Вот говорят "мёртвым всё равно", а говорят это те, кто ещё никогда не умирал, то есть живые. И они не вечны. И они в своё время узнают, что смерть - это не конец, не начало и не продолжение. Смерть - это шаг в вечность, но только вечность оказалась не такой, какой её привыкли все воображать. Не было ни огней в подземельях ада, не было полёта к небесам в рай, не было и боли. Болит тело, а после смерти, когда мозг перестаёт функционировать, пропадают физические чувства.
Нет, после смерти я не превратился в призрака и не оказался лицом к лицу с проводником на тот свет или в мире, наполненном такими же приведениями. Мир был всё тот же, только я для него перестал существовать. Хотя нет, последнее утверждение неверно. Склонившиеся над телом врачи зафиксировали время смерти, они не могли ничего изменить, уже никто не мог ничего изменить. Для каждого приходит свой час. Хирург одним из первых покинул операционную. Я последовал за ним. Доктор вошёл в ординаторскую и сел на ближайший стул.
- Ну как? - поинтересовалась коллега.
Он лишь отрицательно покачал головой.
- Как и ожидалось. Не вини себя.
Он кивнул, продолжая смотреть куда-то в стену.
Я покинул ординаторскую. А что мне там было делать? И я бессилен был что-то изменить. Вернувшись в операционную, я увидел, что тело уже увезли, и отправился искать его. Время больше не имело значения. Я откуда-то знал, что теперь спешить некуда. Это вчера я бежал на электричку, торопился к пациентам. Ещё вчера я был обычным стоматологом в частной клинике средней руки. Ещё вчера я был. А сегодня я обходил больницу этаж за этажом в поисках своего тела. Мне было как-то странно без него передвигаться. Правда уже к третьему этажу я перестал открывать двери, чтобы заглянуть в очередную комнату. Я мог видеть помещение, стоило только начать игнорировать стену. Это как боковое зрение, когда смотришь вперёд, всё равно краем глаза видишь то, что по сторонам, а стоит сосредоточиться на чём-то, все остальные неважные окружающие предметы словно исчезают. Они есть, но ты просто перестаёшь их замечать.
Морг оказался в подвале. Там было как-то пусто. Я понял, что мне не хватает людей и, покинув подвал, стал подниматься по лестнице. Больничная обстановка угнетала, здесь всё дышало страданиями. У них всех что-то болело, а у меня нет, просто нечему.
На третий день я пошёл на похороны. Я понимал, что там бы и без меня справились, но всё равно пошёл. Никогда не знал смысла всех этих церемоний, да и большую часть людей считал тут лишними. Жена, дочка плакали у гроба. Здесь собрались благодарные и не очень пациенты, друзья, точнее те, кто меня таковым считали. Были коллеги, несколько соседей и непонятно как тут оказавшийся паренёк, которого я вспомнить не смог. Я тоже стоял у гроба, люди держались в отдалении.
Это было очень странное чувство смотреть на себя и быть собой. Как во сне, когда ты вроде и участник событий, и в то же время зритель, и на твоих глазах разыгралась ужасная сцена. Мне хотелось кричать, но было нечем. Да и всё равно меня бы никто не услышал. Для них, для всех тех, кто тут собрался, я был лишь телом, лежащим в деревянном ящике, одетым в какой-то костюм. Во время отпевания на лицах некоторых пришедших, особенно женщин, выступали слёзы, но они их торопливо утирали платочком, держа свечку в другой руке. Церемония мне показалась сильно затянутой. Я уже хотел было записать себе, чтоб упомянуть в завещании просьбу похоронить меня быстро и без церемоний, но с какой-то грустью осознал, что это и есть мои похороны. Было поздно составлять завещание. Было слишком поздно что-то изменить.
Я посмотрел на дочь. Она сжимала в ладошке кулон, который я подарил ей на день рождения всего какой-то месяц назад. Я обещал ей, что как только начнётся отпуск, мы вместе отправимся на скалодром и будем часами покорять вершины. Отпуск я хотел взять как раз на время её школьных каникул. Ещё недавно я собирался написать заявление на работе, но забегался и отложил это на следующее утро, но на работу в тот день я не попал.
Я понял, что нет никакого другого мира. Мир один, тот мир, в котором осталась моя семья, моя работа, моя жизнь. А я был рядом. Когда все уехали на кладбище, я не последовал за ними. Я не хотел видеть забитую крышку гроба и брошенные комки земли. Я не хотел видеть слёз. Я отправился домой. Пешком. Теперь я везде ходил пешком. Хотя называть мой способ передвижения хождением было бы неправильно. Мир словно стал меньше. Я мог видеть его, как картинку на экране монитора, мог приблизиться и отдалиться, а потом подробнее рассмотреть нужное мне место. Я был одновременно здесь и над всем. Ступив на порог дома, я обратил внимание на то, что было не на месте. Раньше я этого не замечал. В коридоре на тумбе для обуви лежал забытый или оставленный телефон жены. Шарф, упавший с крючка в суете сборов, лежал на полу и казался каким-то старым и грязным, наверное, из-за отсутствия освещения. Я поймал себя на мысли, что хочу включить свет в коридоре, поднять шарфик и повесить его на место, поправить тапочки, выглядывающие из-под тумбы, чтобы никто случайно не запнулся.
Уголок обоев, отошедший от стены в коридоре, напомнил моё обещание сделать косметический ремонт, как только начнётся отпуск. Я много чего собирался сделать, но не сделаю. В углу стояла даже купленный заранее клей в расцарапанной упаковке. Это постарался котёнок, недавно поселившийся у нас в квартире. Две мои любимые девочки уговорили меня завести котёнка. Они взяли его на рынке у какой-то старушки и принесли домой. Дочка обещала ухаживать за ним и прибираться, но уже через полмесяца эта обязанность свалилась на жену, которая также любила котов. Котёнка назвали Бари. Он спал, свернувшись клубком на диване. Он не знал или не задумывался над тем, что я больше не вернусь. В его мирном сопении слышалось что-то умиротворяющее. Он был очень пушистым, но в шерсти уже стали намечаться комочки. Видимо, в последние дни его забывали причёсывать. Их можно понять, столько всего свалилось. Я принёс им немало проблем, когда меня не стало, но дальше будет только сложнее.
Дочь, теперь наполовину сирота, уже не младенец, но и не взрослая. Переходный возраст только-только вступил в свои права. Я всегда учил её помогать маме во всём, и теперь у неё появилась возможность продемонстрировать то, чему она научилась.
Я обошёл квартиру. В мойке стояла чашка от кофе с высохшими остатками напитка на стенках. В то утро я выпил кофе именно из этой чашки, жена почему-то её не вымыла. Почему? Спросить нельзя, остаётся только догадываться. В комнате дочери я увидел какие-то листы бумаги, разбросанные по столу. Они были исписаны и зачёркнуты, но слово "папа" узнавалось легко. На бумаге были чуть помятые места там, куда падали её слёзы.
Я не хотел уходить из дома. На следующее утро дочь отправилась в школу. Для них меня больше не было, но они были для меня. День ото дня я наблюдал, как они отдаляются друг от друга. Дочь взрослела, жена, так и не смирившись с моей смертью, заметно старилась. Я часто видел её на кладбище. Я хотел помочь им, когда стали приходить безжалостные коллекторы и требовать деньги на погашение ипотечного кредита, но я ничего не мог сделать. Лишь видел почти не исчезающие с лица любимой женщины слёзы.
Дочь уехала в другой город и поступила в университет. Первое время они созванивались и часами обсуждали то, что происходило в их жизни. В основном рассказывала дочь. Но с годами разговоры становились всё короче, звонки всё реже. Я оставался рядом, я пытался говорить, хоть и не мог этого делать. Для жены единственным утешением оставался Бари, который встречал её после работы. А я весь день находился с котом.
Кто-то верит, что там после смерти все встретятся. В некоторых религиях данное убеждение является чуть ли не основополагающим. Но я уже знал, что там не будет ничего. Я узнал это в день смерти своей жены. Я до последнего момента был рядом с ней в больнице, тут же почти сутками сидела и приехавшая взрослая дочь. Я так хотел увидеть свою любимую рядом, обнять или просто подержать её за руку, спустя долгие годы. Но её сердце остановилось, дыхание стихло, дочь зарыдала, сжимая ладонь. И ничего не произошло. Возможно, и она сейчас видела страдания своего ребёнка, но она не видела меня, а я не видел её. Перед закрытием крышки гроба я увидел её в последний раз. Я вернулся домой, где спала на диване измотанная заботами дочь, и пожелал ей спокойной ночи. Бари устроился у неё в ногах, заняв ямку между лодыжками. В коридоре в углу так и стояла пачка клея с ободранным краем, и уже не единственный уголок обоев ещё немного дальше отстал от стены.