Вы любите разные магические истории? Я очень люблю.
С раннего детства папа начал читать мне фантастические книги. Про путешествия по сказочным землям в поисках сокровищ или же средств спасения этих самых земель. Про храбрых принцев, вызволяющих прекрасных принцесс из лап кровожадных чудовищ...
Но мои самые любимые истории повествовали о могучих колдунах, что мановением руки могли воздвигнуть горы или вскипятить океаны, безвозмездно творивших добро людям. Я заслушивался этими рассказами и всегда требовал еще, мечтая, что когда-нибудь сам стану одним из таких вот чародеев. И кто бы мог подумать, что однажды это действительно произойдет. Но мне следует изложить эту историю по порядку.
Я всегда был мальчиком тихим, хотя и общительным, друзей имел немного, но уж таких, что хоть в огонь, хоть в воду. В школу пошел охотно, с первого же класса записавшись в авиамодельный кружок из стремления подражать своему отцу-инженеру. Он всегда помогал мне клеить самолеты, рассказывал о разных научных достижениях и открытиях, вычитанных им в газетах.
К знаниям я стремился без понуканий, в отличие от большинства сверстников. Учился сплошь на "отлично", однако, учителя ставили больше в пример мою усидчивость, терпеливость и спокойствие, нежели хорошие оценки. Это не шло на пользу моему имиджу, и, наверное, меня бы задирали, будь одноклассники постарше. К этому и внешность располагала - я был мальчиком худым, долговязым, с бледным лицом и постоянно растрепанными волосами. Чем не объект насмешек? Но до времени, когда меня начали бы донимать хулиганы, я не доучился, оставив школу после четвертого класса. Один день изменил всю мою жизнь.
В тот раз я пришел с занятий в пустую квартиру. Родители уехали в деревню, купить картошки на зиму, и должны были скоро вернуться. Я ждал их, слушая краем уха включенный телевизор, основную часть внимания уделив урокам. На кухне кипела вода для пельменей, ведь мама с папой наверняка вернуться уставшие, голодные. Жаль, конечно, что я не умею готовить ничего получше, но это хоть что-то.
Время шло. Пельмени давно уже сварились, остыли и потеряли аппетитный вид, стрелка часов перевалила за полночь, а я все сидел один перед телевизором, еле-еле жуя бутерброд с толстым ломтем колбасы. Спать хотелось ужасно, но беспокойство за родителей не давало пойти лечь. Что задержало их? Почему они так долго едут?..
Когда часы показали без трех минут два, раздался звонок в дверь. Я подорвался бежать в прихожую, но тут же осек себя - у родителей есть ключи, значит, это не они. А незнакомцам нельзя открывать, это я знал назубок. По телевизору только и рассказывают о напряженной ситуации с разошедшимися бандитами.
- Саша! - позвали меня из-за двери. Голос мужской, его обладатель будто бы сильно устал, но при этом пытался изо всех сил изображать дружелюбие. - Саша, это я, Степан Андреевич, из милиции. Мы с твоим папой дружим, помнишь?
Я кивнул, не задумываясь о том, что человек за дверью не может увидеть моего жеста. Степан Андреевич Худяков, лучший друг папы. И, пожалуй, единственный, с кем он поддерживает отношения с самого детства. Они вместе учились в школе, только потом папа поступил на инженера, а дядя Степа ушел в армию. Вернувшись, он устроился в милицию и стал участковым по нашему району. Участковый дядя Степа. Звучит, да? Может, он только ради этого им и стал?.. Дядя Степа частенько заходил к нам, к счастью, не по работе, даже странно, что я сразу не узнал его голос.
- Саша, посмотри в глазок, я тебе удостоверение покажу, - нарушил молчание участковый.
Я снова кивнул. Дядя Степа правильно говорит, надо посмотреть на документы. Мало ли, вдруг я по голосу обознался?
Притащив с кухни табурет, я забрался на него и заглянул в глазок. Вот и корочка, фото улыбающегося парня с носом-картошкой и ранними морщинками вокруг глаз. Рядом - то же лицо, но уже вживую. Одно лишь отличие - на черно-белом фото волосы и глаза черные, в то время как в жизни этот цвет сохранили только волосы, глаза же были крайне необычные, темно-серые. В корочке множество печатей, дающих ей важность, весомость. Не подкопаешься, можно открывать.
- Саша, - снова назвал меня по имени дядя Степа, когда я открыл-таки ему дверь. - Здравствуй. Прости, что поздно. Ты не спишь еще?
Я покачал головой, машинально протерев закрывающиеся глаза.
- Это хорошо. Скажи, пожалуйста, ты помнишь тетю Акулину?
Тетя, точнее, для меня - бабушка Акулина, приходилась мамой моему отцу. Я видел ее в последний раз еще в детском саду, когда мы приезжали к ней в деревню. Эта высокая, с полностью белыми волосами женщина имела строгие и удивительно ясные для ее возраста глаза. В нашу последнюю встречу несколько лет тому назад она сильно разругалась с папой. Тот что-то объяснял ей, ругался, махал в мою сторону руками, а бабушка отвечала короткими, холодными фразами, время от времени фыркала и изредка поглядывала на меня.
После того раза мы больше не приезжали к ней в деревню. На мои вопросы, когда мы навестим бабушку Акулину, папа лишь морщился и отмахивался. Правда, задавать их я от этого не переставал. Я точно знал, что баба Акулина жива, потому что когда умерла баба Нина, мама моей мамы, мы ездили к ней на похороны, а на похороны бабы Акулины мы не ездили. Не мог же папа настолько с ней разругаться, чтоб мы только из-за этого не ездили, правильно?..
- Да, помню, - кивнул я. Участковый не торопил меня, затянувшего с ответом, он просто стоял, глядя на меня усталыми глазами.
- Вот и отлично, - констатировал дядя Степа. - Я с ней тоже знаком. И она попросила меня отвезти тебя к ней, прямо сейчас. Ты не против?
Я был против. Не то, чтобы я не доверял участковому, нет. Но как же родители?..
Последний вопрос я задал вслух.
- Родители... тоже туда приедут. Только позже, - ответил Степан Андреевич, слегка запнувшись. Но я не обратил на это внимание.
- Ну, раз так... то я согласен.
- Хорошо, - удовлетворенно кивнул участковый. - Тогда собирайся, моя машина внизу.
И я пошел в свою комнату, переодеваться.
- Возьми еще с собой сменную одежду. И зубную щетку, - крикнул, чуть погодя, дядя Степа, оставшийся в дверях. - Ты какое-то время там погостишь.
Я не удивился и этому указанию. Взять, так взять, погостить так, погостить. Почему бы не пожить у моей единственной оставшейся бабушки?
Через полчаса я уже ехал на переднем сидении "Уазика" с синими полосами и мигалкой. Прислонившись щекой к стеклу, я смотрел на бредущую в противоположную нам сторону шеренгу фонарей, освещавших мягким желтоватым светом серый асфальт перед нами. Усталость и мерное покачивание довольно быстро перебороли слабые попытки бодрствования и убаюкали меня, отправив в короткий сон без сновидений.
Открыл глаза я уже возле дома бабушки Акулины и, с трудом фокусируя их, вгляделся в темноту за окном. Там виднелся старый, покосившийся дом, немного обветшавший с моего последнего посещения. На пороге стояли двое - дядя Степа и сама Акулина, в отличие от своего жилища, совершенно не постаревшая. Участковый что-то говорил бабушке, а та лишь молча кивала. Слов я разобрать не мог, несмотря на абсолютную тишину за окном и почти отсутствующую звукоизоляцию старого "Уазика". Но вот дядя Степа махнул рукой в мою сторону, и бабушка довольно резво зашагала к машине. Дверь автомобиля отворилась, и я едва не выпал к ногам Акулины.
- Ты подрос, - констатировала она, оглядев меня с ног до головы придирчивым взглядом. - Но стал тощий, как палка. Привет, Саша. Ты помнишь, кто я?
- Да, бабушка, помню.
- Тебе придется некоторое время пожить со мной. Ты не против?
- Нет.
Я всегда беспрекословно слушался старших, особенно если эти старшие - родственники. Тем более что я еле стоял на ногах от усталости думать связно уже никак не мог, доверив решение моей дальнейшей судьбы более компетентным людям.
Бабушка приобняла меня за плечи и повела в дом, махнув рукой дяде Степе. Тот проводил нас взглядом, дождался, пока дверь захлопнется за нашими спинами, и проследовал обратно в "Уазик". Тарахтение мотора, затихшее вдали, сообщило, что он уехал. Впрочем, это я уже слабо помню, ибо сфокусировался на старом, продавленном диване, на который и рухнул, дабы спокойно вернуться обратно в сон.
Утро следующего дня выдалось солнечным и довольно теплым. Даже не знаю, что именно меня разбудило - луч солнца, пробежавший по опущенным векам, или щекотавший ноздри аромат блинов, призывно шкварчащих где-то поблизости. Желудок, почуявший их, будто говорил мозгу - "ты свое получил, теперь моя очередь!".
Открыв глаза, поначалу я растерялся, не поняв сходу, где нахожусь. И лишь спустя минуту, потраченную на потягивания и зевания, события вчерашней ночи всплыли в памяти.
- Проснулся, Саш? - донеслось из-за стены. И как она узнала?..
- Да, бабушка, - в последний раз потянувшись, я встал и пошел на голос.
Судя по всему, я спал в прихожей, или как там это называется в избах. Небольшая комната, одна из дверей которой вела наружу, другая - в основную часть избы. Обставлена прихожая была небогато - продавленный, видавший виды диван, послуживший мне этой ночью кроватью, к соседней стене приколочена вешалка для одежды, с мутноватым зеркалом и ящиком для обуви. На ее обломанных крючках висело старое пальто и моя кофта, в которой я приехал сюда. Внизу пристроился пакет с вещами, прихваченными мною из дома.
На этих двух предметах пересчет мебели в прихожей закончился. Кроме вешалки и дивана, декор комнаты составляли выцветшие обои бледно-желтого цвета без рисунка, и висящая рядом с единственным окном большая картина в широкой деревянной раме. На ней неизвестный художник изобразил ночные горы, над которыми реяла огромная птица. Присмотревшись, я понял, что ошибся - мало того, что птица оказалась чешуйчатой, так еще и с длинным хвостом, а на голове ее красовались рога. Это же дракон!
Вдоволь наглазевшись на картину, я последовал за запахом в соседнее помещение. Там и нашлась бабушка, стоящая у огромной каменной печи. Кроме титанических размеров сооружения, в котором, казалось, можно запросто зажарить "Уазик" дяди Степы, здесь расположились несколько книжных стеллажей, заполненных пухлыми фолиантами. Стояли шкафы так, чтоб отделить собой дальний угол комнаты, образовав эдакий небольшой кабинет. По соседней стенке вытянулась лавка, судя по подушке и свернутому в ногах одеялу, служившая бабушке Акулине кроватью. Поверх одеяла взгромоздился черный как смоль, холеный кот, не удосужившийся обратить на мое появление хоть толику внимания.
В изголовье лавки стоял платяной шкаф, а в ногах - обитый металлом, потемневший от времени сундук, закрытый на тяжелый амбарный замок, украшенный причудливой мелкой ковкой. Почему-то мне подсознательно не хотелось задерживаться взглядом на нем, и я продолжил осмотр комнаты.
В центре просторного помещения стоял грубого вида стол с тремя стульями и бронзовым подсвечником на три свечи в центре. На дощатую столешницу падала широкая полоса света из большого окна в массивной деревянной раме с кристально чистыми стеклами. Это было единственное из трех разнокалиберных окон, не задернутое шторами.
- Осмотрелся? - хмыкнула бабушка, продолжая возиться у печи. - Пригодно для жизни?
- Да, бабушка, - кивнул я, проходя и усаживаясь на один из стульев.
- Да что ты все заладил, бабушка-бабушка, - взмахнула рукой баба Акулина в непонятном мне жесте. - Учти на будущее, не любят женщины упоминаний своего возраста. Ты меня просто Акулиной зови, если нужно обратиться будет. Идет?
- Идет, - я попытался добавить "Акулина", но язык не повернулся. Это было каким-то кощунством, называть человека настолько старше меня просто по имени.
- Значит, так, - строго начала бабушка. - Если ты будешь жить здесь, то просто сидеть у меня на шее у тебя не получится. Я дармоедов не люблю, потому тебе придется мне помогать. Для начала, пока я готовлю, возьми ведро в прихожей. Как выйдешь наружу, увидишь во дворе колодец. Принеси воды, сколько сможешь, поставим чайник и будем завтракать.
Кивнув, я ушел выполнять задание.
Снаружи изба казалась гораздо меньше, чем изнутри. Окна так уж точно - вместо огромных проемов в четверть стены дом сиротливо смотрел на двор маленькими форточками под самой крышей. Как-то это странно...
Стоял бабушкин дом на краю небольшого участка со своим, чуть покосившимся, колодцем. Я раньше думал, что такая роскошь в деревне одна на всех, а тут, оказывается, почти что личный водопровод.
Пока ведро на длинной веревке спускалось по колодезной шахте до характерного всплеска, я осматривал окрестности. Участок бабушки располагался на холме, чуть в стороне от деревни, почти примыкая к густому еловому лесу. Жутковатому, мрачному, будто желающему затянуть меня внутрь своими длинными, желтоватыми лапами. Затянуть и никогда больше не выпускать. Я вздрогнул и отвернулся, уставившись в черный зев колодца. В ответ оттуда раздался глухой всплеск.
Через пару минут, пыхтя и отдуваясь, я поставил на кухонный стол наполненное до краев ведро. Бабушка одобрительно хмыкнула, легко, одной рукой подхватила его, заставив мою челюсть упасть на пол, и наполнила приготовленный чайник. Сейчас я, наконец, смог разглядеть ее лицо. Почти нетронутое морщинами, ясное, волевое, с по-прежнему чистым, внимательным и каким-то не по возрасту озорным взглядом. Акулина будто светилась изнутри жизненной силой, передающейся окружающим. Глядя на нее, мне самому захотелось что-то делать, помочь по дому или сбегать в магазин. Словом, потратить энергию, которой она заражала.
Глядя на бабушку, кружащуюся в танце сервировки стола, я вспоминал все, что знал о ней. То, что отец рассказывал, или же я вычленял из его случайно брошенных фраз.
Единственный сын Акулины появился очень поздно, почти в пятьдесят, причем, о моем дедушке ничего неизвестно, отчество Дмитриевич было дано в честь прадеда. Выходит, сейчас бабушке около девяноста, чего по ее внешности абсолютно не скажешь. Глядя на осанку, лицо и резвость Акулины, ей можно дать не больше шестидесяти, шестьдесят пять - максимум.
Из-за хорошего внешнего вида, не присущего столь внушительному возрасту, и по еще ряду причин, о которых отец никогда не распространялся, в деревне бабушку звали ведьмой. Папа иногда рассказывал маме, как к Акулине приходили односельчане с разными просьбами - кто зуб вылечить, кто соседа приворожить, а кто мужа от самогона отвадить. Кому-то бабушка помогала, кому-то отказывала, но, даже получив отказ, никто не возмущался. Боялись. И папу моего боялись, другим детям, коих и так здесь было немного, запрещали играть с ним. Само собой, на него это влияло не слишком положительно, наверное, обида на Акулину зародилась в нем уже тогда.
В деревенской школе папа закончил девять классов и уехал в город, получать сначала среднее специальное, а потом и высшее образование. Уехал, отчасти, подальше от косых взглядов односельчан. Затем он пошел инженером на завод приборов, там познакомился с мамой, они долго встречались, пока, наконец, не поженились. Через некоторое время на свет появился я. Отец не часто навещал бабушку, а после случая, что я уже упоминал, вообще перестал приезжать. Он ограничивался лишь открытками на новый год, да семейными фото, изредка высылаемыми Акулине в конвертах.
- Давай есть, Саш, - выдернул меня из воспоминаний бабушкин голос. Я похлопал глазами, кивнул и уселся за стол. Передо мной тут же появилась тарелка с золотистыми, идеально круглыми блинами, напоминающими солнечные диски, испещренные мелкими кратерами.
Блины оказались очень вкусными, особенно в сочетании с малиновым вареньем и душистым травяным чаем. Я уплетал завтрак за обе щеки, чуть ли не причмокивая от удовольствия. А вот бабушка к еде почти не притронулась, лишь попивала чай из невысокой пиалы и смотрела на меня немигающим взглядом. На моем счету было уже пять блинов, в то время как Акулина только закончила отщипывать крохотные кусочки от первого.
- Наелся? - насмешливо спросила она, на что получила утвердительный кивок. - Хороший аппетит. Это замечательно.
Она постучала длинными тонкими пальцами по столу и продолжила.
- Значит, так, Саш, мы теперь с тобой будем жить вместе. Будешь мне помогать по хозяйству, - я снова кивнул, на что получил строгий взгляд. - И это был не вопрос. Расскажи-ка о себе. Как в школе учишься, в каком классе? Чем увлекаешься?
Я подскочил, как ужаленный. Школа! Я же сегодня должен был контрольную по математике писать!
- Чего дергаешься? - удивленно вскинула бровь Акулина. - Что случилось?
- В школе контрольная по математике! А я пропускаю... - пролепетал я.
- Да брось, математика в жизни - не самое главное. Ты, похоже, отличником был, да? Выходит, как минимум, старательный. В классе-то каком?
- В четвертый перешел, - чуть обиженно ответил я. Папа говорил, что математика не важна только для неучей.
- Одиннадцать лет, получается? А что по увлечениям? В футбол, может, играл, или еще чего?
- В авиамодельный кружок хожу, - сказал я тихонько. Всегда почему-то этого немного стеснялся.
- Ишь ты. По стопам отца что ли хочешь пойти, инженером?
- Да, - еще тише сказал я, как-то совсем смутившись под строгим взглядом бабушки.
- Значит, так. Учить тебя буду пока что сама. Я тоже, в некотором роде, преподаватель, уж знаю-то точно не меньше тех, кто в твоей школе сидит. Начнем завтра, сегодня пока осваивайся здесь. Спать будешь в этой комнате, как чуть переваришь завтрак, диван перетащим.
Акулина пожевала губами и продолжила.
- И давай сразу договоримся о том, чего делать нельзя. Нельзя ходить в лес, что бы ни случилось. Нельзя лазить в сундук. И нельзя ходить вон туда, - бабушка кивнула в сторону отгороженного шкафами закутка. - А еще нельзя меня не слушаться, а то будешь жить один.
Я кивал на каждое нельзя, внимательно все запоминая. А почему один? Ведь родители уже наверняка вернулись домой, наверное, они отдыхают после поездки. Может, это она, чтоб меня запугать и придать вес своим словам?..
Вместо этого вопроса, я задал другой, почему-то возникший в голове:
- А почему нельзя ходить за шкафы?
- Там мое личное пространство. И я не люблю, когда его кто-то нарушает, - отрезала Акулина.
Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
Диван мы перетащили, поставив рядом с печной стеной так, чтобы мои ноги были ночью в тепле. Затем, бабушка показала, где умываться, отвела за избу, к стоящему чуть поодаль покосившемуся туалету. По лестнице на улице сводила на чердак, где мы нашли для меня вещей, видимо, оставшихся здесь от отца.
- Пока тебе хватит, - констатировала Акулина, рассматривая добытое.
После знакомства с участком и домом, я решил прогуляться по окрестностям. Компанию мне составил бабушкин кот, лениво потрусивший за мной следом. Мы шли с ним по заросшей тропе, на которой виднелись свежие автомобильные следы, оставшиеся от "Уазика". Впрочем, две полосы быстро свернули в сторону от дороги на деревню, и дальше мы шли по высокой траве. Коту это явно не нравилось, как и мой быстрый шаг. Он фыркал и раздраженно дергал хвостом, а я шел и недоумевал, почему холеный зверь увязался за мной, да еще и так настойчиво.
Деревня, рядом с которой стоял бабушкин дом, когда-то была большой, под сотню дворов, с продуктовым магазином и школой. Сейчас школа была закрыта за неимением учеников, а замызганный продуктовый встречал покупателей полупустыми полками с редкими сиротливыми банками консервов на них. Из множества разношерстных домиков поселения, две трети теперь пустовали, в жилых же обитали в основном старики и немолодые пьяницы.
Первый местный, встретившийся мне, был какой-то замшелый дед, сидящий на крыльце не менее замшелого домика. Старик смотрел куда-то вдаль, шамкая беззубым ртом и совершенно не обращая на меня внимания. Я не стал задерживаться и прошел дальше, к центральной улице.
Пройдя несколько домов, я услышал, как меня кто-то окликнул. Женщина в возрасте выглядывала из окна одного из домов, оставшихся позади, и, приложив ладони ко рту, кричала:
- Мальчик!..
Я вопросительно посмотрел на нее и, сделав пару шагов по направлению к ней, произнес:
- Здравствуйте.
- Здравствуй, мальчик! - улыбнулась мне женщина. - А ты откуда здесь? В гости к кому-то приехал?
- Да, к бабушке, - кивнул я неохотно. Все же, мы незнакомы, хотя она явно не желала мне зла. Видно, просто интересовалась новым лицом, здесь их увидеть можно наверняка не часто.
- К бабушке? - переспросила женщина. - А кто твоя бабушка? Где она живет?
- Ее Акулина зовут, - ответил я и протянул руку в сторону нашей избы. - Живет она во-о-он там.
Взгляд женщины мгновенно сменился с приветливо-любопытного на настороженно-испуганный, она что-то пробормотала и скрылась в окне. Ставни резко захлопнулись, да так, что едва не вылетели стекла. Кот, сидящий рядом со мной, презрительно фыркнул, а я удивленно пожал плечами - странная какая-то женщина.
Больше ни единой души не пожелало со мной пообщаться, да я и не рвался, просто оглядывая унылые окрестности. В общем, осмотр деревни не произвел на меня хорошего впечатления, скорее, даже наоборот. Бабушкин дом, по сравнению с остальными местными, выглядел едва ли не новостройкой, с его относительно прямо стоящими стенами и даже чистыми оконными стеклами. Гнетущая атмосфера упадка деревни давила, вытесняя утреннее хорошее настроение. Чтобы хоть как-то себя порадовать, я купил в магазине единственный завалявшийся там чупа-чупс.
За всю прогулку по деревне, я не встретил ни одного ровесника, что, честно говоря, немного расстроило. Ну и ладно, зато, у бабушки много книг, а книги я очень люблю. Как-нибудь скоротаю за ними время до приезда родителей.
Родители. За новыми впечатлениями я совсем забыл, что здесь их все еще нет. А если они приехали, пока я тут гулял?.. Я, кажется, даже слышал шум мотора со стороны бабушкиного дома... Окрыленный этой мыслью, я спешно зашагал назад, периодически срываясь на бег.
Нет, не приехали. Размерное тарахтение принадлежало двигателю стоящего рядом с домом "Уазика" дяди Степы. Сам же участковый разгружал с заднего сидения пакеты, набитые вещами. Я узнал торчащий из одного пакета рукав - моя любимая футболка с роботом. Очевидно, дядя Степа привез мои вещи из дома.
- А где родители?.. - спросил я участкового вместо приветствия.
- Привет, Сашка, - поздоровался, будто не услышав мой вопрос, дядя Степа.
Зато услышала бабушка, стоящая на крыльце.
- Саш, - позвала она. - Подойди.
Я покорно подошел к ней. Почему-то колени дрожали, некое предчувствие неотвратимого дурного события волной захлестнуло меня.
- Саша, родители не приедут, - сказала Акулина, сверля меня пронизывающим взглядом. Мне даже стало будто бы немного холодно. - Они... они погибли. Теперь ты будешь жить со мной.
- Что? - переспросил я, не веря в услышанное. - Погибли?..
- Да, - твердо кивнула бабушка. - Разбились на машине. Сережа и Валя погибли, когда на шоссе в них в лобовую влетел джип какого-то "нового русского". Там никто не выжил. И, поверь, мне жаль их не меньше, чем тебе.
Не жаль. Я вижу по ней. Даже сквозь слезы, я вижу - ей плевать, ничего не дрогнуло в ее голосе, ни одна жилка на лице не дернулась.
Я просто стоял и рыдал, потому что чувствовал - она не врет. Я правда больше не увижу папу с мамой. Никогда. Не смогу им ничего сказать, не услышу их голоса, не обниму их. Не увижу их улыбок, тут же всплывших в моей памяти словно наяву. Таких добрых, таких родных...
Значительная часть меня в тот момент просто опустела, да что уж - от моего внутреннего мира почти ничего не осталось. Я молча прошел мимо Акулины в дом, лег на диван, уткнулся лицом в подушку и закричал. Истерика охватила меня полностью, заполнив зияющую дыру внутри.
- Зачем ты ему сказала? Не рано ли? - донесся до меня голос Степы. Сквозь пелену слез я слышал слова, но не задумывался об их смысле.
- Ему не два года. Подходящего времени для такого просто быть не может. К тому же, сильные эмоции, пусть и негативные, могут дать толчок.
- Начнешь его учить?..
- Да. Начну готовить почву, по крайней мере. Соберусь с мыслями. Сережа и его жена... я верю, что ничего не происходит просто так. Их смерть отправила Сашу ко мне, а я уже так устала... Ты знаешь. И это не кончится добром.
- Ладно, тебе виднее. Но... жаль его.
- Мне тоже, Степ. Ничего, мы все теряем кого-то, справится рано или поздно. Да, еще - у меня к тебе особая просьба. Будь готов сорваться в любой момент. Собери вещи, сделай какой-нибудь схрон с припасами. Нам нужно быть готовыми к чему угодно, раз уж я решилась. В любой момент все может пойти не так, как хочется. И тогда тебе придется бежать с Сашкой. Я составлю для тебя план действий на такой случай, ты должен будешь заучить все от и до.