несколько лет после их свадьбы. Они толком не пожили. Как-то я рылась в старом портфеле с фотографиями родителей. И нашла тетку в молодости: стройная хохотушка с глазами-звездами. Люди мутируют до неузнаваемости. Пышущая жизнью плоть и кровь обрастает жиром, желчью. Протухшее мясо, которое еще существует, еще дышит, волочит себя по миру безо всякой цели. Огрубевшие души с нагноившимися ранами.
Дохлая кошка исчезает под колесами. Улетает назад, в мое прошлое. За ней еще одна. Будто кто-то разложил для меня указатели. Смерть, дорогуша, прямо по курсу.
Ночью не могла уснуть. Сначала орали соседи, потом стучал дождь, и наконец завыл, уйдя в ванную, мой призрак. Не знаю, кто бесит меня больше.
Отдаю должное тетке, она откинулась не напрасно. Мне, как ближайшей, и единственной из ныне живущих, родственнице досталась ее квартирка в крошащейся четырехэтажке - на самом отшибе нашего захолустья - и колымага. Кругом сплошная серая хтонь. Свердловское растянулось длинной кишкой, по которой я тащусь в старом "форде" не хуже куска дерьма. Кто вовремя не уезжает отсюда, заканчивает самоубийством или белочкой, что в принципе одно и то же. Это город бесов. Я не понимала этого так явно, пока ко мне не явился призрак.
Теткин юрист нашел меня в притоне. Мне говорили, что женщины спиваются быстро, я махала рукой. Мне было весело и тепло. Потом приходило раскаяние, но ненадолго. Я снова смывала вину вином.
Вину за все, чего не добилась в жизни.
Хотелось сейчас свернуться зародышем - словно бы возвращаясь в свое исходное состояние, в темноту, лишенную пульсации. Отрубиться от мира. Но я знаю, что это произойдет не здесь и не сейчас. Ася - то есть, та, другая, будущая я, - снова ехидно улыбается и покусывает пальцы. Делает вид, что покусывает. Она всегда делает вид. Например, что курит, когда курю я, или переключает передачи, правда выглядит это в высшей степени пошло.
Дорога уходит по дуге вниз, на мост через речку, которая делит город на две части. За высокими соснами прячется частный сектор, брешут собаки, а серое небо на горизонте желтеет, принимая нездоровый оттенок. На мосту я вцепляюсь крепче в руль. Ася скалится. Каждый раз, когда я еду здесь, мне кажется, что все пойдет не по плану, что руль вильнет в сторону, вместе с машиной, вместе со мной.
Я благополучно проезжаю злосчастный участок, дорога уходит влево, и из-за деревьев я вижу машину ДПС. Мент машет мне волшебной палкой, а сам важно отходит в сторону. Включаю поворотник и останавливаюсь, чуть резче, чем хотелось бы. Ася пожимает плечами. Мол, сама разбирайся. Я-то уже мертва глубже некуда.
- Доброго утречка, - пыхтит на меня пухляш, когда я опускаю стекло. - Документики, мда... можно... а, так, хорошо.... а страховочку... му...а... хм... а мда... машина не ваша?
- Моя, - скупо отвечаю я. Внутри вся дергаюсь, извиваюсь, внешне ни один мускул не дрогнул - я нарочно посмотрела в зеркальце заднего вида. Синдром эмоциональной тупости, будь его. Пережиток скандального развода.
- А тут указана некая гражданочка, мда... Маслова Февронья Васильевна, кем будет...
- Дайте сюда бумагу, - говорю я. - Это старая. - Достаю из бардачка свежую и показываю круглику. Тот пыжится, читает, не нравится ему, что все документы у меня в порядке. Я сжимаю и разжимаю руль одной рукой, сжимаю и разжимаю, сжимаю и разможжаю его черепушку, разжижаю мозг, стекающий мне на колени. Все мысленно, все в рамках приличия.
Поворачиваюсь к Асе.
- Что скажешь, придурашная?
Она гогочет, заламывает руки, закатывается в беззвучном ржаче, будто ее потешает, что я такая тупая обездвиженная овца. И ведь все равно я сдохну. И буду ею, буду вот именно так уссыкаться над собой, как обдолбанная.
Кругляшок заглядывает в окошко.
- Вы с кем там разговариваете, мда... дамочка?
И я вижу, как искажается его лицо, как появляется на нем демоническая гримаса. Он, похоже, и сам не понимает, что одержим.
- Ни с кем. - Он шарахается - будто в моих глазах увидел меня будущую. Будто Ася уже сейчас влезла в мою шкуру. - Еще что-то?
- Ты че таращишься на меня так, м..м...мразина, - ошарашенно выпаливает он и, отпрянув, плюхается на зад. Я молча уезжаю подальше от беса.
Я часто бываю в этой части Свердловского. Ася обеспечила меня новой работой: нужно покупать жрачку, оплачивать счета - причем такие, будто я живу в роскошных апартаментах. А за наши с ней дела платят недурно. Она показала мне мир, сокрытый от глаз смертных, словно сорвала с моих глаз мутную пелену.
Красная вывеска цветочного магазина неизменно цепляет меня. За самое живое и кровное. Стараюсь держать руль прямо, не сворачивать. Изменяю себе. Вновь опускаюсь до уровня плинтуса. Обещаю себе посмотреть одним глазком и уехать. Забыть и уехать. Простить и уехать.
Я сворачиваю налево. Останавливаюсь возле пятиэтажки. Я ведь знала, зачем выехала пораньше. Мне нужно просто посмотреть, просто посмотреть.
Ася умиротворенна. Посылает мне воздушные поцелуи, показывает неприличные жесты. Я скалюсь на нее - на себя - в пустоту.
Но вот из желтого дома с крышей, покрытой седым от инея мхом, из моего старого дома - где я была счастлива однажды, призрачно, но счастлива, - выходит мой бывший. Высокий, в черном пальто и с клетчатым шарфом. Идиотским шарфом, я бы никогда ему такой не купила. Я бы скорее придушила его этим шарфом. Он не один, за ним выходит миниатюрная девушка - новая жена, сверхновая звезда, сияющая от неземного счастья - которая ведет за собой четырехлетнего мальчика. Я знаю, сколько лет этому мальчику. Я видела, как он рос. Как из сезона в сезон уходила его детская пухлощекость, как он вытягивался, как из запеленованной "куколки" превращался в маленькую копию своего отца. С теми же хмурыми бровями, насупленным лицом.
Этот мальчик мог бы жить у меня, во мне, вне меня, с нами, со мной и Генкой. Этот мальчик мог бы быть моим.
Я выключила двигатель, фары, глядя, как запотевает стекло. Трое превращаются в размытое пятно по ту сторону ледяного мира. Мы долго не могли завести ребенка. Я ходила по врачам, гадалкам. И вот оно, наше долгожданное чудо - случилось, мы ликовали.
Вскоре я оказалась в больнице на сохранении. Среди сплетен и стона. Среди радости и горя. Пока смерть не разлучит нас. Пока смерть...
Смотрю в зеркальце заднего вида. Второй раз за утро. На моем лице - маска смерти. А рядом - жалкий призрак, словно констатация моей кончины.
На сохранении я прошла первый скрининг. Сухие слова резали, впивались колючками. Терновый венок из слов: высокая вероятность синдрома Дауна. Ночью я шлепала босяком по узкому коридору отделения, взад-вперед. Как заведенная игрушка. Полуночная, полоумная волчица, с отбракованным волчонком внутри.
Волчицам не делают скрининги. Слабые погибают сами.
Я нащупываю в кармане куртки ребристую рукоятку складного ножа. Того самого, которым мы играли с Генкой в ножички еще в сопляковые годы.
Я выхожу из машины. Семья как раз проходит мимо меня, направляясь к припаркованному седану. Кого первым, думаю я, водя большим пальцем по шершавой поверхности, Генку, женозаменитильницу, мальчика? В небе над нами гаркают вороны. Дюжины ворон. Жирные черные кляксы на жемчужно-серых облаках. Черт меня подрал вспомнить о жемчуге. О маленькой красной книжице под моей подушкой в миллионе световых лет от этого места и времени.
"У ворот моих
На деревьях вяза вызрели плоды...
Сотни птиц слетелись к дому моему,
Тысячи слетелись разных птиц,
А тебя, любимый, нет и нет..."*
- Эй... - окликаю я, огибая капот.
Генка останавливается, разворачиваясь спиной к своим, словно защищая их. От меня.
- Что? - спрашивает он. - Чего вам?
Нож распускает лезвие. Исторгает из себя смертельность.
Делаю пару шагов вперед, внутри киплю, бурлю, сгораю. Нелепо поскальзываюсь, заваливаюсь вперед. Ну что за цирк, в самом деле. Генка подхватывает. Утыкаюсь кончиком лезвия в его пальто. Сбоку. Неожиданно для себя обнимаю его. Вбираю в легкие знакомый запах.
Шесть лет назад он сказал, что такой ребенок станет нам в тяжесть. Настоял на аборте. Я сделала. Я сделала, как он велел, и мы развелись. Нет, конечно все было не так просто. Со слезами, криками, порезанными венами - всего понемногу. А сейчас он подхватил меня, и такая легкость в груди.
Я ловко сложила нож, подняла голову на удивленного Генку.
- Ася? - выдохнул он.- Ася... ты... ты как...
Круто, Генка. Круто. Без тебя вот справляюсь как-то... никак.
- Здорово, что встретились, - говорю я. - Увидела тебя, поздороваться решила. - Говорю и говорю. Обычно я больше помалкиваю. - Хорошая жена у тебя, и сынишка. - Киваю в их сторону. Жена в шубе похожа на взъерошенную курицу. Я замечаю вдруг, как изменяется ее лицо, как вытягивается крючковатый нос, как миловидность превращается в бесовское уродство. Удачи тебе, Генка. Ты, кажется, нашел, что искал. Его сынишка выпячивает губы и хмурится. - Эй... просто хотела отдать тебе кое-что, - протягиваю ножик. - Может, научишь своего парнишку играть.
Ну, тираду загнула. Актриса недоношенная.
Разворачиваюсь и снова прячусь в машине. Стартую жестко, перегазовывая, сматываясь подальше. Там меня дела ждут, там меня уже люди ждут, там меня еще кто-то ждет. Наверное.
Ворох мыслей, Ася на пассажирском кресле смеется в кулак.
Подруливаю к темно-красному зданию интерната. Кирпич крошится, кажется вот-вот дом рассыплется. Мысленно слышу подземный писк крыс, их нигде не видно, но я знаю, что они здесь. Когда-то тут жила и я. Посли гибели родителей тетке Февронье предлагали оформить опеку, но я была ей не нужна. И перед смертью она не пожалела меня, наградив этим чокнутым призраком.
В детстве я мечтала жить в замке, представляла себя королевской особой, по злому року оказавшейся в стенах приюта. Сейчас это даже смешно. Могу присоединиться к будущей Асе и нахохотаться от души.
От здания веет многолетней сыростью, оно насквозь пропитано детскими слезами, историями отчаяния. Февронья рассказывала, что мать, ее сестра, как дура любила моего отца. До потери пульса. Вот она собственно и потеряла пульс, в самом прямом смысле, когда разбился отец. Я не удержала ее в этом мире. Любовь к мужу оказалась сильнее любви к ребенку. Даже не помню, как это случилось, была слишком мала.
Распахиваю скрипучие двери. Ожидаю увидеть внутри ту же разруху, что и снаружи, но здесь опрятно и светло. Меня встречает на входе худощавая женщина. Она не произносит ни слова, пока не мы не доходим до кабинета директрисы.
- Здравствуй, Ася, присаживайся, - говорит мне моя давнишняя подруга, с который мы не виделись с момента "выпуска".
- Привет, Маша.
Я знала, что она стала директрисой, и все же непривычно вновь видеть ее. Она поправляет светлый пучок на голове. Кислая улыбка едва скрывает нервозность.
- До меня дошли слухи о твоих... талантах. - Она слегка краснеет. - Ребята поговаривали, что ты, ну понимаешь, не совсем в своем уме.
Я молча киваю. Понимаю конечно. Разглядываю ее идеальные глянцевые ноготки. Смотрю на свои - расслоившиеся, неровные, потемневшие. Мы с ней погодки, выгляжу я куда старше.
- Но вдруг ты раскрыла те два преступления... - Маша запинается, теребя на пальце кольцо с огромной жемчужиной. - С демонами... О них теперь все судачат, еще недавно я подумала бы - чушь полнейшая! И вот тебе пожалуйста...
Ладно два дела, это же только официально. За минувшие три года мы с Аськой многого навидались.
Мой призрак сидит в соседнем кресле, озираясь по сторонам. Кажется, что и она вспоминает, как часто бывала в этом самом кабинете. Правда, он преобразился до неузнаваемости. Здесь свежий ремонт, на стенах висят многочисленные грамоты, сертификаты, фотографии. В стороне - журнальный столик с сервизом, рядом - кофемашина. Неожиданно - за стеклом стеллажа вижу пластилиновые фигурки, среди которых с удивлением замечаю своего жирафа. Желтого с оранжевыми пятнами. Его некогда прямая шея загнулась, как знак вопроса.
- Что случилось? - спрашиваю я у Маши.
- Идем, я покажу. - Она встает - в спокойном темно-сером костюме и белой блузе выглядит она невероятно ухоженной и красивой. Я неловко одергиваю потрепанную кожаную косуху и, шаркая тяжелыми ботинками, идут следом:
по коридорам, спускаясь на первый этаж, затем в подвал, в малый гимнастический зал. Там на мате раскинулось тело. Мальчик с перегрызенным горлом и вырезанным на груди знаком бесконечности.
- Полицию вызвала? - спрашиваю я у Маши.
- Сперва тебя. Не хочу лишней огласки, понимаешь? Я совсем недавно на этом месте.
- Без огласки здесь вряд ли обойдется.
- Дело-то похоже... инфернальное, - шепчет Маша мне на ухо. Она сцепляет руки в замок, они дрожат. - Все равно мне хотелось бы разобраться во всем самой.
Молча пожимаю плечами и подхожу к парнишке лет четырнадцати.
- Его звали Максим Скворцов, - сообщает мне Маша.
- Оставь меня, пожалуйста, - прошу я. - Когда я уйду, вызови скорую и полицию. Отзвонюсь.
Маша понимающе кивает и уходит. Бросает на меня последний взгляд и виновато опускает голову.
- Что, Ася? - спрашиваю я у себя будущей. Она вальяжно расхаживает вокруг парнишки, потом садится на колени и водит пальцем по закрученному знаку бесконечности на груди. Мне можно не напрягаться. Мой "тайный агент" сделает всю работу за меня. Ася ведет меня за собой через весь зал, мы выходим из подвала через дальнюю дверь, в небольшое помещение с трубами, обернутыми утеплителем, к лестнице, выводящей на улицу, во двор. Там, на заснеженной площадке, вяло гоняют по полю мяч парни, несколько сидят на скамейке, среди них - долговязый, короткостриженный, с выбитым передним зубом.
- Эй, вы, шестеренки, шевелитесь давайте, - рявкает он на играющих, выпуская в воздух облачка пара.
Ася подлетает к парню, встает у него за спиной, обхватывая за щуплые плечи, имитирует, что делает ему массаж и снова смеется. Но вдруг вцепляется ему в горло зубами. Мне странно смотреть на себя со стороны: как я жру этого пацана. Как из его шеи вытекает густая, почти черная кровь. Морок спадает.
Я прохожу мимо компании, отворачиваюсь. Дело раскрыто, осталось доложить Маше. Могу прямо сейчас вернуться и рассказать ей. Но что-то останавливает меня.
Обхожу здание по кругу, оставляя парней позади. Они сверлят дыры в моей спине, а я, ссутулившись, бреду дальше. Мальчишку мне, конечно, жаль, он не сумел постоять за себя. И демоны здесь ни при чем. Обычный людской закон силы. Может, и впрямь мир принадлежит им. Может, остальным не стоит цепляться за жизнь...
Завернув за угол, слышу всхлипы. И противный голосок. В круглой беседке - трое девчонок. Настоящие "подлюжки", как звала я их раньше. Одна, черноволосая, массивная деваха, расселась на скамье, вторая - явно "исполнительница" треплет за волосы худышку в оранжевом пуховике, тыкая ее лицом в ботинки первой.
- Давай же, псина, вылизывай лучше, чтобы сверкали.
Лицо толстухи на миг меняется, превращаясь в кабанье рыло. Демон уже сидит в ней, сидит и погоняет.
Шагаю мимо. Я тоже была в детстве как спичка. Спичка, которая могла вспыхнуть. И у меня был Генка, он всегда защищал. Всегда. До тех пор, пока мы не повзрослели.
Останавливаюсь и разворачиваюсь к троице. Снег летит в глаза, крупные хлопья тают на моих щеках, губах. Они не касаются призрака, пролетают мимо, насквозь. Я все еще жива, напоминаю себе я. А пока я жива, я могу хоть что-то.
- Щенки решили порезвиться? - спрашиваю я, неторопливо приближаясь к беседке. Девчонки не успевают ответить. Одной я разбиваю нос, она мигом вырубается, а бесовщине вонзаю нож в жирную ножищу, затянутую в черные джинсы. Девка истошно орет, вцепившись в свиную ляжку.
- Давай отсюда, уматывай, - говорю я худышке. Ей лет десять-одиннадцать, а взгляд такой звериный, зашуганный. Грязь на лице смешалась со слезами. - Давай, давай, пошла, - выталкиваю ее из беседки. Ася помогает довершить начатое. Она буквально выдергивает демона из девчонки, скручивает его в трубочку и... ну да ладно, давайте без подробностей.
Меня подтряхивает, и я тороплюсь к машине. Сажусь за руль, пытаясь отдышаться. Чертовы экзорцисты, мы с Аськой.
Едем домой.
У двери меня встречает премилая картина: мой пес, Баскет, дрыхнет у порога, а у него под боком примостился щуплый котенок. Неказистое серое чучело. Пса подобрала и ладно, но кошек не люблю. У Февроньи их было штук пять, может шесть. Вспоминаю комки мяса на дороге. Знак?
Баскет вздрагивает, сонно смотрит на меня, вскакивает на ноги. Котенок понуро отходит в сторонку. Открываю дверь.
- Вперед, - киваю псу.
Он упрямо стоит, потом тычется мордой во вторую скотину, подталкивая ту к порогу. Котенок предательски мурлычет.
- Нет, Баскет, ну ты серьезно? Зараза. Зачем нам кот-то? Или кошка, и того хуже. Притащит нам целый выводок. Сам будешь в унитазе их топить, понял?
Ася уже упорхнула в квартиру, вид у нее самодовольный - она знает все лучше, чем я, но предпочитает помалкивать.
- Все, давайте, заходите, - вздыхаю я.
Накормив зверей, отправляюсь в ванну. Включаю кран, делаю погорячее. Раздеваюсь по пояс и долго смотрю в зеркало на свое бледное тело. Сравниваю с Аськиным. У нее белее. Сегодня мы и впрямь как близняшки. А вдруг это вот-вот случится? Хочется знать наверняка. Пока набирается ванна, приношу с кухни тостер. Втыкаю в розетку у пола. Хочу поставить на край ванной, но шнур коротковат. Приношу из комнаты удлинитель.
Раздеваюсь полностью. Погружаюсь в воду. Кипяток. Жжет кожу так, что нет сил терпеть. Но я терплю. Пока я что-то чувствую, я жива. Страх вновь заполняет меня доверху, пропитываюсь им, как губка. Лежу в воде, не могу расслабиться, я как под напряжением. Внизу, рядом с ванной, поджидает тостер.
Что, Аська, сегодня?
А как же пес и кот? - думаю я. Нашла о ком переживать, в самом деле. Что, мало в этом мире псов и котов? И людей. Зато демоны, зато демоны...
С головой ухожу под воду и тут же выныриваю: я никогда не могла подолгу задерживать дыхание. Сердце колотится. Рука хочет дотянуться до провода. Аська - та, которая призрак, - улетела из ванной. Похоже, нянчится со зверьем или еще что.
Звонок. Еще довольно рано для посетителей. Как и для приема ванны.
Вылезаю, мокрая, вода льется на пол, заворачиваюсь в полотенце, аккуратно перешагиваю через шнур и выхожу в коридор. Аська тут как тут. Подмигивает мне, играет подолом ситцевого платья: с самой нашей первой встречи я удивлялась, что она в платье, я ведь их не ношу, но чему быть, того не миновать.
Второй звонок. Нетерпеливый. Открываю тумбочку для обуви и достаю из сапога пистолет. Он заряжен. Закладываю руку за спину, второй тянусь к замку. Кого я ожидаю там увидеть?
Щелчок. Чуть приоткрываю. За дверью парень со стопкой коробок.
- Доставка пиццы, - говорит он с голливудской улыбкой. Глаза у него добрые, наивные. Нелепая желтая кепка портит все впечатление. Если бы не кепка, я бы без раздумий затащила парнишку внутрь. И...
Распахиваю дверь шире. Полотенце еле держится на мне. Соблазн велик, сейчас хочется либо заняться любовью, либо умереть.
- Я не заказывала пиццу, - отвечаю сухо, хотя я вся мокрая. Сейчас мои волосы распущены, щеки, должно быть, раскраснелись, я не так уж дурна, в самом деле. Только мой чертов язык портит дело.
Он окидывает меня взглядом с ног до головы.
- А... извините.
Разворачивается и уходит.
Закрываю дверь и плетусь в комнату, прочерчивая по стене невидимую линию дулом пистолета. Мой путь. В никуда. Полотенце падает на пол, моя нагота интересна может лишь паукам по углам. Призрак сидит на подоконнике, поджав ноги. Ася показывает, что хотела бы покурить. Я смахиваю ее с места и сажусь сама, кладя голову на колени. Снега больше нет, он превратился в дождь. Мерзкий дождь серого промозглого мира. Постукиваю пистолетом по стеклу, в такт дождю, в такт невидимому маршу. Мерно колышутся пустые ветви. Они обнажены, как я, оголены донельзя. Как живые нервы.
Интересно, сколько прожила со своим призраком Февронья? Внезапная мысль заставляет вскочить с подоконника. Я оставляю там пистолет и иду к закрытой комнатке. Там остались теткины вещи, которые я до сих пор не выкинула. Где же ключ, где же ключ. Он только недавно вертелся у меня под носом.
Аська потешается, глядя на мои метания по комнате. Она ложится на помятую постель и прикрывает глаза, подкладывая ладони под голову.
- Ну хватит идиотничать, - прикрикиваю на нее. Поднимаю подушку, желая запустить в нее. Кидаю подушку в воздух. На простыне лежит ключ, будь он неладен. Отпираю комнату и утыкаюсь в теткино кресло-качалку, накрытое черной шалью. Сюда я свалила весь ее хлам. Отнести это барахло на помойку не позволила Ася. Когда мы только встретились с ней, я не находила в себе сил, чтобы отказать. А сейчас и того подавно.
По ногам скользит мягкая шерсть - Баскет заходит в комнатушку и плюхается в кресло. Следом - кот, прыгает сверху, ложась псу на спину. Сговорились они что ли.
Раньше мне не было дела до теткиных вещей, как и до ее жизни. Сейчас я с любопытством рассматриваю каждую вещицу, словно я в гробнице фараона. Книги, вазы с засушенными цветами, хрустальные и керамические статуэтки, хрустальные бокалы, кружевные салфетки, шар для предсказаний, связки свечей, стопка газет. Я достаю газеты из-под завалов. Точнее, не газеты, а вырезки - статьи о нераскрытых убийствах, часто при загадочных обстоятельствах. Пролистываю страницы, наполняясь историями, запечатывая буквы в себе. Смотрю на даты, подсчитывая, когда тетка стала интересоваться криминалом. Но она лишь смотрела, следила, наблюдала. Она не действовала. Читала газеты, и все равно в конце концов сдохла. Не знаю, сколько времени проходит. По коже бегут мурашки. Нахожу в мешке с ее одеждой ситцевое платье, беру шаль, накидывая на плечи.
Снова звонок в дверь. Я чуть ли не бегу к ней. А вдруг, доставщик пиццы вернулся, мой сексуальный доставщик пиццы... долой желтые кепки, давай желторотых юнцов...
Приоткрываю дверь, и тут же в квартиру вваливаются двое пацанов из той компашки, которую я наблюдала за интернатом. У каждого в руке по ножу, и с ними трясущаяся девчонка в перепачканном оранжевом пуховике. Как будто и не спасала я ее вовсе...
- Эй, бабуля, разговор есть, - говорит один, заходя внутрь и захлопывая дверь. Стою как вкопанная. Как облитая помоями с ног до головы. Статуя с пустым лицом. Бабуля. Пистолет лежит на подоконнике, в комнате.
- Нам известно про твои делишки. Ты будешь молчать про Щербатого, ясно? - дышит на меня "орбитом" существо щуплого телосложения. Оно не просто стоит, а пружинит на ногах, баунс, баунс, баунс. Челюсти его смыкаются и размыкаются. Много-много раз. Второй довольно крепкий, рыжий, с красными щеками. Он отпускает девчонку, похожую на помятый апельсин, и впечатывает меня в стену. Крепко вцепляется в горло. Душит. Просто проявление силы. Ничего страшного. Не паниковать. В глазах темнеет. Земля уходит из-под ног. Аська маячит на периферии, маньячит за спиной парня. Я не чувствую в нем ни капли бесовского. Дурь, обыкновенная дурь, и злоба. Но злится он не на меня, он зол на весь мир. Тело мое напрягается, готовясь к последнему скачку через вечность. Прощай, Ася, прощай, дура.
- Сдохни, уродина, - гремит рыжик, тужась все сильнее.
- Эй, Хобот, погодь-погодь, полегче, - толкает его в плечо первый. Рыжий ослабляет хватку. Девчонка скулит под моей дверью, захлебываясь слезами. Что за размазня. Я сползаю по стенке, вспоминая про топор. Который всегда лежит у меня рядом с дверью. На всякий вот такой случай.
- Чтоб завязывала ты, бабуля, с демонологией этой, ясно? - чавкает сверху-вниз щуплый. Он похож на напыщенного богомола.
- Нам-то прямая, - басит рыжий. Щуплый стучит его по башке.
- Да замолчи ж ты, замолчи, я тут говорю. Эй, ну ладно, я знаю, что ты типа, ну того, нашенская. Ну ты бесам-то дорогу не переходи, а то порешат, всех нас, весь этот говнистый городок порешат.
- Вы что, придурки, за бесами теперь дерьмо подтираете?
Рыжий пинает меня со всей мочи в живот. Вою сквозь зубы, сгибаясь пополам. В этом животе так пусто, навсегда так пусто. Отчего бы и не поколотить его, я бы и сама не прочь. Раскромсать и выпотрошить. Вывернуть себя наизнанку. Но не перед этими, не сейчас, не пришло мое время Ася, да?
Осекаюсь, сжимая краешек платья, в мелкий цветочек.
Неужели вот так меня, вот эти двое отморозков? Ну и пускай, ну и ладно.
Вдруг слышу рык. Рыжий заваливается на пол, под весом озверевшего Баскета. Я еще не видела этого доходягу пса таким довольным. Кот тоже фырчит и путается под ногами. А девчонка, молодец, не промах, нащупала-таки топор у двери. Вот он теперь как гордо торчит из спины Щуплого.
Я потихоньку поднимаюсь среди всей этой кутерьмы, одергиваю платьице. Обхватываю деревянную рукоятку, тяну на себя. Топор легко переходит от одного неудачника ко второму. Помогаю Баскету довершить начатое. Кот метит трупы и уходит в другую комнату. Ася весела. Я смотрю на нее, как на себя. На кровь, бегущую по ее руке, как по наружной вене. Будущее настигает меня. Мы становимся едины, беремся за руки и сливаемся. Нет больше будущей меня. Я и сама - призрак. Живой, ходячий призрак.
Девчонка дрожит всем пуховиком. Трясутся ее руки, глаза безумные, мечутся из стороны в сторону, ища, за что зацепиться. Ища спасения.
- Пойдем, я напою тебя чаем, - говорю я, приглаживая мокрые волосы. - Что я за никудышная хозяйка, в конце концов?
Она молча кивает и тупо бредет за мной, оставляя на полу влажные, грязные следы.
*Танка 'Жемчужные нити', (Песни западных провинций)