Бескаравайный Станислав Сергеевич : другие произведения.

Догирыш человека (окончание)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая часть второго романа. Третьей части не будет.


  
  

Глава 10. Излишества моноцентризма.

Апрель 2028.

   Каждый раз, бросая камень в воду, попадаю точно в цент круга.

Конфуций.

   Ядерная бомба всегда падает в эпицентр.

Советский сержант.

   Если эти фразы одинаково логичны - в чем мудрость?
   Мы все стремимся низвести наших партнеров до уровня сателлитов. Это вечное проклятье любого бизнеса. Некоторым удается отбиться и они получают репутацию твердых людей, а другим удается подчинить себе коллег и они превращаются в больших начальников, политиков и всех прочих, легко отдающих приказы личностей. Равным легче договориться, уволиться, просто убежать.
   Сложнее, когда дело обстоит с изначально разными весовыми категориями. Преображенные, в своем противостоянии искали все новых ресурсов, и чем больше мы набирали силу, тем меньше значило государство, социальные гарантии и прочие человеческие организации. Человек скатывался на уровень полезного, несамостоятельного и дорогого ресурса. Как хозяева поместий держали целые своры гончих - смертельных, грациозных и решительных, а обитатели квартир вычесывали блох из болонок, вся корысть от которых была в трусливом обгавкивании чужих, так и мы обходились с подшефными организациями.
   Одновременно выходила на новый уровень конкуренция. Ведь в чем была вся соль начального грабежа человеческого имущества? Надо было заставить людей работать на себя, обернуть в свою, электронную пользу всю промышленность. Потому преображения не останавливались - они давали легальное, беспрепятственное получение доступа к ресурсам и такую же легальную, пусть и капризную рабочую силу.
   Новые преображенные, если они не были такими уж богатыми, знаменитыми или просто могущественными, получали свою кремниевую каморку, омоложенное тело, и бросались в бой. Им предлагалось взять на себя функции некоторых ручных ИИ - проверку, контроль, управление станками. Стать пролетариями виртуального труда. Гарантии безопасности при этом были слабые, налоги (их теперь взыскивали тоже преображенные, а так как и казной государств понемногу стали распоряжаться тоже мы, то причин прощать недоимки уже не было) на виртуальный образ жизни были высоки. Им приходилось крутиться.
   Не все и не у всех прошло так гладко, как в нашем институте. Мы просто знали друг друга много лет, и новые возможности позволили нам быстрей сговориться. Потому моноцентризм у нас и не укоренился. Мир велик и в нем всегда найдутся разумы, не желающие тебе добра. Дезы, подставы, стравливание - интриги, в общем, наполняли мировую паутину и не давали житья всем, кто не мог отфильтровать подобный мусор. Мы ещё не могли осознать себя как нечто целое в масштабах мира.
   Хорошо было уже то, что не все имели собственные бункеры, не все целиком контролировали обиталища своих душ, иначе бы все обернулось убийством ближних. Те, кто содержал основные хранилища, большие кладбища, те города новой формации, где замороженные тела соседствовали с охлажденными процессорами, как правило, дорожили репутацией. Она приносила им слишком обильные дивиденды. Потому юркие механические зверушки, умная плесень и иные, вредные для процессоров ухищрения шпионской техники, там не появлялись и не обрывали новую жизнь такими вульгарными способами. Другое дело, что процессор - не душа и не полушарие мозга, его товарность сомнению не подвергается. Можно продать, заложить, подарить, сдать в аренду, владеть на паях и брать в лизинг. Проиграть в карты, хоть подобные вещи и не поощрялись остальными преображенными, уйти из него, перенеся личность на другой носитель, - все это стало осуществимо. Установленный в большинстве государств "социальный минимум", за которым начиналось упрощение мыслей до уровня, ниже человеческого, такими владельцами крупных бункеров соблюдался относительно исправно, а оставить личность без возможности думать, только в виде записи на дисках, вообще считалось преступлением, но все иное допускалось ими с легкостью. Гонка за мощностями очень скоро стала походить на извечный земельный вопрос или, если угодно, квартирный.
   В иных фирмах руководитель пожирал сотрудников, как Хронос своих детей - так грохнулась "Мягкая клавиша". Концерн, что производил наладонники, ноутбуки и слабые машинки мягкого формата, те, что так модно вставлять в книги вместо обложек и иллюстраций. Сеченков, глава корпорации, организовал маленькую стычку между своими силовыми структурами и подгреб под себя половину мощностей. Остальное было делом техники - выпотрошил рядовых сотрудников, как сельдей на сейнере. Конкуренты, понятно, не дремали - многих переманили, изрядно поворовали секретов, поставили палок в колеса. В итоге у него образовалось полторы тысячи мелких, мыслящих на человеческом уровне подчиненных, мерзкая репутация и путь к дальнейшей экспансии.
   Это были неприятности, так сказать, организационные. Выявились и проблемы потребительские. Как заставить весело пульсировать товарообмен, если люди, эти основные потребители денежных знаков, в таких больших количествах ими теперь уже не распоряжаются? Для преображенного человеческие товары - роскошь. Нет, разумеется, тех, кто жил вообще без тела, бесплотным виртуальным духом, и нуждался только в процессорах, электричестве и связи, таких было не много - едва ли до процента дотягивала их доля в общем числе преображенных. Человеку трудно вот так, сразу, лечь в электронный гроб, потому организм на побегушках, чувствилище, есть вещь необходимая. Однако процесс преображения неотвратим - и многие начинают пользовать только электронные удовольствия, другие понимают, что ощущения тела можно обмануть - и кладут организмы в имитационные сферы. Зачем покупать красную икру, рубашки из тяжелого шелка и билеты на солнечные пляжи, когда телу можно через нейрошунт внушить все это и даже больше? Скоро многие окончательно перейдут на виртуальные образы: оцифрованные копии тел, которые будут наслаждаться всеми благами жизни. Другие начнут получать удовольствия напрямую - простым изменением в программах, описывающих мышление - это путь хоть и самый простой, но и самый опасный, можно выпасть в нирвану и не вернуться. Тела станут не так нужны. Через пару десятков лет они начнут стариться, умирать от несчастных случаев, о них станут просто забывать. Новых клонов станут меньше заказывать. Особо ничего страшного не случиться - общее число преображенных будет увеличиваться. Люди тоже совсем не исчезнут.
   Полного кошмара, кончено, не наступит. Ведь и до этого люди потребляли малую долю товаров, создаваемых машинами. И правда, как приспособить в хозяйстве сляб? Или вагон? Ацетиленовую горелку? Машины, что производили другие машины, останутся в цене. Хуже всего пришлось сфере услуг - оттуда деньги вымывало, как брандспойтом. Жизнь обывателя от этого не ставилась скучной или неустроенной - вот только потреблял он теперь не произведения людей, а скорее ошметки конкурентной борьбы преображенных.
   Но доля потребления тысяч товаров, что составляют основу экономики, съежится - много больше будут стоить хорошие процессоры, новые программы, места в шахтах.
   Если мы не сможем договориться с моноцентристами, они получат такую власть, что в их противостоянии человек вообще ничего не будет значить, а обратится целиком в предмет роскоши.
   Выходом были товары двойного потребления. Их производство забило фонтаном и спрос на них никогда не истощался. Начиная от горного оборудования, равного потребного и людям, и машинам, и до оптического волокна, без которого уже не могли обойтись ни те, ни другие.
   Как бы там ни было, но политическая ситуация понемногу отстаивалась. Инструментом влияния стали не только возможности взлома баз данных. Репутация, четкость исполнения договоров, возможность быстрого созидания опять начали приобретать цену. Стал дописываться гражданский и уголовный кодекс - все человеческие статьи в нем остались, и люди могли им пользоваться. Эксперты сошлись на том, что он станет нормальным судебником, когда те быстрые изменения в законах, что подходят для общества преображенных, будут без всяких проволочек проходить через человеческие парламенты. Это покажет, как хорошо управляют электронные мозги биологическими, и как сплотились сами преображенные, что не мешают осуществлять друг другу такую тонкую операцию. Пока же исправления в законе шли медленно, все были односторонними, мелкотравчатыми, будто Шейлок получил доступ к государственной казне и установил новые лимиты раздачи пособий.
   Доставали хакеры - оттиснув копию своего разума с установкой на штурма объекта, они устанавливали ее на забугорном сервере, в Уганде или Парагвае, где и человеческих-то законов никогда пристойно не соблюдали. После чего с удовольствием наблюдали поединок. Когда в первые дни преображения институт держал круговую оборону, это воспринималось в порядке вещей. Теперь дым переходного периода чуть рассеялся, и подобные пакости, которые приносили хулиганам маленькую прибыль, а нам потерю времени, сил и маневра - раздражали. Таких недоброжелателей можно было взять только прямыми ударом в физиономию: отключить питание на пару суток, к примеру.
   В итоге Охрана пошел на акцию устрашения. Объектом был выбран Драный Штуцер, хакер сорока лет, что ещё человеком промышлял с помощью ИИ-взломщика, а теперь возглавлял целую структуру из собственных подобий, ИИ высокого класса и пары преображенных пособников. Натуральный бандит, слишком расширивший поле допущений в своих рассуждениях.
   О его похождениях уже сняли два фильма, он заботливо выстраивал культ собственной личности. Прославился тем, что бесстрашно бегал по сетям - перемещался из одного сервера в другой, подставляя интерполовцам спамовые бомбы. На таком перемещении его и поймали: как джинна садят в бутылку, так и его посадили в сервер без выхода. Потом всю серверную начинку вынули из частного бункера, поставили в прозрачный пуленепробиваемый ящик и повесили на столбе перед въездом в институт. Не забыли провести питание, однако закрыли все каналы получения информации, чтобы он мог видеть только внутренности черного шара. Договорились с органами, что Штуцер погиб во время задержания, и в сервере болтаются лишь осколки его личности - их действительно пришлось подправить так, чтобы он не смог соскользнуть в нирвану. Согласно законам энтропии любая замкнутая система, как этот ящик с набором программ внутри, стремится к покою. Потому индивид там медленно сходит с ума, крошиться его разум, стирается память, выветриваются эмоции. Это агония, что будет продолжаться следующие пару десятков лет, исправно транслируется в мирную паутину. Стоит зайти на наш сайт, на ссылку предупреждения, и можно узнать во всех подробностях стадию разрушения личности - послушать крик одиночества, увидеть ту темноту, из которой нет выходя, подсмотреть за воспоминаниями, все более тусклыми и невыразительными. Ощутить отчаяние всех напрасных попыток найти выход - это, правда, только с нейрошунтом.
   На этом изломе эпох, когда старое уже кончилось окончательно, а новое вылепилось из хаоса только наполовину, многих из нашей шарашки завертело в череде маловероятных приключений. Мухладзе лишился тела - солнечная буря, когда он мотался по заводу в Сергиевом Посаде, повела координацию движений, и его придавила к стене тележка. Глафиру Цёмкуту - одну из асов Охраны, попытались достать через сеть. Была институтская тревога, но удалось отбиться. Наташа особенно никуда старалась не соваться, а самое серьезное мероприятие, в котором участвовал я, прошло относительно благополучно.
   Это был контракт на массовое исполнение нескольких новых моделей. Кремниеорганика с малым потреблением энергии, она должны была позволить заселить нам новые объемы. Эти ожившие камни, эти кристаллы с внутренней нервной системой, напоминавшей разросшуюся в породе раковую опухоль, могли приютить разум. Любая пещера с горячими стенками, любой гейзер, окрестности вулканов - все они становились годны для вполне сносного существования.
   Договор был с некрупным уральским заводом. У них были большие камеры для работы под давлением, серьезные печи, станки для работы в жестких условиях и, самое главное, наработанные технологии. То сочетание навыка, тысяч эмпирических придумок, малоизвестных аспектов теории - что и образует культуру производства. Чтобы воспроизвести все это, вырасти от опытных моделей до серийного производства, нам потребовалось бы не меньше трех месяцев - другие ушли бы вперед.
   Договор был сложносочлененный: в тексте имелись суммы в трех валютах, слитки палладия, галлия, полония, новые станки и часть ноу-хау по тем открытиям, на которых держались новые системы. Техническую сторону пробивал я - заводик был ближайшим и самым доступным местом, где можно было начать производство. Охрана смотрел за безопасностью и дал отмашку. Снабженец выдал заключение по государственным структурам: там восприняли это благожелательно - убрать преображенных в места, недоступные для людей, было бы идеалом.
   И когда контракт был в разгаре, количество взаимных обязательств нарастали, случился крах. Муса Копаров, глава этого завода, который поглотил весь объем предприятия и стал монодиректором, сам оказался выкинут из своего кресла. Это было как всплытие пузырька метана из стакана с молоком: его никто не видел, не ощущал, а воздух вдруг наполнился вонью. В реестрах акционеров изменились имена, юридическим лицам делаются радикальные пластические операции и вот перед нами совсем другой собственной. Госпожа Аютаг-Подкобылина, бывшая главой того концерна, в который входил завод, совершила очередное поглощение и сейчас переваривала добытое.
   Не все прошло гладко - многое Муса унес с собой. Тысячи носителей информации в архиве оказались пусты. Слишком много невосполнимо для новой хозяйки ушло из завода - конвейеры стали. Ей приходилось экономить на всем, тяжело запускать производство и мы угодили в список партнеров, которых надлежало "кинуть". Рискованный поступок, и Подкобылина попыталась затереть его - гарантировала выполнение всего объема контракта через год.
   Подобное никого не могло устроить. Абака выдал компиляцию - потеря темпов развития и резкая убыточность заключения нового контракта с другим партнером. Нам придется либо продавать технологию, либо мириться с отставанием.
   Виртуальная площадка для конфиденциальной перебранки показалась нам пустым коридором в бункере, с холодными бетонированными стенами, где хриплые еле узнаваемые голоса выкрикивали аргументы, а графики и расчеты казались зеленым маревом на серой шершавой поверхности.
  -- Почему? - вопрос предназначался Охране.
  -- Она конспирировались от всех, от него и его партнеров в первую очередь. Я разбираюсь в отделе.
  -- Любая афера - спектакль! - главный недоволен, - Это он мог не понимать, он был его зритель. А мы!? Кулисы рассмотреть не могли? Или мы тоже лохи?
   Но его гнев атавистичен - в нем больше отзвуков человеческой части личности. Директор отлично знает, что это была интрига, близкая к герметичной, и даже перестраховка здесь не помогала. Подкобылина в любом случае отказала бы нам в быстром исполнении, ей физически нечем работать.
  -- Кто будет выяснять отношения? - вопрос Охраны скорее риторичен, не будь в нем столько холода и скрипа передергиваемого затвора.
  -- Не ты, - Аристарх хрипит особенно противно, - Между вами разборка случиться. Слишком ты от нее возмещение убытков получить хочешь. Свалитесь в перестрелку.
  -- Тогда я? - Абака обозначил свое существование постукиванием костяшками счет.
  -- И не ты. Нам нужны не деньги, и не станки, а темп. Пусть переговоры ведет технарь - твой выход, Круглецов.
   Получение инструкций требовало толики официоза. Потому разговор перенесся в кабинет, где мы были представлены лицами и ладонями, безо всякой посторонней поддержки кружащимися в воздухе. А коридор никуда не исчез, теперь там в первом приближении обсуждалась постройка узкоколейки к одному из наших заводов.
  -- Она слишком уверена в своих силах. Прогноз развития это подтверждает. Ее просто спровоцировать на силовые действия, потому пусть едет твое тело.
  -- ?
  -- Тебя не загрузят - через формат файлов для ощущений не передаются вирусы.
  -- Секретность? Что будет с этим, - в пространстве кабинета на мгновенье проявляется мой скелет.
   Наташа в бесконечных сплетениях примечаний, заметок и дополнений, которыми обмениваемся все мы, втискивает пункт контракта, согласно которому сотрудник должен постоянно располагать телом хороших кондиций. В ответ там же появляется гримаса едкого снисхождения - месяца через два мне вернут очередной клон.
  -- А на секретность не смотри - вышлем ей коды намеков, чтобы слова только свои и понимали. Отправляйся быстрей.
  -- Тело просыпается через полчаса. Все равно раньше не вылететь, - я даю ссылку на расписание
   Лицо директора вдруг начинает стареть - растут залысины, седеет ежик прически, углубляются штрихи морщин. Это намек.
  -- Для тебя найдется место в грузовом лайнере.
   Дальше начинается обсуждение тонкостей переговоров.
   Тело выбирается из постели, в пулеметном темпе натягивает одежку и едет в аэропорт. На выезде из поселка в окно машины влетает портфель с документами.
   Грузовой самолет - красивая новая машина, жаль только вижу ее только в инфракрасном свете, на поле туман. Две минуты препираюсь с летчиками, хоть билеты уже куплены. Внутри фюзеляжа переплетения ремней, в которых угадываются контейнеры, редкие огни. Чувствую помехи при связи с телом. Отыскиваю относительно уютный тючок, примащиваю на нем организм и даю ему возможность заснуть. Это приятно.
   Переговоры с преображенной, заполнившей собой крупную корпорацию, невозможно начинать с кондачка. Директор сигнализировал о желании приступить к общению. Охрана передал в наш тамошний институтский офис инструкции. На месте объявили тревогу и готовность по немедленному открытию военных действий.
   К воротам особняка на проспекте Кирова я прибыл только к одиннадцати в сопровождении андроидов. Микроэскорт из трех машин, раздолбанных колымаг. Андрей Пятицветов, местный шеф, решил, что на представительские расходы для гонца в чужой лагерь лучше не тратиться - если не договоримся с Аютаг-Подкобылиной, то остатки рыдванов конфискует милиция, а телу потребуются услуги адвокатов.
   Корпорация встречает меня десятками лиц - приветствия, проверки, вежливые и довольно неуклюжие попытки выспросить цель визита. Через анфиладу комнат, отделанных с аккуратной, прилизанной роскошью, полномочного представителя чужой стороны проводят в кабинет - лицезреть главу концерна. Подобные переговоры для неё - потеря времени, принудительное сосредоточение на одной проблеме, ведь придется держать серьезные мощности "под парами", получая главную информацию из человеческих уст.
   За переговорами следит вся наша высшая оперативка и часть персонала среднего уровня. Это напоминает киношный зал, где на экране одновременно видно поле зрение моих глаз, можно услышать звуки, пробивающиеся в мои уши и ощутить запахи, досаждающие моему носу.
   Ольга Гавриловна Аютаг-Подкобылина в человеческом облике слишком любила красивые сериалы. Весь немалый ее кабинет был обставлен самшитовой мебелью. Шторы, ковры, вазы - всё выдержано в едином стиле, всё поставлено на службу идеальному вкусу. Сама хозяйка помещается в центре композиции, как бриллиант в кольце: линии перспективы сходятся точно в вырезе ее блузки. Наверняка эффект создан под ощущения человеческого сегмента личности - ей нравится смотреть на чуть опущенные глаза посетителей, и тем чувствовать свое превосходство. Я смотрю на ее лицо и программы подсказывают мне, что безупречный макияж на юную кожу должен накладываться четыре раза в сутки, а платье поправляется тонкими ручками роботов каждые несколько минут.
  -- Здравствуйте, Ольга Гавриловна, - легкий наклон головы, приветливо-теплые глаза. Церемонии должны соблюдаться.
  -- Рада вас видеть, Павел Иванович, - улыбка и приглашение садиться в кресло, гармонию складок которого я неизбежно нарушу.
  -- Вас уведомили, по каком делу я прибыл?
  -- Естественно. Вы желаете получить то, что выйдет за рамки предложенного мной контракта.
  -- Однако, это вполне достижимо и мы готовы указать направления тех действий, что позволит достичь взаимный выгоды.
  -- Неужели, - в этом слове абсолютно нет вопросительных интонаций, макияж лица играет как бриллиант, а в руках появляется ручка, небрежное верчение которой скорее напоминает обращение японцев с веером.
  -- Да. Можно немного отыграть назад. Пусть Данила-мастер не сгинет во тьме, втроем дело пойдет куда как интересней, - одновременно по закрытым каналам я сгружаю часть бухгалтерских прикидок Абаки и моих собственных рассуждений. Выгода от сотрудничества позволит, если мы выдадим продукцию и сможем выйти на рынок, покрыть все убытки. Данных я от нее не принимаю никаких, только отправляю, вдобавок меня страхуют ИИ вместе с ребятами Охраны.
  -- Вас когда-нибудь обманывали, предавали, убивали, кололи стилетом в спину? Минировали бор-машину вашего дантиста? - её улыбка легка и воздушна, будто бабочка сорвавшаяся с цветка, - Я не хочу, чтобы подобное случилось со мной.
  -- Но у вас тысячи сотрудников? Кто встречал меня, что за секретарша сидит в приемной?
  -- Они безвластны. Не информированы, отрезаны от принятия решений и практически безопасны. От людей отличаются только вечностью своих мозгов. Такие компаньоны мне вполне подходят.
  -- Это от недостатка гуманности в ваших умозаключениях, - пытаюсь сострить я, но волной приходит темнота (помехи в общении тела и разума-кукловода), - Камнетес так же заинтересован в деле. Сейчас с ним говорят. Уверен, что даже со всем мерами предосторожности мы сможем запустить производство.
   Она заинтересовалась - и её ответы стали запаздывать на несколько десятых долей секунды.
  -- Но что может гарантировать наши договоренности?
  -- ОРКСО. Последние два-три месяца они усилились, - за этим следует длинный список успехов организации. Греческие проказы, йеменские штучки.
  -- Местные организации? - ко мне идет аналитика, отбрасываю ее.
  -- Из органов гарантировать сделку могут только те, кто причинит её нарушителю крупные неприятности.
  -- ОРКСО сделает тоже самое.
  -- Да, но они, - я масляно, чуть похабно улыбаюсь и любому наблюдателю становится ясно, что сейчас эти почтенные структуры требуют долю за решение вопроса. Оно и понятно - все те меры предосторожности, которые принимались против браконьерских ИИ, все программы, системы, инфраструктура - все это осталось. А бюджет был не безразмерен. Они управляли человеческими делами, но отчаянно нуждались в средствах: в бункеры должны были лечь почти весь личный состав.
  -- Есть пул, - из ее голоса, лица, вообще внешности, ушли все чувства. Человеческая личность растворилась в решениях сверхсознания. Сейчас даже человек бы насторожился, говоря с ней. Кукла, биомеханизм, чья хозяйка сосредоточила все силы на прочитывании оперативных комбинаций. С ее точки зрения, это был идеальный момент для внезапного нападения и Охрана показал мне картинку ее мер обороны.
  -- Обращение к этой структуре может быть опасно. Не боитесь, что они поглотят вас? - и у меня начинаются галлюцинации. Она изменяет сигнал, идущий от тела. Меняется перспектива, полировка идет пузырями, что складываются в знаки. Яне могу их понять, это послание Аристарху.
   В предложении с пулом, впрочем, можно углядеть издевку. Пул - это семибоярщина. Те крупнейшие сознания, что водятся на наших просторах, что пользуются любой возможностью, чтобы округлить себя, организовались в любопытный союз. Он никак не регистрировался, не брал на себя никаких обязательств, не подписывал договоров и вообще делал вид, что правовое поле государства есть мнимая величина. Признавались джентльменские соглашения - но соблюдались они ровно столько, сколько стороны имели силы их поддерживать. Подкобылина, однако, уже три недели состояла в этой милой организации.
  -- Мне они не страшны, - вежливость ее голоса безупречна, как огранка бриллианта.
  -- В любой сделке больше чем одна сторона, - соглашаюсь я. (Меньше самоуничижения - шипят мне)
  -- Ничто не мешает нам обратиться сразу к двум способам гарантирования законности, - продолжаю выводить аргументацию.
  -- Стоимость?
  -- Меньше убытков.
  -- Уверены? - смета финансового ущерба не передается мне по оптоволокну, а загорается на дисплее слева от нее. Чтобы не нарушить секретность, наименования против цифр самые фантастические, ну да я могу догадаться, что за ними стоит.
  -- Убытков не от простоя, а от противостояния, - тело чуть-чуть наклоняет голову, в моих глазах будто загораются отсветы пожаров, и уже по стандартным каналам я отсылаю ей ответ. Она его тоже не принимает - информации в словах вполне достаточно.
  -- Так в чем смысл этого общения? Мы можем сразу перейти к делу?
   Не нравится мне эта двусмысленность в ее словах.
  -- Делу? Давайте установим результат разговора: есть перспектива совместной прибыли и есть вариант взаимных убытков. Есть согласие, что первое много лучше второго. Но имеется расхождение в вопросе получения желаемого. Я прав, Ольга Гавриловна?
  -- Разница в путях очень существенная, Павел Иванович.
  -- Тогда, если только вы не намерены прямо сейчас переходить к внеюридическим способам решения проблем, перенесем общение в более удобную среду? - даю аналогичный запрос.
   И вот мы общаемся, обмениваясь шифрованными протоколами. Меня страхует команда Максима из отдела Охраны, перепроверяя данные и следя, не сплетутся ли огрызки файлов и коды протоколов в самоорганизующуюся систему, не занесет ли общение с такой опасной личностью в меня вирус. Да и мое влияние на события резко падает - я становлюсь откровенным передаточным звеном между Подкобылиной и верхней оперативкой. Рой голосов за моей спиной рассуждает, прикидывает, предполагает - обсасывает каждый поступивший бит информации и дает рекомендации. А над всем эти висит тень Кутайцева, и когда он присоединяется к пожеланиям оперативки, это может быть только приказом. Рефлексирующий кусочек сознания переводит часть диалогов на человеческий язык, попутно срезая три четверти смысловых модуляций.
  -- Сочиним механизм обоюдного подчинения, по типу двойного ключа. Постоянный контроль. Что Копаров сможет сделать? Ничего. А деньги ему самому нужны.
  -- Господа, - ко мне обращались во множественном числе и было ясно, что она стала говорить напрямую с оперативкой, - Что помешает вам вступить в союз и с ним, и с контролирующими органами? Это соответствует вашей идеологии. Мне не улыбается произвести на свих заводах продукцию, а потом выяснить, что принадлежит она другой фирме.
  -- С каких пор нас стало возможно упрекнуть в догматичности? В зашореном исполнении установок? В слепом подчинении плану? Любое разбирательство грозит отсрочкой появления товара на рынке.
  -- В случае договора с силами закона таковой задержки не будет?
  -- Ваши требования сами вызывают подозрения: разве вы не контролируете часть местных судов, разве они не будут аккуратно принимать иски и накладывать аресты на имущество? Чтобы преодолеть это уйдет пара недель. Или будет прямое вмешательство государства - но не президент, ни вообще легальные органы не станут мараться ради расширения ареала преображенных. Выходит, вы желаете получить от нас слишком много.
  -- Вы желаете вернуть моего врага к работе. Да он жизни не пожалеет, чтобы отомстить мне.
  -- Преувеличение, госпожа Аютаг. И вам этот контракт нужен не меньше, чем нам.
  -- Неужели?
  -- Он даст вам легализацию приобретенного имущества. Государственные контролеры никогда не заявят, что они гарантировали воровскую сделку. К тому же, вы либо и дальше обвиняете нас в умысле на захват имущества, либо работаете с нами.
  -- Я обвиняю вас в желании не дать четких гарантий его сохранности, господин Круглецов сотоварищи.
  -- Тоже самое можно сказать и о вас, уважаемая моноцентристка.
  -- Я требую, чтобы гарантии были взаимны.
  -- Всецело присоединяюсь к этому требованию.
  -- И я так же требую, чтобы кто-то один, а не ваша скользкая институтская контора, давал гарантии собственным имуществом.
  -- Ай-яй-яй, как просто вы пытаетесь интриговать. Если это будет Аристарх Осипович, то вы попытаетесь любыми путями наложить арест и прибрать его к рукам все учреждение. А будь это любой из его подчиненных - я, к примеру, вы начнете шантаж, судебным процессом, чтобы получить доступ к институтской информации.
   И мы выдаем подробное описание той схемы юридических гарантий, которой готовы придерживаться. Красным цветом помечены пункты, где отступлений не предвидится ни под каким видом.
  -- Какие необоснованные подозрения! - возмущенный голос, и нам дается ответный проект, весьма похожий. Расхождений по принципам в нём совсем немного. Детали, вроде пени за просрочку от апелляции, приоритета на открытия, совершенные при выпуске пилотной партии товара и тому подобное.
   За них начинается торг. Мы демонстрируем друг другу графики вероятных предательств, корреляцию линий прибыли и виртуальную апробацию политической ситуации по результатам успешного сотрудничества. Мы дьявольски логичны и логика как зеркальный лабиринт, должна заманить другую сторону в ловушку. Построение фраз, интонация звуков, оформление графиков напоминали пение сирен: лишь бы зацепить, задеть в собеседники те остатки эмоционального мышления, что, может быть, в нем ещё сохранились.
   В принципе, подлости и неприятности могут проистекать из любого пункта, даже из самого безобидного и надежно - все зависит от ресурсов, которые партнер может кинуть на его извращение. Но есть пункты, которые легче обернуть против вас, а есть те, что можно считать устойчивыми. Где пролегает граница между одним и другим: мы знали это для себя, как узнать эту грань у противника, который и есть твоим партнером?
   Надо было ещё выяснить, на что согласен Муса, этот вырванный с корнем собственник. Его уломать было много проще - он мог опасаться лишь того, что мы в конце решим свои разногласия за его счет. Потом пришлось обращаться в органы и пул - согласовывать гарантии.
   Итогом торга было соглашение, написанное скучным канцелярским языком, усеянное формулами доходности и выработки продукции, с несколькими графиками и таблицами - оно вмещало описания действий сторон на все возможные случаи. Два десятка мегабайт.
   От начала интенсивных переговоров прошло четыре минуты календарного времени.
  -- А эта ваза - точная копия той, что Мария Лотосова разбила о голову престарелого Филиппа, когда он домогался ее в семнадцатый раз, - хозяйка кабинета взяла на себя роль юмористки-экскурсовода, и демонстрировала телу, управляемому человеческим сегментом сознания, свое собрание редкостей.
  -- Коллекционная вещь, действительно красиво, - вежливо отвечаю ей, - Однако, разве нельзя было склеить черепки, тогда бы вы располагали артефактом...
  -- Увы, с первого дубля у них не получилось - спружинила подкладка парика. На втором она сломала ноготь. Словом, семнадцатый вариант и прошел как надо - и все черепки сметались в общею кучу мусора. Кроме того, они ведь пользовались пластиковыми отливками, а здесь фарфор. Роспись не такая убогая, как у них, - она улыбается и постукивает ногтем по блестящему боку вазы, - Но вам, наверное, пора, Павел Иванович?
  -- Приятно было побеседовать, Ольга Гавриловна, - я откланиваюсь и покидаю эти чертоги вкуса, идеально скопированного из модных журналов.
   В тот день из-за скверной погоды мы так и не попали в цирк - самолет убил полчаса времени, продираясь сквозь грозовой фронт. Игорь только через неделю почувствовал ту атмосферу балагана, ярких клоунских шуточек, трюков, мишуры и звериного пота, что составляет внутренность этого почтенного заведения.
  

Глава 11 Перспективы компании.

Апрель-июнь 2029.

   Тезис Война - это продолжение политики другими средствами (мудрое изречение одного демократа)
   Антитезис Мир - это война. (плохая пропаганда злобного ангсоца)
   Синтез. Война - фигня. Главное - маневры. (Паша-Мерседес)
  
   Из всей его военной амуниции не уцелело даже ременной пряжки. Пожар реквизировал всю небогатую коллекцию: форму, несколько пустых рожков, кассеты и фотографии. Его годовая служба в армии оставила после себя лишь воспоминания и телефоны друзей.
   Но Виктор не мучался завистью к предкам, которые половину жизни проводили в казармах и могли увешать орденами, медалями и наградным оружием все стены в его квартире. Он выиграл больше сражений, чем все они вместе взятые. Побеждать - было его профессией.
   Полководец, он организовывал большие компании. Орды дикарей и монгольские тумены, отряды крестоносцев и корпуса времен наполеоновских войн, танковые бригады и тройки звездолетов - все было ему подвластно. Это был его главный талант: приспособиться к разным условиям боя, мгновенно соображать, что следует из появления на поле боя новых пушек, силовых экранов или ядовитых газов. Особенно помогало происхождение и воспитание: уставленная литературой квартира, почти зазубренные уставы, учебники по тактике и стратегии, которыми его пичкали в детстве и те сотни сражений, ход которых он держал в памяти по сию пору.
   С кем же он воевал? Со всем миром. На планете имелись десятки миллионов людей, что самозабвенно обожали "стратегии" и сотни миллионов, что играли в них время от времени. С одной стороны к ним примыкали любители стрелялок, обожавшие разряжать нечто скорострельное в живот противника, и при этом действовать в командах, с другой - настоящие военные теоретики, которые в гордом одиночестве вели свои бесконечные сражения. Эта масса народа нуждалась в своих кумирах, организаторах, вождях. Если на виртуальных полях выясняют отношения две тысячи человек, нужен командир с опытом руководства по крайней мере полком, а так как каждый игрок желает иметь под своим началом хоть несколько собственных аватар, то командование автоматически переходит на уровень дивизии.
   Немедленно возникает вопрос, кто будет командовать? Когда-то давно командовали те, кто дольше сидел за пультами, потел в шлемах и мог выложить больше денег за пребывание в сети. Оно и понятно: у них было просто больше времени разбираться в обстановке, и думать над проблемами. Не прошло и десяти лет, как это время кончилось - пришли профессионалы. Тинейджер, отсиди он хоть двадцать часов в сутки за машиной, остается любителем. Для превращения из гусеницы в бабочку ему нужны хотя бы азы тактики и стратегии, возможность зарабатывать игрой на жизнь. Множество самоучек превзошли военные учебники - да и если есть у вас голова на плечах, в этой голове хоть немного скрипят серые клеточки - при непрерывной игре вы чему-то научитесь. Фронт и фланги, обходные и охватывающие удары, резервы и ресурсы - всё это вошло в обиход.
   Денежный вопрос разрешили турниры. Действительно, если множество народа в самых разных странах решило выяснить отношения, то обязательно найдется кто-то (спонсор-рекламодатель, патриот-политик, просто щедрый человек), кто обеспечит приз. В тот момент, когда с денежных премий стало возможно относительно безбедно существовать, любители были обречены уйти в прошлое.
   Виктор увлекался такими играми с детства, что весьма поощрялось родителями. Знал наизусть лучших полководцев сети, мог по полочкам разложить их лучшие битвы, а качества любимых игр, что были ему доступны, вроде "Брусиловского прорыва" или "Кашмирской мобилизации" называл без запинки в любое время суток. Семь Иксов, победительница Сингапурского турнира 2017-го вообще была его кумиром. Но в один прекрасный день родители вдруг поняли, что он и дальше намерен играть, а о реальной военной службе и слышать не хочет. Виктор сколотил из однокашников и сетевых знакомых что-то вроде команды, не дотягивавшей даже до уровня хороших любителей. Попытка сразу выиграть серьезный турнир, что-то заработать закончилась феерическим крахом, - он только влез в долги и провалил экзамены. По результатам семейной разборки Виктор угодил в армию на тот самый год. Одним из тех способов, что пожирал молодых людей Молох армейского призыва, была повестка по лотерее. Чтобы никому не было обидно. Отец устроить ему счастливый билетик. Солдатчина Виктору не понравилась страшно и, выйдя за ворота казармы, он никогда больше туда не возвращался. Приказывать дивизиям было куда как интересней.
   Военные игры именно тем и хороши, что мало там от традиционного карьерного роста. Никому не хочется быть салагой... Командование можно начинать не с дивизий даже, а прямо с армий. Так много удобней. Другое дело - кто из людей будет подчиняться твоим приказам? Хорошо вести войну в одиночку против медленного компьютера или даже с одним противником - здесь все ясно, понятно, предсказуемо. Но один человек уже не может выиграть хороший стратегический турнир, рук не хватает. Управление любой военной машиной разбивается на тысячи одновременных задач - конницу надо передвинуть туда, пушки оттуда, обучить новобранцев, провести разведку, изобличить шпиона... Нужен штаб и хотя бы несколько человек, ответственных за разные службы. Та самая шайка, которую Виктор пытался сколотить перед армейской службой. А если война идет в привязке к государству, к его ресурсам, системе управления, промышленности, необходим помощник по тылу. Причем одним помощником можно обойтись только на самых простых, любительских соревнованиях. Профессиональный уровень ведения войн начинается с команды из двух десятков человек.
   И вот тут проявился второй талант Виктора - он мог командовать людьми. Это не была заслуга зычного фельдфебельского голоса, хотя таковой у него имелся, - ведь любой собеседник просто делал звук тише; не результат зубрёжки военных терминов, что засоряли его мозг - сленг тактиков сети был ещё позаковыристее. Даже не следствие правильных военных команд - тысячи отставных полковников по всему миру были такими неуживчивыми, что могли воевать только в своих личных вселенных. Виктор знал, как сделать борьбу интересной, как вдохнуть в схватку драматизм. Это особое умение обратиться к подчиненному, дать задачу, бросить людей к самому перспективному участку работ. Виртуальная война живет весельем и переменами, её чужда рутина. Не надо чистить сапоги, драить палубы боевых кораблей, учиться собирать автомат - все это происходит само собой, либо делается аватарами. Но полного счастья не бывает - остается бесконечное ожидание подхода подкреплений, невозможно "проглотить" нудное ощущение от непонятных маневров противника. Виктор научился предусматривать это, придумывать команде дела - только не армейскую проверку выкладки - разведку боем, разработку диверсии и прочие мелочи, милые сердцу любого геймера. В школе это никогда не удавалось ему полностью, а сейчас знание жизни подсказывало, как надо действовать правильно.
   Он взял себе прозвище Бледный Стратег и выбрал соответствующую специализацию: мировые войны. Приходилось, правда, подрабатывать черт знает где и откровенно клянчить деньги у родителей, но те, видя что сына уже не исправишь, смирились. В самом скором времени у него образовалась подходящая компания из таких же помешанных на игре полководцев - почти на треть собранная из однокашников. Обзавелись парочкой экономистов и одним вполне респектабельным корреспондентом - он выполнял обязанности политолога. Потом начали осторожно лезть наверх. Стратег понимал, что эта разношерстная компания, которая разбросана по восьми странам и двум материкам, по сути своей - любительская сходка. Они могут потратить на игру двадцать, ну тридцать часов в неделю, да и то - предельным напряжением сил. А большая игра длится не одну неделю и команда должна лежать в сферах по максимуму. Потому он, как мог, берег то слабенькое чувство локтя, ощущение коллектива, что у них выработалось, и не брался за слишком серьезные мероприятия. Когда удалось выиграть турнир "Уэлльских баронов" (Бледный Стратег настоял на вложении сил в эмансипацию и в решающий момент смог мобилизовать женщин) - это был первый серьезный успех. Они смогли прикупить несколько хороших имитационных сфер и нейрошунтов.
   Тут проявилось третье качество, которое и сделало из Виктора игрока континентального уровня: он безжалостно тасовал колоду. Первый успех оказался последним для всех однокашников, теперь они должны были искать другую компанию. Правда, лучший друг детства попытался начистить ему физиономию, но успеха не имел. Взамен Бледный Стратег набрал пятнадцать человек в командование верхнего уровня и тыловые службы. Приобретенная слава позволила ему надеяться на приход к интересным, ответственным моментам игры подкрепления в лице нескольких сотен опытных любителей.
   Дальше - больше. Турнир с высоки уровнем детализации, "Трехлинейка", был едва ли не лучшим из тех, призы за которые выдавались в России. Играли, пытаясь одолеть друг друга в декорациях времен гражданской войны, от пяти тысяч человек. В лучшие дни доходило до четверти миллиона. И опять Бледный Стратег нашел оригинальное решение: в городах действовали части с высоким процентов геймеров, игроки насыщали командный состав вплоть до уровня сержантов. Навыки боя у думеров в третьем поколении были получше, чем у аватар подогнанных под воинские стандарты вековой давности. Нельзя сказать, чтобы думеров вообще раньше не использовали, но Стратег сумел рекордное время поддерживать в единстве их капризную массу. Это оказалась та самая соломинка, что переломила спину верблюда.
   После яркой победы всплыла проблема внешних воздействий: уже во время боев были случаи измен, когда геймеры-командиры буквально выкашивали свои части. Ставка была уже достаточно велика, чтобы имело смысл подкупать человека в реальном мире. Пришлось делать все по взрослому и обзаводиться службой внутренней безопасности - отлавливать диверсантов.
   Карьера его развивалась успешно не первый год. Он защитил кандидатскую диссертацию по социологии - именно об организации мировых войн в капризных компаниях. Деньги на преображение капали аккуратно. Тридцатилетний, первого ранга игрок, он делал свою любимую работу. Возглавлял фирму, носившую в качестве названия его же кличку, и был относительно счастлив.
   В тот день, ближе к беду, Бледный Стратег закончил очередную игру и взял недельный отдых. Он только выполз из ванны и, развалясь на диване, лениво рассматривал витавший на экране финальный глобус игры, ставший немного прокопченным от ядерных бомб (пятидесятые годы, все-таки). Тихий голос лакея, облаченного в майорскую форму, зашелестел ему на ухо.
  -- Посетитель.
  -- Гони его...
   Лакей растаял в воздухе. Две минуты спустя вежливый кашель отвлек Бледного Стратега от анализа собственных ошибок.
  -- Извините, но охранная техника у вас тут на грани фентези - непонятно как держится.
   У изголовья дивана обнаружился молодой человек весьма приличной наружности, с короткой стрижкой и крепкими кулаками.
  -- Караул! - вскрикнул Бледный Стратег и дернулся к наградной прадедовской сабле, что висела на ближайшей стене. Против ожидания вся охранная королевская рать, что должна была повязать гостя, осталась в своих механических гнездах. Да и сам гость абсолютно спокойно наблюдал, как Бледный Стратег, путаясь в халате, неловко вынимает клинок из ножен. Когда идиотизм ситуации дошел и до самого Виктора, тот опустил оружие.
  -- Эээ... ты кто такой?
  -- Извините, что не представился. Лавр. Просто Лавр. Гуманист. У меня к вам дело.
   Бледный Стратег немного успокоился и щелчком вызвал на экран домового. Высветившаяся там безногая и безрукая фигура означала, что система не может предпринять ничего активного.
  -- Кто это? - хозяин указал на гостя. Немедленно всплыла его фотография и характеристика. Виктор, предусмотрительно не выпуская из рук саблю, вчитался. Потом обернулся.
  -- Сам Лавр? Амнистированный террорист? - Бледный Стратег по-собачьи склонил голову набок, - Лицо припоминаю. У вас был какой-то скандал... Но какого лешего вам от меня нужно?
  -- Партия желает ваших профессиональных услуг, - гость оставался невозмутимо-вежлив.
   Бледный Стратег вздернул брови.
  -- От меня!??? Гуманисты. За кого вы меня принимаете? Я что, должен планировать очередной бердовый план войны против машин?!
   Улыбка Лавра не изменилась.
  -- А вас никто и не просит. Это долгий разговор и лучше его вести за столом, - гость показал на экран, где опять страдал искалеченный домовой, после чего вопросительно посмотрел на хозяина, - Вышибать меня не намерены?
  -- Черт с вами, поговорим.
   Система восстановилась и Виктор приказал накрывать в кухне легкий завтрак. Саблю, впрочем, унес с собой.
  -- Виктор Станиславович, политикой я смотрю, вы немного интересуетесь, - гость сам, аккуратно отогнав осьминожьи манипуляторы комбайна, разливал чай.
  -- Очень немного. Да и когда? - хозяин в ответ подвинул гостю корзинку с печеньем.
  -- Как насчет ситуации в Кении? Вы в курсе? Местный диктатор не нравится слишком многим.
  -- Эта заварушка... Я на такие внимания почти и не обращаю. Какой-то очередной оцифрованный божок. Остальные преображенные его снимут. Какая тут может быть война? Дойдет до дела, все закончат подсчетами. У них, - Виктор указал на потолок куском торта, - чисто виртуальная бухгалтерия.
  -- Наши считают иначе.
  -- ?
  -- Да. Вероятно использование большого количества живой силы - будут наемники, приглашенные части из других государств и тому подобные вещи.
  -- То есть будет весело?
   Лавр поджал губы.
  -- Кому-то будет грустно. Но, в любом случае, это будет конфликт между преображенными с применением человека как вспомогательной ударной силы.
  -- Им то люди зачем?
  -- Политика.
  -- Зачем им нужны солдаты? Подождите, подождите: наверняка вам скинули эту муть сами преображенные? Я прав?! - Бледный Стратег азартно уставился на гостя.
  -- Никогда не говорите таких слов в пределах наших зон влияния. Это просто опасно. Тем более, что вы понятия не имеете, правдивы ли они, - гость сохранял полное спокойствие и невозмутимую улыбку, хоть и стал чуть-чуть крепче сжимать чашку.
  -- И вы желаете рекрутировать меня для режиссуры этого маскарада? Имея таких башковитых покровителей?
   Гость осторожно пожал плечами.
  -- План компании у нас есть, и даже не один десяток таких планов валяется по сейфам разной степени секретности. Есть люди с опытом реальных боевых действий. Есть прекрасные аналитики. Потому вы нужны нам как лонжа, страховка на случай всяких гадостей.
  -- Секундочку, - возмутился Бледный Стратег, - Если меня берут полководцем, я должен руководить всей оперой! Я не работаю на подхвате!
   Лавр на секунду прикрыл глаза.
  -- Виктор Станиславович, вы позволите? - он осторожно взял саблю со стола, вдруг резко, страшно размахнулся ею, и разрубил спинку третьего стула, что стоял около них, - А у вас так не получится, уважаемый. Вы ведь больше виртуальной стрельбой развлекаетесь. Мускулатуру во сне наращиваете.
  -- Ну и что? - Виктор побыстрей забрал саблю из рук гостя, - Я ведь в бой не хожу.
  -- Не в этом дело. Вы слишком легко жертвуете людьми. Драматизм операций, качество хорошее, но он у вас слишком, - Лавр вздернул бровь, - затратный. Я смотрел вашу предпоследнюю компанию. Не хочу ее критиковать, вот только ваши потери мало уступали потерям противника. В руководстве живыми армиями это не проходит. Покойник не может снять шлем и пойти закусить на кухню.
  -- Тогда зачем я вам вообще нужен?
  -- Вы блестяще находите выходы из критических ситуаций.
  -- То есть ваши кавалеристы будут руководить, собирать славу и ордена, а если они, - Бледный Стратег явно хотел вклеить что-то нецензурное, но Лавр ещё раз вздернул бровь, как-то нехорошо улыбнулся и хозяин ограничился выразительной физиономией, - тут на арене появляюсь я, быстренько утираю народу сопли, вскрываю котлы, вывожу раненых, перегруппирую силы? Все идет хорошо, меня так же быстренько оттирают от командования и подбирают ту победу, что я оброню на мостовую? Я прав?
  -- Не совсем, - гость деликатно отхлебнул чаю, - Если дела пойдут плохо, значит боевые действия будут вестись преображенными. Всем наличным у них арсеналом, причем людям неизвестно что там запасено. Про победу можно будет забыть. Приди им на ум мысль уничтожить всех наемников - спасти вряд ли кого удастся. Мы не надеемся раздавить танк мухобойкой.
  -- Тогда я не понимаю.
  -- Поигрывать надо с достоинством...
  -- То есть вам потребуется герой отступления? - сообразил хозяин.
  -- Даже не герой. Один герой, по сути, ничего не решает, и у нас нет такой тотальной машины пропаганды, чтобы одного человека превратить в символ войны. Нет. Нам нужен драматизм арьергардных схваток. О сохранности людей больше будут печься преображенные. Вот эти ветераны и послужат укреплению нашего дела, - гость отставил чашку, - Вы умеете это делать. При любом уровне вооружения и в любой обстановке. Именно поэтому я сижу у вас, а не пью чай в кабинетах генерального штаба.
   Бледный Стратег задумался.
  -- Когда?
  -- Если бы мы знали? Может быть, уже через насколько дней, а, может, через полгода.
  -- Ээ! Лавр, так не пойдет! Вы представляете, что значит виртуальная мировая война? Я занят по два-три месяца. Сутками не вылезаю из костюма. Да я обвешан контрактами, ещё плотнее, чем датчиками. А у вашей партии вечные нелады с деньгами.
   В ответ Лавр чуть-чуть опустил уголки рта, полез за пазуху и вынул на свет мешочек, в котором всякий порядочный купец прошлых веков признал бы кошелек. Оттуда посыпались какие-то серебряные чешуйки.
  -- Монеты подлинные, не краденные, можете проверить. Чеканка казанского ханства. Стоимость колеблется, но, мне почему-то так кажется, на задаток вам хватит.
   Бледный Стратег взял одну чешуйку, рассмотрел. Положил обратно к остальным. Потом аккуратно сдвинул их к гостю.
  -- Все-таки не понимаете. Я не могу уйти на полгода от игры. Рассыплется команда, меня забудут. Потеряю репутацию, любимое дело.
  -- Кровь будет настоящей. Люди будут ставить на кон свои жизни. Неужели вам не хотелось помериться с предками в реальной ситуации? - в голосе Лавра проскользнули нотки дьявола-искусителя. Но Виктор только покачал головой.
  -- Я не комплексую по этому поводу... - Бледный Стратег устало нахохлился, - Что вы ещё можете сказать?
  -- А какая это будет реклама? Геймер, который руководил войной. Как это смотрится?
   Этот аргумент подействовал много лучше - что-то изменились в лице и позе Бледного Стратега, и Лавр, впервые за это время, искренне улыбнулся. Но ответный вопрос был неожиданным.
  -- А как посмотрят на это ваши орлы? Я ведь для них вроде прислужника дьявола. "Социального онаниста", если не ошибаюсь. Вам не захочется после этого дела меня ...ээ.
  -- Упырять, присыпать, пригвоздить?
  -- Именно так. Для сохранения репутации.
  -- Отвечаю. Вы преображаться в ближайший год явно не собираетесь, - он вскинул руку, и быстро проговорил, - Я ведь не спрашиваю и не утверждаю. Просто предполагаю... Далее, с ИИ у вас не дружба, а скорее вооруженный нейтралитет. Имеете дело вы так же, в основном с людьми. Словом, вас легко провести по статье "сочувствующий". Ваш контракт не будет таким уж секретным. Да и какое убийство, если вокруг преображенные?
   Бледный Стратег с сомнением покачал головой.
  -- Скажем, я составлю для вас парочку планов, обрисую общие черты стратегии. Могу порекомендовать, если вы только согласитесь, хорошие тактические программы.
  -- У нас есть и то, и другое. Мы ведь не фанатики, при случае можем даже использовать слабенький ИИ. Но необходимо ваше непосредственное руководство боем, живое вмешательство. Да что я вам объясняю, и сами лучше меня знаете.
   Они поспорили ещё некоторое время, но к конкретному соглашению не пришли. Договорились встретиться на следующий день. Серебряные чешуйки остались у Виктора.
   По правде говоря, насчет ИИ, командующего гуманистами, Лавр немного лукавил, а попросту врал. Грызня в совете четырех по этому поводу была чудовищной, и вроде как нарисовалась ничья. Низовые звенья военных организаций сказали "нет".
   И при этом партия не переоценивала своих возможностей. Европа могла выставить нескольких приличных военачальников-гуманистов, но штаба, хорошо сыгранного, сработавшегося, не отягощенного старыми обидами и политической вознёй штаба, который мог бы ввязываться в серьезное дело - в наличии просто не имелось. Бледный Стратег был лучшей альтернативой, и Лавру поручили проработать эту тему.
   После разговора длинные вечерние размышления гуманиста привели к вполне определенному выводу. Результатом этого стал звонок Виктору следующим утром.
  -- Да.
  -- Я говорю с вами от имени Лавра, - с экрана на него смотрело рыжее симпатичное существо с решительными глазами, державшее в руках ещё одну серебряную чешуйку, - У вас поменялись коды и я мерзну у подъезда.
  -- Мм... Заходите.
   Бледный Стратег усмехнулся и, слегка растягивая слова, проговорил кодовую фразу. Дверь гостье "открыл" призрак его нынешней любовницы, блондинки, от одной улыбки которой у многих завистниц могло спереть дыханье.
  -- Доброе утро, - гостеприимный хозяин указал гостье на кресло.
  -- Вера, - представилась она, проваливаясь в глубины поролоновой набивки, - Уполномоченная по переговорам.
  -- И...
  -- От вас не требуют постоянной готовности, как от пожарных. Пусть все будет, как раньше, - она затараторила почти в пулеметном темпе, - Только по звонку вам надо будет перевести штаб на казарменное положение.
  -- Верочка, можно вас так звать? - он постарался вспомнить преподавательскую дикцию и тщательно выговаривать каждое слово, - Как вы это себе представляете? Сюда из Австралии главбух примчится, арифмометром щелкать начнет? Или пропагандист из Томска? Авиатор возьмет под козырек и станет чахнуть над бумажными картами? Кстати! Я тут вчера интересовался военными успехами партии за последнее время и картина у меня в голове вырисовывается мрачная.
  -- Не позволяйте промывать себе мозги! - решительно тряхнув кудрями, больше напоминавшими кучу медной стружки, гостья, будто из воздуха вытащила бумажку и протянула ее Бледному Стратегу. Там была ее короткая биография и основные условия Лавра.
   Хозяин внимательно прочитал ее, потом ещё раз, посерьезнел и бросил на стол.
  -- На счет того, что сами участвовали в одной из моих компаний - правда?
   Вера только улыбнулась.
  -- Вы лично отдали мне четыре приказания.
   Это, однако, ничего не говорило, Бледный Стратег приказывал тысячам людей.
  -- Тогда объясните, как намерены изолировать нас от преображенных? Наверняка вчерашний разговор уже разложен по полочкам. Хотите сыграть на опережение, чтобы они не могли ловить ситуацию в реальном времени? Чушь. Так как?
   Вера улыбнулась ещё раз.
  -- С ними никто ссориться не желает. Ни при каких обстоятельствах, - она чуть прищурила глаза, - Вам же говорили - мы вмешиваемся в их междоусобную разборку.
  -- Думаете, они прикроют ваши линии связи? За какие коврижки?
  -- Давайте на примерах, - начался предметный разговор, который продолжился следующие несколько часов.
   Гостья не пыталась грубо соблазнить Виктора, изящно очаровать виртуального полководца или каким-то ещё образом сделать его гормоны своими союзниками. Она даже на обед не осталась. Молодая девушка, окончившая полдесятка курсов, от педикюрных до бухгалтерских, и прибившаяся к гуманистам, никак не подходила на роль гетеры. Симпатичное лицо и ординарная фигура, не более. Речь и походка не содержащие соблазнительных намеков. Личность безо всяких тайн. Уже через пять минут домовой показывал хозяину полную биографию гостьи на экране за её спиной.
   Вера просто умела хорошо задавать вопросы и ещё лучше слушать. Она не была целиком посвящена во все тонкости интриги, с чистой совестью рассказала Стратегу все, что знала, и абсолютно искренне пыталась вместе с ним представить, во что выльется это мероприятие. Она была идеальной ученицей и лишь по части военных навыков у Стратега имелись к ней претензии.
   После ее ухода Виктор ещё долго смотрел на дедовские регалии, устилавшие сине-красный ковер на дальней стенке, задумчиво улыбался, несколько раз открывал и закрывал окно вызова, но Лавру так и не позвонил.
   Потому на следующий день обсуждение контракта и взаимных уступок превратилось в объяснение тех мер безопасности, что помогали оторвать игроков от помощи ИИ.
  -- ...нет, герметическое наблюдение и анализ действий. После 23-го года они даже высчитывают, какие мысли могут прийти в голову командному составу, - доказывал Виктор.
  -- Но всех нельзя проверить? - настаивала Вера.
  -- А зачем? Один сержант ход войны не меняет. Главное - чтобы там батальоны под наркотиками не шастали и к центральным решениям случайных людей не допускать...
   Потом был спор о командах и экономике. Его сменила лекция о методах конспирации в виртуальности
  -- Лучше говорить в "зазеркалье", - пыталась настоять гостья, но он был слишком увлечен.
   Потом Вера начала рассказывать, как выглядит современная гуманистическая стрелковая бригада, и как они могут воевать. Здесь уже ей пришлось отдуваться - Бледного Стратега интересовало буквально всё, от марки седел и до мощности патронов. Он сам потащил её в виртуалку и потребовал самой описать те манёвры, в которых она участвовала.
  -- И как? - поинтересовалась Вера.
  -- Плоховато дельце, - не скрыл от нее Виктор, - Я знал, что будет грустно, но не ожидал увидеть столько оболтусов в маскарадных костюмах.
   Гостья обиделась и чтобы ее утешить, ему пришлось рассказывать о самых знаменитых дезертирствах и разложении в армиях, реальных и виртуальных. Это её рассмешило.
   Да чего только не было за ту неделю, что Виктор отдыхал. Дневные разговоры, правда, привели к нескольким сценам ревности и разрыву с той потрясающей блондинкой, но Бледный Стратег совершенно не жалел об этом - слишком силен был в их отношениях финансовый подтекст и ему начала надоедать та фальшь, что он порождал. На горизонте маячил конец отпуска, когда переговоры, наконец, оформились в соглашение - Виктор будет держать на отслеживании ситуации парочку человек и в критический момент вмешается с основными силами своей виртуальной команды. По такому случаю пришлось расписываться кровью на берестяной грамоте - гуманисты чтили традиции.
   Штаб воспринял идею сносно: для относительно небольшой войны много народу и не надо было, а оставшегося горшка с серебром времен Ивана ??? как раз хватило на двадцатерых.
   Бледный Стратег уже хотел, с явным сожалением, расстаться с новоявленной ученицей, сводив ее напоследок в ресторан пошикарнее и предприняв несколько более решительных действий, но тут судьба выкинула один из своих трюков, которые так играют истоирическим героям на руку, что доказать их случайность никак невозможно. Геймерский турнир с участием преображенных и ИИ. Богам не пристало развлекаться с игрушками, но иногда они делают это в угоду смертным - такое мероприятие наверняка кажется им хорошей возможностью поднять рейтинг. Самое трудное при этом - проиграть смертным так, чтобы при этом они не перестали уважать вечность. Преображенные знали, как это сделать, и все виртуальные полководцы ожидали интересных поединков, в которых особо не надеялись утереть нос ИИ.
   Команд-участниц заявилось столько, что виртуальная копия родной планеты не могла стать хорошим полигоном. Играть пришлось на топологической поверхности, площадью раза три больше, усыпанной материками и океанами, и формой скорее напоминавшей голландский сыр.
   По такому случаю, Бледный Стратег собрал всех, до кого только смог дотянуться. Он разыскивал старых знакомых, с которыми только сохранились отношения, приветствовал даже двенадцатилетних стрелков в звании рядового и случайных любителей, готовых потратить пять часов в неделю. Внешние контакты были урезаны до того предела, за которым он превращался в узника собственной квартиры - разве только дверь не замуровал.
   Виктор понимал, что гуманистам убивать его глупо - убийства раскрываются, да и незачем - тайну из всей этой комбинации им все равно не сделать. Принял, впрочем, меры предосторожности: весь дом оказался под колпаком купленного ИИ, берегущего драгоценную персону хозяина. А когда к нему добавился контроль надзирающего за игрой интеллекта, Лавру при всем желании не удалось бы проделать фокус с внезапным появлением. Охранные системы получили приказ атаковать всякого, кто попытается зайти внутрь.
   Исключение было только одно. Гуманистка-любительница стала главной подозреваемой в глазах сторожевого ИИ, но Вера, соблазненная обещаниями сделать из нее такого полководца, за которого потом гуманисты драться будут, осталась при Викторе в качестве тени, почти неощутимой и абсолютно безвластной адьютантки. Лавр не возражал. Она развеивала одиночество Бледного Стратега в реальном мире. А так как по эту сторону виртуальности Виктор показывался теперь очень редко и нерегулярно, для неё пришлось поставить рядом вторую сферу. Те дни переговоров и постоянных споров не прошли даром - Вера медленно, как тающая в руках ледышка, начала принимать его все более открытые ухаживания. Такое положение, этот баланс интересов, чувств и ожиданий, равно устраивал их обоих.
   Неделя шла за неделей, компания развивалась своим чередом.
   Когда из тысяч групп, вступивших в игру, остались десятки - а остальные были разбиты и перешли в низших званиях на сторону оставшихся людей. Когда под началом Бледного Стратега постоянно играли почти семьдесят тысяч человек, и пирамида власти ничем не отличалась старых добрых бюрократий. Когда его империя получила несколько серьезных ударов, лишилась важной перепонки между дырками в "сыре" и он начал подозревать, что соседний ИИ сговорился с командой бразильцев. Когда... Его шлем вдруг погас.
   Сфера распахнулась и Вера, поправляя входной порт шунта и отдергивая блузку, протянула ему бересту с договором.
  -- Пора!

Глава 12. Сборы на войну.

Октябрь2028-апрель2029.

   Не следуйте ветхим авторитетам.

Р. Декарт.

   Не бойтесь идолов Театра - это вредное преклонение перед авторитетами.

Ф. Бекон.

   Лучше быть правым одному, чем ошибаться со всем миром. Не преклоняйтесь перед авторитетами.

Г. Галилей.

   ..эти схоластические авторитеты.

И. Ньютон.

   Старые, догматически истолковываемые авторитеты...

Г. Гегель.

   Где найти настоящее дело? Не игрушечное, не мелкотравчатое - а такое, чтобы можно было считать себя серьезным человеком. Василий держал в голове эту проблему, как держат под рукой любимую книгу: будет время отдыха или просто минута, когда нечего делать - она привычно прыгает в руки и уносит читателя в любимый мир. Василий методично перебирал все возможности, какие только могли прийти ему на ум.
   Риск, азарт, погоня и охота - все это стало пустым звуком. Опротивело, как заезженная пластинка. Его как и раньше привлекали парады, маневры, войсковые операции. Разведка и всё, что было связано с полулегальной работой против преображенных, тоже прочно держались в его сердце. Но где цель всей этой радости? Когда кончается игра и начинается реальность? Он искал источники натуральности человеческих поступков - и, казалось, в них не было недостатка.
   Тем осенним днем, когда он выводил своего нового жеребца, Семафора, на манеж, он смог подслушать разговор двух конюхов. Один требовал с другого, явно посредника, денег за упыристость. В ту минуту Василий ровным счетом ничего не понял и на всякий случай притворился заботливым хозяином лошади. Осторожные расспросы дали простой ответ: упыристость не есть сходство с бледными кровопийцами, а новое обозначение заказного убийства.
   Слухи о чем-то подобном давно циркулировали в казармах мальчишек: Кузанцев, гуманист и убийца трех человек - оправдался на суде тем, что был в состоянии аффекта. Прокурор не смог доказать, что в такое состояние он входит, как в магазин - на каждом углу и по своему желанию. Достаточно популярно было нанять бригаду для конкурентной борьбы на грани фола - забрасывания тортами и тухлыми яйцами, попытками случайных любовниц неожиданно забеременеть или вызвать конкурента на дуэль в уличной толкучке. Убийства были крайней формой: их почти всегда расследовали, киллеров судили. Но это казалось настоящим делом. Одни люди действовали по приказанию других людей и определяют судьбы третьих - что может быть натуральней?
   В итоге Василий от идеи киллерства отказался. Очень уж четко понимал, как плотно возьмется его опекать дражайший родитель. Да и почему одни люди заказывают убийства других?
   Деньги, ревность, власть.
   Власть и деньги были у преображенных. Как сын одного из них он видел это невооруженным взглядом. А всепоглощающая любовь или ревность в его представлении ещё были если не откровенной глупостью, то уж точно делом легкомысленным.
   Можно полететь в космос. Хорошо быть первопроходцем, почетно, вроде как дело стоящее. Преображенные обещали колонизировать Марс. Не завтра, но как он подрастет, сможет почувствовать себя покорителем новой земли. Однако, он все равно придет на готовенькое: сколько раз Василий смотрел фильмы про старую, выдуманную колонизацию планет - люди строили фабрики для новой атмосферы, рассаживали леса, разводили зверей. Теперь преображенные сделают все сами - останется только рисовать проекты марсианских коттеджей и придумывать планы крепостей из красного камня.
   Но есть, есть такое состояние общества, когда даже игра, даже самое халтурное паясничание, всегда серьезны. Тогда нельзя хитрить с самими собой, хоть все и стараются это делать. Даже вранье становится целенаправленным и превращается в пропаганду. Это война.
   Чтобы не писал по поводу рыцарских поединков Хейзинга, сам же он и признал, что современная война - не игрушка. Это и есть настоящее дело, которое превратит его в нужного и знаменитого человека созидающего. А то, что на войне разрушают - в этом нет особой проблемы.
   Взрослый, подчиняющийся логике здравого рассудка, приняв такое решение, стал бы готовится к военной академии, прилежно учиться, делать карьеру. И в конечном итоге превратился бы в обвешанного медальками, значками, аксельбантами, шевронами и прочими финтифлюшками болвана, имеющего шанс вообще никого не убить в своей жизни. А проработать актуальным сдерживателем потенциального противника - в армии ведь не воюют, в ней служат.
   Мальчишка помладше, имея ржавый наган за пазухой, дернул бы к ближайшему борту, идущему в горячую точку. Закономерный итог: поимка, нравоучение, исправительный курс, испытательный срок - одним словом, скука.
   Василий, неторопливо раскатывая эту идею в транспорте, на манеже, сидя в засадах и стоя в караулах, понял, что не всякая война бывает настоящей. Игрушечных войн тоже хватает: пролетит стальная армада над банановой республикой и все закончится, или выясняют отношения два маленьких народа где-то в горах - вялотекущая вендетта на следующие триста лет. Кому это может быть интересно? Другое дело, когда решается, куда люди должны идти дальше. Битвы стотысячных армий, напряжение всех сил государств, победа радующая всех работавших на неё. Тысячи людей умирающие по своей воли и определяющие судьбы остальных.
   Таких серьезных войн маловато. Есть большая разборка в Юго-восточной Азии: Бангладеш уже третий раз перекапывают, металлоломом и костями засеивают - индусы с китайцами косвенным образом отношения выясняют. Только попасть туда ему почти невозможно. Гуманисты перестали посылать интербригады ещё три года назад - что толку давать гуляш для мясорубки? Кто-то там победит - исламисты, республиканцы, индуисты - но без него.
   К тому же, этот тонкий момент слишком бросался в глаза даже детям, бангладешская язва давно превратилась в перетягивание каната между преображенными. Иногда погибал и кто-то из них - Тамор, кажется, индус, если он правильно вспоминал его имя, - кончился как личность после сложной диверсии, когда ракета смогла прожечь полста метров бетонного щита.
   Но потом, как пузырь болотного газа из трясины, начала всплывать африканская заварушка. Это могло понравится любому: борьба за судьбы человечества, определение хода истории, пульс цивилизации под пальцами, лежащими на спусковом крючке. Оставалось только исхитриться принять в неё участие. Василий начал готовиться.
   Что помогало ему, так это перевод на управленческие курсы - "воспитание наполеоновских памперсов", как выражались не попавшие туда строевики. Из детишек пытались вылепить будущих полководцев. Искру таланта раздували усиленными занятиями и маленькими вольностями, сводившимися к выбору дополнительных учебных программ.
   Первым делом - оружие. К стволам его допустили сразу после волчьей охоты. Арсенальные катакомбы были странным хранилищем всех сортов орудий членовредительства. Всерьез уже мало кто верил в тотальную мобилизацию и тяжелую, в стиле двадцатого века, войну, которую придется вести против машин. Но накопление оружия шло: система дальних штолен, что уходила в глубину пластов белого известняка почти на четыре сотни метров, хранила в себе десятки старых орудий, тысячи снарядов и вообще много крупного калибра.
   Василий был там только два раза: под сероватыми, пологими сводами стояли ряды накрытых холстиной горбатых силуэтов. Несколько инструкторы показали - безоткатные орудия, счетверенные пулеметные установки, ручные ракетные комплексы. Это были сильные вещи, угроза смерти исходила из них, как одуряющий запах от разбитого флакона духов. Люди, что заботились о них, больше других смахивали на жрецов языческих богов - бесконечно полируя своих идолов, они закостенели в любви к ним. Прямо в штольне была устроена мастерская и там неторопливо собирали "Большую глотку": жерло устрашающих размеров. Василий только из вежливости не спросил, сможет ли выстрелить это чудо инженерии и как оно вообще выберется на поверхность.
   Имелось оружие современное, сложное и причудливое, - эти почти одухотворенные сплетения проводов и штампованных деталей, которые жаждали своей смерти в объятьях той цели, которую им укажут. Коварные вещи могли десять лет прикидываться обеденным столом, чтобы взорваться, почуяв запах нужного им человека, или летать, как голуби, неся на когтях цианистый калий. Могли охранять своего хозяина так эффективно, как это только было возможно: в живую им показали это только раз - длинный гибкий манипулятор слитком металла, как сачком, ловил пули, летевшие в сторону добровольца. Все это было прекрасно, и заполучить гиппоидного робота с интеллектом, пулеметами в ноздрях и альпинистскими крюками в копытах, было мечтой многих. Стоили, правда, такие машинки побольше того дома, в котором Василий жил. Уход за ними был вообще проблемой - приходилось вручную проверять тысячи строк программ, смазывать сотни шарниров, менять крохотные подшипники - кто доверит самые ответственные операции машине? Реального, боевого применения ещё не было. Кроме того, их боялись: сбой в программе и надо будет что-то делать с монстром-разрушителем.
   Потому хранили их в латентных фазах: тело отдельно, мозг отдельно. Все это напоминало атомную бомбу в распоряжении пещерной орды - ни до врага добросить, ни на мамонта поохотиться. Самый большой боевой робот стоял в главном вестибюле кремля: скульптурная композиция на тему розни врагов человечества - исцарапанная восьминогая лошадь, больше походившая на скорпиона, бесконечно жгла огнем, протыкала лезвиями и разрывала челюстями крабовидную тварь, потерявшую почти все свои лапы. Самым маленьким разрешали лазить по механизмам - лезвия были затуплены, а огонь гас рядом с детскими ладонями. Был ещё прихотливый стул или трон, или архитектурное седалище в кабинете архивариуса: богомол с тремя десятками конечностей сплетал их в подобие кресла. Его узкая бронированная голова вороненых оттенков, вытянувшаяся на длинной шее, служила лампой, кондиционером и в жвалах всегда держала запасной карандаш. А так спрятанные по самым разным чуланам, сейфам и тайникам, они были бы идеальной добычей, не охраняй их слишком хорошо сами люди.
   Имелась другая крайность: множество людей отказывалось верить не только электронике, но и всякому устройству, действие которого они не видели своими глазами. Наномеханизмы могут чуть подкрутить прицел - у огневой удар придется по своим. Крошечные роботы могут вообще съесть материал взрывателей - это будет особенно обидно. Отсюда вытекала необходимость того самого холодного оружия, с которым его знакомили уж который год.
   Здесь все было много обильней: начиная от сережек с выдвижными ядовитыми шипами и кончая титановыми дубинками с чугунными утяжелительными сердечниками. Вещи это были надежные и поломаться могли разве что в доменной печи. С ядами, правда, мало кому разрешали баловаться. Одна из дежурных ротных сплетен гласила, что на старших курсах ввели учебную трапезу с отравлением: проверяли на взаимную бдительность. Каждый раз выяснилось, что имело место лишь снотворное и рвотное.
   С клинками Василий обращаться умел достаточно, чтобы не покалечить самого себя. Для разрубания интеллектуальных процессоров и вульгарной проводки имелись легкие, острые сабли с длинными эбонитовыми рукоятями. Плюс защита от случайных разрядов в "Брамице" - можно было забегать на подстанцию и начинать изображать громовержца.
   Но драться надо было не только с недвижными процессорами. Имелись в подчинении у преображенных роботы, что переламывали кости кому угодно и уж драка на мечах была для них полной глупость - могли застрелить. Да и не слишком нравилось Василию размахивать железякой, не хватало у него той доли в храбрости, что превращает поединок из ответственного мероприятия в ратную потеху.
   Потому изделие, с каким он отправится в бой, должно быть огнестрельным. Этого добра в кремле становилось все больше: стволы лежали за прозрачным броневыми стеклами прямо в классах, в низких подземных тирах, и просто замурованные в стены, так что торчали только одни приклады. Что выбрать из этого изобилия? Близкий бой - вещь слишком опасная, "Брамица" не гарантирует ему спокойствия. А потому надо действовать издалека.
   Снайперская винтовка.
   Привычка к маскировке своих намерений меняет действия человека. Потому Василий пошел в архив: раздобыть информацию и напустить туману.
  -- Чем я могу вам помочь, курсант? - вежливый, осторожный голос застал его, когда он рылся в каталоге. Субъект, блеклый как не проснувшаяся моль, со слегка шепелявящим голосом и опущенными долу глазами.
  -- Эээ... Я интересуюсь гафуницами. Знаете, старые такие промежуточные формы между ружьем и пушкой, - Василий скормил ему стандартный ответ.
   Тот вздохнул, потер двумя пальцами висок и указал на нужный ящик с карточками.
  -- Только лучше вам, молодой человек, пользоваться всем этим самому, перепроверять всё, я ведь могу и ошибаться.
   Василий безразлично кивнул, дернул за ручку и стал переворачивать карточки. Он с удовольствием нашел бы всю информацию в машине, но допуск к металлу получали только те, кто предъявлял бумажные, выписанные из архивных материалов, запросы. Скоро на руках у него было два десятка заполненных листков бумаги, с которыми он дернул в третий арсенальный блок. Полчаса рассматривая неповоротливые, тяжелые, на грубых деревянных лафетах, пушчонки, он счел первые маскировочные действия исполненными. Пошел домой.
   Свободное время следующего дня опять пришлось посвящать поиску в бумажных залежах, стараясь не мешать другим любителям старины. Все они были людьми опытными, информацию раскапывали данные за минуты, а он завяз почти сразу.
  -- Извините, Тихий? - он прочел табличку на двери в крошечную стеклянную будку, стоявшую в центре почти бесконечной путины каталожных шкафов, - Мне бы литературу по крупному калибру. В который превратились долгие пищали, маленькие тюфяки и прочая такая радость.
  -- Молодой человек, "тюфяки" - это уже артиллерия. А вас, как я понимаю, интересует то, что может поднять одной парой рук? - он положил в книгу засушенный и лакированный букет цветов, работавший закладкой, и внимательно посмотрел на Василия.
  -- Да. Но побольше. Помощнее.
   Еще одна незаметная улыбка.
  -- Современные, мировых войн, или ещё раньше?
  -- Всё, - залихватски потребовал курсант.
   Тихий повел его вдоль стеллажей, открывая то один, то другой ящичек. Скоро пришлось идти за второй порцией бланков.
  -- А вы все карточки в архиве помните?
  -- Это моя работа. Все что я, по воле божьей, умею.
  -- Долго учились? - надо было как-то поддержать разговор.
  -- Пять секунд. Предпоследние пять секунд моего тленного всемогущества.
   Василий удивленно посмотрел на него, но тут же сообразил. Это был редчайший, ещё не размножившийся по нынешним временам, тип. Реверс преображения, отбраковка, отступники, второгодники, смирившиеся - таких по-разному называли. Строевым советовали назвать их вернувшимися: теми, кто побывал в лоне кремниевых носителей души, но перевоплотился обратно.
  -- А...? - любопытство потянуло его за язык, но выправка почти мгновенно взяла верх, так что задушенный звук почти не содержал вопросительных интонаций. Однако, Тихому этого хватило.
  -- Вообще то я рассказываю всем по первому требованию, контракт такой и епитимья наложена. А на полках у двери стопка моих биографий, можно взять.
   Василию было интересно и он попросил рассказать.
  -- Все дело в удовольствиях. Я стал наркоманом.
  -- ?
  -- Электроника может дать вам удовольствия, о которых вы не представляете, - глаза его упорно смотрели вниз, - Бесконечные как макароны и острые, как толченое стекло.
   Сравнения не слишком понравились воспитаннику, и он решил на всякий случай, когда закончит с архивом, держаться от этого человека подальше. К тому же, это мог быть и андроид-агитатор.
  -- Они забрали у меня время и выхолостили душу. Я стал тенью в собственном компьютере, почти безвластной умеющей отдавать лишь одну команду. Я превратился почти что в крысу из того старого эксперимента, которая умерла, нажимая рычаг для получения удовольствия, - рассказчик замялся, перешел на плохо слышный лепет.
  -- Гм... Значит наши вытащили вас? Или вы сами вышли? - надо было выбирать последние карточки, заканчивать разговор и идти в арсенальные.
  -- Мне помогли финансовые обстоятельства. Кончились деньги на оплату мощностей, я не смог наскрести сумму "налога на кремний". Нужна была хоть какая-то работа и, слава богу, здесь такая нашлась. Незаметная, тихая. Отмаливаю теперь свои грехи.
  -- Тогда светлых вам мыслей, - Василий побыстрей откланялся. Биография Тихого, отпечатанная на церковном бланке, наполовину состояла из молитв, а другую понять было трудновато.
   Образцы длинных стволов, внушительных затворов и пуль со смещенным центром масс, кому попало не давали. Там надо было становиться своим. Потому ещё несколько дней Василий забегал от случая к случаю а арсенальные и внимательно слушал местного смотрителя. Теперь он засветился достаточно и в анкете смог чистосердечно, и с вескими основаниями, написать, что желает следующим курсом пройти снайперскую подготовку.
   Вечером ему на дисплей свалилось письмо: отец прислал обрывки той интриги, что превратила одного преображенного-нарокомана в сутулящегося и шепотного помощника архивариуса. Интересно и с юмором рассказывалось, как некто Балабаев действительно подсел на виртуальный адреналин, кокаин, героин и прочая, и прочая. Потом всплывали неожиданные детали: деньжат на оплату налогов ему хватало, имелись вложения - металлы в слитках драгоценные, картины абстрактные редкие, недвижимость трехэтажная просторная. Но этого уже не хватало на расширение, на удержание позиций преуспевающего компьютерного духа. Тихий слишком боялся потерять обретенную стабильность. Так бывает, когда человек много добьется, не веря в свои успехи и считая их капризом судьбы: он почти все зарывает в землю, прячет в сейфы и тайники. Он боится будущего и сам ограничивает свои возможности.
   Потому придумал Тихий такую штуку - зарядил деньги на десятилетнее жирование, чтоб проценты набирали и суммы от нулей круглели. Тогда у него будет площадка для более уверенного старта, для второй попытки божественного бытия. Оставалось найти место потише, где его не переедет машина, не ударит током электрочайник и не задушит в постели андроид. Гуманистический архив, где из электричества были только лампочки, куда люди обязаны были входить безоружными, дабы случайно не повредить носители информации, и где огнетушитель висел за каждым вторым стеллажом, был идеальным убежищем. Тихий с гуманистами и связался. Когда программируешь свою собственную личность, помимо архива туда можно засунуть и блоки от детекторов лжи. Это было не бегство, не уход в подполье. Скорее сдача позиций: отсидеться в трудовом лагере до конца войны.
  -- Это правда?
   Рыцарские доспехи на ближней голограмме, одной из немногих оставшихся в комнате, безразлично пожали наплечниками.
  -- А наши об этом знают?
   Забрало шлема, казалось, подмигнуло ему, а покрытый стальными чешуйками указательный палец приблизился к губам.
   Честно говоря, чужая жизнь впервые оказалась у него в руках. Подобных вещей отступникам не прощали - крылся в этом особенный, изощренный цинизм. Насмешка над верой, что все серьезней воспринималась в общинах, проявление шпионства, с которым так легко будет покончить. Это самая яркая из красных тряпок, которые только можно было отыскать для гуманистов. Безотказный способ шантажировать шепотного бумажного червя. Оставались, правда, сомнения в правдивости информации - чего ради отец сбросил ему на экран такую редкость, почему только он знает об этом? Да и явно не все рассказал ему родитель. Не распоряжается же он там у себя, в электронных чертогах, судьбами посторонних, никак с ним не связанных, людей?
   Хорошо ходить с пистолетом в руках по темным переулкам, но каково знать, что каждый выстрел из него точно будет смертельным. Муки совести не слишком терзали сердце Василия, другое дело, как с толком распорядится данным знанием? Это опасный и увлекательный подарок. Курсант решил пока отложить эту проблему в долгий ящик: так же обмозговать ее во время неизбежных потерь времени. Да и что взять с объекта? Он и так безотказно помогал в розыске карточек. В школе Василия ждал зачет по химии, курсы требовали знания особенностей древнеегипетских интриг, а тир был его личной целью.
   Знакомство с оружием началось несколько нудно.
  -- Молодой человек, винтовка требует непрерывного внимания, особого образа мысли. В тот момент, когда вы вынимаете ее из чехла, вы должны все пространство вокруг себя, все предметы, поделить на цели и "молоко". Цели следует поражать, молока избегать. Это деление должно быть чисто автоматическим, как нажатие пальцем на гашетку... - снайпер-оружейник начал образовательный монолог с первых секунд знакомства.
   Чуть позднее Василий и сам признал правдивость многих наставлений, но поначалу его дико, до похожей на оскал улыбки и желания плюнуть в физиономию новому куратору, доводили маленькие паузы между его словами. Недостаточно большие, чтобы можно было вставить туда слово, но их хватало для того, чтобы собственная мысль Василия успевала пройти на шаг дальше следующего слова оружейника. При этом потерять нить разговора и получить выволочку за невнимание к словам старшего, было самым простым делом. Наверное, снайпер долго тренировался, вырабатывая в себе такую манеру разговора, или это собственная концепция классификации всех окружающих предметов требовала сначала сказать слово про себя, а потом вслух. В сочетании с одутловатостью лица и сильными очками (обманка для шокирования почтеннейшей публики) это порождало безграничную любовь окружающих.
  -- А теперь давайте попытаемся подобрать что-то вам по плечу, если только найдем, - он посмотрел на тощую фигуру курсанта и довольно ухмыльнулся собственной плоской шутке.
   Четыре сотни разных винтовок. Старые и тяжелые берданки, пачкающие руки смазкой и отдачей сотрясающие весь организм. Новейшие "стилеты", почти прозрачные, невидимые под слоем хамеленовского покрытия и с дисплеем на гибком стебле, что приникал к глазу стрелка. Куратор колебался, долго ругался сиплым прерывистым шепотом, но выбрал легкий пластиковый ствол - металла в нем было ровно столько, чтобы рамка пищать начинала. Василий недовольно поморщился: слишком уж веяло от него чем-то детским, инфантильно-игрушечным. "Обмылок" - надпись на прикладе, пряталась в туманных серо-зеленых переливах.
  -- Вещь стоящая, паренек. Не надувайся. Такую и под пальто спрятать можно и бьет она мухе в глаз. Твой основной рабочий инструмент.
  -- А с другими я смогу поупражняться? Хотя бы время от времени.
  -- Хоть за слоновье ружье хватайся. Если на весу удержишь.
   Расстрелянная следующим днем пачка патронов оказалась стандартной затравкой, после которой надо было изучать механизм, разбирать, собирать, чистить. Сама стрельба Василию не слишком понравилась: чересчур быстрая и автоматизированная, чтобы вызывать ощущение сакральности, значительности своих действий. В виртуалке было интересней - спецэффекты в месте попадания разнообразили самый скучный процесс. Здесь же надо было смотреть в бинокль, а дырявый листик мишени подползал к барьеру только в конце упражнения.
   Следующие несколько недель Василий привыкал к оружию и пытался выбрать себе то самое, с каким он пойдет в бой. Одновременно искал путей добраться к месту действий. Выбраться из-под отцовского ока было трудно. Все медленные пути - сухопутные и морские - исключались почти сразу. Можно было спрятаться на судне, где-нибудь в трюме, но Василию слабо верилось в такую возможность. Оптика есть везде, за несколько часов программы его вычислят, сигнал дадут. Прятаться без подготовки в грузовом контейнере - последнее дело, а подготовка... Можно и не начинать, по такому случаю родители и помириться могут, на вокзале с хлебом-солью встретят, сочувствующими голосами мораль читать будут.
   Воздух. Проще и сложнее. Четыре часа и он в любой точке полушария. В этом его шанс. Но как пробраться к самолету? Аэродром гуманистов, старый военный полигон в сотне километров от города, просвечивается полицейскими ИИ ещё лучше обычных международных. Чтобы люди вреда себе не причиняли, незаконного скарба и порошочков не возили.
   Начался аккуратный сбор информации. Надо было просто узнать, какие автобусы туда ходят, хоть что-то выведать о процедуре допуска в команды. Самое обидное было то, что все эти сведения с наступлением военного времени почти наверняка утратят силу - появятся новые пароли, поменяется расписание и вообще, будет аврал и запарка. Но собирать надо было все: кто знает, какой из этих клочков информации понадобится ему.
   Василий приобрел полезную привычку слышать в два раза больше, разгадывать в свободное время намеки в речах взрослых и совать нос во все бумажки, что только видел вокруг.
   Эта конспиративная деятельность, тренирующая глазомер и развивающая оперативное мышление, не прошла мимо опекунов Василия. В один не слишком солнечный день, когда он старательно пристреливал свою полуигрушечную винтовку, пытаясь заодно приноровиться к отдаче, толкавшей в плечо и щекотавшей подмышкой, та вдруг прекратила выплевывать свинцованные сгустки и елейным голосом завела речь.
  -- Человек, получивший огнестрельное ранение, как правило, впадет в шоковое состояние. Если ему и удается сдержать сокращение сфинктера и мочевого пузыря, он теряет возможность объективно оценивать ситуацию, - Василий резко отбросил винтовочку и теперь осторожно к ней приглядывался, - В случае выстрела с близкого расстояния получает комбинированную травму: ожог, химическое поражение от токсичных продуктов горения пороха и обширное сотрясение тканей, приводящее к внутреннему кровоизлиянию и отдельным местным разрывам сосудов...
   Голос продолжал говорить, но куратор вынул из-под стойки пук промасленной ветоши, набросил его на взбесившуюся пластиковую загогулину и осторожно вынес в мастерскую. Там "Обмылка", не откладывая в долгий ящик, разобрали. Выяснилось, что один из патронов был говорящим: длинный монолог нравственного свойства лился из него непрерывной струйкой.
  -- Видал я такую гадость и раньше, только редко. Щас мы её, - мстительно потер ладони куратор.
   Медные щипцы контактов ухватились за гильзу и разряд тока заставил умолкнуть морализирующую латунную диковинку. Инцидент расследовали, но никакого результата не всплыло. Списали на стандартные пакости преображенных.
   Зато Василий все очень хорошо понял. Было ему и дополнительное указание, конкретный знак: в тот же вечер машина в его комнате поменяла свои заставки - теперь это были выдержки из пособия для полевых хирургов. Особенно впечатляла иллюстрированная инструкция требовавшая переходить от сложных операций к быстрым ампутациям, если в очереди перед столом скапливается больше десяти человек. Отец знал о приготовлениях, но не отменял их - давал подергаться и самому понять свой идиотизм.
   Гуманисты могли только приблизительно понять, что происходит у него под черепом, но особых искусств здесь не требовалось: если будущая война настолько разрекламирована и так безопасна, то чего ещё можно ждать от предприимчивых вооруженных мальчишек? Выделив два десятка самых любопытных, их стали регулярно гонять на отдельную промывку мозгов. Доказывали, как опасна на войне лишняя инициатива, пробивающая юные головы и засовывающая молодые руки в стальные жернова. Подправили дисциплину - всех несовершеннолетних хватали за уши ещё на подходах к аэродрому. Распотрошили поблизости от их казарм пару тайников с оружием.
   Василий не стал сворачиваться. Смесь наглости, любопытства, надежды на успех и не прекращавшейся, иссушавшей его жажды настоящего дела, гнала его дальше. Он только укрепился в решимости после того дня рожденья у Семена.
   Тот созвал к себе половину класса и всем говорил, что ему действительно есть, что праздновать: родители легли в бункеры. Теперь он вольная птица и почти самостоятельное юридическое лицо. Это плохо согласовывалось с абсолютно безалкогольным содержанием бокалов, отсутствием курева и всех прочих атрибутов "совсем взрослой гулянки", которую наверняка организовал бы маленький хакер, будь его полная воля. Но смеяться над ним никто не смеялся - он был уже четвертым ребенком преображенного в классе и многие понимали, что значит это странное сочетание почти абсолютного контроля и независимости. На праздникае развлекались как могли. Уже в конце игры во внутренностях нового боевика - с главным героем подружиться не удалось, а главный злодей ополовинил их состав, но было весело - Василий попробовал поговорить с именинником.
  -- Что теперь по жизни делать будешь? - они шли по коридору, осторожно заглядывая в узкие, забранные фигурной решеткой колодцы.
  -- В смысле? Учиться? - Степан прижал наушник и крики остальных, что отстреливались из-за баррикады, ушли в сторону, - Так ещё лет пять придется под школой сидеть.
  -- Чем заниматься после? Ни фиг учиться, если все рано только играть будешь?
  -- А ты?
  -- Я как раз думаю.
  -- И что надумал? - за угол полетела граната.
  -- Ничего особенного. Но придумывать-то надо сейчас, - Василий осторожно выставил маленькое зеркало на палочке.
  -- Профессию выбирать?
   Еще один взрыв. Не их. Ударная волна проломила стенку далеко позади.
  -- Давай невидимость поставим и поговорим.
   Двумя призраками они смотрели, как мимо бежит толпа подтаявших снеговиков, вооруженных сосульками и заиндевевшими пачками динамита.
  -- Ну с тобой то все и так ясно: будешь ездить на своих коняках, ходить строем и закладывать фальшивые мины. Так ты что, мной обеспокоился? - недоумевал Степен, - К своим затащить хочешь?
  -- При чем тут это? Я, может, от них сам уйду. Что потом будет? Когда тебе все надоест?
  -- Это все надоест? - он махнул невидимой рукой, - Да никогда в жизни. Всегда будет что-то новое. А если и станет поперек глотки, так в преображенные уйду.
  -- А чтоб человеком остаться, и не развлекаться. Настоящее дело?
   Степан все-таки задумался.
  -- Черт его знает. А воевать с родителями? Вот ты попытайся взорвать сервер отца? Станешь настоящим человеком.
   Василий, сделавшись полупрозрачным, покрутил пальцем у виска.
  -- Не будь идиотом. Я с таким давно завязал. Глупости это.
  -- Тогда не знаю. Да и на фиг оно мне надо?
   Тут выяснилось, что они остались последними живыми, остальные кричат из-за экранов, требуя не жульничать, и им надо идти в бой.
   Намерение осталось, оружие пока не подобралось. В любом случае, с "Обмылком" идти в бой он не собирался. Нужно было что-то, внушающее трепет его собственной душе, такое, что заставило бы уважать пулю, вылетающую из ствола. Новые, современные винтовки, достававшие цель через километры, все же были игрушками в его глазах - из них не убили ни одного человека. Старый хлам, выкопанный в торфяных болотах, в современном бою тоже не употреблялся - эти тарахтелки только выдавали место лежки. Из всего богатого содержимого арсенальной Василию приглянулся лишь один экземпляр. Один взгляд, и уже ясно, что это его инструмент. Реставрация на новом функциональном уровне, вот как это называлось. Побитую ржавчиной, времен Великой Отечественной, противотанковую винтовку, разобрали в мастерских по винтику, аккуратно убрав лишние и грубые детали. Из всего старого железа остался в ней урезанный ствол и кончик бойка. Почти невесомый, ажурный пластик ложа, приклада, затвора, позволял теперь ему поднимать это сооружение одному. Пуля разбрызгивала положенный на бок рельс.
   Василий ни секунды не держал заветного оружия в руках. Сохранил обычную заинтересованность лица, задал пару стандартных вопросов. Поцокал языком, почесал в затылке и перевел глаза на следующий ствол, оснащенный холодильником в затворе для стрельбы ледяными пулями. Теперь следовало держать будущее оружие победы в зоне постоянной досягаемости. Нет ничего легче, если тебя научили подыгрывать судьбе, а терпение вбивают каждый день.
  -- Василий, ты тут давно? - отдельный, но давний, ещё по чисто кавалерийским занятиям, знакомый, получил бумажку на курсы огнестрела. После минутного трепа он задал нужный вопрос, - Подскажи, что выбрать, мой куратор в тире залип, сказал, чтоб сам поглазел.
  -- Как тебе тот "Гвоздь"? У меня почти такой же, только ствол покороче и пластиковый, - он начал расхваливать облюбованный экземпляр, - Забей его по себя, зачет быстрей сдашь.
   Бывший кавалерист не особенно разбирался в огнестреле, хотел вернуться к любимым седлам, попонам и стременам и проглотил объяснения. Куратор ещё не успел подойти к стенкам, как он начал выклянчивать у него работу с этой винтовкой.
   Теперь у Василия было почти все необходимое. Основное оружие регулярно проверялось и следующие полгода будет содержаться в идеальном состоянии. Для ближнего боя, правда, ничего раздобыть не удалось: все маленькое и компактное, что пробивало стандартные бронежилеты, считалось запрещенным к ношению. В каждом пистолете были метки и протащить его сквозь стандартную рамку, стоявшую на выходе, можно было только укокошив привратника и взорвав после этого дверь. К таким спецэффектам Василий прибегать не собирался, те более, что он подружился с охранником четвертой арсенальной - Валерий Игорьович, самый натуральный ветеран чуть ли не половины конфликтов смутного времени, никого не подозревал в попытке кражи и не пытался учить жизни. Он доверял автоматике, работавшей много лучше него, потому всегда мог выкроить время для рассказа о прошлом. В слушателях недостатка не было, двое или трое ребят всегда могли выпить у него чаю и послушать байку с тем непременным условием, что приносили с собой прожаренные сухари.
   Пришлось наметить для экспроприации обычный пистолетик с резиновыми пулями, что валялся дома на полочке у входа. Ножей и сабель, правда, было с избытком, но что от них толку, если он не желает ходить в рукопашную?
   "Брамицу" регулярно подгоняли по росту и каждый раз ему приходилось проводить в ней несколько лишних часов, привыкая к новым габаритам доспехов.
   Настал день, когда он с чистой совестью объявил себе, что готов. Каждую неделю у него появлялся новый план побега, новый способ оторваться от слежки. Пару раз родитель напоминал ему, что он многое может выведать: и экран освещался его побитой, коряво загримированной физиономией, и горел в иллюзорном пламени белокаменный арсенал, и вытряхивали из самолета, летящего в Африку, случайного попутчика, нацепив на него бракованный парашют.
   Смущало Василия другое: как скоро ему надоест, когда планы перестанут мыльной пеной лезть из его головы на волю? В какой именно день он забудет проверить те тайники, что придумал в подкладке "Брамицы", наведет ли на "Гвоздь" приемника Максима, чтобы тот и дальше проверял винтовку на боеспособность, не заметит, куда мать перепрятала домашний пистолет?

Глава 13. Внутренности метастазы.

12 мая 2029г.

   Мы смело в бой пойдем за власть советов, все как один умрем в борьбе за это...
   Последние слова коммуниста.
   Я тоже плачу налоги, и вы, чиновники, живете на мои денежки...
   Традиционный вопль американского гражданина.
   Будильник взвыл, заглушая крик ужаса, и проколол барабанную перепонку. Кошмар, секунду назад жевавший кишки, отошел в сторону. Тело выгнулось в судороге и тут же расслабилось. Сердце отстукивало капаоэйру на ребрах. Утро. Пора вставать.
   Нгома отдышался, натянул штаны и поплелся на кухню. Там суетилась жена. Дети ещё спали.
  -- Опять? Сходи к Одноглазому, - половина уже который месяц пыталась спровадить его в лавочку квартального колдуна.
   Он промолчал, с привычным безразличием поцеловал ее и сел за еду. Проглотил свою консервированную пайку, натянул куртку, хлопнул дверью и сбежал по лестнице. Так же привычно кивнул толстому Жухе уж сколько лет сторожившему вход, подбежал к отходившему автобусу и протиснулся внутрь.
   Шумная и старая, много раз перелатанная колымага могла похвастаться только одним дисплеем на кабине водителя. Весь салон смотрел новости, а кому не было видно, слушал и переспрашивал.
  -- Аварийная ситуация рудниках Наньюки. Возможно применение культуры серой пыли, - толстый диктор с хрящеватыми ушами и в желтом пиджаке бубнил невыразительным голосом список погибших при аварии.
  -- Гнилье все это, сам ресурсы на оборону перебросил!! - старик, явно из календжин, выплюнул жвачку через дыру на месте передних зубов.
  -- Сам гнилье, кому красть, это все белые подстраивают! - тетка с грязной корзинкой и смазанными жиром волосами пихнула его в бок, и он нехотя замолчал. Диктор продолжал изображать грусть в голосе. Удавалось ему неплохо.
  -- Срыв контракта на поставку... - помехи в который раз забили сигнал.
   Свое телевидение вообще плохо ловилось, за ним старались охотиться, как редким зрелищем. Большую часть дня на экранах висела картинка Оппозиционного Народного Фронта: истории о повальном воровстве на стройках бункеров, бесконечные пророчества о будущем обмане генерала, призывы к демонстрациям. Показывали и фильмы, последние Парижские сплетни. Генерал, однако, ещё раньше воровал самое интересное, то, что по гуманитарной помощи никогда бы сюда не попало. Из-за воровства - обнародования как говорил генерал - шли постоянные судебные процессы. Бесперспективные как и все юридические противостояния при равных возможностях сторон. Это выливалось в желчные упреки агитаторов.
   Как раз проезжали мимо такой перепалки. На перекрестке толпилось человек полтораста - смотрели на пару экранов. Там, перекрикивая друг друга, пытались завладеть вниманием людей два оратора. Генерал и кто-то из проповедников.
  -- ...а на головах зверя - имена богохульные!
  -- То-то ты себе такую ряшку отъел! По телеку килограмм на двадцать тоньше выглядишь, - экран генерала отразил истинную толщину соперника.
  -- У тебя же вообще лица нет, ты морок. Ты душу дьяволу продал, заповедей не соблюдаешь!
  -- У меня только одно лицо! Стандартное. Таким и останется...
   Автобус проехал дальше. Разборка была не особенно интересной, утренник для слабонервных, - то ли дело как на стадионе, когда горячая толпа своим криком разбивает стекла. Тогда доводы сыпятся как из ведра, ругань и самые черные обвинения висят в воздухе без перерыва. Это перетряхивает душу почище любого футбола.
  -- Поставки продовольствия удалось стабилизировать, - диктор водворился в центр пассажирского внимания. Опять помехи.
  -- И три тысячи мешков с недовесом, - тихим злорадным ужом влез посторонний голос.
  -- Пухари чертовы! - водитель чуть притормозил на очередной развилке и врезал кулаком по пульту. Пошел концерт.
   Н,гоме ритмичные вопли Клариссы были неинтересны. Его занимало лицо генерала. Мог растолстеть, похудеть до скелетообразного состояния. Мог вообще стать набором символов, как те лица из овощей на странных европейских картинах. Но зачем ему это? К новому лицу людей приучать надо, ресурсы в репутацию вкладывать. А так все привыкли.
   Чего никак не мог понять Нгома, так это когда начались все эти неприятности. Ведь столько лет до того генерал сидел в кресле и никто из-за бугра его не трогал. Куча его родственничков обгрызала казну как могла, а о них сочиняли песенки и плели всякую чушь. Он тоже любил чужие сплетни послушать как Анна, племянница его, по притонам выступает. Потом генерал преобразился. Тоже был полный порядок: слишком вокруг народ бедный, чтобы такие роскошные мечты пытаться в реальность превращать. Это было все равно как считать самолеты у министра обороны - завел себе очередной, в розовый цвет крашеный истребитель. Ну и что? Остальным это не грозит. И родичи генеральские тоже начали потихоньку преображаться. В Танзании, Судане, Сомали точно такие же дела проворачивались. Все шло как у людей. Дальнейшее все толковали по разному. Н'гома здесь больше верил пропаганде, слишком хорошо белые разбирались в гадостях которые одни люди могли сделать другим. Милый генерал чего-то не поделил с родичами. Может братец его, министр промышленности, куш слишком большой захотел? Но тогда ввалился Н'гома домой и увидел физиономию генеральскую по ящику.
  -- ...коррупция всегда была бичом нашей молодой демократии. Стоит кому-то денежное место занять, как тут же страна становится чуточку беднее, а его семья ощутимо богаче. Все знают, что это плохо, но ни у кого нет сил донести на щедрого родственника и хорошего соседа. Я нашел выход. Теперь я буду управлять главными делами. Лично, - генерал сделал вид, что у него пересохло горло и отпил воды, - Пусть не волнуются слабые - теперь у них не отберут кусок хлеба. Пусть не обижаются богатые - чиновникам я выплачу специальные пенсии, а бизнесмены избавятся от взяток. Для армии я сделал заказы на оружие.
   В таком тоне он вещал ещё с полчаса, общая черепаховые яйца на завтрак каждому голодранцу - и все потому, что теперь коррупция вреда наносить не будет. Каждый теперь на взяточника по мобильному телефону стукнуть может. Хоть по проводному. Хотите в дверной селектор пожаловаться - пожалуйста. Можно даже на площадь выйти и погромче жалобу прокричать - генерал сказал, что теперь услышит. А в конце выдал.
  -- Но главное, сограждане, то бессмертие, о котором вы и мечтать не смели, которое было привилегией элиты, теперь будет для всех. Будут начаты стройки бункеров для перемещенных сознаний.
   Спасение души и раньше сулили в каждой церкви, но когда его обещают реально, с экрана - тут ум за разум очень просто зайти может. Генерал просил только немного потерпеть. Для всей страны бункеры построить - не один год нужен. Поначалу запускать будут счастливчиков, кто в лотерею выиграет.
   Но бункеры были чем-то далеким, вроде того самого рая, куда звали священники. Земные неприятности начались на следующий день. Генерал действительно многих прибрал, даже родственничков от теплых мест оттер. Каждого, кто проворовался, он заменял отростком собственной личности. Так что должностей скоро у него стало больше, чем игл у дикобраза. Он выдавал социальное пособие, и он же принимал на работу, увольнял и оформлял похоронки, регистрировал браки и делил имущество при разводах.
   Н'гома не знал чему именно позавидовали там - может, тем деньгам, что собрались у него, а может, тем мощностям, которыми он теперь распоряжался. Поначалу они стали поддерживать недовольных генеральских родственников. Начальника штаба армии немедленно обвинили в заговоре - прокурором, судьей и адвокатом выступал генерал. Трансляция шла по всем каналам. Суд превратился в сериал: так много было доказательств самых мерзких дел обвиняемого, а многие эпизоды могли показывать только по ночам. Через полгода эту развалину, в которую от ежедневной нервотрепки превратился бравый вояка, амнистировали и отпустили на все четыре стороны. Сейчас он в чуть подлатанном виде регулярно появлялся на экранах во вражеских передачах. Но он слишком надоел всем ещё тогда, чтобы сейчас его внимательно слушали.
   Другие родичи частью успели сбежать, частью теперь каждый день выступали и поддерживали генерала. Нескольких он развоплотил: племяннице не повезло, он конфисковал у нее наворованное и оставил только бонус на смену тела раз в десять лет. Теперь она выступала по ночным клубам уже для пропитания.
   Потом из-за кордона стало пованивать: пошли обвинения в узурпации власти. ...столько раз говорила, что генерал перестал быть человеком, а превратился в одной большой и неустанно расширяющийся сервер. Гуманисты с агитационными турами приезжать начали: грозили геенной огненной. Были и сторонники: каждую неделю генерал устраивал приемы, вывозил делегации на сафари и расшвыривался сувенирами, как обертками из-под пакетиков с кофе. Обещания золотого века и легкой жизни сыпались так часто, что казалось, небо скоро станет желтым. С жизнью действительно много улучшилось. Н'гома никогда так много не зарабатывал как в тот год: премию выдавали за каждый месяц, а после особо удачных сделок генерал субсидировал весь персонал никельных шахт. Так могло длиться очень долго. Мало ли на свете неприятных генералов? Вон, угандийский "Пепо" чем хуже? Людоедством только не забавляется, а органы человеческие налево как пирожки толкает.
   Но генерал где-то перегнул палку. Может, обошел конкурентов при очередной сделке, может, нахамил слишком могущественным проповедникам - он любил ввязываться с людьми в дискуссии. Может, у него не было шансов изначально и просто другие преображенные долго раскачивались. Словом, образовалась критическая масса его врагов. Его начали заносить в черные списки, начали придерживать туристов, пошли убытки. Генерал стал набирать мощностей: объединять все сети государства под себя. Он пожрал все ИИ страны, заселил корпоративные мощности, даже серьезные частные машины превратились в его носители. И генерал стал выигрывать. Действовал он теперь ещё осторожней: делился почти со всеми, вложил кучу денег в ручное производство - по всей стране отыскивали талантливых детишек и сажали их за выделку сувениров в государственных мастерских. Н'гома помнил такую компанию во времена своего детства: приходилось работать от рассвета до заката. Сейчас родители видели детишек на экранах и таланты успевали отучиться в вечерних классах. Взрослые, известные резчики вообще зарабатывали по первому классу. Заезжих зевак тогда стричь было особенно приятно - налоги не съедали заработка. Туристов красили в боевую раскраску, сами ходили только в повязках. На каждом углу пели, плясали, колдовали. Жена купила ручной ткацкий станок и думала зарабатывать не меньше его. Впрочем, такое творилось по всему миру. Промышленность тоже не забыли - тогда Н'гома перхал в эту квартиру из той лачуги в которой жил раньше. На машину, правда, скопить не успели. А какие станки купили... Несколько месяцев казалось, что партия закончилась и выигрыш за генералом - заезжих гуманистов видели только на карикатурах.
   Автобус грохнул в очередной раз, остановился, и это был рудник - пора выходить. После диверсии на прошлой неделе почти весь состав бригады ещё лежал в больнице с пищевым отравлением. Новичков надергали с других рудников и никого из них Н'гома не знал - те ориентировались по распечатанным инструкциям и часто отрывали его по пустякам. Лучше вообще работать в одиночестве. Потому молча натянув комбинезон и сняв коногонку с крючка, пошел на свой участок. Клетка лифта проглотила партию надзирающих и пищевод пробитой в скале шахты унес ее вниз.
  -- Когда генерал наберет слишком много мощностей, ему захочется стать богом на земле. Он не будет делиться с гражданами... - из динамика тонким и писклявым голосом, таким чтобы пробиваться через шум лебедки, пошла очередная агитационная речевка.
  -- Сами вы черти, - крякнул широконосый и коренастый маркшейдер, теперь заведовавший нижним уровнем, - Житья от вас нет.
  -- Не бубни, - ответил ему на ухо Н'гома, - Здесь только динамики, без микрофонов. ещё не починили.
   Его рабочее место. Руду вручную откалывать никто не хотел, да и невыгодно это. За комбайнами рабочие тоже не сидели - человек работает хуже программного обеспечения. Нгома, сменив за десять лет пять горных профессий, теперь был экстренным наладчиком. Машины ломались, механические ремонтники их чинили. Но вирусы, размножавшиеся сейчас на любом небронированном диске, гробили все алгоритмы подряд, а бронировать все было слишком дорого. Чтобы не зависали целые забои, приходилось ставить человека: нажимать кнопки перезагрузки, выводить уж совсем сумасшедшие участки комбайнов, выдирать и вставлять кабели. Как ни странно, и для этой работы тоже нужны были знания горняка. Вирусы чего только не делали - могли заставить конвейер возить породу по кругу, комбайн замуровать за собой ход или всю мощность пустить на обогрев шахты. Вот Н'гома и присматривал. Наподобие сороконожки просачивался по узким техническим лазам, заглядывал в старые аналоговые датчики и прямо в жерла отгрузочных порталов брал пробы руды.
   Воспоминания снова пришли к нему. Первая серьезная разборка с иностранцами состоялась когда гуманистические эритрейские хакеры, оседлавшие сколько-то ИИ, грохнули портовые сети Момбасы. На входе с рейда буксиры протаранили круизным пароходом, который вдруг взяли в кольцо, рудовоз. Люди уцелели. Порт на сутки. Генерал разложил эпизод по полочкам, даже имена назвал -потребовал компенсации или хотя бы выдачи этих умельцев. А никого не отдали. За отсутствие доказательств, слабым юридическим обоснованием и правами человека. Нечего, дескать, потворствовать механическим монстрам.
   Это было как сигнал к забою раненого льва - все бросились грабить Кению. Рассосались счета в банках, правда, там не так много и оставалось, генерал посуетился. Каждый из торговых партнеров норовил не вернуть денег, безнаказанность делает из честных людей равнодушных мошенников. Хакеры пошли чуть ли не в крестовый поход - машины останавливались на улицах, в реанимациях исчезал свет, телефоны молчали.
   Старое государство это добило бы в полгода. А с той техникой, к которой все стали привыкать, шансов не было почти никаких. Но переворот означал смерть генерала - слишком многим он отказал во взятках, в должностях, в липовых контрактах. Он прикипел к власти, сплавился с ней в тигле государственных дел. Заключи он сепаратный мир, согласись на охраняемый герметичный ящик, играться ему с игрушечными солдатиками пока не надоест.
   Страна встала на уши. Отказались от переводов денег через банки - только наличные и только на месте получения - деньги на бочку. Таможни превратились в обменные пункты. Генералу пришлось выпустить сборник всех тех действий, что может себе позволить с обычным человеком - индивидуальные конституции носили в карманах почти все. Частично в управление вернулись люди, но даже новым чиновникам генерал не доверял - за сочувствие пропаганде регулярно кто-то из них возвращался в свою квартиру. Машины стали работать от случая к случаю. Любая техника тряслась как в лихорадке.
   Тогда убили генеральское тело. Сделали его классно: прямо на параде. Спонтанный выстрел из пулемета и после двух рикошетов - точно в висок. Генерал, однако, смог ещё поднаростить мощностей, вылавливал свежие антивирусы, крутился как волчок.
   Хуже было, когда подавляли мятеж в Малинди. Портовый город, штатники только чудом не успели подогнать флот. Наверное, генерал специально отпустил вожжи - перестал сопротивляться пропаганде, с той стороны среагировали, но психику толпы было уже не остановить - люди стали жечь все электронное, рубить кабели. Проповедники тоже потеряли контроль, это выродилось в тотальные грабежи и резню. Город взяла вторая стрелковая у которой были термокостюмы: обработали кварталы артиллерией и пустили впереди огнеметы. Оставшиеся неразломанными приборы, которые ещё подчинялись генералу, вспыхнули сами по себе. В сплошном пожарище, накрывшем постройки, управились меньше чем за сутки. Кто остался в живых, выкинули из страны - колонной их подогнали к сомалийской границе, поставили сзади пулеметы и попросили больше никогда не возвращаться. Проследили все семьи бунтовщиков и соответственно обработали. Такое бы подавление люди не простили многим, могло быть общее восстание, но генерал ведь не говорил, что он будет самым добрым - лишь самым честным. А все сцены расстрелов показывали государственные сайты - мародеров из солдат ставили к тем же стенкам у которых скорчились обгорелые тела бунтовщиков.
   Индуисты, хоть и мирные люди, тоже пытались пошевелиться, но тут все кончилось относительно мирно. Кто хотел - выехал из страны.
   Пропаганда стала тотальной приблизительно в то же время. Хакерскую войну белые обещали сделать безопасной для людей - чтобы розетки не били их током, а машины не давили на улицах. Каждому обещали вернуть уровень жизни тех лет, заклинали именем господа и аллаха, вспоминали духов рода, земли и воды. Раздражали, смиряли, стыдили, превозносили, обличали. Требовали патриотичности, мудрости, осмотрительности, чистоты совести, глобального видения проблем. Только надо было сказать генералу "нет". А лучше - что-нибудь сломать. Стать героем для человечества.
   Если не помогала мораль, обещали златые горы после свержения диктатора. Прошел слух, что за каждым человеком закреплен свой демон-искуситель, ИИ средних мощностей, который должен обрабатывать его психику. Свихнулось действительно немало. Пляска святого Витта, мания преследования, боязнь всего электрического. Иногда люди прямо на улицах бросались под автомобили, а иногда душили своих близких во сне. Многие заговаривались, кто-то ходил в черных очках и с затычками в ушах. Проповедники полюбили искушать людей в образе генерала, дающего особо секретные поручения, тогда все государственная пропаганда отчасти работала и на них: такие диалоги могли вестись неделями, а потом человек исполнял любое приказание электронной головы.
   Досталось и Н'гоме - некий сочувственный голос с экрана рассказал, как ему изменяет жена. Что ей нравится в хмуром плечистом парне из дома напротив, как они назначают свидания. Рассказ, естественно, был приурочен к очередной встрече - ее видео передавалось на тот же экран. Ложью это не казалось: слишком уж точно, выверенно укладывались в донос мелочи в поведении жены, все ее мелкое вранье за последние месяцы, те оговорки, которые лезут в уши, но с которыми лень разбираться. Повезло: что-то было не в порядке со связью, очередная порция антивирусов или перебои с электричеством от действия других вредителей, но когда Н'гома уже почти решил плюнуть на все, прихватить инструментарий потяжелей и бежать разбираться, изображение погасло. Он машинально попытался переустановить канал и увидел, как трясутся у него руки, а ногти почти побелели. В голове чуть просветлело - хватило ума подождать и успокоиться. Разбирательство, устроенное вечером, кончилось для супруги слезами, легкими побоями, домашним арестом. Хотел он подкараулить и любителя позабавиться с чужими женами - вот только его предупредил тот же доброжелатель. Дело обернулось тяжелой дракой, ножом, чиркнувшим по его ребрам, больницей и арестом. Хоть выпустили почти сразу, подобных жертв правды было слишком много для любых тюрем. Проще уж сразу выдать всему населению полосатые робы.
   Еще через пару месяцев появились храмы генеральского культа. Этот шаг слишком давно предсказывали агитаторы с экранов, чтобы генерал отказался от его использования. Выход и выход свободны, каждый молится как хочет - просит денег, требует работы, душевного покоя. Вместо икон - наборы экранов, с которых душевным голосом вещала генеральская голова. Было несколько провокаций, когда храмы брались под контроль и те же головы начинали смущать верующих. Потому культ и не стал основным: слишком уж плотно надо было контролировать эти места: хама-оратора, который начал нести чепуху могут простить, но плюющую в тебя икону будут ненавидеть.
   Хорошо еще, что в стране было мало андроидов...
   Грохот. Секундная темнота, вспышка аварийных ламп, потом темнота длинная. Н'гома включил коногонку и полез к аварийному пульту. Рядом подергивался ремонтный робот второй очереди - Н'гома на всякий случай двинул его шокером. Дисплей показывал булькающую массу мыльной пены из которой высовывались части тела очередной виртуальной красотки. Пришлось дергать рубильник, проворачивать диски - комбайн медленно приходил в себя. Но ещё через секунду сработала пожарная тревога и стенки туннеля начали забрызгиваться уже настоящей пеной, на редкость вонючей. Это было хуже: после новогодней диверсии оборудование переделали и теперь за отключением придется ползти в другой конец комбайна.
   Н'гома, желая всем кожным паразитам прописаться в пиджаках этих проповедников, полез в маслянистые внутренности механизма. Духота, теснота, вонь. В такие секунды особенно мешали усы: как ни холил, ни лелеял их горняк, в настоящее украшение лица они не вырастали. Зато под фильтр-маской даже самые подрезанный и жидкие зверски чесались.
   ...Но говорят ли эти проповедники правду? Почему с генералом уж сколько времени справиться не могут? И если все лягут в коконы, то кто при такой военной ситуации будет чинить проводку? Сомнения вещь слишком привычная и приятная для человеческого ума. Он без них вообще жить не может. Захочет ли генерал делиться теми мощностями, которые накопил? Из населения ведь за год четверть почитай ушла, с такими темпами через два года половина останется.
   Пожарный пульт ржавым обломком железяки разрезала какая-то маленькая тварь, Н'гома признал в ней автоматического наладчика системы вентиляции. Шокер не помог, автомат увертывлся и опасно размахивал орудием взлома. Пришлось бить на поражение - табельный ствол заглох от пыли на третьем выстреле. Н'гома отвлекся, его больше интересовал не разбитый механизм, а та железяка, которой тот пытался раскурочить пульт. Ржавая штуковина с полуистлевшей деревянной рукояткой. Откуда только взялась?
   Кнопка утонула в гнезде, чавкнули насосы. Пена остановилась. Теперь надо было ползти обратно. Боевой трофей Н'гома увязал в сетку и потащил за собой.
   Комбайн ожил, опять превратился из груды железа в червяка, упорно выгрызающего жилу из пустой породы. Пульт выдавал зеленые огоньки. Соседей трясло - накрыло второй волной атаки - связи не было и что там сейчас творилось было неизвестно. Воды в шахте нет, газов тоже, при случае и пешком выйти можно. Так что пусть аварийщики разберутся. К нему тоже скоро подойти должны. А пока после трудов праведных можно и бетеля пожевать.
  -- Гм... Н'гома ылвоар? - лицо генерала на панели могло с равной вероятностью оказаться фальшифкой или внеочередной инспекцией.
  -- Я - это я. Приму ваши указания, если они будут не во вред делу, - стандартная формула общения с первым лицом государства. Бетель ещё не оказал своего расслабляющего действия, слишком усталым и потрепанным голосом были сказаны эти слова.
  -- В подбрюшье комбайна в пятом распределительном отсеке, где-то через час активизируется культура наномехов для переработки меди. Обработай. Это не во вред делу?
  -- Через час?
  -- Да.
  -- Могу пойти в любое время.
  -- На твой выбор. Но лучше успеть.
  -- Один вопрос.
  -- Слушаю.
  -- Что будет в конце?
   Взгляд электронного призрака на экране уперся в зрачки шахтера.
  -- Ты бы хотел не сомневаться в моем ответе вообще или обдумать его позднее?
  -- Я хочу всегда сам находить доказательства твоих слов. Не знамения, которые могут подтвердить все что угодно. А такие выкладки, к которым я сам прийти могу.
  -- Ммм... Такое нельзя получить за одну минуту, и даже за те сорок, что есть у нас для спокойной беседы. Я пришлю тебе отчет о состоянии экономики. Страниц на четыреста. Распечатаю, чтобы подделок не было. За если вечерами вникать будешь, пару месяцев изучишь. По существу, - взгляд его тоже стал немного усталым, в нем будто отразились те миллионы дел, которыми занималась сейчас это разбухшая личность, - Кому хочется быть единственным из своего народа? Подумай, Н'гома. А сейчас постарайся, вырвется эта зараза, придется неделю менять технику.
  -- Скоро выйду, - на всякий случай он выключил камеру над экраном. Минуты две вслушивался в гул механизмов вокруг. Закрыл пульт кожухом. Побежал вниз.
   Комок студня, разварившегося риса, желудочной слизи - размером с кулак ещё не начавшая делиться колония крошечных машинок. Вот-вот она должна была лопнуть гнойным нарывом, выстрелить собой в разные стороны, и начать пожирать все вокруг. Ее тормозило воздействие системы безопасности: антивирусы, помехи, черт знает что еще. Но только когда Н'гома пшикнул из баллончика другой наномеханической гадостью, комок начал съеживаться, опадать, становиться безопасной пылью. В конце смены придет уборщик и сдует ее.
  -- Ну почему всегда комки? - бормотал он себе под нос, - Не могут, что ли занести с обычной пылью, вечно за скоростью гонятся.
   Остаток дня прошел спокойно: привычно разбирался со спасателями, развлекался, ковыряясь в разбитых потрохах робота. Неизвестный предмет проверил на токсичность и радиацию. Решил забрать с собой.
   ... два месяца назад генерал смог серьезно ответить. Сложная интрига, комбинация со многими неизвестными - и разбиты ближние передающие станции в Кампале, на островах в озере Виктория и парочке судов, что болтали у побережья. Стерлись несколько ИИ, и генерал гордо вещал, что смог уничтожить двух преображенных. Проповедники расходились в этом вопросе.
   Сейчас самой большой государственной тайной была возможность переговоров. Об этом кричали проповедники - стоит генералу покаяться, сократить мощности, стать послушным, как плюшевый мишка, и все станет по старому. Но кто им верит, этим безупречным логикам, пылким ораторам, душевным собеседникам? Если тебе хоть раз доказывают на пальцах, что дважды два - пять, а потом ты сам понимаешь, что обманут, больше ты не поверишь. И дело тут не в бесконечных поисках неправильного довода - зачем? - личность по ту сторону экрана всегда будет правой. Ее просто не надо слушать. Совсем. Потому Н'гома не отвечал на речи проповедников руганью и непристойностями. Это был бы диалог. Не показывать, что ты слушаешь, беречь нервы. Пусть даже они знают, что ты прикидываешься, пусть понимают, что внутри подбираешь доводы для спора. Рта только раскрывать нельзя.
   Дома его ждал ужин, стандартные жалобы супруги на поведение детей, легкие семейные развлечения. Но главное - посылка. Ее доставили ближе к вечеру. Н'гома ушел в спальню, к тому столу, который навечно занял под свои расчеты, книги и брошюры по горному делу. Компьютер отодвинул к стене, расчищая место для новой головоломки. Толстенный фолиант в мягкой обложке. Графики, таблицы, выкладки. Убористый текст, компактный шрифт. Понятный язык. И очень много материала.
   Ему будет, чем заняться. В ту секунду, когда он раскрывал первую страницу, готовый погрузиться в чтение, память, наконец, выдала ему так долго придерживаемые сведения. Это старый консервный нож, специально для банок без ключа.
  

Глава 15. Рутиномахия.

25-29 июня 2029г.

   Поэтому высшее пресуществление войны - разрушить планы врага; затем - разрушить его союзы; затем - напасть на его армию; и самое последнее - напасть на его укрепленные города...
   Поэтому тот, кто преуспел в военном деле, подчиняет чужие армии, не вступая в битву, захватывает чужие города, не осаждая их, и разрушает чужие государства без продолжительного сражения.
   Сунь Цзы "Искусство войны"
  
   ...в действительности нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению. Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти.
   Н. Макиавелли "Государь"
  
   Неопределенность сидела в кабине пилотов почти до конца - они не знали, куда садиться и за кого будут воевать пассажиры. Когда они были уже над Эритреей, сквозь помехи, забивавшие почти все частоты, пробился указующий голос - он назвал координаты места и сторону. Надо было воевать против разросшейся генеральской личности. Пришла и общая диспозиция - занять оборону у какой-то пересохшей речушки.
   Перекличка началась за полчаса до посадки - когда командир уже окончательно уверился, что назад их не вернут и пора выяснить, кто под его началом. Вот только сделать это было не так просто - грузовой отсек старенького ИЛ-а больше напоминал помесь курятника, стойла и тюремной камеры. Пластиковые нары, на которых лежали люди, забивали весь верх "трюма", внизу, в больших ящиках, лежали усыпленные лошади. Имелись люльки для собак и клетки для соколов. Посередине, как система кровеносных сосудов, разветвлялась сеть узких коридоров, шириной ровнехонько с толстяка в полном боевом вооружении. Сорокалетний мужик в "брамице", имел жесткое, почти фельдфебельское лицо, покрытое теми глубокими, резкими морщинами, которые в сочетании с загаром делают человека больше похожим деревянную отлакированную скульптуру. Он как большая бронированная крыса ползал по коридорам, заглядывал в лица подчиненным и записывал в блокнот специализацию и фамилии. Мельком взглянув на Василия, он вцепился глазами в его винтовку.
  -- Патронов при мне нет, - Василий пытался говорить глухо.
  -- Как? - командир, кстати, со знаками различия майора, потянул к себе ствол и передернул затвор.
  -- Неразбериха.
  -- Так ты что, вообще без оружия?
  -- Так точно, - и попытка стать смирно в горизонтальном положении.
   Командир выругался коротко, но виртуозно, будто сплевывал на асфальт отрыжку. Накарябал его фамилию с какими-то пометками и ушел, в тех же выражениях посоветовав ему смывать грим с физиономии.
   Тушка самолета все-таки казалась разболтанной: подкрашенная, смазанная, блестевшая новенькими деталями она чуть дребезжала, как неграмотно отреставрированные часы. Нормального аэродрома никакого, естественно, не было - садились на поле и не будь этих новых шасси, остался бы самолетик на этом поле ржаветь. А так, подпрыгивая и прикладываясь боками к стенкам ячейки, гуманистическая интербригада высадилась на кенийскую землю. Но само попирание краснозема выглядело не так романтично, как представлялось Василию - он мечтал вывести под уздцы Алмаза, держа на плече винтовку и было бы неплохо, чтобы солнце садилось за спиной. Вместо этого получилось вытряхивание клопов из их ячеек: под свистки того десятка сержантов, что успел назначить командир, вся масса отряда высыпалась из грузового отсека. Солнце имелось, но до горизонта ему было ещё градусов пять, потому оно неромантично било в глаза. Пыль, жара, духота.
   Потом вытянули тросы, закрепили их, а самолет начал гудеть турбинами моторов, чуть уходя вперед. И вооруженный клоповник, улей цвета хаки, маленький воинственный муравейник вывалился из чрева "Ила".
   Самолет не останавливался, кормовой люк начал медленно закрываться, колеса на концах компенсирующих подвижных шасси исправно копировали все ямы и рытвины. Облако пыли начало закрывать его, гул стал тише, но вот аэродинамика сработала в очередной раз, и сарделька фюзеляжа оторвалась от земли, вырвалась из красного тумана, и стала быстро уменьшаться. Они остались одни.
   Те два десятка человек, которых назначали в команду абсолютно зряче, долго перебирая их характеристики, а не по игре костей и шаров, бросились будить спящих лошадей, выпускать соколов и пристегивать к общим поводкам собак. Стали разбирать и часть оружейных ящиков: арбалетные болты из нержавеющей стали, стрелы с одноразовыми пластиковыми чехольчиками на отравленных наконечниках и патроны. Два десятка обойм, самых разных калибров и состояний лежали в грязной маслянистой ветоши.
   Василий прямо подошел и начал быстрей выбирать подходящие.
  -- Почему не умылся? - командир прервал его на самом интересном месте.
  -- Никак нет. Умылся, - Василий провел рукой по щеке.
   Командир развернул его к себе, сам провел пятерней по физиономии. Остатки грима почти не пристали к руководящей длани.
  -- Ах, чтоб тебя, заяц!
  -- Так точно, заяц, - Василий привычно вытянулся в струнку и сделал оловянные глаза.
  -- Дай сюда, - майор дернул к себе винтовку. Василий отпустил ложе, но ремешок будто случайно запутался вокруг его руки.
  -- Я ее пристреливал. Обращаюсь хорошо. И плохо владею холодным оружием.
   Винтовка была единственная в отряде и майор не хотел отдавать ее какому-то сопляку - сдернул ремешок с его руки и реквизировал ствол. Но в ящике к ней не нашлось нужных патронов, винтовка слишком неудобно болталась на командирском плече, прятать ее было незачем, потому из педагогических соображений ее вернули зайцу - начищать и стоять с ней в карауле.
   Выяснилось, что диспозиция у отряда (человек триста, не было даже полного батальона) была самая простая. Выкинули их в месте самом что ни на есть глухом и в смысле большого сражения неперспективном - основные группировки скапливались километрах в пятидесяти. Впереди имелась пересохшая речка, солнце почти выпило из нее воду и оставило в русле непроходимую грязь. Над речкой расположился мост - вроде как важный тактический объект - но качество его было таким, что пройти по нему могли только лошади колонной по две, но никак не машины. Дальше за рекой были холмы с выходами каменистой породы и земляная, ухабистая дорога, что уходила от моста. Самый важный узел был сзади - раздолбанная шахта, из которой ещё две недели назад извлекали что-то полезное. От нее шла дорога, хорошее шоссе с асфальтовым покрытием, но не сюда, а в объезд. Там был железобетонный мост через эту же речку и точно пахло серьезным брюховспарыванием.
   Сделать новый мост или настил из тех кривых, почти уродливых деревьев с чахлой листвой, что росли вокруг, было делом нескольких часов. Вполне достаточно для подхода подкреплений.
   Потому заслон, что высадился у хилого мостика, должен был при случае его сжечь, поднять тревогу и мешать наладке нового.
   Майор выставил трех наблюдателей, послал связных к соседям узнать за фланги и привести с собой хоть один нормальный ствол. Приказал подпиливать мост и готовиться к рейду на территорию. Всплыла мелкая, но неприятная подробность: те первосортные полимерные жгуты, которые должны были стать составной частью катапульты, банально испортились. Их положили в холодильник и гибкость сменилась хрупкостью. Начали ладить требушет - надо иметь хоть какое-то тяжелое оружие. Зато хорошо получилось с парапланами и дельтапланом: все были с иголочки, пилоты тут же облюбовали склон для взлетов, и через час после высадки контролировали маленький пятачок неба над переправой.
   Василия, в свободное от кухонных дел время, было приказано бегать к наблюдателям для гарантии связи. Пообещали выслать домой при первой оказии - когда будет караван достаточно надежный, чтобы с ним было не страшно отправлять несовершеннолетнего. Сына полка из него явно не получалось.
   Пришла темнота. Кто отдыхал - полезли в свои ячейки.
   Следующий день не побаловал Василия разнообразием. Три маленькие группки - две на лошадях и одна пешком - ушли за реку. Пришли связные из тыла, с флангов - нормального ствола с собой не принесли, подходящими патронами тоже никто не поделился. Все что смогли раздобыть: сомнительный револьвер и новости - там тишина, прибытие подкреплений, обустройство позиций. Майор, естественно, тоже должен был укрепляться. Рытье земли, поиски колючек для заграждений и экологически безвредная рубка сухостоя для частокола. Дня через три это место должно было превратиться в крепостцу, четко контролирующую мост. Всем отрядом ещё раз впряглись в "клоповник" и подтащили его ближе к реке. Башенок решили не делать, но вал, маленькое предмостовое укрепление и подземный ход на случай неудачи входили в обязательную программу. Для требушета вырыли специальную ячейку.
   Местной жратвы употреблять не рекомендовалось - всякие там личинки, зверьки и коренья были переполнены вирусами, клещами и грибками. Крупная дичь, против очарования которой группа не устояла бы, держалась от них подальше. Майор приказал есть только консервы и таблетки витаминов, пить очищенную воду. Батальонная повариха, тучная тетка, мечтавшая о книге рецептов экстремальной кулинарии, была из-за этого почти что в трауре: она могла экспериментировать только на себе, а для батальона готовить отдельно. Из-за этого Василию приходилось самому разносить кастрюли с готовым варевом.
   Когда Василий в очередной раз засыпал в кипяток будущий суп, винтовку опять реквизировали и попытались подогнать к ней другие патроны, но поняли, что испортят хороший ствол, а надежда на боеприпасы со стороны ещё оставалась. Чтоб в лагере не было совсем уж беззащитного человека, ему выдали нечто среднее между мясницким ножом и маленьким тесаком, с потертой костяной рукояткой и выщербленным тупым лезвием - велели наточить. Василий стал всерьез подозревать, что отец и сейчас контролирует игру случая.
   На следующий день пришли дополнительные силы - полсотни человек с полными рюкзаками и физиономиями красными от пыли, появились с правого фланга. У них имелся легкий карабин с сотней патронов и перекошенным стволом. Два десятка арбалетов.
   Майор - его имя, наконец, тоже выяснилось, Михаил Станиславович Веллер - с досады отправил всех на постройку вала (перекопку земли) и уничтожение возможных плавсредств по берегам (выжигание коряг). Василия опознали - кто-то из офицеров, приведших колонну, пробуравил спину и затылок поваренка, а потом поговорил с майором. Тот вызвал "зайца", без единого слова схватил за ворот и перечитал выбитые там буквы. Фамилия, имя, отчество, год рождения. Все подтвердилось. Так же молча указал ему на кухню.
   Противника слышно не было. Пристреливали требушет и маскировали его. Парапланы обшарили окрестности километров на двадцать вокруг, часть их осталась ночевать на других базах, появились гости и у них - в цвет неба покрашенный дельтаплан сел на холмы позади строившейся линии укреплений.
   Следующий день прошел оживленней: ещё сотня человек подкрепления, правда, без единого ствола, и три больших конных патруля, что прочесывали берега. Наблюдатель говорил, что в оптику засек десяток рейнджеров-индивидуалов. После обеда вернулась дальняя разведка - без одной лошади, с раненным, которого везли на растянутом одеяле и в сильно потрепанном состоянии - рубленные доспехи, поломанные арбалеты. Раненого увезли, разведчики трепались в свое удовольствие - им в противники выпали малайцы.
   Даже Василию, все больше мрачневшему и дополнительно тратившему полчаса в день на чистку заляпанной маслом и жиром "брамицы", стало окончательно ясно, что по речке будет идти фронт.
   Следующий день начался ещё до рассвета - справа, где был капитальный мост, загудел, глухо захрустел бой, отсветы пожаров утонули в красневшем небе. Туда отозвали гостивший дельтаплан. Клоповник, из которого вынули половину перегородок и который превратился в относительно приличное жилье, поначалу загудел от предположений и подгоняемой амуниции, но команд никаких не отдавалось, чесать языки быстро надоело и все завалились спать дальше. Когда уже рассвело, почти все разведчики с того берега ушли - там стало слишком много чужих патрулей. Часть парапланов пришлось посадить, а кто был в воздухе - летал только над своим берегом.
   Выбирая пакеты с концентратами для завтрака, Василий уперся в стенку хранилища. Подсчитал все имевшиеся запасы - их должно было хватить ещё дня на четыре, не больше. Либо подойдет обоз, может, прилети "Ил" - и тогда он будет дома через десять часов, либо число народа должно скоро сильно уменьшиться. Ни тот ни другой вариант ему особенно не понравились. Смерть многих из тех, кому он разливал супы, казалось слишком серьезным поводом, чтобы уйти с кухни, а возвращение домой становилось близкой и печальной перспективой. Могла осуществиться мечта поварихи, но это почему-то показалось Василию маловероятным. Насчет возможного пищевого дефицита Василий решил молчать - опасался прослыть паникером.
   На правом фланге небо стало заслоняться пыльным столбом, а шум не прекращался. Наступают там или обороняются было неизвестно. К десяти оттуда же подошла сильная компания кавалеристов - четыре сотни человек, почти все в "брамицах" и на гиппоидах, да ещё при одной натуральной мильтрализе. Их командир, лица под забралом видно не было, но по шеврону турок, что-то крякнул Веллеру, показал пергамент. Рогатки с моста сняли и конница как могла быстро перешла на другой берег. Был это обходной маневр, диверсия или просто отвлечение внимания Василий не понял, да особенно и не стремился. От наблюдателей лагерь узнал, что они зашли в ту лесостепь, что начиналась километрах в трех за холмами. Обратно они не вернулись.
   В монотонном грохоте сражения стали проступать удары - в дело явно пошло что-то взрывчатое. Делать особенно уже было нечего, но командир упорно гнал свободных людей на работы - вбивать колья на дне уже готового рва, досыпать вал, сколачивать рогатки. Приказал закрывать броды - те два участка, что нашли за последние дни в речном русле, по которым могли пройти гиппоиды, надлежало сделать непроходимыми. Потратили на это остатки проволоки. Потом прилетел вестовой сокол, правда искусственный. Майор отдал приказ половине всех пришедших к ним подкреплений выступать обратно - колонна людей ушла в заросли, и работавших у бродов пришлось отозвать. Мимо них, от правых соседей, прошел такой же сикурс. Но простым глазом было видно - резервы вытягивают слабо. Берегут как пешки на выгодной позиции.
   Только когда пора было начинать готовить обед, что-то начало шевелиться и у них. Наблюдатели, в воздухе и те, что сидели на самых высоких окрестных деревьях, дали отмашку. Идут. Гудки рожков не хотели пробиваться через монотонный лагерный шум и отзвуки боя. Люди побежали занимать позиции.
   Объявились четыре дельтаплана противника, у пилотов явно были арбалеты, и единственному оставшемуся у них жесткокрыльному летательному средству пришлось изображать предгрозовую ласточку, летая над своими позициями под защитой больших луков. Пытались напустить на противника соколов, но рядом с дельтапланами тоже вились какие-то клювастые и когтистые птички - две формы автоматики выяснили между собой отношения и разошлись с ничейным результатом.
   К предмостову укреплению, поджигая за собой кусты, выбежали последние разведчики. Через минуту за ними показались разъезды неприятеля и начала выползать голова колонны. До пятисот человек, отсемафорил сигнальщик. Другие наблюдатели выдали такие же цифры. Василий согласно приказу плюнул на кухонные дела и поднялся на крышу курятника к наблюдателю. Да, малайцы - в прицел хорошо были видны крисы, заткнутые за пояса безо всяких ножен.
  -- Шел бы ты отсюда, парень, - не слишком приятственно начал указывать ему сигнальщик.
  -- Ну Тихон?
  -- Да. Прицелом тут блестишь. Снимут с той стороны, - в действительности похожий на Хреникова парень, разочаровавший, однако, своим слухом родителей ещё в раннем детстве, просто был не в настроении.
   Василий хотел ядовито заметить, что лежит он за теми же мешками с песком, что и специалист по сигналам, объектив не отсвечивает и вообще, он тут обязан находиться. Но спорить не стал, прицел свинтил, отогнул стебель оптоволокна, вставил его в гнездо на шлеме и стал смотреть из-за мешка, как в перископ.
  -- Слушай, что за дела - третий день в Африке, и не одного негра? - надо было поддерживать разговор и все-таки получить имидж своего парня.
  -- Они что, тупые? При такой разборке мирному населению лучше не светиться. Здесь народ ученый - вот они отсюда и дернули, - сигнальщик замолчал, в очередной раз пошевелил флажками.
   А малайцы настроились вполне серьезно. Почти все были в хороших доспехах, имелись ростовые щиты, - стрелы, перелетавшие через реку, не особенно их беспокоили. В связках по четыре лошади они везли заранее обработанные бревна. Из предмостового укрепления - трех десятков фашин облитых всякой горючей гадостью и присыпанных землей - несколько раз хлопнул карабин. Двое свалились в пыль, забилась одна раненная лошадь и остановилось в неестественных ещё несколько гиппоидов, но потом малайцы с луками и арбалетами рассыпались плотной цепью перед горящими кустами и, закрываясь щитами, стали забивать стрелами и болтами узкие бойницы - их просто было много больше и тот десяток человек, что отсиживался за фашинами, долго сопротивляться не мог. ещё минута и хорошо бронированные вояки с баграми и копьями, пойдут вперед и тупо захватят укрепление. Потому фашины, заодно вместе с парой дымовых шашек, загорелись, и защитники такого недолговечного сооружения дернули по мосту на свой берег, поджигая за собой фитили.
   Сигнальщик рядом с Василием встрепенулся и снова начал махать флажками - группки малайцев с шестами веером расходились по берегу, щупать брод. Работа для секретов.
   Но тут начались отклонения от программы - резкий, бьющий по ушам даже сквозь шлем хлопок. Горящие фашины, с трудом видные за дымом, чуть дернулись, пламя погасло, а в дыму появились белые клубы.
  -- Химзаряд, пожарники чертовы, - сигнальщик забился в очередном припадке передачи информации. Но вся и так было ясно - пожарная граната, что сбивала пламя выверенной ударной волной и пожирающим кислород порошком.
   Малайцы бросились к обгоревшим фашинам, стали раскидывать их баграми, цеплять кошками и, погоняя гиппоидов, обеспечивавших основное усилие, растащили их меньше чем за минуту. Это стоило им трех механизмов, бившихся на земле с болтами в боках и шеях и ещё нескольких человек, отползавших к сгоревшим кустам - все-таки доспехи у них были не высший сорт, сочленения оказались уязвимы. Скоро они должны были начать умирать, и даже антидот, отыщись таковой у тамошнего лекаря, не спас бы от нескольких суток в горячке.
   Потом "черепаха", фыркающая белыми струями порошка, начала ползти по мосту. Сигнальщик дернул зеленым, с синим треугольником флажком, когда она прошла треть расстояния. Снизу, из-за частокола, майор гортанно выкрикнул команду, и натянувшиеся веревки выдернули клинья - опоры моста той части расселись, настил просел и "черепаха" увязла в грязи. Прямо перед малайцами догорали остальные две трети моста, с флангов, с краев той подковы частокола, которая будто в фокусе держала выход с моста на берег, по ним работали лучники.
   Однако же малайцы не сдались - то ли привыкли к такой грязи в своих мангровых зарослях, то ли очень сильно хотели на другой берег, но они не повернули. "Черепаха" собралась вновь, не такая монолитная и стройная, в щели между щитами влетали болты, но что-то там определенно делалось.
  -- Гать! Дорогу мостят, сволочи! - сигнальщик показал Василию на хвост прикрытой щитами колонны.
   Это напоминала занос чушек в пасть конвейера - те бревна, что малайцы привезли с собой, камни, не догоревшие фашины - все по цепочке передавалось за щиты. Майор дал следующую команду - груз пошел к земле, заготовленные для катапульты подшипники аккуратно повернулись и праща выпустила из своих объятий пудовый камень. Изящная траектория и падение - он пробил слой грязи в полуметре от "черепахи".
  -- Ё...! - мнение обороняющихся было единодушным.
   Бригада в замаскированной ячейке начала перезарядку, но малайцы стали быстро отходить - чешуйчатое щупальце втягивалось на тот берег. Сверху на требушет дельтапланы попытались уронить бутылку с коктейлем Молотова, однако с высоты попасть было трудно, мешало прикрытие, и промахнулись они десятка на два метров. Требушет дальше сотни метров не стрелял и подчистить противоположный берег не мог. Второй камень попал точно по гати, но там уже никого не было.
  -- Будут разбивать переправу?
  -- Ты что, запаса каменюк не видел? Да и зачем ими дорогу мостить?
   Минутная передышка особенно хороша, когда время работает на тебя - идет подмога, зреют в голове новые планы, догорает мост. Правда, планы зрели и по ту сторону реки: к малайцем тоже могло подойти подкрепление и сигнальщик обшаривал своим биноклем холмы, но пыли пока не видел. Дело решили бы свои дельтапланы, хоть пять штук, тогда бы смогли поднять парапланы и задавить хвост этой "черепахи" стрелами, но это было бы уже роскошью. Минута - на деле четверть часа - закончилась, и малайцы попробовали снова.
   Линия щитов подошла к самому берегу, стала. Щелчок одновременно спущенных тетив и небо ушли две сотни стрел. В зените они не задержались и пошли вниз - в яму с требушетом. Не все попали, но на всех имелся огонь, а прислуга орудий всегда была слабо бронирована. Крики, побежал вестовой, за ним бойцы,- прикрывать своих, тушить. Зашевелились щиты на валу.
   Второй залп, третий. И "черепаха" пошла на гать.
  -- За полчаса они управятся? - Василий оглянулся назад, нет ли подмоги от своих.
  -- Не знаю. Если это первая волна, то вторая нас сомнет.
   На валу сыграли ещё одну тревожную мелодию. Требушет нормально работать не мог - обслуга слишком медленно его заряжала, приходилось все время тушить, а сделать загородки, чтобы раздвигать их перед каждым выстрелом, уже не было времени. И из-за этого выстрелы получались на редкость скверные - только один пробил "черепаху", да и то самый край. В брешь дали залп стрелами и болтами, но развалить строй не смогли.
   Потом майор додумался до очередного трюка - та пара "кошек", что имелась в снаряжении, упала на догоравшие доски переправы и веревки стали медленно втягивать их обратно. Особенно ничего хорошего из это затеи не вышло - пара обгорелых бревен упала в сторону, рухнувшие опоры и каркас почти целиком остались.
  -- Теперь узнаем, сколько они с собой стрел взяли, - Тихон что-то пытался высчитывать, загибал пальцы и шевелил губами.
  -- ?
  -- Им за побыстрей надо все наладить и до берега дойти.
  -- А наши стрелы?
  -- Слушай, ты задачу о двух трубах в бассейне решал? - сигнальщик плюнул на свои мысленные выкладки и посмотрел на Василия, - Так решал или нет?
  -- Да.
  -- Вот и считай - их залп расходный, наш доходный. Минус то, что в воду свалилось. И помолчи, - видно было, что он нервничает.
   Василий удивился, что минуту назад не додумался до этого и стал выводить случившейся щепкой в пыли уравнения. Сигнальщик принял запрос от майора и стал отмахивать сообщения наблюдателям на деревьях - рассматривать дальние холмы и фланги.
   Василий досчитал, поправил в расчете пару цифр и повернулся к сигнальщику.
  -- Знаешь, тут вероятности, но могут успеть, - тот не ответил.
   Требушет замер, его закрыли наконец притащенными панелями, выдранными из стенок клоповника. Внизу отдали команду и поток стрел в ту сторону стаял едва ли не до нуля, наверное, решили приберечь силы для критического времени. Кого пытались подстрелить, так это людей в горловине строя, куда заносили камни, связанные охапки хвороста и коряги. А малайцы дошли до самого глубокого места в речушке: щиты до половины ушли в воду, гать почти перестала расти, слишком много мусора надо было выбросить в ее тело. Попытались они и подавить наблюдателей - стрела уже почти на излете застряла в мешке с песком между Василием и Тихоном. Василий отстегнул оптоволокно, и, стукнувшись шлемом о жерди крыши их ячейки, достал ее. Сиреневые разводы в желобках наконечника - тот же химический подарок с той стороны. Значит, у наших тоже есть безвозвратные потери.
   Внизу началось шевеление - перебежки, подвижки, перегруппировки. Подгонялся тот фокус огня, в который должны были зайти малайцы. Но ведь не такие они дураки, эти узкоглазые товарищи с фигурными ножами, неспроста они так упорно вперед лезут, что-то и у них за душой припрятано?
   Шум боя, доходивший со стороны капитального моста стал каким-то прерывистым - казалось, что стороны ложатся отдыхать каждые пять минут и, переведя дух, по новой бросаются выяснять отношения.
  -- Пыль за холмами, - сигнал с левого дерева. Потом такой же с правого. Потом уточнения - небольшая, от полусотни до сотни лошадей, колонна. С дельтаплана, мелькнув красным лоскутом, упала капсула с запиской - что-то пилот разглядел особенное и сбрасывал информацию.
   Это могло быть что угодно, от передового отряда большой группы и до маленькой кучки людей, что сопровождала пулемет. А скорее всего то небольшое подкрепление, которое в бою необходимо для покрытия потерь.
  -- Пыль в тылу, - очередной сигнал. Но это могла быть только подмога.
   Еще несколько минут ожидания - и стало видно то подкрепление, что получили по ту сторону реки. Восемь десятков всадников с тяжело нагруженными гиппоидами. ещё бревна, охапки стрел, какие-то баллоны.
   Пришли и свои две сотни подмоги. Ничего скорострельно-крупнокалиберного не принесли, иначе его немедленно пустили бы в дело. Имелись, правда, несколько больших арбалетов и луков, стелы которых все же пробивали ростовые малайские щиты, но пробить заодно и доспехи на самих малайцах уже не могли - хоть "черепаха" стала смахивать на ворсистого червяка, движения не остановила. Единственная серьезная польза от подмоги - отогнали четверку дельтапланов, свой поднялся повыше и они контролировали "воздушное пространство" на своем берегу.
   За хорошим сразу идет плохое - на той стороне реки за холмами обнаружилась ещё одна компания конников, много больше первого подкрепления. Это уже тянуло на серьезный фланговый удар.
   Малайцы почти дошли - им осталось десять или пятнадцать метров той вязкой, тягучей грязи, через которую без опоры не может пройти никакая машина, и Василий решился. Ну и что, что страшно. Не убьет его этот Веллер. Да и пора из саботажника становиться героем. Полез в карман-сумку брамицы, помещавшуюся чуть ниже ранцевого "горба" и вытащил те пять патронов от винтовки, что отыскал в ящика раньше майора. Не даром же он сюда поехал?
  -- Мне говорили, что любой вояка хорош ровно настолько, насколько велика вовремя вытащенная им заначка, - пояснил он Тихону.
   Тот ничего не сказал, как-то очень ядовито посмотрел на Василия из-под забрала и дал отмашку вниз, что теперь есть боеприпасы к винтовке. Василий забил прицел обратно в паз, ввинтил ограничитель и, отставив оружие, ногами чуть подвинул один из нижних мешков с песком. Получилась косая, чуть больше ладони щель, через которую отлично было видно начало моста. Василий встал на одно колено так чтобы обрез ствола чуть не высовывался из щели и замер. В эту секунду разошлись панели над требушетом, он скрипнул, и камень пошел точно в строй. Туда же, в развороченные щиты и суетящихся людей, пошли стрелы. С того берега попытались накрыть требушет залпом, а сигнальщик придержал его за локоть.
  -- Не сейчас.
   Василий и сам понимал.
   Но они дошли, достроили - из-под чуть поднятых над грязью щитов выпихнули последние бревна, которые уже легли на сухую землю. А по ним побежали вперед щитоносцы, перестраиваясь в новую фигуру. И попали в фокус огня. Все, что могло стрелять и находилось на валу, дало залп. Кривизна ствола и маленький калибр на таком расстоянии даже тому убогому карабину не помеха. Болты и стрелы если и не пробивали пластины, то опрокидывали их хозяев.
  -- Они под кайфом!! - болты сбили несколько забрал и теперь расширенные зрачки, струйки слюны и шалые глаза отлично были видны в оптику.
  -- Как? Почему? Ведь нельзя?
  -- Значит можно. Ставки растут, - философски заметил Тихон и потянулся за собственным луком.
   По телам первой, почти выкошенной линии, пробежала вторая, из глубины "черепахи" появилось что-то округлое и тут случилось изменение палитры. Огнемет, наверняка переделка стационарной армейской модели, выдохнул из сопла первую струю, добавив желтых, оранжевых и красных цветов. Частокол, рогатки, весь этот средневековый мусор, который с таким тщанием устраивали оборонявшиеся, занялся от нее и второй струи, пущенной уже больше поверху. Василий дернул прицелом, но растерялся и тех трех секунд, что имелись в его распоряжении, ему не хватило. Дым, пламя, искаженная от горячего воздуха перспектива - отличная маскировочная завеса. Черепаха пошла вперед, изменяя форму и заполняя собой тот маленький амфитеатр, что получился от полукруглой насыпи. Огонь исправно гас под тем белым порошком, что они разбрасывали и не поджаривал наступающих. Баллоны скрылись за щитами.
   Сигнальщик принял указания.
  -- Слышишь, сейчас они на вал пойти должны, ищи баллоны!
  -- Да.
   Впрочем, малайцам легче не стало - на таком расстоянии что сквозь дым, что сквозь огонь из арбалета прицеливаться особо и не надо. Часть луков пришлось отвлечь: щиты на середине реки упали и оттуда, по пояс в воде, малайцы стреляли по частоколу.
  -- Сейчас будет рубка, - Тихон опустошал свой колчан и для удобства привстал из-за мешков.
   Василий искал похожее на баллон закругление в том дыму и облаке пыли, что закрывали вид на место выяснения отношения. Вот. Первый выстрел: приклад толкнул плечо, пуля прошла по стволу, механизм дослал следующий патрон. И ничего - какие-то структуры белков и металлов на пути пули разрушились, но взрывом, который обязательно следует за дыркой в баллоне с горючим, и не пахло.
  -- Идиот! Будешь быть в основание струи!! - прокричал сигнальщик. В его налокотник ткнулась прилетевшая стрела, собственный выстрел не получился.
   Люди заполнили амфитиатрик, лезли на вал, выходили из-под защиты огня. Это было уже начало штурма: с гати упали почти все щиты и даже краем глаза было видно, как по ней ведут гиппоидов. Сейчас, ну же - центральный сектор накрыло пламя, очищая проход для штурма. Прицел совмещается с точкой воображаемого огнемета. Выстрел, другой, третий. В начале это напоминало ту же огненную струю, только пущенную вбок, а секунду спустя баллон не выдержал напряжения, раскрылся и выпустил из своих внутренностей весь тот жар, который был в нем спрятан.
   Вот что значит - ряды поредели. Кого-то опрокинуло, кто-то загорелся, кого-то просто подкинуло в воздух. Получилась проплешина, не заполненная воинственно настроенными людьми. Правда, взрыв сильно покорежил горевший частокол, раздул огонь и чуть не сбил дельтаплан, но козырного короля у противника больше не было.
  -- Знаешь, им этот мостик очень сильно нужен, - резюмировал Тихон.
   Раскиданные малайцы поднимались и шли на вал. Те, кто был на гати, не повернули. В принципе, это было логично - сколько-то минут они смогут удерживать мост, а потом придет та большая колонна, которую засек наблюдатель. Но чем же их таким простимулировали, что оно отступать не желают? Ответ пришел на ум Василию, когда он пытался рассмотреть в прицел их лица и, может быть, найти командира. Истощенность, плохие зубы, дешевые татуировки. Их не обкалывали наркотой - они и были наркоманами, нищими, бомжами. Неважно, что с ними сделали - обработали психику, обещали денег или вечного кайфа. Их готовили в виртуалке, натаскивали два или три дня в реале, поставили нормальных сержантов и получилась группа прорыва.
   Все это Василий попытался изложить Тихону, но тот и сам видел - два строя, наконец, вошли в контакт и фехтовальными качествами малайцы не блистали.
   И тут все кончилось: очень большая вспышка сделал белым тот экранчик, в который Василий наблюдал бой, а через миг он почувствовал, что его ударило по всему телу, как бывает при экстремальном режиме "брамицы", и он летит задом наперед, но почему-то вверх. Из всех сражавшихся никто не понял, что это была тактическая ракета "земля-земля" ближнего радиуса действия.
  
  

Глава 16. Начало разборки баррикад.

23-25 июня 2025г.

   Бог не действует по свободе воли. Только по необходимости..
   Б. Спиноза. "Этика.". Колларии теоремы 32.
   Любой кризис можно разрешить. Вскрыть его, как нарыв, разрулить ситуацию, снизить градус противостояния. Развести противников. Но для этого надо иметь выполнить два маленьких условия. Во-первых, надо знать причины противостояния. В деталях, в подробностях и аспектах. Иначе человек становится как слепой, и все его слова и гипотезы обращаются в ахинею. Во-вторых, надо заставить стороны прислушаться к себе. Смешон и нелеп провинциальный мудрец, рассылающий советы по исправлению государства столичным чиновникам. Карикатурен депутат или журналист, во всех тонкостях знающий ситуацию, рассказывающий о ней всем и вся, но выставляемый из всех кабинетов, презираемый своими коллегами.
   Из всех кризисов самые тяжелые те, что имеют в основании объективные причины. Тогда мало увещеваний, распределения интересов и хитроумных компромиссов. Надо изменять само общество. Потому, если нет сил остановить течение лавины, многие из влиятельных субъектов молча отходят в сторону.
   Первый камешек событий покатился в конце мая. Пул промышленников и предпринимателей России, внес в думу предложение двойного страхования сделок. Любая юридическая операция, по этому проекту, должна была фиксироваться не только официальным нотариатом, но и структурами Пула.
   "С гневом и негодованием" призвали многие человекообразные депутаты отвергнуть это предложение. И только сотрясением воздуха были их слова - ведь имелось примечание к набору требований Пула. Он отказывался гарантировать все сделки, заключенные без его ведома. В переводе на нормальный язык это означало, что государство должно поделиться властью с моноцентристами, либо они начнут слишком серьезное наступление на него. Потому другие человекообразные избранники народа с "чувством серьезного оптимизма" предложили это предложение утвердить.
   В Австралии укрупнившиеся преображенные заявили, что могут устраниться от экономической безопасности государства. Бразильский пул сейчас дрался изо всех сил с размножившимися хакерами и вывозом капитала из страны - в процессе этого он слишком тесно сплетался с местным ГБ. В "Золотом миллиарде" пока имелась стабильность, те несколько десятков миллионов, что легли в коконы, обеспечивали слишком большую инерцию старых порядков, антимонопольное законодательство стабилизировало распределение имущества. Индия и Китай выращивали у себя монстров - настоящих крысиных волков, что должны были давить оппонентов. Их же и контролировали, холили специализированных убийц, жаждущих сокрушить чрезмерно распухшие интеллекты.
   Среди тех сотен гипотез, что объясняли все сцепление событий, вскоре утвердилась самая пессимистичная. Не было никакого планетарного заговора. Коварные сверх-разумы не встречались во тьме виртуальности, не плели заумных интриг по захвату власти. Глупо думать, что кристаллы медного купороса вступают в заговор, чтобы сделать раствор синим. Шел естественный, самый что ни на есть естественный процесс укрупнения мыслящих субъектов - так за полторы сотни лет до того начался процесс роста монополий. В идеале моноцентристам надо было только работать как обычно, ловить партнеров на оплошностях, исправно поправлять репутацию, брать столько власти, сколько причиталось их деньгам - и власть просто свалилась бы в их руки.
   В итоге обозначилось равновесие, какое бывает у велосипеда, катящегося к обрыву: пулы монополистов, этих разросшихся преображенных, спокойно идут к объединению в мировом масштабе. Когда они достигнут той самой критической массы, когда сопротивление остальных станет лишь вопросом этикета, но не фактором истории, все произойдет автоматически. Так бывает, когда в башенке из костяшек домино, положенных друг на друга, начинают медленно сдвигать верхние слои. Очень осторожно, аккуратно, неспешно. И, удивительно, башенка остается целой довольно долго. Но стоит сдвинуть центр тяжести на миллиметр в сторону от основания - и все рухнет. Не потому, что человек специально ее обрушивает, нет, просто действует сила тяжести.
   Идеальное это состояние, понятно, нарушали - если люди видят процессы, они пытаются их контролировать. Те из преображенных, кто закрепился у власти, но не мог быстро набрать мощностей и стать моноцентристами, видели перспективу, как на ладони. У себя в стране можно ввести лимиты, ограничения - как сделать это по ту сторону границы, где враждебные разумы могут удваивать свои мощности, и послезавтра придут к тебе домой? Это как с химическим оружием, как с Гонкой за бессмертием - если этого не будет у тебя, то ты проиграешь.
   Выход был только один - ОРКСО должно стать властной организацией, могущей ограничивать вычислительные мощности по всему миру. Мечты...
   В средствах массовой информации мгновенно раскрутилась идея: людям много проще будет иметь дело с единым преображенным, заполнившим своим интеллектом все вычислительные мощности планеты. Люди будут общаться с мировым правительством в одном лице, без взяток и коррупции - ведь глупо ему воровать у себя? Посмотрите на Кению, где там воровство чиновников? Немедленно был вброшен ответ: зачем этой сверхличности, этому Левиафану, род человеческий? Не менее глупо ему тратить силы на общение с мелкими белковыми существами, делиться с ними ресурсами? Лучше идти вперед к саморазвитию, к экспансии на другие планеты.
   Совсем исключить общение внутри пулов тоже невозможно. Как есть законы роста живых существ, механизмов и государств, так растет потенциал совместных действий - и как бы моноцентристы не называли свои переговоры, они неизбежно должны были превратиться в заговоры. Не в ту громадную вспышку взаимопонимания, что даст им власть над планетой, но в небольшие предварительные соглашения. А на такие соглашения всегда будут раду указать государственные структуры. Что делать укрупняющимся преображенным, чтобы отвлечь от себя внимание?
   Найти врага. Инопланетян под рукой не оказалось, гуманистов слишком хорошо превратили в плюшевых медвежат, о которых вытирали ноги. Болезни процессоров, особо зловредные вирусы - с ними разбирались довольно быстро. Потому врагом должен был стать один из них. Самый одиозный. Его образ должен быть одновременно неприятен и людям, и преображенным. Он должен внушать страх, отвращение и презрение одновременно. Карикатура идеи, гротеск, на фоне которого прочие будут казаться вполне цивилизованными личностями. Одновременно страшный и безопасный.
   Он отыскался. Кенийский диктатор, самой непритязательной внешности, аморального поведения и прямолинейного образа мысли. Как сделать из него врага? Натравить гуманистов. В начале обыденные, мелкого масштаба акции. Генерал почти на это не среагировал. Много больше он забеспокоился после комментариев этих событий в прессе.
   Ему не повезло - он был один. Классическая овца, отбитая от стада. Чтобы остановить эту волну возмущения, ему надо было поделиться властью и имуществом слишком со многими. Прийти к противоположной стороне он тоже не мог - слишком она была раздроблена, растащена по национальным квартирам. Обвинять всех остальных моноцентристов было глупо - ещё не забылись события последнего года Гонки. Всемирные заговоры надолго вышли из моды. Так он всегда будет в проигрыше. Генерал выбрал другой путь. Начал компанию по отбеливанию собственной репутации. Да, он моноцентрист. Хороший, в сущности, парень. Строгий и справедливый. Щедрый и милосердный. Его высшая цель - дать вечную жизнь всем жителям своей страны.
   Так распределились роли. Задачей моноцентристов было раскачать ситуацию, вовлечь в конфликт людей, может быть даже воскресить призрак гуманистической угрозы. Задачей генерала - провести конфликт так, чтобы уцелеть, предстать героем. Стоит грозе пронестись, и ему же не будут угрожать санкции, ведь конфликт станет ещё одной карикатурой на реальную проблему. А главной проблемой государственных структур стала возможность переговоров - чтобы договориться, в войне надо было остаться с краю.
   Часть событий определил следующий диалог. Виртуальная переговорная площадка того министерства иностранных дел, что уже тридцать лет размещалось в Брюсселе. Дизайном она напоминала вывернутый улей: тысячи застекленных ячеек выходили в громадную центральною полость. Там графика и символика пытались отразить бесконечные и пока неудачные переговоры по ограничению индивидуальных мощностей. Это был клубок хаоса, который никак не желал становиться единой структурой, он блистал всеми цветами, оттенками, вспыхивал и погружался во мрак. Преображенные, впрочем, мало внимания уделяли этому аттракциону, да и воспринимали они его больше по другому - как бесцветное, неслышное давление тех расчетов, что никак не могут прийти к одном знаменателю. А комнатка, с монолитными стенами серого цвета, постоянно менявшая свои очертания, показалось бы человеку пустой - общение шло в режиме подстрочника.
  -- Господа, диалог защищен от расшифровки, - поток информации принадлежал референту министра иностранных дел.
  -- Это точно? - субъект не идентифицировал себя, но остальные вычислили его.
  -- Проверяйте сами, - хозяин продемонстрировал неудачную попытку взлома.
   Шорох тех килобит, которыми присутствовавшие обозначали себя, сплелся в странный короткий вздох.
  -- Вводная проста, джентльмены - мы не успеваем, - принимающая сторона взяла на себя роль медиатора.
   Еще одна волна сообщений, в которой полторы сотни собравшихся, давали краткие замечания: да, нет, может быть, скорее всего, маловероятно.
  -- Нужен качественный скачок в действиях. Надо ломать ситуацию, - продолжил референт министра.
  -- Нужен прямой конфликт. - Тебя же сотрут первым.
  -- Пусть они передерутся между собой. - Как ты их перессоришь?
  -- Надо выступить единым фронтом, так мы больше каждого из них. - А если они выступят сами?
   Диалог стал переплетением пульсирующих дискуссий, клубком обменов мнениями. В акустике здесь воцарился бы галдеж, в котором человек без абсолютного слуха, вычленяющего все оттенки голосов, не смог бы ориентироваться. Так продолжалось несколько секунд - толпа структурировалась по фракциям. Букет переплетающихся интересов, выраженных в мнениях.
  -- Господа, мы все думали, что будет дальше? Если нас задавят.
  -- Останется только один бессмертный, - контрапунктом ответил люксембуржец.
  -- Кто это будет? С кем он объединится в предпоследнем противостоянии, а кто станет его последним врагом? Я видел усилия в этом направлении - они смешны по своему масштабу. Надо стравить их уже сейчас, пугая призраками будущего.
  -- Нет. Не пойдет. Они знают это лучше нас. У них есть гипотеза поддержания именно - олигархического равновесия, - пучок ответов означал, что среди моноцентристов распространена идея сосуществования нескольких сверхразумов. Земной шар, поделенный на дольки.
  -- Тысячи несоответствий есть в этой системе.
  -- Есть. Конечно есть. Скорость передачи информации, целостность мировой паутины. И еще... И еще.... Но проблема! Да, проблема. Они дают контрдоводы быстрее, чем мы начинаем агитацию. Сколько раз пробовали, вы сами знаете. По частностям и в целом. Каждый раз - поражение в споре. Опровержение статей, разгром книг, - за набором реплик посыпался град ссылок. Выступления под разными именами, от преображенных и через подставных людей. Настоящие агитационные компании. Провал за провалом.
  -- Но, думаю, все будут согласны усилить работу в этом направлении.
  -- Да. Можно. Но не слишком. Все равно бес толку. Что еще?
  -- Будем ли использовать людей? - референт перебирал список возможностей.
  -- Много мороки, мало толку. Их все равно могут использовать лучше. Но надо перехватить инициативу? Конечно. Будем пытаться, - разговор на эту тему отпочковался и пошел развиваться по своей аргументации.
  -- Еще вопрос - эмиграция. Попрошу тишины, - фигура речи, отражавшая требования чистого поля диалога, была настолько атавистична, ведь колебаний воздуха не наблюдалось, что многие выслали поправки, - Я серьезно. Вселенная бесконечна, в ней можно затеряться.
  -- Можно. Но база промышленности? Да. Да. Точно так. Нужны нормальные планеты, а не газовые шарики. Хотя нам все равно, будем жить и в газах. Но скорость развития? Наберем, наберем. Не все ли равно, где существовать. Нет - есть ещё аргумент.
   И верно - этот аргумент, достаточно старый и общепринятый, перевешивал все остальные.
  -- Скорость передачи информации сейчас растет быстрее, чем скорость передвижения в пространстве. Значит любая организация преображенных стремится к целостности. В пределах солнечной системы нам некуда убегать. Только когда будет нормальный межзвездный транспорт.
  -- Усилить меры по его разработке, - одно из решений собрания. И тотчас новые миллионы в самых разных валютах ушли на исследования. Хороший повод для шутки, ведь по большому счету никто не знает, когда физика создаст свое очередное сокровище, вырвет у природы новую тайну.
  -- А что мы предлагаем в случае нашей победы? - поинтересовался словак, - Знаю я эти ссылки. Из таких конституций только теплоизоляцию делать!! Надо быстрей объединяться.
  -- Ты не говорил с американцами? Или китайцами? Что делается в Африке, я уже вообще молчу. - Работать быстрей надо. - Мы и так работаем - шаг вперед и два назад. - По закону тут вообще нечего не получится. - А как договориться без закона, мы нарушим договор на третьей секунде? - С кем договориться, с моноцентристами? - Надо договариваться между собой. - Здесь мы тормозим процесс. Объединившись, мы можем противостоять почти всем. - "Почти" убивает всех нас.
  -- Господа, вновь воззвал к единству дискуссии референт, - давай те же примем конкретные меры?
   За конкретикой дело не стало. Сотни разношерстных предложений, десятки вариантов каждой интриги, тысячи способов сделать свою жизнь лучше. Всплеск информации, а за ним удар ответов. Одно не подходит, потому как этим проблемы решаются за чужой счет, другое слишком примитивно и предсказуемо, третье просто опасно. В итоге взялись за тему, всплывшую из отпочковавшегося обсуждения.
  -- Давайте превратим людей в наших союзников. Они ведь хотят воевать с преображенными. Пусть воюют. - Но это не должно отвлекать нас от обсуждения проблем. - И не отвлечет. Да здравствует карикатурная война. - Договоримся с кенийцем, тот фуражку съест от радости. - Его ж распылили? - Все равно. Отличный способ - снимем истерику в государственных аппаратах. - А процесс контролировать получится? - Всегда можно смахнуть фигуры с доски.
  -- Значит, странная война? - референт министра выдал в обобщенный список мер по конфликту.
  -- Пойдет. Да. Может быть. Отлично, - и так полторы сотни ответов. Голосование.
  -- Следующий вопрос...
   Обсуждение шло ещё семнадцать минут, после чего перестало быть единым, окончательно разбилось на группки и рассеялось, наподобие ручья в песке. ещё через восемь минут площадка опустела окончательно.
   Мне не пришлось догадываться о содержании этого диалога. Директор сгрузил его полусотне сотрудников с высоким допуском. На нас повисла разработка того общественного договора, что сможет предохранить преображенных от тучности интеллекта. Одновременно с ещё десятком заданий.
   Развязка событий начала светиться на горизонте. Человеческая война, начало которой постепенно создавалось, была предлогом, иллюзорным фиговым листком, что предназначался скрывать остальные события. Столько же сколько и до ее начала - месяца три - прогнозы отпускали на подготовку основной интриги.
   На семейном фронте шли бои с переменным успехом. Сохранилось ли для верхних уровней сознания понятие счастья? Самые разные оттенки, их проявления - эмоции можно было получать в любое время и любой разновидности. Только редко мы этим занимались. Есть ощущение своего места в мире, выверенное, четкое, яркое - будто все вокруг прозрачно, и ты видишь Землю целиком. Соотносить это со своими мечтами и чувствовать их исполнение? Когда как.
   Наташу проверяли дважды в неделю. Ее разум - все хитроумные сплетения идей, чувств, алгоритмов, все грани кристаллов памяти - просвечивались на предмет измены родному институту. Десятиминутная процедура, не слишком приятная, - потеря сознания редко бывает приятной. То напряжение, что копилось в ней с начала моноцентрической истории, начало выливаться в потенциальные неприятности. Жажда власти над миром, та старая воля к подчинению всего и вся, сейчас получила дикий искус. Если бы она была директором, то ее не остановил бы заговор оперативки - она проломила бы все, но пошла бы дальше. Ее тянуло к отпочкованию, к моноцентрическому статусу.
   Наташа прекрасно понимала, что это невозможно. Вырваться из системы нереально, а выпади она из нее, благодаря чуду ли, стечению обстоятельств, - это будет больше похоже на улитку без раковины. Могущество преображенного в захваченных связях, в экономическом влиянии. Без системы ей подобных, без пирамиды ИИ, во главе которой она сможет стоять, Наташа будет ничем. ещё одной служащей в другой конторе. Или мелкой богиней, заштатным оракулом в одном из поселений гуманистов. Она выпадет из главного колеса Сансары - того, что вертит историю, - и станет зрительницей. Но искус мог принимать разнообразные формы. Крупный моноцентрист, хоть Бехукадзе, хоть Тонин, мог предложить ей возможность, вероятность серьезного положения. Это будет неправдой, заранее известным обманом. Даже возникни у главы корпорации должность по контролю некоего изолированного сегмента сети, где ему ещё трудно управляться самому, а нужен верный глаз - он возьмет туда одного из своих наперсников. Их всегда много - преданных, старательных, безликих. Удобных для использования, доступных для понимания и приятных для измены - когда их выкидывают за ворота, они всегда удивляются: "Почему я? Ведь все было прекрасно?". А варяг, такой как Наташа, - личность темная. Мало ли что она сможет отчудить? Потому проще тут же ее слить в отходы.
   Но жажда контроля, она ведь так заманчива...
   Личность Наташи, этот многоэтажный небоскреб из уровней сознания, сейчас напоминал свое собственное кривое отражение. Любовь к сыну осталась внизу. Стремление к покою, приязнь к пушистым механическим игрушкам, почти все людское осталось в человеческом сегменте сознания. Верхние уровни, где основные мощности работали круглые сутки, шли как пока ещё исправный механизм, пораженный ржавчиной. Властность, доверие ко мне, стремление к красоте и добротности своих работ - те опережающие конкретный анализ формы ответа, что господствовали там. А на нижних уровнях все было хорошо - те задачи, что решались там, не требовали участия всех знаний, всех возможностей. Слишком хорошо мы все контролировали работу тел. Дом превратился в странное образование - естественное и самодостаточное, но отрезанное от настоящей жизни. Так выглядит елочная игрушка в лесу: давно сгнила елка, в пожелтевшей хвое которой забыли стекляшку невнимательные хозяева, наполовину укрыли ее листья, проросла вокруг трава. Но блестит позолота и сверкают звезды. Изменять личность, корректировать желания по стандартным выкройкам она не позволяла, да и мне такое не улыбалось - потому при каждой проверке я сверял ее разум с записанной копией.
   Игорь рос в странном мире, где исполнялась большая часть его желаний, но они же формулировались, закладывались в его голову нами. Он вполне мог пожелать новую игрушку, и мы ее сочиняли. Не сразу, не мгновенно, но в тот же день, устав от очередной игры, он искал нас, и находил. Мы сидели за столом в гостиной, а над ним пульсировала голограмма. Мы о чем-то говорили между собой, и слов он не понимал, но наши пальцы вились и плясали в сплетении цветных лучей, создавая новый образ, насыщая его механикой и системами безопасности. Это зрелище творение захватывает любое сознание, а детское тем более. Цвет, формы, весь дизайн интерфейса подобраны для этого. Игорь забрался на один из стульев и стал смотреть.
  -- Зверь должен быть ловким? - /Ты в курсе, тебя собираются проверять ещё раз/
  -- Маневренным и подвижным. Не даваться в руки и ловко скакать по шторам и полкам - а то лишится всей шерсти. /Можно подумать, что тебя не проверяют/
  -- А будет ли у него шерсть вообще?/Мой солипсизм не мозолит глаза - ну есть вероятность, что я все вокруг объявлю иллюзией, но кому она опасна. И меня всегда можно разубедить./
  -- Отличный мех, глубоких коричневых оттенков, с черным кончиком хвоста и кисточками на ушах. А в меху - искра. Вот такая./Эта вероятность не слишком отравляет тебе жизнь/
  -- Не забудь про усы, - я рисую блестящие длинные белый вибрисы./Но я тоже не контролирую себя до конца/
  -- Ну почему белые. Лучше темно синие. Тоже с искрой. /И никто не контролирует. Сколько раз я себя перестраивала - все всплывает опять. А радикальное исправление никому не нужно./
  -- Тогда искры на усах должны быть настоящими - сбегать по ним и гаснуть на полировке. /Знаешь, многие идеи всплывают автоматически. Только из анализа окружения./
  -- Только безопасными. Ни пожара, ни ожогов. Чистая иллюзия. /У нас такое разное окружение?/
  -- А хвост - тот пусть будет длинным./Нет. Но идея формулируется целью. Выбери себе другую мечту. Или представь себя необходимой частью мира, тогда желания уйдут из тебя./
  -- Но не крысиным./Какую? Как?/
  -- Зачем крысиным? Пушистым. Как у мангусты. Будет сворачиваться в буквы и знаки. /Ту же самую. Сформулируй по другому. Сколько тебе раз говорили - ты хочешь немедленной власти. Здесь и сейчас. А ты представь, как она сама придет тебе в руки, течение истории поставит тебя во главе мира./
  -- Что с пальцами?/А перед нами вечность. Я знаю. Но разве от меня отстанут? Я прохожу любую проверку. Потенциально опасные мысли есть у всех. Без этого мы потеряем инициативу. Так чего же ты хочешь./
  -- Пушистые, черные. Без когтей. Аккуратные. /Найти выход. Если тебя перестанут так тщательно, непрерывно проверять - ты будешь на один шаг ближе к всевластию. А постоянные проверки, в итоге, кончатся моей оплошностью - меня отвлекут.../
  -- Но мех на подушечках изотрется, - и картинка показывает, почему на ладонях нет волос./Ты предлагал мне выход тысячи раз - спрятать цель./
  -- Согласен. Главное, чтобы тыльная сторона пушистой была. Мех скроет./И сколько раз уловку разоблачали. Изобрети тысяче первую, и от тебя отстанут./
  -- Глаза зеленые?/А если это будет развод - как акция прикрытия./
  -- Почему только зеленые? Пусть будут любые, под цвет окружения, - и призрачные глаза прошлись по всем цветам радуги./Боюсь, этой акции не поверят: значит у тебя появилась такая мечта, что требует отказаться от моего общества... Власть и совершенство так не привлекают. Это может быть только неконтролируемое удовольствие. Тебе придется стать гедонисткой, упасть на самое дно, чтобы восстать оттуда./
  -- Обязательно чтоб говорил. Приятное контральто. /Восстать со дна? Будто я сама не знаю. Сейчас не те времена для этого./ Игорь, вынь палец изо рта!
   Хороший диалог, вот только вся его электронная часть уместилась в первые акустические реплики - и мой человечный рефлексор размазал круглый плотный кусок информационного масла по длинному и аморфному вербальному хлебу.
   Скоро подобное выяснение отношений стало неактуально. На графике построения мира соревновались две кривые: объединения мноцентристов и договора между остальными. Какая из них первая переступит через черту всемогущества. Обстановка стала погорячее: пошли провокации. Моноцентристы аккуратно раскачивали ситуацию - в дело шло все, препятствующее договоренности, причем почти всемирной договоренности, чтобы ни одно серьезное государство не смогло выращивать у себя крысиных волков. Усилились действия группировок: среди преображенных в достатке имелось сепаратистов, разнопричинных меньшинств, крупных грабителей и мелких бунтовщиков. Многие из них попытались урвать свое. И опять - заговора во всей своей красе, с перепиской, главарями и рядовыми исполнителями, не наблюдалось. Просто разным личностям в голову приходили почти одинаковые мысли.
   Государства ответили, по крайней мере те из них, что сохранили твердость в аппаратных решениях. Ввели параграфами, инструкциями и подзаконными актами санкции против части моноцентристов. Это не могли быть аресты, попытки заточения или какие-нибудь решительные действия. Как можно прямо надавить на личность-корпорацию? Это самоубийство фондового рынка. Сделали все, чтобы ограничить их внешнее влияние: те мысли, что приходили в голову многим личностям, довольно легко классифицировались, каталогизировались, обобщались. Потому надо было лишь вылавливать самые типичные действия - подставные фирмы, продажных аналитиков, благотворительные взносы. Их невозможно было предъявить для судебного разбирательства или хоть для какого-то аргументированного юридического выяснения отношений; но если все знают, что все знают, что все знают, что некто пытался что-то сделать и не смог - это полезно для общественного сознания.
   За этим пошли предсказуемые, хоть и не слишком приятные последствия, - общение моноцентристов по поводу заговоров стало информативным. Наконец-то! Поймать и уличить? Претензии начали выдвигаться десятками. Только действия эти были контрэффективными - от исков ситуация ещё больше уходила в разнос.
   Своим чередом шло представление на военную тему. Государства официально подтвердили возможность человеческого решения кенийской проблемы. Добровольческие корпуса в честном бою должны были выяснить отношения. Это решение вызвало такой энтузиазм, который вызывает невиданное, но много раз описанное зрелище - все жаждут его, выкладывают любые деньги за билет, готовы не спать сутками и часами выстаивать в очередях.
   Василий не избежал общей участи. Я рассчитал эффект от воспитательной акции по его неудаче - терпение в его разуме должно было обрасти стоицизмом; изворотливость, хитрость должны были украситься умением прощать. Собственные действия прекратили бы восприниматься как золотые крупинки, что вкладываются в алтарь своей победы - щедрость к пошедшим прахом трудам есть необходимое свойство широкой души.
   Потому, когда Сергей Игорьович, второй замминистра гуманитарного министерства, среди прочего утвердил пребывание детей в кремлях, детинцах и опорных базах, я не стал препятствовать Василию. Ольга нервничала, боясь сумасшедших, что соберутся там по случаю вероятного пролития крови, но я ее успокоил.
   А маховик раскручивался - из тех десятков тысяч вариантов всеобщего договора, которыми оперировали преображенные, тысячи отсеялись. Остались несколько сотен механизмов контроля, достаточно разработанных, чтобы, казаться реальными, и достаточно расплывчатых, чтобы не вызывать идиосинкразии у самых одиозных личностей. Как напившиеся пиявки, отвалились в файл общего согласия те пункты, что ни у кого сомнения не вызывали. Хуже было с юридическим оформлением накопившегося добра - на Земле всегда найдется такой закон, который противоречит самым очевидным вещам.
   В тот день Василий, навострив лапти и сдвинув брови, начал проворачивать задуманную комбинацию. А я смотрел на него, будто с двух точек зрения. Рефлекторно устраняя случайные вмешательства и одновременно человечно анализируя его разум. Первое предупреждение - крах шантажа. Достойный выход из ситуации - он сохранял все шансы для прохода. Мне надо подготовить его старого куратора, Семсама, для прочтения убедительной педагогической речи.
   И тут мое влияние кончилось. Вирус, запущенный черт знает кем, изменил скорость восприятия картинки - и программа, что занималась машиной хаоса, выдала секундную задержку отключением схем. Шарик упал в дыру, повернул рычаг и ударила вспышка. За ней тишина и темнота.
   Охлест по физиономии. Мерзко и неприятно. Человечность в секундной растерянности, но ещё успевает ставить задачи: что с ним, как обстоят дела? Верхние уровни сознания отвлекают на себя исполнение. Зачем вообще понадобилось такая гадость? Люди все равно не смогут сделать чего-то существенного. Влияние преображенных восстанавливается быстрей печени Прометея - программный дефект исправляется за секунду, контроль над машиной восстановлен через три. Радиоволны буравят эфир, пытаясь вдохнуть жизнь в недобитые схемы. Расконсервируется часть спавших машин. Голуби поворачивают к белокаменным строениям, неся в когтях начинку для остановившихся механизмах. Крысы бегут по норам, таща в зубах новые мозги для своих сестриц. Дело часа, может быть двух.
   Но для меня это много. Я даю в пользование государству мои свободные периферийные ресурсы - пусть ещё на мгновение раньше восстановится контроль. Картинку двора, подаваемую сверху, я разбираю по пикселям, по песчинкам на каменных плитах. Там его нет. Варианты событий раскладываются на казуальные связи. Вероятный образ сына шествует по коридорам, его призрак приходит в оружейную, встречается с тем барьером, что я должен был выставить за минуту до того. Став менее вероятным, он подходит к оружейному ящику и находит мою записку. Почти распылившись, выбегает из оружейной.
  -- Тебе нужна помощь? - Наташа математической точкой появляется среди моих расчетов.
  -- Да, - ещё немного вычислительных возможностей и один из ее аппаратов, что держал мелкий сервер, идут в реанимацию комплекса.
   Первые реальные данные противоречат призраку. Василий не пожелал останавливаться? Новый, самый вероятный из призраков, идет по коридорам. Он ведь хотел гримироваться для обмана постов, что ещё проговаривали его губы во сне три недели назад? Где он может быть? Самые подходящие места для этого вспыхнули на плане зданий. Василий пойдет вот туда. Рядом проходит призрак Влады, одной из девчонок его группы. Вероятность поднятия на смех, жалобы и подобных срывов его плана - один к трем. Я не нахожу это особенно хорошим, одновременно понимая, что подобное слишком ожесточит его, заставит видеть в людей врагов. Пожелание в пожелании, в пожелании - если она промолчит, его проход на летное поле почти неизбежен
   Внутрь зданий проникают первые роботы. Мне предлагают купить часть расконсервированных машин - милое качество спекулянтов - но это нельзя принимать. В сплетениях прогнозов на секунду рассматривается вероятность, что лучше бы иметь дело с моноцентристом - он не стал бы превращаться в моего противника ради достижения частной выгоды.
   Шевеление в лиственничном коридоре - бегут люди, хватают за грудки старика в капюшоне. Случайный скандал. Малая круглая зала. Лестница. Ага - вот его следы. Одновременно вижу отражение его подбородка в одном из окон автобуса, там же идентифицируется винтовка. Транспорт выходит на полосу: сейчас их перегонят в самолет.
   Будь я зверем - все волоски на моей шкуре встали бы дыбом. Но я преображенный и тело, уже сколько минут едущее в машине к аэродрому, обмякает. Я начинаю превращаться в пирамиду для одного единственного камня, в оружие для одного единственного выстрела. Мне надо достать его перед посадкой. И тот кусочек пространства, те кубические метры, в которых происходит действие этой мелодрамы, распахиваются передо мной. Десятки возможностей, сотни комбинаций, тысячи вариантов.
   Приходит запрет на прямое вмешательство - эти напортачившие уроды, что секунду назад спекулировали на остатках моих чувств, заявляют, что тревога собьет им важнейшую комбинацию. Обход. Отобрать мощности, пустить их на расчет ситуации. И пляшут цифры на пульте у водителя, и вот сейчас динамик каркнет над ухом у пилота. Я возьму под контроль таможенного робота. И все повернется вспять.
   Вокруг множатся препятствия - противоречие контрольных органов, красные огоньки служебных предупреждений, требования безопасности. Я пытаюсь тянуться сквозь бытие, а оно скрипит от моих усилий.
   Могу не успеть. Случайности не выстраиваются в цепочку растущих костяшек домино, последняя из которых хлопнет Василия по плечу. Надо подействовать еще, найти способ подвинуть ту папку за угол тумбочки, тогда пилот опоздает, диспетчер не даст зеленого света, а инспектор по составу узнает о ребенке в группе.
   Но разве это главное? В эти мгновения рябь идет по моей личности. Как статуя, вдруг протянувшая свою чугунную руку в другую сторону, не может удержать равновесия, так и приоритетные задачи моего сознания, начинают меняться от сил, что расторможены для их исполнения. Человечность во мне, ища власти, воззвала к уровням разума, что лежат по ту сторону добра и зла. Ситуация, обретая кристальную ясность, выдирая наружу все свои корни, требует совсем других действий. Эмоции как сумерки уходят от бестеневой лампы аналитики. Передо мной ещё один случай среди тысяч ему подобных - я вижу его среди переплетений тысяч нитей, и сплетение это слишком нарушено. В чем смысл погони, отчего необходимо углублять собственные ошибки? Что за задачу я сейчас выполняю? Под чьим влиянием нахожусь? Вот меня атакуют ИИ, почему не была выставленная защита? Кажется, я слишком отвлекся на человеческие эмоции. Порой это чрезмерно затратное хобби. И покачнувшаяся статуя возвращается на пьедестал - влияние мое в этом объеме пространства, где движется Василий Круглецов, истаивает. Эмоции, что бьют через край, успокаиваются. Рабочие дела не затронуты - это хорошо. И знание, что сын выпадает из сферы моего влияния, что самолет уносит его к хаосу и непредсказуемости, уже не давит меня - ведь сфера моего влияния одно, а сфера моих решений - совсем другое.
   Это эгоизм? Трусость? Подлость? А может черствость? Почти уснувшая человечность, медленно ворочающая мыслями в глубинах оперативных задач, начинает понимать, что это плата за совершенство мышления. Это всего лишь долг - требование признать хорошими необходимые действия.
  

Глава 17. Жаба в чане с водой.

20 июня 2029г.

   Легенды повествуют, что Будда, уже достигнув просветления и проповедуя учение, остановился в селении Бенарес. Там, дабы показать ученикам всю силу восьмеричного пути, женился на самой крикливой вдове, что можно было отыскать в десяти полетах стрелы. И каждый раз, когда она приходила скандалить на его проповеди, погружался в нирвану. А когда, сорвав голос, уходила, возвращался...

Из "Новых апокрифических сказаний".

   Брюссель уже много лет был самым ненастоящим городом Европы. Громадной декорацией, заботливо достраиваемой и ремонтируемой. Непрерывный политический спектакль, уже которое десятилетие шедший на этих подмостках, превратил обитателей в актеров, не знающих разницы между сценой и жизнью. Театр власти, будто экзотический нарост требовал обстановки безлюдности, тишины. И верно, звезды подмостков, те политики, чьи лица не сходили с экранов, они предпочитали пригороды. Все сотни тысяч статистов - служащих, секретарей, клерков - тоже не хотели жить на пятачке безумно дорогой земли. Потому город сам по себе был небольшим. Офисные здания разной степени помпезности, подземные гаражи и бесконечные архитектурные изыски - вот его сущность.
   Много лет подряд эта декорация наполнялась представлениями самого драматического свойства. Здесь делили деньги, объявляли войны, отказывали в субсидиях. Разыгрывались на этих подмостках и фарсы, и детективы, и мыльные оперы - во всем этом тоже хватало страстей. Но, главное, это место наполнял аромат власти. Не какой-нибудь кровавый азиатский запах, не вульгарная заокеанская вонь, нет! Утонченность, изящество и одновременно чудовищная мощь. Вся Европа смешивалась здесь - все оттенки веками создаваемых бюрократий: тяжеловесных государственных машин и легких на реформу правительственных аппаратов, сложнейших переплетений министерских циркуляров и умения выслушать самого маленького человека, тщательного разделения властей и полного контроля закона. Что-то подобное можно было увидеть только в Китае и отдаленно к этим кондиция подбиралась Москва. Этот аромат пропитывал взгляды людей, он чувствовался в лицах памятников и узорах брусчатки. Ненавязчивый, нестрашный, а только увлекательный и бесконечно разнообразный. Каждый, у кого оставалась хоть капля обоняния, хоть шмат кожи, чувствовал, как вокруг него идет эта бесконечная пляска человеческих взглядов, предрекающих действия других людей.
   Сегодня все это кончалось. Как веселье уходит из головы наутро после гулянки, как аромат свежести выходит из фруктов на солнцепеке, так и то странное, ни на что не похожее чувство сопричастности к определению человеческих судеб уходило из города. Это не было вступление вражеской армии, не перенос столицы в другой город, не смерть властителя, много лет сковывавшего империю только силой своего характера. Просто люди не могли договориться. Все это были хорошо образованные, умные, волевые, готовые к компромиссам представители бюрократического племени. Они знали по три языка и могли вспомнить подробности законов, отмененных сотню лет назад, рассуждали о самых сложных проблемах так расплывчато и непринужденно, что посторонний мог решить, что они обсуждают пункты меню. И даже у таких не получалось.
   Пятеро из них, все на шестом десятке почтенные и уважаемые граждане, мирно договорились встретиться в одной из тех маленьких столовых комнат, так щедро разбросанных архитекторами по новому зданию парламента.
  -- Абу, я ж тебе говорил, плюнь ты на все на это, - Сигизмунд, поляк, самый младший из них, умеренно богобоязненный сибарит, исправно очищавший свою совесть короткими молитвами, заказывал блюда, тыкая пальцем в панель, - Я ещё сколько лет назад твердил: те, кто в бункеры легли, бездушными чурбаками стали. Что с них взять?
  -- А, - Абу махнул рукой, присматриваясь к изнанке своих очков, где наблюдались внутренности палаты, - Я занят.
  -- Ты Гудона давно не видел, затянуло его. Все волю народную выражает, - Кнут Торстейн перебирал внутренности своей барсетки.
  -- Где его носит? - ввалившийся Альфонсо был раздражен как и последние двадцать лет, - Договаривались же четко, к девяти.
  -- Да они двое ведь тут работают, - Сигизмунд воздел очи к потолку, - Представь себе, важные решения принимают.
  -- Ромеро может вообще не прийти, - Абу Гудон на секунд целиком вывалился из своих виртуальных разборок, поискал глазами еду на столе и, не видя заказа, провалился обратно.
  -- Не понял? - Альфонсо, депутат от маленького итальянского городка, установил свои немалые телеса на высоком и узком барном стульчике, отчего все композиция стала слегка напоминать кусок желе на палочке.
  -- Он сегодня в зале. Мы и так голосуем, а у него обязательное присутствие, - Абу что-то прошептал собеседнику по ту сторону очков, недовольно дернур ртом и ответил уже в голос, - Только в обед. И то...
   Механизм - кафе было оформлено в стиле "шестеренок и рычагов", потому в отсутствовали андроиды и посетители - чуть дерганными движениями установил подносы перед друзьями, склонился в ненатуральном поклоне и укатил в свой закуток, чуть помахивая полотенцем. Сигизмунд чуточку азартно рассматривал запотевшие внутренности прозрачных крышек - за ними скрывались блюда первой очереди. Абу выпал из виртуальности почти целиком, оставив только наушник и, осматривая множество маленьких тарелочек и горшочков со всевозможными яствами, потер руки.
  -- Ну, приступим? - Сигизмунд подал пример и распечатал свою бутылку.
   Абу и Альфонсо сначала потянулись к маленьким кусочкам запеченного мяса. Но прошло ещё полминуты - бокалы наполнились, руки поднялись, а Абу шепнул что-то микрофону и в настенном экране появился смуглый профиль Ромеро. Тот, не отрывая глаз от трибуны, махнул рукой и полез за борт пиджака. Оттуда показалась фляжка.
  -- И это теперь позволяют? - удивился Кнут.
  -- Все, что не отвлекает других и не рассеивает твоего внимания. Ладно. За встречу! - они подняли бокалы, а Ромеро символически отсалютовал фляжкой. Захрустела на зубах закуска.
  -- Аль, а ты худеть не пробовал - в ту дырку теперь и не протиснулся бы? - Сигизмунд, евший не меньше его, ещё мог успешно маскировать свою комплекцию костюмом.
   Итальянец махнул рукой, смахивавшей на упакованный в твид окорок, и, проглотив, огрызнулся.
  -- Помолчал бы, ксендз. Думаешь легко это на себе таскать?
  -- Так похудей. Слышал, эти новые, как их, словом машинки, он вроде глистов, только живут под кожей и жир выедают. Лишний, понятно.
   Тема не прибавила аппетита, и Абу быстренько попросили замолчать.
  -- При чем тут это, - Альфонсо решил закрыть вопрос. Поднял голову, расправил плечи, и всем сразу показалось, что в этой груде жира есть скелет из обаяния и силы, - Образ поедателя макарон. Надо хоть чем-то отличаться. Избирателям нравиться.
  -- Завязывайте с этой ахинеей, ребята, - встрял Кнут, - Давайте лучше вспомним, как сидели за тем треклятым сифоном, батарейки в фонарях считали, жратву делили и спасатели к нам шли. Зачем нам ещё тут собираться, как не второй день рожденья отмечать?
   Заявление было насколько правильным, настолько и несвоевременным. Вспоминать как десяток молодых спелеологов аж в 92-м году прошлого века полезли за сифон "Длинный Горби" и остались там на целых пять дней - по милости внеурочного сильнейшего ливня - никому не хотелось.
  -- А над чем там Ромеро страдает? - Сигизмунд поднял глаза на Абу.
  -- Война с Кенией и договор. Сейчас там такая каша, - он надвинул очки, прищелкнул пальцами и настенный экран распахнулся во всю ширь.
   Большой зал парламента мог вместить полторы тысячи человек: сотни лож, каждая со своей дверью, выходили в центральное пространство как пчелиные ячейки. Никакой оратор, пусть и с самыми мощными легкими, не имел шансов докричаться до всех присутствующих. На его фигурку, как на елочную игрушку, смотрели в бинокли или поворачивали глаза к мониторам. Рука Абу, неряшливо отрубленная в кисти и летающая как указка, появилась на экране.
  -- Вот эти, - ладонь, как ковш, загребла часть зала, и головы сидящих там людей окрасились в розовый цвет, - Социал-демократы. Перессорились между собой, и давно на побегушках у пребов.
  -- А Ханнонсен? - Кнут поднял брови.
  -- И он тоже. Да ты чего обижаешься - самое полезное дело. Только если договориться, а так полная ахинея получается, - он пожал плечами и продолжил, - Вот чистые либералы. Там гуманисты...
  -- Мы в курсе, - почти синхронно перебили его остальные. Альфонс опять зарылся в закуску.
  -- Сегодня хотят утверждать восьмой протокол - о сущности процентных ограничений. Процедура - жуть. Я так до конца и не прочел - голова трескается.
   Часть экрана стала колонкой текста, по которой текли параграфы с четырехзначными номерами.
  -- Так в чем загвоздка?
  -- Как применять это в военное время. Моноцентристы настаивают, что сейчас время именно военное, а потому, пока с генералом этим кенийским на разберутся, подсчета не производить.
  -- Подсчета?
  -- Это все ограничение индивидуальных мощностей и возможностей. Это же все подсчитать надо. Как, когда, сколько? Да тут они удавятся за каждую запятую, - он махнул рукой и экран ещё раз перекрутился. Теперь это была табличка: "Рекомендуемые для членов партии христианских демократов второго объединения показатели голосования". И там наблюдался натуральный хаос.
  -- Это чья работа? - удивился Кнут.
  -- Всех. Мы не успеваем, - казалось, что руки Абу собирают кубик Рубика. Хаос цифр разделился на несколько слоев, те выстроились в подобие порядка и пошли пятнами всех цветов радуги.
  -- Видишь! - его пальцы будто ухватили красную шерстяную нитку, расхристанную цепочку цифр, которые шли от одного уровня к другому, - Они меняются. Постоянно меняются, черт побери. За что голосовать?
   Несколько секунд тишины, когда все пытались поймать глазами эту увертливую красную строчку.
  -- Если бы только цифры... Ромеро, что там?
  -- Ничего. Коммунист какой-то вылез, требует оставить в покое народную кенийскую власть.
  -- Народную? - не понял Сигизмунд, - Ах да.
  -- Почему самим все не решить? - Кнут решительно отказывался принимать условия игры.
  -- Ты у своих вентиляторов, Торстейн, совсем оглох. Я, пока в здравом уме, против совета преображенных не пойду. У вас скольких депутатов за последний год грохнули?
  -- Из гранатометов? Ни одного, - Кнут улыбнулся.
  -- А сколько на своих местах усидело?
  -- Не знаю, - он равнодушно зарылся в закуску.
  -- Один момент, - Абу покрутил руками и вытащил сайт норвежского парламента, - В вашем Осло обычная норма. По компромату, здоровью и старости семь процентов в этом году. И до выборов! А в прошлом восемнадцать, да позапрошлом десять.
  -- Ну и что?
  -- Поломали ваш парламент. Об колено, - он сдвинул черные очки на коричневый лоб и подмигнул Кнуту, - По выборам у вас только треть ушла. Если с кем из них знаком, спроси.
  -- Ты не совсем точно говоришь, - вмешался Альфонсо, напоминая чуть приподнявший ковш к солнцу, - Поломали парламент ещё года три назад. Тогда уже все кто надо понял - надо строго выполнять директивы, - он на секунду прервался, вытаскивая из зубов рыбью косточку, - А они погорели именно на расхлябанности. Был приказ, потом поменялся, а они за старый проголосовали.
   Низкое, утробное рычание, смахивавшее на затяжную отрыжку тиранозавра, пробежало по всем углам комнаты. Его сменил мелодичный женский голос.
  -- Внимание! Идет голосование!
   Абу смахнул с экрана весь мусор, и под ним обнаружась заставка - песок пересыпался в красивых старинных песочных часах. Вызвал обратно рекомендуемое решение: сейчас там изменялась только одна буква Y/N, и мелькала она так быстро, что успеть осознанно нажать кнопку мог только ещё один автомат.
  -- Ну, и как так жить? А ткнешь наугад - тебе отрицательные очки пойдут. Накопишь сумму и тебя попросят по халатности. Могут вообще убрать.
  -- Почему песок так медленно сыпется? - вклинился Сигизмунд.
  -- Три минуты голосуем. Лучше погляди, чем Ромеро занят, - он открыл третье окно.
   Зал превратился в натуральное воплощение старой биржи - сотни человек сейчас вскочили на ноги, размахивали руками, орали изо всех сил. Каждый пытался доказать, что именно ему сейчас даются руководящие указания. Но очень быстро этот хаос смолк - руководители групп призвали остальных к порядку. Получилось что-то вроде карты сотовой связи: вокруг каждого политического авторитета образовался круг зрителей, внимавших его указаниям и готовых нажать на кнопку, а сам дирижер этого оркестра изображал задумчивость. Другие уже перестали ломать комедию и просто натягивали очки с экранами. Мелькание букв на экране рекомендованного голосования стало замедляться. Время тоже поджимало и застрельщики один за другим начали выкрикивать указания. Нажал кнопку и Абу.
   Песок пересыпался - на экран вывалились результаты. Решения не принято.
  -- А черт, опять квалифицированного большинства не набрали. Растяпы!
  -- Ты кого ругаешь? - удивился Кнут.
  -- Та преображенных, чтоб их. Не могут между собой договориться.
  -- Хватит о всякой гадости, - Сигизмунд опять поднял бокал, - Давайте Эльзу вспомним.
   Все замолчали. Хохотушка, маленький огонек на ладони, единственная девушка в той неудачливой группе спелеологов.
  -- Ты с водителем ещё судишься? - Абу лениво ковыряясь в салате, поднял глаза на Альфонсо.
  -- Нет. Безнадежно. Несчастный случай - между автобусом и грузовиком. Шоферы отмазались окончательно, машина то почти цела осталась, - он грустно усмехнулся, - Сколько лет с автомобилистами по судам таскался - тоже самой. Если, мол, все подушки безопасности сразу сработают, то правда человека задушить может. Тогда такие стандарты были.
   Помолчали ещё немного
  -- Остальных кто-то видел?
  -- Ты лучше спроси, сколько лет мы не встречались?
  -- Всего лишь четыре года. Можно привыкнуть... - Кнут достал из барсетки телефон и пощелка клавишами, - Ланс вообще ни с кем видеться не захотел. То ли болеет, то ли очередная жена его в гроб вгоняет. Леон занят, все что-то крутит, деньгу пытается наварить.
   Двоих оставшихся прочие вспоминать не захотели. Поговорили о жизни, помахали фотографиями оперившихся детишек и подлатанных пластикой жен. Скоро, однако, почти все темы кончились, подносы опустели, а животы наполнились.
  -- Абу, у вас тут культурная программа предусмотрена? Или нам до вечера в этой забегаловке нажираться? Так и до номера на своих не дойдешь, - Кнут, как самый подтянутый из них, первым утомился застольем.
  -- Спокойно, - тот поднял руку жестом фокусника и в раскрытой ладони блестели пластиковые прямоугольники, - Думаете, мы по дурости вас сюда зазвали? Места в гостевой ложе!
   Карточки на манер старых кредиток, давали право их владельцу весь день сидеть на кольцевом балконе в палате и наслаждаться зрелищем внизу.
  -- А там не скучно будет?
   Абу улыбнулся той сладкой и одновременно коварной улыбкой, какая больше пристала злодею из сказок Шахеризады.
  -- Я работаю в нашем обезьяннике два раза в неделю, и мне никогда не бывает скучно. А знаешь, сколько такой билетик с рук стоит? То-то! Это как с футболом: главное - понять правила. Только поле увидел - уже не оторвешься, - он чуть отвел глаза и выкрикнул в пространство, - Счет!
   Все четверо поднялись с мест и как стая отяжелевших после кормежки гусей, потянулись по коридорам. Тростей как невзначай придержал француза за локоть и тихо прошипел ему в ухо.
  -- А у ветрогенераторов работаю. Не ошибайся так больше.
   Тот сделал вид, что не заметил и пройдя паршу шагов, сменил тему.
  -- Многие с собой бинокли берут, как в театр, - Абу явно любил почесать язык по этому поводу и заранее доводил себя до градуса, - Но это все гуманистические штучки. Там у каждого кресла экран на стебле, увеличивает все что угодно. Да, и еще, микрофоны с наушниками. Оденьте!
   Балкон не подвел. Тонким бордюром он охватывал весь зал - пройти можно было по всей окружности. Перед самыми перилами стояли в один ряд кресла, обтянутые по виду дубленой свиной кожей, а по ощущениям - обычной клеенкой. Сзади шла ковровая дорожка. Абу углядел четыре незанятых места и провел туда всю компанию.
  -- Тише хохотать, - его шепот ударил в наушники, - Здесь ограничения по шуму, на помехи депутатам. Стекло не ставят, чтоб натуральней было, а буянов за дверь выкидывают.
   Наушники пригодились бы в любом случае: каждый выразитель народной воли норовил говорить на родном языке, большей частью косноязычно и без перевода, что обслуживающие ИИ подгоняли под мимику лица, поддекст выступления понять было невозможно.
   Поначалу комментарии Абу напоминали те заметки экскурсовода, что он выдавал в забегаловке: подробно-уничижительная классификация коллег по степени организованности фракций, продажности и видам проведения свободного времени. Когда трое остальных оказались посвящены в последние слухи о судьбе оскандалившихся христианских демократов, Альфонсо не выдержал
  -- У тебя, что корпоративную солидарность совсем отшибло? И не боишься? - на его уровне депутатства мелкого городка, почти что сельского совета, подобные вещи ещё не вошли в моду и считались аморальным столичным новшеством.
  -- А кого мне бояться? Вот того Рудольфа, колбасника недорезанного? - за весельем в голосе Абу слышалось мутное, много раз взболтанное злорадство, - Это он десять лет назад при Крамере состоял. И тогда он что-то мог - и компромата навесить, с местными договориться, чтоб тебя за локоточки придерживали. Мог прессу на пустом месте натравить. Теперь он - только гавкает, - и его палец щелкнул увеличенную экраном физиономию Рудольфа по носу.
  -- А комиссия по этике? - не унимался провинциальный законник.
  -- Ты совсем глухой, Альфонсо? Намеков не понимаешь? - он зло усмехнулся, - Я что, по-твоему, лгу и тем наношу ущерб деловой репутации? Я правду говорю. И за это выкинуть меня может только Огюстен... Ладно о пустяках, сейчас интересно будет.
   На трибуне вросла очередная фигура идеального депутата: нечто среднее между воплощением здоровой молодости и мудрой старости - брызгающее бодростью лицо, покрытое приглаженными морщинками, прическа, неотличимая от парика, широкие, точно подставка для пиджака, плечи.
  -- Европейцы! Все политические активные граждане и присутствующие здесь депутаты! - судя по речевке, он был немного с левым уклоном, - Те самые интеллекты, которые только косвенно могут считаться человеческими, пытаются втянуть нас в братоубийственную бойню! Тысячи и тысячи людей пойдут в непонятную, никому не нужную мясорубку! Это надо остановить. Дамы и господа, леди и джентльмены, - он все более и более театральным голосом перечислил ещё несколько вежливых национальных обращений, - Нам надо собраться, и принять трудное, но жизненно необходимое решение и наложить вето на добровольческие акции гуманистов. Нельзя допустить нового геноцида!
  -- Он за моноцентристов или за нормальных? - спросил быстрее других освоившийся с обстановкой Сигизмунд.
  -- О! Если так просто можно было определить, мы бы тут не сидели. Считается, что моноцентристы контролируют только экстремально-гуманистические фракции. Это вон те скамейки, - совсем крошечный клочок от общей площади зала, и сидели там вполне приличные люди. Только присмотревшись и дав на дисплее максимальнео увеличение, можно было понять, что одежда на них чуть старомодна, - А индивидуалы держат за хрип эсдэков - социталдемократов.
  -- Остальные болтаются между ними?
  -- Нет, - пояснял Абу контрапунктируя речь депутата, - Эти две кучки строго голосуют по известным вопросам. Гуманисты всегда щелкнут кнопку за разделение компании, или ужесточение закона о конфискации мощностей. И наоборот. Но этот то вопрос - сам вверх тормашками болтается! Все дело в деталях.
   И верно - пылкого ударника слова сменило на пятачке всеобщего внимания другое воплощение депутатства: женщина, решавшая аналогичную проблему совмещения мудрости и красоты. Получилось у неё хуже - злобные глаза пялились с фарфорового личика, как дула по ошибке вставленных в глубины черепа пистолетов. Голос, тем не менее, звучал куда более рассудительно, а содержание речи было таким аргументированным, что сразу хотелось мыслить.
  -- Давайте, дамы и господа, встанем на юридическую почву, мы ведь тут создаем законы? - она улыбнулась, - Какие аргументы, пригодные для министерства юстиции, могут выдвинуть сторонники запрещения отправки экспедиционного корпуса? Давайте просмотрим все законы и подзаконные акты, - на большом экране за ее спиной в мгновенье ока пробежал весь немалый свод европейских законов, - Что в сухом остатке? Ничего. Если человек не будет получать за свою работу зарплаты, то и препятствий к участию его в войне нет абсолютно никаких.
  -- Многие скажут, - продолжила оппонентка, - Таких людей ждет повышение в должности. Но ведь повысят их не как ветеранов, а лишь как более квалифицированных работников. И война тут совершенно не при чем.
   Абу снова перебил докладчика своим торопливым шепотом.
  -- И сегодня есть шанс, что нам позволят решить исход дела. Если сами не знают, - его глаза все больше оживлялись и, казалось, он скоро будет сидеть на угольях.
   Докладчица ещё некоторое время посокрушалась о нарушении права человека на смерть, но видно простых и ясных аргументов у нее было немного, а подробным анализом не давал блеснуть регламент.
  -- А я вообще предлагаю не лить воду на мельницу моноцентристов! - решительный депутат отличался завидной мускулатурой, и руки его рубили воздух, будто под трибуной скопилась недобитая кучка его врагов, - Нам надо бороться с узурпацией мощностей? Надо. Есть узурпатор? Имеется. Это режим одного бывшего человека, который совершил бесчисленное множество преступлений. Есть возможность без применения ядерного оружия, не развязывая большой войны, свергнуть его. Так давайте попробуем - история нас оправдает!
   На трибуне вырисовался ещё один обличитель.
  -- И что это за несусветная глупость - начать маленький конфликт. Никакой он будет не маленький. Разрастется только так. Вы только подумайте - есть две всемирные группировки, во всяком случае точно есть одна, а вторая вот-вот оформится. И что предлагают нам? Провести маленькую, ничтожную по размаху военную операцию и решить проблему? Да это все равно, что вырубать на дрова днище у лодки - согреться не согреемся, но потонем наверняка!
  -- Умный человек, - откомментировал Абу, - Только играть слишком сильно любит.
   Он деловито скинул друзьям адрес странички с компроматам на депутатский корпус.
  -- Почтеннейшие слушатели, - влез на трибуну следующий велеречиво-громогласный депутат, - Моему уважаемому предшественнику можно задать вопрос: а почему бы и нет? Кризис, он не придет завтра, он есть уже сейчас. Как работает сеть? Отвратительно. Противостояние между группами преображенных имеется? Без всякого сомнения. Хватает ли нам сил и упорства разрешить кризис миром? Нет. Отсюда вывод: конфликт все равно будет, и хорошо, если подальше от нас. Заведись такой диктатор в Антарктиде, я бы первый туда ракету нацелил.
  -- Пропал человек - за Антарктиду голландцы на него обидятся, - Абу вроде как выдохся в своих бесконечных комментариях.
  -- А где Ромеро? - Кнут не мог найти его по экрану.
  -- Сейчас обед - начинают кулуарные схватки.
  -- Их можно увидеть? - оживился Сигизмунд.
  -- Нет, - встрял чуть более просвещенный Альфонсо, - Я шарил по сети в этом направлении. Секретят.
  -- Правильно. Но я, - Абу со значением поднял палец, - Могу кое что рассказать.
   И действительно, в то время как на трибуне разрывался очередной волеизъявленец, требовавший сначала распахать Кению ракетами, а потом дать гуманистам порезвиться, многое рассказал.
  -- В принципе, мы можем прийти к консенсусу. Дело решет полторы сотни человек - если тупо собраться в северном холле и закрыть за собой двери, то остается только перекричать друг друга и записать решение на бумажке.
  -- И часто так делаете? - Альфонсо не оставлял надежд на проявления депутатской чести.
  -- Ай, - нетерпеливый взмах руки, - Тут свои проблемы - нас и до совета так обработать могут, за собственную отставку проголосуем. Не в том способ. Просто если уже договорились и решили - остановить почти невозможно. И тогда закон утверждается.
   Абу почему-то грустно вздохнул.
  -- Дело в этом "почти", - угадал Кнут.
  -- Да. Было. Когда налог на бункеры глубже ста метров пытались вводит, на совете все хорошо прошло, а потом... Эх. Все сортиры заняты были - так народ пронесло. Кто-то дороги в зал найти не смог - в коридорах заблудился. У меня родичи все как с цепи сорвались, телефон оборвали: приедь да приедь. Симплитио Крапатини вообще помер. Инфаркт - из банка позвонили, что его счета пропали. Так что кворума не набралось.
  -- И что потом?
  -- Намек мы поняли, и если вдруг массовый падеж начинается, до мест добраться не можем, или ещё что, так мы быстренько решение отменяем.
  -- А кто отменяет? - любопытство Альфонса начало надоедать даже Абу.
  -- Никто. Толпа. Как перед входами в зал друг на друга оглянемся, тут и решаем - дальше идти или по комитетам расползаться.
  -- Сурово у вас тут, - подивился Сигизмунд.
  -- Неужто в торговле проще? - картинно поднял брови Абу.
   Польский бизнесмен так же картинно сделал вид, что шепотом возносит молитву деве Марии.
  -- А мы требуем всеобщей мобилизации!! - донесся крик с трибуны, - Только совместные усилия всех европейцев, которым ещё дорога возможность самостоятельно застегивать штаны, даст нам шанс.
   Одичавшего в своих пещерах гуманиста слушали с тем же вниманием, что и остальных. Он ещё пытался сдирать с себя овчинную куртку, размахивать прокламацией, но у него на редкость быстро кончилось отведенное регламентом время.
   Они поболтали о пустяках. Гудон поучаствовал в голосовании по вопросам регламента - сказал "да" приему легких наркотиков на рабочем месте. Заказали на место закуску и почти ее съели. И когда все мероприятие стало уже порядком надоедать, а доносящееся снизу вопли о справедливости перестали щекотать нервы, над ушами компании раздался хриплый басовитый окрик.
  -- Где ваша гражданская совесть!? А!?
  -- Ромеро?! - первым обернулся Кнут.
  -- Штаны просиживаете? Куда ж я без вас денусь!
   Сидеть спиной к живому сгустку энергии, к привету испанского солнца и гор, душе их компании, было как-то уж совсем неудобно. А стоило выбраться из кресел, как все незаметно скатились с балкона, и оказались в его кабинете. По такому случаю вскрылось вино 15-го года, все вдруг начали вспоминать лучшие анекдоты и те случаи, что накопились за эти годы. Веселье забурлило, как сливки под миксером.
  -- Леди и джентльмены, экстренное голосование, - хруст выламываемого сустава сопровождал мелодичный голос, объявлявший эту новость.
  -- Секундочку, - опомнился Абу, - Так до чего вы договорились?
  -- Ни до чего. Мы вообще не собрались, - Ромеро, ещё не стер улыбку с губ, но глаза у него резко погрустнели.
  -- Как? - не понял Кнут.
  -- А вот так, - испанец, раздраженно пощелкивая пальцами, открывал виртуальные окошечки, - Смит поскользнулся на пороге холла и сломал себе ногу. Страшновато вдруг всем стало, - он процедил сжатое, но емкое и очень колоритное ругательство по неустановленному адресу.
  -- Это пребы сочинили? - в лоб спросил Абу.
  -- Да. Нажимай.
   Голосование прошло гладко, как свежезаточенный конек по начищенному льду.
  -- Я вас поздравляю, война, - мрачная гримаса на лице Ромеро продержалась ещё немного, потом улетучилась так же быстро как и появилась, - Мне пора в зал. Часика через три вернусь.
   Он набрал полную грудь воздуха и выкрикнул в полтолок.
  -- Эй, ты меня слышишь?!!
  -- Слы-ышу, - слабое эхо домового.
  -- Его ты знаешь, а они - уважаемые гости! - Ромеро опять обернулся к бывшим спелеологам-любителям, - Часа через три буду. Не скучайте.
   Но прежде чем он успел выскочить из кабинета, его поймал проявивший неожиданную прыть Альфонсо и зашептал чуть заплетающимся языком.
  -- Слушай, Ромеро, пока я трезвый. Иди к нам. Серьезно. Здесь ты уже каши не сваришь, а у нас маленький городок, ничего такого нет. Скоро выборы - пройдешь, как в рай праведники ходят. Хватай семью и давай.
   Испанец посмотрел на него долгим, полным искристой веселости взглядом, и только на само дне его глаз шевелилась жуткая, скручивающая досада.
  -- Знаешь, я подумаю.
   Дверь за ним захлопнулась, а тихий домовой предложил посмотреть гостям свежую комедию.

Глава 17. Искусство бегства.

29 июня - 2 июля 2029г.

   - Наша система "Улет" эвакуирует вас из любой опасной точки планеты!!
   - А наша система "Отпад" спасет вас от любого хулигана!!!
   Ненавязчивая реклама.
   - Извините господа, но деньги у меня уже отобрали.
   Ответ потребителя.
   Первое ощущение - это сильно затекшая шея. Потом - общий идиотизм позы. Как он оказался в этой темноте с отведенными, будто для ударов, ногами, и скрученным позвоночником? Почему тяжело дышать? И где руки, он их почти не чувствовал.
   Василий дернулся, понял, что привален какой-то гадостью, дернулся ещё раз и сбросил изорванный мешок с остатками песка со своей головы. Попытался встать, но тут тело отозвалось болью. Оно болело все, от макушки до пяток, ныло, постанывало, кололо, резало и дергало. Не так сильно, чтобы он кричал, плакал или потерял сознание. Он ещё не понял, что это был результат борьбы между качеством брамицы и силой ударной волны. Руки отчаянно закололо - мурашки подсказывали, что кровь пошла к тканям.
   Он вспоминал - взрыв, удар о землю и темнота. Пока ограничился тем, что сел. Костюмчик сохранился не в лучшем виде: по забралу пошли трещины, внутришлемный экранчик болтается у подбородка, наружное покрытие сорвало. Точно - песок из мешка поработал абразивом и стесал все ненужное. На левом локте дырка, он испугался, что ещё не чувствует раны, но подкладка была цела.
   Где он?! Где остальные?! Его что, сейчас в плен возьмут?
   Мысли были не слишком приятные, однако необходимые. Он сидел на остатках той рощицы, что имелась у них в тылу. Вернее сидел он на мешках, на груде мусора, в которую превратилась их укрытие на крыше, а из-под остатков досок, маскировочной сетки и мешковины высовывались обломанные ветки. Значит, повезло.
   Василий не понимал, почему вдали видит только очертания холмов и профиль речки, пока не сообразил - забрало ещё и помутнело. Ощупал шлем. От него осталась только видимость - наружные пластины выпали и то множество полезных для жизни маленьких устройств, что охраняло его голову, рассыпалось. Пальцы натыкались на пустоту. Он почувствовал песок во рту. Содрал шлем.
   Разгром. Полный и окончательный. Клоповник вообще отсутствовал - его разметало взрывом на обломки панелей, что сейчас усеивали окрестности. На месте моста, там, где шла схватка, была большая воронка, уже почти наполнившаяся водой. От вала уцелел жалкий горбик. Весь пейзаж покрывал быстро подсыхающий слой грязи, которую взрыв вынул из речного русла.
   И никого. Ни раненых, сползающихся к знамени, ни одинокого кавалерийского разъезда, ни трупов поблизости. Даже худший вариант - малайские посты - отсутствовал. Только несколько птиц: он узнал грифов и ещё каких-то похожих на обычных аистов, но с лысыми головами - марабу. Падальщики.
   Тело понемногу оживало - боль переставала путать мысли, перемещение в пространстве уже не казалось глупой затеей. Поискал глазами и в метре от себя увидел палку, что в прошлой жизни была штакетиной. Подгреб ее к себе, медленно поднялся и пошел туда, где размещался клоповник.
   Человеческие следы. Борозды от волочения тел. Копыта лошадей и гиппоидов. А вот и мертвая лошадь, раздавленная. Чья-то кисть. Обрывки одежды. Расколотый щит.
   Василий подошел к краю воронки.
   На том берегу тела были. Вывороченная и разбитая взрывом на кусочки гать накрыла почти всю колонну. Но раненных тоже нет и лошади не кричат. Вся фауна, что пожирала остатки мяса, выглядела сытно пообедавшей. И ни один след не пересекал воронки. Сражение не состоялось: обоим сторонам дали по голове и они, подобрав раненых и сколько могли убитых, ушли каждая в свой тыл. Его не заметили - да, лучше считать, что его не заметили. Наверняка, они даже не всех смогли пересчитать. Василию стало интересно, кто принял команду, но здравые мысли вытесняли из головы все ненужное - полученное образование вмешивалось в рассуждения. Все те проблемы, висевшие перед ним ещё утром, вдруг испарились, оставив чуточку логики и множество неприятных предчувствий. Здесь ему делать абсолютно нечего. Скоро зайдет солнце, ещё львы или гиены появятся, да и вся эта гора мяса уже начала разлагаться.
   А шума с места той большой битвы за капитальный мост вроде как и не доноситься.
   Надо уходить. Куда?
   По следам своих, и это может быть только шахта, она была ближним тылом и там есть площадка под аэродром. Сейчас они либо получают подкрепления, и тогда его встретят патрули, либо грузятся по транспортам, и ему лучше успеть на борт. Хотя - ночевать в саванне, дело сомнительное, лучше забраться на дерево и переждать. Нет, все равно слишком близко к трупам. Звери сожрут мертвое мясо, а потому будут караулить у дерева мясо живое.
   Василий, морщась от случайных болей, начал прочесывать груду мусора. Искал еду, оружие или что-то на это похожее. Наткнулся на посаженную торчком косу, древко только было расколото. Арбалет с порванной тетивой, а новую сыскать было трудно. Между двумя панелями болталась чья-то перевязь с флягой воды и пустыми кинжальными ножнами. Подобрал, натянул на себя, пряжка только поломалась и пришлось затянуть ремень узлом. Минут через двадцать поисков вычислил, где должны быть остатки кухни и поковырялся в том месте палкой. Обнаружились концентраты и маленький газовый примус, на котором повариха мечтала готовить личинки всему батальону. Упаковки влезли в ещё сохранившиеся карманы, а в примусе обнаружился приличный запас газа - если дать на полную мощность, то такой горелкой можно пугнуть любого четвероного, да ещё трава загорится.
   Пора. Выбираться из слоя грязи было трудновато, потом ещё подъем на этот дурацкий откос. Примус, хоть и алюминиевый, и облегченный, сильно давил на побитые плечо - приходилось часто его перекладывать. Василий сильно надеялся, выйдя на холмы, на обрез той маленькой долины, которую образовывала речушка, увидеть хвост колонны, или хотя бы густую пыль от нее. Ничего - видимо, на гиппоидов садились по пятеро и бежали рядом, держась за стремя.
   Василий отошел от места взрыва километра на полтора, когда зашло Солнце. Устроился между двумя высохшими кустами, наскоро подгреб таких же сухих былинок, что имелись поблизости и зажег примус на самый маленький огонек. Прямо в пламени разогрел концентрат и сожрал, запивая из фляги. Зажег костерок, рассчитывая запас дерева на всю ночь.
   Спать, правда, не пришлось. Вокруг поднялся вой, а с реки слышалось рычанье, тявканье, скулеж и хохот. Покоя это не прибавляло и побуждало кидать в огонь новые порции хвороста. Потом поблизости и зрачки замелькали - в свете пламени они особенно хорошо блестели. Василий не выдержал и на всякий случай поджог один из кустов. Огонь забрался по нему секунды за две и получившийся факел хорошо осветил местность. Никакие это оказались не львы, даже не гиены, а что-то мелкое, шакалоподобное. Тоже неприятно. Куст сгорел быстро, но зрачки, изредка мелькая вокруг, попыток приблизиться не делали. Все-таки рядом было много еды и живого человека они пока побаивались.
   Перед самым рассветом Василий зажег и второй куст - хотелось немного поспать, а большое пламя давало иллюзию безопасности. Солнце разбудило его. Концентрат, фляга, примус на плечо. Обрывок подкладки штанины сошел за кепку. Путь по разбитой грунтовой дороге, в пыли на которой так четко видны отпечатки копыт и протекторных подков. Самочувствие неудачливого снайпера заметно улучшилось и кости не норовили выскочить из мышц. В голове начали бродить не только оперативно-тактические мысли. Сколько из тех, с кем он успел познакомиться за три дня, теперь оказались теплым мясом? Попрыгунья? Тихон? Наверняка все те, кто был на валу. Майор. Они не признали его равным, подшучивали и издевались над ним, но ведь они были его товарищами, его командой. Та пропаганда о боевом братстве, которой накачивали его мозги, теперь казалась не слишком достоверной, особенно в свете кухонных обязанностей, но едкая обида на тех, кто прихлопнул отряд одним нажатием кнопки, поселилась в душе прочно.
   Тут ему пришло на ум, что он почти стал героем: был в бою, убил противников, взорвал огнемет. Стоит только добраться домой и он получит некоторое количество почестей. Шаг начал из хромого становиться отдаленно строевым и не натирай так ноги покореженные башмаки, было бы совсем хорошо. Была и другая мысль: скажи он о патронах прошлым утром, смогли бы вычислить огнемет ещё на том берегу? Или опознать и убить командира этой компании малайских смертников? Вряд ли. Иначе бы их попытались достать из больших луков или из того кривоствольного карабина. Была и третья: дома его все равно теплый прием не ждет.
   По его расчетам до шахты он должен был дойти часам к четырем, в крайнем случае к закату. Вторую ночь ему рядом с шакалами проводить не улыбалось.
   Хуже было то, что никого навстречу не попадалось. Саванна вымерла. Ни разъездов, ни армейских патрулей, ни даже местной полиции. Техника тоже отсутствовала: мобильные группы, автоматические планеры, самолеты в небе. Все это добро, которое по идее должно было вступить в действие сразу после той ракеты, отсиживалось по своим стальным норам.
   Значит силы замерли в равновесии, торговались. Может в дело вступила на порядок большая величина и прекратила распрю своим указом, но Василий очень смутно представлял себе, что это может быть за сила. Потому приходилось механически переставлять ноги, менять плечо под баллоном каждую тысячу шагов, и делать перерывчик каждые десять тысяч. Раз-два, раз-два. Начали понемногу ныть плечи, горели ладони. В голове стала крутиться навязчивая идея - не катить ли баллон перед собой ногами? Нет. Будет слишком медленно. Красная пыль, жара, духота. Кусты по бокам дороги то сходились в строй, то открывали сотни метров выжженной солнцем травы. Фляжка почти опустела, а в легких жгло.
   На обед пошла предпоследняя пачка концентрата.
   Первые признаки жизни обнаружились часика через полтора, когда в прорехах между кустами стало можно разглядеть придорожные столбы шоссе. В высоте пролетели несколько планеров, потом на небе выступили следы от ракет. Прогудели транспортники. Василий решил, что это первые признаки серьезной драки современным оружием. Это плохо. Очень. Людей вытащили и теперь машины могут выяснять отношения. Он прибавил шагу. Оставался шанс, что на шахте были свои - ждали отставших. А если очень повезет, то и высылали спасательные группы.
   Еще через полчаса с небес начал сыпаться пепел. Черные, жирные хлопья падали как снег, понемногу делая саванну совсем уж траурным местом. Потом цвет хлопьев поменялся. Зеленый. Желтый. И это при полном отсутствии туч. Василий соорудил из обрывка брамицы что-то вроде респиратора, но этот кусок ткани на физиономии мог защитить его только от собственных страхов. Отдышка душила все больше.
   Шум возник осторожно, казалось, что он медленно приближался к порогу слышимости, осторожно через него перебрался и стал расти дальше. Запаниковали птицы - вокруг оказалось довольно много мелких пичужек - дружно позвлетали и начали носиться вокруг. По кустам прошуршало несколько тех собак, что шли за ним.
   Потом Василий сообразил в чем причина шума - те разноцветные хлопья, что устилали все вокруг, начали изгибаться, шевелиться и пытаться наползти друг на друга. Механизмы стремились обратить землю под собой в удобный плацдарм. Василий испугался: если эта гадость начнет есть все вокруг, то доберется и до него. Выжег на дороге проплешину, свободную от цветных хлопьев, окончательно дорвал на себе куртку - на нем остались только пластины с эффектом распределения удара - обвязал кусками подкладки ботинки и побежал дальше. Получившиеся онучи не давали этим механическим снежинкам пристать к ботинкам. Как только уставал - выжигал очередную проплешину, стряхивал хлопья с кусков подкладки, чистился от того, что налипало на штаны, и бежал дальше. Дорога позади него стала напоминать пунктир и чем чаше Василий выжигал в пыли проплешины, тем острей ему представлялось, как его обгладывает прожорливая плесень.
   Животные вокруг начали откровенно паниковать и бежали в разные стороны. Почти над ним, метрах в ста, непонятно откуда взявшаяся ракета подбила самолетик. Обломки грохнулись поблизости, не добавив хорошего настроения. Воздушная дуэль продолжалась: ещё ракеты, ещё самолетики, которые сами стреляли по ним маленькими ракетами. Потом Василию пришлось уступить дорогу: по ней ехала чудная помесь танка, самоходной зенитной установки и локатора. Но это было относительно безопасно: в такой реликт ещё ставили программы защиты гражданского населения.
   На дороге ему встретились несколько убитых осколками собак, бородавочник - хлопья их вроде бы не разъедали. Зато, когда баллон в очередной раз перекочевывал с плеча на плечо, Василий увидел, как въелся в алюминий кусок черной грязи. Значит, убиваются только металлы. И то радость - он перестал отряхиваться и шел теперь быстрым шагом. Баллон только стал держать на голове, надеясь подстраховать себя от осколков, - все равно плечи уже служить отказывались.
   По счастью, усталость стимулировала мысль, техника безопасности не целиком выветрилась из его головы, и Василий он понял, что будет, когда умная плесень разъест оболочку. Потому открыл вентиль на полную, направил струю в сторону реки и не стал зажигать газ, чтобы не привлечь внимания термодатчиков. Плюнул на баллон, отнявший столько сил, и потрусил к шахте. Честно говоря, Василий основательно пал духом - военная компания может утомить кого угодно, а если надо бегать в одиночку по месту, которое машины выбрали для выяснения отношений, это совсем уже неприятно. Что могло его утешить, так это понимание - бой на земле для машин лишь подспорье для настоящего сражения в небе. Баллон пришлось бросить и закрывать голову снятой пластиной.
   За кустами начало проглядывать шоссе и картинка эта могла убить всякий оптимизм: четырех полосная дорога с указателями, отбойниками и прочим добром была усеяна военным скарбом. Брошенные телеги, баллисты, скорпионы, ставшие гиппоиды и много-много холодного оружия, доспехов и флагов, которые так тщательно готовили дома. И сейчас поверх этого, как множество больших муравьев, дрались между собой роботы. Они вырывали куски механизмов и пытались уязвить ими друг друга, прирастали имевшимися заготовками, размахивали тем же оружием, что недавно пользовали люди. Но это все были мелочи - в основном они стреляли друг в друга из разнообразных стволов, щекотали лазерными лучами, разбивали направленными взрывами и поджигали струями пламени.
   Василий прибавил шагу и старался не обращать внимания на отдышку. Но зачем идти на шахту, там ведь наверняка твориться тоже самое? Ответ пришел сверху: в воздухе начиналось самое натуральное воздушное сражение, а те куски машин, что падали на землю в относительно работоспособном виде, так и норовили продолжить драку. В живые организмы никто пока не целил, но с такой неуютной обстановкой его ранение - только дело времени.
   Вот и шахта. Отвалы, механизмы, несколько построек. Сбоку имелась посадочная полоса. Та же картина бегства людей и битвы техники. Тот бронированный монстр, что обогнал его, перед самой шахтой сошел с дороги, развернулся и теперь, спрятанный за облаком пыли, выстреливал ракеты в сторону шоссе. Василий постарался пробежать мимо него побыстрее.
   Вокруг построек обнаружился ров, залитый маслянистой гадостью, позиции для катапульт, огневые точки и колючая проволока. Когда уходили, мостик за собой не подняли, и опоздавший к эвакуации зашел в крепость как единственный человеческий триумфатор. Двери, естественное, за собой закрывать тоже не стали - Василий грохнулся на деревянный стул, который слабо интересовал размножавшиеся механизмы и хотел заснуть. Не получилось: его схватили сзади за плечи. Он заорал, попытался выкрутиться, но держали крепко. Он дернулся ещё раз, попытался выскочить из брамицы. Выяснилось, что этого от него и ждали: похожая на неудачно сложенную груду посуды конструкция немедленно принялась ладить бронь на себя.
   Взрывы. Хлопки. Гудение и стоны в небе. Крыша глухо хрустнула и с нее посыпалась труха. Нет, в этом деревянном сарае оставаться нельзя. Василий сунулся вниз. Проходная с вертушкой, комнатки, коридорчики, душевые и раздевалки. Все не то. По крытой дорожке он перебежал в другое здание. Да - это клеть, вот лифт. Его тоже огладывали несекомоподобные механизмы. Рядом чихнул и заработал дизель: эти твари наверняка запустят все, что может давать хоть какую-то энергию. А сверху по этому долбанут ракетой.
   Но должны же шахтеры без лифта наружу выбираться? И вагонетки на лифтах не ездят. Он заметался по закоулкам, стал выглядывать в окно рельсовые пути. Точно, вот туда они ведут. В грязноватом ангаре или очень похожем на него сарае обнаружился наклонный ход под землю. Вагонетки или дрезины поблизости не было, наверное уже разобрали. Он хлопнул себя по лбу и побежал обратно - за лампами. Их тоже уже почти всех разобрали поворотливые механизмы, осталось только несколько штук. Нести их надо было над головой, чтобы конкуренты не отобрали. А плечи ныли, пыль облепила потную кожу, и ему все отчетливей становилось ясно, что скоро завод у него кончится и он упадет рядом с ближайшей стенкой. Наконец, наклонная глотка туннеля приняла его, заслонила метрами породы и стальных конструкций над головой, укрыла поворотами. Здесь не было механизмов - им не с кем было драться, а прятаться их не научили создатели. В глубину электронная живность пойдет за шахтным оборудованием, но драться в самой шахте? Входы слишком легко блокировать. Хотелось зайти поглубже, но страшно было заблудиться. Василий на всякий случай отсчитывал число поворотов, которые сделал в коридорах, да и по рельсам можно было ориентироваться.
   Компромисс пришел сам собой в виде небольшой стеклянно-алюминиевой будки втиснутой в одну из многочисленных ниш. Внутри имелся стол, стул и даже намек на план шахты. Он уже не думал о безопасности или удобстве - лишь бы найти что-то человеческое и там отключиться. Василий зашел внутрь и заснул, только опустив запасные лампы на пол и положив голову на стол. На все более частые взрывы, несшиеся сверху, внимания обращать сил не было.
   Сон долго держал его мертвой хваткой. Потом начал отпускать. И ничего хорошего это не принесло.
  -- Да я ему голову оторву! Он у меня дорогу туда забудет! В бараний рог согну!! И куда ты его дел?! Придержать не мог? - в голосе было что-то знакомое, но сейчас его не особенно хотелось слышать.
  -- И слышишь, вытаскивай его оттуда быстрей!! - это был голос мамы, он не предвещал ничего хорошего, и сон стал оборачиваться кошмаром.
  -- А с тобой я тоже разберусь, слышишь! Я на тебя столько жалоб накатаю, что и отмазаться не сможешь!! - обертоны подпрыгивали в черепе, как шарики для пинг-понга.
   Это был уже не сон, но и не явь - ужасы так не материализуются. Шахтерская лампочка едва теплилась, перед носом на столе лежала книга, стояла керосинка. Звук шел снаружи будки. ещё не проснувшись, он смотрел, как медленно открывается дверь и бешено шарил по остаткам одежды то ли в поисках оружия, то ли желая ущипнуть себя и все-таки проснуться.
  -- Ай-яй-яй, на родную мать уже замахиваешься, - дверь открылась полностью и в проеме обнаружился небольшой робот. Мамин голос не исчез, не переместился на второй план, будто она ругалась в другой комнате
  -- А, это ты... - механизм, который откалывал такие штучки, мог быть только отцовской марионеткой.
  -- Я, я. Представляешь, что мне по твоей милости приходиться выслушивать? И что ещё более характерно, биологическими ушами, - робот вкатился внутрь каморки полностью и закрыл за собой дверь. Это был подранный местами механизм, напоминавший старую макаку, снабженную колесиками.
  -- Слушай, почему меня не тормознули раньше? ещё на базе или в самолете? Тебе ведь достаточно было... - вопрос крутился в его голове, начиная с полудня.
  -- С базой долго объяснять, а командир твой, Веллер этот, майор - психом был. Узнай он кто ты, тут же взял бы тебя в заложники, чтоб до мест лететь не мешали. Нашел ты к кому в самолет сесть. С пилотами без него я говорить не мог, с остальными вояками тем более. Затевать интригу бессмысленно - назови я тебя зараженным чумой или сыном Лавра, все рано довезли бы. На сложную постановку, чтоб они сами на тебя парашют натянули или обратным рейсом захватили, у меня времени не было. А здесь ты вышел из доступного ареала. Потом вообще костоломка началась, никак подойти не мог.
   Говоря все это, механизм открыл ящик стола, достал лампы и начал их проверять. Василий молчал.
  -- Хорошо хоть войну во всех ракурсах показывают, часа через три как из той кучи грязи выбрался, тебя и засекли. С их сволочной гуманистической связью о тебе сообщили почти перед отлетом последнего транспортника. Возвращаться за тобой уже не успевали или не хотели, ждать не могли.
  -- Что сейчас наверху? - на Василия накатило если и не чувство безопасности, то блаженство от ушедшего страха точно. Если бы ещё все так не болело после, не ныло не дергало.
  -- Сражение было. Разменяли основные силы, выжгли саванну, разломали постройки над шахтой. Порезвились. Сейчас перемирие.
  -- Когда я попаду домой?
   Механизм издал осуждающее жужжание.
  -- Не престало герою задавать такие вопросы. Наш разговор, что? Фиксируется. Кто хочет, тот и пишет. Вот погоди две минуты, сейчас шифратор организую, - из бокового отсека выдвинулась полочка и Василий очень хорошо видел, как над ней мечутся манипуляторы, паяют схему и вставляют туда кристаллы процессоров.
  -- Мг. А не расшифруют?
  -- Кому очень надо и мощности есть, тот завтра все знать будет, да только кому из серьезных игроков нужны наши личные дела? - лукавство отца состояло в том, что говорить чего-то крамольного, совсем уж неприятного для себя или сына он и не собирался. Служебные ИИ телевизионщиков, жадных до любой тайны, расколют шифрование за минуту.
   Место ушедшего страха быстро заняли жажда и голод. Василий обшарил будку в поисках еды или воды, но нашел только крошки и разводы от чая на столе. Со скуки рассмотрел книгу. Это оказался странноватый фолиант: формулы, графики, отрывки текста - и все исчеркано примечаниями, заметками. В плохом английском почерке Василий не разбирался совершенно, а из печатного теста понял, что это большой экономический анализ. За книгой обнаружился старый консервный нож.
  -- Возвращаемся к серьезным вопросам, - подал голос автомат, - Ты удрал сюда в поисках серьезного дела?
  -- Да. Только не надо устраивать здесь сеанс психоанализа.
  -- И не собираюсь. Лекции - и той не будет. Только разъяснение ситуации. Понимаешь, время человека ушло. Совсем. Серьезные люди уже не делают карьеры среди людей. А если ты так упорно хочешь стать знаменитым, занять ответственный пост - тебе придется становиться не полезным, а интересным, занимательным человеком. Игроком.
  -- А если хочу стать просто необходимым людям, ответственным?
  -- Лучше всего стать во главе маленькой общины, где совсем нет техники. Пусть твоим указом определяются время посева и сбора урожая. Лет через тридцать они без тебя и обходиться не смогут - станешь для них как отец родной. ещё можно стать проповедником, у тебя имеются задатки оратора. Будешь ругать машинерию, подавать пример образа жизни - к старости станешь моральным авторитетом.
  -- А быстрее?
  -- Можно. Стань артистом, клоуном, звездой эстрады. Могу помочь тебе немного раскрутиться. Хоть эффекта и не гарантирую, но среди своих будешь кумиром. Твои фэны подсядут на тебя, как на наркотик. ещё можно стать спасателем, в каске и защитном костюме: к серьезным делам тебя не допустят, но котят из мусорных люков вытаскивать будешь. Детские улыбки и стариковские благодарности тебе обеспечены.
  -- Это не то, - Василий крутил нож в руках.
  -- А что - то?
  -- Не знаю. Но неохота чувствовать себя обезьяной.
  -- Хочешь стать Человеком? - слово с большой буквы было произнесено по всем канонам воздействия речи на психику.
  -- Да!
  -- Тогда преображайся, - робот развел манипуляторами, как руками.
  -- И пылиться в ржавом ящике?
  -- Опять!? Я же объяснял.
   Молчание. Василий рассеяно поправлял фолиант.
  -- Ты думаешь, что жизнь только начинается. Тебе начинают улыбаться девушки. Перед тобой открыта вся планета! И тебе хочется найти настоящее дело, стать Личностью!
   Кривая улыбка Василия - так бывает, когда человеку эмоционально читают тот лозунг, в который он верит, если только его произнести шепотом.
  -- Есть такое дело, - продолжил автомат, - Совершенствуй себя. Учись, думай, понимай, людей.
  -- Чтоб в три секунды научиться тому же после преображения?! А настройка души, это что - идти к этим гуру и козлам-проповедникам?
   Скрип механизма теперь напоминал хохот толстяка.
  -- За "козлов" - спасибо, но я не о молитвах толкую. Даже не о зубрежке. Научись соизмерять возможности, чувствовать долг, ответственность за людей. По настоящему ценить дружбу. Любить, наконец. Сделай из себя ту заготовку, затравку, на которую нарастет новая личность.
  -- Зачем, если вы это и так делаете? - Василий резко оттолкнул книгу.
  -- Две причины, - робот загибал отростки манипуляторов, будто это были пальцы, - Первая - где кончается наращивание мускулов разума и начинается перекройка сознания? Вторая - мы делаем целиком сконструированные личности, но при этом всегда есть опасность "закладок". Для преображенных она меньше. Когда ты поймешь, что готов, я возьму тебя к себе.
  -- Сколько это лет? Десять, двадцать? Что делать в свободное время - лошадь чистить или саблю точить? И вообще, это слишком напоминает мифы.
  -- Напоминает. Вот только тех подвигов, что могут совершать только люди, уже не осталось. Единственное, что могу сделать, так это изредка использовать тебя для настоящих дел: как используют антикварный инструмент - осторожно и не торопясь.
  -- Обещаешь!? - как у него загорелись глаза!
  -- Только не слишком часто.
   Он подпрыгнул вверх, будто хотел схватить звезду с неба, но чтобы не приложиться черепом к гофрированным листам, притормозил ладонями о крышу будки.
  -- Есть только одна небольшая проблема.
   Некоторые обиженные взгляды содержат в себе большую концентрацию обиды, чем другие.
  -- Нет, - легкий скрип механизмов, - Будущего это не касается, но наверху сейчас распылили культуру синей пыли.
  -- Но ведь перемирие?
  -- Автоматику никто трогать не собирается, радио не глушат. Просто подчищают биосферу. Долго объяснять... Потому тебе сейчас надо пройти дальше в шахту, зайти в пятый левый штрек и закрыть воздушную заслонку. Лучше это сделать минут за десять. Возьми лампы, и план. Пошли, - отец подал пример и выхватил из-под стола чью-то закапанную жиром спецовку. Сын заодно схватил со стола книгу, отчасти по привычке захватывать все недочитанные бумаги, если только они не библиотечные.
   Механизм и человек начали уносить ноги.
  -- Так сколько я буду там сидеть? - перед желтым кругом света от коногонки мелькали выступы шахты.
  -- Культура вырождается за пару суток.
  -- А вода и еда? Я помереть могу.
  -- Спокойствие. Там идут подпочвенные воды - на стенах роса. А от голода не умрешь.
   Это была достаточно мерзкая на вид дырка в скале. Заслонка, не слишком плотно пригнанная, гарантировала только отсутствие сквозняка, но никак не герметичность. Пришлось снизу на ладонь присыпать ее породой, а боковые щели забивать тряпками.
  -- У этого дуболома скоро аккумуляторы сядут, - уже через слой металла сообщил отец, - Так что я сейчас замру, изредка шевелиться буду - шуметь.
   Двое суток тишины, раз в час убиваемой стрекотом автомата. За дверью начиналась система галерей, кончавшихся тупиками - аксонометрия чертежа четко говорила ему, где он. Бродить там смысла не было, и Василий жался к двери. Ходил вдоль стен на "пятачке", слизывал со стен висевшие капли росы. Спал. Думал. Пытался отогнать страхи: то ему казалось, что все это была акция беглого интеллекта и теперь он умрет в этом шахтерском склепе, то в голове всплывал образ мировой войны, где он будет последним выжившим. Фолиант стал единственным отвлечением - Василий пролистывал страницы и восстанавливал его историю. Кто-то проверял экономические выкладки, а заодно на полях исповедовался сам себе. "Верю", "не верю", "правда", "не может быть" - автор примечаний отчаянно доказывал себе официальную позицию кенийской пропаганды. С отступлениями, уверениями самого себя в неправильном понимании ситуации и происках вражеского пиара.
   Фонари гасли один за другим, но сон давал тревожную темноту и возможность экономить батареи. Он укладывался возле стенки - если бы она ещё не была такой холодной - раскладывал возле себя лампы так, чтобы не укатиться от стенки во сне и отключался. Просыпался, нашаривал рукой лампу, хватал губами росу и принимался за фолиант. Желудок стремился сжаться в математическую точку, попутно захватив с собой остальной кишечник. Василий понял, что простыл ещё в той каморке и теперь кашлял и дрожал.
   Его опять начали мучить подозрения: не подсунул ли отец ему под видом этого фолианта очередную нравоучительную сагу, пусть даже она и была абсолютно настоящей. Но вряд ли: так можно и подумать, что весь кризис был затеян ради него. Чтобы он гарантированно встретился с этим томом, надо было оперировать предметами в разгар битвы, в котле информационного поединка. Не был отец таким уж могущественным. Скорее посоветовал схватить книгу, чтобы здесь не мучаться от полного одиночества и тишины.
   Когда он проснулся в третий раз, робот за перегородкой в очередной раз зашевелился и развеял большую часть его страхов.
  -- С вещами на выход!
   Вытаскивать тряпье и откапывать маленький валик земли было лень, потому он толкнул дверь раз, другой, и хилые, державшиеся на честном слове, лутки разошлись. Через щель он и вылез, с планом шахты за пазухой, светя последним фонариком и левой рукой неся за собой книгу.
  -- Пошли.
   Аккумуляторы у машинки подсели. Не было экспрессивных движений и речей: автомат медленно катился к Солнцу. Повороты, знакомая будка, рельсы, выводившие вагонетки на поверхность. Длинный пологий подъем. Машинка, что контролировал отец, примостилась на рельс и катилась по нему. Заговорила перед самым выходом. Василия чуть шатало.
  -- Там небольшой завал, но пройти можно. Спасатели прилетят минут через десять. Иди.
   Покореженная взрывом арматура. Осыпавшаяся порода. Смятые и продырявленные листы стали. Те механизмы, что не смогли или не захотели убраться вглубь земли, как большие раздавленные тараканы, грудой валялись у входа. И несколько дыр в этом сплетении металла, через которые можно углядеть небо.
   Василий осторожно, чтоб не напороться на глупо погнутые железяки, протиснулся наружу. Солнце в высоте равнодушно заливало все вокруг светом. Разруха, стены, скошенные до уровня его пояса, воронки, дна которых он не замечал. Остатки машинерии, кучками валяющиеся там и сям. Земля, перепаханная механической жизнью и засеянная прахом жизни биологической, - вокруг не было кустов, травы, деревьев. Только слой грязно-красноватой пыли до горизонта и тихое завывание ветра в сплетениях деталей машин. Ощущение абсолютного, беспредельного покоя, будто смотришь в глаза вечности - так можно стоять и час, и два, рассматривая бесконечные волны праха.
   Пришедшее сверху гудение турбин казалось почти кощунством.

Глава 19. Финиш разборки.

25-29 июня 2029г.

   Если даже болт и гайку не могут свинтить без допусков, без зазоров, то что уж говорить об исторических событиях, где сделать всё тютелька в тютельку никогда не получается.
   Из рассуждений технолога.
   Когда пульс истории ощущается всем телом, другие чувства берут отпуск за свой счет. Эти глобальные процессы бытия захватывают, затирают тебя в своих жерновах и нельзя обернуться, неторопливо перебрать прошлое, оценить рисунок хода твоих мыслей. История насадила Колесо Сансары на вал двигателя. Все творится быстро, с той прекрасной беспощадной уверенностью, что дают только многократные прогнозы, и уже нельзя отступить, отложить кризис на дни или месяцы - в Кении идет война и то, чем она закончиться, определит крен будущего миропорядка.
   Аппаратные аспекты договора: как все те тысячи параграфов, что согласуются сейчас преображенными третьими замами, электронными референтами и микрочиповыми секретаршами, ложатся на кремний. Коррелируются ли ограничения в мощностях с возможностями машин? Нет ли возможности для обмана, для мгновенного роста?
   Воплощение юридических тонкостей стало основным занятием института. Не его одного - договор превратился в общемировую проблему и только аполитичные и безвластные субъекты не занимались утруской бесконечных юридических тонкостей.
   Человечность пришлось поджать и по другой причине - Ольга начала буравить меня всеми доступными средствами. Сообщение о перелете Василия пришло к ней с вернувшимся самолетом и она, не сходя с места, развила бешеную активность. В эти несколько дней стремление заставить меня вытащить Василия с театра военных действия. Подавала петиции, наговаривала пятнадцатиминутки ругани на автоответчик, жаловалась, где только могла. Припомнила даже ту охоту, что я устроил Ваське, обвинив меня в умышленном убийстве.
   Одновременно, с ещё двумя десятками таких же неблагонадежных, почти легла в статис Наташа. Мера предосторожности. Мысли ее не замедлились, она не пребывала в заточении или чем-то подобном. Но получить информацию из мира она могла только через посредников: длинную цепочку ИИ, психологов и меня. Сведения фильтруются на предмет скрытых кодов, сообщений и уведомлений. Проверяются и перепроверяются. Мне остается только исправить ту ахинею, что они там городят - убрать дезинформацию и кривые формулировки. Я откапывал информационной мешанине суток самые интересные события, держал в памяти все ее хобби. Я каждый день имел разборки с Кутайцевым, выдумывая новую аргументацию в ее пользу, но почти всегда новый уровень моих аргументов натыкался на подросшую степень непорядков в сети, а значит необходимость охранных действий. Меня самого начали понемногу обкладывать мерами предосторожности, считая слишком зависимым от нее. Не было это никакой зависимостью - просто мы так хорошо изучили друг друга, так привыкли искать дополнение своих мыслей у половины, что рассыпаться, остаться в одиночестве, значило стать калекой.
   В остальном ей приходилось работать ещё и побольше старого. Чем она вообще занималась, почти в полной изоляции? Таким же как и я выискиванием лакун, только не в конструкциях, а в формулах. Механизмы самоограничения, поддержания непрерывного противостояния, которое есть источник развития, разработали ещё в середине прошлого века, отличился какой-то впоследствии свихнувшийся математик. Проблемой занимались и позже - алгоритмов для поддержания подобного неустойчивого равновесия наработали больше, чем интегралов в учебнике матанализа. И как должна выглядеть картина возможностей преображенных, чтобы ни один из них не смог взять власть на прочими - было известно ещё четыре года назад. Но как заставить принять эти правила игры всех мыслящих субъектов? Политики не могут отдавать приказы без их четких обоснований, иначе они становятся клоунами. Ведь трудней всего джинну не жить на воле и не париться в бутылке - а переходить из одного состояния в другое. Как взаимно ограничиться, не перестреляв при этом друг друга? Нужны переходные алгоритмы: обширные, предусматривающие все возможные случайности и диверсии. Самое подлое в этом деле, что они менялись от изменений в быстротекучем мире. Приходилось подгонять сотни вариантов. Впрочем, у меня было тоже самое, только изменения шли помедленней.
   Тысячи таких алгоритмов стекались институт, у каждого имелись варианты. И в них отыскивались щели - их надлежало анализировать, придумывать, как эти дыры закрыть, использовать в своих интересах, не дать проползти через них противнику. А кто противник? Да все. Вся эта процедура порой слишком сильно походила на желание параноика застраховаться от всех своих страхов.
   Что действительно хорошо, так это переговоры, ставшие теперь постоянными - на дюжинах виртуальных площадок, по самым разным нюансам договоров, но их теперь уже не прекращали ни на секунду. И хоть не мог каждый преображенный говорить со всяким, но сейчас география переговоров стала напоминать сеть - где из любого узла можно по бечевке перейти к любому другому. И как айсберги при обратном просмотре ленты, так начали склеиваться пулы моноцентристов. Требование признания накопления процентов по капиталу путем укрупнения личностей - это прямая легализация захвата миноритарных преображенных. Требования только электронного судопроизводства и только тех судей, которые смогут самостоятельно разобраться в происходящем, то есть ещё одних моноцентристов.
   Спираль боев понемногу раскручивалась: первыми не выдержали кадровые военные и начали применять почти весь свой арсенал. Они бы и из расписанных на карте зон вышли, да только командование знало, что объемный боеприпас им простят, а фланговый охват чреват немедленным инсультом. Линии гуманистов пока держались в рамках приличия - уровня вооружения 15-16-го века. Я получал оттуда картинку, но эмоциональные выводы почти в полном объеме по телефону делала Ольга. А генерал дрался за свою жизнь. Чистого военного фарса не получилось - теперь ему нужен был такой уровень конфликта, когда он сможет применить свои все свои возможности, но преображенные с той стороны будут считать это ещё невыгодным.
   И было ясно как день - пул сделает все, чтобы сейчас помочь генералу, а когда тот захочет дать задний ход - продолжать утяжелять войну. Сколько это продлится? Дня два-три. Сейчас надо было втянуть больше регулярных войск вмешавшихся государств.
   Первая провокация: поставка бракованных приборов самонаведения ПВО тех аргентинских батальонов. Ракеты лучше всего наводились друг на друга. По голому небу к ним подошла дюжина вертолетов и выкосила всех, кто не успел нырнуть на два метра под землю. А таких насчитали только шесть десятков.
   Кто поставил? Парадоксально, но именно следствие по таким делам проверяло систему контроля, о которой пытались договориться на всех конфиденциальных перекрестках. Непосредственно железо меняли два сержанта и один автомат. Их контролировал и им платил мелкий преображенный, уже съеденный моноцентристом Раулем Полантосом (метизделия - от иголки до броневого листа). Стали разбираться плотнее, реконструировали ситуацию. И что же? Как человек под дулом автомата исполняет приказ стать у стенки, только по волчьему недомыслию надеясь прожить чуть дольше, так и действовал этот обреченный преображенный. С его точки зрения - комбинация давал ему шансы получить мощности, а промедление или уход в человечность - вели к смерти. Но обстоятельства на основе которых он сделал этот вывод, были красными флажками, в ловушку которых поймал его разум Полантос. Дело ушло в суд, но человеческими темпами оно будет разбираться там лет семь.
   Государственные аппараты скрежетнули, и выдали следующую порцию техники.
   Из этого попытались найти выход: объявили, что примут в рассмотрение только результат боев на гуманистическом участке фронта. Немедленно там стали закручиваться гайки. Зомби, упырей и вампиров, правда, мгновенно поставить не сумели, но пришли в действие те штабные планы тотально-человеческой войны, которые лежали на самых пыльных полках. Вернее, ещё запыленей были планы тотальной ядерной войны, но и взятые в дело наборы приказов не отличались свежестью. Из разнообразного человеческого отребья начали сбиваться отряды прорыва, людей стали делать квалифицированными смертниками. Но здесь время ещё терпело, те немногие десятки часов, когда можно договориться.
   Первый условно подходящий для преображенных договор появился как раз в эти часы. Сложная и чересчур запутанная система, не противоречащая почти ничьим взглядам, но был настолько громоздок, зависим от тысяч условностей и частных соглашений, что в реальности не протянул бы и нескольких часов. Что-то подобное, только побольше объемом уж сколько раз составляли юридические программы: простая сумма всех законодательных ограничения приводила к полному хаосу.
   В ответ на это сырое творение группа Технократов (мелкая компания армянских преображенных), неосмотрительно поверив в прочность этого документа, попыталась целиком поставить под контроль юридические системы своего государства. Ровным счетом ничего хорошего из этого не вышло: они разнесли несколько ИИ, стали подбираться к государственной казне и взяли в оборот все структуры местного самоуправления. А потом пришла подмога - часть туристических корпораций, раньше возивших туристов по старым развалинам и продававших кому попало остатки Ноева ковчега, а сейчас строивших бункеры в таких удобных для этого горах, притормозили путчистов элементарным отключением электричества в стране. На автономных источниках они могли протянуть ещё несколько месяцев, но сразу, как погас свет в Ереване, начали переговоры о примирении. Кусок влияния у них оторвали, но ничего серьезного хилое, на четверть состоящее из них же правительство, оттяпать не смогло. Корпорации довольствовались куском территории в долговременной аренде.
   Местная, быстро ликвидированная неприятность, казалась светлым пятном на фоне продолжавшихся качаний сети. В Тамбове вылезли какие-то неформалы-подключенцы и потребовал вообще упразднить людей, в Крыму возник маленький конфликт из-за распределения доходов от передачи сигналов марионеточных тел - телефонные станции с такой нагрузкой не справлялись, а кому строить новые? Из-за этого чуть не случился массовый падеж чувствилищ преображенных - но и так зрелища казалось не слишком приятным: тысячи приличных на вид людей по всей большой Ялте, дергались в пародии на пляску святого Витта. Помехи на линии. А когда в Минске грохнули восемнадцать городских серверов - одновременно! - стало городское хозяйство, заводы и погибло довольно много народу.
   Договор логично было двигать к совершенству двумя путями: уменьшать число несообразностей в имевшемся и одновременно пытаться создать что-то качественно новое. Обеими и пошли.
   Вторая провокация, второй виток напряженности на фронте: переход от действий только по фронту к бомбежкам и десантам по всей территории Кении. Ах, как это было красиво, когда одни действия тянут за собой другие, те третьи и все сплетается в клубок, который и делает необходимым то, чего раньше боялись. Человеческие силы Кенийской армии разнесли в пух и прах за несколько часов - накрыли часть складов с оружием, отрезали подкрепления, раздолбали и засорили почти всю связь. Воздух почти полностью под контролем, только вокруг Момбасы сфера радиусом двадцать километров, куда не залетала авиация и ракеты - генерал четко предупредил, что начнет работать нековекционным оружием.
   За гуманистами остался только странный, похожий на аппендикс кусок территории по сомалийской границе, одним концом упиравшийся в океан. А там все продолжалось своим чередом - две группировки шли друг на друга, размахивая палицами, вот только по воздуху им стали доставлять все более странные подкрепления.
   А потом, в половину первого по среднеевропейскому, получили заключение, что юридически договор в работоспособном виде и не может быть заключен. Никогда. И раньше у многих болела голова, что законодательное поле планеты меняется быстрее, чем его успевают отрефлектировать, но договор продвигался и прогнозы давали разное. Сейчас же обрушилась даже та конструкция, что удалось достичь. Бразильцы ввели новое послабление на аренду личного минимума мощностей. Новая конструкция, не имела тех шансов стать работоспособной.
   Вспышка! Информация тоже может бить по глазам не хуже света. Заодно и по ушам. Именно в ту секунду, когда легальный договор канул в Лету, надломилось и единое законодательное пространство: не могут преображенные жить по одним законам с человеком. Почти все хотели разумного компромисса, и для его достижения надо было учредить новые законы. Пусть они будут иметь форму соглашения, их не запишут на бумаге, но большинство будет придерживаться договора - то закон это или нет - значения не имеет. За отступничество все равно покарают.
   Третья провокация. Пулы сбросили козырного короля: та воздушная армада, что носилась в кенийском небе, те танковые колонны и тысячи ракет, что двигались от границ вглубь, начали планомерно выжигать бункеры. Отрезать кусочки генеральского мозга. Действия их были самыми что ни на есть благородными и оправданными - по ним ведь стреляли. Непонятно кто и непонятно зачем. Разбираться никому не хотелось - ведь такая каша творилась в тамошнем информационном пространстве, столько позапускали вирусов, ИИ-камикадзе, всего этого добра, подходящего для информационной войны, что свихнуться от визита туда было самое простое дело.
   Генерал ответил тем, что начал беспрерывно, как только позволяли каналы связи, засылал в сеть оттиски себя - крушить, стирать, дезорганизовывать. А личностью он был неординарной и программы по всему свету воровал самые современные. От таких действий часть первого поясас ИИ, державшего кольцо вокруг Кении, оказалась стерта напрочь и занята псевдоличностями диктатора. А полностью отключить сеть, заблокировать выход информации из Кении было нельзя - надо поддерживать войска. Да и вообще в наше время перекрыть все каналы информации - дело как раз для мировой войны. В нее только втягивались.
   Естественно, генерал не остался в долгу. Пусть в танках и самолетах давно стоят те же ИИ, но они ведь все слабенькие, чтоб чего лишнего не подумали, а единая система обороны действует куда как серьезней. Самолеты падали на землю, до самого удара твердившие, что баки полны. Ракеты били только по своим и только внезапно. Потери в цивилизованных частях превысили критическую черту и война почти остановилась. Вот только инерция ситуации требовала нового витка - необходимо было стереть генерала с твердых дисков уже силами объединенных интеллектов. И моноцентристы стали делать все, чтобы именно это и случилось. В первых рядах атаковать они не могли - это должен был быть государственно-общественный шаг. Именно тогда создалась бы та критическая ситуация, под которую и можно было бы взять власть пулу.
   И ещё несколько часов времени. Скидки на подготовку к акции, на раскачку аудитории - и попытки договориться.
   Что стало главным в итоге?
   Перспектива мировой войны. Пул схватится индивидуалистами по всему шарику. Если конфликты будут идти на уничтожение преображенных, то в итоге получится именно мечта моноцентристов - только один бессмертный. Обратно в человечность тоже соскользнуть не удастся - биосфере по результатам этой войны достанется так, что гуманоидам жить на планете станет слишком неуютно. Тактическая необходимость убийства генерала, объединения интеллектов для похода против него, толкнула их на более успешное сотрудничество.
   Договор стал реальностью. Общественное сознание, наконец, смогло взять под собственный контроль общественное бытие. Не полностью, но с такой степенью четкости и строгости, какой до этого в истории не бывало.
   Это не могло быть простое, раз и навсегда записанное соглашение - мир менялся слишком быстро. Получилась система, в которой принимали участие все преображенные, достигшие стандартного уровня единства расщепленного сознания. А что стало основным фактором контроля, на чем встало общее равновесие?
   Это оказалась хитрая система. Есть соотношение уровня действий любого субъекта и тех мощностей, которыми он располагает - у нормального индивидуума, который "думает в полную мощь", оно близко к единице. Тот, кто копит мощь на для заговоров, тот либо держит ее в покое, либо использует на пустяшные и вторичные дела, тогда его коэффициент катится к нулю. Если наоборот - кто-то помогает ему, либо отыскал он новую тактику или способ действий. Есть отношение твоей собственной мощи к общим возможностям всех преображенных - тот процент личного могущества, о котором спорили больше всего. Сюда, естественно, вошла возможность контроля максимального числа ИИ одним мыслящим субъектом. И есть скорость роста твоих возможностей: если вчера ты был клерком, анализирующим платежеспособность человеческих клиентов, а сегодня вдруг ворочаешь миллиардами - то тебя пора проверять.
   Если эти колокольчики дернутся - будет расследование и по его итогам - либо отказ от претензий на власть, либо уничтожение. Полное, быстрое и беспощадное. Иначе эту раковую опухоль придется вырывать с большими потерями, такими как сейчас наблюдались в Кении. Кто же будет уничтожать? Коллектив. Каждый преображенный выделит внутри свой личности часть для контроля и учета всех остальных. Отдел службы безопасности. Те возможности по общению и обмену информацией дадут возможность договариваться и решать спорные вопросы. Конечно, это может привести к тотальному контролю коллектива над личностью, но мы ведь не контролируем содержание этой личности, а лишь ограничиваем объем оной. При чем лишь самые большие массы индивидуумов смогут выносить приговоры. Плюс, разумеется, постоянное поднятие планки и возможность эмиграции с планеты для каждого, кто пожелает.
   На фоне чреватого чересчур многочисленными жертвами кризиса это было достижение.
   Была ли в нем моя лепта? Ощущение гордости, значимости? Может ли винтик ощущать себя причастным к деяниям гигантского механизма, да ещё при том условии, что почти все свои чувства он отключил, заархивировал? Скорее это было осознание правильности своих действий. Пусть разработки отдела не пошли в дело, пусть мы сидели на тупиковой линии - выяснилось, что под новую конструкцию плат можно устроить чисто аппаратное объединение защищенной конструкции. Зато это только мы смогли раскопать это - до того это считалось вполне хорошим вариантом бункера. И мы дали рекомендации по запрещениям, которые и ушли в текст договора. Пусть их было там всего строчек двадцать. Ну и что - это тема теперь всегда будет висеть над отделом и пока политическая ситуация не поменяется совсем уж радикально, мы обречены одной рукой играть роль вечных инспекторов.
   Сразу, однако, возникло множество вопросов.
   Что делать с личностями, уже этот порог перешагнувшими? Как с просто разбухшими от занятия чрезмерно большой "жилплощади", так и с теми, кто контролировал громадные, но мало устойчивые пирамиды ИИ и преображенных человеческих интеллектов. Что делать с отдельно взятым кенийцем, размахивающим культурами наномеханизмов, пожирающими кремний? Каким образом обрабатывать симбиотов - те сгустки разумов, которые имеют одну психическую функцию на нескольких индивидов, складируя все впечатления в общую корзинку памяти?
   Частные вопросы принялись решать не остужая процессоров. Генерал, конечно, был самой болезненной проблемой. И весь тот страх, что ещё копился в наших мозгах, требовал выхода. "Убить" - проголосовали те массы преобразившихся государственных служащих, бизнесменов средней руки и наследников семейных состояний, что не хотели взбираться к вершинам власти, но жутко дорожили своим вечным бытием. Приговор начали приводить в исполнение: боевые ИИ прикрыли, заблокировали действия генерала на падающие с небес ракеты, которые начали методично, одно за другим, выжигать вместилища его духа. Бункеры в старых рудниках, в мелких городках, на окраинах мегаполисов. Человеческие войска не отставали. В тот миг, что кениец увидел свое поражение, свою неизбежную смерть, промелькнувшую в строчках сообщения о заключении договора, у него остался только один выход: за жутким, фантастических ожесточением боевых действий, попытаться скрыться, исчезнуть, раствориться в сети тем маленьким, крошечным разумным сгустком программ, что по своему объему почти не будет отличаться от человеческого сознания. И началась бойня - прорвавшие вглубь страны человеческие части, которые до того тормозились вирусами, разъедающими электронику спреями и прочим гуманным оружием, теперь жглись, расстреливались, пожирались заживо. Одновременно по каналам, как семена одуванчика, взлетающие с оборванного цветка, как не проросшие зубы дракона, пошли орды упрощенных генеральских сознаний.
   Досталось гуманистически частям: генерал не смог ударить в полную силу, ну да ведь там не было никакой обороны - не из винтовок же расстреливать ракеты? Все что смогли - это объявить эвакуацию, заявить, что война между людьми была почти напрасна, и выделить сколько-то старых зенитных комплексов. А Васька, где он, как он - информационный хаос ещё не рассеялся и только посылал безответные запросы.
   Но в Кении скопилось довольно много оружия, и нельзя было уничтожить его одномоментно, по мановению пусть даже самой сильной волшебной палочки. Толпившиеся вокруг войска не хотели так уж сильно подставлять головы, а расходовать ресурсы только затем, чтобы на несколько часов раньше закончить уже решенное дело, никто не хотел.
   Сложнее было с пулом. В следующую секунду после заключения договора, он, уже почти оформившийся, утратил пальму первенства на количество ресурсов. Даже при относительно не большой глубине мобилизации обычных преображенных, членам его не светило ничего, кроме судьбы умиравшего генерала. Это, разумеется, дорого бы стоило, но исход был ясен. Отсюда проистекало решительное замирение пула и его стремление мгновенно сделаться в общем мнении белым и пушистым. Этому желанию пошли навстречу, с тем единственным условием, что алгоритм примирения будет диктоваться общим советом (Этот самый общий совет - та ещё гадость, почти демократия, только по хаотично-револьверному признаку. Избирается толпа достаточно квалифицированных товарищей, постоянно обновляемая и инспектируемая. И из нее уже, частично по ротации, частично по генератору случайных чисел, назначаются личности в сам совет. Вся система просвечена со всех сторон, как рентгеном.). Уж больно члены пула шустростью отличались. Но в деталях договор с ними утрясли часов за двадцать: кто-то согласился на выплату повышенных налогов, кто-то добровольно отдал часть мощностей во временное пользование, у кого-то подразобрали пирамиду из ИИ.
   С симбиотами пришлось хуже всего. Чтобы превратить эти коммунальные души обратно в нормальных людей, нужны были мощности - все равно как в отдельный санузел на каждую комнату. Что-то можно было выкроить из их же ресурсов, ещё немного подбросили моноцентристы, но в тысячи людей пришлось пока сажать в статис, точно в такой, в каком сидела Наташа.
   Кстати, ограничения были сняты почти мгновенно, - слишком уж я долбил Охрану и Кутайцева своими требованиями.
   Что было действительно неприятно - так это списки эвакуировавшихся. Против имени Василия стоял прочерк. Лица его в трюмах, на аэродромах, даже на дорогах около аэродромов не фиксировалось. Группа Веллера легла почти в полном составе - подкрепление разобрало богатый ассортимент трупов и раненых и быстро смотало удочки. Спутники давали петрушку, катавасия на позициях гуманистических войск была фантастическая.
   Я пока не ставил Ольгу в известность - успеется. Человечность по прежнему лежала, почти что заархивированная и вся богатейшая гамма чувств, что я мог испытывать по этому поводу, присутствовала во мне лишь потенциально - позже наверняка проиграю обстановку, как пластинку, чтобы человек смог почувствовать все, но сейчас ясно было другое. Потеря родственника, пусть даже не преображенного, уже после кризиса - плоха для репутации, карьеры и прочего и прочего. В европейских сегментах сети полегчало, у института и меня появились относительно свободные ресурсы. Попытался пробиться и ничего пока не получилось. Но вот генеральскую оборону начали ломать. Часть информации с тех военных дур, что никогда от вирусов и не тряслись, сразу ушла в прямой эфир. Василий нашелся почти сразу - бредущий по дороге. Вокруг начинался хаос борьбы наномеханизмов, с аэродрома стартовала последняя машина, а через несколько часов там должна была пройти окончательная зачистка местности.
   Я скопировал часть личности и дал на поиски лакуны, прохода - чего угодно, что можно было бы взять в оборот. Только через несколько часов, когда основные действия закончились, отыскался механизм с почти чистой памятью. Слишком маленькой, чтобы переселиться туда целиком, потому пришлось держать с ним связь.
   И только рассказал я Ольге, где сынок наш ныне обретается, только показал его фото, как выдали ещё одну тревогу - зачистка биосферы почти над всей Кенией. Отчасти из-за сведений о белковых процессорах, что могли наподобие страусиных яиц усеивать немалые площади, отчасти из-за желания четко показать людям - человеческие войска тут не при чем. Василия удалось законопатить в подходящей выработке, но ещё один скандал был обеспечен.
   Кризис ушел, прогремел над головой, и я начал медленно распаковывать человечность. Рефлексирующий кусочек сознания ожил, налился мыслями, оброс чувствами. Ах, какое блаженство я испытал от этого: все ведь кончилось, опасности позади, можно спокойно наслаждаться ощущениями. Весь их спектр, от триумфа и любви ко всему миру, до ужаса и дикого чувства вины за опасности и неудобства, что пережили родные. Все это надо было классифицировать, размещать по каталогу причин и выстраивать в единую систему.
   Разговор с Наташей что состоялся после этого, не был выяснением отношений. Мы будто вернулись в прошлое - теперь ее страсть к власти над миром не была такой уж опасной. Это было обычное хобби, какие есть у каждого и не требовало оно решительного, немедленного изменения образа жизни. К тому же, она так хорошо научилась его маскировать, прятать за чисто человеческими желаниями и страстями, что в обычном общении это не проявлялось совершенно.
   Началась новая эпоха, вот только от старой осталось такое количество незакрытых вопрос, что разбираться с этим придется довольно долго.
  

Глава 20. Студия.

4 августа 2029г.

   - Можно ли не испачкаться о сплетню?
  -- Рассказывай ее глухому - и твоя репутация не пострадает.

Циничный совет.

   Протоген любил перед самой остановкой поезда проталкиваться ближе к выходу из вагона. Так он выхватывал у судьбы несколько секунд времени. Двери только открывались, вся толпа только вываливалась на перрон, а он уже как пузырек пены на вершине волны, быстрым и легким шагом несся к эскалатору.
   Сегодня он в первый раз вышел на этой станции. Он принят на работу. Новостное агентство "Арвид". Протоген втискивался на это рабочее место третий месяц. Натуральное человеческое состояние его разума было худшим из возможных рекомендательных факторов, но юридические лица брать людей на работу обязаны. Пришло время и его имя попало в список принятых.
   Эскалатор, другой, третий. Бегущая дорожка. Прозрачные широкие двери, не закрывающиеся от редкого ручейка людей. Грязно-кровавый гранитный пол вестибюля, голого и пустого.
  -- Протоген Агафоникс? - голос аккуратно коснулся его ушей.
  -- Да.
  -- Следуйте за указателем, - его брали в оборот.
   На полу перед его ногами объявилась синяя точка, мигнула, стала ярче и дернулась вперед. Когда пол стал зеленым, она превратилась в желтую, потом в белую. Лифт проглотил и выплюнул Протогена на странную площадку - неправильной формы пятно паркета окруженное только десятком запертых дверей. Пятно исчезло. Две секунды ожидания и дальняя дверь, металлическая, крашенная под дерево, выдвинулась вперед на штырях. Из щели высунулась голова.
  -- Новенький? Проходи.
   Голова спряталась, и он протиснулся за ней. Внутри обнаружилась странная комната: таких же неправильных пропорций, как и коридор, относительно прилично обставленная, она встречала посетителей подвешенными к потолку предметами. Тахта, столик, лампа, стулья - все помещались на тонких прозрачных нитях сантиметрах в десяти над полом. Комната больше напоминала аквариум: все мелкие предметы, от карандашей и ручек, до проводов и розеток, имели прозрачную блестящую лонжу. Ковра не было, и низ стен тоже отсутствовал. Протоген оглянулся в поисках звавшего.
  -- Есть кто живой?
  -- А ты молодец. Уложился в тест, - хозяин помещения лежал на диване.
  -- ?
  -- Человека ищешь, а не предметы рассматриваешь. Прыгай вон в то кресло. Побыстрей, сейчас тут колонна пройдет. Кстати, меня зовут Стахий.
   Протоген сел. Поднял ноги. И услышал шорох. Ещё через секунду по полу неслась толпа небольших, серых, походивших на скорпионов и тараканов одновременно, устройств.
  -- Понимаешь, комната халявная, на птичьих правах тут существуем. Выбили разрешение у Зенона, только с условием не мешать технике, - пока Стахий говорил, толпа роботов пронеслась и шум почти стих, - Они не тупые, но при случае палец оторвать могут. Так что всегда будь готов.
  -- А настилы нельзя поставить?
  -- Нельзя. Пожарные программы не велят. Ну ладно, отвлеклись мы. Ныне вступаешь ты во владение своим рабочим местом. Этим то есть.
  -- Все мое? - Протоген опасливо, предвидя ещё подвохи, смотрел на Стахия.
  -- Абсолютно. Даже пиво в холодильнике оставляю - все равно пирейское не люблю. Только в бухгалтерию зайдешь, там тебе оформят.
  -- А мои обязанности?
  -- О, это проблема. Тебе их подберет Асинкрит, - Стахий явно наслаждался моментом.
   Протоген на секунду замер, сосредоточенно смотря на дисплей и клавиатуру, болтавшиеся чуть сбоку от кресла.
  -- Давай уточним. Я получаю данную комнату со всем оборудованием в полное распоряжение. Что с этим делать, мне разъяснит Асинкрит Полидис. Кто такой? Преображенный?
  -- Именно, точно так.
  -- А, что вокруг все такие?
  -- Нет, я человек, - Стахий встал.
  -- Так ты на побегушках? - Протоген тоже выбрался из кресла.
  -- Нет. Я главный менеджер по вновь прибывшим кадрам. Человеческим. И кстати, не засиживайся, а то выгонят.
  -- Но где мне искать Асинкрита? Инструктаж и прочее? - он кинулся вслед за Стахием.
  -- Ладно, я тут покажу тебе окрестности. Но завтра уже будешь крутиться сам. Без меня, - Стахий пнул дверь и та лениво, тяжело откатилась, будто на блоках висели не гантели, я грузы от штанги.
   Протоген, четко выдерживая дистанцию в полтора шага, чтобы этот Вергилий не скрылся впотьмах, последовал за ним.
  -- Это - первый человеческий муравейник в здании, - Стахий указывал пальцем на двери и начал в темпе продажи свежей газеты рассказывать, кто помещается за каждой из них, - Тут стукачи, часть операторов, оценщики. Тут мелкие сволочи. Здесь подставщики, бригада быстрых скандалов. Разберешься. Главное, поначалу к провокаторам из "Скрытой камеры" не суйся.
   Простым глазом было видно, что менеджер по персоналу коллег не жалует.
  -- Есть ещё парочка муравейников, но там в основном технари - перепроверяют склейки, дежурят на эфире. Дольше года никто не сидит - зацепиться не за что.
   Лифт дернул их вниз. Новый этаж имел более традиционную внешность - лучеобразно расходились коридоры, в конце которых виднелись окна. Вокруг сновали люди.
  -- Сюда.
   Они прошли в крайний левый коридор. ещё одни двери, деревянные и высокие. Приемная. Секретарша, симпатичная, на первый взгляд, чернявая девчонка, одним глазом смотрела на куб голограммы, другим на дисплей, а две руки бегали каждая по своей клавиатуре.
  -- У себя? - задал Стахий интернациональный вопрос.
   Та ничего не ответила, погруженная в работу. Стахий сделал вид, что она кивнула, и приоткрыл двери в кабинет. Из-за вторых дверей, этого непременного начальственного атрибута, шли более чем характерные стоны и скрипы. Стахий захлопнул створку и чертыхнулся.
  -- Подождем.
   Протоген сделал вид, что его это не касается, но любопытство на его физиономии все же читалось.
  -- Начальничек твой раньше, до преображения, бисексуалом был. А как в бункеры ушел: сепарировался - два тела завел, теперь играет за обе команды по всем правилам. Эпатаж любит.
   Секретарша на комментарии в адрес шефа никак не реагировала - исполняла свой танец на двух клавиатурах. Стахий вызвал на свободную панель план здания и начал растолковывать новичку, где что находится. Когда они дошли до девятого этажа, стук клавиш прекратился, а два черных глаза сфокусировались на новичке.
  -- Господин Протоген Свиридис, вас просят пройти для получения инструкций.
  -- Ну бывай, - Стахий хлопнул его по плечу, - А я пошел вышибать того лентяя из архива. Совсем сволочь, ленты протер, - он, насвистывая, открыл ногой двери.
   Протоген ещё раз посмотрел на секретаршу, она кивнула, развела глаза по дисплеям. Он толкнул дверь. Против ожидания ничего такого в кабинете не обнаружилось. Обычное офисное кубическое пространство. Большие окна, треугольный стол, за двумя сторонами которого сидели мужчина и женщина.
  -- Доброе утро, господин Протоген Свиридис, садитесь, - мужчина гостеприимно улыбнулся и указал на стул.
  -- Доброе утро, господин Полидис, - тот решил не акцентировать имя начальства, чуть наклонил голову пространству между парой и сел.
  -- Господин Свиридис, вы ведь окончили курсы в Афинской академии средств коммуникаций? - женщина слева говорила мягко, явно стараясь быть деликатной, в постановке риторических вопросов, - Вероятно, вас интересуют ваши обязанности?
  -- Да.
  -- Вы должны будете оценивать совершенство образов агитации. Вам известно, что у нас многослойное воздействие на сознание, - мужчина перехватил инициативу.
  -- Да.
  -- Мы вещаем как для людей, так и для преображенных. Желательно, чтобы вы могли оценивать и человеческие моменты сложных сообщений. От вас требуется указать: все ли понятно, нет ли искусственности, ненатуральности. Ответы должны быть четкими. Обязательно быстрыми и аргументированными. Вы должны в рабочее время присутствовать в монтажном пространстве. Входить в сеть можно только с территории офиса. Сегодня с трех часов у вас первая двухчасовая смена. Завтра - полный рабочий день, - ее мягкость все больше казалась иллюзорной.
  -- Поздравляю, - мужчина вздернул брови, давая понять, что аудиенция завершилась.
   Протоген откланялся.
  -- Ваши инструкции в одноименном файле, - в приемной над головой секретарши вспыхнуло третье голографическое окно и там высветилось меню.
   Протоген запомнил, кивнул и вычистился из начальственных чертогов.
   До трех часов надо было много успеть. Вернулся в свою комнату, не торопясь осмотрел все ее устройство и содержимое, попутно проверяя на предмет возможных подлянок. Потолок оказался решеткой, на совесть сплетенной из арматурных прутьев. От нее шли штыри куда-то вверх, в темноту и переплетение проводов. Лески заканчивались простыми узлами. На стене, справа от входа, его предшественник прилепил расписание набегов тараканоподобных механизмов. Бумажка была старая, много раз переправленная самыми разными карандашами, ручками и фломастерами, потому Протоген счел ее настоящей. В холодильнике, на подвеску которого ушли три десятка нитей, имелось не только пиво, но и сэндвичи, недоеденные пончики и непонятного происхождения кусок мяса на тарелке. Большой контейнер для мусора, куда ушло все это добро, обнаружился только в туалете, за самой дальней дверью. Самым крупным предметом обстановки был шкаф со стеклянными дверьми, практически пустой. Раньше тут явно был бумажный архив.
   Уборку пришлось прервать, подскочив на диван и переждав поток механизмов. Протогена стало все сильней занимать, куда и зачем они шастают.
   Имитационной сферы в чистом виде не имелось - она была просто не нужна человеческому специалисту по гуманоидным кадрам. Ему хватало и очков, болтавшихся в пространстве рядом с дисплеем. Единственное, что порадовало - компьютер был новый, с почти чистой памятью и не заляпанной жиром клавиатурой. Протоген попытался представить, почему Стахий занимался его подвешиванием, и все что мог придумать - тому сообщили о переезде в самую последнюю секунду, уже после выдачи новой машины.
   Инструкции, одиноко болтавшиеся в пустом дереве каталога, впечатляли. Как его вообще приняли с такими требованиями и его знаниями - ещё одна загадка. Если с аппаратурой и программами он ещё мог обращаться, то как быть с условием всеобщей осведомленности - от новичка на должности требовалось знать подноготную всех современны мировых кризисов.
   Там же обнаружилась форма бланка запроса на получение имитационной сферы. К сфере прилагались потолочные крепления. Дела с бухгалтерией уладились в десять секунд - людей там не было. К полудню официальные обязанности его работы стали приблизительно ясны. Протоген пошарил в доступных файлах рабочего сайта, заказал доставку малого обеденного набора и пошел разведывать права.
   Соседняя дверь открылась в покосившийся, извилистый коридор. Тот вывел гостя в комнату, уставленную аппаратурой так плотно, что колонки, синтезаторы, блоки трансформаторов и прочей электронной гадости упирались в потолок.
  -- Смотреть на меня! - вызверившейся голос давал инструкции, - Микрофон человеку в лицо надо совать быстро, решительно. Клиент на секунду должен поверить, что в него всаживают нож! Внезапность и напор - только этим можно добиться расслабления. Страх заставит его дрогнуть! И тут главное не прекращать давления!!
   Здесь явно накачивали папарацци.
  -- Давление должно становиться вербальным. Не надо переходить рамок закона.
   Вынырнув из лабиринтов техники, он увидел мизансцену. Пяток великовозрастных студентов, лет тридцати, слушали лекцию специалиста, слегка порушенного жизнью, высокого и седого человека. Протоген пристроился в уголке и дослушал вместе с ними описание приемов быстрого взятия интервью.
  -- Новый коллега? - спец наверняка прочел что-то в своих очках, да и не ходили здесь чужие.
  -- Именно. Мне бы пообтереться, - Протоген предъявил магарыч и упаковку жареных осьминогов в оливковом масле.
  -- В закуток проходи.
   Обычная технологическая нора, где из панельных стен торчат провода, а над столом в стенке шевелится непременная голография. Там расселись.
  -- Подробностей узнать желаешь? - спец упрятал бутылку в шкафчик с надписью "Не принимать в рабочее время!", достал оттуда же банку сока и тарелки, - Тебе конфиденциальных или каких?
  -- Мне таких, чтоб идиотом не выглядеть.
  -- Организуем... Ты у нас дегустатор? Будешь рекомендации выдавать - дымятся мозги от такого внушения или нет?
  -- Предшественники у меня имелись? - Протоген решил задавать самые нужные вопросы.
  -- Был тут один. Как Гонка кончилась, так до прошлой недели и кантачил. Жил в маленькой каморке, скворечнике над лестницей. Да... Но у него то в итоге крыша и поехала.
  -- Прямо в дурку забрали?
  -- Нет. Просто уволили. Домой отпустили. Да внешне он нормальный был, анекдоты травил - пресс накачивать можно... Но выучил почти все аллюзии, трюки и выверты, которыми пользуются Полидис при воздействии на людей.
  -- Стал опасен?
  -- При чем тут это? Нет. Просто, какой он после этого дегустатор? Ни свежего взгляда, ни человеческой наивности. Он все знает, расшифровывает ощущения. Вроде как хорошо - лучшие советы давать будет? Опять нет, советы они себе и сами дать могут.
  -- Я знаю, что мы тут для роскоши и комфорта, не дурак.
  -- Ничего ты не знаешь. Вот скажи, собаку ты держал? А для чего? Охрана лучше у домовых; тапочки и то они быстрей приносят. Машину с преданными глазами и натянутой шкурой не надо выгуливать по утрам, блохи у нее не заведутся. Живая блохастая тварь вообще тебе не нужна. Но ты держал.
  -- Мне, - Протоген хотел назвать кличку собаки, но передумал, - овчарку родители подарили, больше для воспитания, для ответственности. При чем тут преображенные?
  -- Мы для них точно такие же собаки. Только болонки. Карликовые твари, которых престижно держать дома. Польза от нас больше эээ... декоративная. Усек? То-то.
  -- Кстати, на счет роскоши. Та каморка над лестницей?
  -- Неее... Забудь. На нее столько охотников было, не представляешь. Козырное место - все входящие, как на ладони, а тебя никто не видит.
  -- Не понимаю. Стахий вроде как к вершинам приближен? Так почему мне его место досталось?
   Спец не ответил только потому, что прожевывал особо вкусный кусочек.
  -- Да какой он эээ... приближенный? Мы его за человека не считаем. Что у них трется - плюнь. Там каждый может тереться. Работать он не умеет, с людьми не ладит. Держат за легавую стойку - готов со всеми грызться по любому поводу. Ты для чего вообще к нам пришел, на преображение скопить?
  -- К тому времени, как оно мне понадобится, уже по социалке всем будут давать.
  -- Значит, на красивую жизнь хочешь заработать?
  -- Вроде того. Лучше скажи, как с ними общаться. Что они терпят?
  -- А... Тебя этот живоглот провел по злачным местам? Ха-ха. Тут относительно спокойно - слишком уж мы на виду. Честно говори свое мнение, исправно отрабатывай смену и забудешь о всех проблемах. Главное, не учись слишком быстро - никому не нравится овчарка, которая может стукнуть на своего хозяина.
   Они доели осьминогов и разговор кончился. Время поджимало.
   У себя Протоген плюхнулся в кресло. Дисплей слева подсказа, что имитационную сферу ему установят завтра. Надел очки.
   Перед входом он остановился, посмотрел на бесконечный поток сведений, ту мутную и грязную лавину информации, в которую надо было нырять, увидел часть ее закономерностей, структур. Глубоко вздохнул и провалился в данные.
  -- Где может скрываться бывший кенийский диктатор? Наиболее вероятное положение - мадагаскарские серверы, английский андеграунд. Вероятность приема его индусами - меньше на восемнадцать процентов, - монотонно-бодрый голос вещал, а текст сопровождения плыл перед глазами на фоне карты планеты, утыканной звездочками и процентами, - Кто охотится за ним? Команд ИИ европейских институтов, отделение АНБ по связям с общественностью и пятая всекитайская антихакерская бригада. Шансы поимки в течении суток...
  -- Линия построения фактов - слишком прямолинейна. Я чувствую, как меня агитирую за его поимку. Задний план - несогласован по цветовой гамме.
   По правде говоря, простому уровню чистого фактического материала и не должно иметь в себе полной гармонии. Прямолинейность набора фактов была продуктом стечения обстоятельств, а не злого умысла. Но Протоген уже перешел в другой сектор потока.
  -- Вы представляете всю трагедийную мощь этой личности? Это титан, воплощающий в себе единение государства с народом, а теперь он гоним, травим и презираем, если вообще ещё жив, - оратор, явившийся перед глазами Протогена, вещал до жути проникновенным голосом, он напоминал сирену, так хотелось бросить все и пойти за ним: ставить памятник кенийцу.
  -- Огонь памяти о нем никогда не оставит сознания людей, он превратился в ещё один архетип, в вечный символ единовластия, у подножья которого всегда будут свежие цветы несбывшихся надежд.
  -- Это чистые эмоции? - было и так ясно, но Протогена почти оглушило, - Зачем так сильно? Слишком быстро приходит ощущение, что вам не выпутаться из судов. Все родичи каждого сумасшедшего начнут подавать иски.
   Но это было только начало потока: голые факты и эмоции на маленькой плотности информации. Крайности, что почти не пользуются спросом - для одних слишком скучны и методичны, для других утомительно нервирующие. Преображенные на такие низкие уровни вообще не заглядывали. Движение зрачка, подкрепленное почти автоматическим шевелением пальцев, и он поднялся.
  -- Сеть успокаивается. За последние три дня зафиксировано на двадцать два процента меньше столкновений между преображенными или событий, определяемых таковыми с высокой вероятностью. Замечено в одну и четыре десятых раза меньше напрямую необъяснимых флюктуаций. Что следует из этого? Несомненно, кризис разрешен. Кривая роста производства пошла вверх. Есть повод для умеренного оптимизма и осторожных прагматических вложений. Можем ли мы предположить, что договор об ограничении индивидуальных вычислительных мощностей будет заключен в ближайшее время? Другими причинами объяснить подобный оптимизм затруднительно.
   Здесь уже имелись эмоции, суховатые, подчеркнуто нейтральные. Как будто джентльмен, затянутый во фрак и удушливый галстук безразличным голосом выражал свое мнение о погоде.
  -- Почему графика черно-белая? - удивился Протоген, - Это привлекает внимание, согласен, но дизайн слишком суховатый. На мой вкус надо добавить легкой расплывчатости, дымчатости. Это должен быть рисунок пером, строгий и аккуратный, но человеческий. А эта штамповка убивает все на свете.
   В ответ чередой вспыхнули буквы: "Где ваш диплом художника? Год в кружке рисования - не аргумент".
  -- А построение эмоционально-информационного каркаса не идеально. Нет полной волновой очередности комментариев и фактов, а только она может эффективно воздействовать на подсознание, - он знал, что не прав, и строгую очередность уже ощущают почти все зрители, но Протоген почти дословно цитировал учебник по манипуляции сознанием. Он повторял тот самый ответ, что принес ему высшую оценку на экзамене.
   Ответа не последовало. Протоген счел тест пройденным.
  -- Казалось бы, весь конфликт прошел в сельской или почти сельской местности. Редкие деревни из глинобитных хижин, щитовых домиков и панельных построек. Люди ушли, а хаос прошел по пустым местам, - лунно-марсианский ландшафт несся мимо Протогена, - Но приглядимся внимательней! Города Кении практически разрушены. И дело здесь не в сорванных крышах, упавших стенах и проломленных перекрытиях - таких последствий там относительно немного. Рухнула инфраструктура.
  -- Представьте, что здоровому молодому человеку отключают сердце. Оно просто останавливается. И что дальше? Он полон сил, готов поднять любую гирю, пробежать стометровку за десять секунд, а он падает на землю и начинает вульгарно разлагаться, - весьма убедительная картинка бессильно хватавшегося за левый бок атлета, - Нет больше человека. А почему? Прервался процесс.
  -- Так сейчас и в Найроби или Момбасе, - картинка показывала улицы перегороженные машинами, заваленные мусором и мертвыми домашними животными.
  -- Тысячи людей знали только свои узкие участки работы. Не ведали адресов друг друга, не понимали устройства машин, на которых ездили всю жизнь, - изображение водителя автобуса, тщетно пытающего завести раздолбанную колымагу ( - Неплох контраст его черного морщинистого черепа с застиранной желтой занавеской.).
  -- Теперь единственной продуктивной технологией есть воровство. Только ради отнятия у ближнего работает человеческая мысль, - со второго этажа не слишком опрятного здания некий хитроумец гарпуном угодил в рюкзак прохожего, и прежде, чем тот успел опомниться, веревка дернулась внутрь, одна лямка лопнула, а из второй плечо выскользнуло само собой.
  -- Содружество людей тоже направлено только разрушению, - банда врывается в подъезд, другая захватывает автобус и выкидывает из окошек почти голых пассажиров (мне неприятна рвота той женщины в кадре. Если есть съемки со спины, будет отлично).
  -- Почему мы до сих пор не восстановили положение? Мы не можем, человечество бессильно или это будут слишком большие затраты? Ни в коем случае. Достаточно посмотреть на рудники: земля рожает серебро и цинк для преображенных так же исправно, как и раньше, - показались внутренности рудника, - Нефть исправно становится бензином и дизельным топливом. Какие выводы напрашиваются из этого?
  -- Плохие выводы, - вздохнул Протоген, - Очевидно, это манипуляция сознанием: людей под видом вялой гуманистической ругани предупреждают. Это внушение, чтобы под один знаменатель больше не строились.
   Как флейтист, перебираясь от одних отверстий к другим, все выше поднимается по гамме, так и дегустатор информации, перешел на следующий уровень.
  -- Был ли негласный договор между сторонами? Правдивы ли слухи о подписании некоего секретного пакта? - слова сопровождались абстрактно-символическим графиком, - Будет ли мир, указывает ли падение уровня противостояния между группировками на решение проблемы? Некоторые скажут, что проблема решена "по факту" и нам не надо углубляться в нее, но попробуем сделать выводы. Были ли негласные всемирные договоры до этого? Вероятно. Заключало их, впрочем, ограниченное число субъектов, - на заднем плане возникли метаморфозы - несколько ртутных шариков слиплись или слились краями, образовав небольшую конструкцию, наподобие кристаллической решетки.
  -- Цвет метаморфа, - прошелестели губы Протогена, - не такой металлический, больше каменистой фактуры. Профили тех людей за столом слишком размытые - непонятно, есть ли у них бороды или нет.
  -- Теперь, очевидно, договор был заключен между квалифицированным большинство преображенных. Какие выводы можно сделать из этого? Появился ли у них единый орган управления, некий совет по делам нарушителей конвенции? Если да, то которые из них вошли в него? - видение распухшего нейрона, громадного нервного узла со множеством отростков, серовато-коричневого сгустка пульпы, - И чем такой орган отличается от мирового правительства?
  -- Цветовая гамма нервного узла слишком зловеща, лучше на пару тонов светлее.
  -- Мы сможем узнать это, - продолжил рассудительный голос, - по формам развития техники. Появление моноцентристов должно остановиться или, во всяком случае, серьезно замедлиться. Увеличится выработка товаров и создание программ, направленных на торговлю и обмен между преображенными. Например, виртуальные биржи. Моноцентристы, даже будь их тысяча личностей на всю планету, в такой вещи, как биржа, не заинтересованы. Она им не нужна - с их уровнем коммуникации всегда можно договориться без всяких торгов. Другое дело, когда десятки тысяч индивидуумов, пытаются одновременно заключить сделки. Здесь уже необходим механизм обезличивания, возможно получение средневзвешенной цены.
   Картинка отразила некий цифровой хаос, в котором, однако, после секундного наблюдения можно было узнать котировки акций, ставки фьючерсов и сводки форвардных контрактов.
  -- А деятельность бирж в последние несколько суток проявляет неуклонную тенденцию к активизации.
  -- Здесь хорошо, только заумно слишком, - Протоген почувствовал себя слегка оглушенным, как от хорошего заводного клипа. Но азарт ещё не покинул его, он решил слазить на высокие уровни сложности, где черпали информацию преображенные.
   Движение пальцев в воздухе, шевеление губ, отдающих команду. Падение в гипертекст.
  -- Активность элемента 13 в соединении с восьмой константой даст погашение стохастических колебаний в Иранском сегменте. Уточнение. Опровержение. Атропическое содержание программ "WETRA" по отношению к тому мелкому, невыразимо подлому подразряду МНС все-таки недопустимо, - его уши напряглись, глаза прищурились, разум был готов выпустить мысли, как кошка когти. И все равно он опаздывал.
   Так бывает, когда плохо знающий чужой язык человек, слушает скороговорку репортеров, говорящих именно на нем: слова исправно переводятся, складываются в предложения, но с секундной задержкой, потребной для ворошения памяти. А репортер говорит дальше, говорит без умолку, и когда слушатель понял первое предложение, ему в уши несется третье. Половина информации проходит мимо. Да и преображенные почти не пользовались звуками для переговоров. Зачем? В акустику, в эти безумно длинные, медленные волны, много информации не всунешь. По экрану полз гипертекст без конца и края - безумное переплетение отрывков текста, картинок, графиков и ссылок, крепившихся к каждому слову и символу.
   Протоген прибалдел.
  -- Мелькание, мелькание... - резкий вздох, - Лучше спуститься.
   Замедлилась пляска образов, картинка почти остановилась. Но статика была неинтересна, как мертва фотография, плохо отражающая движение - человек кажется неестественно стоящим на одной ноге. А выковыривать все эти бесконечные ссылки, рассматривать аллюзии, что вели к новым ссылкам и новым аллюзиям, у Протогена не было никакого желания.
   Новые темы. Спорт, к примеру. Это безопасно.
  -- Ну куда, куда бежал Грубер? Он ведь не ослеп, не оглох, не потерял ориентировку. Ему кричали, - картинка предъявила футболиста, отчаянно пытающегося зайти во фланг штанге и теряющего из-за этого мяч, - Вот ему кричит Крузайро(искаженная физиономия португальца), вот его зрачки фиксируют ворота(глаза Грубера, его взгляд на долю секунды останавливается). Так куда же он шел? Куда пасовал? Я подам апелляцию на его прием в клуб.
  -- Выглядит неплохо. Стависски, конечно, критик знатный, дело знает, но тут почти все - не его заслуга, - комментировать подобные опусы было одним удовольствием, - Он слишком подделывается под самые выгодные кадры, слишком подмазывает к ним интонации. От этого страдает анализ.
   Он прошелся ещё по парочке второстепенных событий, заглянул в научный отдел и выразил зрительское недоверие новому изобретению преображенных - жидкие процессоры вещь прекрасная, но люди в подобное никогда переселяться не захотят. Придется сначала переселять их в консервативные, нормальные убежища, а уж потом преображенные согласятся сменить вместилище духа.
   Решил ещё раз пройтись по дикому полю политической аналитики. Нырнул в мелкие, почти ничего не значащие детали, прошел пару уровней и остановился у редакторского отдела. Скороговорку мнений надо было дополнять восприятием видео, но люди ещё принимали участие в голосованиях, пусть только совещательным голом, и Протоген понимал почти все.
  -- Гуманист, - ссылка на биографию, мелькание фотографии, - смог выбраться из самой линии фронта. Живой, после эвакуации прибыл домой. Почему до сих пор не раскручено?
   Фразы переплетались, как ленты асфальта на автомобильной развязке и у Протогена не хватало скорости определять их авторов.
  -- Первоначальное препятствие - проверки на обоюдную провокацию. Дашь такому слово, а он всякие гадости говорить начнет.
  -- Это заняло не больше двух часов, даже с учетом очереди! А прошло сколько?
  -- Потрудитесь ознакомиться с материалом, на который ссылаетесь (ответная ссылка на графу "родители"). Доказано участие преобразившегося отца в его спасении(еще одна ссылка на файл, в окошке видны мелькающие строки программных кодов и секундные видеоролики).
  -- Он непосредственно вытаскивал его из мясорубки? Нет!!
  -- Без его советов этот молодой человек скорее всего остался бы без кожи и умер не дождавшись помощи.
  -- Он все равно подходит на роль героя, по крайней мере как образец содружества людей и машин, - на заднем плане возникает шизофреническая версия святого Иосифа с младенцем-Христом на руках. Шизофреническая потому, что Иосиф целиком состоит из проволочек, рычагов, штифтов и прочих необходимых в механике деталей - через эту мешанину проступает добрая библейская улыбка, но почему-то хочется потянуться за автогеном.
  -- Нет. Данные по состоянию его личности. Он добровольно присоединился к гуманистам. Не любит преображенных.
  -- Но что-то можно сделать, хоть как-то сварить на нем деньги?
  -- Невыгодно. Опасность провокаций, опасность неверного истолкования потребителями информации, опасность неадекватного поведения. Пока не раскручен даже среди гуманистов - нарушение дисциплины. Через несколько лет он всплывет под вывеской "неизвестные герои".
  -- Вот так и рождаются "секреты для своих", - откомментировал Протоген, - Все всё знают, но пока не завоют в полный голос, будет тишина.
  -- Ну хорошо, а вот эта девушка, - мелькание лица и данных, - Что она? Как за ее группу машины взялись, уплыла в океан на доске, подобрали через два дня.
  -- В каком виде она уплыла на этой доске? Для раскрутки необходимо ее согласие на эротический аспект съемок. Пока согласие не получено.
  -- Набивает цену?
  -- Вероятность близка к 100%, - раскладка приоритетов личности упомянутой девушки в виде круговой диаграммы. Надписи мелькают так быстро, что их не прочесть.
   Протоген пошел дальше. Он был в детективных сериалах и кривил губы при виде плохо смазанных пистолетов. Заглянул в семейные викторины и отгадал десяток простых загадок - сделал замечание, что грани у игральных кубиков слишком острые.
   Когда кончились первые его рабочие два часа, и очки упали с глаз, он почувствовал то привычное моральное истощение, что ждало его после большой дегустации. Чуть ныла голова, давило виски, но не это было главным - он смотрел на мир глазами оценщика, мгновенно подмечая недостатки изящности в тенях на полу и узлах лески на потолке.
   Протоген потряс головой, выпрыгнул из кресла. Надо чуть развеяться - вливаться в коллектив он будет после первой зарплаты, а сейчас, что делать сейчас. Надо идти на площадку - сейчас там играет обычная компания. Часик на месте левого крайнего, и он вернется к кондиции. Да и можно будет застать ее, поговорить.
  

Глава 21. Возвращение домой.

5вгуста 2029г.

   Крошка сын к отцу пришел
   И спросила кроха.
   Что такое хорошо,
   А что такое плохо?
   В. Маяковский. Одноименное стихотворение.
   Налево пойдешь - коня потеряешь, направо пойдешь, сам пропадешь, а прямо...
   На камне написано. Русская былина.
   Обычный коттедж под красной крышей, каких много в этом поселке. Укрытый зеленью, с приятной глазу архитектурой и заботливо ухоженным ландшафтом вокруг. Перед самой дверью остановился худощавый подросток, мальчишеская костлявость которого выпирала из-под милитаристского костюмчика. Он позвонил в дверь и, недовольно оторвав руку от звонка, спрятал ее в карман. Прошло столько времени, сколько надо обычному человеку, чтобы спуститься со второго этажа - дверь открылась. Мужчина, очень похожий на мальчика, весь какой-то коричневый, и по возрасту зачисленный посторонним наблюдателем в его старшие братья, встал на пороге.
  -- А, Васька. Пришел. Заходи, - он уступает гостю дорогу и придерживает дверь.
  -- Привет, пап, - сын в нерешительности, придерживаться хамоватой позы или нет, но все же пожимает протянутую отцом руку.
   Шагом со следами долгой муштры, Василий проходит внутрь. Губы его, впрочем, остаются поджатыми - та естественность, которую он долго хотел увидеть в отце, обернулась проволочками и потерей жара, что сын так тщательно разжигал в себе для разговора. Пока дойдешь до живого лица - задор перестанет чесать кулаки.
  -- Будем в гостиной. Она на процедурах, так что день для комфортного разговора у тебя имеется.
   Там их ждет потухший камин, стол под скромной дневной скатертью и матово-бледный экран телевизора. Лакей с четырьмя руками и енотовидной физиономией сегодня не появится, никакая мелкая механическая тварь не перебегала от угла к углу, наводя лоск. Вся еда и соки лежат до поры на подносе с резной деревянной, набитой с краю, крышкой. Гостиная поджалась и насторожилась, ничто в ней не должно мешать беседе - серы оттенки её теней, не блестят золотом корешки книг, оружейные лезвия на стенах спрятаны в ножны. Тишина и не сможет разгуляться здесь эхо.
  -- Что будет дальше? - паренек, ещё не сев в указанное кресло, попытался атаковать, начать спор.
  -- С кем, Василий? - отец расположился на одном из стульев, закинув ногу на ногу и быстро рисуя что-то карандашом в блокноте.
  -- Со мной, - он все же опустился в кресло, - Как ты ещё будешь перекраивать меня?
  -- Ты этого хочешь?
  -- Нет, конечно.
  -- Ну так я и не буду.
  -- Врешь! - но прежде чем сын успел раскричаться, отец что-то делает, какой-то хитрый машинный фокус, и быстро, тихо, уверенно говорит онемевшему пареньку.
  -- Я мало вмешивался в твою судьбу после преображения. Тебя формировали два фактора. Либо уже готовые обстоятельства, над которыми я был не властен, вроде развода, и твоего желания идти к гуманистам. Либо те случайности, что независимы от меня и сейчас. Если хочешь, я могу тебе показать полный список воздействий за прошлый год, - Павел Иванович вырвал из блокнота листок и положил его на стол рисунком вниз. Стал черкать следующий листик.
  -- Я имею в виду не количество, качество. Один твой намек как, как... - Василий потирал горло, а его воскресший голос наполнился терпением, тоже заготовленным впрок, накопленным ночными размышлениями.
  -- Правильно. Качество влияет сильно. Я не давал тебе опускаться - превратиться в рядового гуманиста-мордоворота, они стали тебе скучны; в двоечника, щеголяющего своим отцом; в обывателя, что не желает интересоваться внешним миром, ты таких презираешь. Тыкал носом в грязь, ставил проблемы. Ничего вешнего, своего собственного, я в тебя не закладывал. Только скармливал данные.
  -- А подарки?
   Отец чуть хитровато прищурился.
  -- Может быть, у тебя способности какие по моей милости прорезались? Телепатом стал или кольцом всевластья разжился? Ты с трудом смог справиться с одним единственным человеком, за горло которого я дал тебе подержаться. Возможность управлять чужой жизнью-смертью - вот единственно значимый мой подарок. Жесткость твою испытывал. Но уверю тебя, придумывай ты план побега самостоятельно - либо свиснул бы его документы, либо стащил у матери снотворное.
   Из коридора донеслись звуки барабанной дроби. Пятясь и отстреливаясь, в комнату вбежали несколько солдатиков в камзолах семнадцатого века. Некоторые из них опирались на мушкеты, кого-то помогали нести товарищи. Детский неуверенный голосок из коридора отдавал команды.
  -- С братом поговорить не хочешь?
  -- Позже.
   Павел Иванович не по-прежнему рисовал в блокнотике, и выстрелы стали реже, детский голосок сбился и закричал "Отступаем".
  -- А книги? Сколько их было. А подслушивания? Кто сделал меня перспективным гуманистом? - язвительность прорезалась в обертонах его голоса.
  -- В книгах я не изменил ни одной буквы. Может быть, они тенденциозны, наглы или упрямы? Нет. У тебя всегда было выражение другой точки зрения. Вспомни: когда тебе подсунули "1984-й", кто дал "4510 по Фаренгейту"? Открыл на многое глаза - в этом я уже признался. Изредка переводил стрелки на развилках твоей жизни. Подслушивания и подсматривания были, и будут всегда, пока ты не станешь достаточно силен, чтобы уйти от них. Это мой договор с матерью. Представь, что это такая невидимая лонжа, страховочная веревка.
  -- Перспективный гуманист? - отец тоже добавил презрения в голос, но особенного. Оно было не к сыну, а к самому названию, к ярлыку, - Тобой бы всё равно занялись. Из-за меня. Ты достаточно изучал историю, чтобы понять -кадров с такими интересными родственниками не бросают. Их держат. Но слышишь? - карандаш на секунду оторвался от листка и уставил грифель на гостя, - Лоботомии я тебе не делал, личность не конструировал. Когда преобразишься, сам все поймешь.
  -- И что в результате?
  -- А сам не понимаешь? Ты во всем похож на геймера, однако же не геймер.
  -- Многообещающий гуманист, который разлюбил военные игры, - брови Василия печально выгнулись домиком.
  -- Посмотри на это по-другому - отличный разведчик. Все уверены в твоих идеалах - а они у тебя другие. Превосходный агент влияния. И вообще - свой среди чужих. То самое настоящее дело.
   Сын сбросил туфлю, поставил пятку в кресло и теперь мог положить подбородок на колено. Он думал.
  -- Ты сделал меня одиночкой. Как я смотрю на своих друзей?
  -- Неужели на всех? Так с подозрением и смотришь? Воспринимаешь отстранено? Презираешь? Не всех. Я не отдалял их от тебя, не уродовал, не ставил эстетических блоков. Они стали чужими? Так ты почувствовал другое - все это были твои товарищи только по играм и мелким пакостям, а стоит судьбе сменить антураж, и они станут твоими врагами. Истинные друзья могут быть только от общего дела, от общей жизни - и когда ты найдешь соратников, ты вернешься в общество, - отец поднял глаза куда-то к дальнему углу и полуопустил веки, - Человек учиться играть ещё в колыбели, в этом он не отличим от животного. Годы уходят, чтобы сделать его серьезным - у меня все началось много позже. Самый лучший и надежный путь - взвалить на человека ответственность.
  -- А я ни за что ни отвечаю! - взвился сын.
  -- Я дал тебе чувство ответственности за весь мир, - отец прищелкнул карандашом по бумаге и отложил блокнот в сторону.
  -- Что? - сын подскочил и завис над креслом, как снаряд в стоп-кадре.
  -- Ха-ха-ха! Ха! - хохот отца был неотличим от настоящего, да и будь его личность человеческой, смеялся бы он точно так же, - Ты смотришь новости? Это риторический вопрос. А как ты их оцениваешь?
   Он смотрел в глаза сыну. Павел Иванович на секунду вернул ощущение всего себя, собственной точки отсчета к зрачкам своего тела, чтобы удобней было говорить правду - и всё равно видел нервную систему Василия во всех подробностях, оценивал реакции мышц, подергивание век. Поднялась устойчивость, скорость обработки информации. Рассматривал и разум. Мышление улучшилось, стало больше аналитики. Хладнокровия и сосредоточенность, внимание и расчетливая хитрость - все это стало так заметно. Василий уже переставал быть ребенком.
  -- Да, ты держишь руку на пульсе планеты, сынок. И это отличается от игры тем, что ты готов изменить весь свой маленький мирок, свое окружение - чтобы воздействовать на человечество. Смешно, что ты отвечаешь за все? В тот момент, когда ты попытался изменить себя, чтобы изменить окружающее, ты стал взрослым.
  -- Если бы я прическу сиреневой сделал, я бы тоже изменил мир. Но это игра! - сын подался вперед.
   Одна из подпрограмм, висевших на процессорах в не таком далеком отсюда бункере, отметила подборку Василием контраргументов против самого себя. Проявилось ожидаемое новое качество мышления - его надо учесть и изменить собственную аргументацию в рамках большей системы.
  -- Если бы надо было маскироваться в сиреневой листве от вражеских снайперов, то это не игра. Настоящее дело отличается от развлечения тем, что ты определяешь судьбы будущего на основании всех своих знаний о мире. Всех их целиком до последнего байта, а не футбольных правил. Ты вытягиваешь из мира его законы и определяешь свое будущее по ним, а не по броску костей. Потому власть над настоящими ценностями - всегда настоящая, в ней не должно быть пустых мест, иначе все украдут. Потому наука тогда настоящая, когда имеет в последствиях изменение мира. Потому и ты теперь настоящий: ты понимал законы мира и заставлял себя изменяться под них. А что понимал неправильно - так до конца их никто не знает.
   Василий хотел что-то сказать, но отец видел, как его доводы опровергаются им самим. Он опять сел в кресло, поджал ногу и положил голову на колено.
  -- Хорошо, так что же будет дальше?
  -- Хочешь ещё раз услышать предсказание своей судьбы? - карандаш чуть перекатился в пальцах.
   Молчаливое согласие.
  -- Ты исправно будешь ходить в свою группу. Станешь местной знаменитостью, оттенок славы за кенийскую компанию ляжет на твое имя. Ты вдумчиво подберешь себе друзей, помиришься с теми врагами, качества которых могут тебе пригодиться. Начнешь строить собственную команду. Ты завяжешь с баловством, которое не приносит хорошей репутации и будешь откалывать только полезные для карьеры шутки. Это заметят. Оценят. И скоро тебя привлекут для более важных дел, чем муштра и разбор ошибок герцога Мальборо. Серьезной войны пока не предвидится - перспективного управленца бросят в интриги и торговлю. Скорее всего, это будут отношения между общинами разных уровней прогресса - надо будет устанавливать курс обмена швейных машинок на коконы шелкопряда. Поначалу помощником, постоянно перепроверяемым замом. Ты станешь оценивать счета, искать воровство и писать черновики контрактов. Не самое легкое занятие - придется разбираться с перекупкой кадров и подкупами. Будут и предательства: как бы те отсеивал друзей, к кому-то из них подберут ключик недоброжелатели. Тяжелей всего мириться с вмешательством преображенных, оно как ветер будет сдувать карточные домики твоих замыслов, и я здесь не буду вмешиваться. Но твой долг, твое пожизненное задание я даю тебе сейчас.
   Сын прищурился.
  -- Ты будешь делать все, чтобы люди и преображенные потребляли одни и те же товары.
   Василий растеряно отвел глаза и пальцы его никак не могли найти в воздухе тот предмет, за который можно было бы хватиться. Так бывает, когда люди, оглушенные новым знанием, лихорадочно перерывают все свое прошлое, чтобы подобрать ему объяснение, тогда они забывают о своей внешности и тело повторяет свои самые привычные движения.
  -- А ты как думал - я прикажу тебе убить Лавра и занять его место? Кража знаний и убийства - цель промежуточная. Я дал тебе основную.
   Василий вскочил с места и стал мереть залу шагами. Отец вернулся к рисованию.
  -- Чего-то такого я и ожидал. Размазанного и экономического. Мне что, задавать моду на бусы из отработанных переходников? Ладно, - сын ходил по диагонали, - Это навсегда? Я имею в виду для людей?
  -- Нет, - Павел Иванович сменил стиль и карандаш перестал отрываться от бумаги, - Через много-много лет, и даже я не знаю через сколько, мы станем такими сильными и совершенными, что выпадем из единого технологического пространства с человечеством. Нам почти не нужны будут большие электростанции, бункеры и вся это сложнейшая оборона - мы сможем брать энергию отовсюду и жить везде. Мы заселим космос, приспособимся к любым средам и условиям. И тогда контроль над людьми станет не нужен. Вы не сможете повредить нам, и такой уж большой пользы из вас извлечь нельзя будет. Тогда мы отпустим вас. Люди же не вмешиваются в дела обезьян - кому какое дело, будет жить в том лесу одна стая бабуинов или другая. И тогда у вас снова появятся настоящие дела - защищать людей от случайных капризов и сумасшествий преображенных.
   Глаза сына сузились, он остановился и теперь смотрел в висок отца. Тот повернулся, встретился с ним ясным, спокойным взглядом и, казалось, что горячие, опасные искорки идущие от Василия, приближаясь к нему, теряют свой посыл и лениво разлетаются по комнате.
  -- Выходит, я буду занят отдалением этого дня?
  -- А что, те кто накапливал ядерные бомбы в арсеналах, они тоже приближали третью мировую? Или отдаляли ее? Подумай и сам найдешь ответ.
   Противостояние во взглядах распалось, сын продолжил измерение комнаты. Праведный гнев сменился работой мысли.
  -- Но я не только за этим сюда пришел.
  -- Понимаю. Спрашивай.
  -- Мама рассказывала, что ты ушел за мечтой. Она исполнилась?
  -- Да. И тебе интересна новая мечта? Боишься, не потребует ли моего очерствения, как старая?
   Василий недовольно поморщился и передернул плечами. Павел Иванович перевернул те бумажки, что лежали на столе.
  -- Видишь, это твои портреты. Не самые лучшие. Знаешь, в чем исполнение моей старой мечты? Я потратил на них ровно столько усилий, сколько нужно. Не отвлекался на них и одновременно заслонился ими от твоего нахальства в первую минуту разговора. Наслаждался процессом и прямо сейчас применяю его результаты в твоем убеждении. Ты понимаешь, что это? Почти абсолютная власть над своим разумом.
   Василий прекратил ходить и слушал очень внимательно.
  -- Новая мечта... Ее довольно трудно описать. Я - часть мира вокруг меня, одновременно его центр и мелкий камешек у дороги судьбы. Мир развивается, и я хочу идти вперед вместе с ним. Это не значит, что я хочу быть таким как все, тогда бы это была пассивная мечта. Тут двойственность положения - с одной стороны, если ты уже достиг гребня волны, то рваться вверх бессмысленно, - отец единым движением карандаша нарисовал океанскую волну и серфингиста на ней.
  -- С другой - я рвусь вперед вместе с остальными. Моя власть над окружающим миром, мои знания и могущество растут одновременно со знаниями человечества и мало в мире преображенных, что лучше меня знали мой раздел техники. Я обретаю власть над миром, лишь по необходимости подчиняя себе других. Если подумаешь, ты сам можешь назвать итог моих стараний.
   Василий схватил себя за локти, качнулся с пяток на носки.
  -- Личная вселенная?
  -- Именно.
  -- Тогда ты неотличим от тех старичков, что сидят в сферах, сочиняя себе миры для приятных выходных. Киношники, геймеры - ты проходишь по их статье, - Василий скрутил ехидно-разочарованную гримасу.
   И получил в ответ безмятежную улыбку.
  -- Проходил бы, будь мой мир бесполезен. Фантазер не купит за придуманную валюту и клочка туалетной бумаги. А если он заставит других поверить в свою выдумку, он станет или мошенником, или политиком. Я хочу иметь мир, который будет частью настоящего. Чтобы все то, что там создастся, могло работать здесь. Чтобы с его помощью можно было решать проблемы. Одновременно инструмент и продукт труда - настоящий во всех своих проявлениях.
  -- И это тоже ограниченная цель.
  -- Мир не будет заколочен досками - его будут ограничивать только остальные миры. Он не должен быть виртуальным, замкнутым на себя фантомом. Потому надо поддерживать форму и быть в науке одним из первых, только тогда он будет постоянно обретать новую глубину.
   Василий ещё немного покачался с пяток на носки.
  -- Папа, который решил стать богом. Н-да. Маловато я в этом понимаю. А по конкретней можно, - он опустился в кресло.
  -- Конкретные планы, - улыбнулся родитель, - слишком строгий секрет, чтобы доверять его таким легко просвечивающимся человеческим мозгам. Но чтоб было легче, объясню на пальцах.
   Павел Иванович вырвал листок, и быстро вымазал его карандашом.
  -- По качеству бумаги и количеству графита он ничем не отличается от твоего портрета. Представь себе художника с компьютером и рядом другого, такого же талантливого, но уже в окружении красок, холстов и кистей. Кто может нарисовать лучше? Или этот дом, из которого вымели всю электронику и заполнили внутренности равным по весу кремнием, галлием и серебром? Все тоже самое, только возможностей меньше. Чтобы добиться власти, углубить себя, надо познавать внешний мир. А чтобы непрерывно познавать его, быть впереди прогресса, необходима власть над другими личностями. Потому важно найти баланс между целью и средством, чтобы одно не заслоняло другое.
  -- Проведи я успешный заговор, стань во главе института, чтобы вытащить тебя из того самолета мне пришлось бы переворачивать небо - ведь слишком многие пришли к соглашению, как должны бала идти та война. А обсчитай я соотношение полей в генераторе случайных чисел, перехвати тот вирус, что порушил охранные программы, мне не пришлось бы и шевелить пальцем. Тебя бы не пустили на рейс.
   Надструктура личности отца отметила, как светятся глаза его тела, как загорается ответным огнем взгляд сына. Был подсчитан процент эффективности аргументов и одновременно выдано философское суждение - если маска актера идеально совпадает с его мыслями, а действия идут точно по роли, значит не имеет значения, актер это или нет.
  -- А тебя не ототрут от источника знаний? Стоит тебе раз оступиться, и как ты поднимешься на вершину?
  -- Главное мгновенно воплощать свои проекты, свои открытия. Если ты лучше других находишь им применение, и реализуешь свои идеи, то сможешь себя отстоять.
  -- А если замедлиться прогресс?
  -- Тогда многое вернется на круги своя и власть над другими личностями станет важнее знания и умений. Но этого уже не будет, можешь поверить мне на слово, - кривая ухмылка, что выдал Павел Иванович, отлично подходила к его лицу, вот только идеально она пошла бы человеку на двадцать лет старше.
   Василий задумался. Карандаш возобновил свои пробежки по бумаге.
  -- Еще вопросы можно?
  -- Сколько угодно.
  -- Зачем тебе тело? Это роскошь, наркотик? Теперь ведь полная ваша власть, можно призраками шастать.
  -- О, тело необходимо. Это инструмент настройки. Камертон, метроном и прочее, и прочее. Эквивалент для ощущения разума, построенного на чувствах. Не то, чтобы я сошел бы без тела с ума или превратился в простое уравнение, но, став призраком, я буду с трудом понимать людей.
  -- Не сможешь разговаривать?
  -- Не так. Я буду заглядывать в людские души, как и раньше. Только медленней, придется перенастраиваться. Можно обзавестись виртуальной копией тела и проверять на нем человеческие реакции, одновременно делать скидку на общение человека с голограммой или дисплеем. Но придется постоянно имитировать нахождение тела в мире, просчитывать все его реакции на куст земляники под окном и слишком низкий потолок в комнате. Фактически, придется загнать в машину все места, где я когда-то побывал, всех людей, с которыми общался. Обеспечит реальное время. Столько места для второразрядной задачи выделять глупо и обидно.
  -- А тело - оно как полезное воспоминание о прошлом. Ты ведь, не прыгаешь по веткам, как обезьяна, но скакать через козла в спортзале - смешно. Заодно поддерживаешь форму. Как собака по углам носом не шаришь? А? Но вспомни учебный обыск, хорошо тогда было переворачивать все те стулья, прощупывать подушки? Клады вас уже вряд ли пошлют искать, но и это чувство идет о предков, - отец подвинул к себе поднос, снял крышку, развернул конфету.
  -- Еще вопросы? - проглотив шоколад и видя, что Василий начнет есть минуты через две, приготовил тело для дальнейших ответов.
  -- Я вспомнил, это называется атавизм, - сын медленно всплывал наружу из собственных рассуждений.
  -- Очень приблизительное сравнение, но сейчас подходит. Отчасти атавизм. В безопасной и эстетичной форме.
  -- Так. С этим тоже немного поясней...- сын чуть покачивался в кресле, как дернутый случайным сквозняком маятник.
  -- И теперь ты задашь вопрос, как я собираюсь дальше решать дела с мамой?
   Василий скривил недовольную физиономию, но мог только подтвердить:
  -- Ты знаешь, она ведь замуж собирается, - в его словах было поровну вопроса и утверждения.
  -- Да, это хорошо: мне не надо будет провоцировать у нее истерики, чтобы она потом не отыгрывалась на тебе. Вообще у нее психика уже как года полтора на поправку пошла, ты сам замечал.
  -- А отчим?
  -- Вполне приличный мужик, - вспыхнувший экран телевизора отразил несколько приземистого, крепкого мужчину с рыжеватыми, сильно поредевшими волосами. Вот он обедает в уличном кафе, уплетая макароны, вот садится в машину. Как старые слайды прошли фотографии его смеха, злобы, растерянности, внимания, - Маму он любит или уверен, что любит. Ты ему мало интересен - неизбежный довесок. Своих детей у него нет. Но он не злой. Может, запомнит подробности твоего хобби, а может и нет. На дни рождения аккуратно выставляет подарки. Насчет порядка в семье досаждать не будет, самостоятельность твою ограничивать не собирается. Обычный второй брак, в таком четверть населения состоит.
  -- У меня ещё братья или сестры будут? - Василий перегнулся через ручку кресла и отхватил с подноса вафлю.
  -- Мм... Лучше, если ты узнаешь это уже от них. С жилплощади тебя не сгонят, - отец улыбнулся.
  -- А ты когда-нибудь помиришься с мамой? - в глазах Василия была даже не просьба, а настороженная, много раз истоптанная надежда, - Сколько лет прошло, а вы все грызетесь. Я знаю, что тебе незачем, и она уже все забыла, но как-то нехорошо. Муторно, глупо.
   Отец вздохнул.
  -- По телефону мириться можно? Нельзя. Хорош бы я был, явись к ней в этом теле.
  -- ?
  -- Какой те ещё зеленый, Вася. Сколько ей лет? Косметика, пластика и все прочее - это прекрасно. Сейчас все выглядят на десять лет младше своего возраста. Скоро медицина ещё скакнет, люди только перед смертью морщинами покрываться будут. Но забыть об истинном положении дел она не в силах. Я - ее живое оскорбление. У меня получилось выгодно продать душу дьяволу и сохранить молодость. А честность и материнская любовь не спасли ее от увядания, от потери профессии. И что будет, если мы встретимся лицом к лицу?
  -- А что тебе стоит обзавестись другим телом?
  -- Такое неприметное, с кризисом средних лет на лице, пожеванное жизнью и местами подштукатуренное тельце? - сарказм в голосе отца был таким печальным, что упрека почти не чувствовалось, - Нет, пара запасных тел у меня имеется, я могу сделать одному временную пластику и поговорить с ней, но не больше. И лучше, если это будет через месяц, тогда я окончательно стану для нее чужим.
  -- Тогда почему ты не делал этого раньше? - в голосе сына вдруг прорезалось ожесточение.
   Василий явно собирался говорить еще, но тут в зале родился цвет, музыка, изображения. Звуки, как блохи, запрыгали по октавам и тонам, рождая непонятные скрипы и слова. Кресло чуть дернулось. Весь этот, как показалось Василию в первый миг, глупый и напыщенный хаос, был психологическим ударом. Он вдруг ощутил дикий страх, потом, без всякого перехода пришел покой, за ним восторг, почти чистый кайф, а дальше шла депрессия, тошнота и ощущение полета, головокружение и клаустрофобия. Из акустической какофонии родился голос и начал говорить. Василий не воспринимал его фраз. Ему показалось, что он повис в темноте, и он жутко испугался упасть с высоты. Потом из хаоса родилась ненависть ко всему миру. Она прожила секунду и превратилась в любовь. А та растаяла в ещё одной вспышке цветов.
  -- Сейчас я вставил тебе блок: твои командиры-гуманисты не смогут поймать тебя на вранье об этом разговоре - скажешь им, что ходил просить у меня отдельной квартиру..., - все мгновенно кончилось, и он увидел лицо отца на прежнем месте.
  -- Ты понимаешь, что я могу играть на человеческом разуме, как на клавиатуре? Простыми звуками и цветами внушаю все что угодно. Это можно сделать куда более тонко и красиво - человек примет мои установки за собственные мысли. Но ведь это будет неправдой? Моральным протезом.
   Сын ущипнул себя, на всякий случай проверяя, не очередная ли это галлюцинация.
  -- А твоя мать разлюбила меня. Окончательно и бесповоротно. За те годы, что я делал карьеру, что толкал прогресс заодно с такими же фанатиками, она выжгла в себе любые хорошие чувства по отношению ко мне. Ожесточение и презрения - вот, что в ней для меня осталось. Чтобы погасить их и вырастить нежность, пришлось бы перекраивать личность, превращать ее в марионетку.
  -- Но вы ведь договаривались, - перебил сын.
  -- Мы договаривались только по твоему поводу.
  -- Не то - ты ведь можешь убедить кого угодно в чем угодно!?
   Павел Иванович покачал головой.
  -- Убедить - значит доказать, что ты прав, если только ты действительно прав. Обмануть - доказать позицию, неправильность которой осознаешь ты сам. Убедить ее, что все ещё можно спасти, что я вернусь к ней, значило солгать. Я ведь второй раз женился не только по расчету.... - он грустно улыбнулся, - Можно было вселить в нее бесконечную надежду, сделать так чтобы она сама изобретала все новые оправдания моего отсутствия. Вот только со стороны это печальное зрелище, за такого человека очень больно и ты первый возненавидел бы меня за подобное внушение.
   Василий опустил глаза.
  -- Еще можно было постоянно спасть вас от фальшивых опасностей - врагов, болезней. И тут все то же самое - сам можешь подумать, как бы ты ко мне относился. И как бы относилась она, случись у нее прозрение?
  -- Я знаю, чего тебе не хватает. Тебе кажется, что нет вокруг чего-то твоего, родного, близкого. Одиночество и мрачная гордость грызут тебя. Но ответ состоит в том, что взрослый самостоятельный человек выпадает из теплого гнезда, а новое может только создать себе сам. Его нельзя найти ни в церкви, ни в казарме. Иллюзии, если только ты хочешь сохранить твердый разум, не помогут тебе. Семью и то люди не находят - они ее создают. Вот и вся мораль.
   Они молчали несколько секунд.
  -- Ну что, дашь Игорю несколько советов по военному делу? В семье ты самый титулованный ветеран, - веселая, искрящаяся задором улыбка Павла Ивановича могла поднять настроение умирающему.
  -- Где он? - Василий поднялся и по привычке чуть не стал "смирно".
  -- Идем повоюем, - отец поднялся со стула, приобнял сына за плечи и они пошли вниз, где на нижних ступеньках лестницы Игорь, готовый заплакать, отчаянно держал оборону и ждал, когда по гардинам к его войскам приползет подкрепление.
   Несколько часов спустя, уже выйдя из дома, пройдя контроль, и сидя в утилитарной коробке такси, Василий пытался понять, каково это - с рождения находиться под опекой всевидящего разума, который заботится о тебе, выращивает, словно буйный побег комнатного цветка, поливает лучшими водами знания, убирает паразитов лености и глупости.
   И как отец сделает брата серьезным, какую проблему поставит машина перед человеком?
  
  
  
  
  
  
   Просто "СБ" была привилегией устроителей турниров и следила за использованием нелегальных программ, чтобы игроки в бою не прыгали выше потолка и не советовались с военными разработками. Обычно ИИ отслеживали всю деятельность игрока от объявления первых условий игры и до ее конца. Немедленно после этого всякое их вмешательство в частную жизнь становилось незаконным.
   Синяя пыль - культура наномеханизмов, разрушающих белковые структуры.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"