Аннотация: Главы из романа. Книга опубликована под псевдонимом Синицын (требование издательства)
Бескаравайный С.С.?
Жажда всевластия.
Роман.
Днепропетровск.
Когда ты идешь к власти, под твоими ногами должны скрипеть не судьбы растоптанных тобой людей, а рассыпаться в прах собственные иллюзии.
Оглавление
1. Обыденные стороны подвига.
2. Дом родной, ты кто такой
3. Гадость, о приближении которой нам столь долго говорили...
4. Докомпьютерная эра.
5. Отдых война.
6. Грубый промышленный шпионаж.
7. Deus ex machine.
8. Внутренний промышленный шпионаж.
9. Нет такого положения, которое не могло бы ухудшиться.
10. Молодость тела.
11. Тонкий промышленный шпионаж.
12. Мы свое дело сделали.
13. День, когда душа подернулась инеем.
14. Шаги Командора.
15. Не вечный пат.
16. Неудачный промышленный шпионаж.
17. Развод.
18. Свет в конце тоннеля.
19. Хорошо жить - еще лучше.
20. Вид в зеркало заднего вида.
21. Выход из кокона.
Глава 1. Обыденные стороны подвига.
25 мая 2024 года
Вот старый паровозный шатун.
О нем можно сказать, что весь срок своей
службы он вертелся как белка в колесе,
а можно сказать, что он повидал мир.
Какой из ответов будет правдой?
Из современной философии.
Комнату осторожно наполнил звон хрустальных колокольчиков. Я раскрыл глаза: раздвигались шторы и желто-зеленые, чуть янтарные сумерки ночника медленно уступали место рассвету. На потолке вырисовывались лиственные узоры.
- Добро утро. Сейчас 7.01 утра.
Подъем это всегда чуточку поступок, чуточку рывок вперед, даже если это привычка. Надо выбираться из-под теплого одеяла, начинать всю дневную круговерть. Надо выпадать из нирваны полусонных размышлений и идти вперед.
- Сегодня бутерброды с копченым сыром, чай и коржики, - голос домового как всегда предупредителен.
- Сводку новостей по семи каналам.
- По количеству упоминаний - массовая смена во втором эшелоне китайского руководства, - на экране кому-то заворачиваю руки за спину, кто-то убегает от камер, - Восемь арестов по обвинению в коррупции, пятнадцать отставок, шестерых не могут найти, три самоубийства.
- Не слабо. Черт! В чьих группах состояли?
- Гуанчжоуская группировка почти в полном составе и частично - Нанкинский клан. Говорят о размене фигур, начале конфронтации.
- Стоп, остальное вечером. Дальше.
- Две авиакатастрофы. Австрия и Индия, - горящие обломки на полутемных полях, вокруг них суетятся люди, льется пена, вспыхивают прожектора.
- Дальше.
- Продолжается блокада дорог в Италии. Сегодня будут разгонять персонал придорожных кафе, - картинка баррикад и пустых дорог. Баррикады сложены из пластиковых столиков и стульев, обвязаны какими-то веревками и почти безлюдны. Персонал явно пользовался подручным материалом, и спокойно отправился спать, выставив часовых. Взять бы их сейчас, но сверхурочные карабинерам встанут дороже.
- Вечером и посмотрим.
- Успешное начало разведения шерстистого носорога.
- Ладно, рядом нет ничего чрезвычайного?
- Нет.
- Отбой. Карету к подъезду.
Одежда, лестница, гараж. Это все настолько обыденно, настолько привычно, что потом с трудом вспоминаешь цвет стенок гаража. По настоящему просыпаешься только в машине. На выезде из поселка тебя проверяют камеры охраны, их безразличные объективы на гибких стеблях манипуляторов заглядывают в салон, даря тебе отражения собственных глаз. На улицах, в потоках таких же как твой, полуупровляемых автомобилей видны медленно просыпающиеся лица. А вокруг - прозрачное, свежее майское утро, радостное и счастливое, свет дня становится все ярче. Заторможеность уходит окончательно, мелькающий пейзаж вымывает ее из головы, мозг превращается в челюсти, готовые разжевать любую задачу. Мышление поднимается до рабочего уровня: окружающие предметы превращаются в пучки идей и причинно-следственных связей, лишь слегка прикрытых материей.
Место работы - мечта многих, предмет зависти и громадных неудобств. Географически все прекрасно: Зеленоград, как был, так и остается немножко кремниевой долиной. Москва под боком, фактически мы в городской черте, где в бесконечном круговороте жизни можно купить любой нужный товар и отыскать любые развлечения. Вот только работа не дает развлекаться. С такой работой лучше жить в герметически закупоренном городке, где-нибудь на Урале. Чтоб три ряда колючей проволоки вокруг и свобода маневра внутри. Поближе к очагам цивилизации нас держит прогресс. С ним надо идти вровень, в крайнем случае, отставая на полголовы. Для этого самые неожиданные товары за несколько часов должны быть выдернуты, добыты, доставлены, как из цилиндра фокусника, будто по мановению волшебной палочки. Готовый продукт надо тоже отдавать быстро, к нему слетаются десятки заказчиков, которым недосуг путешествовать. Иногда надо лицом к лицу переговорить с самыми неожиданными людьми, и не все они согласятся ехать куда-нибудь в тайгу.
С другой стороны подспудно меня давит секретность - понемногу привыкаешь проходить через ежедневные обыски, просвечивания и простукивания, как работник монетного двора или государственного казначейства. Косвенные проверки всех твоих знакомых, невозможность записывать хоть что-то на рабочие темы вне изгороди, почти атрофировавшийся стыд - все по отдельности стало привычно, но иногда мешает думать, мысли будто запутываются в липкой паутине.
Машина подъехала к зданию. Они хорошо смотрятся на фоне друг друга: металл балок вороненых оттенков и пластик окон иссиня-черного цвета, против темно-зеленого, насыщенного цвета капота. У обоих очертания тающих льдин. Да... Миг романтики перед работой: машина протискивается в темный зев проходной. На въезде никаких проверок документов, обыска и тому подобного - прогресс, все-таки. Просвечивают все, и хорошо, что не рентгеном. Теперь ее надо провести вдоль светящейся полосы к своему боксу. Эта проводка - чистая фикция, управление перехватывается системами здания, но психологи считают, что это вырабатывает чувство ответственности, внимательности и чего-то еще. Вообще, эти психологи, сросшиеся с управлением охраны, порой слишком напоминают то ли Торквемаду нашего времени, то ли Орвелла, начавшего искренне работать на коммунизм.
Гаражный бокс - самый обычный, выкрашенный серой краской, немножко пыльный. Когда выбираешься из машины, выходишь через дверь в его задней стенке и попадаешь в эдакий индивидуальный предбанник, выделанный желтоватым пластиком. А потом повторяешь процедуру, что принята на монетном дворе и любом уважающем себя алмазном прииске: оставляешь один комплект одежды в первой кабинке, а второй одеваешь в следующей, уже после контрольной рамки. Подобные проверки имели смысл лет пять назад, но сейчас толку в этом нет почти никакого. Если кто-то пронесет с собой биологический 'жучок', наличие или отсутствие на нем одежды при контроле никакой роли не играет - все равно его обнаружат по другим признакам. Наномеханизмы, эти умные комки атомов, отловить еще труднее и как этим занимается охрана, я вообще представляю с трудом. Тогда зачем так делается? По-моему - только из экономии средств и бюрократической лени. То есть психологи наверняка заготовили мегабайты убедительных объяснений, что это тоже нужно, что это тоже вырабатывает подсознательную уверенность в постоянной слежке, а значит такой же подсознательный страх и вообще, от этого много пользы. Просто ремонт влетит в такую копеечку и истреплет столько нервов начальству, что с этой процедурой мирятся, как с мелким неудобством. Второй комплект одежды, впрочем, свой и менять его можно почти каждый день, так что вся женская половина персонала успевает гоняться за модой.
Из второго предбанника, после писка контрольной аппаратуры и вежливого жеста возникшей голограммы (голограмма достойна отдельных слов - из стены высовывается лицо какого-то бесполого существа, снабженное вымученной улыбкой, и рука, одетая в смесь военного мундира и больничной пижамы; всем этим добром можно безотказно пугать детей), надо выйти в общий коридор к лифтам.
У лифтов всегда очередь - два, три человека будут стоять у створок даже в полночь. Иногда за кем-то андроид несет приборы, иногда катиться тележка, загруженная инструментарием. Но подолгу у лифтов тоже никто не стоит - полминуты ожидания и его прозрачные двери распахиваются. Трудно решить, это очередная выходка психологов, или просто такая программа оптимизации работы машин. Институт никогда не спит и бессонница организации рождает причуды в ее работе.
- Доброе утро! Ты чего, вах, такой грустный? - Давид, технарь-узловик, пытается выгнуть брови так, чтобы они могли соперничать с кривизной его носа. Национальный колорит как дежурная шутка.
- Нормально, - я и правда мрачновато смотрюсь перед работой, - Как наши, проиграли, выиграли?
- А шут с ними, результат без игры знать не хочу, досмотрю вечером.
Лифт глотает нас и поочередно выплевывает - каждого на своем этаже. Перед входом в отдел архитектоники - последняя проверка: надо просто приложить руку к панели.
Архитектоника компьютеров в институте - эта моя сфера. Где-нибудь на фирме, в корпорации, концерне, всегда есть отдельно живущие подразделения дизайна и эргономики - ведь компьютеры должны продаваться, и быть красивыми и удобными. Вечно там подковерные интриги, громкие скандалы и слухи о сокращениях. Есть в корпорациях и отделы архитектуры компьютеров - ведь все эти новые процессоры, дисководы и тому подобные вещи надо как-то уместить в одном ящике, и чтоб этот ящик не был слишком большим? Отделы архитектуры никогда не живут в мире с дизайнерами: идет вечный конфликт продавца и технаря - первый хочет чего-нибудь модного, необычного, дешевого, а второй сложного и дорогого. Грызут они друг друга по этому поводу нещадно, вплоть до членовредительства и убийства.
Но все эти разборки - удел фирм, так там борются с бюрократией и экономят средства. У нас главное - производительность. Наш товар и так покупают: военные, академики, те же фирмачи. Он не нуждается в обычной рекламе, как удав кролика приманивающей человека к прилавку. К нам приходят те, кому надо в вычислениях быть чуть быстрее и мощнее своих конкурентов, те, которым это необходимо срочно, немедленно. Приходят как заговорщики к оружейнику, первому склепавшему очередную убийственную игрушку. Быть может, завтра такие игрушки появятся на каждом углу, тогда вспомнят и про дизайн, и про скидки, но здесь, сегодня и сейчас их можно достать только в одном месте. Единственное, что иногда делает институт - напоминает чиновникам и промышленникам, что в первую очередь подобные нужды надо ликвидировать у своих специалистов, иностранные глаза все-таки чужие, могут увидеть лишнее. Поэтому за внешний вид и за компоновку машин отвечает один отдел - архитектоники. Мой отдел. Четыре этажа в левой башне, сорок два человека персонала, сотни компьютеров, десятки разновидностей автоматов. Самый маленький отдел института.
Собственный кабинет - хорошая вещь, такая индивидуальная ячейка на втором уровне отдела, в середине башни. Хорошая не столько иллюзией тишины и одиночества - ни того, ни другого почти не бывает, сколько тем подсознательным ощущением, что тебя никто не хлопнет по плечу, никто не будет стоять у тебя над душой, когда ты принимаешь решение, а ты в это время на экранах видишь всех или почти всех сотрудников. Есть в этом привкус шапки-невидимки, центра паутины, командного бункера - место власти, делающее тебя незримым. В остальном это средних размеров комната в салатовых тонах, умеренно заставленная оборудованием, так же умеренно увешанная картинами и деревянными масками. Какую-то часть из них нарисовал и вырезал в свое время я сам. Странный предмет для гордости.
Наконец, подхожу к рабочему месту, любимому анатомическому креслу. Несколько секунд расслабления, когда ткань облегает тебя, создает иллюзию невесомости, и ты паришь наедине со своими мыслями. Часы на стене показывают без десяти восемь. Пора. Леплю на левый глаз 'монокль'. Протягиваю руки над панелью, смотрю как она загорается огоньками систем, обретает объем, глубину, насыщается изображениями и впускаю в себя этот поток информации.
- За ночь просчитаны: варианты теплообмена модели 4-3-к7... - картинка модели и нейтральный голос программы-секретаря. Мои руки 'расплетают' модель, видно, как красно-оранжево-синие воздуха потоки обтекают плату, и как отдают свой жар процессоры.
- Ясно, на оперативке.
- Конструкция совмещения и эргономика блока 14/3 'Ухо тушканчика'. Их параметры...- серия вспышек цифр. Повертел возникшую картинку модели. Складная штучка. Есть в ней толика несовершенства, показной изящности. Точно, слишком вычурна. Но параметры в норме, не буду придираться.
- Утверждаю на воплощение, - взмах руки и палец на панели.
- Разногласия и нечетко поставленная задача в вопросе модели 2341а, - картинка, исчерканная красным, список каких-то претензий. Вечно Кириллыч не хочет ни за что отвечать. Ладно.
- На оперативке...
И так полчаса, не больше минуты на ответ. Надо разгрести все то добро, что наваяла ночная смена: понять, что сделали хорошо, а что провалили, разобраться, поставить новые задачи, наградить непричастных и наказать невиновных.
- Внимание, общий сбор руководства к часу дня, - голос секретаря предупредителен, вежлив. Руки на секунду замирают над панелью. Это предвещает серьезное дело - не обычный селектор. Личное присутствие необходимо или для какого-то выговора, или для объявления чего-то секретного.
Оперативка. Большой экран пульта распахивается будто окно, вижу второй эшелон - шесть лиц начальников 'конторок', как шутим мы между собой. Будто в черной бархатной пустоте кто-то выложил ожившие фотографии. Змеиный клубок, если подумать честно. И меня, как одного из бывших 'змеенышей', оказавшегося более удачливым, более зубастым и пройдошливым, не любят больше всего. Мне улыбаются, иногда льстят и делают комплементы, но никогда нельзя забывать об осторожности. Это не вендетта, сейчас никто не позволит себе саботажа, откровенных интриг - просто если меня вдруг не окажется на месте, если я зазеваюсь или оступлюсь - подчиненные немедленно пройдут по моей голове вверх по карьерной лестнице.
Может быть, это и не способствует идеальному психологическому климату, зато очень помогает при работе - отставать, лодырничать, перекладывать свои обязанности на подчиненных, наконец, просто засидеться на своем месте почти невозможно. Сожрут мгновенно.
- Доброе утро, коллеги, - киваю в темноту и получаю ответные кивки с портретов.
- Приступим. Отдел математиков вчера дал вводную - им необходимо пиковое быстродействие машин следующего уровня...- на экран послушно выпрыгивает цифра, но ее я и так помню, - Узловой отдел сообщил о наличии у них подходящих процессоров. Придется делать новую архитектуру, но математикам готовая машина нужна уже через неделю, - почти то же самое я говорил им вчера. Тогда же они получили техническую информацию, сегодня надо ждать предложений.
- Ольга Карловна, прошу вас, - начинаем всегда с общеконструкционного бюро.
- Новые решения - в пределах допустимых вариаций... - вообще-то эта старая мегера с лицом удачно замаскировавшегося под человека скорпиона, свое дело знает, - так что можно воспользоваться проектом 12уар6 без особых изменений.
В темноте возникает очередная модель - она рябиться сечениями, цифрами размеров и перекрестными ссылками.
- У других есть возражения, дополнения? - вполне дельную мысль подала.
- А периферии новой к процессору заявлено не было? Могли бы лишний раз не возиться, - Скрипчакову, дизайнеру, всегда лень работать, в чем-то он прав, и если напрячься, из дирекции можно выбить и весь остальной объем посылки, но что мы тогда тут делаем? Солитер раскладываем?
- Нет, мы и так по лимиту сходства у края ходим, кстати, во многом по вашей милости, предсказуемо мыслить стали! Думаете, перекрасили корпус, финтифлюшек понавешали, и никто не узнает? Докопались и наше счастье, что доказать ничего не получилось!
- Ну кто знал, что и там сюжетами Возрождения увлекутся? На естественную эстетику потянет? - дизайнер начинает входить в раж спора, а это надо быстренько прекращать.
- Этот вопрос уже обсуждался, хватит! И вообще, мы халтурим много. Пора прикрутить гайки... Утверждаю общее направление работ по предложению Помеженцевой. Следующий вопрос - нейрошунт с недоработанной конструкцией. Пятый день возимся, в чем дело?
- Павел Иванович, электромагнитные поля - в полной петрушке, - и слова Зубченко, отвечающего за этот участок работ, подкрепляются картинкой, - и слова Зубченко, отвечающего за этот участок работ, подкрепляются картинкой: будто переплетение теней закрывает очередную модель. - Узлы вместе работать не будут: резонанс к чертовой матери сигналы сдвигает.
- Каждый по отдельности узел резонансов не дает?
- Нет, дело в кучности, - стоило на картинке разлететься в разные стороны деталям модели, как переплетение теней рассеялось, испарилось.
- Защиту усиливали? - пытаюсь разобраться в картине процесса, свести детали появления теней. Это как собрать кубик Рубика из блоков разной величины. Начинаю ощущать несовместимость, вот-вот она выльется в цифры расхождений.
- Да, Павел Иванович, помогает плохо. Просто эта петрушка несовместима.
На экране - формулы и расчеты, диаграммы и выкладки. Зарываюсь в них.
- Если посмотреть... Есть резон. Я подам заявку узловикам. А ты пытайся использовать новые материалы, подумай. В крайнем случае - поделим корпуса.
Вопрос идет за вопросом, пока все наиболее срочные не разрешаются или не отодвигаются на неопределенный срок. Всплывают, как мусор в речке, новые проблемы.
Время после оперативки не слишком отличается по темпу работы. Просто дается отбой обязательному присутствию, и дальше проблемы обсуждаются с глазу на глаз. Но работа не состоит из общения с сотрудниками только своего отдела. По большому счету, я не могу вникнуть во все технические проблемы, и часто мои решения основываются на общей логике. Моя основная задача - организация работы. Кроме поддержания дисциплины внутри него, необходимо работать локтями в толпе других отделов.
Положение наше среди этих гигантов незавидное. Математики занимают всю северную башню, прилегающие галереи и в штате у них три сотни человек. Нейрофизиологи оккупировали подвалы, что при их численности элементарно. Безопасники вообще смогли позволить себе получить фасад. Не говоря уже об отделах внешних сношений. Но разве дело в занимаемой площади?
Деньги и ресурсы, вот основная наша беда. Узловики, отвечающие за производство отдельных важнейших деталей, могут в любой момент позволить себе выкинуть полсотни тысяч долларов на проверку очередной теории. Когда у них не заводился очередной процессор, умудрились в Дубне у ядерщиков пузырьковую камеру выбить. Во временное пользование. Они вообще основные клиенты безопасников и отдела внешних сношений - все время чего-то требуют. Нейрофизиологи, как жадные языческие боги, хотят человеческих тканей или натурных экспериментов, и хоть делается все почти легальным путем - стоит это тоже порядочно.
Мы - конечное звено этой цепочки. Истинность каждой отдельной теории до нас многократно проверяется, нам остается только собрать их в едином ящике, особо не заботясь о его внешнем виде. В общественном мнении наша работа не сложнее игры с детским конструктором, и сколько бы мы не сказали слов в его опровержение, этого всегда будет мало. Нас постоянно хотят сожрать те же узловики, где-то всегда висит план нашей реорганизации, подчинения другому отделу.
С другой стороны - такие планы есть в отношении каждого отдела, даже безопасников. Мы достаточно уникальная структура, чтобы держать нас в виде отдельного подразделения. Но мы - самые маленькие, и я могу идти на конфликт с другими отделами только когда абсолютно уверен, что прав. А сейчас надо ругаться с финансистом всея института, Абаковым, которого за глаза никто кроме как Абакой и не называет.
Человечек этот не то чтобы мерзостный или подлый, просто до ужаса скупой. Даже его внешность иссушенной селедки, которая почему-то начала источать жир и масло, сморчка, буквально истекающего потом, не создала ему такой плохой репутации, как его скаредность. Это, наверное, свойственно всем финансистам - воспринимать выдачу денег из кассы, как жертву части собственного сердца, но Абака довел ее до карикатуры на самого себя. Причем он умудряется не перегибать палку: отказывай он всем, или устраивай слишком большие скандалы при обсуждении финансирования, его бы попросили с должности. А этот скряга, стеная, охая и причитая, внимательно выслушивает ваши аргументы, и если они будут достаточно серьезны, деньги и ресурсы вы получите. Все-таки он остается главбухом высокого класса, да и в наших делах за столько лет понимать начал. Разумней всего было бы пропускать его завывания мимо ушей, но в Абаке, наверное, погиб великий трагический актер, он так эффективно бьет по мозгам своей мимикой, жестами и словами, что каждый разговор с ним считался подвигом.
Наши психопатологические безопасники только радовались такому обороту дел - сотрудники значительно экономнее расходовали фонды, которые давались им такими нервами. Для них прелесть ситуации состояла еще и в том, что Абака умел чутко улавливать настроение начальства, и когда оно сдвигало брови - безропотно открывал сокровищницу.
Масса недругов хотела бы записать его в ряды национальности, прославившейся своим ростовщичеством, но никакого однозначного результата - этнического или морального - получено не было.
Против обыкновения, связаться с ним оказалось непросто.
- Игорь Ефграфьевич, ругаться будем или по-доброму разойдемся? У меня истощаются средства на материализацию и вообще...
- Давай после часа, а? Я сейчас занят, - почему-то он не стал ввязываться в спор, а тихо исчез с экрана.
После часа, так после часа, кто бы возражал? Только почему наш отдел узнает институтские новости последним? Я под деловыми предлогами обзваниваю полдесятка адресатов из соседних отделов, но ничего похожего на тревогу или панику не вижу. Потом наваливается еще тысяча и одно дело, из-под вороха которых выбираюсь только к обеду.
Прием пищи - дело обязательное, даже если ты совершаешь подвиг. Многие так не думают, и строят из себя героев, работая без перерывов и выходных. Эти бегуны на короткую дистанцию скоро сходят с дорожки, потрепав нервы окружающим. Что ни говори, а правильная еда - основа. И к полудню работа людей по институту замирает.
По зданиям есть полдесятка маленьких уютных столовых, но они почти всегда пустуют. Есть некое место для совместного приема пищи в каждом отделе, и чтобы не отрываться от коллектива, начальству рекомендуют обедать там. Коллектив, однако, испытывает мало радости от непосредственного общения с вышестоящими личностями и все предпочитают заказывать еду на рабочие места. Психологи здесь бессильны - стать ближе к народу через совместное принятие пищи почему-то никак не получается.
В результате я спускаюсь на этаж ниже и обедаю в гордом одиночестве, ловя свое отражение в зеркальных колоннах. Рядом сиротливо стоит сервировочная тележка и тихо звучит Моцарт. Порой это слишком похоже на быт готического замка, не хватает только закопченного потолка (здесь он белый) и развешенного по каменным стенам оружия. Только изредка со мной обедает заместитель, и дни рождения начальников бюро мы обязаны отмечать вместе. Обычно же стук моей ложки - единственное, что прерывает музыку.
Скука? Как можно так вообще работать? А между тем, мы занимаемся одной из самых интересных, сложных и опасных работ на свете. Просто мы во второй шеренге, на запасном аэродроме, в тыловых частях наступающей армии. Хотя это, наверное, уже нуждается в пояснениях.
Глава 2 Дом родной, ты кто такой?
25 мая 2024 года
Господи, помоги мне переварить все то, чем я так славно угостился!
Классическая фраза духовного лица.
Информация распространяется между людьми, повинуясь тем же законам, что и электрические разряды. Чем более явно ее наличие в одном месте и чем сильнее ее хотят заполучить в другом, тем больше вероятность, что она пройдет через любую изоляцию. Главная проблема в бесконечной гонке за ее получением - это темп. Высокотехнологическая новинка, которая хоть пять лет ни была никем украдена, по сути своей уже мало кому интересна, как неинтересна вчерашняя зоря летучим мышам. Это пройденный уровень техники и такие экспонаты ставят на полку рядом с фотоаппаратами Джеймса Бонда из серий восьмидесятых годов прошлого века.
Хорошо украденная разработка это та, которую автор не успел донести до патентного бюро, которая свежа настолько, что еще грамотно не защищена, не заявлена разработчиком как своя. Увы, чтобы получить деньги, банды высоколобых вымогателей заявляют о своих успехах и перспективах еще до того, как окончательно представляют сами себе что, собственно, они намерены сотворить. Из-за этого хронического анонсирования открытий, информацию надо взять на только горячей, но и поместить ее в не менее теплое место. Количество таких мест весьма ограничено, патентное право не дремлет, поэтому первый выход нашли в 'фальшбортах'.
В самых общих формах это выглядит так: в любой мало-мальски серьезной конторе, занимающейся ИИ , например, в нашей, присутствует целая россыпь микроскопических бюро, которые интересуются всем на свете, от астрологии до получения чистой глюонной плазмы. Если откуда-то выпадает свежая, 'ничейная' разработка, которую срочно необходимо сделать своей, одно из таких бюро имитирует ее создание. Задним числом возникает документация, планы отчетов, выговоры за медленное продвижение темы. Три - пять человек, как правило, молодых специалистов, вдохновенно учат материал. Спустя несколько дней экспроприированное добро можно легализовывать без всяких опасений и тогда обокраденным доказать свой приоритет не проще, чем вплавь пересечь океан. Так были переварены груды мелких изобретений. Бюро получает щедрую премию, но люди карьеры на этом не делают. Их могут использовать еще раз, и даже неоднократно, однако никуда не продвинут. К тому же 'фальшборт' применяют далеко не всегда. Чем сложнее и дороже открытие, тем больше должно быть число 'разработчиков' и тем больше шансов вскрытия этой нехитрой комбинации.
Спрашивается, почему бы просто не купить? Очень, очень дорого, как и всякие сведения по ИИ. Ожидаемое всеми бессмертие - дорогая вещь. Потенциальное, но достижимое бессмертие, как конечный плод нашей работы, вообще бесценно. А ИИ - это автоген для сейфа, это ступенька к вечности, это первая ступень ракеты. Естественно, что продавать открытия по этой теме по цене очередной игрушки ни один дурак не будет. Приходится красть, изобретательно и разнообразно делать чужое свои, хоть это и становится все сложнее.
Не одни мы такие умные: 'фальшборт' применяют почти все, и многие уже научились с этим бороться. Кого-нибудь из новоявленных 'гениев' начинают усиленно приглашать на семинары и симпозиумы, иногда так зазывают все бюро. Бесконечно прятать людей в шарашках невозможно, не то время, рано или поздно, кто-то из 'фальшбортников' оказывается на виду. Там его по всем канонам детективного жанра пытаются раскрутить, вызвать на откровенность, уличить в плагиате. Хотя молчать как рыба в прямых интересах 'изобретателя', за всеми не уследишь - что-то время от времени всплывает. Слава и лесть губительно действуют на молодые умы. Так мы чуть не потеряли 'лабораторию' Ежилецкого. Пока скандалы удается душить в зародыше, но сейчас все больше врабатывается привычка применять фальшборты против программистов-одиночек и изобретателей-энтузиастов. Эти, по крайней мере, не могут даже затеять длинного и дорогого судебного процесса, если только не успеют продать свои находки другому центру.
Второй метод, значительно более старый и почтенный: переманивания на свою сторону отдельных 'светлых голов'. Увы, тоже показал себя малоэффективным. Это все равно, что воровать шестеренки из хронометра или колеса у велосипеда. Даже если украсть корпус часов, но забыть об их содержимом, время он показывать не будет, а на одном колесе, пусть и с педалями, далеко не уедешь. На свою сторону надо переманивать целые команды, по возможности с оборудованием. Так переманили группу сингапурцев, соблазнив их поместьями в десятки гектар. Что самое смешное в этих поместьях они почти и не бывают, сидят за работой.
Дело это до крайности хлопотное, сложное, дорогое, может не дать немедленных результатов. Как дрожжи могут не поднять плохое тесто, так даже целая команда иногда оказывается выведенной из русла технического процесса, и превращается в дорогостоящее украшение: как наши же эмигранты, к тому времени натурализовавшиеся англичане, выкупленные обратно за чудовищные деньги, побарахтавшись без особого успеха два года, вернулись на туманный Альбион. Не нищими, но большую часть миллионов у них отобрали. Да и вообще, иностранные специалисты это почти всегда пятое колесо в телеге - устойчивость есть, скорости нет. Так было и с наемными офицерами в армии при Петре, и с заезжими авиаконструкторами, при НЭПе.
Другое дело, когда идет гонка 'ноздря в ноздрю', когда к украденной информации другая команда все равно придет, через неделю или через месяц. Тогда доказать, что открытие 'чье-то' нереально даже теоретически, в ход идет все содержимое арсеналов, забывают об этике и морали, и очень мало смотрят на закон. Но такие ситуации, не то что бы редки, а очень быстротечны. Недели, иногда дни, еще реже месяцы и одна из групп либо отстает, либо информация обнародуется и появляется ее владелец. Тогда ее надо либо покупать, либо использовать нелегально, а после того, как за подобные авантюры Южная Корея поплатилась информационными санкциями и десятой частью своего годового дохода, всякое государство и любые легальные организации с такими вещами чрезвычайно осторожны.
В итоге, единственный способ нелегальную информацию использовать массово и при этом не наживать проблем, это иметь собственные мощные институты, которые как жернова переработают любую попавшую к ним идею до полной неузнаваемости.
Опять-таки, содержать такие учреждения не так просто. Если жить на одном ворованном, это вылезет наружу меньше чем через год: когда одни и те же люди осваивают украденные знания, и 'двигают' вперед отрасль, это неизбежно. Законы Паркинсона неумолимы: кто-то чуть-чуть поленится, кто-то недосмотрит, кто-то заболеет. Дело может дойти до того, что будут забывать стирать клейма с процессоров и вымарывать авторские коды из программ. Сколько после этого по судам ни говори, что находка твоя, тебе уже не поверят. Страна-напарница Южной Кореи, та самая, что увлекается идеями чучхе, тому подтверждение: ну изобрел Чо Со Пин новую компоновку процессоров, ну украл сеульский 'Квантиниум' эту радость, дальше то что? Слишком много воровать - плохо для репутации.
Если головной институт выдает на гора исключительно свои разработки, а экспроприированное переваривает подчиненная ему структура, также неизбежно отставание от прогресса и выпадение из общего потока. Начальство только-только разбирается с одной моделью, едва успевает освоиться с новой скоростью вычислений, как ребята из подчиненного отдела уже склепали что-то более скоростное, более функциональное. Выходит, свои разработки надо на свалку? Премия мимо носа и выговор в личное дело. Да кто на это согласиться? Дураков нет. И хорошо, если работу подчиненных на второстепенном участке в дело пустят или в угол задвинут, а могут и в музей поставить, слишком прыткий отдел вообще разогнать. Прецедентов навалом. Так года три назад рухнул Минский институт, а еще за год до этого - Пражский, их начальство изображало слишком большую честность, пыталось доказать чуть ли не национальную самобытность в конструкции машин. Итог: вульгарное банкротство, и это при мощнейшей поддержке государства! Тамошним властям пришлось разгонять учреждения, выжигать под корень всю документацию, дезинфицировать помещения и начинать все по новой. Грустно.
Поэтому параллельно работают три, а то и четыре независимые структуры (смотря по средствам). И только одна из них, перерабатывает то, что удастся извлечь у конкурентов, попутно пытаясь срастить получившиеся конструкции с результатами работы других.
Самым пикантным во всей этой конструкции есть то, что почти все институты, академии, университеты, колледжи, лаборатории мира, которые работают над переводом сознания человека в машину, считаются заключившими Братиславский пакт о ненападении и внешне придерживаются правил дипломатической благопристойности. Есть и организация ОРКСО , вроде МОГАТЭ, которая должна решать споры, улаживать затруднения, оформлять свидетельства в судах, дела с санкциями разбирать. Но слишком велика ставка: это все равно, что во времена холодной войны учредить организацию, ведающую распределением патентов на изготовление водородной бомбы - будет много энтузиазма, но мало пользы. Поэтому организации хватают друг у друга информацию, как голодные птенцы корм в гнезде орла. И до смертоубийства не доходит только потому, что орлица-мамочка, эта самая ОРКСО, самых горластых и клювастых от слабых оттаскивает. Помогает мало - те все равно из гнезда выпадают.
Такая незатейливая работа по перевариванию экспроприированного знания и есть наше основное занятие. Тысячи абсолютно легальных, сотни полулегальных и десятки явно незаконных сообщений перелицовываются в чреве института до полной неузнаваемости. В основном мы пробиваемся рационализацией, мелкими усовершенствованиями и доработками, но можем и чисто свои разработки гнать - иногда, если уж очень прижмут, это приходится делать. На гора выдаются конструкции компьютеров, все более мощных и совершенных, но еще не могущих приютить человеческий разум.
Компьютеры, к сожалению, еще полбеды. В успешном исходе мероприятия с этой точки зрения ни у кого вопросов нет: мощность исправно повышается, быстродействие постоянно нарастает, надежность неизменно увеличивается. Все прекрасно, перспективы здесь могут быть только самые радужные. На программное обеспечение тоже нельзя пожаловаться - математики не могут нарадоваться, каждую минуту создается что-то новое и посторонние уже сколько лет не могут ничего там понять, а только от удивления рты расстегивают. Тысячи программ описывают поведение человека в целом и каждого его нейрона в частности.
Нейробиология и психология - дело другое. Если информацию удается извлечь из мозга, с ее описанием проблем не возникает, но вот само извлечение - проблема из проблем. Вариантов программ и конструкций может быть сколько угодно, но разум, душа у каждого человека уникальны, неудачи при переносе быть не должно.
А мы до сих пор до конца не разобрались с человеческим мышлением. С мартышками уже получается, а вот по шимпанзе дело темное - что-то не выходит. Физическое бессмертие вещь хорошая, но никому не хочется превращаться в сложную компьютерную игрушку. Надо оставаться личностью, а не стать марионеткой.
Совсем хорошо знать, что процесс перенесения не будет уникальным, а еще лучше, если он будет обратимым. Если случится что с машиной, - неплохо было бы стать человеком обратно. То есть мозги в процессе сканирования желательно не поджаривать коротковолновым излучением и не разрезать на кусочки. Все это требует тонкой, адовой работы, любая проблема тянет за собой сотни открытий. Одно умение снять эмоциональную картинку с нервной системы и не покалечить ее при этом потянуло на два десятка премий самой разнообразной величины. К полному снятию информации тоже идут, но так медленно, что их хочется подталкивать уколами ножа в спину. Отдел 'душеведения' у нас сравнительно маленький, позаимствовать удается не так много, основные работы по внешним данным ведут институты в Москве, хотя у них хватает собственных выдумок, хороших проектов и запатентованных изобретений.
Таков причинный каркас нашего заведения, те желания и требования, что движут нами. Внешне институт тоже весьма интересное зрелище. Мы непрерывно строимся: постоянно пробиваются дополнительные тоннели, углубляются подвалы, пристраиваются корпуса. Но так же неумолимо, как идет стройка, большой ремонт обходит уже построенное стороной. Когда поставят строительных роботов, защищенных от шпионажа, как уже поставили уборщиков, все будет отремонтировано, а пока на центральных корпусах, несмотря на весь наведенный глянец, лежит тень легкого увядания.
Институтское хозяйство довольно обширно. Поселок, в котором живет дирекция и основные специалисты - самый отдаленный из его объектов. Полторы сотни двух, иногда трехэтажных домиков утопают в садах и довольно комфортно умещаются внутри периметра ограды. Там же имеется магазинчик, какое-то подобие клуба, маленькая школа и универсальный храм. И клуб, и храм - выдумки психологов. Место отдыха у нас шикарное, с росписью и мозаиками, отличной мебелью и первосортным набором выпивки. Основной зал полуподвальный - там обычно пристойно отмечают маленькие компании по своим частным поводам и почти все верхнее звено по случаю больших общих успехов. На втором этаже - кабинеты поменьше, для всенощных гулянок тех же маленьких компаний. Универсальный храм - штучка еще позабористей. У нас сложные, тяжелые отношения с церковью. Трудно быть верующим человеком, если ты пытаешься создать душу в переплетении схем, лишить бога монополии на определение твоей загробной судьбы и вообще, лезешь в новые творцы мироздания. Смирения при этом как-то убавляется, и вообще, почтения к традициям у нас очень мало. Но совсем без религии не получается - у многих по домам целые иконостасы и золотообрезные Библии. У других - такие же Кораны, Веды и прочие сочинения. Никто этому не мешает, не поощряет. И чтобы никакая отдельная компания служителей культа не приобрела влияния большего, чем остальные, чтоб не дай бог не начала совать куда не просят пахнущие ладаном персты, храм сделали наподобие переходящего знамени - каждая конфессия по своим праздникам там шаманила, потом звучал сигнал очистить помещение и храм освещался товарищами в других костюмах. Как ни странно, этого оказалось достаточно - традиционные церкви не слишком любят виртуальность, потому крестный ход или религиозный диспут по ту сторону дисплея невозможны, а от сект безопасники всегда могут избавиться.
В остальном у нас обычный закрытый поселок умеренной комфортности. А что далековато - так ближе к институту выкупать такую площадь земли не могли позволить себе даже мы.
Зато наскребли денег на выкуп нескольких девятнадцатиэтажек - в одной из них я когда-то обретался, - стоят они в трех шагах от основных корпусов и сейчас там живут почти все остальные работники заведения. Замкнутый квадрат зданий зеленовато-белого цвета, километр в поперечнике, с похожим набором учреждений внутри. Школа только побольше, кабак и церковь присутствуют в нескольких вариантах, горсть магазинчиков, лавочек и даже маленький стадион. Эдакий микрорайончик, вроде бы и не окруженный колючей проволокой, а только хилым на вид заборчиком, но попасть туда - не слишком простая задача. Пропускного режима, как в поселке, нет, вот только гостей приводить к себе не рекомендуется. Если же все-таки приглашают (совсем изолировать почти три тысячи человек посреди города невозможно), на глаза им никто лезть не будет, но без лишнего привлечения внимания их просвечивают, лучше всякого рентгена. Плюс к этому, как влажная уборка на заводах, непрерывно идет поиск шпионских сюрпризов, патрулирование нашими маленькими ползучими и летающими роботами. В итоге получилось что-то вроде пограничной территории -- мы там все охраняем, но маленькие секреты иногда воруют.
Сами корпуса тоже занятны. Десяток не слишком высоких, остроконечных башен в точеном высокотехнологичном стиле кольцом окружают три сероватых, еще советских здания первой застройки, как молодые и гордые часовые несут вахту около престарелых, не слишком опасных, но известных заключенных. Впечатление усиливается прозрачными галереями и причудливыми флигелями, которые будто цепкие сильные руки, опоясывают институт и не дают пройти к центральным корпусам. Стекло, пластик, металл, бетон. Строгая и со вкусом выполненная постройка в темных тонах. Вокруг - небольшой полусквер, полупарк в хвойных зарослях, имитирующий то ли северную тайгу, то ли крымские леса, с настоящими маренами, привезенными сюда черт знает на какие деньги, и кипарисами, которые приходится заворачивать в пленку каждую осень. Подъездная дорожка через него в одном месте, что иногда доставляет неудобства, хотя наверняка найдутся и подземные переходы, и перелазы, и вертолетная площадка на крыше никуда не денется.
Есть у нас еще периферия - сколько-то объектов, точек, заимок и ухоронок. Горстка подшефных производств и мастерских, в основном заготовки под 'фальшборты', на которые любят показывать проверяющим. Есть даже база отдыха у Черного моря и, по слухам, охотничьи домики в тайге. Проверяющие, наверняка, не обходят стороной и эти места.
По самой известной байке, устроили очередному ревизору охоту на кабанов. А вместо загонщиков поставили киноидных роботов с гудками. Только аккумуляторы подзарядить им забыли. И вот когда хромированные псины уже почти выгнали несколько семей парнокопытных на номера, когда щетинистые спины уже проглядывали сквозь заросли, - звук лая куда-то делся. Кабаны хоть и звери, соображать могут и на ружья идут только от страха. Естественно, они повернулись к охотникам окороками и рассеялись в подлеске, помахивая хвостиками. Так ревизор от злобы взял ружьишко на перевес, не поленился пройтись и лично расстрелял всех киноидных роботов, половину патронташа извел. После чего велел все мясные запасы, что в кладовке лесничества найдутся, жарить на их простреленных корпусах. Долго потом хвастался, что дичи по весу на той охоте он добыл больше всех и гроздь объективов с их голов над своим камином повесил. Что тут правда - неизвестно.
Но в основном непрофильное хозяйство принадлежит безопасникам, а они на свою территорию мало кого пускают. К тому же, раз мы имеем отношение к государству, чем дальше от головной конторы, тем неопределенней имущественные права. Сегодня мы этим объектом владеем, а завтра, из-за нашей нерентабельности, его другому институту отдадут. Бывает, пограничное состояние месяцами тянется, и кто тем домом отдыха или мастерской распоряжается, сам черт не ведает. Другая популярная история, более достоверная поскольку я отдаленно принимал в ней участие, гласит, что особо не повезло маленькому цеху в Сергиевом Посаде. Его передали в такое двойное подчинение одновременно нам и Колледжу Специализированной Автоматики. Одновременно пришли большие задания на исполнение одного и того же товара, каких-то пластиковых корпусов. Ужасная глупость были эти корпуса мониторов, кажется, кто-то в Малайзии не успел их запатентовать и фальшборты перехватывали разработку. По этой причине характеристики у них были, как у двух банкнот - различались почитай только номера.
Каждая сторона исправно поставляла материал, давала деньги и присылала транспорт за готовым продуктом, попутно запрещая работать на заказ конкурента. Директор цеха, не будь дураком, стриг двойные комиссионные, изображая подчинение и тем и другим. Только перевел коллектив на двухсменный график. Непонятно, на что он надеялся, наверное, на взятки, но вывели его на чистую воду спустя неделю. Обиделись, на этой почве слегка помирились между собой, договорились. А потом, как раз после окончания исполнения заказа, был совместный аккуратный рейд двух заинтересованных сторон на этот минизаводик. Для того, чтобы не вводить друг друга во искушение, мы и Колледж растащили основные фонды по другим точкам, ни одного станка не пропустили, всю проводку из стен повыковыривали. На месте остался только фундамент, каркас цеха и уволенный коллектив. Директор ко времени окончания раскулачивания своего предприятия парился в местах не столь отдаленных. Так что периферия - дело темное и запутанное.
Вот так и работаем. Каждое утро через проходные пропускают тысячи людей - ночная смена, дневная смена. Их всех обрабатывают на предмет соблюдения секретности, они исполняют свои обязанности и возвращаются домой. Это почти термитник, непрерывно растущий по периметру и почти не обновляемый в центре, жужжащее и пульсирующее сердце. Это масса человеческого труда, старания и надежды, воплощенная в казенном учреждении.
Глава 3. Гадость, о приближении которой нам столь долго говорили...
25 мая 2024 года
Сколько не называй головастика рыбой, он все равно станет лягушкой.
