Да, я отнюдь не ангел. “И жить торопится, и чувствовать спешит” – это обо мне. А кто спешит, тот, скажем так, часто ошибается. Человеку свойственно... К тому же, лучше сделать ошибку и пожалеть, чем не делать и жалеть, что не сделал. Для ошибок нам и дана молодость. У датчан есть поговорка: “Бери, что хочешь и плати за все”. Я заплатила не торгуясь. Стала слабее, приобрела бессонницу, чрезмерную ранимость и перманентное чувство тревоги. Но мы пережили свои молодые дожди. Кто раньше, кто позже.
Он просил прощения уже на пороге. Под занавес. Я целовала ему руки, уверяла, что все пустяки, дело житейское, и что невинен он в этой вине.
Виноватой я считала себя.
От неустанных поисков своих изъянов можно свихнуться. В груди разрастается жгучее чувство вины за то, что не сумела. У меня был шанс, а я не смогла стать для него лучшей в мире.
Раскаянные мысли о том, что надо было внимательней слушать рассказы о его делах и музыкальные произведения, исполнение которых он был намерен довести до совершенства. Другая так и делала. Садилась визави, открывала рот и упивалась каждым звуком, словно с ней говорил сам Бог. И это ужасное чувство, что раз тебе изменили, значит ты плохая. Отвратительная Гадкая Дрянь.
Когда наша сумасшедшая первая влюбленность прошла, у меня стала слишком часто “болеть голова”, я первая принялась искать эту чёртову разрекламированную “романтику” на стороне. Справедливости ради выбрала на свой вкус пассию и своему мужу в лице своей же подружки, не без оснований надеясь, что разумная эта дама своей семьей дорожит, следовательно, сумеет удержать отношения в рамках адюльтера.
Понимала, что развод при нашей с ним степени комплементарности был бы взаимно губительной глупостью, искренне считала, что ментальная измена куда опаснее и больнее тайных запретных свиданий, надеялась её избежать.
Оказывается, мстительная судьба приберегла для меня еще и такую. Свидетельство припозднилось и застало меня очень не вовремя. Он умирал. Я держала руки под его теплым затылком, на котором курчавились коротко стриженные темные волосы. Он не облысел от химии и облучения, напротив, даже давно наметившаяся прогалинка на макушке под конец покрылась мелкими частыми волосками.
Он дышал через все эти трубки и трубочки кислородного аппарата и был без сознания, как сказали эскулапы. Но Марита, трогательно молодая медсестричка, напомнила о том, что я и сама знала: слух отключается последним, и возможно, он в состоянии меня слышать. А я... мне нечего было сказать.
Только время от времени принималась смачивать специальным тампоном слизистую его рта – воду давать запретили, сказали поперхнется.
И тут он вдруг прикусил тампон зубами. Возможно, искал контакта. Мне надо было окликнуть его, позвать, рассказать еще раз, как я его люблю, как плохо мне без него будет... Но я пыталась проглотить кусок угловатой несъедобной боли, сил не хватало, поэтому молча преодолела сопротивление сжатых челюстей и закончила процедуру. Затем снова сосредоточилась на том, чтоб голова его покоилась на моих руках, она мне казалась излишне запрокинутой, а регулировать изголовье винтами – помеха, отвлечение в предстоящем ему переходе. Все остальное было уже неважно.