Аннотация: Сращивание техники и магии порой бывает сложной задачей. Статья прошла в финал конкурса ФАНТКРИТИК-2011, но призов не взяла.
Бескаравайный С.С.
О неустойчивости техномагии
Фантастика - это мечты и страхи эпохи, схваченные мыслью
Сочетание магии с техникой - любимых приёмов множества фантастов. Он вполне логично развивает общую идею фантастики: если уж изображается мечта, чудо, разрывается ткань реальности, то почему бы не дополнить волшебство чем-то хорошим из привычного нам мира, например точностью и эффективностью технологии?
Пулемётчик верхом на драконе куда круче просто дракона. Винтовка, сделанная гномом - она будет побольше калибром, точнее бьёт, а если еще эльфа в снайперы мобилизовать, так вообще.
Но как не переборщить с рационализацией волшебства? Как сделать так, чтобы водяного не приставляли к бывшей мельнице - навечно крутить колеса и вырабатывать электричество? И ведь можно перегнуть палку в обратную сторону: техника с долей волшебства станет настолько сложной и малопонятной, что сама идея о заводе или мастерской обернется чушью - люди просто не будут знать, как изготовить совершенных андроидов, которые расхаживают вокруг.
При ближайшем рассмотрении та площадка, на которой может существовать техномагия - имеет пределы, за которые лучше не выходить, иначе произведение попросту рассыплется. А на ней действуют определенные закономерности, по которым изменяется взаимодействие волшебства и механики.
Попытаемся же выяснить, что это за пределы и закономерности.
Для начала необходимо ввести базовые определения: надо же различать научную фантастику и фэнтези?
Фэнтези - трансформированный, заново рожденный миф. Старые мифы, которые господствовали еще до появления науки, умирали довольно медленно. Сумма функций, которые они исполняли в общественном сознании, была настолько велика, что ни наука, ни оформившаяся религия не могли быстро заместить их. Мифы выродились в легенды, в сказки, наконец, в абсолютно искусственные истории, переполненные назидательными поучениями, которые обильно представлены в классической детской литературе XIX-го века. Но ХХ-й век дал мифам второе рождение: человек настолько далеко оторвался от природы и так заблудился в каменных джунглях городов, что эскапизм перешел все границы - люди хотят пусть на страницах книг, но посетить мир, в котором именно они будут центром мироздания. И если не приводным колесом, то хотя бы винтиком, без которого нельзя обойтись. В любом событии - хоть в ударе молнии, хоть в падении кленового листа - герой может увидеть послание лично для себя, потому что мир это единая, живая, целостная система. В фэнтези символика - это элемент взаимодействия героев с мировыми силами. Борьба добра со злом всегда отражается в символике.
НФ опирается на независимость вселенной от человека. Миру всё равно - есть в нём личность героя или нет. С точки зрения персонажа, окружающая вселенная не наделена специальным, для него предназначенным смыслом. Соответственно символизм в НФ может проявляться ровно настолько, насколько сами герои придают значение тем или иным вещам, либо насколько читатели готовы воспринимать подтекст. То есть символ - это фактически способ поставит объект в центр действия сюжета, дать зрителю больше информации. И ничего сверх того. Онтологически научная фантастика - это не мифологическое пространство. В основе мира лежат законы физики, а не кармы. Чтобы извлечь мораль, необходимо доказать не склонность человека к неким высшим ценностям, а соответствие нормам, утвержденным в обществе.
Колоссальная проблема техномагии в том, что процесс научного познания (который мы все усваиваем в школе) требует разделить любой предмет на составляющие, отказаться от целостного восприятия вселенной. Механицизм, как способ видения мира - это великий анатом реальности. Живые образы распадаются на винтики под напором анализа.
Наука в своей истории прошла путь от волшебства до расчета, от созерцания чуда до эксперимента. И каждому этапу её развития соответствует вполне определенный типаж.
Магия и чистое волшебство - хоть в нашей реальности такого никогда и не было, но в мифах нам предстают целые толпы волшебников. Причем их всемогущество, тайное и почти непостижимое, имеет скорее моральные ограничители, чем физические. Такой персонаж используется в очередном романе-фэнетзи без малейших затруднений.
Алхимия - уже исторический случай. В глазах окружающих алхимики несомненно обладали некоей тайной, искали пути к еще большим тайнам. Однако при самых разных моральных качествах каждого отдельного алхимика - чудеса всем им подвластны не каждый день, и даже для сохранения своей жизни порой не получалось у них совершить чуда. Фокусничали они куда чаще.
Искусство - здесь тайна уже истончается до почти невидимого покрова. До таланта. Нотные записи симфоний можно попросту купить. Все пособия музыкантов элементарно скачиваются из интернета. Сыграть самому "24 каприза для скрипки соло" куда как сложнее. Такими искусниками были многие механики эпохи Возрождения - к примеру, Тарталья - у них получалось возвести купол церкви, построить водолазный колокол, решить уравнение, а у их подражателей возникали проблемы. Простого прилежания в познании механики было ещё недостаточно, еще не все описывалось четкими определениями и уравнениям. Сейчас роль таких искусников играют программисты. И если волшебник сам себе хозяин, алхимик, хоть и просит денег, но в высшей степени капризен и независим, то талант музыканта - продается и покупается. Музыкант уже входит в экономическую систему общества как обычный винтик в часовой механизм. Организатор концертного тура это хозяин его музыки. Нервным звездам лучше не переходить определенной черты, ведь "всегда есть другие таланты".
Технология - четко известен алгоритм действий, и воспроизвести его может практически каждый грамотный человек. Хороший инженер тот, у кого техника не капризничает, а работает как часы. Любая способность человека - отчуждается от него. Силу мышц заменяют рычаги и двигатели. Множество задач решается программами, да и без простого калькулятора уже тяжело. Музыку - воспроизводят динамики. Вопросы морали, нравственности, человечности для технологии совершенно пусты - мир равнодушен к человеку. Если волшебство становится технологией, то магия умирает. Можно назвать вещество в пробирке "кровью дракона", а лабораторию - магистериумом, но это будет всего лишь антураж. "Аптекарская" магия.
Четыре этапа как четыре ноты или как четыре базовых кирпичика ДНК.
К ним возникает двойная система ограничений.
Во-первых, в мире произведения, если там действуют люди или существа, образом мысли похожие на людей - в нём неизбежно будет идти процесс рационализации волшебства. Это не прихоть какого-то одного автора, это своего рода постоянная величина: на какое-то количество решений, принятых персонажем, будет одно рацпредложение. Если убрать из мышления изобретательскую и познавательную составляющую, то персонажи обернутся идиотами. Если её преувеличивать, педалировать - можно получить новую версию приключений янки при дворе короля Артура. Но в хорошем тексте без неё не обойтись.
Во-вторых, читатель жаждет понимания магии, пусть даже и ограниченного. Волшебник, действия которого совершенно непонятны, никому и неинтересен. Но в тот момент, когда читатель разберется в магии до конца (или ему так покажется), она станет технологией. И мало того, что уходит очарование, так еще читатель будет возмущаться - чего они не сделали магическую пушку?
Авторы, сталкиваясь с такой системой ограничений - выработали целый набор приёмов, которые можно классифицировать по скорости взаимопроникновения магии и техники.
Маскировочные и чисто разделительные:
- магический антураж и топонимика при фактически технологическом подходе. Достаточно типичными примерами можно указать "Охота на дикие грузовики" В.Н. Васильева и "Дело о свалке токсичных заклинаний" Г. Тардлава.
У Васильева изображена страна, географически неотличимая от Украины. Она заселена гномами, людьми, эльфами, а заодно усеяна мощными механизмами и хорошими дорогами. Часть техники "дикая", бегает сама по себе и её приходится приручать с помощью вводимых кодов. Сюжет представляет собой описание охотничьей экспедиции, плавно преходящей в детективную интригу. Не смотря на гномов, это не фэнтези: мир, в котором действую герои, вполне к ним равнодушен. Обычная приключенческая история с детективом. У Тардлава - обычный экологический детектив, где в телефонных трубках сидят бесы, а токсичные заклинания неотличимы от ядерных отходов. Даже идея с лишением человека души не может закрыть тот образ чисто аптекарской магии, которой наполнен созданный мир.
Это не слишком удачный приём: читательский интерес держится преимущественно на эффекте узнавания, когда под маской гнома можно разглядеть знакомый типаж и обрадоваться этому. Или же наоборот - рассматривать маску, сделанную автором из валлийских словечек, мифологических образов и средневековых летописей. Стоит подобному эффекту исчерпаться - текст мгновенно приедается. Однако, если быстро выдумывать новые миры и превращать текст в натуральный боевик, то читатели "не заметят" проблемы - "Особый почтовый" А. Пехова хороший образчик такого псевдоволшебного приключения;
- вполне магический мир, который, однако, ни под каким предлогом не пересекается с технологическим. Герои могут переходить из одного в другой, но они воздерживаются от использования заклинаний или снайперских винтовок "не по месту назначения".
Здесь, разумеется, самым ярким примером выступает "Гарри Поттер" Дж. Роулинг - волшебники живут буквально за углом, но обычным людям ход туда заказан. В описанном мире есть, конечно, заколдованная машина и даже поезд, однако решающего действия на развитие сюжета эти предметы не оказывают. Маги ни разу не попытались применить мину, не поставили обычный капкан, самострел, растяжку. Не было мышьяка или цианида, позабыли об отравляющих газах. Отсутствовали пистолеты, винтовки, орудия. Мобильный телефон или телеграф оставались где-то вдали. Почему? Даже если есть места, где техника не действует, то маги не обитали исключительно на "детехнологизированных" территориях. И дело не только в моральных качествах или предрассудках магов: ведь Дж. Роулинг описывает сообщество волшебников, которому много сотен лет. Неужели за всё это время никому не пришла в голову идея заимствовать смертельные изобретения "маглов"? Увы, это можно объяснить лишь авторским произволом.
Однако сам по себе прием дал возможность Дж. Роулинг не торопясь, в деталях показать систему заклинаний, магически артефактов и т.п. Рационализация присутствует, но прежде чем очередной уровень магии успевает надоесть читателю, и у того возникнут вопросы "почему без винтовки?", автор описывает более высокие ступени волшебства. Каждый новый уровень приходится на одну большую интригу (завершенную часть сюжета), на год обучения в Хогвартсе.
-магия и техника соприкасаются, смешиваются, но тема не развивается. В цикле повестей С. Вартанова "Кристалл", "Это сон", "Тысяча ударов меча" разнообразные инженеры и спецназовцы так и бегали между нашей реальностью и новым миром, родившимся из магической игрушки, сделанной "по мотивам Средиземья". Автор прямо указал субъективное основание, по которому работала магия "там" - человек должен был засмеяться. Однако заклинание вызывания огня было принесено в наш мир, и оно подействовало. Как, почему? Автор не уточняет, тему не развивает.
Приём остановки или замедления смешения частично соединённой магии и технологии. То есть авторы пытаются остановить процесс рационализации, замереть между алхимией и искусством.
- можно взять эпоху, когда магия смешана с технологией, просто в силу слабого развития науки. Природа еще улыбается исследователям - магия и технология познаются весьма схожими рассуждениями. Однако, чем "позднее" столетие, тем сложнее создать такой эффект. Б. Хэмбли в романе "Драконья погибель" предлагает читателям версию средневековья-ренессанса, в которой наука еще не выросла из коротких штанишек. Рыцарь на северных пустошах, увлекающийся техникой, не имел систематического образования и времени, чтобы развернуть свои исследования. В Университете (в южных провинциях), сооружали катапульты, чтобы отбиться от дракона. Там даже сделали порох. Но во время действия романа все эти опыты не могут повлиять на ситуацию - дракону противостоят всё еще рыцари и колдуньи. Финальный пороховой взрыв, которым уничтожается некий волшебный валун, стал лишь предвестием тех проблем, что ждали героев во второй и третьей части. Там волшебство всё больше становится "аптекарским" - не смотря на усилия автора, магия перестает требовать напряжения душевных сил, отчуждается от человека.
Марина и Сергей Дьяченки сконструировали очень похожую техно-магическую ситуацию в романах "Варан" и "Медный король": есть некая громадная империя в которой ходят деньги с голографической защитой и созданы воздушные шары, но книги еще переписывают от руки, и наука не обрела своей безжалостной аналитичности. В результате магия исследуется, но все эти исследования не идут дальше обыденного опыта - отчего в доме может родиться маг, как можно убить мага и т.п.;
- инструментальное разделение магии и технологии. В мире могут быть снайперы, не владеющие магией, и вполне волшебные диверсанты - можно прятаться с помощью маскхалата, а можно скрыть себя заклинанием. Из современных российских авторов наиболее известен А. Круз с его романами "Люди великой реки". Волшебники в его мире именно искусники, они виртуозы магических действий, которые можно было бы воспроизвести, будь у главного героя чуть больше специфических способностей. Но герой не расстраивается - супротив фаербола хорошая винтовка и надежный пистолет ему всегда помогут. При этом рацпредложений в книге высказано великое множество - от конструкции боеприпасов, до особенностей жертвоприношений. "Аптекарское" состояние волшебства уже очень близко. При этом "отчуждение" человека от магии не происходит только потому, что уровень развития техники соответствует началу ХХ-го века: электрогенераторов уже много, но "генератор силы" или даже "магическое ЭВМ" еще попросту не сделали.
Разумеется, А. Круз далеко не первый, кто применил такой "фокус". Р. Хайнлайн в повести "Магия, Inc" дает очень схожую картину: строительный подрядчик может применять волшебство или не применять, причем специалистов по магии можно нанять приблизительно так же, как и хороших менеджеров. Разве что Хайнлайн использует образ "полумира", соседней вселенной, где волшебство уже самое настоящее - законы тамошней природы подчиняются обычаям демонов.
- опережающее развитие магии, причем и технология, и магия не должны превосходить некоего уровня развития техники. Г.Л. Олди продемонстрировал образец такого приёма в романах "Приют героев" и "Гарпия". Привычная нам техника как бы приглушена, остановлена на уровне развития XVIII-го века. А вот многоликое волшебство порождает образы характерные то для XIX-го, то для XX-го века. Получается многоплановая остановка эффекта "механизации": прошлому тяжело познать будущее, потому наука в нашем понимании не "переваривает" магическую науку, к тому же авторы не забывают подчеркнуть связь магии с человеком, да еще умело пользуются интригой и антуражем, работают на эмоциях читателей. В результате "магическая технология", которая уже готова обернуться скучнейшей аптекой и расчетом ёмкости рынков, отходит в область искусства и алхимии, а практикуют её вовсе не технологи, но искусники. Но когда в тексте были описаны мотовила для сбора маны (причем этим мотовила помещались в теле человека, а ману потом можно было хранить вне организма) - неизбежно появление вопроса: если магия так технологизирована, где соответствующие изменения в обществе? Идеи известного бородача Маркса - они ведь работают во многих мирах. Что паровые машины, что слуги-големы - должны порождать изменения в социуме. Если у вас герои текстов похожи на людей, то как-то странно видеть сочетание общества а ля XVIII-й век и некоторых технологий, которые сделали бы честь веку ХХ-му.
- короткое посещение магического мира, герои не успевают добраться до "подноготной" волшебства.
У С. Лукьяненко в сказке "Мальчик и тьма" дано именно такое посещение магического мира. Едва ли не за несколько дней мальчик должен стать героем, сломать равновесие тьмы и дать людям солнечный свет. Совсем без "рацпредложений" не обходится - Данька прямо говорит о формах ведений войны. Но разобраться в силах тьмы, сумрака и света настолько, чтобы "технологизировать" волшебство у него не хватает времени. Потаённые двери зовут его к новым подвигам, и начинается очень длинный путь домой. К тому же главный герой подросток, его мышление не рационализировано по "лекалам науки".
Наконец, авторы могут учитывать и отображать процесс смешения магии и технологии - созданный ими мир динамичен, герои разумны, идет развитие науки. Как же быть с волшебством?
- можно не замечать процесса технологизации. Была магия, стала технология - но автор упорно называет её волшебством и "заставляет" героев вести себя соответственно. Здесь вне конкуренции цикл романов Р. Желязны "Хроники Амбера". В город Амбер, центр вселенной и сосредоточие порядка, одно время бесполезно было доставлять винтовки из Теней, который были слабыми подобиями Амбера. Потому как порох отказывался взрываться. Но вот главный герой, Корвин, нашел необходимый состав - привел стрелковый батальон. Его сын, Мерлин, так вообще соорудил магический одушевленный компьютер. Возникает только один вопрос - ведь Амбер существовал столетия, и торговал с сотнями миров, отчего туда раньше не явились захватчики на самолетах, на танках, да на всем чем угодно? Ведь если Амбер это сосредоточие порядка, то там должно функционировать максимально большое число механизмов. То есть изобретения, созданные в Тенях-Отражениях должны были не останавливаться, а работать в Амбере еще лучше;
В итоге Р. Желязны попросту приходит к эклектике: когда автору необходимо усложнить интригу, ввести новый фактор - в дело идет химия, механика, электроника. Когда же автор желает морально подкрепить главного героя, помочь ему выпутаться из очередной гадости, или просто дать спокойно подумать - волшебство становится вполне традиционным;
- можно закольцевать время, но не в классическую петлю, а в смысле развития общества. М. Суэнвик в романе "Драконы Вавилона" дает впечатляющее смешение магии и технологии - стратегические бомбардировщики содержат в себе личности драконов, волшебный Обсидиановый Престол похож на электрический стул и т.п. Но каждое новое изобретение, пришедшее из мира людей, тянет за собой очередную архаику. Есть министерство предсказаний, но для получения достоверных пророчеств лучше смазать губы оракула собственной кровью. Очередной монарх, восседая на Обсидиановый Престол, лишь краткий миг наслаждается всемогуществом, а потом понимает, что бессилен изменить созданный мир. Потому уходит, теряется в толпе, и через много лет уже его наследник будет пробиваться к престолу, чтобы точно так же уйти. Остальной мир во многом состоит из подобных циклов - бесконечная, всем надоевшая война, которую никак не получается прекратить, бунты и поражения низших уровней Вавилона.
Вполне логичная система, лишь одно не учитывается в ней - неужели ни один монарх не пробовал вообразить себя богом?
- можно сочетать развитие магии с развитием нашего мира. Если Дж. Роулинг показала становления волшебника, отделенного от техники, то показать становление мага, творящего в окружении механизмов, в реальном мире - задача куда как сложнее. И она уже выполнена. А. Лазарчук, М. Успенский роман "Посмотри в глаза чудовищ". Главный герой, Н.С. Гумилёв - не расстрелянный, но спасенный и принятый в общество "Пятый Рим" - проходит весь двадцатый век. Чтобы придать толику достоверности такому роману, историю требуется превратить в интригу, заботливо перебрать все тайны, что упоминаются в бульварных газетах и солидных монографиях. Показать, что тени, которые есть вокруг любого исторического события, таят в себе кукловодов и силы, нельзя назвать иначе как магическими.
"Посмотри в глаза чудовищ" - роман, мощный во всех отношениях. Только вот соответствующего продолжения к нему написать не вышло. "Гиперборейская чума" и "Марш экклезиастов" при всем желании авторов не могут повторить успеха первого романа. Потому как история еще не "наросла". Не возникло столько же тайн и загадок, которые могут вспоминать читатели. Вот в конце XXI-го века может и получится;
- можно честно смешать магию с технологией, показав, как трещит бытие, показать громадный кризис, который от этого возникает.
С. Кларк в романе "Джонатан Стрендж и мистер Норрелл" показала, как магия наконец поддается усилиям рационализаторов. Хотя и с большой опаской, и с множеством оговорок и неспешно, шаг зашагом, она проникает в общество, начинает использоваться в военных целях (ведь Британия воюет с Наполеоном). Но за все надо платить - и вот в Англию приходя фейри, возникает опасность куда как более страшная.
Дж. Мартин в "Песне льда и огня" рисует образ возвращения магии в мир: почти утратившие силу заклинания после рождения драконов вновь становятся действенными. Уровень развития техники вполне средневековый и, кажется, что готова наступить новая эра волшебства. Но автор будто предостерегает, чем все может закончиться: герои то и дело упоминают некую древнюю Валирию, могущественное государство, где магия была в ходу, но теперь там проклятое место, водится нечисть и люди ушли оттуда.
А. Лазарчук в романе "Кесаревна Отрада" создал образ фентезийно-магического мира, в который герои могли приносить работающую технику. Автору можно выдвигать множество претензий "почему раньше не додумались до пулеметов", но все они будут вторичны. А. Лазарчук вполне честно показал последствия такого смешения: используя технологические приемы в магии, волшебники обретают столь значительное могущество, что в итоге разрушают мир. Собственно, весь сюжет романа - это одно большое описание конца света. Мир не может выдержать сочетания техники и колдовства.
Итак, границы техномагии обозначены, основные приёмы работы с ней перечислены - казалось бы, тема исчерпана? Авторы великолепно научились находить в любом прошедшем столетии, и даже в настоящем те краски, которыми можно написать образы волшебников-технологов. Но ведь сознание не только рационализирует мифы, нет. Будущее предстает перед нами поначалу в полумифическом образе и любая сколько-нибудь сложная техника в мечтах человека - почти волшебная палочка. Э. Дэвис показал, как во вполне научно-фантастических текстах о будущем прорастают своеобразные элементы фэнтези: хакерам порой куда проще пользоваться магической терминологией, чем абстрактным техническим слэнгом. В неясном будущем человек остается едва ли не единственными критерием достоверности прогноза - совсем не идеальным с учетом развития компьютеров, но хотя бы понятным читателю.
Вот оно, новое поле для техномагии - совершенно неисчерпаемое? Однако будущее, приближаясь к нам, будто выступает из вероятностного тумана и тоже теряет свою сказочность. Утопии и антиутопии, мечты об идеальных машинах и новых планетах - всё превращается в рационализированную обыденность.
Потому вывод прост: магия очень хрупкая, недолговечная штука и готова рассыпаться от пристального взгляда, но если автор сделает её несокрушимой - то может развалиться созданная им вселенная.