Сейчас я продолжу рассказывать про свою подружку Мимозу. Это не её биография с точки зрения исследователя, а просто взгляд на события, которые мне казались странными и необычными. Может быть, для меня встреча с Мимозой и весь этот рассказ -- указание на мои собственные проблемы. И попытка своими силами бороться со своим идеализмом -- предвзятостью, наивностью и так далее. Всем так или иначе жизнь вправляет мозги, и всем по-своему, а мне -- вот так, путём общения с Мимозой.
Если кто-то решит, что в моём рассказе нет ничего интересного или необычного -- я просто отвечу, что у всех разный жизненный опыт.
Мимоза рассказывала грустную историю о своей первой -- "первой настоящей" -- любви, и мне хотелось это записать. Расскажу эту историю так, как я её помню. На два курса старше Мими учился некий неотразимый молодой человек, широко известный всему университету. Главное в нём было даже не обаяние -- а также не лицо, ум или фигура; и даже не относительно знаменитые родители; главным в нём было то, что все без исключения преподаватели прочили ему блестящее будущее. Мими не могла взять в толк, почему. Ей никогда не нравилось то, как он писал -- а она подозревала, что в журналистике это главное. Мимозе казался его стиль напыщенным, а юмор -- не смешным, но всё-таки сам молодой человек на неё влиял непостижимым образом. Во время всех их встреч или бесед она чувствовала сильнейшие волны интереса -- его интереса к своей персоне. Это было чем-то новым и действовало как наркотик; и мозги, главное, не имели к чувствам никакого отношения. "Очень трудно убедить себя в том, что ты не чувствуешь то, что на самом деле чувствуешь", объясняла Мими. Для неё проще было найти обозначение "сильная энергетика" и на этом успокоиться.
Этот самый Юра, единственный и неповторимый, был очень занят, и Мими видела его редко. Но после этих коротких встреч она чувствовала такой душевный подъём! Все Мимозины прежние влюблённости стали казаться ей чем-то лёгким и незначительным. Так, по большому счёту, и было, потому что влюблялась она в основном в людей из телевизора. С самого, как говорится, поросячьего возраста. Но Юра стал человеком, с которым можно было говорить -- о чём-то серьёзном или ни о чём -- и при этом чувствовать себя на седьмом небе просто от того, что он есть рядом.
В один прекрасный момент жизненные проблемы Мими обострились так, что ей стало по-настоящему страшно. В двух словах: её родители, которые разводились, сколько она себя помнила -- но продолжали жить в одной квартире -- наконец-то развелись. Мимоза устала. Наступил момент, когда она решила искать помощь -- иначе боялась не выдержать. Мими никогда не считала себя сильной -- наоборот, знала, что это не так, -- зато считала себя очень терпеливой. Но именно сейчас терпения уже было недостаточно.
"Когда всё плохо, ты терпишь. Потом становится ещё хуже, но ты терпишь. Потом -- лучше не становится, и терпеть приходится долго -- всё время -- и тогда ты впадаешь в депрессию, но терпишь: а куда деваться? Когда тебе было лет двенадцать, можно было размышлять на тему самоубийства. Но сейчас, когда тебе восемнадцать, а ещё чуть-чуть -- и девятнадцать..." Сейчас позволить себе такую роскошь Мими не могла. Оставалось что? Оставалось обратиться с просьбой помочь. К кому? К любимому человеку. Не к подружкам же: Мимозе нужен был результат, а не видимость результата. И не к психологам-психотерапевтам, по той же причине.
В общем, надо было только договориться с Юрой о встрече и постараться не психовать.
Мими с Юрием встретились в уединённом месте, в уголке парка, никуда не торопились, она ему высказала всё как есть. Мол, "мне плохо, у меня ерунда с нервами, я не выдерживаю, боюсь свихнуться. От тебя, Юра, требуется -- просто не убегай от меня, мне нужно с тобой общаться, я от этого начинаю чувствовать себя нормальным почти здоровым человеком. Ты на меня влияешь. Я от тебя завишу, ну, нахожусь в зависимости. Я не хочу в психушку, Юра".
А он выслушал, а потом ответил в таком духе: "я не могу тебя любить". И как -- повторять всё сначала? -- "Но я же об этом не прошу..." -- Продолжение: потому что, видите ли, он не испытывает влечений к девушкам, а совсем наоборот, к юношам. Мими говорила, что на этом месте хотела сделать "морду кирпичом", но не удержалась и разревелась. Так разговор и закончился -- без всяких обещаний подумать-поразмыслить со стороны Юры. Он просто, дабы не выслушивать по второму разу тот же текст просьбы и тот же вопрос "можешь ли ты помочь?" -- на который он не собирался отвечать -- просто сильно заторопился по важным делам. Можно сказать, тот разговор закончился Мимозиными слезами навзрыд. Там же, в парке. Навзрыд -- уже после того, как Юрий убежал.
Мимоза ни секунды не верила, что у Юры другая сексуальная ориентация: слишком хорошо она помнила исходящее от него тепло -- и как оно фокусировалось. Именно в тех центрах-чакрах, о которых можно сто раз читать, но лучше один раз почувствовать. Мими посчитала, что Юра нагло наврал. Что это жёсткая отмазка. Гораздо позже, если у неё на ушах нечаянно висла какая-нибудь информация про "голубых", Мими проводила параллели и сопоставляла факты. Так, неожиданно выяснилось, что университетское прозвище Юры "Юрий Цезарь" может иметь запасной смысл: современники Цезаря утверждали, что он был бисексуал. А Мимоза всегда наивно считала такое прозвище неумеренной (и неумной) лестью, и только. Но сейчас Мими было не до тонкостей. Плакать в парке на скамейке и дома в подушку -- этого было мало, надо было решать проблемы, и ЧЁРТ ЗНАЕТ каким образом. Мими терпела головную боль, пока могла. Потом всё же обратилась к психотерапевтам, одному и второму -- потом взяла академотпуск в университете. Забегая вперёд, о времени своего академа она говорила так: "Первый раз в жизни у меня перестала болеть голова".
О том, как её лечили гипнозом, Мими рассказывала мне в легкомысленном тоне. По её словам, как только гипнотизёр произнёс (очень пафосно!) фразу "Вы входите в ШТУРМУЮЩЕЕ МОРЕ!", она расхохоталась громко и обидно. "И весь гипноз полетел на фиг". Зато дальше была история, как она, принимая прописанные врачом таблетки, как-то раз запила их чашкой кофе. Понятно, что этого делать было нельзя. У Мими скакнуло давление, она легла дома на диван и стала наблюдать себя сверху, лежащую на диване. Причём в тот момент на ней был свитер красновато-шоколадного цвета, а сверху она его видела песочно-бежевым. К счастью, тот полёт продолжался недолго. "А таблетки вообще помогали?" -- интересовалась я. Выходило, что не было головной боли -- или почти не было. Это, конечно, было неплохо, зато исчезли практически все желания. Мими это состояние называла "зомби". Отупение, опустошение. Никаких мыслей о будущем. "Ещё хуже, чем на школьном выпускном. Там я просто знала, что в будущем меня не ждёт ничего хорошего, а здесь было иначе: чувство, что будущего нет. Вообще". Мимоза перестала принимать таблетки, как только врач позволил. С тех пор она чересчур осторожно относится к любым лекарствам и считает, что, если таблетки можно не пить, то лучше их не пить.
На следующий год, когда Мимоза вернулась к учёбе, у Юры была уже преддипломная практика, а потом защита диплома. То есть в университете они не пересекались, а чуть позже выпускник Юрий там вообще не появлялся. Мимоза должна была бы радоваться, но на это у неё не хватало эмоций. В смысле нервных сил. В смысле психического горючего. Как раз этого у неё был дефицит.
Мими попала в другую группу: почти все новые, незнакомые люди. Это было хорошо. Никто из них не знал её год назад -- разве что просто видели; никто не знал, какой она была в общении, не мог сравнивать. Мимоза могла отмалчиваться сколько душе угодно. Чтобы я лучше поняла, в каком состоянии она тогда находилась, Мими описала мне его довольно подробно. То есть сначала она спросила, читала ли я, например, "Джейн Эйр" -- самое-самое начало -- и "Оливию Лэтам". Я читала. Правда, недели через две после этого разговора я всё-таки перечитала те страницы из "Оливии Лэтам", о которых шла речь.
И ещё я запомнила брошенную мимоходом фразу, что обе писательницы родились в год Крысы. Наверное, это имело какое-то отношение к их нервной системе -- их самих или героинь книг.
Видимо, всё-таки я слушала Мимозу недостаточно внимательно. Потому что чуть позже я её спросила: может быть, она влюбилась потом ещё, через несколько лет? В её кисловатой улыбке не было ни раздражения, ни злости. Ответ звучал так: "НУ ДА, после нервного истощения".
В тот раз она ещё немного высказывалась о том, что эти последствия нервного истощения -- которые можно было назвать бесчувственностью -- оказались очень полезными потом. Когда нельзя было позволить себе психовать. Работа была такая, что нервничать было запрещено, даже если очень хотелось. Но это было намного позже.
Пока что она ходила в университет и по вечерам училась на курсах секретарей-референтов. Там, кроме делопроизводства, проходили стенографию и, главное, работали на компьютере. Тогда это был невиданный прогресс. Печатать на машинке, кстати, Мими научилась ещё в школе. На этих курсах давали диплом о среднем специальном образовании, а Мими сомневалась, что сможет доучиться в университете -- по состоянию здоровья. А на антидепрессанты -- и это она знала точно -- она больше никогда в жизни не согласится.
Получив диплом секретаря-референта, Мими на следующий год пошла на вечерние курсы японского языка. В их университете его не преподавали. Главной мотивацией было то, что Мимозе очень понравилось проводить вечера в относительной тишине, то есть без мамы. Когда была особенно хорошая погода, курсы можно было прогулять -- и дышать воздухом, и наблюдать за жизнью неописуемо красивых птиц, иногда белок, а чаще всего кошек. Собаки были неинтересны Мими: они были либо привязаны к поводкам, либо озлоблены из-за собачьей-бродячей жизни. Мимоза вспоминала свою школьную подружку, которая, как она вспоминала, умела говорить яростно лающему псу "Сам такой!" -- так, что он удивлённо замолкал.
Потом оказалось, что этой подружкой была Лина, благодаря которой мы познакомились.
Как Мими закончила университет, она не вспоминала. Зато я помню, с каким восторгом она говорила о чувстве свободы. Получилось так, что её диплом означал возможность жить в одиночку в однокомнатной квартире. Где до того она жила вместе с мамой. Её мама в своё время поставила ультиматум: пусть Мими получит высшее образование, и тогда мама сразу переберётся жить к старенькой и вечно больной бабушке.
Мими говорит, что первый месяц после университета она отсыпалась с выключенным телефоном.
И я ей верю, кстати. И совсем немножко завидую.
Ни на какое море-курорт Мими поехать не могла по чисто финансовым причинам, а вот валяться дома и слушать любимую музыку -- свободно.
Диплом она завернула в полиэтилен и засунула на антресоли в самый дальний угол. Достала его оттуда, когда её детям было уже лет по двенадцать. И то -- только потому, что собралась делать ремонт в квартире.
Короче, Мими описала полную идиллию: своя квартира и много-много тишины и одиночества.
Опасность была одна: её могли заставить пойти на работу зарабатывать деньги.
Это был абсолютно неприемлемый вариант. Когда вокруг толкутся люди, это автоматически означает головную боль. Если бы они ещё молчали, но нет, каждый стремится задать десятка два вопросов, которые все требуют ответа. Мими воспринимала это так, будто ей грызли череп и пили мозг. Нет уж, на следующую серию издевательства над своими нервами она была не согласна.
Нужно было, чтобы доброжелатели от неё отвязались, и прежде всего мама.
С началом учебного года Мими устроилась в ближайшую школу преподавать английский язык. По часам, то есть нагрузка у неё была минимальная и зарплата такая же. Хорошо, что до школы можно было дойти пешком, иначе всю свою зарплату Мимоза бы успешно тратила на транспорт.
Мама притихла и почти не предъявляла претензий. Ну, где-то в среднем часа три в неделю объясняла Мимозе, насколько она, Мими, далека от совершенства. По телефону и лично. Но это были такие мелочи, что можно было не обращать внимания.
Мимоза так расслабилась, что даже начала строить планы на будущее.
Её устраивало всё, кроме необходимости ходить на работу. О времени своего академотпуска она вспоминала со светлой грустью и некоторой ностальгией. Цели в жизни у неё сейчас были вполне определённые.
Нужно было как-то устроить личную жизнь. Желательно с минимальными потерями. Мими совершенно не представляла себя замужем, пределом её мечтаний было родить ребёнка и сидеть дома.
Оставалось найти какого-нибудь папу для своего ребёнка.
Других проблем она не видела.
К стремлению девушек выйти замуж Мимоза всегда относилась с подозрением и непониманием. Ей было непонятно, как можно хотеть секса. Можно было хотеть общения, можно -- тишины и личного пространства. Легко можно хотеть избавиться от фамилии папы, которую ты носишь всю жизнь; и это желание в глазах Мимозы становилось единственной причиной, по которой она могла бы выйти замуж: чтобы и фамилию поменять, и папу не обидеть.
Можно было, наконец, хотеть ребёнка. Зачем, спрашивается? А Мимоза всю жизнь так представляла себе счастье: сидеть дома, никуда не вставать рано утром, и чтобы никто не доёживался и не заставлял ходить на работу. Возможность получить это рассматривалась только одна: родить ребёнка и ЦЕЛЫЙ ГОД сидеть дома! А потом законодательство изменилось -- и можно было сидеть дома ТРИ года! Чего ещё хотеть? какого секса? кому он нужен и что после него меняется?
Если бы речь шла только о том, как получить оргазм -- то это было просто. Мимозе всю жизнь хватало для счастья включенного телевизора. Включенного в нужное время в нужном месте, и чтобы в комнате никого не было. Правда, в любой момент мог прийти пьяный папа и выгнать её из комнаты с телевизором, но чаще он приходил глубокой ночью, когда фильмы уже кончались.
Был ещё детский метод -- попрыгать на скакалке. Подольше. Правда, слова "оргазм" ни тогда, ни позже никто не произносил. Вместо этого нарисовалось специальное слово "щекотно", благодаря Мимозиной тренерше по волейболу. Опять же -- после какого-то несусветно огромного задания по прыжкам на скакалке. "Прыгай! ещё прыгай!!! АХ НЕ МОЖЕШЬ?! А ПОЧЕМУ не можешь?" И пауза длиной километр.
А главное, с течением времени оставалось непонятным, зачем вообще получать оргазм. Ведь это ничего не решает. Совсем. Денег больше не становится. Количество проблем в жизни не уменьшается. Количество страха -- тем более.
А чтобы просто элементарно получить приятные эмоции -- так надо просто дойти до места, где продаются шоколадки. Плохо стало, когда на несколько лет шоколад исчез из продажи, это да, было проблемно и переживалось тяжело.
Короче говоря, Мимоза проработала в школе год, за это время познакомилась со своим будущим мужем. Молодому человеку очень нравились Мимоза, её квартира и отсутствие родственников в квартире. Так что "они были счастливы вместе".
О своём замужестве Мимоза говорила сравнительно много, но сдержанно. Ей встретился отчаянно красивый парень, при ближайшем знакомстве выяснилось, что он очень даже обычной сексуальной ориентации. То есть именно хотел именно секса. Причём, как Мими это понимала, секса всё равно с кем женского полу, главное -- чтобы за бесплатно. Мими считала эту ситуацию взаимовыгодной: он получал бесплатный секс, она -- возможность родить ребёнка. Парня своего, впоследствии мужа, она совсем не считала лохом, но он был слишком предсказуемым. Иногда он Мимозу, впрочем, удивлял. Например, когда захотел на ней жениться. Произошло это примерно через год после их знакомства и начала близких отношений. То есть, как все поняли, день знакомства совпадал с днём (с поздним вечером) начала близких отношений. Уж слишком красив был парень. Как рассказывала Мими, больше всего она боялась, что он захочет воспользоваться презервативом, и это лишит смысла всю затею.
Как все нормальные школьники, она читала "Сказку о царе Салтане" в том возрасте, когда уже не задают вопросов типа "А ЧТО ТАКОЕ "с первой ночи понесла"? а?". Взаимосвязи между длительностью половых отношений и наступлением зачатия не просматривалось. Это всё именовалось "как Бог даст". Мими ещё в детстве начиталась журналов "Здоровье", которые у одной из её бабушек лежали пачками по всей квартире, а у другой -- в просторной кладовке. Интереса к медицинским тонкостям Мими не испытывала, но в терминологии разбиралась; о том, что бесплодие бывает мужское и женское, знала хорошо. Когда Очень Близкие Отношения длятся уже год -- и, с точки зрения Мимозы, безрезультатно -- появляется чувство, что "что-то здесь не так". И вывод: "надо что-то менять, надо что-то делать". А что можно было сделать реально? начать ходить по врачам и обследоваться во всех местах? Мими предпочла выйти замуж. Именно это, как потом оказалось, от неё и требовалось.
Она верила в свои скрытые актёрские способности.
Ничего сложного не было в том, чтобы изображать правдоподобные чуйства. Правда, этот спектакль нельзя было играть слишком часто -- опять же, нервам нужен отдых.
Всё-таки нервное истощение не сделало из Мимозы кардинально другого человека. Да, у неё умерло непосредственное восприятие жизни и почти все эмоции, а взамен осталась ясность ума и такая особенность: считать очевидными вещи, которые для окружавших её людей были вовсе не очевидны. Почти всегда она оказывалась права, а потому терпеть не могла всяческие споры и ЗАЩИЩАНИЕ собственного мнения: её это утомляло. Спорные вопросы делились на две категории: когда спорить было не о чем -- и когда спорить было не с кем.
Специалистов по некоторым вопросам не наблюдалось в пределах досягаемости. А с неспециалистами -- чего с ними связываться? только нервы портить. На счастье Мимозы, муж не очень доставал её разговорами.
Семейная жизнь продолжалась год до рождения близнецов и дальше тихо сдыхала ещё несколько лет, но в итоге благополучно сдохла.
Мими предлагала мужу заключить какой-нибудь брачный контракт, но он отказался, к её радости: зачем отрубать хвост по частям, если можно сделать это сразу.
Для мужа главной ставкой была жилплощадь. Для Мимозы -- и жилплощадь сама по себе, и нормальное здоровье. Мими искренне считала, что однокомнатная квартира для них с сыном и дочкой -- это то, на что она имеет полное право. А муж на их территории лишний.
Может быть, Мимоза думала бы по-другому, если бы муж не пил.
Продолжение следует.
Или не следует. Про нетрезвого мужа в общем-то всё понятно.