Аннотация: Некоторые противоречия в умах инженеров
Бескаравайный С.С.
Парадоксы технического мировоззрения
Мировоззрение во всем его многообразии традиционно делится на три типа: мифологическое, религиозное и научно-философское. Но для того, чтобы воспринять области окружающей действительности, которые обладают своей уникальной спецификой - необходимы подтипы каждого из мировоззрений.
Техника обязана своим развитием именно научно-философскому мировоззрению. Как в рамках мифологического, так и в рамках религиозного мировоззрения возможны представления о технике. Однако мифологическое мировоззрение в современную эпоху практически исчезло. Религиозное мировоззрение противоречит технике, так как требует интуитивно-целостного восприятия мира: верующий не должен искать первоначала, сущности вещей, нельзя отбрасывать несущественное ибо мир в целом - результат божественного помысла [3]. Техника же требует, даже в самых своих примитивных формах, видеть мир как совокупность причинно-следственных связей, каждую из которых можно проследить и использовать. Техника немыслима без классификации, разделения, вычленения из мира отдельных элементов.
Однако техника обладает ярко выраженной специфичностью, и техническое мировоззрение, как подтип научно-философского, имеет собственную проблематику. Это, прежде всего, утилитарность, направленность на удовлетворение человеческих потребностей. В большей части определений понятия "техника" упоминаются цели человека, власть человека над природой и т.п. [12, с.712]. Но особенности технического мировоззрения не ограничиваются эти. Если анализировать взгляды на мир и на технику, присущие среднестатистическому инженеру, то мы столкнемся с многочисленными неразрешимыми противоречиями. С парадоксами.
"Парадокс - странное высказывание, расходящееся по видимости или действительности со здравым смыслом, хотя формально-логически оно правильно" [9, с.375]. Так же к парадоксам часто относят и антиномии - рассуждения, приводящие к взаимоисключающим результатам, которые в равной мере доказуемы; кроме антиномий упоминаются и апории, хотя и признается их отличие. Однако, если рассмотреть парадоксы с точки зрения диалектики, то на лицо не снятие противоречий, но попытка решить их именно с формально-логических позиций. Тому может быть много причин: элементарный недостаток сведений; попытка заменить развитие процессов - статичными состояниями предметов; игнорирование противоречий.
Если рассматривать развитие и понимание техники, как процессы, как составную часть развития человечества - и сама техника, и её понимание людьми, вполне подчиняется законам диалектики. Основоположники марксизма на богатом иллюстративном материале доказали диалектический характер развития техники еще в XIX веке [11]. Во второй половине ХIХ-го века философия техники сложилась как самостоятельное направление в философии. Поначалу распространенные концепции были построены на метафизических образцах. Например, органопроекция Эрнста Каппа, представлявшего основой техники человеческий организм, или же сочинения Ф. Бона, главной задачей которых было точное определение понятий по тем образцам, которые оставил И. Кант [4, с. 24-35]. Однако уже к последней трети прошлого века противоречия между естественным и искусственным, между человеком и техникой, между наукой и техникой, а так же процессы развития техники - стали во многом восприниматься по диалектическим образцам [17; 1; 18; 8]
Но эти рассуждения относятся к теоретическому уровню общественного сознания. Чтобы понять, оценить развитие технологии за годы и десятилетия, необходим большой набор данных. В то время, как техническое мировоззрение, выраженное в тысячах инструкций, расчетов, чертежей, проектов и т.п. - предопределяет вполне конкретные, очевидные умозаключения. Оно дает простые ответы на сложные вопросы, и инженеры стремятся воплотить эти ответы в действительность. Так и возникают парадоксы. Инженеры знают о сотнях изобретений и десятках готовых технических изделий, которые могут им помочь. Однако приходится применять технологии, которые устарели еще четверть века назад. И попытки мгновенно решить подобные противоречия - порождают "свою правду" у снабженца и мастера, у проектировщика и у прораба, у потребителя и производителя. Каждый из них логичен, но в результате получаются парадоксы. Они - то мгновенное, сиюминутное отражение глубинных противоречий, которое здесь и сейчас, именно в этот момент, чрезвычайно остры, но их невозможно устранить никакими силами.
Если инженеры на основе диалектического понимания техники будут выстраивать свое мировоззрение - то смогут предвидеть тупики парадоксов. А значит, избежать лишней траты времени и материальных ресурсов.
Следовательно, необходимо выявить те основные противоречия, которые пронизывают структуру технического мировоззрения, указать, в каких явлениях и процессах они выражаются, и раскрыть механизм их редукции до уровня парадоксов. Если сравнить техническое мировоззрение с деревом, то на любой его ветке могут возникнуть наросты парадоксов.
Основным противоречием технического мировоззрения есть отношение знания и действия. Чем меньшим набором сведений располагает человек, чем он меньше знает - тем большие усилия ему необходимо предпринимать для достижения цели. Любая менее совершенная технология - более затратная по расходу ресурсов. И чем меньше знаний, тем меньше возможностей. Если количество знаний становится меньше определенного уровня - человек становится животным. А, например, птицам, чтобы согреться, не имея огня, приходится лететь за тысячи километров. Если же человек увеличивает объем своих знаний - то количество действий, которые надо предпринять для выполнения цели - уменьшается. Но, как и во всякой борьбе противоположностей, ни одна из тенденций не может одержать окончательной победы. Действие вообще без знания, без всякого отражения действительности - становится невозможным. Ничего не знающее живое существо должно стать бездеятельным растением, или же вообще прахом. Справедливо и обратное: даже профессорам приходится пользоваться вилкой и ножом при еде.
Пожалуй, наиболее емко это противоречие сформулировал Х. Ортега-и-Гассет, определив технику как "Усилие ради сбережения усилия" [14, с.41]. Невозможно инженеру лишь своим знанием достичь результата при решении технической задачи. И те случаи, когда лишь переключением тумблеров, перенаправлением транспортных потоков, изменением режима отопления - достигались значительные результаты, говорят лишь об использовании уже имеющегося оборудования. Если сравнить действие (в широком смысле) с движением шара - то инженеры лишь по-другому использовали кинетическую энергию этого шара. И парадокс возникает каждый раз, когда баланс действия и знания разрушается.
От инженеров требуют принципиально невозможного, когда лишь опираясь на свои знания, они должны организовать производство - без рабочих, без запасных частей и, лучше, если без расхода сырья. Величайшим образом подобного стремления выступает вечный двигатель: он обещает при обладании лишь знанием о его конструкции, при конструировании единственной модели - бесконечное действие. Характерно, что этот конкретный парадокс в техническом мировоззрении - когда вся вселенная должна бесконечно работать на инженера - один из самый устойчивых, и начитывает не одну сотню лет. Распространение новых машин - ветряных мельниц, или часов, или электродвигателей, каждый раз порождало надежду создать очередную вариацию вечного двигателя [13].
Обратный случай этого парадокса требует действия без знания. С подобными парадоксами можно столкнуться на любом предприятии: рабочие раз за разом выполняют технологическую операцию, забывая о существенных её подробностях. В результате тратятся материалы, а в качестве рецептов решения - увеличивают температуру, мощность, давление и т.п. Например, если заедает только что собранный редуктор, часто не разбираются с точной подгонкой шестеренок и подшипников, а кувалдой пытаются провернуть нужный рычаг.
Однако, это противоречие служит отправной точкой, исходным пунктом других противоречий. В рамках данной работы невозможно раскрыть все противоречия технического мировоззрения и проистекающие из них парадоксы, но можно выделить проекции основного противоречия на соотношения - техники и пространства, техники и времени, техники и её смысла.
Первая проекция противоречия между знанием и действием - поднимает проблему размеров, пространства, как качества технических изделий. С одной стороны техника стремится к миниатюризации. С другой - техносфера как система, стремится поглотить, переработать биосферу.
Но где крайности, где пределы этих стремлений, перейдя которые они самовырождаются? Миниатюризация на знает пределов - уже существуют наномеханизмы, собранные из считанных атомов и молекул. Ядерная физика позволяет в технических надобностях манипулировать элементарными частицами. А как только будет исследован очередной уровень строения вещества - техника сможет использовать и его. Казалось бы, предела нет. Однако, можно ли считать техникой единственный наномеханизм? Как единичный вирус до начала процесса размножения еще не является признаком болезни, так и этот механизм, будучи техническим изделием - не технологичен. Какой от него прок, как он может удовлетворить социальные потребности человека? Никак. Точно так же единственное в округе зерно пшеницы: генетически это окультуренное человеком растение, но с аграрной точки зрения - оно несколько лет будет совершенно бесполезно. В этих случаях знания уже не влекут за собой действия.
Значит, если рассматривать технику как отражение целей человека - минимальные размеры техники связаны с размерами человеческого организма.
А каковы максимальные размеры технических изделий? Если посчитать техносферу единой технической системой (единой, разумеется, только в самом общем смысле: как общность искусственного, оппонирующего естественному) - то она занимает собой весь мир. Существование человека вообще невозможно без орудий труда, а, следовательно, техносфера совпадает с Ойкуменой. И, опять-таки, привязка техники к человеку показывает, что за границами Ойкумены - техника пока еще существует в очень ограниченных масштабах. Искусственные спутники Земли запускаются сотнями - но за каждым из них следят команды специалистов, и большая часть орбитальной группировки - создана для исполнения утилитарных, земных функций. Если же взять различные марсоходы и луноходы, то знания пока тоже не влекут за собой действий - колонизация Луны, которая в конце 60-х годов казалась делом близкого будущего, откладывается уже третье десятилетие XXI-го века.
Максимальный масштаб для техники - это мир обитания человека.
Каждый раз, когда это противоречие между знанием и действием, пытаются спроецировать на размеры техники, и решить в приказном порядке - возникают парадоксы. Пример подобного - противоречия между техникой, предназначенной для единичного потребителя, и техникой, обеспечивающей существование больших групп людей. При разных социальных системах конкретные формы парадокса отличаются. В СССР казалось странным и совершенно непонятным, отчего есть возможность строить гигантские плотины и ракеты, развивать даже обувную промышленность, но нет возможности получить нормальную обувь. В современных развитых странах как большая, и одновременно трудноразрешимая проблема воспринимаются массовые перебои с электричеством - когда из-за перегрузки сетей богатейшие мегаполисы мира в течение нескольких часов не могут ни за какие деньги получить электроэнергию. Дело тут не только в особенностях социальных систем - они играют скорее роль "конечных причин", а "действующей причиной", раскрывающей парадокс, выступают особенности промышленности.
Нельзя сказать, чтобы это противоречие не осознаётся: исследования, проведенные Римским клубом - очень хорошо раскрывают невозможность одновременной абсолютизации человека-потребителя, и одновременного существования человечества, как части биосферы.
Но разве каждая из тенденций - расширения техносферы или миниатюризации техники - не имеет собственных, внутренних противоречий? Есть и там противоречия.
Если максимально приближать технику к масштабу человека, отождествлять технику с человеком, то остальная техносфера стремится к нулю. Можно представить себе некую фантастическую картину, что все механизмы упрятаны внутрь человека. Если мы допустим, что при этом человек все-таки сохраняется, остается человеком - то получается очередное противоречие. С одной стороны, человек, зная все, сводит действие к минимуму, и потребляет все необходимое ему без механизмов. Это, фактически, маг, который своей волей обеспечивает себе "и стол, и кров". С другой стороны - если все механизмы не выходят за пределы возможностей человеческого тела, то человек скатывается к уровню животного. Его жизнь наполняют действия без знания. Сейчас эту тенденцию представляют натуристы, любители "сливаться с природой".
И это противоречие находит свое отражение в понимании техники и, опять-таки, порождает парадоксы. Например - при решении проблемы замков, допусков, паролей, удостоверений. С одной стороны, пользователю необходимы ключи, коды доступа и т.п. Но помнить слишком длинные пароли, иметь уникальные ключи и удостоверения - трудно, их легко забыть или потерять. Люди с трудом могут пользоваться любой системой, которая перегружена защитными приспособлениями. С другой - сводить все меры защиты к опознанию лишь человеческого тела, значит тоже усложнять систему, закрывать к ней путь всем, чьи данные не введены в соответствующие файлы. Когда эту проблему пытаются решить "раз и навсегда" - вшить чипы под кожу, установить систему, распознающую отпечатки пальцев, задать 64-х битные пароли и т.п., заказчики порой тратят гигантские суммы, но отказываются понимать, что эта защита лишь временна.
Тенденция к расширению техносферы - тоже содержит в себе противоречие, отражающее отношение единичного, особенного и всеобщего. Станет ли весь мир единым обиталищем человека, или же единственное техническое изделие заменит собой вселенную. В первом случае техносфера, поглощая мир, каждым своим элементом обслуживает потребности человека: вода доставляется из горных источников, устрицы - с побережья, сталь - с заводов, мебель - с комбинатов. К подобному образу жизни стремится потребитель в глобализированном мире: украинцы могут покупать аргентинские яблоки, а жители южной Африки - пользоваться рельсами, сделанными в Днепропетровске. Но второй случай, вторая сторона глобализации - это стремление к универсальности каждого предмета. В этом случае техносфера совпадает с Ойкуменой, но состоит из автономных ячеек, каждая из которых обслуживает потребности индивида. Как швейцарский нож должен быть универсальным инструментом, как любой компьютер должен поддерживать самое разное программное обеспечение, так и любой элемент глобальной техносферы, в идеале, должен выполнять все её функции - быть индивидуальной ячейкой, панцирем черепахи, скорлупой, из которой никогда не выходит потребитель.
Любая попытка игнорировать единство данных противоположностей - ведет к парадоксу. Если техника рассматривает как средство подержания полной хозяйственной независимости, то она заведомо не сможет выполнить этих функций. Пример того - самые различные политические режимы, которые пытались достичь автаркии. Уровень технологий всегда отставал и приходилось громадные средства вкладывать в неэффективные проекты. 7000 дотов, построенных по границам Албании при Э. Ходжи - еще не самый затратный способ добиться обороноспособности. Если же техника рассматривается лишь как часть глобальной техносферы, тоже возникают перегибы. Так были закрыты угольные шахты Приморья, на том основании, что их продукция дороже австралийской. Но даже на австралийский уголь денег в бюджете Приморья почему-то не хватило.
Отражением этого противоречия между единством техносферы и универсальностью единичных изделий, выступает сходное противоречие: обезличенность и одновременно индивидуальная целенаправленность техники. С одной стороны, промышленная эпоха заменила ремесло конвейером. Сейчас большую часть одежды не заказывают по мерке, а выбирают по стандартным размерам. Форд требовал, чтобы его автомобили отличались друг от друга не больше, чем доллары. Компьютерные программы копируют файлы с точностью до бита. Единая техносфера должна подчиняться единым стандартам. Но одновременно громадная индустрия рекламы и маркетинга пытается разгадать желания каждого конкретного потребителя. И первый шаг в универсальности данного технического изделия для данного потребителя - это уникальное объединение стандартных функций.
Проекция противоречия между знанием и действием на время, как на качество технических изделий - дает новые противоречия.
С одной стороны техника, как воплощение знания, всегда изменчива - с появлением нового знания, должны быть новые действия. С другой - техника стремиться к единообразию, устоявшимся инженерным решениям. Действие само по себе чрезвычайно консервативно - потому как без знания, любые изменения в нем будут вести к лишь к ухудшениям качества продуктов труда, к увеличению затрат и т.п.
И эти противоположности отражаются в парадоксе: стандартизация всех технологий и единиц измерения считается абсолютно необходимой для увеличения производительности труда, но она так же и невозможна.
Если рассматривать ситуацию исторически, то чем дальше мы отходим в древность, тем, с одной стороны, уменьшалась разница в технологии между различными производствами, но увеличивался разброс в мерах длины, веса, объема. Если брать технологию ткачества в Средневековье - то по всей Европе стояли приблизительно одинаковые ткацкие станки, но в каждом городе была своя мера, по которой резали холст. Индустриальная эпоха создала единую систему мер (или, скорее, показала достижимость такой системы). Однако, чем быстрее движется прогресс, тем сложнее установить единое технологическое поле в производственной цепочке. Сейчас сложные технологические комплексы, которые старше 7-10 лет уже не могут считаться спроектированными по единым стандартам. Люди желают видеть технику единообразной, соответствующей хотя бы одному уровню развития.
Почему так происходит? Каждому уровню развития технологий соответствует определенная парадигма техники:сумма технических знаний, сведенная в единую систему, и определяющая типичные характеристики создаваемых технических изделий. Если люди пытаются "обогнать" существующую парадигму техники, то их изделия нуждаются в длительной доводке. Очень сложно, опираясь лишь на одну идею, создать работоспособный механизм - ошибки, подобно дьяволу, всегда прячутся в деталях. "Когда Дж. Уатт создавал свою паровую машину, современная ему наука могла оказать помощь в 3-4 проблемах, а не в десятках" [7, с.42]. Потому, когда проектируются новые станки, конвейеры - используются лишь зарекомендовавшие себя инженерные приемы.
Однако, какова современная ситуация? Достаточно посмотреть на дома, в которых живут люди. Во многих квартирах есть компьютеры (не старше 5-ти лет), но система отопления, с её задвижками, кранами и т.п. - устарела на 30-40 лет. И если бы она была просто установлена 40 лет назад. Энергозатраты соответствуют лишь устаревшим нормативам. А некоторым фундаментам - по две сотни лет, и они подвержены опасности оползней.
Еще более ярко этот парадокс проявляется в редкости городов с единообразной архитектурой. Домов, созданных по хорошим проектам - в мире сотни тысяч. Кварталы или районы, созданные в едином стиле - насчитываются тысячами. Но вот города, созданные как единое целое, единичны. Разумеется, на такой длительный процесс, как постройка города, влияет множество факторов - экономические кризисы, смена идеологии, моды и т.п. Но очень часто, как только техника открывает возможности использования новых материалов (например, железобетона), почти автоматически изменяются архитектурные стили.
В масштабах промышленных предприятий, особенно тех, что прошли реконструкцию, присутствуют технологии, различающиеся на десятки лет. Не говоря уже о разных единицах измерения, стандартах качества, инструкциях; не упоминая о различных производителях оборудования и т.п. В результате инженеры работают с несколькими поколениями технологий. Единственное исключение - это постройка крупных производственных комплексов, когда завод строится по единому проекту. Примеры тому - большие стройки в СССР (Магнитострой, создание комплекса в Набережных Челнах и т.п.). Но миг технологического единства на таких заводах не продолжался дольше нескольких лет.
Первая же модернизация приводила к тому, что система контроля качества продукции (измерители, электронные весы) начинала отличаться от системы её производства.
Как вариант этого парадокса можно рассмотреть те противоречия, которые присутствуют во взглядах людей на необходимые сроки функционирования технических изделий. Что считать оптимальным сроком? Вещи, создатели которых претендуют на достижение идеального качества - порой не используются и на десятую долю своих возможностей, и поэтому существуют десятилетиями. И, наоборот, изделия, от которых требуется максимальная надежность, "живут" несколько минут. Как правило, эти противоречия устраняются с помощью анализа соотношения цена/качество.
Однако те идеалы, что свойственны восприятию техники, сохраняют этот парадокс в полном объеме. Так, старый европейский идеал дома - это кирпичное строение со стенами толщиной в метр. Наследственная крепость в полном понимании этого слова. В сельских районах и в малых городах Европы можно наблюдать именно такие дома - сложенные из каменных блоков, которым уже исполнилось два или даже три столетия. Новым идеалом выступает экономичный дом, в котором тонкие стены-сэндвичи не будут пропускать тепло, строго рассчитана толщина металлочерепицы и установлена экономичная система водоснабжения. Воплощение такого идеала наблюдается уже за океаном, в США - и каждом втором выпуске новостей можно увидеть очередные кварталы щитовых домов, размётанных смерчем. И парадокс в том, что на ремонт двухсотлетних кирпичных и каменных домов тратятся в итоге очень большие средства. И равно большие средства приходится затрачивать на регулярное восстановление щитовых коттеджей.
Отражением противоречия между изменчивостью и постоянство любого технического изделия можно рассматривать и противоречие между механизмом и организмом, хотя, разумеется, оно не сводится лишь к проблеме времени. Противопоставление организма и механизма в истории философии проводилось неоднократно. Э. Гуссерль прямо указывал, что философия Нового времени погребла организм в механизме [6]. О. Шпенглер в "Закате Европы" настаивал на том, что лишь рассматривая исторические процессы, как органические, как процессы становления, исследователи смогут приблизиться к пониманию истории [19, с.189].
Однако, как в рамках технического мировоззрения возможно подобное противопоставление? Механизм в любой момент времени может быть разобран, а его составные части не изменят своих качеств, сколько бы времени их не держали отдельно друг от друга - так шестеренки часов могут годами дожидаться ремонта. Кроме того, механизм можно до бесконечности чинить, заменяя детали. И хотя, после замены какой-то доли частей, он перестанет быть абсолютно идентичным себе, как перестал быть самим собой "Арго", подновляемый афинянами, но функции этот механизм сможет исполнять те же.
Потому механизм можно рассматривать, как систему, дискретную в своих состояниях: в любой момент времени можно сказать, как именно её действие определяется знанием проектировщиков и рабочих. И, напротив, организм, пока он рассматривается именно как организм, не допускает полной своей детерминации - часть действия в нем стихийна.
Когда сложная техническая система проходит меру количественных изменений - качественно она уже не может рассматриваться лишь как механизм, а становится организмом. Во всяком случае, приобретает некие черты организма. Грамотная остановка металлургического завода требует нескольких часов. Грамотная консервация - нескольких дней. И, главное, через месяц простоя его чрезвычайно трудно запустить в том же режиме. Часть оборудования вульгарно разворуют, наиболее квалифицированные рабочие найдут другую работу и т.п. Тоже можно сказать и о других сложных системах - театрах, крупных воинских формированиях, лабораториях и т.п.
Справедливо и обратное: даже биологическая система при её упрощении или точном учете всех её особенностей - перестает быть организмом. Так любой вирус, попадая в неблагоприятную среду, становится просто набором химических элементов: в нем прекращаются жизненные процессы, он кристаллизуется. Так любая птицефабрика стремиться стать конвейером по производству яиц и мяса птицы - настолько все процессы подчинены установленному порядку, и все функции исполняются вне зависимости от индивидуальности очередных цыплят.
Любой материальный объект бесконечно сложен, так как материя не имеет пределов деления. Но ведь часовых дел мастера не интересуют процессы распада трех атомов изотопов железа в шестеренке? Соотношение органического/механического определяется соотношением сложности системы и тех функций, выполнения которых от неё ждут. Ведь когда в темной подворотне грабят прохожего - не задумываются о тонкой душевной организации человека, а рассматривают его как кассовый ящик, который отдаст деньги после определенных слов и действий.
Парадокс в органическо/механическом восприятии техники возникает тогда, когда изменяющуюся систему, которая должна выполнять сложные функции, пытаются рассматривать как нечто постоянное. Так многие "полководцы", механически передвигая по картам флажки, безотчетно воспринимают полки и дивизии как нечто постоянное - не замечая, как подразделения "тают" от слишком длинных маршей и прекращения снабжения. Подобная иллюзия возникает и при восприятии многих крупных капиталов: люди с удовольствием представляют себе чемоданы, набитые купюрами, но подобное состояние - лишь короткий период существовании капитала, от одного вложения до другого. Без вложений он растает от инфляции. Противоположные случаи, когда в механизме пытаются увидеть организм - сейчас характерны для "элитных" товаров. Ложки, чашки, кремы - пытаются наградить собственной судьбой. Продавцы пытаются доказать, что в технологии изготовления палочек для еды громадное значение имеет то, что древесина выросла в восточном полушарии. Или что при отливке серебряной супницы в литейном цехе играли сочинения Моцарта.
А какие противоречия характерны для изменяющейся техники? Какие парадоксы могут возникнуть, если мы заведомо признаем наличие прогресса, и он превращается в крайность, возникает опасность его самовырождения?
С одной стороны техника стремится как можно быстрее удовлетворить все потребности человека. При достаточном уровне знания - промежуток времени между формулировкой потребности и удовлетворением этой потребности, исчезает. Но с другой стороны, техника не может возникнуть так же мгновенно. Техника развивается постоянно, но так же можно сказать, что какие-то технологии находятся в состоянии становления, бесконечно готовится к действию, но это действие не совершается.
Возникает противоречие между стремлением техники к совершенству и её актуальным несовершенством. Это выражается в том, что совершенными на данный момент техническими изделиями пользуются очень немногие. Основная масса населения, войск, основные заводы и т.п. - всегда используют морально устаревшую технику.
В качестве примера этого противоречия можно привести развитие военной техники во второй мировой войне. И перед войной, и в её течении - все стороны старались ввести в бой как можно больше новых вооружений. И после войны новая техника распространилась очень широко: радар, реактивный двигатель, ядерная бомба, широкофюзеляжная транспортная авиация - можно перечислить несколько десятков открытий, которые были воплощены в конкретные технологии. Но парадокс, как может показаться, в том, что к решающим битвам эти новинки практически не успевали. Радар стал систематически применяться англичанами после 1941-го, когда битва за Атлантику уже не так занимала Германию. Реактивные двигатели вошли в массовое производство в 1944-м, когда с победой и поражением уже все было ясно. Ракеты ФАУ стали использоваться тогда же, но только для бомбежек Лондона, которые военного и политического смысла уже не имели. Только пропагандистский. Не говоря об атомной бомбе, которая в идеале, как самое мощное оружие той войны, должна была "проявиться" в решающей для США битве у атолла Мидуэй в июне 1942-го, но никак не над Хиросимой в августе 1945-го.
Разумеется, многие изобретения военных лет были внедрены вовремя: англичане фактически смогли создать компьютеры; кумулятивный заряд благодаря своей дешевизне стал эффективным противотанковым оружием и т.п. Но общую закономерность эти успехи не отменяют: не смотря на крайнее напряжение сил, на громадные выделенные ресурсы, ни у одной из сторон не получилось разгромить противника благодаря изобретениям, новым технологиям и т.п. В итоге все решали предвоенные успехи промышленности.
Не тратить громадные средства на изобретения во время войны - означало проиграть, но какие бы затраты проведены не были - это не давало решающего результата. И это противоречие отражалось в парадоксальном восприятии всего нового в военной технике: в каждом новом изобретении видели панацею, залог победы (это относится не только к фашистской пропаганде "чудо-оружия", подобными преувеличениями увлекались все стороны), но этого всегда было мало, и конструкторы, в глазах фронтовиков, всегда недорабатывали.
С. Лем в книге "Сумма технологии" указал на одно из проявлений этого противоречия, а именно, на ограничение в скорости совершенствования техники: США за несколько лет потратили 20 миллиардов, чтобы их корабли могли высадиться на Луне в 1969-м, но никакие миллиарды не помогли бы им решить эту проблему за шесть месяцев [10, с.67].
Но что происходит сегодня? Может новые темпы производства техники нивелировали это противостояние? Исчез ли этот парадокс из технического мировосприятия? Нет. Пример тому - компьютеры. Известен "закон Мура": вычислительные мощности компьютеров с конца 70-х годов удваиваются каждые 18 месяцев. Казалось бы, очень высокая скорость обновления технологий. Но это приводит к тому, что в крупных корпорациях периферийные отделения почти неизбежно используют устаревшие модели. Причем даже в корпорациях, торгующих компьютерами: переоборудовать офисы каждые несколько месяцев, чтобы иметь "самую современную модель" - просто невыгодно.
Но каков же механизм образования парадокса? Дело в том, что потребность в новом изобретении возникает в тот момент, когда о нем узнают люди. А если это изобретение отвечает постоянным нуждам человека (скажем, это лекарство, а люди всегда хотят жить) - то специально потребность формулировать не надо. Идеи о новых технологиях - это прежде всего идеи, и скорость их распространения ограничена лишь пропускной способностью информационных коммуникаций. Но промышленность - это инерционная система. Хотя бы потому, что оперирует материей.
А какие противоречия проявится в технике, ели рассматривать её в качестве неизменной, законсервированной во времени - к каким парадоксам может привести эта крайность?
Статичная техника может достичь двух крайностей. С одной стороны привычная и неизменная утварь для человека, ведущего абсолютно неизменный образ жизни. Один и тот же тип жилища, одна и та же посуда и т.п. С другой - это неизменная техника, возможности которой настолько превосходят запросы человека, что она может обеспечивать любые его потребности, абсолютно не меняясь. Последнее кажется фантастикой, и несколько смахивает на райский сад. Однако, в отдельных случаях, возможно и такое: например, можно представить монитор, разрешение которого выше, чем способность восприятия человеческого глаза. Монитор можно усовершенствовать, повышая его разрешающую способность, но это абсолютно бессмысленно. Равно как и повышать до бесконечности мощность ядерной бомбы: если она уже может уничтожить планету, то к чему лишние мегатонны?
Какие же парадоксы возникают в этом противоречии? Например, когда не воспринимают объективных изменений в условиях труда. Люди пытаются работать со старым снаряжением - нырять на 10 метров без акваланга, добывать уголь на глубине полутора километров и т.п. - в результате затрачиваются громадные усилия, но результатов почти нет. Хотя этот парадокс все реже остается техническим, а в нем присутствуют социальные аспекты: стараются сэкономить на орудиях труда. Обратный случай - отражен в поговорке "из пушки по воробьям". Сосредотачиваются большие мощности, которые в принципе не могут быть использованы. Таковы многие домашние компьютеры: громадный объем памяти и вычислительные мощности годами могут использоваться для решения сколько-нибудь актуальных задач.
Наконец, проекция противоречия между знанием и действием на назначение техники, на её смысл - тоже порождает специфические парадоксы.
С одной стороны техника существует для человека, она была создана и поддерживается как средство, как совокупность инструментов. В идеале, техника должна лучше, чем все люди, придерживаться категорического императива И. Канта - для неё человек всегда цель, но никогда не средство. Однако, уже в момент своего создания, самое первое каменное рубило требует времени для своего изготовления. Рука современного человека - это, прежде всего, рабочий инструмент, который предназначен не для непосредственного воздействия на окружающую среду (как плавники рыб, когти и рога животных), но для оперирования другими инструментами. Теми же каменными рубилами, молотками, клавиатурой компьютера и т.п. Техника потребовала для своего существования - изменения самого человека. И он сам стал средством для поддержания техники. Особенно ярко это противоречие проявилось при закате античной цивилизации: с одной стороны, были утрачены большие возможности по строительству храмов, дорог, кораблей; с другой - исчезала необходимость в людях-винтиках, которые утрачивали свободу и часто жизнь, для обеспечения функционирования техники.
Каждый раз, когда это противоречие пытаются разрешить однозначно, опираясь лишь на логику, то возникают парадоксы.
Потребительское отношение к технике, когда она рассматривается лишь как инструмент удовлетворения сиюминутных потребностей - приводит к чудовищным перерасходам ресурсов. В значительных масштабах эта проблема проявилась еще в древнем Риме: для снабжения города водой строились акведуки, но большая часть воды уходила на престижные бассейны и бани. Сегодня все более значительная прослойка людей выбрасывает чуть поношенные, чуть загрязнившиеся вещи. При том, что эти изделия практически ничем не отличаются от своих заменителей. Моральное старение техники, возводится в абсолют при том, что жизненной необходимости в новых моделях человек не имеет. Как результат - изменение в моделях технических изделий не соответствуют изменениям в действии новой техники. Куда важнее её внешность, показной эффект. И люди парадоксально не воспринимают старые, но работоспособные и не менее технически эффективные, изделия.
Как же с обратным случаем? На первый взгляд техника как таковая - в истории человечества редко становилась самоцелью. Отрыв человека от техники выступал как отчуждение: когда продукты труда уже не используются их непосредственными создателями, возникают предпосылки превратить человека (раба, крепостного, рабочего) исключительно в средство по изготовлению продукции. Другое дело - когда человек становится частью Мегамашины, описанной Л. Мэмфордом [20]. Поначалу такая Мегамашина движима вполне человеческими потребностями: в случае с древним Египтом, эти были религиозные представления. И пирамида Хеопса лучший тому пример. Однако, всегда чрезвычайно велика опасность утраты контроля над такой Мегамашиной. И если рассматривать бюрократию как механизм (пусть даже механизм принятия решений), то случаи превращения её в самоцель - достаточно распространены. Пожалуй, лучшая иллюстрация подобного - роман "Замок" Ф. Кафки. В этом случае действие сохраняется, но знание становится бессмысленным - ведь утрачивается свобода воли, потребности человека уже не важны.
Парадокс возможен и в случае, если потребности человека техника выполнить уже не может, а развитие или даже поддержания самой себя - еще невозможно. Подобное проявление парадокса выражают все брошенные, но еще работающие технические изделия. Например, ветрогенераторы, которые вырабатывают ток и обеспечивают освещение, но люди этим освещением не пользуются. Или брошенные деревни, которые не были разобраны на дрова и вторсырье - редкие посетители, которые и не собираются там жить, тем не менее, уважительно обходятся с домами, видя в них продукты человеческого труда. Наиболее яркий образ, выражающий этот парадокс, создал Р. Бредбери в рассказе "Будет ласковый дождь": он описал полностью автоматизированный дом, который по утрам готовит яичницу, днем чистит ковры, а на ночь читает хозяевам стихотворения. Но от хозяев остались лишь незакопченные участки на стене этого дома - после взрыва бомбы и световой вспышки люди погибли [2, с.339-346].
Каждая из двух описанных тенденций, как и при проекции основного противоречия на проблему пространства и времени, тоже имеет свои внутренние противоречия.
Техника, абсолютно подчиненная человеку, может развиваться двумя противоположными путями.
Во-первых, при сохранении человека, как живого существа, в неизменном состоянии, и при постоянном прогрессе в технике - идет столь же непрерывное обучение человека. То есть знаний человеку всегда будет недостаточно, чтобы полностью контролировать технику вокруг себя. Признаки подобного состояния мы можем видеть уже сегодня. Если до промышленной революции люди слабо понимали истинные механизмы функционирования технологий, но могли воспроизвести эти технологии; если в период расцвета позитивистской идеологии в науки (вторая половина XIX-го, начало ХХ-го веков) люди стремились понимать те механизмы, что окружали их; то сейчас идеалом считается не понимание, а правильное обращение с техникой. Мало кто знает, как работают мобильные телефоны, как функционируют процессоры в компьютерах, но почти все умеют "нажимать кнопки" - это пример потребительского знания.
Можно возразить, что обыватели и не должны знать все эти подробности - лишь профессионалы обязаны понимать суть технологий. Однако, разве современный проектировщик мостовых конструкций что-то должен понимать в работе компьютеров? Все увеличивающаяся специализация приводит к тому, что инженеры, конечно, знают свой узкий участок работы, но этот участок по сравнению с остальным объемом технических знаний - всё более и более ничтожен. Потребительское знание торжествует и среди специалистов. Потому очередной парадокс технического мировоззрения - это не понимание той техники, которую люди используют и даже, отчасти, проектируют. Это магическое понимание технологии - когда не зависящую от чувств и мыслей человека технологию, основанную на законах природы, пытаются представить целиком повинующейся человеческим словам.
Во-вторых, прогресс техники влечет за собой изменение и самого человека, человек должен соответствовать уровню знания в техносфере. Даже после того, как 40 000 лет назад сформировался Homo sapiens, изменения все равно происходят. Городской человек по своему фенотипу явственно отличается от крестьянина - а ведь город, фактически, это образ техносферы, в городе изжито почти все природное. Каждое изменение в технике несет человеку специфические заболевания.
Прогресс все быстрее изменяет человека: уже сейчас технология внешней беременности - инкубаторы для выращивания эмбрионов - не кажется фантастикой, а такое понятие как суррогатное материнство - вошло в обиход. А ведь эта технология изменяет один из важнейших биологических признаков Homo sapiens. Конечный результат современной революции в генетике - это управление геномом и исчезновение человека как единого биологического вида: люди станут слишком разнообразны [16, с.665].
Но изменения в теле человека лишь косвенно позволяют увеличивать его знания. Изменение мышления - вот ключ к парадоксу. Чтобы успевать в своем развитии за развитием техники - человек должен так же быстро прогрессировать в своем мышлении, как и техника. Уже сейчас от работников требуют умственного труда большой интенсивности. Начали предприниматься меры по снижению психических нагрузок - в самых разнообразных конторах оборудуются комнаты релаксации, изменяется рабочий график. Но до каких пор проектировщик, инженер будет оставаться человеком?
Техника как цель - тоже имеет альтернативы в своем развитии, которые порождают парадоксы.
Если техника становится самоцелью, но человек сохраняется как ведущая производительная сила - различные перегибы, которые создает Мегамашина, с течением времени сглаживаются. Иначе происходит истребление слишком большого числа людей, подрыв ресурсной базы, и разрушается цивилизация. Именно это произошло с цивилизацией майя, так прекратилось строительство идолов на острове Пасхи. Но, если эксплуатация снижена до разумного уровня, то в итоге цивилизация становится стабильной частью экологической системы, и людей можно наблюдать в виде стабильного этноса, каким его описал Л. Гумилев. Он писал, что эскимосы "немыслимы без своих собак, иглу и каяков" [5, с.313]. То есть, чтобы техника, будучи самоцелью, допускала сохранение человек - и техника, и человек должны остановиться в своем развитии. Тогда не только человек теряет свободу воли, но и та техника, которую он поддерживает - тоже не в состоянии сама изменить себя. Тут возможны лишь внешние воздействия: колебание температур и уровня осадков, нашествия других народов и т.п.
Парадоксы понимания техники, которые возникают при этом, можно наблюдать в персистентных этносах. Так исчезает идея о необходимости запасов - заготовка любых инструментов, шкур, постройка жилищ лимитируются сиюминутной необходимостью. Исчезает даже ощущение времени. Тот же Л. Гумилев приводит описание племен пигмеев, которые и не понимают, что такое "запас" [5, с.479]. Люди не рассматривают технику, как источник некоей принципиально новой потенциальной выгоды. Все должно быть только необходимым.
Если рост знаний человека не успевает за прогрессом, и техника стремится в своем развитии к бесконечному совершенству, то это необходимо должно приводить к утрате человеком управления над техникой. Причем как осмысленного, так и потребительского - любое отвлечение ресурсов на потребности человека будет считаться нерациональным.
Фантасты нарисовали множество постапокалиптических картин, в которых злобные машины уничтожают большую часть человечества. Однако, не идут ли процессы вытеснения человека уже сейчас, пусть и в скрытых формах?
Наиболее известное явление - автоматизация промышленности, которая привела к сокращению численности пролетариата в развитых странах. Для описания этого процесса стали применять термин "постиндустриальная фаза развития", или же "когнитивная экономика" [15, с.505]. С точки зрения человека - это улучшение условий труда, освобождение от монотонного, однообразно труда у станка и т.п. Однако, с точки зрения взаимодействия человека с техникой - это разрыв. Автоматизация, в итоге, обеспечивает автономность техносферы, возможность поддержания её существования много меньшими человеческими усилиями. Это, в свою очередь, снижает необходимость в людях. Какой процент от населения современного развитого государства можно устранить, не утратив уровня технологического развития? Какие-то прослойки населения всегда кажутся своим соседям лишними, автоматизация открывает путь к геноциду.
А ведь кроме автоматизации физического труда, развитие компьютеров обещает автоматизацию части интеллектуального труда. Как с широким распространением аппаратов "Xerox" исчезли копировальщицы, обводившие тушью кальки чертежей, так могут исчезнуть продавщицы, секретарши, переводчики.
И парадокс еще человеческого восприятия техники состоит в том, что ради удобства людей, этих же самых людей лишают средства заработка. Известные в прошлом волнения луддитов, отражали именно этот парадокс. В ХХ-м веке с ситуацией научились справляться - но лишь в пределах тех самых "развитых стран". В общемировом масштабе сложилась весьма печальная ситуация: громадные усилия людей, живущих в развивающихся странах, направлены на поддержание техносферы развитых государств. Обитатели "третьего мира" живут порой на 1 доллар в день, но результаты их труда уходят, например, на изготовление сырья для упаковки технических изделий, с которыми непосредственно человек соприкасаться никогда не будет.
Схожие парадоксы возникают во время войны: когда оружие начинают ценить выше человеческой жизни. А особенно образцы нового и еще не испытанного вооружения. Здесь, казалось бы, никакого парадокса нет - ведь платят своими жизнями за чисто человеческую цель, победу. Однако, как было показано выше, значительная часть новых образцов не успевает окупить вложенные в них средства или просто остается невостребованной.
Что же можно сказать в итоге рассуждений о парадоксах технического мировоззрения? Они изменяются с течением времени, и причины этого изменения двояки. Объективно прогресс дает людям новые возможности. Это открывает дорогу новым парадоксам. Уход от традиционного уклада жизни, возникновение сложной техники - потребовали от человека принятия решений, многие из которых заведомо были тупиковыми. С каждым столетием требования к скорости и оптимальности ответов - только повышаются. А люди субъективно не желают видеть противоречий в собственном понимании техники и решать их - ведь невыгодно признавать собственные ошибки.
Однако, есть и фактор, способствующий разрешению парадоксов. Это глобализация техники, приобретение техносферой все больше отличительных черт ноосферы. Благодаря этому сокращается период, когда локальное противоречие, пусть даже сведенное к парадоксу, может быть использовано к чьей-либо выгоде.
Литература.
--
Бек. Х. Сущность техники // Философия техники в ФРГ. - М.: Прогресс. - 1989. - 172-191с.
--
Брэдбери Р. О скитаньях вечных и о Земле. - М.: Правда, 1987. - 656с.
--
Гайденко В. П. Природа в религиозном мировосприятии // Вопросы философии. - 1995. N3. - с.43-52.
--
Горохов В. Г., Розин В.М. Введение в технику. - М.: ИНФРА-М, - 1998. - 224с.
--
Гумилев Л. Этногенез и биосфера земли. - М.: Айрис-пресс, 2003. - 560с.
--
Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология// Вопр. Философии. - N7. 1992 - с.7-35.
--
Карпеев Э.П., Козлов Б.И., Неуймин Я.Г. Некоторые вопросы истории технических наук // Вопросы истории естествознания. - 1981. N3 - С.42-56.
--
Каширин В.П. Философские вопросы технологии. - Томск.: Издательство Томского университета, - 1988. - 283с.
--
Кондаков Н. И. Логический словарь. М.: Наука, 1971 - 656с.
--
Лем С. Сумма технологии. - М.: "Издательство АСТ", 2004. - 668с.
--
Маркс К. Капитал. Критика политической экономии: В 4 т. - М.: Политиздат, 1978. - Т.1. - 907с.