***
Не жалко двуногих.
Кому их возня важна?..
М. Щербаков
Два дня назад эту книгу запросто можно было найти в любом доме. В
любом большом, среднем, маленьком или даже очень маленьком городке вам без
труда бы удалось отыскать сколько угодно экземпляров. Конечно, ближе к
центру это были переплетенные в тисненую кожу фолианты, в провинции же
она представляла собой скорее кое-как сшитые листы довольно серой бумаги, но
все же книга оставалась книгой, до последней запятой одной и той же повсюду.
Два или около того дня назад вам даже не пришлось бы искать ее - она
была везде. В любом роскошном магазине или скромной лавке в левом верхнем
углу любого прилавка вы обязательно увидели бы ее - она сразу бросалась в
глаза. "Здравствуйте, - говорил вам продавец, - не изволите ли, вот, книжица? "
- и его губы растягивались в профессиональной улыбке подобно двум валикам
печеночного паштета со сливочным маслом на бутерброде. И любой мальчишка-
разносчик держал на своем лотке парочку экземпляров этой книги.
Книга была предметом разговора всех бродяг, нищих, уличных торговок,
грузчиков, равно как и почтенных граждан. Легко можно было увидеть в
городском саду, как один почтенный господин спешил на встречу другому,
начиная кланяться и загадочно улыбаться за дюжину шагов, и спрашивал своего
vis-a-vis:
- А не подскажите ли, почтеннейший, сколько в ней страниц?
- В ней ровно четыреста девяносто две страницы, считая титульный
лист, - довольно отвечал второй господин, и они, раскланявшись, раcходились
по домам, где первому румяная полная жена подавала вегетарианский борщ, а
второму две смуглые рослые служанки - похлебку из перепелов с кнелями и
дымящееся жаркое. И книга неизменно служила обоим подставкой под горячее,
все четыреста девяноста две страницы, считая титульный лист.
Однако самыми признанными знатоками книги были вагоновожатые в
трамваях. Они важно восседали на своем месте, возвышаясь на толпой
пассажиров, и непременно держали на коленях книгу. На остановках
вагоновожатые принимались листать книгу взад и вперед, выискивая, вероятно,
еще не до конца понятые ими истины. Вагоновожатые знали ее практически
наизусть, да еще могли много чего рассказать в добавление из своей богатой на
разные поучительные эпизоды вагоновожатской жизни. Руки вагоновожатых
были вечно в машинном каком-то масле или мазуте, в какой-то жирной пыли, и
поэтому на страницах и на корешке книги оставались разные пятна. Любой, кто
видел пятна на страницах книги, знал, что это книга вагоновожатого.
И любой мальчишка еще каких-нибудь два дня назад совсем не боялся
заниматься всякими шалостями. Он спокойно садился на скамейку в городском
саду и разворачивал книгу. И любой почтенный господин, проходя мимо,
умилялся, и даже норовил провести рукой по русым кудряшкам старательного
мальчика. А мальчишка тем временем занимался самыми что ни на есть
шалостями - он во главе армии таких же, как он, мальчишек бросался из-за
кустов шиповника прямо на вражеский форпост; он кричал: "Не надо гранатой,
там вон сколько ящиков, не надо гранатой, мы ножиком, ножиком его зарежем!"
- и две дюжины самых красивых девушек с красными лентами в волосах
доставались победителю.
В любом ресторане, равно как и в любом самом мелком кабачке, где
воздух вечно сизый от дыма и кухонного чада, где, кроме бродяг и студентов, вы
вовсе не найдете людей, зато в изобилии напитков, два дня назад вы могли бы
получить эту книгу совершенно бесплатно, и вам не пришлось бы даже
обращаться к хозяйке. Вы просто нашли бы ее под ножкой качающегося столика,
или подпирающей створку открытого окна, или во множестве других подобных
мест.
Не говоря уже о больших дорогих гостиницах.
В больших дорогих гостиницах двумя днями раньше эта книга лежала в
каждом номере у изголовья кровати на специальном маленьком столике под
орех.
И только в 434 номере гостиницы ***, где недавно делали ремонт, книги
не оказалось.
Там неделю назад скончался один крупный промышленник, приехавший
по делам из пригорода. После пышного банкета по случаю заключения какой-то
сделки он поднялся в номер, где его охватила страшная сонливость. Не успел,
однако, Господин Промышленник добраться до кровати, как сонливость прошла,
а взамен он почувствовал тошноту и легкое покалывание в груди, и через
несколько минут, после непродолжительной агонии, скончался, измяв простыни
и разбив массивную хрустальную пепельницу. На утро горничная нашла тело, и
его тут же переправили вдове, а в номер пришли плотники и маляры и сделали
там ремонт.
Вся обстановка, включая ореховый столик и саму книгу, была
пожертвована детскому приюту при церкви Святого Мозеса.
Ровно пять дней спустя после случившейся трагедии портье, который нес
в отремонтированный номер новый экземпляр книги, встретил на лестнице
горничную, и та начала выспрашивать его о подробностях смерти Господина
Промышленника. По словам портье, доктор сказал, что господин скончался от
краба.
- Никогда нельзя доверять этим королевским крабам, - судачили потом
горничные.
И действительно, в крабах иногда поселялась маленькая красная
водоросль, клетки которой вырабатывали смертельный яд.
- И нельзя заранее знать, съедобен краб или нет, - вздыхала горничная. -
Только очень смелые люди, просто безумцы, могут есть мясо королевского
краба.
Хотя поговаривали, что это все не более чем красивая легенда, которой
умело пользовались наследники и разные проходимцы.
Пока портье рассуждал с горничной о подробностях дела, в номер, еще
пахнущий свежей краской, въехал высокий господин в сером плаще,
приехавший вечерним поездом. С ним была молодая женщина, его подруга,
жившая в двух кварталах от гостиницы с родителями и сыном высокого
господина. Господин жил совсем в другом городе, но более или менее регулярно
приезжал сюда, и проводил со своей подругой несколько дней в 434 номере
местной гостиницы ***, а после снова уезжал.
Вот и в этот раз он открыл дверь, которая должна была бы скрипнуть, да
не скрипнула, пропустил вперед даму, вошел сам, и закрыл дверь. В этот раз она
скрипнула, тоненько и протяжно, как электричка зимней ночью.
Когда же портье, наконец, дошел до номера, дверь была заперта, и из-за
нее доносились такие звуки, что он почел за лучшее не стучать.
Двумя часами позже господин уже спал, вздыхая во сне и шепча какие-то
непонятные тяжелые слова вроде Plumbum. Его дама некоторое время еще
сидела рядом, облокотившись на спинку кровати, и слушала шум льющейся за
окном воды. Ходики меж тем уже начали обратный отсчет часов, и ночь
становилась все темнее от надвигающихся низких туч, а порывы влажного ветра
через приоткрытую форточку надували пузырем серую паутину тюля.
Дама еще некоторое время сидела, оглядывая непривычный после
ремонта номер, а потом прилегла рядом и тоже заснула.
На маленьком столике под орех лежали только массивные серебряные
серьги ручной работы.
Утром господин проснулся и разбудил даму. Через некоторое время они
спустились позавтракать, а потом господин, усадив даму в желто-красный
вагончик трамвая, исчез в сером переплетении дождя в направлении вокзала.
Возвратясь домой, женщина закрылась в своей комнате и не выходила до
полудня. Домашние сочли это тоской по уехавшему господину, да и самим им
было как-то не по себе.
Студент-медик, забежавший в кабачок переждать дождь, облокотился на
угол стола, и бокал с "Кровавой Мэри" соскользнул на пол - томатный сок был
удивительно похож на кровь.
Почтенный господин, проходя мимо куста шиповника в городском саду, с
удивлением увидел дымящиеся развалины; в это время его румяная полная
жена, изучив большое круглое пятно на полировке стола, послала сына в лавку
за мастикой.
В лавке продавец размышлял, что бы такое поставить в верхний левый
угол прилавка, а мальчишка разносчик раздумывал, отчего это его лоток сегодня
на удивление легкий.
Все это случилось два дня назад. С тех пор в городе невозможно стало
найти книгу. И в других городах - тоже. Сейчас уже даже никто не знает, а о
чем, собственно, была эта книга, и даже самые почтенные граждане не
припомнят, сколько в ней было страниц.
И вот что интересно - из трамваев исчезли все прежние вагоновожатые.
Смутное чувство потери ощутил мир - оно было похоже на легкое
дыхание сквозняка в тихий солнечный день.