Гахнул, вымочил и через тридцать секунд прекратился...
И еще постучал в небесный таз, для острастки: «Бух-бух-бух!»
Мы целуемся, нам смешно.
Мокрые до нитки, белые футболки прилипли к телу, отпечатались острые ее грудки...
Кругом люди, прохожие с вытаращенными глазами и шарящими по карманам руками...
Я притянул ее к себе, обнял, а она, как неживая: глаза закрыты и... улыбается. А на самом деле губы дрожат, а закрытые глаза смеются.
- Еще-о-о...
- Ленка, прекрати... Смотри, ты почти голая. Плохая девчонка!
Она целует меня, обвивая руками за шею. Глаза закрыты!
- Сумасшедшая! (Милая...)
Я смотрю в ее глаза. Она смотрит внутрь меня.
- Люди смотрят...
Она бросается в праведный гнев: стучит ножкой, рукой по воздуху, надула губки, отбежала на три шага, отвернулась, медленно лукаво оглянулась...
Наблюдает, усмехаясь. Ждет. Ох, Ленка, Ленка!..
А дождь все еще капает, только капли сейчас легче воздуха - летают.
Мы в наших прозрачно-белых майках стоим почти на проезжей части, из брошенного пакета высыпались нам под ноги бордовые крупные вишни...
Я люблю ее губы - они пахнут свежестью, и нам почти безразлично, что с нами будет через десять минут.
3. СТОЯ НА БЕРЕГУ...
Стоя на берегу, хочется...
Взлететь, прикрыв глаза рукой.
Испытать власть над пространством, над бездной.
Кинуться камнем вниз и, чиркнув по волне крылом,
взмыть свечою... до предела
и замереть, прижавшись щекою к холодному стеклу...
Стоя на берегу, хочется... быть.
28 июля 1998 года
4. БЛЕДНО-ГОЛУБОЕ
Меньше всего миллиметровка предназначена была для того, чтобы на ней писать. Но я писал, я должен был писать, потому что другого выхода этому не находил. Этому. Большому, даже глобальному, копившемуся внутри.
Я рискнул. Образность, а тем более какая-то наглядность всегда нужна при написании чего-то откровенно-поэтического, похожего на исповедь-воспоминание или исповедь-вознесение. Я не знал, что ждало меня на трудном пути переложения своей души на бумагу, но я тогда начал... в первый раз писать зарисовку своего состояния. И не закончил ее, не смог. Слишком большую глыбу непонятого и неизведанного я хотел поднять...
Плохую службу сослужили мне бледно-голубые линии миллиметровки, претендующие на образность изложения и, наверное, восприятия. Они то исчезали, то превращались в непроходимую чащобу, то навевали что-то в дымке видений, то теряли осязаемость и строго очерченные формы, становились зыбкими от малейшей неточности или недосказанности.
Образность найденного открытия сыграла со мной свою игру. Она пытала, не давая писать не чувствуя.
Итак...
Бледно-голубое...
Долго смотрю сквозь. Очертания дней будущей юности проглядывают сквозь туман набежавших слез... Гипноз прошлого.
Ярко вспыхивает зарево красного полотнища. "Орленок" или "Зарница". Наше поколение любило играть в войну.
Татьяна на траве. На ее переносице стрекоза. Где-то крики "ура", где-то звуки холостых выстрелов, грохот взрывпакетов. Лето. Солнце. Я смотрю ей в глаза... глаза у нее закрыты, в уголках рта дрожит улыбка, ожидание улыбки. Я стою, специально загораживая солнце. Перешитая армейская форма некрасиво обтягивает мое худое тело. Незнакомо бьется сердце, когда я смотрю на ее голые ноги, изящно скрещенные, на волнистую завитушку, выбившуюся из-под пилотки, надвинутой на глаза... на бугорки грудей, казалось специально сильно обтянутые гимнастеркой... пуговицы того и гляди могли расстегнуться и она невозмутимо, плавно двигая пальцами, долго(!) застегивала бы их... а я бы видел блеснувший белой материей лифчик или... загоревшую заповедную кожу.
Сколько мне было лет? Бледно-голубые годы, ранимые души, дерзкие сердца, спокойные руки, бушующие головы, опрометчивые поступки...
А вот еще раньше...
Я мучаюсь. Школьная столовая, но вечером... в субботу. Это уже не столовая, а полумрак с музыкой. Уже пары. Уже шепоток на ушко. Уже осязание вспотевшей рукой ее тела...
Жгуче обидно ощущать себя одиноким в такие минуты.
Я одинок. Я самый одинокий. Я кажусь себе таким.
Я мучаюсь: не могу решиться встать и пригласить ее, покорявшую наши сердца, самую красивую девочку школы.
Почему самую? Почему избалованную? Почему ее? А нужно все лишь встать и пройти десять метров...
Опять она с другим. Вижу смеющиеся глаза, русые волосы "под Францию", очень короткую, вязаную желтую юбку и ноги... Именно ноги и то место, где заканчивается юбка и начинаются ноги... блестит, ловит отраженные наши взгляды. И эти взгляды боятся до умопомрачения увидеть все то, что выше.
А мечты... Следуя тому, что все уже спят со всеми, и один ты еще живешь дикарем, а в мыслях даешь волю своей ненасытной фантазии... разнузданность которой тебя ослепляла... и ты глох ко всему, терял реальность, бродил впотьмах и лабиринтах чувств, полуреальных, неконтролируемых разумом.
Если бы тогда полюбить! Или сохраниться таким до сих пор...
Миллиметровка уводит меня дальше, выхватывая и проявляя видения.
И все-таки я пригласил ее на танец...
- Разреши тебя пригласить! - и зачем-то кивнул головой, застыл, замурованный в боязнь отказа.
- Валерка, какой ты смешной! - хитринки, смешинки, чертинки в искрящихся ее глазах, и этот легкий смех... смех, больно бьющий по глазам.
Я вышел на улицу. Кого я ругал в ту ночь? Сколько километров я прошел по берегу озера? Кем и где я только не был. Я любил? Я страдал!
Я плакал. От обиды, от желания избавиться от накопленного. Я смотрел в мутную воду, думал о будущем, становился мстителем, сокрушал девчоночьи сердца и бросал их, уходил и оборачивался: искал их глаза и ждал слез. Их слез по мне. И мне казалось, что они... не плачут, а смеются. Они издевались над моими чувствами! Но я заставлю их плакать, достигну совершенства в чертовой науке покорять! Я поведу счет.
Но было все по-другому. Плакал я. Искал встречи я. Любил я. Страдал тоже я. И я состоялся.
Тем же летом я познал таинство гармонии женского тела. Увидел в реальности то, на что не хватало вымысла в мечтах.
Ночь. Озеро. Плеск дождя. Охота за тоской. Я тихо шел по берегу озера. Как прожектором, по глазам бьет на фоне черного куста белизна девичьего тела. Высвечиваются желтая юбка и белая блузка на песке. Очень долго я не мог пошевелить даже пальцем. Красота всего того, что я видел, совершенствуя, переделывала, кромсала, создавала меня, рождала что-то новое, несуществующее в природе.
Когда она оделась, я пошевелился, но дождь заглушил мой шорох. Еще через минуту все пропало, почернело, слилось с небом, с озером, со мной. Я закрыл глаза... Сел на песок. Балласт прекрасного давил, требовал выхода, не пускал на поверхность, не давал жить.
Я заболел гриппом. Два дня лежал в бреду, искал сравнений, сопоставлений и не находил.
Миллиметровка превращается в толстые прутья времени и не пускает дальше, но я продираюсь. Кровят ссадины, но я упрям, я добьюсь своего...
Худой, маленький, с горящими глазами и дрожащими губами говорю Ей слова:
- Я видел тебя на озере...
Проходит вечность вздоха, опускания и поднимания ресниц.
- Я знала это.
- Откуда?
- Ты проявился как фотобумага в проявителе на посветлевшем небе.
- Я боялся тебя потревожить...
- Я боялась тебя испугать. Ты бы умер...
- Тебе не было стыдно?
- Я не думала об этом...
Обратно сквозь миллиметровку!
Обратно через искривленное пространство и спрессованное время. Чтоб до всего до этого! Узнать, что ты никогда не коснешься того места, где заканчивается желтая юбка и начинается матово-бликовая кожа...
Но это было. Близко, в реальности. В бесстыдстве происходящего...
Без времени...
5. СОВЕСТЬ И ШУТНИК
Ты слышишь себя? Нечестно, неправильно, несерьезно...
Честность и правильность - это слишком тривиальные вещи... Если ты живешь по совести - это и честно и правильно... Если твоя совесть тебе говорит
поступать так и делать так, значит это и честно, и правильно...
Никто не имеет права трогать и судить мою совесть, твою совесть... кроме ...
Шутника.
Это его прерогатива...
А несерьезно... Это похвала. Надоело все делать серьезно. Немножко вздора,
легкомыслия, интуиции... Вот тебе и наполненная жизнь...
Июль 1999 г.
6. ТОЛЬКО ТЫ САМ...
Женщина, умная и красивая, редкость. Умная, к тому же, знает, что она красивая. Самооценка ее не страдает от нечаянных встреч, она их не боится... не боится показаться глупой и... доступной. Поэтому она естественна. И спокойна. Умная лишена комплексов. Практически всегда. На девяносто девять процентов. Умная предсказуема. Получается, умная - не женщина, так как женщина на сто процентов - интуиция, чувства, порыв! На девяносто девять - комплексы на ровном месте... из-за морщинки на прекрасной шейке, на полувзгляде встречного, на полунамеке на чувство...
И опять по кругу... Где ответ? Красота, ум, чувственность? Где середина и гармония? Где женщина?
Ответ на поверхности - твоя Женщина у тебя в голове!
Твоя гармония внутри тебя.
Только ты сам...
Когда-то сидя возле окна...
7. КРАЙ ЗЕМЛИ
А я был на берегу Белого моря...
Очень похоже на Прибалтику, только комары -
злющие кровопийцы: ж-ж-ж-ж-ж. Только костер и спасал! Закат в тучи, тепло, маленькие легкие волны, песок, сосны... и атомоход-подлодка выходит из дока
и медленно удаляется в надводном положении к горизонту... блестя на солнце
серебристыми боками и покрикивая короткими гудками на толстых ленивых чаек,
сидящих на воде.
А чуть правее около десятка черных точек - где-то в
километре от берега - рыбаки на лодках. Иногда одна из точек отделяется от
других и идет к берегу - сгрузить улов, посидеть у костра, выпить рюмку
водочки, хлебнуть ушицы.
Вот уже и одиннадцать вечера, а солнце еще не село. Светит, слепит. Дымок
И думать ни о чем не хочется. Только хлебнуть из котелка ухи, только
вдохнуть эту морскую смесь водорослей, дыма, елей и... свободы, только быть
чуть пьяным, а отсюда и полностью открытым для природы и общения с
окружающим, только...
Водители завели моторы...
И только джинсы еще долго пахли морским дымком... и звуками потрескивающих
сухих полешек костра.
Белое море,
Северодвинск,
Июнь 2000 г.
8. АРБУЗЫ И ЯБЛОКИ
Арбузы не хрустят во время еды...
Они тают, разламываются, рушатся, истончаются в сок... все, что угодно! Но не хрустят...
Хруст же яблока... это симфония: сначала звука, потом вкуса. Это - изыск... Это...
А ты когда-нибудь ел одно яблоко на двоих с женщиной?
Что там твой арбуз!
Никакой тайны, никакой игры в "а ну-ка, отними... кусочек!"
Да, арбуз - продукт коллективного поглощения.
Яблоко - это как шепот, это как разговор вдвоем о тайном, это как эротика прикосновения. Вкус, звук, запах...
Вдохни антоновку! И люби...
9. ЛИКУЮЩИЙ КРИК ЧАЙКИ
Алушта, март.
Лет ей двадцать пять - двадцать семь: в черном пальто, высокая, русые волосы, короткая стрижка - каре. Видел близко ее лицо лишь мельком во время первой микровстречи: шел с пакетом грецких орехов и с тремя яблоками возле рынка. Вот так бы выглядела Понаровская в молодости! (Ну и сравнение, шок!) Что привлекло внимание? Грусть и одна... Черное пальто, светлые волосы... и одна. Угадывались грустные глаза.
Это не первая встреча... а первая? Где? Когда?
Но вторая точно была возле главпочтамта на набережной. Вечерело... или смеркалось. Переговорил я по телефону с кем надо, вышел из помещения, отошел ближе к морю, остановился возле скамейки и принялся за пакет с грецкими орехами...
Вдруг знакомое черное пальто: цок-цок, черные сапожки к телефонной кабинке на улице, звонит. А тут три парня: высокие, стройные, ну как под нее, только уже... навеселе. Ну и напрямую (напролом!) - один в кабинку рядом, другой прямо к ней через плечо (диалог угадывался):
Она с высоко поднятой головой (скорее всего отвернутой от запаха) цок-цок в здание главпочтамта, к свету, к людям, якобы деньги обратно забрать, - не дозвонилась. Стоит в очереди к окошку.
А на улице быстро стемнело. Ребята видят такое дело, спокойно ретировались к более доступным и молодым, а они таких найдут. Главное, что отступили тихо и спокойно, видя, что кость не по зубам.
... Она вышла через некоторое время и медленно пошла в сторону от моря, а значит и от меня.
Все это время я демонстративно ел орехи, стоя одной ногой на уличной скамейке... и думая о великом мужском инстинкте охотника, и, следуя ему, не думая и особо не сомневаясь, я пошел за ней в метрах двадцати...
***
А теперь чуть фантазии и все по-другому...
Парни оказались более несдержанными, более настойчивыми, более пьяными... и ее просто не стали выпускать из кабинки. Еще до момента появления испуга в ее глазах, я, не прекращая явно нравящейся мне процедуры поглощения орехов, подошел к кабине.
- Ребята... вы звонить? Нет? А девушка звонит...
И тут проходит несколько спрогнозированных мной секунд. Осложнений не хочется никому, вечер только начался... Поэтому:
- Все-все... спокойно! Все нормально!
- Пошли...
- Мы уходим...
Небрежно брошенное мной:
- Звоните, не волнуйтесь... -
подводит итог эпизоду, а мне дает надежду на продолжение диалога возле моей скамейки, на которую я дальновидно уселся...
- Я позвонила... спасибо!
- Вы торопитесь?
- Не очень...
- Тогда посидим? - и зачем-то отодвигаюсь, оставляя нагретую деревяшку ей...
Вот так вот. Чуть фантазии и завязка для эротического или случайного эссе из жизни отдыхающих...