|
|
По кругу
Бежишь.
Всё быстрее и быстрее. Трава щекочет лодыжки...
Справа зеленое поле и голубое небо. Гладкое небо и ровное поле. До самого горизонта.
Слева - кирпичная стена. Каждый кирпичик, каждая трещинка - как родные. Ты давно знаешь их наизусть. И нельзя свернуть, нельзя убежать в поле, спрятаться, лечь в траву. Не дышать.
Нельзя.
Это бег по кругу.
В поле догонят, найдут. И убьют. Вот тогда ты будешь лежать в траве, о которой мечталось, и не дышать. Мертвые не дышат. Спасение в беге: бежать и бежать вдоль проклятой стены. Выкладываясь полностью. До конца. Бег, только бег.
До хрипа, до колотья в боку, до розовой пены на губах и темноты в глазах.
Бег по кругу...
От усталости шатает; взмахиваешь руками, чтобы не упасть, и, задев кирпичную кладку, сдираешь кожу. На бурой поверхности - кровавые пятна. Новые вперемешку со старыми.
Ты заучишь их, как и трещины. Это несложно.
Пятно, оставленное неделю назад, месяц назад, позавчера...
Вперед!
Не отвлекайся.
Иначе догонят.
Быстрее! Еще быстрее! На втором дыхании, на третьем, четвертом... Вон до того выпавшего кирпича, потом до большой трещины.
Ты убегаешь, от тебя убегают.
Да, от тебя убегают. Кто? Неважно! Убегает, значит, не прав. И главное для тебя... догнать? Да, догнать. Настигнуть, сбить с ног. Заглянуть в глаза.
Вдруг в них будет ответ?
Вдруг в них будет спасение?..
Жертва не видит тебя, но чувствует дыхание. Длинный шлейф животного страха, резкий - азарта погони. У тебя такой же?
Впереди - жертва, сзади - охотник. Твой охотник и твоя жертва.
Убежать! Догнать! Не останавливаться.
Бег по кругу...
Лера открыла глаза.
Мрак рассеивал трепетный огонек. На полу в мятой алюминиевой кружке горела свеча: толстые потёки на боках, блики пламени... Маленький светлый кружок в густом киселе теней и паутины. Над головой - низкий, косой потолок. Справа - неровные, занозистые бревна; щели заткнуты мхом.
Чердак?.. Какого черта я здесь делаю?!
Она сползла с лежанки - кучи старого и грязного тряпья. Вцепилась в кружку, как тонущий в смоленую, почерневшую доску - всё, что осталось от корабля.
Где я? Почему?..
На стенах плясали тени, скалились в издевке. В углу что-то скрипнуло; девушка резко обернулась - озноб до мурашек продрал кожу, от кислого вкуса во рту свело скулы.
- Кто здесь?! - взвизгнула. Подняла кружку выше: в оранжевом свете тускло блеснули капли воды у потолка. Одна сорвалась и шлепнулась за воротник. Гадкое чувство.
Лера пригнула голову, чтоб не удариться ненароком, и осторожно, стараясь не зацепить россыпи хлама, принялась искать лаз. Раз это чердак, то обязательно должен быть люк. И лестница. Вопросы - потом. Рефлексии - в сторону! Найти люк и убраться, пока...
А ч-черт! Коленом - с размаху! - о громоздкий, с железными углами сундук. Черт! Черт! Больно-то как. Взметнув облачка пыли, с глухими шлепками посыпались лежавшие на сундуке книги. Лера закашлялась.
Книги были везде. Книги, газеты, журналы - кипы макулатуры среди рухляди, пыли и паутины. Воняло гнилью, мышами, какой-то дрянью и - почему-то - мятными леденцами. От неловких движений, от каждого чиха - бумажные завалы рассыпались. Пыль кружила в воздухе и забивалась в нос.
В углу вновь скрипнуло. Лера боязливо приблизилась. В большой коробке, обмотанной скотчем и втиснутой между телевизором с разбитым кинескопом и пружинной кроватью, что-то скреблось. Обреченно, устало.
- Эй... - прошептала девушка.
В коробке притихли.
- Есть кто живой?! - крикнула.
Никакого ответа. Лера шагнула ближе, коробка вдруг заходила ходуном: тот, кто сидел в ней, рвался наружу. Девушка отпрянула, споткнулась и упала рядом с кроватью на стопку пожелтевших, кое-как перевязанных бечевкой газет. Свеча не погасла, наверное, чудом. Спинка кровати щерилась ржавыми прутьями, которые вылезли из гнезд и торчали вкривь и вкось. Краска на них давно облупилась, но выглядели прутья что надо - крепкими, устрашающими. Если таким врезать по...
Лера расшатала и выдернула прут: сразу пришло ощущение надежности, защищенности. Трогать беспокойную коробку не стала - не дура же она в самом деле. Надо найти люк, тихо, не привлекая внимания, выбраться - и удирать, чтоб только пятки сверкали. Ну а если будут преследовать, то - Лера с оттяжкой взмахнула прутом - еще пожалеют. Это они зря. Нельзя недооценивать противника, даже девчонку. Предполагаемые "они" запросто могли связать ей руки, но не связали. Может, ее никто и не похищал? Да и зачем? Зачем?!
Лера методично обследовала чердак: распихивала книги, стопки макулатуры, двигала сундуки. Увлекшись, зацепила плотную темную ткань, под которой проглядывало что-то округлое. Ткань сползла к ногам, и чердак озарило сияние: мягкое, ласковое. В клетке... да это была похожая на птичью клетка, билось что-то круглое, золотистое. Маленький теплый комочек за стальными прутьями. Что-то ёкнуло в душе, давно забытые воспоминания нахлынули жаркой, красочной волной - яркие, объемные: и цвета, и звуки, и запахи...
Лера заворожено смотрела на пульсирующий свет. В нем возникали и убегали, сменяясь новыми, картинки из ее, Лериного, детства: отец, мать, День рождения, Новый год, игрушки, прогулки в ясеневом парке, сахарная вата и воздушные шары. И забытая песенка из мультика про белого медвежонка.
Можно было стоять так и смотреть - смотреть, не отрываясь. Девушка встряхнула головой, отгоняя воспоминания. Надо выбраться, найти выход.
Комочек бился о решетку, мигал умоляюще... и тускнел, тускнел с каждой секундой. Ему тоже нужна свобода, он тоже хочет выбраться! Лера сунула прут между решеткой, надавила: клетка хрустнула и распалась на половинки. Золотистый шар выпорхнул на волю, разгораясь еще ярче, еще пронзительней. Лера сощурилась и сразу увидела люк - в залившем чердак свете он был виден как на ладони. И кто бы мог подумать? - возле кучи тряпья, где она спала. Последнее место, где Лера стала бы искать.
Крышка - массивная, с железным кольцом - чуть скрипнула, вниз тонкой струйкой посыпались мусор и опилки. Лера опасливо заглянула в прямоугольник лаза: пол деревянный, некрашеный, сложенные из бревен, грубые, без всякой отделки стены, у потолка - голая электрическая лампочка.
Девушка опустила ногу на ступеньку приставной лестницы.
- Пойдем, - предложила "светлячку". Желтый шар заметался, замигал. - Не можешь? Я... - потянулась к нему, тронула теплый бок, - вернусь. Обязательно. Заберу тебя, слышишь? Потерпи...
Лера спустилась и принялась осматриваться. В комнате - ни одного окна, зато четыре двери, по одной в каждой стене. Из всей мебели - стол в центре, два табурета. Воздух - душный, застоявшийся - пах табаком и самогоном; и этот неистребимый запах мятных леденцов... казалось, он просочился сюда с чердака.
Лера подошла к двери, толкнула - та была заперта. Остальные двери тоже не поддавались: девушка крутила ручки, тянула и дергала, наваливалась плечом - всё напрасно. В бессильной злобе она саданула по двери прутом. И еще. И снова...
И замерла, разглядев множество круглых отметин, почувствовав, как знакомо ноет рука, как...
Здравствуй, сказало дежа вю, обрушиваясь тяжкой волной - погребая в водовороте звуков, теней и света.
...Хруст снега под ногами, и воздух тоже хрусткий, студеный, и тепло дыхания. Пар вылетает дымными облачками: выдох - затяжка, вы-ыдох. В небе просыпаются звезды, заснеженный лес - ели-великаны, тонкие березки - кутается в фиолетовую шаль сумерек. Дорога бежит вдаль, теряясь из вида шагов через сто. Редкие снежинки медленно, величаво падают на землю; на дороге - каша, снег летит из-под колес, грязный, слипшийся, а ты стоишь на обочине, и белые пушинки тают на ресницах.
- Да ну их к черту, - говорит Юлька. - Идем.
Ты поправляешь будто набитый кирпичами рюкзак и вполголоса материшь водителей, которые не обращают внимания на вытянутую руку.
Машины, точно муравьи, деловито снуют туда-сюда, но не останавливаются. Неразличимые за светом фар проносятся мимо, исчезают за поворотом. И все, все игнорируют тебя, не хотят подвозить. И когда ты сходишь с обочины на дорогу, сигналят - осторожнее мол, куда прешь?
- Уроды, - говоришь ты.
- Уроды, - соглашается Юлька.
Невидимый художник разбавляет вечер чернилами: еще чуть-чуть и видно ничего не будет. А до города вовсе не близко, километров десять - идти как минимум полтора часа.
Не везет. Жутко не везет им сегодня.
- Ногу натерла, - жалуется Юлька. - Ну хоть бы кто, хоть бы один.
Точно услышав мольбу, рядом тормозит жигуль - обыкновенный синий жигуль, пятерка. Водитель, субтильный очкарик в мешковатом костюме, выходит и, помаргивая, смотрит на них.
- Девчонки, вам куда?
Он что-то жует, смешно двигая челюстями, - то ли жвачку, то ли конфету. Быть может, "рондо" - ты чувствуешь характерный мятный запах. Волосы жидкие, глаза чуть косят, правая линза в очках - с трещинкой. На лацкане пиджака - значок. Этакий инженер советского разлива. Интересно, деньги возьмет или постесняется?
- В Питер. Подвезете?
- В Питер? Можно. Я сам из Питера. А рюкзаки в багажник кладите, сейчас...
Он открывает багажник, Юлька стаскивает рюкзак, а ты тихо радуешься - мир не без добрых людей. Скоро ты будешь дома. Дома... Горячий чай с лимоном и в ванну - отмокать.
Затылок холодит сквознячок. Ты лежишь у двери - у слегка приоткрытой двери! - от которой ведут мокрые следы. Пахнет леденцами - мятными леденцами! И тебя едва не выворачивает наизнанку: запах таит в себе что-то ужасно плохое, мерзкое. Ты отрываешь голову от пола, ты встаешь - сначала на четвереньки, потом... нет, сначала ты хватаешь прут. Ты вскакиваешь.
За столом, вполоборота к тебе сидят двое мужчин, они кажутся смутно знакомыми. Откуда? Почему? - непонятно. Чернявый, похожий на татарина - в джинсах, кожанке нараспашку и с хитро прищуренным глазом; второй глаз закрывает повязка. Его напарник - мужичок в лоснящихся на коленях брюках и толстом свитере, щуплый и невзрачный, с землистым лицом и острым кадыком на тощей шее. Кадык ходит вверх-вниз в такт движениям челюсти.
На столе - ополовиненная литровая бутыль и два граненых стакана, а над расстеленной газетой, где лежит скудная закуска - краюха хлеба и разделанная таранька, вьются, басовито гудя, жирные мухи.
Гости - хозяева?! - играют в карты и, не спеша прикладываясь к стаканам, о чем-то беседуют.
Лера нащупала дверную ручку. Не поворачиваясь спиной к незнакомцам, шагнула в проем, захлопнула дверь, повернулась и... Она стояла в той же комнате, только у противоположной стены.
Двое смотрели на нее и широко, недобро улыбались.
- Здрасти, - картинно поклонился татарин.
Второй подслеповато моргал.
- Да ты не бойся, присаживайся, - сказал татарин. - Водочки? Налить? Я тебе место уступлю, - он хихикнул. - Как в трамвае.
- Не подходи! - взвизгнула девушка, замахиваясь прутом.
- Вот сучка, - процедил щуплый.
- Экая ты, - одноглазый поцокал языком. - Опусти железяку-то, опусти. Бесполезная она.
Лера отшагнула к лестнице, не опуская прут.
- Ну так чего? Проснулась и воевать? Мы вот тоже... Пить будешь?
- Где я?
- В доме, не видишь, что ли? - насмешливо ответил второй.
- Что вам от меня надо?!
- Нам? Ничего.
Лера бросилась к двери, понимая - зря, всё зря, и влетела в комнату с другой стороны.
- С прибытием, - коротко хохотнул чернявый. Его товарищ осклабился.
Девушка заглянула в дверь, из которой только что вышла, и отпрянула. Странно было видеть ту же самую комнату, тех же людей и собственную спину. Всё равно выберусь - не бывает так, чтоб выхода не было, подумала она.
Лера запуталась в дверях как в трех соснах, кружила по дому белкой в колесе и, наконец, выдохлась. Эти двое наблюдали за ней с явным удовольствием. Ур-роды.
- Как отсюда выбраться?! - заорала Лера.
- Никак, - невзрачный мужичок разглядывал ее, кривя губы. - В смысле - тебе. А нам... нам, в общем, тоже. Некуда нам выбираться, а если и... - Татарин заржал. Мужичок поскреб небритый подбородок, спихнул с газеты рыбу и хлеб. Щурясь, поднес газету к глазам. - Воот, значит. Восемнадцатого февраля на Питерской трассе...
Лера мысленно надела на него очки и такой же обтертый, как и брюки, пиджак со значком на лацкане. Ее затрясло.
...ударил Юльку сцепленными в замок руками, она, даже не вскрикнув, ткнулась в рюкзак на дне багажника. А ты... ты ничего не успеваешь сообразить, ты вообще ничего не успеваешь! В руках у водителя нож - узкий, острый нож. Лезвие тускло блестит, и страх сковывает тебя, запечатывает рот. Ты только глухо, отчаянно мычишь, когда насильник тащит тебя внутрь салона. Когда опрокидывает на продавленное заднее сидение, когда наваливается сверху, обдавая самым мерзким на свете запахом - запахом мятных леденцов.
Он увлеченно сдирает с тебя одежду, ерзает и пыхтит, а в закрытом багажнике стонет Юлька. Водитель поворачивает голову, и ты, одурев от бессилия и ненависти, кусаешь его за руку. Мужик орет, он хрипит и воет, и пытается ударить тебя, но ты лишь крепче стискиваешь зубы. Рот полнится кровью, чужой кровью и ты, чуть не захлебнувшись, наконец отпускаешь негодяя.
- Сука! Сука! - он набрасывается на тебя.
Но ты уже подобрала нож, который выронила эта мразь. Нож, который прижимался к твоему горлу, когда ублюдок насиловал тебя.
Удар. Без замаха. Тычок. И еще один. В живот, в грудь.
- Ы-ы-ы... - сипит тварь, откидываясь назад, подставляя под удар бледную кадыкастую шею.
Бить надо наверняка.
- Ты!.. - Лера с присвистом втянула воздух. - С-скотина! Урод!
- Ишь, сучка, - хмыкнул он. - Не кобенилась бы, и всё тип-топ. Всё равно не девочка.
Лера метнула прут в мерзавца, железка прошла насквозь и брякнулась о стену.
- Девять ножевых ранений, - сказал урод татарину. - Их них пять - смертельные. В раж вошла, сука.
Татарин кивнул: сука, мол, знаю. Лера, чувствуя, что съезжает с катушек, - по стеночке, по стеночке - кралась к пруту. Схватила потной ладошкой, вторую - поверх, чтобы крепче: так мечи держат.
- Что... - булькнула горлом. На большее сил не хватило.
Ее делано не замечали, будто и не стояла здесь - встрепанная, с безумными глазами. Будто не кричала и не размахивала ржавым прутом.
- У меня - три, - доверительно сообщил одноглазый. - Неожиданно как-то получилось. Я-то думал, это она, а это - ты. Эх... Образумил, конечно, заломал. Только она меня раньше достала, - разлил по стаканам водку. - Ну, за упокой. Не чокаясь.
Мужичок опрокинул водку в рот, скривился и быстро зажевал горбушкой. Татарин, блаженно закатив глаз, грыз плавник.
- Я вас убила... - прошептала Лера.
- О, - татарин воздел к потолку жилистый палец. - На редкость сообразительная деваха. Ну, вспоминай, как пером меня за здорово живешь кромсала.
- Я... - растерялась, - не знаю... Как его, - кивнула на инженера, - помню...
- А меня, значит, нет? В полной, то есть, бессознанке и на голом адреналине? Экая ты. Ты, кстати, первая - без всяких зрасте-извините - налетела. Я-то, понимаешь, остановился посмотреть, что за дела: вроде как непорядок заметил, ну и... А ты с ножом выскочила, одежда нараспашку, в крови, лицо - дикое. И что мне думать? Стал нож отбирать... Вспомнила?
Лера отчаянно мотнула головой. Со страхом взглянула на черную повязку, закрывавшую глаз.
- Шею-то я тебе после сломал, - татарин усмехнулся. - А глаз - это с детства: карбид врывали, дурачки.
- Так что... что теперь? - Лера бессильно навалилась на стену.
- А ничего. Мы, стало быть, пойдем. Скучная ты сегодня, да, Андрей? - пихнул инженера в бок. - Не истеришь, не плачешь.
- Угу, - подтвердил инженер. - Скучная. Ну, давай, до завтрева. И это... - захихикал глумливо. - Веди себя хорошо. Не убивай никого. Глядишь, и тебя... - сгреб остатки рыбы и хлеб, завернул в газету. Татарин сунул недопитую бутыль за пазуху.
Дверь скрипнула, распахиваясь в поздний зимний вечер. На улице, пританцовывая на ветру, падал снег - крупные белые хлопья. Было видно: дом стоит на пригорке, вокруг - лес, глухой, непролазный, но кажется, где-то там, вдали, деревья постепенно редеют, заканчиваются. И еще кажется, слышен гул моторов и резкие, нетерпеливые гудки.
Двое шагнули за порог, по утоптанной дорожке двинулись прочь. Мухи вылетели следом, без их назойливого жужжания в доме стало удивительно тихо и пусто.
Лера вздрогнула, кинулась к закрывающейся двери, и сволочная дверь сразу захлопнулась. Девушка долго бродила по дому, выжидая, словно охотник в засаде: чудилось, что двери могут открыться, или может прийти кто-то еще, и вот тогда - надо спешить, бежать со всех ног. Успеть.
Ничего не происходило. Лера вдруг вспомнила о желтом шаре; она залезла на чердак и нашла "светляка" возле коробки, где кто-то упорно скребся. Но вскрыть ее не решилась. "Светляк" мерцал и жался к коробке.
Девушка почувствовала, что невероятно, нечеловечески устала. Доплелась до груды тряпья, села, спрятала лицо в ладони. Это бред, бред! Всхлипывая, утирала слезы рукавом. Я сплю, и весь этот кошмар мне только снится. Она щипала себя за руку - до синяков, до крови, но так и не проснулась.
Потому что и не спала, подумалось тоскливо.
Она лежала на грязных тряпках, черт знает где - уж точно, не в раю и не в аду; за стенами дома разгуливали покойники; в углу чердака, в коробке - такой же, наверное, темнице скребся неведомый узник...
Все, все они не могут выбраться - ни Лера, ни шар, ни тот, кто в коробке. Почему? Хороший вопрос. Она вертела его и так и сяк, и вроде бы ответ начал вырисовываться, и...
Но сон, наконец, сморил девушку.
Бег.
Можно ли считать это бегом на месте?
Стена не кончается, стена меняет узор кирпичей и трещин. Ты давно знаешь его наизусть. Но он меняется. Быть может, эта ветвистой трещинки не было раньше? А вот еще один выпавший кирпич. Если попробовать расшатать соседние, если... Для этого надо остановиться, но нельзя, нельзя! - догонят, схватят и убьют. Тебя. А ты - не догонишь, не схватишь и не убьешь.
Это важно? А разве нет?
И ты бежишь, ты удираешь и догоняешь. Вперед и вперед. Быстрее! Догнать, сбить с ног, опрокинуть. Заглянуть в глаза. В них должен быть ответ. В них должно быть спасение.
Жертва не видит тебя, но чувствует дыхание. Ты не видишь охотника, но... если в их глазах ответ и спасение, то и у тебя... Если их лица - копии твоего, если...
Это ты - охотник, ты - жертва.
Так можно ли считать это бегом на месте?
Нет.
Это бег по кругу.
От себя не убежишь.
От себя...
Почему? Еще один хороший вопрос.
И ты останавливаешься: отвечать можно не только словами.
Сев на траву, приваливаешься к холодной стене. Двое - впереди и за спиной - тоже останавливаются.
Зря?..
От себя не убежишь.
Я попробую.
10 - 17.03.07
|
|
|