Старый состав грохотал и заваливался на рельсах, пыхтели и скрежетали на стыках и поворотах разбитые еще лет двадцать назад амортизаторы. Ночной холод, сквозящий из-под окна, извивался в волосах, скользил по шее, полз под футболку. Разлепляя веки и затыкая хлипкой подушкой это течение холода от стены к его полке, Антон в свете тусклой лампочки заметил, как больной испариной стекает по грязно-желтому пластику рамы конденсат. Даже ночью неистребимо пахло прогретой резиной и щекотали нос мелкие волокна от застиранных простыней и наволочек.
За окном мелькнули фонари, полустертая табличка "Заб...во", два или три одинаковых, длинных, как бараки, одноэтажных дощатых здания с бельем на веревках у крыльца. Поезд проскочил станцию без остановки, на пару минут попав в зону действия мобильной сети, и снова нырнул в болотистую глушь и дичь, из которой торчали в неверном северном предутреннем свете взъерошенные кусты и пересохшие остовы тощих деревьев.
Телефон зажужжал в кармане брюк, успев принять какой-то сигнал. Минут десять еще - а может и пару часов - Антон лежал, скрючившись у стены, то собираясь протянуть руку к карману, то теряясь в видениях из экспедиции. Камень из Зоны Контакта лежал сейчас как раз над ним, глубоко в сумке на багажной полке, и отчетливо пульсировал, отдавая в теле волнами жара и нарастающей тревоги.
Солнце нагрело вагон и заставило проснуться. Пассажиров вокруг не было (наверное все-таки его глубоко унесло в сон, и он пропустил большую станцию). Вспомнил о телефоне, открыл входящие. Родное имя среди СМС (она же их терпеть не может...) вызвало почему-то не радость и нежность, а пронзило страхом. Нажал и прочитал: "...чти никакой. Надеюсь получишь. Мы в подвале у В. Был обстрел. Ракеты. Мира не бу..." Убогий старый вид сообщений, когда сеть дробит их на куски. Дошло бы целиком, задержись поезд чуть дольше ночью в просвете между болотами и кустами. Камень над головой пульсировал еще сильнее, издавая почти слышимый инфразвук. Антон набирал и набирал ее номер, потом пытался дозвониться брату, родителям, в Институт... Поезд пролетал станции все чаще, не снижая скорости; дома, антенны, вышки обступали его и разбегались, но сети не было. Антон спустился с полки и дрожа, хватаясь за перегородки, прошелся по вагону. Шипел еле слышно титан. С полок торчали свернутые кривыми рулонами матрасы, свисали простыни, одиноко торчали в углах мятые подушки. Купе проводника было заперто изнутри.
Округлые белокаменные формы вокзала выплыли перед окном, отражая непривычно яркое солнце. На платформе курили и смеялись мужчины, дети тянули мам за руки, собаки и голуби бродили в ожидании вокруг лотков с пирожками. Поезд, шипя и страдая, дотянул до конца платформы и, дрогнув, встал. Из соседних вагонов, щурясь на солнце и вглядываясь в толпу, выползали люди с баулами и рюкзаками, стучали по откидным ступенькам колесики чемоданов. Люди обнимались и толкались к выходу из вокзала. Он вылез из своего вагона один. Сумка с пульсирующим камнем заметно отяжелела, ему пришлось напрячься, чтобы закинуть ее на плечо. Странно: ни военных, ни ограждений. И вся эта толпа... Пробиваясь против течения, мелькнул у фонарного столба голубой сарафан, ореховые глаза распахнуты, руки машут, рот с ямочками на щеках то кричит что-то, то смеется... Он вдруг услышал:
- Анто-о-ха-а!! Я тууут! Эээй!
- Ксееень-каааа!! - заревел он перекошеным ртом, добрался до нее в три прыжка, сгреб в охапку, сжимал все крепче. Сумка с камнем, не выдержав такого рывка в пространстве, несколько раз метнулась с плеча и с размаху хлестнула его по спине, пока не успокоилась.
- Ксю-уу, - шептал он, - ты здесь, как, все хорошо уже? Где все наши? Надо же... скорее... вдруг снова... Почему военных нет? Техника, ПВО...
Она растерянно трогала его, пыталась остановить, что-то сказать:
- Ты о чем?.. Какие... военные?.. Договор подписали месяц назад... Зачем ПВО... Я до тебя два дня дозвониться не могла, весь твой Институт подняла, они связались с вашими сотрудниками там - сказали, ты выехал, назвали поезд... Ты все время был не в сети... Тебя же ждут, там уже комиссия, анализаторы же привезли...
* * *
- Да пойми ты, Колычев, экспедицию свернули тридцать первого. Июля. Подожди, дай скажу. Слишком сильные вибрации, решили пока не вторгаться глубже, понаблюдать со стороны. А пока они там думали, меня с осколком по-тихому сюда. Пока его не отобрали. Но суть-то не в этом. Первого - ПЕРВОГО АВГУСТА - я сел в поезд. Ночью от Ксюхи этот кусок эсэмэски...
- А сегодня десятое. Июля... И анализаторы все с ума сходят...
- Сходят. Каждый раз сильнее.
- В смысле - каждый раз?
- Вот я же тебе и пытаюсь!.. Ты думаешь, осколок когда исследовать начали?
- Се...годня... Я пришел, он с утра в лаборатории. Я еще и не понял, когда ты его привез... Метеорит же только вчера упал, как ты успел...
- Привез, привез. Только три недели назад. То есть вперед. Когда я приехал, было тридцатое. Камень проваливается в прошлое. И я вместе с ним. А с остальным миром - я не знаю, что. Потому что я помню всё до этой ночи с Ксюхиной эсэмэской. А вы все там еще не были! А вдруг - будете? И тогда, ты пойми самое главное, хрен с ним с этим временнЫм магнитом, или что оно там такое, - самое главное, что в ночь на второе августа город накроют ракеты! Договор они подписали! Да эти... болт они клали на договор! Надо всем срочно с этим делать что-то, но я уже третью, бл.., неделю вспять рассказываю это и тебе, и Ксюхе, и всем, но что у меня за доказательства? Кусок оборванной эсэмэски?! И мало ли, какое там в телефоне число, может там настройки сбились! И я НЕ ЗНАЮ, вспомните вы об этом завтра или нет... Магнита-то этого чертова завтра тут не будет! Мы тут с нашими анализаторами... Ты же видел, как он пульсирует.
Антон вдруг замер. Задрожал, поднял бешеные, невидящие глаза на Колычева и прошептал серыми губами: "Метеорит упал вчера. Он не может проваливаться дальше. Они соединятся. Завтра - вчера - всё... Колычев... Если будете живы - ТУДА нельзя. Война - это еще мелочи... Не трогайте метеорит..." - и, вышибая плечом двери, рванул из лаборатории.
* * *
Город пронизал гул. Низкий, почти на инфразвуке. Гул пульсировал, растрескивая стекла и чашки. Кошки, шипя, забивались под кровати, собаки скулили и скалились. Теряя разум, люди выбегали из домов и метались, врезаясь в стены и деревья, сжимая уши. Антон, не слыша себя, только крепче и крепче сжимал Ксенькины руки, не давая им потерять смятую записку. Звук нарастал, вибрировал чаще и становился всё выше. Антон попытался заглянуть ей в глаза - и потерял сознание.
Очнулся он от настойчивой вибрации телефона. С того конца сквозь треск и низкий пульсирующий гул прорвался голос Колычева:
- Антоха! Запомни этот день! Про тридцать первое июля две тыщи тридцать седьмого будут в учебниках писать! Эх жаль, ты сейчас не здесь. Мы его пробурили! Тут что-то невероятное. Приборы шкалят! Это такой магнитный потенциал, про нефть и газ можно вообще забыть! Тут на полпланеты энергии хватит! Антоха, у наших гениальная идея - распилить его пополам и оценить усиление потенциала при разведении половин! Я не знаю, признает ли это международная комиссия, но если эти половины поместить на экваторе... - голос оборвался, Антон слышал только мерзкий низкочастотный гул.
- Алик! Колычев! Ты слышишь! Не трогайте! Пожалуйста, вспомни осколок! Колычев!..
Звук из телефона пропал совсем. Антон снова и снова пробовал набрать номер, но в ответ пробивался только слабый треск.