Все герои и события романа являются вымышленными. Любое совпадение с реально существующими людьми или событиями случайно.
Пролог
Там, где я родился, в это время идут дожди. Становится холодно, деревья теряют последние листья, что ржавыми осколками былого праздника разлетаются из-под ног. Воздух наполняется особым маревом, прозрачным, легко колышущимся от дуновения ветра. Жизнь постепенно затухает, идут постоянные дожди, пока, наконец, не выпадет первый снег. Тонкие белые хлопья застилают землю, деревья, дома, словно отрезая от последних надежд на тепло. Редкие птицы собираются в стаи, кружат, кричат тревожно, и, ведомые инстинктом, улетают в места другие, где больше солнца, света и тепла. В такие, как это.
Здесь же осенью еще и не пахнет. Нет тревожности, неясной беззащитности после лета. Нет, здесь еще долго будет тепло. Тепло настолько, что можно греться на пляже, плавать в бескрайнем море, а вечерами коротать время в прибрежных кафе, наблюдая сказочно красивый закат, что подсвечивает багрянцем небеса и далекую, и от этого тонкую иглу маяка. А можно забраться в горы, поставить палатку, развести огонь, и любоваться танцем искр, огнями города у подножия.
Но время властвует даже здесь. Постепенно становится прохладно, последние туристы уезжают. На набережной тихо, ветер перебирает обрывки газет, обертки. А я бегу, задыхаясь от ужаса. Бегу так быстро, что сердце стучит как дождь в окно, от усталости становятся ватными ноги. Мысли вытесняет страх, что не дает остановиться, гонит вперед.
И все же тело не может бежать вечно. Я останавливаюсь, пытаюсь отдышаться. И вижу его. Высокий, в черном мешковатом плаще. Взгляд как у охотника, что выследил добычу. Что-то говорит. Я отхожу. Шаг назад, другой. Раздается хлопок, затем еще один. Чувствую, как тело сгибается от ударов в бок и грудь.
Ничего не успеваю понять. Тело падает, падает. А потом жесткий удар о землю, чернота. И снова падение, падение, падение...
Часть 1. Причины
Утро
Просыпаюсь резко. Дыхание быстрое, часто-часто стучит сердце. Успокаиваюсь медленно, словно чернею, как вынутая из горна металлическая заготовка. Странно, ведь снился хороший сон. Какой-то южный город, кафе, набережная. Только конец не запомнился, словно стерли из сознания. Что-то тревоженное и неясное.
Отпускает. Осматриваюсь, словно не знаю, где я. Вижу знакомые стены, мебель, кровать. Я дома. Рядом, лежит девушка, волосы светлым ореолом разметались по подушке. Ее зовут Саша, она красива, стройна. Светлая, словно солнечный зайчик в темной комнате. Я склоняюсь, нежно целую.
- Ты уже проснулся? - слышу тихое.
- Извини, я тебя разбудил...
- Ничего.
Смотрю на нее, охватывает нежность, желание. Простое, но, вместе с тем, красивое и важное. Не такое, каким показывают в плохих фильмах - глубокое и обыденно. Не замечаю, как нежно прикасаюсь, глажу. Ее тело словно светиться в темноте комнаты. Я окутан этим светом, греюсь в нем.
- Ты прекрасна!
- Молчи.
Саша поддается, дышит в такт. Я проникаюсь медитацией движений. По венам, словно раскаленный металл, дыхание горячее, сознание чистое. К простой и понятно радости - обладать, прибавляется другая, более высокая, чистая, что ли. Сопричастность, единение. Мы как две капли в темном теплом море, что несет поток.
Ощущение длиться, почти вытесняет сознание. Еще момент, еще, еще. Время останавливается, капли растворяются в темном теплом море. Я еще немного двигаюсь, останавливаюсь. Мы дышим тяжело, тела горячие, еще пьющие из источника удовольствия.
Разум, впрочем, достаточно быстро берет верх. Смотрю на будильник, через глаза загоняю в сознание четыре цифры, что мерцают на электронном табло. Прошел уже почти час. Нужно вставать на работу.
Утро - тяжелое время суток. Мысли сонными тараканами медленно ползают под сводом черепа, где-то глубоко в мозгу, но тело уже размялось, можно вставать. Хорошо, что Саша рядом!
Но начинаешь вставать, и чувствуешь притяжение. Стоишь на вращающейся планете, а сверху огромная масса вселенной. Хоть полшага сделать, до туалета.
Нет, определенно надо ложиться раньше!
Иду в туалет. Свет вспарывает глаза, кафель противно бликует. В зеркало не гляжу. Сначала умыться. Твердые ворсинки зубной щетки скользят по зубам, доносят пасту до выемок, трещин. Во рту приторный вкус мяты. Выплевываю, чувствую мятную стерильность, пресность.
В зеркале отражается молодой человек. На вид года двадцать четыре. Темно-серые глаза, прямой нос, тонкая линия губ. Ничем не примечательное, обычное лицо. Я вытираюсь, чувствую мягкую ткань полотенца. Решаю сегодня не бриться.
На кухне поджигаю конфорку. Чайник встает на железный скелет решетки, над синим пламенем. Делаю бутерброды, разливаю чай.
- Саша, пойдем завтракать!
- Иду, - раздается из ванной.
Входит Саша, садится напротив. Сегодня хочется ей любоваться, тихо так, тепло. Саша дышит свежестью после душа. Пухлые губки растянуты в улыбке, голубые, такие пронзительные глаза смотрят лукаво.
- Что это ты завтрак сделал? - спрашивает игриво.
- Просто захотелось.
- Ну-ну...
Завтрак окончен. Немного медлю на стуле, иду к входной двери. Надеваю куртку, ботинки, шапку. Шарф обвивает шею, замирает на груди. Саша поправляет одежду.
- Я зайду к тебе на работу, - говорит нежно.
- Хорошо, - легко соглашаюсь я. - Пока!
- Пока!
Открываю дверь, подъезд встречает тусклым светом, слабым теплом. Ключ поворачивается в замке, отрезает от домашнего тепла, уюта сна.
На улице еще холодно. Темноту около подъезда съедает мощный прожектор. Мы с соседями скинулись. Дальше по улице - только нечастые фонари. В их свете кружат снежинки. Людей почти нет.
Иду на остановку. Рядом искрят в темноте рога троллейбуса. Холод силиться проникнуть под куртку, ноги в тонких джинсах уже зажимают холодные тиски. Я не прибавляю шага. Смотрю на дома, светлые окна. Дома живут душами людей, дышат электрическим светом, газом и водой. Сколько в этом городе квартир? Разных, больших и маленьких, уютных и не очень? В скольких из них я не бывал? В скольких из них меня не ждут, и не будут ждать никогда? Не узнают, что живу с ними на одной планете, даже в одном городе, чувствую тот же холод на улице, так же жду тепла.
Подхожу к остановке. Несколько человек стоят под козырьком, взгляды устремлены на дорогу, выискивают светящийся корпус троллейбуса, или неверный огонь маршрутки. Встаю рядом с киоском. Внутри, в крошечном пространстве греется продавец, ждет конца смены, представляет, как пойдет домой спать. Еще одна ночь простого человека. Такого, как все, в обычном городе.
Я зеваю, поднимаю шарф на подбородок. Руки в перчатках засовываю в карманы. Холодно. Вдалеке различаю маршрутку. Мой номер. Забираюсь внутрь, занимаю сиденье. Кондуктор берет деньги, дает билет. Ехать пять минут.
Снимаю перчатку, прислоняю руку к окну. Там, за ладонью темно-синий холод окна в белой искристой скорлупе. Чуть растопить, и можно увидеть город, что проникает в мозг огнями. Но тепло ладони не согревает лист окна. Изморозь там, на внешней стороне. В салоне работает обогреватель, и, сколько ни грей, иней не исчезнет.
Вот моя остановка. Сгибаюсь, выхожу из удушливого чрева машины. Мороз приятно холодит лицо. Снег искрит, скрипит под ногами. Иду к знакомому зданию, центральному на площади. Пятиэтажное, строгое, с большими окнами и крыльцом с трибуной. Это главное вместилище власти нашего небольшого города - "великая и ужасная" администрация.
Работа
У входа дежурит охрана. Меня знают - удостоверения не просят. Здороваюсь, поднимаюсь на четвертый этаж. Чуть опоздал, поэтому стараюсь не попадать никому на глаза. Хотя, камеры на каждом этаже, если захотят - узнают.
А вот и мой закуток. Небольшой, ничего лишнего. Стол, компьютер, островки офисной мебели. И много бумаги. На шкафах, на столе, уже даже компьютер почти не видно, к клавиатуре не пробраться. Стопки документов расположились и на единственном кресле. Вся мебель не новая, но добротная. Безликая, офисная, одним словом.
Рабочий день начинается. Подхожу к небольшому столику, включаю электрический чайник. Надо выпить кофе, чуть прийти в себя. Тишину офиса вспарывает звонок. Голова еще гудит. Я словно в бумажном склепе, заживо похоронен после мороза улицы.
Беру трубку, слышу голос шефа:
- Здорова, Вова! Как настроение? Надеюсь, рабочее?
- Рабочее, рабочее, - отвечаю. - Ты меня знаешь.
- То-то и оно, что знаю. Ладно, сегодня до обеда поработай с отчетностью. А после ко мне.
- Хорошо. Приступаю к работе.
Короткие гудки. Шеф дело сделал, работой напряг. Не тяжелой, но неприятной. Рутинной.
Я пью кофе и просматриваю последние новости в Интернете. Смотрю любимые сайты. В мире событие идет за событием, войны сменяются стихийными бедствиями, великие открытия грандиозными провалами. Мир меняется, развивается, живет. А у меня все тихо. Обычная, по сути, никому не нужная жизнь. А самое большое свершение, что от меня ожидают - прожить лед до семидесяти и не выжить из ума. И, что самое печальное, таких как я большинство.
Мысли постоянно уходят от работы, но стараюсь вернуть, заняться, наконец, делом. Надо созвониться с отделами, подразделениями, попросить, чтобы завезли информацию. Инет у нас глючит, даже сеть не видно. А надо приходовать оставшиеся активы, показывать потребность, пока городская дума не утвердила бюджет на следующий год. Пальцы лениво стучат по клавиатуре, на мониторе выстраивается ряд символов. Мозг выхватывает фрагменты текста, все делаю почти на автомате. Рутина.
Мысли отсутствуют. Я куда-то звоню, обсуждаю детали. В мою келью заходят люди, приносят информацию. Улыбаюсь, проявляю участие. Но, на самом деле, я далеко. И причиной тому даже не головная боль. Нет души в такой работе. Я чиновник, менеджер близкого к нижнему звена. И я не мечтаю стать топ менеджером. Эта вершина - холодный шпиль высокой, но пустой горы, где виден пронизывающий холод близкого космоса. Он меняет людей, обстоятельства, душу. Нет, туда я не пойду.
Время смазывается, течет нелинейно. Уже обед. Я остаюсь в кабинете. Снова ставлю чайник. Еще пара глотков кофе. Кладу чайную ложку сухих сливок. Говорят, сливки частично нейтрализуют кофеин. Пью короткими глотками. Наверно, кофе частично нейтрализует мою несостоятельность. Но все пресно, даже вкус у кофе слабый, не доходит до сознания, не проясняет.
Собираю необходимые бумаги, иду к шефу. В приемной встречает Юля, секретарша. На лице, словно застыла маска. Кто-то дернул нужные нити, и маска улыбнулась. А за ней - холод и презрение. Жутко даже. Сколько народу ходит к шефу? Скольких она так встречает? Меня передергивает от какого-то странного отвращения. Странного, потому что к красивой на вид девушке. Но это только внешне. За фасадом кроется что-то другое: недовольное, алчное, и, наверно, жалкое.
Из секретарского предбанника захожу в кабинет. Просторный, с основным столом, и дополнительным, длинным, с рядами стульев. У стен несколько шкафов с книгами, разными вещами, сувенирами. Гипсовый бюст президента. На стенах в ряд благодарственные письма, различные регалии. Шеф - человек публичный, организует множество мероприятий. Весь длинный стол завален бумагами. Бумаги даже на кожаном диванчике. Это у нас общее...
Его зовут Аркадий Петрович Лаптев. В администрации за глаза прозвали Лаптем. Среднего роста, слегка обрюзг, немного лысоват, но производить впечатление успешного, компетентного руководителя умеет. Наверно потому, что таким и является. Знает много и по делу, умеет ориентироваться в нашей области. Есть такие люди - с прирожденным природным чутьем, носом, что всегда строго по ветру. Вот и Лапоть такой. Пост занимает поразительно долго для чиновника.
Он поднялся с низов. Родился в рабочей семье, с детства отличается высоким интеллектом и уровнем амбиций. Не пошел, как отец, в училище, а потом на завод - поехал поступать в столичный ВУЗ, на математический факультет. Поступил, успешно закончил, но вернулся в родной город. В те времена пробить дорогу наверх в городе можно было только на производстве. Лапоть стал мастером, потом партийным функционером.
В 90-е оказался в нужной струе, но бизнесом, как многие тогда, не занялся. Какое-то время выждал на старых резервах, и снова подался во власть. Высидел несколько сроков депутатом, сориентировался в новой конъюнктуре, и воспарил. Не высоко. То есть, мэром не стал. Но одним из замов - не напрягаясь.
Руководителем оказался отличным. Благодаря природной дотошности, уму и интуиции, смог не только поднять из глубокого аута, но и в несколько раз улучшить деятельность самого отсталого направления. Не без эксцессов, скандалов и прочего, но в меру, не увлекаясь, привел в администрацию доверенных людей.
Лапоть - тонкий психолог, и точно знает, чего хочет: каждую секунду. От него сложно чего-то добиться. Но руководит шеф мощно, легко вызывая нужные реакции. И как-то постоянно выходит, что он прав. Даже если все думают обратное.
- Ну, здорова, Верига! - говорит Лаптев, отрываясь от документа.
- Здорова, - отвечаю. Сажусь напротив.
- Опять все утро в инете сидел, да в игры играл?
Я улыбаюсь:
- А что еще делать?
- Работать! Никакой от тебя пользы, кроме вреда!
Вспоминаю начало работы в администрации, потоки информации, желание сделать как можно больше. Куда все делось? Да, понятно. Со временем осознал, что с моего уровня ничего толкового не сделать. Поэтому перестал стараться. Вот Лапоть может сделать многое, и делает. А я так - бумаги ношу, да кресло просиживаю.
Даже администрация нашего небольшого городка - всего 130 тысяч населения - грузная, неповоротливая машина, не говоря уже об области, или федерации. Мы работаем в бумажном ворохе. Тотальное делегирование приводит к затруднительности выполнения большинства задач средней степени сложности.
- Я и работаю, - говорю, делая вид, что расстроился. - Постоянно что-то приходит, нужно быстро реагировать. Да надо мной всегда, словно меч весит. Чуть зазевался - прощай голова. А ты - не работаешь!
Лапоть улыбается, говорит:
- Значит, лучше надо работать, чтобы над головой ничего не висело.
- Значит...- передразниваю.
Звонит телефон. Лапоть снимает трубку, узнает собеседника. Голос меняется, становится таким елейным, приторным, подхалимским. Понятно - звонит кто-то старший по званию. Лапоть что-то рассказывает, я не прислушиваюсь. Мне становиться тошно, неприятно от этого спектакля. Иногда мир напоминает, кто ты в иерархии жизни. От этого делается нехорошо, ведь такая беспристрастная оценка часто не соответствует с тем даже заниженным образом, что создаешь для личного пользования. Сейчас приторный голос Лаптя словно разоружает меня, стягивает защиту, подставляя до удар самые хрупкие построения.
Я подхожу к окну, наливаю стакан воды, выпиваю. Хожу по кабинету, пока Лапоть не кладет трубку.
- Ты свод закончил?
- Нет, еще не все информацию предоставили.
- Так поторапливай. Давай, обзванивай всех, запрашивай информацию.
- Понял.
- Что понял? Давай, всем звони, пусть сегодня к часу все готовят, и присылают тебе.
Я не сдерживаюсь:
- Ну, вот сейчас схвачу трубку, и всем начну звонить! Я же сказал, что понял.
Иду к себе темным коридором. Других тут нет: казенные зеленые стены, старый линолеум, двери. В кабинете светло. Оглядываю площадь, жилые дома, дорогу, людей. Рабочий день в разгаре.
Ставлю кофе. Еще одну кружку. Конечно, никуда звонить не бросаюсь. Так часто бывает: не жить, не быть надо срочно сделать, а как все готово - уже и не надо. Лапоть часто забывает о поручения. Но и имеет привычку неожиданно о них вспоминать в неподходящий момент.
Запускаю игрушку на компьютере. Старенькая стратегия, простая и понятная. Строю город. Помогает скоротать время. Здесь свершаю, возвожу здания, планирую кварталы, управляю экономической ситуацией. Меня любят и уважают. А если нет, подниму налоги, вышлю войска. Этим отгораживаюсь от реальности. Не хочу действовать. Впитываю упрощенный суррогат, где вся сложность исчерпывается несколькими кликами мышки.
От игры отрывает звонок. Смотрю на время. Два часа уже играю...
- Да?
- Владимир Ярославович?
- Слушаю...
- Это главный специалист отдела, Леина Наталья. Нам нужна ваша помощь. Мы тут с показателями разбираемся, и не можем определить, как считать с 5 по 12.
Не отвечаю, роюсь в бумаге на столе. Сколько можно звонить, пытаться перекинуть на меня работу. Не буду я ее делать, не буду! Нахожу нужную бумагу. Собеседница тоже молчит, не торопит.
- Наталья, вам нужно зайти на сайт администрации, и скачать методику расчета. Хотя в вашей копии документов она есть.
- Мы ее читали, - возражает Наталья. - Но не понимаем, все равно не понимаем.
И пауза. Это уже наглость. Пусть и прикрытая некомпетентностью, но все же. Так скоро и уважать перестанут. Или, если уже сейчас не уважают, то, хотя бы, бояться. Такие попытки надо пресекать сразу, и жестко.
- Уважаемая Наталья! Я у вас в штате не состою, и консультантом не являюсь. Пить вместе мы тоже не пили. Так почему я должен делать вашу работу?!
- Но...
- Что но? У вас есть методичка, где все подробно расписано, а вы всем отделом три цифры сложить не можете.
- Так ведь...
- Все, Наталья, разговор окончен, - опять перебиваю я. - И впредь прошу по таким вопросам меня не беспокоить. Всего доброго!
Трубку не кладу - жду реакции. Наталья не отвечает. Но перед тем как раздаются короткие гудки, успеваю услышать тихое: "Урод!"
Саша
От мыслей отвлекает мобильник. Напоминалка. Номер темы, краткий план. Завтра лекции в университете. Надо готовиться.
Зарываюсь в материалы. Еще раз прохожу основные моменты, шлифую аргументы, разбираю примеры. Как говорит знакомый профессор, пересказ нескольких учебников - компиляция, но не лекция. Лектор должен знать несколько солидных монографий по каждому вопросу изучаемой проблемы. Тогда лекции становятся интересными.
Я сейчас почти не живу наукой. От былого интереса осталось преподавание, да незаконченная диссертация. Зачем что-то делать, если заранее известно, что ничего выдающегося в науку не привнесешь. А твою Нобелевскую премию вручат другому. Разрабатываешь ничтожно малый участок проблемы, что не виден даже в разрезе десятилетия.
Так посмотришь - по всем статьям минусы. Что только заставляет жить, двигаться. Привычность процесса? Наверно. И скрытая надежда, на уровне детской обиды, что недооцениваю, а я могу многое, просто нужно собраться. Я предназначен для чего-то великого. Наверно, это признаки невроза и приближающейся мании. Не знаю. Но преподавание позволяет смягчить пустоту от осознания пропасти между своим ничтожеством и потенциальным величием.
Слышу стук, дверь открывается, на пороге Саша. Застала за подготовкой, а на мониторе еще кипит жизнь в виртуальном городе, что я строю, лелею, веду к экономическому чуду. Нужно выключать, иначе начнет бухтеть.
Саша входит, обнимает, проводит губами по щеке, садится рядом.
- Как в универе? - спрашиваю.
- Нормально. Представляешь, про тебя даже до нас слух дошел! И это, если участь, что преподаешь в другом универе.
- Наверно, говорили, какой хороший Веригин препод?
- Ага, только с точностью до наоборот.
- Ты, конечно, бросилась на защиту?
- Конечно, даже туфли потеряла.
- Ну, бывает...
Саша обнимает, рассказывает обычные студенческие глупости. Я почти не слушаю - ухожу в игру. Внешний мир исчезает. Появляются важные задачи. На экране город, кварталы, здания люди. Байты информации, единицы и ноли, которые оживляет, очеловечивает сознание. И я живу их жизнью, отстаиваю их интересы, сражаюсь, сопереживаю и радуюсь.
Прохожу миссию, выключаю компьютер. Саша нашла старый журнал, читает.
- Ладно, поехали.
Одеваемся, спускаемся вниз. После тепла кабинета темный мороз улицы вызывает дрожь. Но в двух шагах от двери служебная волга. Водитель, дядя Толя, ждет. Еще несколько секунд, и шипы зимней резины толкнут дорогу вперед, спрятав за стеклами наше разочарование.
Анатолий заводит машину, включает сигнал поворота, лихо встраивается в поток машин, огненной рекой огибающих площадь. Администрация тает в морозном сиянии. Мы едем в окружении габаритных огней, ближнего света и мерного гудения. В машине тепло, играет музыка. Я смотрю на Сашу. Сейчас она мне очень нравиться. В моменты, когда все не так, присутствие близкого человека снимает напряжение, чуть отдаляет стрелы и копья реальности. Ненадолго, но спасибо и за это...
В машине тепло, клонит в сон. Ехать еще минут десять, можно отдохнуть.
Город агонизирует огнями, силится разогнать придвигающуюся тьму, что скалит клыки из подворотен, тупиков, серебрит холодом у дорогих магазинов. Можно замерзнуть, умереть в метре от железной двери, тепла, что не принадлежит тебе, греет других, но твоим не станет. Стоит только выпасть из обоймы, перестать работать на систему. Не систему даже, а ее небольшую клетку.
Дядя Толя поворачивает во двор. Провожаю Сашу до подъезда. Пару минут стоим на крыльце, обнимаемся.
- Я люблю тебя, - говорит Саша.
- Я тебя тоже, - отвечаю.
Не могу выдавить, слово "люблю". Несмотря на то, что, наверно, люблю. По крайней мере был уверен в этом утром. Чувствую острый приступ жалости: к себе, к Саше. Выхода ведь нет? Я не могу предложить ей мир, Солнце, звезду с неба. Что там, я нечего предложить не могу. И хочу ли предлагать? Сколько мы дружим? Уже года четыре. А таких моментов все меньше, все приедается, растворяется в рутине. Сегодня - лишь отсрочка. Давно не виделись. А сейчас - апатия и слабость.
Дядя Толя везет домой. Смотрю в окно, на те же дома, кожей чувствую тот же мороз. Может, Фенрир уже сожрал солнце, а я и не заметил? А эти остовы домов, гробы машин, смутные тени в морозной тьме - лишь отголоски проигранной битвы...
Выхожу машины. В ближайшем ларьке по-прежнему свет, кто-то бдит, держит оборону против ночи и холода. Выйдешь на улицу, окунешься в холод, побредешь в одиночестве. Под тяжестью и морозом каждый шаг, как подвиг, каждый вдох - победа. Но силы тают. И видишь свет, когда отчаяние стучит в груди в ритме сердца. Там, за железной коркой, согретый электричеством, сидит человек. И ждет. Возможно - тебя.
Подхожу к подъезду пятиэтажной "хрущевки", когда-то розово-желтой, а сейчас бледной и грязной. Окна прогнили. Стекла мутные. Кое-где видны стеклопакеты, но вида это не делает. Дом знал лучшие времена. Здесь у меня квартира.
Что такое жить в "хрущевке"? Панельный дом, поделенный на одно-, двухкомнатные клетки. Каждую квартиру отделяют тонкие железобетонные панели. Слышимость такая, что комары у соседей летают - слышно.
Мой дом - не крепость, а адаптированная к прошлому столетию раздельная коммуналка. Вверху соседи устроили дискотеку - у меня качает так, что не заснуть. Я, конечно, в долгу не остаюсь: включаю 100-ваттный комбайн Marshall, добавляю звука, и устраиваю дискотечный ад, играя исключительно black metal. Наверху дискотеку временно сворачивают, но от металлического угара в стенку начинают стучать соседи справа - пожилая пара, а через стены маленькой комнаты слышно плачь ребенка.
Тонкие стены, дикие соседи, пьянки в подъезде, хамоватая шпана - это ладно: можно вытерпеть, либо противодействовать. Но бывает и жестче. Когда мы с Сашей ночью занимаемся сексом, уже почти добрались до кульминации, задыхаемся страстью, почти готовы вплавиться друг в друга; Саша кричит, стонет, громче, меня заводит все сильней и сильней, я уже готов, Саша сладко кричит, и вот... вот... В этот момент в стену радом с кроватью с силой стучат! Что за! И мы непроизвольно останавливаемся: настрой как-то пропадает, миг счастья на мгновение теряется. Я со злостью несколько раз ударяю в стену, но что толку? И мы начинаем заново, опять почти доходим до финиша, и - снова раздается стук. Я натягиваю штаны, запыхавшийся, мокрый выхожу на площадку, стучусь в соседскую дверь - не открывает. Пинаю, глухо матерюсь, и возвращаюсь к себе.
Пью на кухне чай, в комнате спит Саша. Понимаю, что всем хочется тишины и покой. А в душе кипит злость. Тогда беру гитару, втыкаю в комбайн наушники, добавляю громкость - и полчаса рублю самое тяжелое, что могу сыграть...
Дом дает ощущение скученности, стадности, если угодно. Это как набор клеток, где живут тебе подобные. Причем, действительно подобные, так как живете именно в этом доме, значит и примерный достаток равен, жизнь усреднена, а времяпровождение, жизнью обусловленное, скатывается к незамысловатым и понятным удовольствиям.
Если смотреть на все это сверху, абстрагируясь, кажется, что каждый человек в таком доме живет клеточным сознанием. От стариков до молодых. Всеобщая одинаковость, подстраиваемость, мимикрия. Набор потертых, но устоявшихся фрагментов и атрибутов. Начиная с бдительных аванпостов у подъездов, заканчивая использованными шприцами в подъездах. Двойные жизни, двойные чувства и мысли, клеточное существование.
Только, если клетка начинает тянуть общее одеяло на себя, она становиться патогенной и угрожает всему организму. Иммунная система либо подавляет ее, либо не справляется. Здесь почти каждая клетка - патогенная. Поэтому разрушается дом и гниет, отмирая, мораль и нравственность его составляющих...
Открываю дверь в подъезд. Поднимаюсь на второй этаж. Ключ по выверенным выемкам входит в замок. Между мной и теплом - только стальной лист. И замок. Хорошо, что есть ключ. Отворяешь, там, внутри, что-то движется, приводит в действие систему, железо переходит в состояние "входи". Ты свой, есть ключ...
В квартире темно и тихо. Включаю свет. Из небытия появляется вешалка с несколькими куртками, шкафчик для обуви, зеркало. Полоска света рассекает мрак спальни, лежит ярким треугольником. Где-то в глубине кухни горит красный индикатор микроволновки, цифры на табло. Кажется, сделаешь шаг, буйство жизни охватит всю квартиру. Будет свет, звук, даже движение. И сейчас, пока я еще не шагнул вглубь, все застыло, замерло в ожидании и предвкушении.
Раздеваюсь. Куртка занимает место на вешалке среди остальных, ботинки в шкаф. Тапок у меня нет, итак чисто: ламинат да ковролин. Выключаю свет, на ощупь иду в большую комнату, гостиную, как многие говорят.
Касаюсь пальцами поверхности стены. Обои на ощупь сухие и рельефные. Вот и диван. Значит, рядом должен быть пульт. Нахожу. Краткое нажатие кнопки, экран чуть проступает в темноте, красный индикатор мигает, появляется изображение. Сейчас на мне, на стенах за мной, через окно виден свет другой реальности. Не моей, не чьей-то как таковой. Общей, и синтетической одновременно.
Включаю телевизор, и чувствую, что не один. Железное кольцо страха, с которым часто просыпаюсь, тает. Есть окно в другой мир. Мир, что живет независимо, не замечая меня. Здесь не прервут вещание, если у меня плохое настроение, не перестанут улыбаться, если я плачу, не закончат программу, если умру.
Это и есть жизнь. Цветные картинки, кадр за кадром, цвета и оттенки. Ты жмешь на кнопку, зрачки - темные туннели в душу - получают очередную порцию света, отраженного, скорее неестественного. Но ты знаешь, что даже если половина из тех, кто беспечно кривляется на экране, уже мертвы, даже если точно в прямом эфире у выпускающего редактора какого-нибудь бредового шоу случился сердечный приступ со смертельным исходом, даже если главная героиня фильма завтра умрет от передозировки, свет все равно придет. Кто-то останется, чтобы подбодрить тебя, поддержать (усыпить бдительность), не дать повеситься от депрессии в очередной праздник...
Так начинается вечер. Ты идешь ставить чайник. Достаточно на сегодня кофе. Просто чай. Пластиковый прямоугольник. В нем пакетик на веревочке. Ты кидаешь его в кипяток, ждешь, пока вода станет коричневой. Потом достаешь. Аккуратно прикладываешь к ложке, обматываешь веревочкой, выжимаешь. Все, добавить сахар, можно пить.
Ты живешь в выдуманном мире, где от реальности, не познанной никем, почти ничего не осталось. Голова забита верованиями, ритуалами, приметами. Ты старательно надеваешь ботинки с правой ноги, не ходишь через колодец, панически боишься черную кошку. Ты знаешь о мире только из новостей. Мир расширяется, тогда как твой маленький мирок сужается до точки, как раз подходящей, чтобы последним знаком стоять в повести жизни. Даже не повести, крохотном рассказе в полстраницы. Словно уже прижат к горячей ложке. Обмотан веревкой. И кто-то тянет, выжимает. Последние пигменты, последние мысли и действия в кипяток реальности, и можно бесформенным мешком падать в мусорное ведро. Миссия выполнима, даже проста.
Из большой комнаты - голоса и смех. Ты не один.
Включаю компьютер и ноутбук. Больше света, больше жизни. Только не оставаться в темноте и тишине, наедине с собой. Стоит остановиться, выпасть из мертвого свечения искусственной жизни, и вот он - рок неизбежной встречи с собственным я. Индейцы небольшого племени в джунглях Южной Америки называют это Черным кругом. Даже Фрейд, помниться, как-то характеризовал такие проявления сознания. Ты встречаешь себя. Уходишь от информационного шума, пусть ненадолго, на краткий миг, но даже этого хватает. Нет, я еще не готов.
На харде компа несколько новых игр. Гружу первую попавшуюся: современную, с пылу с жару. Кремниевые мозги греются, кулеры охлаждают, потоки информации, оживленные из склепа жесткого диска, заполняют внутреннее существование машины. Электричество - наш кумир.
Как писал Толкин? Эскапизм? Наверно. Из тенет жизни, где как заведенный идешь по кругу, оглушенный, одурманенный. При этом еще учишь других, взаимодействуешь, принимаешь решения. Не свои, но все же. Правильнее и проще убежать. Например, в компьютерные игры, что уже давно стали не просто развлечением - интерактивным искусством.
А после липкими волнами накатывает сон. Такой, что и не замечаешь, как густой бульон окружающего пространства переваривается в мутные образы подсознания, что качает на веревках близкого и далекого. А, по сути, не имеет значения, потому что в этом сне теряются даже очертания человеческой формы, что определяет полярность поступков. Здесь только единение с терпкой пустотой.
Карусель
Ближе к концу рабочего дня раздается звонок. Умный аппарат, словно чуя необходимость поговорить, вибрирует и бренчит мелодией звонка. На экране имя звонящего - Леонид.
- Здорово, Леня.
- Вован! Здорова. Что не звонишь?
- Дела, Леон, дела. Сам знаешь, работа, студенты... Как у тебя?
С той стороны помехи, что-то щелкает. Странное ощущение, словно говорю не с человеком. По крайней мере, с существом не из этого мира. Нет, все хорошо! Там, среди помех и шума, голос Лени.
- Да, знаю, знаю. Все нормально у меня. Мы тут с Игорем вечером едем в бар. Давай с нами. Давно не собирались...
- А куда?
- В Карусель.
- Хорошо, давай. Заедете за мной?
- Конечно. Куда?
- В администрацию.
- Хорошо, жди.
Время течет неспешно. Нельзя лишать меня наслаждения суррогатами жизни. Стук в дверь. На пороге Леонид.
- Готов? Поехали.
- Сейчас, дай хоть куртку набросить.
Леонид ждет. Среднего роста, грубые черты лица, серые глаза. Волосы отпущены чуть длиннее среднего, но на макушке уже красуется лысина. Леня производит впечатление простоватого человека, возможно даже недалекого. Мягкий характер, своеобразный юмор, линия поведения. Среди друзей слывет подкаблучником, так как слишком трепетно относится ко второй половине. Но обладает глубоким, местами и временами парадоксальным мышлением. Этакий приятный, добрый простачек, но себе на уме. Такие обычно бывают неофициальными центрами компаний, служат буфером в отношениях между нами, пафосно мудрыми и злыми...
На площади у администрации в машине ждет Игорь. Садимся, здороваюсь с ним.
- Ну, что, в Карусель?
- Давай туда.
Игорь - эталонный красавец. Особенно на нашем фоне. Высокий, голубоглазый, белобрысый. Такие нравятся женщинам и детям. Игорь умеет красиво одеваться и говорить, хорошо разбирается в искусстве. Дела тоже идут. Кажется, ему удается все, и нет в этом городе девушки, что, хотя бы через знакомых, мимоходом не знает его.
Игорь выжимает сцепление, плавно трогается, словно вытряхивает автомобиль из морозного оцепенения. Хороший движок толкает задние колеса, ведет в морозной тьме, подсвеченной мертвым светом. Мы не разговариваем, играет музыка. Что-то из ренессансного, гитарного. Это пристрастия Игоря. Приятно сидеть в теплом, пахнущем кожей салоне, и всматриваться через лобовое стекло в ночь и людей. Среди островов света и на узких темных улицах.
А еще приятней ехать. Просто ехать, можно даже без цели. Разве так обязательно куда-то приезжать? Можно просто двигаться, мерить оборотами колес ночную мглу. И ни о чем не думать. Вдыхать дым сигарет, что курят друзья, и переноситься в пространстве и времени. Туда, к грандиозному приключению.
- Приехали, - говорит Игорь. - Очнись, Вова.
- А? Да, приехали... Ну, пойдем, посмотрим, как там сегодня.
- Ты ожидаешь что-то сверх обычного? - спрашивает Леня.
- Никогда не знаешь...
Карусель - двухэтажное здание, бетонный каркас, закрытый стеклом и пластиком. Внутри стойка бара, многочисленные столики, несколько бильярдных столов и интересная конструкция в центре. Внешне напоминает фужер на тонкой ножке. К нему ведет винтовая лестница. Там - VIP зона. Сердце Карусели. Свет приглушен, преобладают холодные тона. На верху - все оформлено тематически, в зависимости от кабинки, которую выберешь.
Нам не надо наверх, можно и внизу посидеть. Народу сегодня много, но находиться хорошее место. Слева от стойки бара, в небольшой области, отгороженной занавесками.
Договариваемся с барменом. Парень сначала отказывается пускать туда, но признает в Игоре друга хозяина. Чего в России не решат личные связи?
Помимо нас в этой символически отгороженной области сидят еще две девушки, пьют, разговаривают. Мы занимаем стратегически правильный столик. За спинами стенка, вход просматривается хорошо. Девушки рассматривают нас, почти не таясь, что-то говорят, смеются. Нормально.
Официантов на первом этаже Карусели нет. Самообслуживание.
- Что будем пить? - спрашивает Игорь.
- Как у кого завтра с работой? - уточняет Леня.
Выясняем, что день более-менее разгружен.
- Тогда виски, - говорит Леня. Сам улыбается девушкам. За их столиком ни грамма смущения. Улыбка встречается одобрением. - Хотя, из диспозиции следует, что лучше сохранять здравость рассудка.
- Мы с тобой, Вован, как всегда коньяк? - спрашивает Игорь.
- Что поделаешь, консерваторы мы...
- Так, сейчас прикинем... - размышляет Леня. - Ага, все нормально. Ну, куда вы по карманам шарите. Я в бонусе, гуляем на мои.
Леонид уходит. Игорю звонят, он что-то обсуждает. Вот так у нас заведено. Вроде, говорят, дружба дружбой, а табачок - врозь... Народная мудрость почти не знает исключений. Но для нас деньги - не камень преткновения, даже не яблоко раздора. У кого есть, тот платит. И нет проблемы что-то утаить, погулять за чужой счет. Мелочно.
Возвращается Леня с двумя бутылками. За ним рюмки и бокалы несет бармен. Наверно, в знак особого расположения к Игорьку. Разливаем спиртное. Бармен приносит закуску: бутерброды, несколько маленьких пицц, лимон дольками, зачем-то сухарики и чипсы.
- Ну, друзья-буржуи, - говорю с улыбкой, поднимая бокал. - Давайте за то, что собрались.
- Ага, - подтверждает Игорь. - В разобранном состоянии пить было бы труднее.
Вдыхаю коньячные пары. Потом сразу пью. Пол бокала. Чувствую, как напиток проходит по пищеводу, расплавленным оловом стекает в желудок. Мимика соответствующая. Еще успеваю отметить покосившиеся лица друзей.
Быстро лимон. Во рту еще один катаклизм. Клин вышибают клином. Все: по телу приятное тепло, чувствую, как расслабляются мышцы. Процесс пошел...
Играет приятный, ненавящивый chill out. Коньяк отключает самую тревожную часть сознания. Мне легко и хорошо. Вокруг люди. Одна из девушек за соседним столом меня разглядывает, причем, когда смотрю на нее - прячет глаза. Я буквально утопаю в мягком диване. Леня с Игорем что-то обсуждают.
- Ну, друзья, по второй, - говорит Игорь. - Вован, ты не отключайся. Давай, выпьем, и расскажешь, что у тебя нового.
Мы пьем снова. Я заканчиваю бокал. Закусываю.
- Как наш чиновнико-препод поживает? - спрашивает Леня.
- Нормально. Как все.
- Ага, как все, - не соглашается Игорь. - Ты, Вова, объединяешь в своей сути две самые непопулярные профессии. Если бы был еще и ментом по совместительству - все, полный абзац. А так, гадостный ты, конечно, но терпеть можно.
Друзья смеются.
- Точно, был бы един в трех лицах, - добавляет Леня. - Самый непопулярный человек города.
- Так я и сейчас не звезда шоу-бизнеса.
- Так что там у тебя?
- А что у меня? Работа, студенты... Обычная рутина. Вроде, ничего интересного.
- Не скажи, - улыбается Леня. - Слухи идут, Лапоть что-то затевает. Как это говорят, Игорь?..
- Дело ясное, что дело темное...
- Да я не о том. Но так тоже сойдет. Что скажешь, Вова?
Да, любят они что-нибудь выведать и выяснять с пристрастием. Уже ритуал даже сложился.
- Так вы меня вытащили сюда, чтобы о делах поговорить? Эх, говорила мама, не дружи с ними. Я, дурак, не слушал...
- Да, брось, Вова, - говорит Игорь, изображая разочарование. - Кому нужны ваши заморочки. Не наша это область. Просто интересно. Так сказать, из первых рук.
- Не посвящает меня Лапоть в детали. Он в наперстки не играет, сами знаете. Может, что-то мутит, но без меня. Может, подключит на поздних стадиях. Или нет. Как знать?
Сказал все, чего утаивать? Если не доверять им, то не доверять никому. Привет, паранойя. Нет, мы проверены временем и делом. Сколько раз были возможности у каждого из троих сыграть в темную, кинуть друзей и остаться с большим, очень большим кушем. Но, прецедента не было. Не в деньгах смысл. И даже не в количестве...
- А что в универе? - это Леня.
- Что сказать про универ? Все нормально. Студенты учатся, ненавистники ненавидят, начальство интригует. Все как обычно.
И чего добавлять? Изменилось мое мнение о высшей школе с тех пор, как стал там работать. Не в лучшую сторону.
- А студентки как? - спрашивает Игорь, подмигивает Лене.
- А что студентки? Бог их знает... Учатся, делами занимаются, отдыхают.
Чувствую, как реальность чуть смазывается, время замедляется. Движения плавные, легкие, но вязкие. Словно воздух стал плотным, поддерживает. Хорошо и спокойно. Рядом друзья. Можно забыть обо всем, наслаждаться вечером.
- Ты забыл, Игорь, - говорит Леня. - Он у нас однолюб. Какие там студентки.
- Да, помню, помню. Уж и подразнить нельзя. Вова, с Сашкой-то у тебя все в порядке?
- Нормально. Сегодня виделись. Вам привет. Она сейчас много времени на учебу тратит.
- Это пройдет, - авторитетно заявляет Игорь. - Потом еще хлебнешь прелестей совместной жизни. Хотя, поверь словам друга, ты и сейчас что-то не особо доволен...
Время идет медленно, неспешно. Пространство Карусели становится привычным, даже родным. Мы говорим. Игорь рассказывает о последних новостях, о работе, семье. Леня курит, вставляет комментарии. Я говорю об играх. Все уместно и органично.
- А помните, как мы в детстве к Лене в деревню ездили? - вдруг спрашивает Игорь.
- Как такое забыть? Как лыжами печку топили, спали у костра, причем тебя, Игорь, всю ночь тушили, чтоб не сгорел. Одеяло ведь помнишь?
- Ага, Вован, а тебя на тележке катали. Как короля.
Я улыбаюсь, вспоминаю. Тогда мы хорошо отдыхали. Леня, когда ломал те самые лыжи для печки, угодил ногой в гвоздь. И лыжа повисла на ступне, словно только что с пробега. Ох, Игорь тогда смеялся. А наутро нога у Лени опухла так, что не мог ходить.
Зимой вагончик заносило снегом почти по крышу. Мы до красноты топили буржуйку, выпрыгивали на снег, растирались, а потом грелись у печки. В середине весны, когда оттаивал небольшой прудик на участке, мы купались. А еще прыгали с невысокой крыши, пели ночью песни под гитару у костра. Как-то раз случилось затмение, мы прокоптили на костре стеклышки, смотрели на меркнущее солнце...
- Не, ребята. А как из колодца воды набирали... - говорит Леня.
- Так тебя, Ленька, чуть в том колодце не утопили. Вода на дне, веревки нет. Помнишь, тебя туда засунули с ведром, держали за ноги.
- Да, многое было. И давно мы никуда не выбирались, - говорю я.
- Это точно. Ты еще не продал тот вагончик?
- Нет, стоит.
- Так, давайте по весне съездим, вспомним детство?
- Все за? - спрашиваю. Вижу, согласны. - Хорошо, тогда решено. Распределение обязанностей такое: Леня, как почетный хозяин территории, старожил, напомнит ко времени, Игорь официальный зампотыл, ну а я займусь организацией. Потянет?
- Потянет. Кстати, друзья, смотрите, к девушкам прибавилась еще одна...
Смотрю на соседний столик. Точно, к двум подругам присоединилась третья. Те, две, что были с начала, вводят в курс дела, украдкой кивая в нашу сторону. Улыбаются, глаза блестят. Что-то задумали...