Мы сидим на перилах в старом доме. Старые перила, знаете такие деревянные с гипсовым основанием? Он качает ногой и напоминает мне мальчишку. Он вообще ведет себя странно для такого солидного взрослого именно по мировоззрению, а не по годам человека.
Он один из немногих людей, вызывающих во мне искреннее восхищение, поэтому я заставляю себя быть с ним ангелом. Всегда, даже тогда, когда он говорит то, что меня возмущает. Он хмурит брови и комментирует, вещи, которым я придаю большое значение, и комментирует их резко. Он не дает им ни малейшего шанса на существование, он отрицает то, что для меня очень важно, и я усилием воли заставляю себя молчать.
Я внимательно смотрю на него и улыбаюсь, той самой улыбкой, которая появляется на моем лице как броня, когда я хочу скрыть свое негодование, когда я должна промолчать, вместо того чтобы биться с ним за моё "очень важно" и отстоять в его глазах право этому "очень важно" существовать.
Я не хочу с ним спорить. Я не хочу никак его огорчать. Не хочу, хотя знаю, что если я начну отстаивать свои "очень важно", он, вероятно, проникнется ко мне большим уважением. Но он хмурит брови, а я хочу увидеть на его лице улыбку.
Он невероятное сокровище этого мира и резко отрицает, то, что ему далеко, как когда-то родители шестидесятых отрицали рок-музыку под которую теперь трясут головами наши отцы. Он безумно наивен в некоторых мелочах. Он снимает очки, и его глаза становятся по-детски беспомощными и мне хочется отгородить его от этого мира, хотя я понимаю, он обойдется без моей защиты. У него есть своя броня: высокое служебное положение, солидный вид, заставляющий людей волноваться в его присутствии, как будто у него есть ученая степень и различные звания...
А вот сейчас он сидит рядом со мной на старых деревянных перилах и качает ногой, как мальчишка. Он смотрит на меня незащищенными глазами без очков, а мне хочется взять его в ладони, как маленького эльфа и беречь от ветров и вьюг. Вот он в очередной раз, что-то отметает, исключая из своей жизни, и призывая меня к тому же, а я усилием воли заставляю себя молчать, молчать и улыбаться, понимая его ценность и не желая хоть чем-то его огорчить.