Оставшуюся часть лета в Драгонвике кипела жизнь, поток гостей и праздники не прекращались с утра до полуночи. В имении один за другим проходили музыкальные вечера и званые обеды. В розовом саду в свете факелов и мерцающих бумажных фонариков разыгрывались замысловатые шарады. Проводились пикники и праздники на разукрашенных лодках. Устроили даже состязания пловцов, хотя это развлечение было любимо только Николасом, который великолепно плавал, выучившись этому искусству на Средиземном море. Очень немногие из гостей Ван Ринов умели плавать, и все они были не способны разделить его языческий триумф превосходства над стихией.
Эти дни были наполнены для Миранды страданиями. С ночи бала Николас избегал ее. Еще хуже было то, что он перестал защищать ее перед Джоанной, а без его поддержки она быстро была оттеснена на те позиции, где ее хотела видеть миссис Ван Рин. Она мало видела гостей, да и то мельком. В развлечениях она принимала участие лишь в тех редких случаях, когда там присутствовала Кэтрин. Теперь чаще всего она трапезничала вместе с девочкой в классной комнате. Хотя это было разумным укладом и как раз тем образом жизни, на который она с родителями и рассчитывала, Миранда погрузилась в глухую тоску. И эта тоска было совсем не такой как раньше. Хотя до бала она редко видела Николаса, она чувствовала его заинтересованность и заботу. Лишь два момента поддерживали ее: интуитивная уверенность, что он вовсе не был таким равнодушным, как казался, и то обстоятельство, что он не забыл о ее дне рождения. Тринадцатого сентября ей исполнилось девятнадцать лет, и, вернувшись в свою комнату после урока с Кэтрин, Миранда обнаружила на столе большую розу цвета слоновой кости с золотой серединкой, а под ней книгу "Дважды рассказанные истории" Натаниэля Хоторна. Внутри книги была спрятана записка:
"Эта роза похожа на вас, истории могут вас заинтересовать, и обе выражают моеуважение в этот памятный день.
Н.В.Р."
Однажды в начале октября Ван Рины и гостящие у них Бикманы и Филипсы были приглашены на обед Ван Ренсселирами в помещичий дом в Клавераке. Миранда, которую, конечно, не включили в число приглашенных, безутешно наблюдала за отъездом счастливцев из окна холла на верхнем этаже.
Под влиянием импульса она спустилась вниз, двигаясь почти крадучись, так как опустевший дом казался полон страшных бормочущих теней. Дверь на лестнице в подвал находилась в кладовой позади столовой, и никогда раньше Миранда не открывала ее. Семья Ван Ринов, за исключением, конечно, Кэтрин, никогда не проникала в нижний мир. Лестница привела в людскую и дюжина слуг в изумлении уставились на девушку. Томкинс, без пиджака, с пенящейся кружкой в руке, приподнялся, а затем опять сел.
-- Что я могу сделать для вас, мисс? -- недовольно спросил он.
-- Я... я хочу видеть Зелию, пожалуйста.
Дворецкий пожал плечами.
-- В углу дальней кухни, как обычно.
Он махнул рукой, не имея ни малейшего желания, разве что в присутствии Николаса, усердствовать ради пустого места.
Миранда прошла через две кухни, между рядами печей, плит и украшавших стены полок, на которых сияли большие медные кастрюли, сковороды и противни. В дальней комнате она увидела камин. Над поленьями пекана медленно вращался насаженный на вертел поросенок, и маленький мальчик крутил рукоять. В углу у камина в кресле-качалке сидела старая Зелия. В другом конце комнаты за прялкой расположилась невозмутимая голландка и тоже качалась. Это была Аннета, главная повариха. На ее коленях сидела Кэтрин, и повариха пела ребенку старую голландскую колыбельную.
Трип а троп а троньес
Ди вааркен ин ди бооньен...
Чистые языки пламени, запах жареного мяса и две женщины в креслах-качалках заставили сердце Миранды дрогнуть. Не удивительно, что ребенок предпочитает проводить время здесь. Она улыбнулась Кэтрин, и та сонно улыбнулась в ответ, но не сдвинулась с места.
Зелия подняла сморщенное лицо и ее качалка замерла.
-- Ты ищешь меня, petite...
Это было утверждение, а не вопрос. Она указала на пуф рядом с собой, и девушка послушно села.
На другом конце комнаты вновь раздалась нелепая детская песенка, но уже тише.
Трип а троп а троньес...
-- Что ты хочешь от меня? -- спросила Зелия. -- Ты не слушаешь, -- она печально покачала головой. -- Азильда будет смеяться. Я говорила...
-- Пожалуйста, не начинайте сначала! -- закричала Миранда, выходя из себя. -- Я пришла не для того, чтобы слушать эти глупости! Я не знаю, зачем пришла. Наверное, мне было одиноко.
-- Одиноко? -- Зелия повторила это слово. -- Ты не знаешь, что такое одиночество... пока. Почему ты не вернулась туда, где твое место?
Миранда опустила глаза, ее пальцы крепко сомкнулись на коленях. Дом, да. Назад к Абигайль и безопасности. Назад к такому же уютному камину. Но... никогда не видеть Николаса... отвергнуть все мечты, что когда-нибудь, как-нибудь... О большем она не размышляла. В ее неясных грезах не было ни смысла, ни реальности.
Зелия рассматривала потупленное лицо девушки, а потом коротко, резко рассмеялась.
-- Дьявол читает в твоей душе. Когда ты так сильно чего-то хочешь, может статься, что так и будет. Всегда, когда мы мечтаем о чем-то плохом, это сбывается.
Миранда покачала головой.
-- Все это глупости, Зелия.
Старуха выпрямилась, дернулась вперед, ее сверкающие глаза потемнели от гнева и угрозы, но гнев исчез так же быстро, как и появился. Она вздохнула и откинулась назад. А затем вновь стала качаться.
В кухне было тихо, если не считать шипения топленого жира на огне. Кэтрин соскользнула с коленей стряпухи. Схватив свою куклу, она подкралась к Зелии и умоляюще положила руку на ее костлявое старое колено.
-- Расскажи сказку о старых временах, Зелия, -- попросила она. -- Расскажи об Азильде. Миранде понравится. Правда, Миранда?
Девушка вздрогнула.
-- Но... да, пожалуй, -- без охоты ответила она. Ей уже не хотелось слушать об Азильде, чье имя, кажется, было связано со страхом и бедствиями. Но перспектива покинуть теплую кухню и даже это странное общество ради гнетущей тишины огромного дома казалась еще менее привлекательной.
-- Патрун не любит, когда я рассказываю об Азильде, -- заметила Зелия. -- От моих рассказов ему страшно.
-- Чепуха! -- улыбнувшись, заметила Мирана. -- Он ничего не боится.
-- Ох, -- с усталым терпением вздохнула Зелия, -- до чего молодые слепы! Каждый чего-нибудь боится, petite. Что ж я расскажу эту историю. Слушай внимательно.
Несколько минут она молчала, а затем заговорила ровным, певучим голосом, словно повторяла слова, услышанные много-много лет назад.
-- Мари Азильда де Ла Курбе была самой красивой девушкой Нового Орлеана. Всегда она пела и смеялась, и свет пламени в ее сердце был столь же сильным, сколь нежным было выражение ее черных глаз.
Когда Зелия заговорила, Миранда сначала слушала невнимательно, находя высокий голос не слишком приятным. Но постепенно старый голос обрел почти гипнотическую силу. Азильда стала реальной и Миранда забыла, что слушает рассказ о девушке, которая жила в незнакомом ей городе сто лет назад, и о том, что Зелия рассказывает о трагедии, которую знала из вторых рук, со слов своей матери -- черной рабыни Татины, няньки Азильды.
Азильда любила красивого молодого человека из креолов, адъютанта маркиза де Водрейля, и у фонтана в усаженном пальмами дворе де Ла Курбе позади их дома на Королевской улице прошло немало тайных свиданий.
-- Все было прекрасно, пока в Новом Орлеане в октябре 1752 года не появился Питер Ван Рин. Он прибыл в город на собственном бриге, чтобы купить партию луизианского индиго, которую потом мог продать с большой прибылью в Нью-Йорке. Конечно, по закону французским колонистам запрещалось продавать свои товары кому-либо, кроме родной страны, однако всегда есть возможность обойти закон. Бесстрастные голубые глаза Питера, его неизменная флегматичность и при этом холодная настойчивость, которую не развеивала редкая улыбка общепринятых комплиментов, сбивали с толку веселую колонию. Ван Рин получил индиго, а еще он получил Азильду.
-- Ты хочешь сказать, он влюбился в нее? -- с интересом спросила Миранда.
Зелия сгорбилась:
-- В сердце патруна не было любви. Он хотел Азильду. Он доказал ее родителям, что был богатым человеком, большим лордом, и взял ее с крохотным приданым. Они сочли, что совершили очень выгодную сделку.
Даже Титина так и не узнала, что случилось во время долгого, штормового плавания на север. Но она увидела, что за одну ночь ее хозяйка превратилась в несчастное хрупкое привидение, а ее черные глаза знали теперь только два выражения: тупое безразличие, в присутствии мужа сменявшееся недоуменным страхом. Не было больше песен и смеха. День за днем в суровую снежную зиму Азильда сидела у маленького камина, ее волосы больше не были напудрены, ее локоны были спрятаны под белым чепцом голландской матроны, ее нежное тело дрожало под бесформенным черным платьем.
Следующей осенью родился Адриан. Патрун был очень доволен женой за то, что она произвела на свет наследника. Во всем остальном она ужасно разочаровала его. Красота и веселье, которые сначала привлекали его, не пережили ее внешнего превращения в леди поместья и голландскую жену. Но ради рождения Адриана он смотрел сквозь пальцы на ее недостатки, одарил ее бриллиантовым ожерельем и небольшим клавесином, который стоит в Красной комнате. Азильда никогда не носила ожерелье. После рождения ребенка даже патрун не мог не заметить, что рядом с ним ежится лишь тело Азильды. Ее дух ушел в далекую туманную страну, из которой она и не пыталась вернуться.
-- Каждый день она сидела и смотрела в окно, -- рассказывала Зелия. -- Она не отвечала, когда к ней обращались. Лишь иногда, если патруна не было дома, она спускалась в Красную комнату и играла на клавесине. Она всегда играла простенькую креольскую псенку, которую выучила еще ребенком. Патрун терпеть ее не мог, она выводила его из себя. И вот однажды...
Миранда наклонилась вперед.
-- Продолжай, Зелия, -- попросила она.
Старуха медленно кивнула.
-- Однажды случилось несчастье. Корабль патруна налетел на рифы. Экипаж и весь груз погибли. Татина сидела рядом с Азильдой, стараясь уговорить ее взглянуть на ребенка. И в этот момент вбежал патрун. Воя как бык, он схватил Азильду за плечи и затряс ее. "Вы ничего не понимаете, вы, безмозглая тварь, -- вопил он. -- Я разорен!".
И в первый раз Азильда посмотрела на него, а потом начала очень тихо смеяться. Татина говорила, что от этого смеха у нее волосы встали дыбом. Руки патруна упали. Он попятился. "Почему вы смеетесь?" -- прошептал он.
И впервые за много месяцев она ответила:
"Потому, что несчастье пришло в ненавистный дом, -- говорила она, все еще смеясь. -- И я всегда буду смеяться, когда сюда будут приходить несчастья".
Певучий голос Зелии неожиданно оборвался. Одно из поленьев пекана повалилось и выпустило целый рой искр. Миранда глубоко вздохнула.
-- Какую ужасную вещь она сказала. Она сошла с ума, эта бедняжка?
-- Сошла с ума от страха и несчастья, крошка. Тропический цветок не может жить без солнца. Душа не может жить без любви.
-- Но у нее же был малыш, -- запротестовала Миранда.
-- Да, но было поздно, пришло безумие. Через неделю после того, как патрун рассказал ей о корабле, она пробралась ночью вниз. Она играла креольскую песенку и смеялась. Татина слышала. Она побежала в Красную комнату, но было поздно. Азильда взяла из кухни нож.
Зелия подняла руку и сделала красноречивый жест по направлению к горлу.
Миранда сглотнула, глядя на мрачное старое лицо.
-- И она до сих пор смеется, -- спокойно сказала Зелия своим обычным голосом, -- когда в Драгонвик приходит беда. Только ее потомки могут ее слышать, но иногда и другие чувствуют предупреждение, хотя и не могут услышать ее. Я чувствую ее... и ты тоже, я знаю.
Девушка молчала. Она вспомнила о двух случаях, при которых на нее напал беспричинный ужас, и на мгновение поверила. Но с тех пор она множество раз сидела в Красной комнате и не испытывала никаких странных ощущений. И потому ее здравый смысл и благоговение перед Николасом, высказывающим величайшее презрение к суеверию Зелии, оказались сильнее.
-- Это ужасная история, -- заметила она, чувствуя себя очень умной и зрелой. -- Но она случилась давным-давно. Пора забыть старые трагедии. Я полостью согласна с мистером Ван Рином, что подобное несчастье не может повториться.
Зелия, явно не слушая, вытащила глиняную трубку и щепотку табака. Она сунула в огонь прутик из метлы, и, раскурив трубку, закрыла блестящие глаза и наполнила рот дымом.
Обиженная и оскорбленная, Миранда поднялась с пуфа. Ей не следовало поощрять сумасшедшую старуху. Она подошла к Кэтрин, которая теперь забавлялась с выводком котят, игравших с веретеном в углу кухни.
-- Я хочу остаться здесь. Аннета сделает мне имбирного человечка.
Миранде ничего не оставалось, как повторить путь через кухню и людскую, полную слуг, в одиночестве.
За время ее отсутствия свечи были зажжены. Дом больше не казался темным и угрожающим. Он благоухал запахом цветов, смешанным с ароматическим дымом. Миранда шла через комнаты нижнего этажа, и ее голова была вызывающе поднята.
Ей казалось, что все здесь приветствует ее -- резная золоченая мебель, пушистые ковры, мраморные статуи, фарфор из Китая и Дрездена, гобелены и парчовые драпировки. Весь отравляющий аромат роскоши.
Я здесь не чужая, сердито думала она. Я кузина Николаса. Как смеет эта старуха меня пугать!
Наконец она вошла в Красную комнату. Она была такой же тихой и благоухающей, как и все остальные комнаты, если не считать того, что небольшие размеры и теплый красный цвет драпировок делали ее гораздо уютнее. Миранда подошла к клавесину и открыла крышку. Она поколебалась, затем не глядя быстро коснулась первой попавшейся клавиши. Ей ответил тихий дребезжащий звук. Сердце Миранды забилось сильнее, и она стала ждать. Ничего не случилось. Ни таинственных ощущений, ни предупреждающего холода. Ни-че-го...
И ничего дурного со мной не случится, подумала она. Вот так-то, Зелия!