Два дня назад эту книгу запросто можно было найти в любом доме. В любом большом, среднем, маленьком или даже очень маленьком городке вам без труда бы удалось отыскать сколько угодно экземпляров. Конечно, ближе к центру это были переплетенные в тисненую кожу фолианты, в провинции же она представляла собой скорее кое-как сшитые листы довольно серой бумаги, но все же книга оставалась книгой, до последней запятой одной и той же повсюду.
Два или около того дня назад вам даже не пришлось бы искать ее - она была везде. В любом роскошном магазине или скромной лавке в левом верхнем углу любого прилавка вы обязательно увидели бы ее - она сразу бросалась в глаза. "Здравствуйте, - говорил вам продавец, - не изволите ли, вот, книжица? " - и его губы растягивались в профессиональной улыбке подобно двум валикам печеночного паштета на бутерброде. И любой мальчишка-разносчик держал на своем лотке парочку экземпляров этой книги.
Книга была предметом разговора всех бродяг, нищих, уличных торговок, грузчиков, равно как и почтенных граждан. Легко можно было увидеть в городском саду, как один господин спешил навстречу другому, начиная кланяться и загадочно улыбаться за дюжину шагов, и спрашивал своего визави:
- А не подскажите ли, почтеннейший, сколько в ней страниц?
- В ней ровно четыреста девяносто две страницы, считая титульный лист, - довольно отвечал второй господин, и они, раскланявшись, раcходились по домам, где первому румяная полная жена подавала вегетарианский борщ, а второму две смуглые рослые служанки - похлебку из перепелов с кнелями и дымящееся жаркое. И книга неизменно служила обоим подставкой под горячее, все четыреста девяноста две страницы, считая титульный лист.
Однако самыми признанными знатоками книги были вагоновожатые в трамваях. Они важно восседали на своих местах, возвышаясь над толпой пассажиров, и непременно держали на коленях книгу. На остановках вагоновожатые принимались листать книгу взад и вперед, выискивая еще не до конца понятые ими истины. Вагоновожатые знали ее практически наизусть, да еще могли много чего рассказать в добавление из своей богатой на разные поучительные эпизоды вагоновожатской жизни. Руки вагоновожатых были вечно в каком-то масле или мазуте, в какой-то жирной пыли, поэтому на страницах и на корешке книги оставались пятна. Любой, кто видел такие пятна, знал, что это книга вагоновожатого.
И любой мальчишка еще каких-нибудь два дня назад совсем не боялся заниматься всякими шалостями. Он спокойно садился на скамейку в городском саду и разворачивал книгу, а любой почтенный господин, проходя мимо, умилялся, и даже норовил провести рукой по русым кудряшкам старательного мальчика. А мальчишка тем временем занимался самыми что ни на есть шалостями - он во главе армии таких же, как он, мальчишек бросался из-за кустов шиповника прямо на вражеский форпост; он кричал: "Не надо гранатой, там вон сколько ящиков, не надо гранатой, мы ножиком, ножиком его зарежем!" - и две дюжины самых красивых девушек с красными лентами в волосах доставались победителю.
В любом ресторане, равно как и в любом самом мелком кабачке, где воздух вечно сизый от дыма и кухонного чада, где, кроме бродяг и студентов, вы вовсе не найдете людей, зато в изобилии напитков, два дня назад вы могли бы получить эту книгу совершенно бесплатно, и вам не пришлось бы даже обращаться к хозяйке. Вы просто нашли бы ее под ножкой качающегося столика, или подпирающей створку открытого окна, или во множестве других подобных мест.
Не говоря уже о больших дорогих гостиницах.
В больших дорогих гостиницах двумя днями раньше эта книга лежала в каждом номере у изголовья кровати на специальном маленьком столике под орех.
И только в 434 номере гостиницы ***, где недавно делали ремонт, книги не оказалось.
Там неделю назад скончался один крупный промышленник, приехавший по делам из пригорода. После пышного банкета по случаю заключения какой-то сделки он поднялся в номер, где его охватила страшная сонливость. Не успел, однако, Господин Промышленник добраться до кровати, как сонливость прошла, а взамен он почувствовал тошноту и легкое покалывание в груди, и через несколько минут, после непродолжительной агонии, скончался, измяв простыни и разбив массивную хрустальную пепельницу. Наутро горничная нашла тело, и его тут же переправили вдове, а в номер пришли плотники и маляры и сделали там ремонт.
Вся обстановка, включая ореховый столик и саму книгу, была пожертвована детскому приюту при церкви Святого Мозеса.
Ровно пять дней спустя после случившейся трагедии портье, который нес в отремонтированный номер новый экземпляр книги, встретил на лестнице горничную, и та начала выспрашивать его о подробностях смерти Господина Промышленника. По словам портье, доктор сказал, что господин скончался "от краба".
- Никогда нельзя доверять этим королевским крабам, - судачили потом горничные.
И действительно, в крабах иногда поселялась маленькая красная водоросль, клетки которой вырабатывали смертельный яд.
- И нельзя заранее знать, съедобен краб или нет, - вздыхала горничная. - Только очень смелые люди, просто безумцы, могут есть мясо королевского краба.
Хотя поговаривали, что это все не более чем красивая легенда, которой умело пользовались наследники и разные проходимцы.
Пока портье рассуждал с горничной о подробностях дела, в номер, еще пахнущий свежей краской, въехал высокий господин в сером плаще, приехавший вечерним поездом. С ним была молодая женщина, его подруга, жившая в двух кварталах от гостиницы с родителями и сыном высокого господина. Господин жил совсем в другом городе, но регулярно приезжал сюда и проводил со своей подругой несколько дней в 434 номере местной гостиницы ***, а после снова уезжал.
Вот и в этот раз он открыл дверь, которая должна была бы скрипнуть, да не скрипнула, пропустил вперед даму, вошел сам, и закрыл дверь. В этот раз она скрипнула, тоненько и протяжно, как электричка зимней ночью.
Когда же портье, наконец, дошел до номера, дверь была заперта, и из-за нее доносились такие звуки, что он почел за лучшее не стучать.
Двумя часами позже господин уже спал, вздыхая во сне и шепча какие-то непонятные тяжелые слова вроде Plumbum. Его дама некоторое время еще сидела рядом, облокотившись на спинку кровати, и слушала шум льющейся за окном воды. Ходики меж тем уже начали обратный отсчет часов, и ночь становилась все темнее от надвигающихся низких туч, а порывы влажного ветра через приоткрытую форточку надували пузырем серую паутину тюля.
Дама еще некоторое время сидела на кровати, оглядывая непривычный после ремонта номер, а потом прилегла и тоже заснула.
На маленьком столике под орех лежали только массивные серебряные серьги ручной работы.
Утром господин проснулся и разбудил даму. Через некоторое время они спустились позавтракать, а потом господин, усадив даму в желто-красный вагончик трамвая, исчез в сером переплетении дождя в направлении вокзала.
Возвратясь домой, женщина закрылась в своей комнате и не выходила до полудня. Домашние сочли это тоской по уехавшему господину, да и самим им было как-то не по себе.
Студент-медик, забежавший в кабачок переждать дождь, облокотился на угол стола, и бокал с "Кровавой Мэри" соскользнул на пол - томатный сок был удивительно похож на кровь.
Почтенный господин, проходя мимо куста шиповника в городском саду, с удивлением увидел дымящиеся развалины; в это время его румяная полная жена, изучив большое круглое пятно на полировке стола, послала сына в лавку за мастикой.
В лавке продавец размышлял, что бы такое поставить в верхний левый угол прилавка, а мальчишка разносчик раздумывал, отчего это его лоток сегодня на удивление легкий.
Все это случилось два дня назад. С тех пор в городе невозможно стало найти книгу. И в других городах - тоже. Сейчас уже даже никто не знает, а о чем, собственно, была эта книга, и даже самые почтенные граждане не припомнят, сколько в ней было страниц.
И вот что интересно - из трамваев исчезли все прежние вагоновожатые.
Смутное чувство потери ощутил мир - оно было похоже на легкое дыхание сквозняка в тихий солнечный день.