Я не буду вам сегодня рассказывать о горах Камчатки. Об их дикой жути, располосованной когтями неведомого чудища базальтовой шкуры их склонов и прячущихся в облаках вечно заснеженных вершинах. О зыбкой тверди неземных пейзажей многочисленных ущелий и долин, где до сих пор не ступала нога человека. И я не собираюсь вам сейчас рассказывать о том, что для этих гор не существует покорителей. Ведь даже на вершине любого из её пиков, в окружении неземной красоты и попирая ногами сам небесный свод, укутанный белоснежной ватой облаков, мысль о покорении приходит в самую последнюю очередь. Может ли блоха на кончике хвоста у Бобика говорить о завоевании и покорении собаки? Вот так и тут. Стоит этой горе вздохнуть, чихнуть, кашлянуть и от покорителя не останется малейших следов на этой земле. Даже очертания этих гор меняющиеся. Сфотографировавшись на фоне математически точного и правильного конуса Авачи, вы через пяток лет можете стать обладателем уникального фото, потому как уже нет этого конуса, и гора на добрых полкилометра сделалась меньше, а ещё через пяток лет всё наоборот...
И я там жил...
Я не буду сегодня рассказывать вам о, покрытых щетиной знаменитой дальневосточной тайги, отрогах Сихоте Алиня, где в чащобе громадных кедров, перевитых лианами и диким виноградом, стережёт себе обед уссурийский тигр, а на редких солнечных полянках современный Дерсу Узала высматривает невзрачный кустик женьшеня. Тут родина слова "сопка". Сопка это горный тинэйджер. Это уже не холм, но и до горы ещё не дорос. Очень точное понятие. Вот тут оно и родилось.
Тут и я родился...
Я не буду описывать вам сегодня маршрут Транссиба через бесчисленные рёбра-хребты Станового нагорья с его бесконечными тоннелями, и кажущийся малюсеньким червячком поезд, с трудом тянущийся за фыркающим и периодически дующим в мощную трубу паровозом среди бесконечных кубарей сланцевых скал и нависших жутких карнизов. Так и едем: мост - тоннель, тоннель - мост. Тут роддом могучих сибирских рек. Тут бесчисленные горные ручьи сливаются в любовном экстазе, что бы дать жизнь и наполнить кристальной горной водой Лену, да и Амур-батюшка отсюда родом. А когда эта череда порядком надоест, вы вдруг оказываетесь на берегу дивного озера и обязательно зачерпнёте кружку воды, дабы освидетельствовать, что она всё ещё питьевая и, по-прежнему, самая чистая на планете, не смотря на все старания человека.... А поезд помчит вас дальше, через Ангару, через Енисей.... И больше вам не встретится живая вода.
И я там ехал....
Не стану я вам сегодня описывать и Крымских гор. Ещё недавно прекрасных и несколько декоративных. Таких театральных и сказочных. Таких уютных и домашних. Чётко очерченные в приморской небесной синеве, покрытые степенными бородами жёсткой южной растительности, вездесущими соснами, сногсшибательно пахучим можжевельником, они особо хорошо смотрятся с моря. Маленький катерок, вспенивая тупым покатым форштевнем зеленовато- прозрачную воду, не спеша везёт вас вдоль берега из бухты в бухту с такими древними и такими знакомыми названиями, ныряя в каждую из них и давая вам время на рассматривание тамошних див и чуд. Но нет их теперь тут. И ждёшь, и надеешься, что вот сейчас, вот за той косой, вот за тем мысом откроется та бухта, где мощеными улочками к деревянной пристани сбежит город Зурбоган, а на рейде будет покачиваться не хищный, почти современный, крейсер, а крутобокая бригантина, или окутанный облаком парусов фрегат, а то и стремительный клипер, решивший отдохнуть в этих дрёмных водах. А чуть дальше, на окраине, мелькнёт стройная фигурка Ассоль....
Нет теперь этого ничего. Вместо этого на вас бесстыдно и презрительно пялятся окна очередного дворца очередного современного нувориша и сойти на берег вам там не позволят. А там, где позволят, лежит метровым "культурным" слоем мусор, на знаменитой горе Ай-Петри вас встретит бабий визг татарских молодцов, вонь и грязь, ими же созданный среди всего этого хаоса сервис и повисший неказистым скворечником над бездонной пропастью единственный туалет с робкой очередью с обоих сторон... А уж Ассоли нынче ищут своих принцев не с моря в обрамлении алых парусов, а на бульварах приморских, по которым новоявленные рикши, тягают коляски с новоявленными олигархами, рассматривающими по пути проспекты и решающие нелёгкую задачу: что бы им ещё такое купить?
И я это видел....
Проедем нынче мы и мимо Карпат. Ничего не имею я против этих горок. Тем более те, к которым я вас сегодня веду, ничем от них особо и не отличаются. Более того, Если взглянуть на географическую карту этих мест, то можно разглядеть своеобразный вопросительный знак из цепочки гор. Там где нижний хвостик с точкой, там румыно-болгарские Родопы, где тело знака жирно изгибается к востоку и пересекает Молдову и Западную Украину - это Карпаты, а вот там где верхний крючок этого знака выходит на территорию Словакии и Моравии - это Татры. В Карпатах сейчас никому не рады. Там сейчас усиленно осознают свою великую незалежность, так внезапно на них свалившуюся. И в каждом, случайно забрёдшем москалике видят страшную ей угрозу. Но ...
Я там был....
Небольшой массив сопок ещё тянется вдоль дороги от Чопа, но скоро он сменяется равниной. Слева и справа очень знакомая картина: поля и поля. Пшеница, чечевица и, о ужас!!! Мак! Стоит себе без всяких милицейских кордонов и ОМОНа. Красиво так цветёт. Но уже через тридцать - сорок километров, как только позади окажется словацкий город Кошице, а колёса автомобиля зашуршат по южной дороге, именуемой на картах и в народе пятидесяткой, в сторону Рожнявы и Зволена снова начинаются горы. Они сразу же окружат вас крутобокими сопками, с первого взгляда похожими на Карпатские, но помните - это тут как раз и начинается страна знаменитых сказок. И правда, сразу же в первом же распадке между двумя приличными горками, на невысоком, но с крутыми склонами холме примостился самый настоящий замок с высоченными стенами, солидными башнями и бойницами. Именно таким и рисуют его на картинках. Дорог тут не очень много. Но никому не рекомендую появиться тут с неисправными тормозами. Мы в Словакии. Моё первое осознанное путешествие по ней началось с другой стороны. Из Миловиц через Ружемберок, Банску Быстрицу и Брезно я попал сначала в Зволен, а уж потом на полковом автобусе меня повезли к новому месту службы. И это было путешествие! Сразу же автобус неведомой мне доныне марки "Каросса" уверенно задрал нос и начался подъём. Дорога змеёй вилась вокруг сопок, припадая к ним то правым, то левым боком, а вот на противоположную сторону слабонервным лучше и не глядеть. Пропасти скрывали своё дно в синей дымке и клочьях тумана, а воображение услужливо рисовало свободный полёт нашего автобуса с кровавым финалом в этой мрачно - синей тьме. А потом автобус нырял в облако, но облако это было сплошь из цветущей черешни, а потом, эта черешня тремястами метров ниже оказывалась уже спелой и мы ели её, гигантски - крупную, шафранную и сочную просто неприлично много. И снова лента дороги, и проскакивающие встречные авто, так и не снижающие скорости и, наконец, перевал. Мураньский. Низкие Татры и длиннейший спуск вниз. Мы таким спускам даём название "тёщин язык", но тут вся Словакия из таких тещ состоит. По бокам дороги гигантские ели и буки. Где-то тут, недалеко выбирались ели для великих творений Страдивари и Гварнери. И совсем рядом Кремона - музыкальный цех Европы, да и Богема, блистающая дорогим хрусталём, рядышком. До чего же мала эта Европа! Вдоль дороги скачет по замшелым каменюкам ручей и вот чудо! Снова можно зачерпнуть кружку воды и выпить. Это живая вода. Уши закладывает от перепада давления, как на самолёте. И вот мы внизу. Ручеёк слился ещё с парочкой таких же и превратился в речку Мурань. Маленькая такая, переплюйка по нашим понятиям, но водится в ней и форель, и раки.... Вот и первый городок на пути - Ревуца, а через десяток километров по ровному шоссе, следующий городок - Ельшава. Тут горы уже раздались в стороны. Справа осталась вообще одна и её подошву ласково целует на прощание Мурань. Вот только название у этой горы...гм...весёлое. "Три пеняжки" называется. По-нашему - три попки. Словаки всё же наш народ, славяне, одним словом. А слева горный массив потянулся дальше на восток. Вот тут и моё новое место службы. Я, зампотех танкового батальона, гвардейский капитан, прибыл служить в ... мотострелковый полк на должность зампотеха мотострелкового батальона. Любопытно, что эту новость я узнал только что, сойдя с автобуса от бравого майора, которого я и должен был поменять. Все эти превратности судьбы, думаю, вам будут не интересны, мой читатель, но всё же первое впечатление у меня было несколько ошеломляющее. Мой батальон сверкал на меня нерусскими глазками в количестве таком же, сколько можно было бы наскрести во всём танковом полку. Вот бывает же такое: бежите вы быстренько и вдруг, кто-то вас окликает. Вы оглядываетесь, не останавливаясь, а когда возвращаете взгляд в сторону своего движения, тут вас бетонный столб ожидает. Вот такое моё впечатление первоначальное было. Но потом оно изменилось.
Километрах в пятнадцати далее на восток для нашего полка был обустроен маленький полигончик. Настоящий полигон - дело очень хлопотное, а главное - дорогостоящее. Мишенные поля с высушенными врагами, как в шутку мы называли мишени, подъёмники, настоящие железнодорожные ветки, и сотни, тысячи километров закопанных кабелей, мишенные команды и дворы, пилорамы ..... Но наш Автоном на настоящий полигон не катил, однако организовать боевую подготовку по огневой и вождению для пехоты всё же позволял. Он располагался в расщелине между двумя горами и был в самом широком месте шириной метров 600 да столько же в глубину. Дальше распадок резко ссужался и горы сливались между собой, напоминая то место на женском теле, которое обычно открывается декольте. По бокам ущелья горы почти прямо с подошвы вздымались крутыми склонами, редко поросшими соснами и буками. И всё это местечко именовалось как раз и называлось Автоном. В самом начале на левом склоне располагалось пара казарм примитивно-полигонного типа, кормушка - полуполевая кухня и столовая, и малюсенький домик для батальонного руководства. Для меня с комбатом и замполитом то есть. На правом склоне была оборудована площадка для БТР и прочей техники несколько напыщенно именуемая парком. Ну а между этим всём располагались учебные места по стрельбе. Сначала по стрельбе из РПГ(гранатомет), потом несколько мест по стрельбе из автомата, СВД, РПК и даже АГС. В общем - обычный набор. Необычность была в акустических особенностях этого ущелья. Они были выдающиеся. Это великолепное место для организации всяческих концертов. Басков был бы счастлив. Малейший звук в этом ущелье многократно повторялся и грохотал в разных углах и закоулках. Можно было переговариваться с дневальным по парку от нашего домика, не особенно и напрягаясь. Но когда начиналась стрельба!..
9 часов первый выстрел. Я спускался от нашего домика и направлялся в парк. Моё дело стандартное: я забирал всех водителей, БТР и отправлялся с ними на малюсенький и жутковатый танкодром, а точнее - просто пробитая в горных боках трасса, периодически скатывающаяся в равнину, и тут же тонувшая в густейшей пригорной растительности. Хорошо было то, что на этой трассе не нужно было устраивать препятствий. Тут их и так было более чем достаточно.
А тем временем пехота начинала стрелять. Обычно, на простых равнинных полигонах весь это процесс вовсе даже и не впечатляет. Какие то не выразительные "тутуки" автоматных очередей, уже в ста метрах от рубежей открытия огня даже не заставляют щуриться, отдельные выстрелы из СВД прячутся за гороховым раскатом очередей из РПК и только гулкие выбухи из гранатомётов напоминают о серьёзности происходящего. Но тут всё было по-другому. Ещё до начала стрельбы ущелье наполняется шуршанием, перестуком, металлическим лязгом, говорком, матерком, топотом сапог и всё это тут же подхватывается и дробно множится необычным местным эхом. Теперь тишины тут не будет долго. Когда же начинается стрельба, то ущелье превращается в машину по производству звуковых эффектов. Киношникам бы это понравилось. Какофония звуков билась в каменные отвесные стенки, многократно множась и дробясь и долбая в барабанные перепонки. Пока выполняется упражнение переговариваться можно только криком. К обеду всё это потихоньку затихает. Я ставлю пышущие жаром БТР в парк и топаю к нашему домику. А по дороге захожу на все подряд учебные места и выполняю все упражнения из всего, что там имеется. Всё же правильно говорят - в каждом мужчине живёт мальчишка. Я уже сотни раз делал это, я стрелял из всякой экзотики, со штатного оружия, с бортового и всего прочего, но неизменно, всякий раз, когда мне подворачивается случай, я беру в руки автомат, удивляюсь непоколебимости и точности РПК, заранее жалею плечо перед выстрелом из СВД, наслаждаюсь живым биением АГС, плотно придавленным всем моим весом. И я не видел в нашей среде офицера, которому бы всё это надоело, и он бы отказался пострелять. Наверное, что-то в генах такое, которое выплывает в момент единения с оружием особым состоянием организма. И требуется совсем немного времени, что бы эти дремлющие гены проснулись и подчинили себе все эти слюнтяйские гражданские навыки и демократические замашки. Месяц-два и ты уже смотришь на своё оружие, как на часть себя и, вот оно, пламя воинского огня, вот оно чувство разящего удара, чувство выстрела, известного всем хорошим стрелкам. Это тогда, когда ты только-только дожал спусковую скобу, ударник только что полетел в направлении капсюля, но ты уже знаешь, что попал и противник мёртв. Это тогда, когда после выстрела ты уже не смотришь туда и уходишь не оглядываясь...
После обеда более мирные занятия - чистка оружия, обслуживание техники. Ждём ночь.
Она настаёт часов в одиннадцать. Что поделаешь? - июнь. Наступает желанная прохлада, воздух наполняется плотным ароматом цветущих трав вперемешку с мускусом хвои и в далёком-далёком небе замигают крупные южные звёзды. В ночи все звуки ещё сильнее. Но к звуковым эффектам добавляются и световые. За короткой и яркой вспышкой раздаётся громкий хлопок гранатомёта, а дробный разгон автоматных и пулемётных очередей сопровождается лазерной игрой от полёта трассирующих пуль. Красиво и завораживает. Особенно если сидеть выше чаши ущелья и всё это наблюдать свысока.
Часам к трём всё начинает стихать. Народ тянется на покой. В ущелье потихоньку устанавливается тишина. Ещё полчасика- часик и чернильная чернота ночи разбавится, на фоне сереющего неба такой же чёрно-белой графикой проступят очертания верхушек сосен и ёлок, но сейчас самый тихий и самыё тёмный час. Последняя сигарета, последнее слова и....
Вот тут и начинается то, ради чего я и затеял весь это рассказ. Где-то на гребне горы со стороны парка, в невидимом лесу раздаётся первое "Фьюи-трик-трик трик-фью". И совсем даже не осторожно. А вот так вот, во всю свою соловьиную глотку, без распевки и жеманства птах запускает свою первую трель и эта трель тут же подхватывается местным услужливым эхом, которое начинает носиться по всем углам и закоулкам ущелья, предлагая её всем и всякому. Но в след летит следующая, они сливаются с предыдущей и начинается великий концерт. Ну нет, это не та какофония звуков и грохот, который создают все эти стреляющие железяки. Сколько их тут? Два? Десять? Сто? Совершенно не различить. Всё новые трели встречаются со старыми и эта мощная симфония уже отнюдь не нежным курским минором ложиться утренним туманом на тихие речки и поля, - это мощный мажор, это Бах срывается из поднебесья и заливает ущелье органной мощью токкаты. То тут, то там зажигаются огоньки сигарет - спать сегодня невозможно. Но не хочется и говорить, и пулю писать не хочется.... Сидим в прострации.
Только на вторую и третью ночь занятий усталость накрывает ватным одеялом и даёт возможность отоспаться, не смотря ни на что. Это, наверное, так и были написаны слова: