Я, семилетний, стоял с раскрытым ртом и смотрел на помидорный куст, на живой помидорный куст с цветами и завязями, высокий, пышущий здоровьем куст. Он рос на кромке тротуара в желтой безжизненной земле, рос в самом центре моего детства, где росла одна мурава да белые акации. Я стоял с раскрытым ртом и думал, как он мог вырасти здесь, я думал, кто мог его здесь посадить, не желая потом собрать плодов и съесть их в красивом салате с луком, огурцами и хлопковым маслом. Немного так подумав, я решил, что какая-то тетка, купив в лавке помидоры, по дороге домой обнаружила в авоське гнилой - сжавшийся от стыда невинного уродства, плакавший кровавыми слезами, - и, брезгливо сморщив лицо, вытащила его из окружения здоровяков, шмякнула подальше. А потом пошел дождь, гниль ушла поверху, семена проникли в землю и проросли, став людьми здоровыми и никому не нужными в самом центре мира.
Я не пошел по своим детским делам, вернулся домой, взял совок. Выкопал куст осторожно, как человека, посадил его во дворе, в тайном своем углу, поливал потом, подвязывал и рыхлил под ним землю. Помидоры вырастали огромными, и дома они чувствовали себя как дома...