Мой незабвенный дед, Корней Андреич, этакий сельский кулибин, где-то в конце пятидесятых - в начале шестидесятых годов, надумал соорудить для освещения своей хаты домашнюю ветровую электростанцию.
В то время в космосе уже вовсю витали искусственные спутники Земли, но село, в котором жил дед, еще не знало электричества и дома освещались керосином. В своем нехитром домашнем хозяйстве из электрических приборов дед имел только карманный фонарь, доставшийся ему, когда немцы в спешке уходили из села, да ламповый радиоприемник послевоенного выпуска.
Приемник хоть и стоял на самом видном месте в горнице, много лет уже не работал, с тех пор, как, по выражению деда, "сдохла" батарея. Собственно, в приемнике было две батареи. Одна, низковольтная - была разряжена. Другая, высоковольтная, оказалась еще "жива", и я лично убедился в этом, решив тайком от взрослых проверить ее "на язык" - единственным доступным мне тогда методом измерения электрических параметров. Отброшенный ударом тока, я шлепнулся на глинобитный, устланный лоскутными самовязаными дорожками пол и долго приходил в себя, пытаясь провернуть во рту одеревенелый язык, и подумывая стоит ли говорить отцу о результатах проведенного эксперимента.
Мы с отцом приехали погостить в село в начале лета. Установленная во дворе на растяжках высокая штанга из железных труб, с укрепленным на самом верху электрогенератором от автомобиля с деревянным двулопастным пропеллером на его валу, заметно выделялась на сельском ландшафте, виднеясь издалека над соломенными крышами хат.
Еще один запасной пропеллер, также изготовленный по неведомо откуда известным деду правилам аэродинамики, с его начальным церковно-приходским образованием, стоял в углу его мастерской - глинобитной пристройки к хлеву, в котором ютились корова и куры. Пропеллер казался мне огромным, и я, восхищаясь мастерством деда, несколько раз на день забегал в мастерскую погладить рукой его отшлифованную поверхность, принюхиваясь к "городскому" запаху эмали, которой он был окрашен.
Не хватало малого - электроаккумуляторов, чтоб накапливать выработанную с помощью ветроэлектрогенератора энергию, а также специального устройства для управления всей этой, хоть и не сложной, но, все-таки, электросистемой.
Хотя после войны прошло почти полтора десятка лет, жизнь на селе была скудной, люди жили очень бедно, денег в колхозах не платили, да и что можно было тогда купить в сельском магазинчике-сельпо, кроме соли и керосина?
Дед писал в город отцу, просил помочь. Вспоминал о войне, об отступлении немцев, каком-то подбитом танке на большаке, проходящем мимо их села, и сожалея, и ругая себя на чем свет стоит, что не додумался тогда снять с него аккумулятор, который бы ох! как сейчас ему пригодился.
Я помню, с какими мучениями довелось отцу везти деду на село огромные аккумуляторы для этой электростанции. Это были элементы от шахтных подземных электровозов, каждый килограммов по двадцать весу и высотой где-то мне дошкольнику по грудь.
По тем временам "достать" их на шахте было несложно. Четыре штуки таких аккумуляторов, попарно упакованных в клетки, сколоченные из деревянных реек, плюс дерматиновый чемодан с вещами, да еще я - составляли багаж, который, пришлось ему перетаскивать на собственных руках.
Дело было летом. Поезд из города отправлялся заполночь и приходил на станцию назначения опять же заполночь через сутки. Я, привычный в том возрасте рано ложиться спать, выпадал время от времени из ясного сознания, хотя кое-что помню до сих пор. Помню, как отец по дороге от дома к трамваю и от трамвая к вокзалу брал эти клетки с аккумуляторами и, надрываясь от тяжести, перетаскивал их на расстояние в прямой видимости от меня и затем спешил назад за мной. Я же, вцепившись в ручку чемодана ждал его возвращения. Он брал меня, полусонного, одной рукой, в другую - чемодан и перемещался еще на одну дистанцию вперед. За аккумуляторы опасаться особенно не приходилось, только сумасшедший решился бы их похитить, а вот чемодан!
Сложнее всего было с выгрузкой из вагона. Поезд на нашем полустанке делал всего минутную остановку. Кто-то со своими мешками пыталься лезть в вагон, кто-то из вагона, а тут наш груз на проходе. Проводница попыталась было помочь, да где там! Я же, уцепившись в чемодан, в полусне воспринимая действительность, уже стоял на слабо освещенной платформе у подножки вагона, нижняя ступенька которого находилась где-то на уровне моей головы. В этой суматохе запомнилось, как проводница отчаяно орала отцу из медленно отходящего вагона: "Смотри, дитя не придави! Свинцом у тебя эти ящики набиты, что ли?!"- не подозревая, насколько она была близка к истине.
В конце концов всё, с горем пополам, разрешилось. Аккумуляторы были сгружены. Паровоз, жутким сопением и фырканьем раздирая плотную тьму, утащил вдаль грохочущий поезд. Нас обступила южная украинская ночь, абсолютно черное, с крупными бриллиантами звезд и яркой, падающей кометой небо.
"Смотри, звезда падает! -сказал мне отец. - Загадай желание, обязательно сбудется!". "Спать хочу." - успел подумать я и будто провалился в темень ночи, проспав до самого утра с отцом в обнимку на пристанционной лавке под открытым небом.
А из всех остальных событий запомнилось, как у деда, наконец, засветились окна ярким, немигающим светом от подвешенных к потолку автомобильных электролампочек, а также собиравшиеся вечерами у дедовой хаты сельчане, чтоб поглазеть да обсудить сельскую новинку. Точно так же, много лет позже, они собирались у домов первых счастливчиков, приобретших телевизоры.
Устройство управления электросистемой, собранное отцом из нескольких электрических реле, закрепленных на панели, дед поместил в красивый, со стекляной дверцей лакированный деревянный футляр собственного изготовления и закрепил на стене, в месте ввода проводов от ветряка. Под ним, на полу, стояли аккмуляторы, тоже убранные в не менее красивую деревянную тумбочку.
Когда я был в горнице, я мог слышать, как перещелкивались в футляре реле, видел, как вспыхивала и гасла лампочка индикации заряда и моталась туда-сюда стрелка небольшого амперметра. Я мог часами слушать и наблюдать это перещелкивание и перемигивание, чем спровоцировал у отца желание рассказать мне о назначении и принципе действия этого устройства. При этом он показал мне, пальцем надавливая на механизм переключения контактов реле, как можно, когда нет ветра, заставить пропеллер вращаться, используя уже накопленную в аккумуляторах электроэнергию.
Это было опрометчиво с его стороны, потому что стоило ему только выйти из комнаты, как я уже дергал реле, наблюдая в окно, как реагирует на это пропеллер. Замеченный за этим занятием, я получил хорошую взбучку. Но, несмотря на это, опыты, проведенные мной в те малые мои года, уже тогда навели меня на мысль об обратимости некоторых природных явлений.
Последующие события, связанные с "ветряком", как его потом называли, помимо того, что он работал надежно, были малорадостными. Почему-то пчелы дедовой пасеки, состоявшей из нескольких ульев, расположенных под тенистыми вишнями в его приусадебном саду, невзлюбили вращающийся пропеллер ветряка настолько, что отчаянно нападали на него и погибали сотнями в этой неравной схватке. Дед, который считал пчел после его коровы одними из самых умных и полезных в живой природе тварями и разговаривал с ними, как с людьми, тогда уже сделав соответсвующий вывод: "Не гожее це дило, мабуть, я зробыв - прырода не прыймае", - вынужден был днем всегда затормаживать ветряк. А лет через десять, в день, когда электричество было проведено в село, подржавевшая конструкция ветряка вдруг рухнула прямо на дедову хату, проломив шиферную кровлю, незадолго до этого пришедшую на смену соломенной.
Дед, слегший больным в постель, философски заметил: "Это он от обиды, столько лет трудился, а стал ненужным."
Это событие в селе и округе стало знаменательным, потому что местный мастер печатного слова, прослышав про эту новость, придал ей соответствующую той поре идеологическую окраску. Но дед печатных свидетельств его "скаредно-единоличной" натуры, которой, с приходом на село электричества, безвозвратно, якобы, пришел конец, не сохранил.
Но отец, срочно выехавший помочь старику восстановить поврежденное жилище, вернувшись домой, высказал другое предположение, основанное также и на догадках односельчан: одна из растяжек, поддерживавших конструкцию, была расслаблена из-за развинченной кем-то струбцины, возможно, одним из монтеров, делавших новую подводку электрических проводов к хате.
Вопреки предреченному концу, дед прожил ни много, ни мало - еще два десятка лет, являясь, по сути, как я теперь понимаю, первопричиной и одновременно единственной жертвой самой крупной в то время в его селе техногенной катастрофы. Умер он в возрасте за девяносто, прожив свою жизнь до конца в ясном уме и памяти.
Последние годы он жил в городе у отца, заметно тоскуя по селу, но к технике не терял интереса, часто, как мне казалось, воспринимая суть технических устройств через ему присущую способность "оживлять" их в своем сознании.
Навещая родителей, мне доставляло большое удовольствие беседовать с ним на разные темы, в том числе и в области достижений науки и техники. Несмотря на большую разницу в наших возрастах и образовании, нам было интересно общаться, ведь дед не только мог проводить обобщения в историческом ракурсе, но и в природных параллелях, что иногда меня смешило, иногда заставляло задуматься.
Но вот однажды он увидел на запястье моей руки электронные часы с цифровым индикатором. Долго и молча рассматривал их, прикладывал к уху, сравнивал со своими механическими и потом признался, что не может понять, как они устроены. Я наблюдал за ним, посмеиваясь про себя. Затем долго объяснял ему устройство электронных часов, но старик не мог ничего уразуметь, а на попутные мои вопросы: "Понятно, дед?"- как-то подавленно отвечал: "Ни, ничого не розумию." "Ладно, потом поймешь," - сказал я ему.
А через несколько недель после этого деда не стало. Родители говорили, что все оставшиеся дни он сильно грустил.
* * *
Теперь, по прошествии стольких лет, вспоминая деда я все думаю: а не это ли обстоятельство с моими часами так повлияло на него, не совпав со свойственным деду восприятием вещей, разрушив сращение его с живой природой, частью которой он себя всегда ощущал?
Чувствую ли я в этом свою вину? Вроде и нет. Хотя каждый раз, как в оправдание, цепляюсь за мысль о неукоснительной справедливости земного бытия в неотвратимости небытия и правоте шекспировского Гамлета с его фразой: "...Распалась связь времен..." Может, причина всего действительно в этом?