Аннотация: В тот же вечер, в семнадцать ноль три по местному времени....
1. Проект "Скупердяй Изя"
Скупердяй Изя умер от ужаса. Ему показалось, что он потерял у трамвае три рубля и расчёску.
Потом скупердяй Изя ожил. Его вернула к жизни истинная радость. Расчёска нашлась, и не одна. Три рубля вернулись, да ещё с родственниками. Жизнь налаживалась прямо на глазах.
То, что нашлось вместе с расчёской, было похоже на маленькую юлу без ручки сверху. Скупердяй Изя схватил это обеими руками и спрятал далеко-далеко в сумку с навесным замком.
Родственники трёх рублей были многочисленны и отзывались на пароль "тыща".
Скупердяй Изя млел изнутри.
А тут вдруг ему юла без ручки и говорит:
- Изя, вы хотите ещё более?...
- Да! - заорал Изя не задумываясь.
А что тут задумываться, когда жизнь налаживается?
А юла без ручки завертелась сама собой, и, взревевши неведомым крикливым птицем, немножко взорвалась.
Когда Скупердяй Изя опять пришёл в себя, на него сверху равномерным дождём сыпались деньги.
Скупердяй Изя мгновенно определил, что это родственники трёшки, но все, как один, крупнее.
- Тыщи!- осознал скупердяй Изя, и умер окончательно.
Юла без ручки укоризненно погудела над трупом, и констатировала грустным голосом профессионального резонёра:
- Первый! Первый! Проект "Скупердяй Изя", исполнитель А789ло9/ХХ, результат положительный. Пост сдал!
- Пост принял... - Ответил с небес голос Б-га.
Так что, если на земле стало одним скупердяем Изей меньше, то на небесах - одной освобождённой от скупердяйства душой - больше.
В тот же вечер, в семнадцать ноль три по местному времени, расчёску и три рубля потеряла некая Мария Соломоновна, тоже, кстати, дама весьма прижимистая...
Но это уже другая история, которая - смею вас заверить! - может кончиться совсем не так оптимистично.
В том смысле, что некоторые скупердяи бессмертны.
Бесполезно, знаете ли!
Сколько ты им ни подсовывай для вечных потерь три рубля и расчёску.
(26 сентября 2002 года)
2. Их благородие и дурак Маргулис.
Это ещё мой дедушка рассказывал.
Майсес.
Картинка из жизни, так сказать.
У них в полку, видите ли, служил дурак Маргулис. Редкого типа дурак: потому как дурак вдохновенный и безостановочный.
По призванию дурак.
И был у дурака Маргулиса командир, их благородие господин подпоручик барон Иван Карлович фон Фогелькопф.
Настоящий. Всё как надо! - с моноклем и стеком, сноб служака и немец в одном лице.
А дурак Маргулис его фамилию перевёл.
Прямо перед строем, так сказать.
- Птичья голова! - Громко сказал дурак Маргулис, когда командир полка полковник Юрьев-Суренджинский барона к службе представлял.
- Птичья голова1 - повторил дурак Маргулис уже потише, обращаясь к стоящим рядом таким же вольнопёрам, как и он.
Объяснить, значит, хотел.
В смысле, с немецкого перевести.
Полковник Юрьев-Суренджинский на ухо был туговат по причине многочисленных ранений и возраста. Поэтому он перевода дурака Маргулиса не услыхал. А вот у их благородия господина подпоручика слух а-атлично позволял дурака Маргулиса опознать и выделить на всю последующую службу.
Их благородие господин барон дурака Маргулиса возненавидели и гнобили всячески при любом на то случае.
Гауптвахтой и нарядами. Муштрой и лишением отпусков.
Всем, чем могли.
Однако, руки не подняли, и даже свиньёй не назвали ни разу.
Такой уж имели характер, плюс врожденную аристократическую брезгливость.
Но речь не об этом.
Речь, знаете, о гораздо позже, когда господин барон были уже не подпоручик, а полковник, а дурак Маргулис не просто дурак Маргулис, а чрезвычайный и полномочный комиссар по делам бывших белых офицеров при ЧК Украины.
Ой-ей-ей! До каких же высот залетел, теперь уже, извините, не просто дурак, а чрезвычайный и полномочный дурак Маргулис. Залетел, и при встрече в персональном кабинете с их благородием, закричал:
- Птичья голова! - показав при этом на их позеленевшее то ли от страха, то ли от злобы благородие трём сидящим у стола таким же, как и он сам, полномочным и чрезвычайным чекистам.
После чего стал пояснять, тыкая длинным кривым пальцем.
- Потому что Фогелькопф! Фамилия у него - Фогелькопф, вы же понимаете! - Фогелькопф - "Птичья Голова"...
Нужно сказать, что остальные чекисты фамилию барона из бумаг знали, но вступать в излишние контакты с дураком Маргулисом было чревато, и поэтому популярное объяснение того, кто же это перед ними сидит, благоразумно пропустили как бы мимо ушей.
Но дурак Маргулис не унимался.
- Фогель по-немецки это птица. А копф - голова!.. - Продолжал дурак Маргулис, махая руками. - Значит, Фогелькопф вместе оно и будет "Птичья голова"!...
Увлекшись, дурак Маргулис выскочил из-за стола, оббежал этот стол, и стал тыкать пальцем практически уже в самое лицо барона.
- Фогелькопф!... Голова и птица!... По-немецки!... - Орал дурак Маргулис, и палец его всё ближе подбирался к лицу их благородия.
И тут их благородие не выдержал.
И тут их благородие, жутко взвыв, откусил палец дурака Маргулиса.
Я уже говорил, что палец у дурака Маргулиса был длинный.
Так вот: их благородие откусил палец весь, до ладони, с одного раза.
Умнее от этого дурак Маргулис не стал.
Впрочем, и господина барона фон Фогелькопфа уже ничего не смогло спасти от революционного расстрела.
Советская власть откусанных пальцев не прощала никому...
Я часто вспоминаю дедушку.
Он очень меня любил.
Бесконечно одаривал самыми чудесными игрушками, кормил шоколадными конфетами и много-много рассказывал о всех войнах и революциях сразу.
При этом взгляд его блуждал где-то далеко, в таких краях, куда можно попасть взглядом только после восьмидесяти лет ой какой не простой жизни.
Он смотрел в эту неведомую даль, и осторожно гладил меня по голове четырёхпалой рукой.
(27 сентября 2002 года)
3. Соковыжималка.
Кафман и Гросман пошли покупать соковыжималку.
Кафман был старше, но Гросман мудрее.
Кафман имел деньги, а Гросман - обдуманный план.
Кафман чётко знал, что они хотят сока, а Гросман обосновал экономичность и витаминизацию.
На углу Пушкина и Октября Кафман и Гросман встретили мадам Полосухер. Мадам Полосухер выгуливала левретку, и курила пахучую самокрутку из лечебных тибетских трав. Глаза мадам Полосухер вращались. Левретка нарезала круги по несвежей траве газона, визгливо лая и периодически подпрыгивая.
- Здравствуйте. - Сказали Кафман и Гросман.
- Здравствую. - Ответила мадам Полосухер и оба её вращающихся глаза стали медленно фокусироваться на Кафмане и Гросмане. По мере фокусировке глаза останавливались и меняли цвет с черного на жёлтый.
Кафман и Гросман торопливо ускользнули из-под жутких глаз мадам Полосухер.
При этом Кафман наступил на левретку, а Гросман закашлялся от едкого дыма тибетских трав самокрутки.
Левретка цапнула Кафмана, от чего Кафман побежал, предварительно стряхнув левретку со штанины ладонью.
Гросман замешкался, поплыв с дымом тибетской самокрутки, и немного отстал от убегающего Кафмана.
Но не на долго.
Острый инстинкт дружбы с Кафманом погнал его следом.
Ни деньги, ни идея при этом не пострадали.
Всё успокоилось, и Кафман с Гросманом пошли дальше покупать соковыжималку.
На пути им встретился дедушка Шпиль, который незамедлительно захотел им рассказать свои собственные воспоминания о Сотворении.
Когда-то дедушка Шпиль мог это делать, и вспоминал с удовольствием.
Но Кафман с Гросманом перескочили на другой тротуар, чуть было не попав при этом под иностранную машину с не тем рулём.
За не тем рулём сидел Пищик, и ругался международными словами.
Кафман и Гросман извинились перед Пищиком, но Пищик извинений не принял, а лишь перешёл со слов международных на слова местные.
Это было уже обидно, и Кафман с Гросманом гордо ушли, предварительно объяснив Пищику, что Пищик поц и шлимазл.
Кафман при этом утверждал, что Пищик поц, а Гросман констатировал, что Пищик шлимазл. Но ссориться Кафман с Гросманом не стали, и согласились на том, что поцем и шлимазлом Пищик может быть одновременно.
Тут замешкавшихся Кацмана и Гросмана всё-таки нагнал дедушка Шпиль.
Дедушка Шпиль схватил Кафмана и Гросмана за рукава и начал:
- Софа Робеспьепер с набережной это была такая ципа, но это был цорес в юбке и халакост в семье...
Кафман с Гросманом вырвались, и побежали.
Их звала соковыжималка.
Дедушка Шпиль ещё кричал вслед:
- ...Прямо на парапете, ой вей, и только волны били о волнорез, а я всё слизывал, слизывал солёных брызг с правой и левой грудей по очереди!..
Но Кафман с Гросманом уже были недосягаемы.
Только поц и шлимазл Пищик остался сидеть с не тем рулём в руках.
Тогда дедушка Шпиль засунул голову в окно машины к Пищику и осведомился:
- А Рая Иоселевич, которая сестра Додика Шивхина с Первомайской?.. Вы, Пищик, можете себе представить, как мы со всеми её сто тремя килограммами плюс моих пятьдесят два сверкнули глазами внутри "Запорожца", где ещё кроме этого ехала вся семья Уманских на дачу?..
Пищик дал газу. Голова дедушки Шпиля вскользнула из окна, только успев крикнуть напоследок:
- Два раза, Пищик! Два раза! ...Я там у вас оставил свои очки!..
Очки уехали.
Кафман с Гросманом были уже за углом, на улице Фрунзе, где, собственно, и собирались купить соковыжималку в магазине "Быт и свет".
Хозяин "Быта и света" имел фамилию Похренян, но был отнюдь не армянин.
Скорее даже наоборот.
Причём с первого взгляда.
Кафман и Гросман вошли в "Быт и свет", причём Кафман неуклюже хлопнул дверью, а Гросман сразу же налетел на прогуливающегося по торговому залу Похреняна.
А Гросман кинулся поднимать присевшего Похреняна со словами:
- Здравствуйте, здравствуйте! Как идёт торговля?..
Похренян торговал уже двадцать лет. Он начинал в палатке овощей и корнеплодов,, где за два месяца наскрёб свой первый миллион.
При этом за все двадцать лет ни разу не сидел.
Умный человек, что тут говорить.
И, как умный человек, Похренян с первого взгляда понял, зачем эти двое у него в магазине.
- Соковыжималка "Эдит Пиаф", вот что вам надо! - закричал Похренян, вырываясь из поднимающих его рук Гросмана.
- Французская? - хором спросили Кафман и Гросман.
- Да что вы! - возмутился Похренян, убегая к прилавку. - Чистый "Мулимекс"!
- Покажите... - ниспадая на шепот сказали Кафман и Гросман.
Похренян показал.
Спустя пять минут соковыжималка была куплена.
Коробку несли осторожно, как новорожденного.
На лицах Кафмана и Гросмана сияла радость великого приобщения к чему-то истинно светлому и большому.
Прямо у "Света и быта" им встретился Святополк Блюмер, дирижер из филармонии, и мрачно осведомился:
- Гарантийный талон вы у этого прохиндея сами заполняли, или он схимичил?
Кафман и Гросман отмахнулись свободными руками.
Они давно знали, что дирижёр Святополк Блюмер завистливый и склочный засранец, каких свет не видывал со времён всемирного потопа, потому что, по слухам, именно таких вот нехороших людей и решил истребить Всевышний, смыв одним мощным потоком города Садом и Гоморру.
(27 сентября 2002 года)
4. Шерше ля фам.
Следователь Лев Ильич Рохлин ходил по месту преступления.
Вид у него был сразу на три буквы "У".
Унылый, усталый и утраханный.
- Надо искать женщину... - сам себе сказал Лев Ильич, и ещё раз внимательнейшим образом осмотрелся.
Улик было предостаточно.
Во-первых, неиспользованный "Тампекс", во-вторых, использованная губная помада, в-третьих, рванные в самых неожиданных местах колготки девятого размера.
Были ещё опомаженные со стороны фильтра окурки сигарет "Вок", и двенадцать мятых фантиков от конфет "Мышка норушка".
- Да... - повторил Лев Ильич, вздыхая, - надо искать женщину.
К Рохлину подошёл судмедэксперт Арбат Халилович Рахинбулаев.
- Ну, что у тебя. Лёва? - спросил Арбат Халилович.
- А... - Рохлин безнадёжно махнул рукой. - Надо искать женщину.
Они помолчали.
- А что у вас? - спросил своим на три буквы "У" голосом Лев Ильич.
Рахинбулаев хмыкнул.
- Слюна, группа крови, резанная рана в пятом подреберье. Нож типа "Де люкс фарши" фирмы "Лекок", лезвие стандартное. А вообще - ты прав! Нужно искать женщину: шибко легко пёрышком пошалили, не по мужски...
Сказав всё это Арбат Халилович ушёл в УАЗик, а следователь Рохлин стал почти автоматически писать в блокнот: "Нужно искать женщину... Нужно искать женщину... Нужно искать..."
Из УАЗика вылез огромный капитан Мульныченко, участковый, в чьих дворах всё и произошло.
Мульныченко и Рохлин одновременно двинулись к гаражам, но по дороге Рохлин свернул к скамеечке, а капитан перешагнул через натянутый шпагатик и протиснулся собственно за гаражи.
Уже оттуда капитан пробасил:
- Шо скажете, Лёв Ильыч?
- Надо искать женщину...- в очередной раз сказал Рохлин.
Мульныченко же рявкнул из-за гаражей:
- Да твою же дивизию! В говно вляпался...
После чего добавил, уже совсем зло:
- Ну так ищыте, раз надо, женщыну вы эту, Лёв Ильыч, ищыте, за ради Бога, только скорее: у меня и так на участке двенадцать бытовух и сорок две кражи за десятидневку!...
Рохлин опять вздохнул, и, решительно достав сотовый телефон, набрал номер прокурора района Селивёрстова.
- Что у тебя там? - спросил Селивёрстов голосом решительным и жёстким.
- Надо женщину искать, Пал Палыч! - ответил Рохлин.
Прокурор недовольно хмыкнул
- Всякий раз у тебя одна бодяга: медленно работаешь! И, кстати, по делу Абрамяна с Лысым и Бегемотом - санкции не дам!
- Как же так? - Лев Ильич опять запал в состояние трёх "У". - Я же докладывал...
- А вот так! - Селивёрстов выматерился. - Улик у тебя на них не хрена! Всё, жду завтра к десяти со всей выкладкой... Бывай здоров, не кашляй.
И прокурор бросил трубку.
- Да! - Рохлин совсем расстроился. - Так вот оно всегда...
Потом закурил, и подумал: "Надо искать женщину..."
- Куда поедем, Лев Ильич? - спросил из окна УАЗика шофёр Петя.
- Домой... - вяло сказал Рохлин.
И они поехали домой.
Открыв дверь, Лев Ильич зажёг в прихожей свет, снял куртку, расшнуровал ботинки, и, пройдя на кухню, щёлкнул клавишей чайника.
Чайник загудел, набирая тепло, а Рохлин поплёлся в ванную, где первым делом снял носки и поспешно сунул их в стиральную машину.
Квартира была полна тишиной.
- Надо искать женщину! - подумал Лев Ильич.
И в этот момент на кухне закипел чайник.
(27 сентября 2002 года)
5. Покидая свои мастерские.
Если закрыть все окна в комнате, то останется одна духота. А если задёрнуть шторы, то даже лучика света уже не будет. И я останусь среди своей пыли, один на один со своей темнотой.
С именем - Барух а Шем.
Так и не называемым уже столько лет, так и не названным ни разу, в этих мастерских, откуда ушло всё, кроме пыли.
Арик сказал: "Мы всё делаем для Него".
Миша налил совсем по чуть-чуть, что Мише не свойственно, и засмеялся, чего не бывало уже лет десять: "Это Он делает в нас..."
И не выпил, чего я вообще ни разу не помню с Мишей.
А я, тот самый я, который их всех собрал, чтобы поговорить, - только молчал, потому что слова во мне лежали камнями, и не было силы поднять даже самый маленький из этих камней.
А ещё я молчал потому, что не хотел кидать камни в тех. кто был за столом вместе со мной.
Арик сказал: "Если Слово повторяется не устами, но картинкой, - разве здесь можно не сойти с ума?.."
Миша мял сигарету, и морщины рисовали по его лицу спирали и квадраты ивритских букв.
"Мы сходим с ковчега ума на новые земли, посылая вперёд ворона и голубя, чтобы сплясать потом перед детьми танец позора..." - сказал Миша, и на лбу его складки сложились в Алеф, и я подумал: "Вот Миша - у него на лбу Алеф, Алеф силы и Алеф власти, но как он слаб сегодня! Как он слаб..."
И в глазах у меня встали слёзы, но что такое слёзы не заплакавшего в мире плачущих? И я не смог уронить слезы, я лишь всхлипнул, не выпустив наружу солёного семени своих глаз, в который раз уже испугавшись: нельзя плакать! От слёз родится народ, имя которому Ныть и Слёзать, и будут они висеть на руках твоих, мешая махать в разговоре, пока ты не умрёшь от переизбытка слов изнутри...Я и так уже полон камней: Ныть и Слёзать станут строить из них стены жилищ, возводить стропила, и класть крыши на камни слов, что ныне уже скопились во мне.
Миша сказал: "Блаженны уходящие, ибо они решились!.."
Арик сказал: "Что у меня с лицом, Боже, что у меня с лицом?.."
Он ещё не знал, что теперь у него вовсе нет никакого лица.
Как и у меня.
Кто-то уже собрал наши лица, как собирал их Моисей, дабы вывести из египетского плена.
"Понять бы ещё, в чём этот наш египетский плен..." - подумал я.
Арик потёр руками лицо, как, наверное, Алладин тёр лампу, в надежде, что явится исполнитель желаний. "Я раб этой лампы!" - скажет он, и останется только одно последнее усилие - называть свои самые сокровенные, самые главные желания, на счёт "ТРИ", да ещё постараться, чтобы у них не было конца.
"А разве может быть счёт до "трёх" бесконечным?.." - хотел спросить я, но камни не поддались ни на миллиметр. Только тяжесть стала сильнее. Только голос сорвался.
"Я раб этой лампы!" - и что такого? У каждого на земле своя лампа.
"Я раб этой лампы!" - Ну и будь счастлив! Ты знаешь точно, что делать!
Но я не хочу!
Тогда скажи, чего именно не хочешь ты?
Я не хочу больше случайной власти надо мной тех, кому я - всего лишь исполнитель желаний.
Тогда - плачь! А если не сможешь, то смейся: есть и другие - смешные роли: выбирай, и подпевай уже совсем громко той песне, которая совпадёт с твоим инструментом внутри!..
"Я мотылёк этой лампы, я раб этого света, я, и только я один, без тебя, случайное лицо моих возможностей, случайный хозяин моей бесконечности власти над желаниями, исполнять которые, поверь, не сложнее самого счёта от единицы до трёх, три коротеньких шага: я, мне, моё! - и всё опять сначала..."
"А Я - принц своих земель, но раб своего своеволья! Ах, как мне хочется петь! И я пою, что хочу, а иначе кто-то будет говорить мне - пой, как этого хочу я! И будет считать до трёх (почему то они все угрожают мне счётом до трёх!) И при счёте три совпадут фазы луны, и при счёте три Отец, Сын и Дух обретут место в толпе, и при счёте три желания станут явью, чтобы уже навсегда превратить принца в раба..."
"Что это за свет там вдалеке?" - "Это Вавилон, лампа блуда..."
Опять не та дорога. Опять не те ответы. Пророк ушёл, и мне, как народу, стало страшно.
Арик сказал мне: "У тебя глаза убежали вверх и вниз одновременно..."
Миша сказал мне: "О чём можно думать с такими глазами?.."
Мне удалось выкатить камень, и я сказал: "Я раб этой лампы..."
Арик перестал искать рукою лицо.
Миша уронил складки, и они стекли в улыбку одними углами рта:
"Вавилон..." - добавил я второй камень, с таким усилием, с каким и Сизиф не катал камней.
"Да, да!.." - сказал Арик. - "Теперь он начнёт проповедовать и наставлять.
"Чем плохо?.." - сказал Миша. - "В конце концов, это он уезжает, а мы остаёмся..."
"Так вот в чём дело!.." - понял я. - "Вот от чего так плохо мне, и я не понимаю больше тех, без кого, казалось, я уже не буду я никогда!"
И тут же странная мысль шевельнулась во мне: "Идите! Вот вам земля! Я вижу её перед собою!"
Но это была ложь.
Перед собою я видел не землю, но камни.
И море омывало камни эти, и было море солёным от слёз, и были это не чьи-то - а только мои, собственные и персонально не выплаканные слёзы.
И Арик сказал: "Счастливо!.."
И Миша сказал: "Выпьем!.."
И я выпил, потому что не выпить не мог.
И накрыли воды потопа народ Ныть, и смыли воды потопа народ Слёзать, и даже самые высокие башни Вавилона скрыла вода.
И я сидел с теми, кто не попал на Ковчег, кого миновал счастливый билетик.
И я прощался с ними, а, на самом деле, - это они провожали меня, и ничего здесь нельзя было поделать.