Аннотация: Фракийская Рысь и италийский Бык сбросили Капитолийскую Волчицу с постамента власти. Рим пал, но до полной победы далеко ибо у восставших осталось ещё много врагов, в числе которых сама богиня Венера.
Спартак - II.
Венера против Рыси.
Глава I. Бегство Энея.
Согласно родовому преданию римского рода Юлиев, свое начало они брали от времен Троянской войны, где среди тех, кто защищал Троаду от данайцев, был герой Эней. Согласно общепризнанным известиям, отцом его был Анхис, а вот матерью героя являлась сама богиня любви Афродита - Венера. Плененная красотой молодого троянца, она явилась к нему под видом смертной девушки. Плодом их любви стал Эней, которого вскормили нимфы и в пятилетнем возрасте отправленного к отцу.
Эней был единственным из троянских героев, кто за время войны не пал от рук богоравного Ахиллеса, яростного Аякса, неукротимого Диомеда или хитроумного Одиссея. Во всех схватках и сражениях богиня Венера постоянно защищала своего сына, неизменно унося его из-под удара вражеского копья или меча в Трою.
В ночь, когда ахейцы коварством проникли в Илионскую твердыню и принялись убивать спящих её жителей, Эней вновь избег горести смерти или плена, благодаря заботам своей божественной матери. По её зову, он вовремя проснулся, и смог вынес из объятого пламенем гибнущего города своего старого отца Анхиса, сына Ила, но потерял красавицу жену Креусу.
Объединив вокруг себя других беглецов благодаря своему геройскому прошлому и царственному происхождению и погрузившись на корабли, отправился искать свою новую родину. После долгих скитаний, потеряв у берегов Сицилии отца, разбив сердце безутешной Дидоне, он прибыл к западным берегам Италии. Там женившись на дочери местного царя, основал город Лавиний и дал начало новому царскому роду латинов.
Возглавлял список новоявленных царей сын Энея Ил, который благодаря местному языку трансформировался в Юла, давшего начало роду божественных Юлиев. Прямых потомков этого рода по мужской линии к лету 71 года до н.э. было двое. Гай Юлий Цезарь сын Гая Юлия Цезаря Страбона претора Римской республики и Луций Юлий Цезарь, сын Луция Юлия Цезаря, консула Рима.
Второй Цезарь приходился дядей первому Цезарю, на долю которого выпал жребий повторить судьбу своего легендарного предка. Как и Эней, он оказался осажденным в своем родном городе, который подобно Трое, пал благодаря предательству и коварству.
Как и Эней, он пытался с оружием в руках отстоять свой родной кров, но под натиском врагов был вынужден бежать из объятого пламенем Рима. Небольшим отличием между деяниями этих двух мужей в этом моменте было то, что в отличие от Энея, отец Цезаря к этому моменту уже был мертв и вместо него, он вынес из гибнущего города свою престарелую, по меркам того времени мать Аврелию Котту.
Вместе с ней от неминуемой гибели спаслась его вторая жена Помпея Сулла, но при этом, Цезарь потерял свою горячо любимую дочь Юлию от первой жены Корнелии. Малышке было всего пять лет отроду и когда благородное семейство спасалось от мечущейся из-за каждого угла смерти, она потерялась.
Возможно, на неё свалилась горящая балка или кусок черепицы дома, мимо которого они пробегали. Возможно, малышку просто затоптали другие беглецы, а быть может кормилица, что присматривала за Юлией, свела свои давние счеты с хозяевами. Ведь недаром римская пословица гласит: - Сколько в доме рабов, столько и врагов.
Ещё одним отличием от биографии мифического предка было то, как именно покинул обреченный Рим Гай Юлий. Эней, согласно легендам проложил себе дорогу из Трои храбростью и мечом. В отличие от него, Цезарь покинул Рим благодаря счастливому случаю, умело выданный им потом за расчетливость и прозорливость. Имя этому счастливому случаю, было - Большая Клоака и был он отнюдь не случаен.
После того как попытка устранения Спартака руками оска Тиберина провалилась, осадившие Рим спартаковцы с большим вниманием стали наблюдать за водами протекавшего через него Тибра. Всякого человека кто пытался покинуть город таким путем, они задерживали и подвергали тщательному допросу, не зависимо от того, кем он был. Рабом, дезертиром или торговцем провиантом.
Видя все это, начальник римской милиции с новой силой принялся искать возможности устранить Спартака, ибо только в этом видел спасение родного города от осадивших его врагов. Не имея возможности по воздуху попасть в лагерь гладиатора, Юлий Цезарь был вынужден сосредоточить свое внимание на подземных ходах.
Подкоп был слишком долгим и трудоемким процессом, а самое главное - опасным. Не было никакой гарантии того, что от перебежчиков Спартак узнает о подкопе и не попытается через него проникнуть в город. Такие случаи в военной практики были хорошо известны и потому, Цезарь был вынужден прибегнуть к услугам городской канализации.
Благодаря своему новому положению и должности он узнал, где и как можно проникнуть в Большую клоаку. Теперь осталось найти человека, который согласился войти в неё и, оказавшись по ту сторону стен совершить новую попытку покушения на жизнь вождя восставших рабов.
Идея убийства Спартака была для Цезаря идеей фикс. После того момента, когда спартаковцы подбросили к городским воротам голову несчастного Тиберина, он занимался ею куда больше, чем наведением порядка на улицах Вечного города и укрепления рядом римской милиции. С этой целью он собрал вокруг себя небольшой круг лиц, разделяющих убеждение Цезаря, что Рим может не дождаться прихода вызванных Сенатом легионов Метелла или Лукулла.
По ходу своей новой службы, Гай Юлий ежедневно часто общался с простыми горожанами и как никто другой из представителей римской власти, знал их насущие заботы и тревоги. Знал, о чем они говорят на улицах и в тавернах, за стенами своих домов, а также догадывался, о чем они думают. И чем больше он все это узнавал, тем сильнее его беспокоила дальнейшая судьба Рима.
Ибо с каждым новым днем осады, он приходил к страшной для себя мысли, что главную для Рима опасность представляют не осадившие его рабы, а собственные горожане. Уж слишком сильно отличались между собой столы знати и простых римлян. У первых, на столе стояло все, начиная от привычных для римлян яблок и заканчивая яйцами, а у вторых, кроме воды и тщательно отмеренной порции хлеба ничего не было.
Будучи по своей натуре киником и прагматиком он прекрасно понимал, что, сколько бы, красиво и правильно не говорили бы на Форуме Ватий и Цицерон, пробуждая в сердцах римлян патриотизм, они не смогут наполнить их голодные желудки. Противоречия между сытыми и голодными будут только увеличиваться и рано или поздно произойдет взрыв. Со всеми ужасами и страданиями так хорошо знакомой Цезарю Гражданской войны.
Самое плохое в этой ситуации было то, что все те, с кем он пытался обсудить нависшую над Римом опасность, не хотели его слушать. Точнее сказать его слушали, но не слышали, так как не хотели слышать.
Сенаторы и всадники, оптиматы и популяры дружно твердили в один голос, что Цезарь сильно преувеличивает опасность внутреннего бунта. Что угроза взятия Рима взбунтовавшимися рабами прочно сплотила всех его жителей не зависимости от положения и богатств. Да, Сенат был готов поддержать нуждающихся горожан, но чтобы ввести продуктовые пайки и тем самым уравнять сенатора и ремесленника - это уже лишнее. К чему это? Ведь не сегодня так завтра к стенам Рима подойдет Метелл с Лукуллом, и разгромят этот проклятый сброд рабов, гладиаторов и прочих предателей интересов римской Республики. Или начальник городской милиции сомневается, что так оно и будет? Нет? Очень хорошо. Значит нужно набраться терпения, затянуть по туже пояс и немного подождать.
Таков был настрой римского Сената и, уткнувшись в эту бетонную стену, Цезарь иногда откровенно жалел, что он находится по эту сторону стен, а не по ту. Чувство эти, конечно, были кратковременные и мимолетны, но очень и очень эмоциональные.
Не было полного понимания и среди сторонников Цезаря, согласившихся составить заговор против Спартака. Нет, они все горячо ненавидели гладиатора, принесшего столько много горя Республике, им лично или их друзьям и близким. Да, они сознавали опасность личности Спартака и были готовы оказать самую действенную помощь Цезарю в его устранении подобно легендарному Гаю Муцию Сцеволе. Однако в словах многих из них нет, нет, да и проскакивала надежда на скорый приход легионов Метелла и Лукулла и разгром армии рабов.
Другим камнем преткновения было то, что заговорщики не воспринимали Спартака как равного себе человека. И стоило Цезарю сказать, что опасно недооценивать врага и по своим способностям и таланту, гладиатор мало чем уступает самим римлянам, на него немедленно обрушился шквал гневных упреков со стороны его собеседников.
- Ты излишне расточителен в своих оценках, относительно этого подлого гладиатора! - возражал ему Марк Антоний, по матери приходившийся Цезарю дальним родственником. - Варвара раба, отданного в гладиаторы на потеху толпы, даже чисто теоретически, никак нельзя сравнивать по способностям с римским гражданином! Эти вещи просто несравнимы!
- Это он у нас был рабом и гладиатором, а там, у себя, согласно имеющимся у меня сведениям он являлся знатным человеком. Попавшие к нам в плен рабы в один голос уверяли на допросах, что его мать дочь боспорского царя Перисада убитого скифским вождем Савмаком. Который с большой долей вероятности и был его отцом.
- И ты веришь в эти придуманные чернью сказки?! - в благородном негодовании изумился Гай Публий Азиний. С ним Гай Юлий близко сошелся при формировании отрядов городской милиции и за время общения ни разу не мог усомниться в его чести и преданности идеи убийства Спартака. - Как можно в это верить!?
- Не думаю, что человек будет врать, когда ему поджаривают на медленном огне ноги и рвут щипцами живую плоть.
- Ты говорил с фанатиками, которые свято верили в собственные выдумки, и своим тупым упрямством заставили поверить в них и тебя! - всплеснул руками Азиний. - Право Цезарь, я был о тебе иного мнения.
- Его тактика и его победы заставляют меня видеть в словах рабов зерно непреложной истины. Он разгромил Красса, точно также как Александр разгромил Дария в битве при Гавгамелах. Заманил в ловушку преторов Эмилиана и Долабеллу как заманивал наших предков Ганнибал. Разбил превосходящую его по силе армию Помпея, благодаря построению своего войска, как это делал против спартанцев легендарный воитель Эпаминонд. И во всех его действиях, я вижу присутствие большого таланта, которым вряд ли может обладать сын пастуха, землепашца, горшечника, ремесленника или торговца.
Подобно игроку в латрункул Цезарь выстроил перед Азинием стройную логическую цепь, но тот не пожелал принимать их на веру. Гордо вскинув голову, он стал энергично выдвигать свою линию контраргументов.
- А я вижу во всех перечисленных тобой примеров лишь одно удачливое стечение обстоятельств и ничего более. Ты сам говорил, что появись конница Помпея на час раньше и у Силари наголову был бы разбит не Марк Красс, а Спартак! - начал загибать пальцы Азиний. - Преторы Долабелла и Эмилиан были назначенцами и не имели никакого опыта ведения войны, а что касается Гнея Помпея, то он был разбит исключительно из-за трусости своей изнеженной конницы!
Приведенные Азинием аргументы имели под собой логическую основу, но Цезарь быстро перевел их в свою пользу.
- Все это всего лишь красивые предположения и сладкие утешения, что мало чего стоят по сравнению с нашей безрадостной действительностью. А она, позволь тебе напомнить состоит в том, что Спартак стоит у ворот Рима. Он не намерен отступать и не известно. Как долго нам ждать помощи извне, и смогут ли Метелл или Лукулл разбить его.
Удар был не в бровь, а в глаз, но Гай Публий не собирался просто так уступать в столь принципиальном для него вопросе.
- У этого раба есть только один настоящий талант. Талант в умелом подражании поведения своего господина. Посмотри, ведь всё, благодаря чему он смог возвыситься над остальными рабами и одержать победы над нашими легионами он позаимствовал исключительно у нас! - от негодования на скулах Гая Публия выступил гневный яркий румянец.
- Построение войска на битву, вооружение солдат, разбивка лагеря всё один в один как у нашего войска, а не у войска Александра Великого, Ганнибала и Пирра с Эпаминондом в придачу. Распорядок и внутренние законы армии, воинские звания и должности, знаки когорт и манипул, знамена легионов - ведь это все наше! Единственное отличие в том, что вместо белого цвета аквилы у него красный цвет, а вместо орла на них сидит кошка, а так настоящий римский легион! - бросал в запале спора Азиний свои аргументы, но все они летели мимо Цезаря.
- Хорошо, допустим, что Спартак всего лишь талантливый подражатель и любимец ветряной и капризной богини Фортуны. Но как быть с тем фактом, что он ещё и грамотен, владеет греческим языком, знает латынь и читал сочинения Гомера и Платона, - с плохо скрываемым ехидством учтиво уточнил Цезарь, нанося сокрушающий удар по обороне оппонента.
- В лагерной палатке разбитого нами претора италиков Ганика было обнаружено письмо Спартака, и я имел возможность ознакомиться с ним. Могу смело сказать, что оно было, не только грамотно написано, но его стиль и слог говорил о том, что написавший его человек хорошо разбирается в политике и умеет аргументировать свои доводы. Не каждый военачальник, а уж тем более писарь сможет написать послание так, как оно было написано Спартаком.
- Чувствую, что ещё чуть-чуть, и ты скажешь, что этот "царский" отпрыск равен нам римлянам или даже выше нас! - зло произнес Азиний, грозно скрестив руки на груди, не имея веских контраргументов. - Скажи, я жду, этого!
- Не удивлюсь тому, что по прошествию времени окажется, что по своему происхождению, Спартак римлянин - молвил Цезарь, самым будничным тоном, чем окончательно добил Азиния.
- Что!!? - у Гая Публия от возмущения перехватило горло, и он стал яростно кашлять, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха. - Как ты посмел, кхе-кхе, сказать такое!? Цезарь!! Кхе-кхе-кхе!
Азиний много что хотел сказать, но проклятый кашель, прочно перехватил его горло и не собирался его отпускать.
- Так думаю не только, я один, но и Марк Антоний, - продолжал сыпать факты Цезарь, яростно тесня своего противника. - Он вместе с другими жителями города ходил к пифосам с даровым зерном и видел стоящего неподалеку Спартака. Скажи, Марк, на кого он, по-твоему, больше похож? На фракийца, скифа, грека или римлянина?
- В нем мало, что от фракийца или грека, но много от римлянина. Начиная от отсутствия бороды и гордой посадки головы, до того, как он говорит - пробурчал Антоний, с неудовольствием вспоминая день, когда выполнения тайного задания сената, он вместе с простым людом, выпущенным из города стражей, торопливо набивал мешок дарованным рабами зерном.
Запах испеченного из него хлеба, Марк Антоний запомнил на всю жизнь. Никогда прежде, хлеб не казался ему таким вкусным, а еда не приносила такой радости, какую он испытывал в тот день.
- И как он говорит?! - сварливо воскликнул Азиний, отчаянно пытаясь сохранить лицо при плохой игре. - Как италийский провидец или фракийский колдун, что ловко умеют внушать простым людям свою волю под видом воли богов?
- Он говорил как человек, который с детства привык отдавать приказы другими. Это было сразу по нему видно - коротко отрезал Антоний, вспомнив взгляд проклятого гладиатора, пристально смотревшего на подошедших к пифосам римлян. В его взгляде не было ни капли торжества или презрения к тем, кто лихорадочно пересыпал даровое зерно в мешки. Он смотрел с колким прищуром человека, ведущего одному ему понятную игру. Марк Антоний был готов проставить свою голову против дырявого горшка, что это было именно так.
- И все равно, я считаю Спартака рабом и никем иным! - упрямо твердил Гай Публий, но Цезаря это мало интересовало.
- Раб, он или нет, сейчас не так важно. Главное, он очень опасный для нас противник и нам нужно как можно быстрее его устранить. Иначе он отправит нас и все величие Республики в царство Плутона - изрек Юлий, и никто из присутствующих в комнате людей не стал с ним спорить.
После недолгого обсуждения, заговорщики пришли к мнению, что после неудачи Тиберина, выдавать себя за сбежавшего из Рима раба не имеет смысла. Никто из них совершенно не был похож на раба и был бы моментально разоблачен. Куда было лучше назваться другом и соратником Сергия Катилины или Публия Суры бежавшего от рук Сенатом. Спартак наверняка захочет узнать подробности разоблачения заговора, прикажет привести беглеца к себе, и тогда, все будет зависеть от милости бессмертных богов и удачливости нападавшего.
Чтобы каждый из заговорщиков имел равные возможности в этом важном и ответственном деле, было решено бросить жребий. Один за другим они опускали руку в ящик и вытаскивали из него камни. Белый камень достался Азиний, который откровенно обрадовался этому.
- Хвала Юпитеру, услышавшему мою молитву! - радостно воскликнул Гай Публий. - Я с честью выполню свой долг перед Римом, как только окажусь рядом со Спартаком. Можете в этом не сомневаться, но как мне избежать ошибки Тиберина? Я не хочу разменять свою жизнь на жизнь писаря или военачальника фракийца?
Азиний вопросительно посмотрел на Антония, единственного из всех заговорщиков знавшего вождя рабов в лицо и получил довольно неожиданный ответ.
- Как только увидишь человека с волчьим взглядом, можешь не сомневаться - перед тобой Спартак и никто другой.
- Ценная примета - усмехнулся Азиний.
- Тогда уступи свой жребий мне, я его точно узнаю - предложил ему Марк Антоний, но Гай Публий решительно его отклонил.
- Уступить честь стать вторым Брутом - никогда - гордо отчеканил Азиний и, помолчав, добавил. - Если меня все-таки постигнет неудача, тебе лучше подойдет роль дезертира, а Цезарю придется довольствоваться образом философа киника.
Новоявленный избавитель отечества собрался исполнить свои намерения ближайшие два-три дня, но на следующий день Рим пал и спасать было уже некого.
Юлий Цезарь так и не узнал, как сложилась дальнейшая судьба Марка Антония и Гая Азиния. Вместе со своим отрядом милиции он храбро бился на подступах к Капитолию, а когда натиск врагов разбросал их в разные стороны, бросился домой.
Сколько раз он мог погибнуть от мечей и копий, снующих по городу спартаковцев или случайной стрелы выпущенной кем-то из римлян, трудно перечислить, но богиня Венера хранила своего отпрыска. Целым и невредимым он вбежал в дом и, потрясая окровавленным мечом, приказал до смерти перепуганным женщинам собираться.
Не слушая криков и причитаний матери и жены, он не дал им время на собирания вещей, платьев и прочего скарба что, по мнению женщин нужно было обязательно взять с собой из дома. Цепко схватив Помпею за её густые темно-рыжие кудри, он буквально притащил жену к дверям дома, не обращая внимания на её истошные мольбы.
Мать, жена и служанка с Юлией на руках покинули дом в том, что было надето на них. Единственное исключение было сделано для кошельков с деньгами и фамильных ларов. И то и другое было торопливо положено в две плетеные корзины. Одну несла Аврелия Котта, другую с богами, нес сам Цезарь. Вбитое с детства почтение к ларам не смог переломить даже страх перед смертью.
Выставив вперед меч, он храбро вел свой небольшой отряд по горящему городу, и богиня вновь укрывала его своей эгидой. Пробежав несколько кварталов, они достигли нужного места, где находился люк открывавший путь в царство Большой Клоаки.
Он был специально сделан для ассенизаторов, что регулярно спускались под землю и проверяли состояние канализации. От запаха, который ударил в нос из разверзнувшегося отверстия в земле, у бедной Помпеи началась истерика, которая была быстро подавлена при помощи грубой физической силы её мужа.
Первым начал спускаться в дурно пахнущую шахту старый привратник Ганимед, за ним последовала Помпея со своей служанкой Валерией и молодым поваром Варроном. Обоих их внучка Суллы привела в дом Цезаря, как и часть денег, что лежали на дне корзины Аврелии.
Стоя у края шахты вместе со служанкой Миррой, она с тревогой смотрела на Цезаря, что лихорадочно озирался по сторонам, отчаянно надеясь увидеть рабыню Эвтибиду с Юлией на руках. Движимый любовью к дочери, Гай Юлий был готов броситься на её поиски, но мать остановила его.
- Юлий, у тебя ещё будут дети! А пока нужно спасаться! - повелительно выкрикнула Аврелия и решительно схватила сына за руку. Неизвестно, что заставило Цезаря покориться воли матери. Возможно любовь и уважение к ней, что славилась среди римских матрон своей высокой нравственностью и добродетельностью, а возможно, что и отряд спартаковцев, что показался в этот момент в конце квартала.
С тяжелым сердцем, Гай Юлий задвинул крышку люка над головой и в наступившей темноте стал спускаться по крепким скобам, вделанных в кирпичную стену шахты. Каждая пройденная им скоба все надежнее и надежнее отделяла беглеца от того страшного ужаса, что творился над его головой на улицах и площадях Рима. С каждым метром спуска, тьма все надежнее скрывала отпрыска богини Венеры в своих мрачных объятиях.
Когда Цезарь достиг нижней площадки шахты, ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, но беглецы недолго пребывали впотьмах. Благодаря тому, что он внимательно изучил устройство этого отрезка Клоаки, Цезарь точно знал, где находятся смолистые факелы и заправленные маслом лампы, при свете которых, ассенизаторы проводили свои осмотры.
Как достойные наследники этрусков, римляне создали Большую Клоаку обстоятельно и добросовестно. Дорожки, по которым ходили смотрители вдоль канала нечистот, были ровные без выбоин и имели небольшой уклон. Это позволяло попадавшим на них из сточных труб отходам человеческой жизнедеятельности беспрепятственно стекать в саму клоаку, не создавая на них больших луж.
Где там далеко, Вечный город переживал страшные минуты своей истории, но при всем этом, его канализация исправно работала. Несколько раз группа Цезаря попадала под струи зловонных нечистот, что нет-нет, да и обрушивались на них из-под самого потолка. В условиях невыносимых миазмов каждый шаг вперед беглецам давался с большим трудом. На их счастье, через определенное расстояние им попадались выемки с небольшими площадками, где они могли отдышаться и собраться силами.
Солнце уже клонилось к закату, когда беглецы добрались до того места, где сточные воды Клоаки выходили наружу и через мелководье впадали Тибр.
Трудно представить с какой радостью измученные беглецы ринулись вперед, чтобы вдохнуть спасительного воздуха, но на их пути возникли две серьезные проблемы. Первая, в виде массивной решетки, что прочно перегораживала выход из туннеля Большой Клоаки. Римляне строили все добротно и обстоятельно и, создавая канализацию, позаботились об её защите. Чтобы открыть створки решетки, нужны были специальные ключи. Именно в этот вечер Цезарь намеривался взять их у главного ассенизатора города, чтобы обеспечить проход Азиния, но капризная госпожа Судьба все переиграла.
Единственная надежда беглецов заключалась в том, никто не знал, насколько глубоко был погружен створ решетки в вытекающие наружу нечистоты. До самого дна стока или оставлял определенный спасительный зазор для беглецов.
Не минуты не раздумывая, Цезарь был готов выяснить это, но едва он приблизился к решетке, как возникла другая, не менее острая и опасная проблема. Она была представлена спартаковским караулом, что громко обсуждал, продолжать ли им сторожить "эту чертову дырку" или присоединиться к грабящим город братьям.
Слыша их голоса, Цезарь взмолился к бессмертным богам, чтобы те в споре долга и алчности перевесили чашу слабости людской души в их пользу. Однако пока он молился, а боги думали, за его спиной родилась третья проблема, в лице старого привратника Ганимеда.
Трудно сказать, что заставило его оставить маленький отряд и броситься к решетке закрывающей выход из Клоаки. Возможно, у старика от нехватки воздуха просто помутился рассудок и, позабыв обо всем, он бросился к свежему воздуху. А возможно, у него прошла оторопь привычно сгибать спину перед хозяином, и он решил свести с семейством Цезаря старые счеты, которые были у любого раба к своему господину.
Так или иначе, нетвердой походкой он двинулся вперед, не обращая внимания на все запрещающие знаки со стороны Цезаря. Ганимед не остановился даже тогда, когда Юлий Цезарь попытался остановить его. Недовольно сбросив его руку, раб стал обходить своего господина и даже открыл рот, чтобы сказать ему что-то гневное и недовольное.
Голос Ганимеда наверняка услышал бы спартаковский караул и тогда, судьба семейства Цезаря была бы предрешена. Нужно было принимать решение, и Гай Юлий без колебания принял его. Участие в битве при Силари и последующая схватка у стен Капитолия научили потомственного аристократа быстро и решительно защищать свою жизнь при помощи оружия. Не успел Ганимед далеко отойти от него и подать голос, как Цезарь мгновенно оказался у него за спиной с мечом в руке.
Как не тяжел было Цезарю в этот момент, как не хватало сил в натруженных руках и усталой груди, но он сделал то, что посчитал нужным сделать. Крепко перехватив старое морщинистое горло привратника, он не дрогнущей рукой всадил ему в спину гладиус, а затем устоял на ногах, пока тело умирающего Ганимеда билось в конвульсиях.
Схватка с привратником отняла у Цезаря последние силы. С большим трудом и дрожью в коленях он смог положить убитого раба на каменную дорожку. Если бы в этот момент кто-то ткнул в него пальцем, Юлий бы непременно упал. Так он был слаб в этот момент, но когда он поднял голову и посмотрел на своих спутников, все они дружно попятились от него. Столь страшным и грозным был его взгляд в этот момент, и никто из оставшихся рабов не посмел последовать примеру Ганимеда. Варрон со служанками стали испуганно жаться к стенам Клоаки не смея открыть рта.
В это время, спор между караульными закончился. Богиня Венера склонила чашу спора в пользу своего отпрыска и, бросив свой пост, солдаты отправились к ближайшим городским воротам, чтобы принять участие в грабеже.
Возблагодарив богов за милость и выждав определенное время, Цезарь приблизился к преграждающей путь к спасению решетке. Крепкие железные прутья в руку толщиной позволяли пролезть между собой только ребенку, тогда как для взрослого человека они были непреодолимым препятствием.
Все в ней было сделано на совесть, и даже искусно сделанная калитка, не уступала по своей толщине остальным прутьям решетки. Охваченный чувством полной безысходности Цезарь собрался броситься в нечистоты, но Венера избавила его от подобного купания. Когда от злости, Гай Юлий тряханул решетку калитки, она неожиданно легко отошла, открыв беглецам дорогу к спасению.
Уже много времени потом, Цезарь стал догадываться, что калитка была, не просто открыта, а ловко взломана снаружи. Однако это было потом, а пока измученные беглецы с радостью покинули свое укрытие и выбрались наружу.
В быстро наступавших сумерках, они добрались до близлежащих речных зарослей и затаились. Теперь перед беглецами встала новая проблема, куда идти дальше? Где искать спасение? Ведь благополучно избежав смерти в гибнущем городе и объятиях страшной Клоаке, они могли погибнуть, наткнувшись на врагов, все ещё стоявших у стен Рима плотным кольцом.
Цезарь в глубине души очень надеялся, что чувство соблазна возьмет вверх и спартаковцам в этот момент будет не до них, но при этом он хорошо понимал, что удача не может быть бесконечной.
После недолгого разговора с матерью, Цезарь решил вести свое семейство на север Лацио или Этрурию. Там у него были дальние родственники и знакомые, но до них нужно было ещё и добраться.
Не желая подвергать жизнь матери и жены риску, Цезарь придерживался следующей тактики. Он шел впереди своего маленького отряда в разведку и, только убедившись, что все спокойно, возвращался за ними.
Дважды, Цезарь натыкался на спартаковские заставы стоящие в засаде на дороге. Дважды он подвергался сильнейшей опасности, но оба раза солдаты его отпускали, приняв за сбежавшего из Рима раба. В этом ему помогал его грязный и оборванный вид, а также сильный запах, что исходил от беглеца. Он был столь силен, что ни один караульный не хотел долго с ним находиться.
Когда же солдаты спрашивали Цезаря, почему от него так пахнет он, не моргнув глазом, говорил, что он золотник и неудачно опрокинул на себя помои, когда их вывозил с виллы, что в большом количестве было на морском побережье.
Последним штрихом, что заставляло солдат поверить, что перед ними именно рабы, а не римляне было то, с каким видом Цезарь просил у них хлеба. Упав на колени и прижав к груди черные от грязи и нечистот руки, он плачущим голосом умолял караульных не дать ему умереть с голоду.
Артистическими способностями Гая Юлия боги не обидели и, один из караульных, тронутый его мольбой, порывшись в своей походной сумке, протянул ему кусок заветренного хлеба. Однако не всегда слова Цезаря трогали солдатские сердца. Другой караульный разразился в адрес смердящего попрошайки отборной бранью и вместо хлеба, наградил Юлия сильным пинком в зад. А когда тот упал в придорожную пыль, громко смеялись над ним.
Очень может быть, что в другое время, днем, Цезарь вряд ли бы смог столь легко миновать вражеские караулы, но в это вечер и эту ночь все было по-иному. Известие о взятие Рима Спартаком уже разнеслось по всему войску рабов и гладиаторов с быстротой молнии. Все как один радовались этому грандиозному событию. Строили радужные планы на будущее, и никто из дозорных солдат не видел никакой угрозы и опасности в стоящем перед ними на коленях человеке.
Единственный, кто сразу заподозрил в Цезаре римлянина, была рабыня, что попалась ему на проселочной дороге, уже далеко за линией караульных постов восставших. Вместе со своим товарищем, она сидела на краю дороги в обнимку с кувшинами вина, и праздновали победу Спартака. Скорее всего, они достали им в подвалах одной из вилл разоренной рабами.
- Привет, тебе брат! - радостно воскликнула рабыня заметно заплетающимся языком. - Слышал, Спартак взял Рим и вырезал всех до единого римлянина! Хвала богам и нашему вождю!
- Хвала тебе, сестра! Твои слова обрадовали мою душу! Теперь мы с ними рассчитаемся за все! За это дело надо выпить!
- Конечно, надо выпить! - радостно откликнулась рабыня. - Подходи и выпей с нами! Не каждый день фурии свершают свою законную месть. Миртил.
Женщина подала знак рукой и сидевший рядом с ней раб, послушно налил из кувшина вина в кружку и протянул её Цезарю. Юлий ловкой изобразил радость на лице взял её и тут произошел досадный прокол. Не привыкший пить неразбавленное вино, он стал искать глазами воду, чем сильно удивил рабыню.
- Пей! Чего ждешь?! - недовольно воскликнула она, - или ты хочешь уподобиться римлянам и развести его водой?
Вопрос был задан в шуточной форме, но то, что он прозвучал, серьезно насторожило Цезаря. Имея за своими плечами солидный опыт общения с людьми, он хорошо знал, как опасны подобные мелочи в разговорах. Как порожденное ими недоверие, может легко превратиться из маленького комка в огромную гору.
- За Спартака и наших братьев! Пусть их меч покарает всех наших врагов! - радостно провозгласил Юлий и принялся пить вино из кружки. Он очень надеялся, что брошенный рабыней упрек пропадет втуне, но вместо этого добился обратного эффекта. Проклятая рабыня не отрывая глаз, смотрела, как он пьет, а когда Юлий передал, пустую кружку Миртилу, последовал новый, неприятный для него вопрос.
- Судя по всему, ты из домовых рабов, что нахватались всяких "благородных" привычек от своих господ - с осуждением и презрением произнесла женщина. - Вот и ты, пьешь, точь в точь как пил мой ныне покойный хозяин Клавдий Мурена. Он всегда сначала пробовал его на вкус, держал во рту и только потом, глотал.
Цепкий пристальный взгляд бесцеремонно обшарили фигуру Цезаря, после радостно улыбнулась, найдя подтверждение своей догадке.
- Ну, точно, из домашних. Загар у тебя совсем не тот, что у нашего брата, что день и ночь работает в поле. Да и руки твои, точно не знал тяжелой работы.
Женщина говорила это с осуждением и чувством явного превосходства над Цезарем. Она принимала его за ловкого пройдоху сумевшего найти теплое местечко в доме своего господина, и Цезарь попытался подыграть ей.
- Все верно, сестра. Я действительно долгое время был писцом у Публия Корнелия Лепота, римского всадника. Но из-за того, что сделал неточную запись в учетном списке, он отдал меня в золотники - сокрушенно развел руками Цезарь. Подобных случаев среди рабов писцов было превеликое множество, и он не опасался, что рабыня поймает его на лжи. Однако судьба продолжала демонстрировать Юлию свой строптивый характер.
- Да, наказывать рабов они любят - согласно кивнула головой рабыня. Она вновь подола знак Миртиллу наполнить кружку вином. Беседа стала отходить от опасной для Цезаря черты и тут, взгляд женщины, неожиданно уперся в его одежду.
- Подожди, - удивленно произнесла рабыня, требовательно подняв палец своей руки вверх. - Говоришь, что золотник, а тога у тебя хозяйская. Он что, этот Публий Корнелий, так тебя наградил за верную службу, прежде чем окунуть в дерьмо?
- Все верно, сестра, так оно и было - с тяжелым вздохом произнес Цезарь, показывая всем своим видом, что не желает обсуждать этот "тяжелый" для себя момент жизни.
Возможно, артистизм в этот момент изменил Юлию, и он не достаточно убедительно сыграл. А может подвыпившая рабыня решила покуражиться над незнакомцем и показать ему свое превосходство над ним. Когда ещё выпадет момент показать ловкачу, что время его прошло и теперь жизнь идет по новым законам.
- Ох, кажется мне, что ты мне все врешь дорогой. У писцов мозоль от своего стилета, а у тебя его наверняка нет, - уверенно заявила женщина. - Так кто ты? Самнит, лишившийся крова, италик, пострадавший от войны или беглый римлянин?
Женщина говорила полу утвердительно, полу вопросительно, хитро глядя на Цезаря. Сейчас ей очень хотелось напугать его. Заставить в страхе оправдываться перед ней и получить от этого удовольствие.
Не выпей рабыня в этот день много вина, она вряд ли бы стала задавать подобные вопросы незнакомому человеку, что называется прямо в лоб. Заподозрив неладное, она бы нашла способ, если не задержать его, то точно бы известила о своих подозрениях солдат. Чтобы те, при помощи острого меча узнать всю правду у незнакомца, но вино сыграло злую шутку. Охваченная страстным желанием мимолетной власти и славы, она шла прямо в объятия смерти.
За время общения с рабыней, сотни мыслей пронеслись в голове у Цезаря решающего острейшую для себя задачу - что делать. Малая часть его сознания говорила потомку Венеры, что все это пьяные разговоры и если рабыня выпьет ещё кружку другую вина, она уснет, и он сможет беспрепятственно идти дальше. Однако большая часть души настойчиво твердила Юлию об опасности, исходившей для него от этой женщины. Что уснуть она уснет, но проснувшись, обязательно вспомнит о своих подозрениях, донесет на него солдатам, а те пустятся в погоню.
Конечно, был определенный шанс, что это может случиться не скоро. Одержав победу, спартаковцы будут её праздновать, и сегодня им будет точно не до погони, но риск оставался, и Цезарь просто не мог оставить все на волю случая.
Отправляясь в разведку, Юлий сознательно не брал с собой оружия, чтобы в случае чего не вызвать подозрения у солдат. В его распоряжении были только кулаки и страстное желание вырваться из этой ловушки.
- Да, что ты такое говоришь, сестра!? Какой я римлянин!? Я италик! Всю мою семью проклятый Сулла в рабов обратил, чтобы его плутоновы черви до кости обглодали! - возмущенно воскликнул Цезарь, - выпьем за это!
Не глядя на рабыню, он взял у Миртила кружку с вином и стал подносить её к губам, но так и не донес, остановившись, испуганно глядя ей за спину.
- Кто это там!? - со страхом в голосе Юлий вытянул вперед руку и при этом переместился за спину Миртила. Пока рабы дружно таращились на указанное им место, Цезарь стремительно нагнулся и поднял с земли пустой кувшин.
Он отметил его сразу, едва только приблизился к пирующей парочке. Красиво изогнутая ручка казалось, просилась в руки, и когда Юлий потянулся к ней, она буквально сама впорхнула в его горячую ладонь.
- Да это заяц - снисходительно пробурчал раб, поворачивая голову к Цезарю, и в то же момент рухнул насмерть сраженный ударом кувшина. Его тело с разбитым затылком корчилось в придорожной пыли, а Юлий уже бросился к рабыне с растопыренными пальцами.
Несмотря на выпитое вино, она не только успела осознать о нависшей над ней угрозе, но даже вскочить на ноги и начала приподнимать свои крепкие руки. Будучи почти на голову выше Цезаря, она как бы нависла над ним, но это не помогло ей в схватке с ним.
Подобно выпущенному из пращи камню, он коршуном налетел на неё и, вцепившись в горло, сумел повалить на землю. Никогда прежде, Гай Юлий не боролся с противником так яростно и бескомпромиссно как в этот раз. Сцепив пальцы на горле несчастной женщины, он душил её, не позволяя ни единому крику вырваться из перекошенного рта рабыни. Его колени прочно припечатали к земле руки противницы, не позволяя её узловатым грязным пальцам дотянуться до лица, нагнувшегося над ней Цезаря.
Опершись о землю своими длинными и крепкими ногами, рабыня пыталась сбросить с себя противника, но тот твердо сидел на её груди. От непрерывных толчков женского тела нежные места Цезаря сильно страдали, но пересилив боль, он продолжал душить рабыню и делал это с особым упоением.
Хриплое дыхание со свистом вырывалось из его груди. Глаза налились кровью, судорога прочно свела его скрюченные пальцы, но он так и не выпустил горло несчастной женщины. Прошли неимоверно долгие минуты, прежде чем она перестало дергаться, руки её безвольно упали, а глаза заволокла смертельная поволока.
Сидя на бездыханном теле противницы, Цезарь отчетливо понимал, что рабыня мертва, но у него не было сил расцепить свои пальцы. С большим трудом, с черт знает какой попытки он наконец смог отодрать их от горла, превращенного в кровавое месиво.
Потом, все его пальцы долгое время были черными, как от попавшей под ногти крови рабыни, так и от лопнувших от напряжения мелких сосудов. Цезарь стыдился показывать их людям, но это было потом, а пока в тяжелейшей борьбе он сумел выиграть у Судьбы свою жизнь и свободу, а также жизнь и свободу своим близким.
На подкошенных и гудящих от усталости ногах он сделал небольшой шаг в сторону новой жизни. И пусть он был труден и неказист, но он был, куда удачен по сравнению с участью тех римлянами, что не сумели бежать из гибнущего города. Что погибли от мечей и копий спартаковцев, подверглись насилию и истязанию жаждущих мести победителей и впервые за свою жизнь испробовали тяжкие цепи рабских оков.
Поддерживая маленькое и хрупкое плечо матери, новоявленный Эней, медленно вел своих спутников прочь от Рима. Сдерживая боль в сердце, он старался не смотреть в небо, где были хорошо видны отблески далекого зарева. Вряд ли кто-то другой, кто не лишился в одночасье родного крова и стен смог бы понять весь ужас, что царил в душах беглецов в эти часы. Никто не знал, что ждет их впереди, что будет с ними через час, другой и уж тем более на следующий день. Все это было скрыто во мраке неизвестности, но они покорно шли вперед ведомые властным потомком богини Венеры.
Глава II. Хлопоты победителей.
Вопрос - "Что делать дальше?" неизменно встает перед каждым победителем и даже не победителем, а просто человеком, удачно завершившим важное для себя дело.
Спартак, по своей натуре был больше прагматик, чем философ, и решать столь извечный вопрос начал, едва его войска ворвались в Рим и заняли Капитолий. Там находилась золотая казна Римской республики, и захват её для вождя восставших был куда больше важен и значим, чем захват Эсквилина, Квиринала и Виминала в придачу. Загнанные в угол защитники кварталов могли подождать своего окончательного уничтожения, а вот с взятием под контроль денежных масс медлить было никак нельзя. Чем больше денег у тебя под рукой, тем легче тебе выполнять свои планы, а планы у Спартака были и ещё какие.
Два дня он терпеливо взирал, как восставшие рабы сводили счеты со своими угнетателями, а утром третьего дня под страхом смерти запретил погромы и собрал в своей палатке военный совет.
Первыми как он и ожидал, к нему явились командиры италиков во главе с Торкватом. Главный вождь италиков Публитор, находился на севере Этрурии возле города Арка. Не до конца зажившая рана и легионы Квинта Метелла что, несмотря на угрозу со стороны киликийских пиратов сумели добраться до лигурийского порта Генуя, не позволяли ему быть в лагере Спартака. Но своими письмами к вождю восставших, он постоянно напоминал о себе.
Вслед за италиками пришли Декорат, Квартион, Астропей, Серванд с Борториксом и другие командиры не италики. Все они ещё находились в хмельном азарте от одержанной победы и наслаждались сегодняшним днем, не хотели думать о грядущем завтра. Готовясь к разговору, Спартак специально пригласил на совет командиров не италиков но, несмотря на это, он заранее настроился на трудный разговор.
- Рим, хвала богам и нашим мечам пал, братья! Все о чем мы с вами так страстно все эти три года мечтали, свершилось. Мы отомстили нашим смертельным врагам и оплатили все наши кровные счеты, но мы не должны с вами повторять ошибку Ганнибала. Иначе мы потеряем с вами нашу победу.
- Но Ганнибал не взял Рим, а мы взяли! - незамедлительно отреагировал Торкват. - В чем же его роковая ошибка!?
- Ганнибал, разбив римскую армию при Каннах, посчитал, что сделал свое дело. Что напуганные разгромом римлян их союзники отступятся и Рим останется один, однако этого не случилось. Союзники прислали римлянам новые войска, они выстояли и, в конечном счете, выиграли войну.
- Но Рим пал и мы, выиграли войну с римлянами! - продолжал настаивать Торкват.
- Рим пал, но остались его союзники. Города и провинции чье население имеет римское гражданство. Римское гражданство! - повысив голос, подчеркнул Спартак специально для италиков. - Именно эти города помогли римлянам в борьбе с Ганнибалом, и они же являются нашими злейшими врагами на данный момент. Мы отрубили главную голову римской Гидры, но осталось множество других голов. Способных нанести нам удар в спину, когда сюда прибудет с войском Лукулл. Поэтому мы должны разделаться с ними как можно быстрее, пока они напуганы, разобщены и слабы. Пока они не связались с Квинтом Метеллом.
- Значит, ты предлагаешь нам пройтись по всей Италии и ради окончательной победы уничтожить все города, чье население имеет римское гражданство? - в голосе и глазах Торквата прозвучал холодный металл. - Я правильно тебя понял?
- Нет. В первую нам нужно привести к покорности города Лацио и Кампании. За все время наших походов - эти провинции меньше всего поддержали нас людьми, продовольствием и прочей помощью, и значит римское гражданство для них не пустой звук. Кроме того, я не намерен уничтожать людей и города. Вполне достаточно будет того, что они признают меня правителем Италии, которым вы меня провозгласили.
- Неужели ты поверишь на слово римлянам!? - воскликнул Квартион. - Я не узнаю тебя, Спартак!
- Я не мясник как Сулла и не уничтожаю людей из-за злости, обид или страха перед ними! Если магистраты городов признают меня верховным правителем Италии, я готов удовлетвориться их словом. Но если выясниться, что они предпринимают против нас какие-то действия, то все жители города понесут суровое наказание. Против нас стоит Метелл, против нас двигается армия Лукулла, и мы не можем проявлять слабость. Борьба с Римом ещё не окончена, хотя сам Рим нами повержен. Надеюсь, что ты Торкват это понимаешь?
- Значит наши враги Лацио и Кампания? - уточнил италик.
- На данный момент - да. Я очень хочу, чтобы наш освободительный поход, против римлян начавшийся в Капуи, там же и закончился - мечтательно произнес вождь.
- Капуя хорошо укрепленный город, да и у Неаполя крепкие стены. Не думаю, что они просто так не сдадутся - высказал опасение Серванд.
- Рим взяли! Неужели Капую и Неаполь не возьмем?! Обязательно возьмем! - заверил командиров пылкий Бортарикс.
- Действительно. С такими храбрецами и не взять Капую, не поверю! - поддержал галла Спартак. - К тому же в этом деле у нас есть невольный, но союзник.
- Кто он назови! - гулко затребовали командиры. - Киликийцы? Рабы или твои тайные друзья?
- Ни те, ни другие, ни третьи - усмехнулся Спартак - это бежавшие из города римляне.
- Римляне? Не может быть?
- Я твердо уверен в том, что сейчас они не жалея красок рассказывают приютившим их городам о наших жутких бесчинствах и зверствах и это нам на руку. Увидев беглецов и услышав их рассказы, городские магистраты очень хорошо подумают над тем, оказывать нам сопротивление или решить дело миром.
- Зная римлян, я скажу, что их трудно будет пронять страхом, только мечом - высказал свое мнение Астропей.
- Меч - хороший аргумент в сложном споре, но чтобы державшая его против нас рука была не так сильна и тверда, мы распустим слух, что ожидаем помощи от рабов находящихся в Неаполе и Капуи. Этим мы серьезно ослабим врага. Пусть римские граждане ждут удара в спину.
- Лучше тебя никто не знает, как бороться с римлянами, Спартак. Делай, так как считаешь нужным! - воскликнул Астропей и командиры дружно его поддержали.
- Спасибо, но один я ничего не смогу сделать, только вместе с вами - моментально уточнил вождь и командиры вновь ответили гулом одобрения.
- Чтобы врагам нашим жилось не очень весело, думаю, что нужно зажечь костер, о котором мы с вами много говорили, и теперь настала его пора.
- Ты говоришь о Сицилии?
- Совершенно верно. После падения Рима сделать это будет легко и нужна будет только хорошая искра, чтобы зажечь весь остров.
- Кого ты собираешь туда отправить? - немедленно уточнил Торкват.
- Если хочешь, могу отправить тебя, но честно говоря, у меня для Сицилии есть другая кандидатура. Менандр - обратился вождь к командиру греков. - Ты говорил, что у тебя много родни на острове, и ты хорошо знаешь сирийский. Согласен ли ты отправиться туда, изгнать римлян и стать моим наместником?
- С огромной радостью, вождь, - обрадовался грек. - Когда прикажешь выступать?
- Не выступать, а отправляться, - поправил его Спартак. - Я попрошу наших киликийских друзей переправить тебя на остров. Они как раз пришли к нам в лагерь, и думаю, не откажутся снова нам помочь.
- Знаю, я этих киликийцев. Опять начнут торговаться - недовольно буркнул Декорат, вспомнив, сколько золота, увезли с собой пираты из Регии.
- За все надо платить. И если бы не сполна заплатили бы им за помощь, неизвестно смогли бы взять Рим. Марк Красс очень хотел их перекупить, но пираты остались верны своему слову, - напомнил Декорату вождь. - Мы заплатим им за переброску Менандра в Сицилию и попытаемся договориться о переброске самнитов Телезина в помощь Публитору. Думаю, он не откажется от помощи своих соотечественников.
Спартак вопросительно посмотрел на Торквата и тот не стал с ним спорить. Публитор в своих письмах к нему неоднократно говорил о том, что нуждается в помощи и теперь, после падения Рима медлить с этим было опасно. Квинт Метелл со своими испанскими легионами представлял серьезную угрозу, и пренебрегать ею было никак нельзя.
- Думаю, не откажется.
- Тогда нужно будет организовать киликийцам хорошую встречу. Как все восточные люди они любят блеск и внимание, - Спартак встал с кресла. - Передайте всем воинам, что в скором времени мы выступаем в поход на Капую. Все, за исключением Астропея. Он с двумя легионами остается в Риме. Я не хочу, дать противнику ни малейшей надежды на возрождение.
Командиры охотно согласились с вождем и стали дружно покидать его шатер, за исключением Торквата. Командир италиков попытался задержать. Ему хотелось обсудить вопрос о будущем Самнии.
- Сейчас мы обсуждает стратегию против союзников Рима, но когда наступит время обсуждения независимости Самнии? Наш общий враг пал, и теперь ничто не мешает нам считать себя свободными люди, верховный правитель Италии Спартак - с вызовом произнес Торкват.
- Самниты свободные люди, равно как и германцы, галлы, греки, фракийцы и все другие народы, что борются с врагом под знаменем Рыси. И мое звание провозглашено только на время, пока не будут разбиты Метелл и Лукулл, тебе об этом прекрасно известно.
- Да известно, но народы Самнии хотят иметь от верховного правителя твердые гарантии своей независимости.
- Я готов обсуждать это вопрос, но только не с командиром восставших италиком Торкватом или Публитором, а с представителями городов и областей Самнии. Чтобы потом меня не упрекали, что я не выслушал всех мнений самнитов - отчеканил вождь и Торкват был вынужден удовлетвориться его словами.
Разговор с италиком, нисколько не испортил настроения Спартака. Вождь изначально был готов к подобным вопросам и нашел убедительный контраргумент не начинать его обсуждение. Выпроводив Торквата, он позвал к себе эконома Гилла и приказал готовить шатер к приему киликийцев.
Киликийские пираты были тем оружием, с помощью которого Спартак достиг победы над Римом, но его нужно было постоянно держать под контролем. Иначе вынутый из ножен меч, мог поранить того, кто его вынул.
Приехавший к Спартаку Бардия, был одним из главных вождей пиратов. В его подчинении было почти сорок кораблей и к его словам прислушивались остальные командиры. Массивный и начинавший заплывать жирком пират, не утратил живости в движениях, когда с восторгом осматривал выставленные перед ним чаши и сосуды, доверху наполненные золотыми и серебряными монетами.
- Мой бог, какая красота, - нежно ворковал пират, ощупывая стенки чаш и приходя в восторг от их толщины и осознания того, что они приготовлены специально для него.
- Однако мне кажется, что золото плохо сочетается с серебром. Зачем портить прекрасный вид, столь неудачным сочетанием? - сказал Бардия, указывая на серебряное содержание золотой чаши. - Неужели слухи о могуществе римской республики были лживыми?
- Я был удивлен не меньше чем ты, когда рассматривал добычу моих воинов дорогой Бардия, но основной запас римского казначейства состоял из серебряных монет. Золотыми оказались лишь греческие статеры и египетские текты. Золотых динариев было крайне мало - сокрушенно развел руками Спартак. - Но вот золотые изделия имелись и все они твои.
Киликиец не особенно поверил словам собеседника, но тяжесть и блеск разложенного перед ним золота, не позволял спорить.
- Но, по-моему, его несколько мало? Ты не находишь?
- Мало? Ты пугаешь меня Бардия. Наверно завистливые боги помутнили твое зрение. Здесь ровно там сумма, которая была мною обещана за продолжение морской блокады Остии - удивленно произнес вождь. - Но ради наших добрых отношений, я готов добавить вот эту золотую статую Весты. Она сильно пострадала, но отнюдь не утратила столь нужных тебе качеств. Можешь в этом сам убедиться.
Спартак указал на искореженное ударами изваяние, но состоящее целиком из золота. Бардия удовлетворительно кивнул головой, совершив беглый, но вполне придирчивый осмотр предложенной ему оплаты.
- Я так понимаю, что ты намерен продлить наши добрые отношения? Нужно ещё кого-нибудь пограбить? Лично я с радостью помогу тебе в любом новом деле, но предупреждаю, что плату мои командиры хотят вперед и больше - крупные слегка навыкате глаза киликийца внимательно смотрели за Спартаком, ожидая его реакции. За целостность своей жизни и кошелька, Бардия нисколько не опасался. В честности Спартака он был полностью уверен, но боялся продешевить. Словам вождя гладиаторов о том, что в казне республики были в основном серебряные монеты, он мало верил.
- Рим пал и грабить побережье уже нет никакой необходимости. Иное дело Сицилия. Твои командиры только прошлись по её берегам, слегка напугав претора Вереса. Теперь есть возможность, как следует потрясти Агригент, Мессану, Сиракузы и прочие прибрежные города вместе с Менандром, которого я намерен с твоей помощью переправить в Сицилию.
- Что же, можно пойти и на Сицилию, - согласился со Спартаком киликиец. - Думаю за сто талантов, мои молодцы согласятся принять участие в этом деле.
- Сто талантов золотом? Побойся богов Бардия! Я что великий царь Антиох и моя казна столь же бездонна как у него? Все, что я могу тебе предложить - это ровно пятьдесят талантов и ни одной миной больше.
- Клянусь богиней Атаргатис, мне горестно слышать такие слова от человека, в распоряжении которого находится все казначейство Рима! И для которого сто талантов золотом слишком дорогая цена за дружбу с пиратами Киликии! Не понимаю! Не понимаю!- скороговоркой восклицал Бардия, вскидывая при этом вверх свои пальцы, унизанные золотыми перстнями.
- Боги свидетели, что перед тем как казна Рима стала моей, она серьезно похудела благодаря стараниям римских сенаторов и некоторых проворных победителей из числа моих воинов. Что касается твоих командиров, то если они не хотят воевать в Сицилии - не надо. Это их дело, их выбор. Тогда перевези в Сицилию за пятьдесят талантов Менандра с его легионами и дело с концом - миролюбиво предложил Спартак, но киликиец с негодованием покачал головой.
- Ты, что, издеваешься надо мной? Сначала поманил куском жирного мяса, а затем говоришь, не хочешь - не надо. Мои парни вошли во вкус щипать римлян и их трудно остановить, - многозначительно произнес Бардия. - Они готовы пощекотать претора Вереса. Дай только им хорошую цену и все будет хорошо.
- Все, что я могу сделать - это добавить к общей сумме десять талантов золота, что составляют всю мою долю нашей римской добычи.
- Очень хорошо, когда вождь ради общего дела жертвует собственную долю добычи. Пусть твои командиры поступят также как и ты, и они смогут набрать сумму в девяносто пять талантов.
- В прошлую нашу встречу, ты увез все золото, что имелось во всем моем войске. Теперь ты хочешь повторить это снова? В таком случае, я боюсь, что не смогу больше принимать тебя в своем шатре. Мои воины от злости разорвут тебя на части, если я дам тебе больше чем шестьдесят пять талантов - пошутил Спартак, но в его шутке было и плохо скрытое предупреждение.
- Никогда в это не поверю, - решительно заявил Бардия. - Всем известно, какая строгая дисциплина среди воинов Спартака. И если вождь скажет им свое слово, они не посмеют тронуть человека просящего у победителя Рима каких-то девяносто талантов!
- Хорошо. Я готов добавить с названной мною сумме дорогими тканями и заморской приправой на пятнадцать талантов и это всё.
- Мои капитаны разорвут меня в клочья, если я соглашусь на цену, ниже девяносто талантов! Пойми меня правильно, Спартак! Дай им ещё, что-нибудь! Пленных римлян, например!
- Я никогда не занимался работорговлей, Бардия! Хвати того, что я закрывал глаза на то, что вы брали в плен и продавали в рабство захваченных на побережье римлян! Если ты согласен, то я готов добавить ещё пять талантов, но серебряной монетой. Если нет, то забудем этот разговор и приступим к обеду. Мои люди дойдут до Сицилии пешком.
- Обед - это всегда хорошо, - умилительно произнес киликиец, глядя на уставленный всевозможными изысками стол. Там было все столь привычное для римского стола, начиная от яиц и заканчивая яблоками, но все яства лежали на бронзовой и деревянной посуде. Спартак заранее предупредил об этом Гилла, - обедать - это всегда с большим удовольствием. А по поводу серебряной монеты, то здесь я согласен. Надо же и мне брать пример с такого великого человека как ты, Спартак и жертвовать своими интересами ради нужного дела.
Следуя правила хорошего тона, а Бардия хоть и был пиратом, но хотел, чтобы его считали благородным человеком, за обедом о делах больше не говорили. Хотя у киликийца было много вопросов к вождю восставших гладиаторов и рабов.
Когда дорогого гостя вместе с многочисленными подарками с почетом проводили, помощник Спартака Дион с недоумением спросил вождя.
- К чему весь этот базарный торг? Неужели в нашем нынешнем положении мы не можем не просить, а потребовать услуг от киликийцев за определенную плату.
Дион отвечал у фракийца за разведку, знал некоторые потаенные стороны из жизни вождя и потому находился к нему чуть ближе остальных командиров, и мог задавать
- Не имея собственного флота от киликийцев трудно, что требовать, Дион, а зажечь Сицилию мы обязаны ради собственного самосохранения. Это окончательно расшатает устои государства римлян и заставит Лукулла бросить на подавление восстания рабов часть сил.
- Лукулл все еще воюет с Митридатом и неизвестно когда доберется до Италии.
- В том, что он рано или поздно вернется в Италию, в этом я нисколько не сомневаюсь. Весь вопрос, когда и какими силами? Может через полгода, а может и через месяц. Купцы по-прежнему доносят, что римские войска стоят в Эпире и не собираются уходить.
- Из-за дезертирства от легионов Марка Варрона ничего не осталось!
- И все же они стоят и ждут приказа грузиться на корабли, не так ли?
- Так, - с неохотой признал Дион.
- А раз так, то чем раньше загорится пламя восстания в Сицилии, тем нам всем будет спокойнее. Что же касается торгов с Бардия, то он восточный человек и просто не приемлет заключения сделки без сбивания цены и причитания.
- И сколько мы сэкономили на торгах?
- Ровно тридцать пять талантов золотом. Все они пойдут в уплату Клеону за доставку Телезина к Публитору.
- Но почему такая большая разница за переброску войск!?
- У Бардии больше половины всех кораблей, поэтому ему больше плата. У Клеона меньше кораблей, значит и плата меньше.
- Но почему нельзя было отдать все в одни руки? Наверняка бы сэкономили на этом.
- Возможно, что и сэкономили бы, но действуя, таким образом, мы убиваем сразу двух, нет трех зайцев. Перебрасываем войска, разъединяем силы киликийцев и заставляем уйти их от берегов Италии, - Спартак уверенно загибал пальцы на руках. - Здесь им уже не место.
- А они уходить не хотят. Я обратил внимание на слова Бардия о жирном куске.
- Вот мы и платим им отступные и пытаемся разойтись по-хорошему, держа оружие в ножнах.
- Но кроме Бардия и Клеона есть ещё другие командиры. Им тоже придется давать отступные?
- На Востоке давать деньги просто так, значит потерять лицо. Эти двум командирам мы выплатим деньги за конкретную работу, а другим придется довольствоваться тем, что они награбили ранее - решительно произнес Спартак.
- Однако такое положение дел им наверняка не понравятся, и они придут к нам ...
- Пусть приходят. Поговорим - Спартак многозначительно посмотрел на Диона, и тот понятливо усмехнулся. Пусть приходят. Если не поймут, будет хуже для пиратов.
Дорогого киликийского гостя, верховный правитель Италии принимал в шатре, который достался ему в качестве трофея после победы над Помпеем. Римский полководец знал толк в роскоши и потому, Спартак, не раздумывая, приказал его использовать для различных торжественных приемов. Консулу, по воле судьбы ставшему верховным правителем Италии было не с руки вести переговоры в походной палатке.
После падения Рима мало кто из важных гостей побывал в шатре вождя. Он успел принять несколько городских делегаций из Этрурии и Умбрии, которые ехали по делам к вождю восставших рабов, а приехали к верховному правителю Италии. Естественно тут были иные разговоры и соответственно иной прием.