Какая-то сговорчивая, тихая. Когда ехали автобусом на концерт Леонтьева, вместе радовались прекрасному:
- Посмотри, какое гладкое море и взрытые кем-то горы...
- Да, красиво...
- Посмотри, какая церквушка на горе...
- Очень-очень...
Она сняла туфли, забралась в кресло и по-кошачьи свернулась клубком. Только не мяучила, а так кошка-кошкой. Поглядывала, нежилась.
Опять Сочи, опять "Фестивальный". Песни Леонтьева были почему-то кстати. Работало что-то там, внутри, сопоставляло, искало аналогии, грустило.
Оба были поглощены концертом и чем-то еще, стоящим рядом. Рядом, но еще не внутри...
Хватало междометий и возгласов:
- Так и думала!
- Посмотри, матросы танцуют...
- Точно. Смотри, какой далекий горизонт - матросы и море... Как на картине.
До этого был приход, двадцать пять минут до начала. Буфет. Она занимает места за столиком, ждет. Я в очереди, изредка подсматриваю за ней - грустит. Потом молча едим бутерброды с красной рыбой, запиваем чем-то легкоградусным. Взаимоуступчивость и такт высшего предела! Уважение друг к другу. И какое-то состояние взвешенного парения около себя самого. Такого комфортного состояния ни до, ни после мне испытать не довелось.
Идем к своим местам, по ярусам, по окружностям, по хордам. Что ищем? Я улетел в мыслях куда-то. Она мне: "Иди впереди..."
- Дай мне билеты...
Иду. Смотрю на море через отсутствующие стены. Опять чувствую какую-то грустинку и высочайшую приподнятость, почти полет, акцентированную обостренность восприятия даже мелочей, даже сквозь... даже вокруг... даже внутри.
Завел не туда. Зато показал ей прекрасный вид большой яхты: белые паруса, садящееся солнце, и уходящий в бесконечность горизонт.
Пришлось спускаться вниз и заходить с другой стороны.
Весь концерт мой эмоциональный всплеск продолжался.
Покорность ей шла. Уже взяла под руку, уже заглядывает в глаза. Слушает, думает.
- Почему ты такой?
- Я всегда такой...
Идем, шутим. Фразы формируются легко, без напряжения и красиво.
Автобус ждал и как-то быстро заполнился пицундскими отдыхающими и поехал в ночь... Мы начали неповторимую игру с двумя конфетами. Легкость жонглирования словами и смыслом оставалась для меня долго потом недостижимым искусством и шедевром узорчатости и естественности игры.
Несколько раз она пристально всматривалась в мои глаза, потом молчала, думала о чем-то.
- Я на тебе посплю...
Обнял, прижал. Волосы ее щекочут мне шею, лицо. Руки ее у меня под рукой. Долго думал: глаза открыты или закрыты? Чувствовал движения ее пальцев, сам поиграл ее кольцом, потом, когда она затихла - боялся пошевелиться, чтобы не разбудить. Чувствовал доверие, близость, благодарность какую-то, прощание. Глаза бы увидеть!
Автобус летел сквозь ночь к Пицунде. По проходу, внизу, горел нереальный холодный зеленый свет. Все призрачно и утихомирено. Спокойно и приятно. Ее голова у меня на груди. И она спит.
Пансионат. Ни у меня, ни у нее не свободно. Я знаю, большего не добиться, да большего и не надо. У нее муж, у меня семья. Я знаю, она хочет спать. Глаза на самом деле еле открываются. Говорить не о чем, все сказано, пересказано... Можно только испортить.
Инициатива сегодня у нее:
- Ну, пока?
- Завтра проводишь?
- Не-а... спать буду.
- Ну, пока.
Утром я все же ждал ее у маршрутного такси, которое увозило меня в аэропорт. Не пришла. И я это знал. Это была бы уже не она...