- Генка, на набережную идешь? - не слишком здравомыслящие остатки компании хотели развлекаться дальше.
--
Нет, я уже потух. Баиньки иду. -
Вечеринка в общежитии художественного училища - зрелище грандиозное. Когда люди с тонким вкусом или с толстым кошельком сходятся вместе, чтобы выпить в память сданной сессии, да еще и "горки", можно ждать всего, что угодно. Вино, водка, немного доступных дешевых наркотиков могут привести как к оргии, так и к поджогу здания, с целью любования пожаром. На этот раз все кончилось относительно мирно - наиболее буйные личности отправились ломать фонари на набережной, где с ними быстро познакомились сотрудники милиции.
Генка Гвоздев изрядно перепил и потому остался у себя. Обычно он не дружил с бутылкой, но сейчас он думал, из этого мало что выходило, и ему надо было расслабиться.
Причины для мыслей были самые странные и необычные: Генка начал потихоньку то ли сходить с ума, то ли сходили с ума все вокруг. Началось все полгода назад, хотя и не сразу проявилось. В начале ему показалось, что он начал прекрасно находить общий язык с людьми.
В разговоре почти с каждым человеком он добивался того, чего хотел; он научился уходить от общения с самыми хмурыми и тупыми личностями и виртуозно знакомиться с девушками. Преподаватели вообще и, наиболее зловредные из них в частности, избирали мишенями острот и выволочек кого-то другого, хоть и у Генки хватало задолженностей. Любая компания жаждала получить его к себе - это стало гарантией хорошего вечера.
Такое безмятежное существование продолжалось месяца четыре, пока не случился пробой. На очередном рисовании форм тощеватой и увядающей модели (к слову говоря, Генка был живописцем), к своему удивлению Гвоздев начал рисовать вокруг ее головы нечто вроде нимба. Посмотрел внимательней, но ничего такого у модели не наблюдалось. Снова начал рисовать полутона - они аккуратно складывались в нимб. Не классический, святой, а грязновато-зеленый одуванчик. Кое-как доделав работу, почему-то приглянувшуюся учителю, Генка списал все на бессонницу. Через несколько часов, знакомясь с очередной девчонкой, он увидел и у нее подобную конструкцию, правда, выдержанную в более теплых тонах. Хороший сон помог мало - нимбы посыпались как из рога изобилия.
Психиатр посоветовал меньше пить и колоться, и хоть Гвоздев протестовал, советы медицины ограничились только этим. Особо на эту тему Генка не распространялся, надеясь, что нимбы уйдут сами, старался не замечать их. Постепенно выработалась привычка не обращать на нимбы внимания. Только две недели назад он понял, что цвета нимбов совпадают с настроениями людей. Обходительное обращение было лишь следствием этого - подсознание подсказывало ему нюансы поведения собеседника.
Сессия - это не время для досужих рассуждений, поэтому свою судьбу он решил выбрать после нее. Водка с пивом, наконец, убили его страх перед будущим и он начал рассуждать серьезно, насколько это позволял хмель.
Можно было пойти к психиатру и еще раз попытаться ему что-то доказать. Но это значило стать еще одним из многочисленных экстрасенсов, ясновидящих и контактеров, которые роились вокруг, как рассерженные пчелы. Непризнанных гениев живописи вокруг Генки было не меньше, и стать отличным от других экстрасенсов он и не надеялся. В то же время талант, талант уникальный буквально мозолил ему глаза. При всей своей малой религиозности Гвоздев счел похороны таланта грехом, да и не настолько он был способным художником, чтобы надеяться получить работу по специальности. Живописцев нужно ничтожное количество - в лучшем случае он оформлял бы рекламу.
Таланту надо было найти применение, однако же, в конспиративной, скрытой форме. С этим убеждением Генка и заснул.
За следующую неделю он перепробовал десяток непыльных занятий. Рисовал с приятелями шаржи в переходах - настроения он угадывал, но на бумагу переносил их посредственно. Сунулся в театр, где яблоко не могло не то что упасть, а просто протиснуться вовнутрь. Пытался продавать шампуни и расчески, но это было слишком скучно. Даже по карманам пытался лазить - вовремя дали по рукам конкуренты.
--
Гвоздев, ты пошабашить не хочешь? - толкнул его приятель с музыкального факультета.
--
Что за работа? -
--
Там, понимаешь, художник и музыкант нужны. Художник - ты, музыкант - я. Это ночная дискотека. Деньги пополам. -
Шапошному знакомому, да еще такому как Хоттабыч, Генка не доверял. А заработки в ночных клубах могли плохо кончиться, были прецеденты. Впрочем, никуда ввязываться Гвоздев не собирался.
Действительность превзошла все радужные надежды. В одном из крупнейших городских данс-клубов ставили новую аппаратуру. Выписанный вместе с ней инструктор попал в аварию - приходилось привлекать людей со стороны. Аппаратура обладала тем преимуществом, что позволяла рисовать, проецировать, отображать на стенах и потолке зала в такт музыке сотни записанных в памяти картин. Это, и еще очень многое: со светом и изображением она могла сделать все. Музыкант должен был лишь разобраться с настройками, художнику надо было составить палитру цветов под мелодии.
Генка только зубами щелкал, при виде того, что можно было делать за пультом. Старое кнопочное управление исчезло, его заменила проекционная доска - под прозрачной панелью вспыхивала мозаика огней, но оператору не было нужды даже касаться ее пальцами - изображения его рук, их положение, фигуры пальцев воспринимались машиной, как указания. Одними движениями ладоней над проекционной доской вызывались все цвета и оттенки, задавалась их яркость, насыщенность, фактура. Все то, что принято называть дружественным интерфейсом. Гвоздеву нужно было всего лишь привязать эти переливы павлиньего хвоста к жестам, а сами жесты согласовать с музыкой. Барабанный бой стал серией вспышек, вызываемых хлопком ладоней, одинокая чистая нота - движением пальца и волной света, а гамма цветов стала зависеть от высоты рук над доской. Библиотека образов и изображений была согласована с жестами явно халтурно, программисты рассчитывали их на чернорабочих или инвалидов с ограниченной подвижностью. "Хоттабыч" только настроил аудиосистему, и без того почти доведенную до совершенства и дал пару полезных указаний Генке, с трудом отличавшему скрипичный ключ от сольного.
С этим великолепием могла сравниться только потрясающая тупость диджеев, в руки которых отдавалась техника. "Мозг - ничто, стиль - все!", - их девиз подкупал своей прямотой и правдивостью. Кроме сотни песен, десятка дежурных острот и отработанных движений рук в головах 16-ти летних пацанов ничего не задерживалось.
А рисовать Генке нравилось, рисовать так понравилось еще больше. Работу закончили в три дня, но еще неделю он, перешучиваясь с оформителями, под видом бесплатной доводки системы экспериментировал с цветами, временем жеста, сочностью цвета, попутно пытаясь вколотить в головы диджеев хоть часть своих знаний. Кончилось все длинным разговором то ли с менеджером, то ли худруком этого кабака и небольшой демонстрацией его умений. Музыку он слышал хуже диджеев, но с изображением работал на порядок лучше. "Будешь на подхвате. Провалы между песнями - твои. По будням. Сто пятьдесят в месяц", - отдуваясь от запасов жира, сказал администратор. Это означало принятие на работу.
К пятнице оформление было закончено, реклама озвучена и расклеена. Толпа подростков и -надцатых клубилась у входа. Все было, как предписывали канонические образцы раскрутки таких заведений. Приглашенные местные знаменитости, спонсоры и обличенные властью личности врывались с речами в промежутки между песнями до часу ночи, и только когда самая маститая часть тусующихся отбыла на покой или в закрытые кабинеты, Генка получил доступ к пульту.
Провал между выступлениями заполнял какой-то приглушенный барабанный бой животных оттенков. Он подходил по настроению к толпе - она, многорукая и многоногая, извивалась в безумной пляске, и ей хотелось еще. Гвоздев ясно почувствовал эту жажду движения, непрерывного крика, кайфа. И он нарисовал ее на стенах: на фоне красных полутонов вспыхивали в такт солнечные короны, извивались желтые головастики, рассыпались тысячи конфетти и открывались налитые кровью глаза. Вся эта окрошка образов то сжималась вокруг пляшущих, то отпускала кольца своей хватки, а руки его летали над доской, будто он почти одновременно стучал в двери, забивал гвозди, проворачивал ручки мясорубок и барабанил пальцами по столам. Получилась отдающая безумием феерия образов, которая кричала: "Еще!!!".
Следующая запись какого-то клипа на этом фоне смотрелась бледно и больше заводила толпу музыкой. Генка "проиллюстрировал" еще три паузы, после чего сеанс на ту ночь был закончен.
Всю следующую неделю он рисовал на стенах картины эмоций толпы. Нельзя сказать, что он был уникумом: некоторые обращались с пультом лучше него, у большинства был лучше слух и чувство ритма, но строить композицию за несколько секунд, соблюдать худо бедно законы переходов полутонов и перспективы, могли только профессиональные художники. Точно угадывать настрой толпы могли профессиональные психологи или люди, имевшие с ней дело десятки лет, но таких в клубе не водилось. А Гвоздев еще и учился - отрабатывал жесты, зубрил ноты, зачитывал до дыр учебники по живописи.
Через две недели заставки стали интересовать больше народу, чем прокручиваемые песни. И хоть самая захудалая звезда или музыкальная банда с легкостью отвлекали толпу - Генка стал отдельным номером, некоторые приходили смотреть именно на него. Следствием был разговор с давешним тюленеобразным распорядителем, отзывавшимся на прозвище Морж.
--
Растешь Генка, славу имеешь. Хвалю. Наши орлы тебе механику не пробовали ломать? -
- Когда настройки попортят, так я перед сменой все проверяю, больше бояться, - Гвоздев прекрасно понимал, что разговор пойдет о деньгах - Морж был предельно собран и осторожен, будто готовился выпрыгнуть из своих жировых запасов.
--
Решил я тут что расширяться ты должен, деньжат тебе добавим, так сказать на стабильную юридическую основу поставим. Завяжешь с любительством, плюнешь на свое училище, считай, что место в жизни ты уже нашел. -
То, что будет дальше Генка знал из литературы, рассказов диджеев да и просто видел невооруженным взглядом: контракт. Его покупают. Очень дешево и сердито. Сумма там по нормальным стандартам оплаты микроскопическая, хоть для него и приличная. Если откажется - или просто выгонят, или начнут применять меры убеждения.
--
Ну, Морж, я ж не крутой. Мне еще учиться и учиться. Если место постоянное предложишь, возьмусь не глядя, а училище бросать не могу, - покладистость во всем, что не ставит его в абсолютную зависимость от Моржа, это единственное, что могло его спасти.
Подобную игру в уважительные поддавки он вел полтора часа, после чего вышел из кабинета с полугодичным контрактом на смешную сумму. Но он и не стремился заработать деньги, как хотели все вокруг, много и сразу. Знание истории говорило, что сначала надо зарабатывать славу.
Гвоздеву выделили отдельное получасовое окно по выходным, и он начал рисовать много. Естественно, теперь он не мог обойтись без музыки, без выбранных мелодий. Первое, что понял Генка: толпа не может долго придерживаться одного настроения. Общее желание веселья требует сильных всплесков эмоций, но чем сильнее всплеск, тем меньше он держится в одной фазе, тем чаще надо менять возбудители. Поэтому Гвоздев никогда не ставил одну длинную мелодию, а предпочитал попурри из обрывков шлягеров.
Толпа капризна, ей нужны не только постоянные смены игрушек; доброжелательство, желание угодить - вот что привлекает ее больше всего. Гвоздев исправно угождал толпе, и толпа все больше любила его. Слава стала заглядывать ему в глаза: появились поклонницы, с благославления деканата он ушел в академический отпуск, к нему стали присматриваться менеджеры из других клубов. Генка шлифовал технику и ждал. Одновременно он старался держать себя в форме: в диких вечеринках своих коллег не участвовал, не пил, "траву" и "колеса" не употреблял, - ему хватало переливов чувств зрителей.
Через четыре месяца к нему подошел человек самой неприметной внешности и прямо заявил, что заинтересован перекупить его мастерство. Гвоздев осторожно сказал, что он связан контрактом, и ни в каком другом клубе города нет такого оборудования, и вообще он мало что понимает. Гость тихо произнес название второго по величине и третьего по престижу столичного клуба, засим отвел Генку в сторону и вложил ему в руки образец контракта. Дальнейшее понятно - более мощная структура выкупила его, используя стандартные в этой среде методы.
Столица всегда находит, чем удивить провинциалов: деньги тут воплощаются в самые невероятные конструкции, приносящие человеку все что угодно, от мгновенной смерти, до мгновенного богатства. Клуб был каким-то чудом. Оборудование на сотни тысяч долларов отстаивалось по углам и чуть ли не зарастало паутиной: на нем работали по несколько часов в неделю. Больше могли поразить только цены на вход и способы отбора посетителей. Охрана, каким то шестым чувством распознавала людей с деньгами и пропускала их в райские кущи, даже если они были одеты в потертые штаны.
Менеджер по персоналу и репертуару, определявший сроки Генкиных выступлений, внешне выглядел обоятельнейшим и умнейшим человеком, но его нимб ассоциировался с автоматизированной гильотиной: точность и своевременность смертельных ударов навевала желание держаться подальше.
Репетиции на пульте вдохновили Генку. Ничего радикально нового не предлагалось, но компьютер был на порядок мощнее - фактически это была местная сеть, все ресурсы которой были брошены на визуальное сопровождение акустических оттенков музыки. Изображение можно было создать в любой точке поверхности потолка, стен и мебели. Даже пол мог передавать полутона. Работать с подсознанием людей при таких-то возможностях было еще лучше.
Гвоздеву снова достались вечерние будни и паузы между выступлениями. Новая публика - новые запросы. Это была уже не отвязанная молодежь, которая взрывалась как бомба и готова была кричать от восторга по любому поводу. Деньги, отягощавшие карманы посетителей, делали их более рассудительными и сдержанными. Это был полусвет новейшей формации, который хотел удовольствий, но удовольствий осторожных, без риска свернуть шею и получить в толпе по физиономии. Если кто из постоянных клиентов клуба и баловался наркотиками, то соблюдал при этом все возможные меры предосторожности.
Плавная, с редкими ускорениями музыка между песнями, подошла Генке как нельзя лучше. Сине-фиолетово-зеленые полутона стали общим фоном, а резкие такты мелодии сопровождались кинжальными выпадами красно-желтых вспышек. Медленно вращавшиеся в тумане мельницы сменялись факелами газовых горелок, виды вечерних проселочных дорог - потоками лавы. Его руки над пультом, то почти замирали, то бросались вперед, почти что в боксерских ударах. Все это сплеталось в пляску образов, не менее яростную, чем раньше, но осторожную, будто плясун выступал на канате.
Нельзя сказать, что публика зааплодировала, она просто была довольна. Но техник, опекавший систему, потирал руки. "Нормально. Когда раньше просто гнали цветомузыку, они только носами крутили, диджеев не признавали. Ты - то, что надо".
Медленно, как раскручивающаяся центрифуга, начала укрепляться репутация Гвоздева. Он еще ходил по клубу на цыпочках, знал, что за любой срыв его не то чтобы вышвырнут на улицу, но просто сбагрят более дешевому заведению, где будут платить едва ли треть от прежней зарплаты. Одновременно у него появлялись постоянные зрители, перерывы между песнями, как и в провинции, постепенно становились самостоятельными номерами, из мотылька-однодневки он превращался в некую постоянную величину. А Генка рос, музыка перестала быть для него набором звуков, ноты выстроились в гаммы, открылись законы сочинения мелодий; он прослушал груду классиков, не говоря уже о современной музыке и поп-культуре.
Следующие несколько событий, определивших его жизнь на ближайшие годы, почти совпали по времени. Во-первых, его признала богема. Нельзя сказать, что он прикладывал для этого какие-то сверхусилия. Просто клуб, сделавший небольшую ставку на темную лошадку, понял, что она выигрышная, и решил ставить дальше. В один прекрасный день ему просто сунули в руки приглашение не прием, носивший броское название "Звезды". Звездами первой величины там, разумеется, и не пахло, но третий сорт, бронза музыкальной элиты, был весь. Музыканты новейших стилей вращались в одной орбите с дирижерами нищих симфонических оркестров. Но они занимались не взаимными спорами, а тонкими комплементами в адрес тех нескольких человек, самой холеной наружности, которые выбирали между посредственным и плохим во вложении своих и чужих денег. Было тут и несколько людей, занимавшихся приблизительно тем же, что и Генка. Оформители сцены, светорежисеры, цветомузыканты. Их было не более 10-15, но для этого вида служения музам это был предел карьеры.
Приняли его в свой круг настороженно-радостно и немедленно втянули в длиннейший спор о контрастности цветов, оттенках и яркости света. "Сопровождающие", как они себя называли, почти не имели связей с живописью. Два сорокалетних "старичка" занимались освещением всю жизнь и начинали еще в застойные времена, несколько перековавшихся диджеев, случайные люди с хорошим вкусом и гибкими пальцами. Талантом Генки не обладал ни кто. Они слушали публику ушами, смотрели на нее глазами. Их познания в психологии были ограничены. Их нимбы и ауры были как замыленная вода и полу прогоревший пепел - сказывались нагрузки на психику, образ жизни. Гвоздев понял - они ему не конкуренты.
Постепенно прием начал распадаться на группы, отдельные компании расходились по комнатам, часть гостей ушла.
--
Сейчас начнется - потянул Генку за рукав один из оформителей.
--
Что начнется? - Гвоздев не то чтобы насторожился, но стал внимательнее оглядываться по сторонам.
--
Концерт для своих, частные выступления. Посмотрим, чего ты стоишь, - диджей указал рядок тумб у стойки бара.
Деньги спонсоров всегда соблазняли служителей муз, большие деньги заставляют их делать многое, возможность заработать очень много - снимает почти все барьеры. Прислуга за минуту передвинула столы. Началась пародия на академические экзамены.
Главными экзаменуемыми были певцы - их полухриплые голоса и смешные ужимки претендовали на славу и деньги. Скрипачи, альтисты, виолончелисты пытались произвести впечатление, хотя их шансы на успех в этом обществе почти равнялись нулю. Сопровождающие выбирали певцов, как жокей - лошадь, и обеспечивали световой фон.
Генка посмотрел на деляг, малоудачливых продюсеров и просто меценатствующих бизнесменов. Аура этой публики больше всего напоминала изношенные шестеренки или волчью стаю со стертыми лапами. Они устали. В своей бесконечной гонке за деньгами им страшно не хватало времени, а отдых порой отнимал еще больше сил, чем работа. Им нужен был покой. Поэтому Гвоздев подошел к трио молодых студентов, которые своим классическим репертуаром не могли поколебать кошельки модных продюсеров, и рассчитывали на меценатов классического направления.
--
Светомузыку брать будете? В мягких тонах, без агрессии. -
Трио переглянулось и согласилось.
Когда флейта издала первые звуки какой-то длиннейшей мелодии 18-го века, Гвоздев насытил пространство потолка пастельными тонами. Мягкие переливы салатового и нежно розового на потолке чередовались ей в такт, мазки кремового цвета на стенах вторили альту, стойка мягко пульсировала оттенками голубого, переливаясь вслед за скрипкой. Пальцы его будто плели бесконечное кружево. Получилось что-то вроде сеанса психомассажа, где мелодия и свет расслабляли и, одновременно, не давали зрителям заснуть.
Вот тут-то и произошло событие номер два, искорежившие Генкин характер. Он поймал от своей работы кайф. Ощущение было столь сильным, что у него задрожали колени, но руки работали исправно, как у алкоголика в разгар застолья. Такого с ним не было никогда. Расслабление и удовольствие публики проецировались на него как собираются на камешек лучи света от лупы. Генка почувствовал, как горят его нервы. Он вспыхнул и загорелся, как облитый бензином ватник, но не потерял контроля. В тот момент он понял, что чувствует сопло огнемета.
Конец мелодии воспринялся Гвоздевым как холодный душ. Публика молчала несколько секунд, потом разразилась одобрительным урчанием и жидкими хлопками. Здесь это было эквивалентом оваций.
--
Парень, ты понимаешь, какие тебе светят бабки? - орал ему в ухо через полчаса коллега - сопровождающий.
--
Понимаю, не дурак, - деньги действительно плыли в руки, и деньги очень не маленькие. Только это выступление принесло ему сумму, равную месячному заработку.
Он не стал жадничать, влился в коллектив, и все эти деньги были промотаны в тесной компании за одни сутки. Ресторан, сауна, какие-то номера гостиницы или борделя мало задержались в сознании. Генка пытался избавиться от ощущения полного, окончательного блаженства, посетившего его во время сеанса - он испугался.
Однако назвался груздем - полезай в кузов. Проснулся Гвоздев уже не просто перспективным ди-джеем, а объектом вложения капитала. Это связало его с пультом прочнее, чем цепь каторжника. Обаятельный менеджер по персоналу, к которому его вызвали на следующий день, превзошел сам себя. Его непринужденная речь состояла наполовину из анекдотов и еще на четверть из лести. Сухой остаток нес в себе следующую информацию: отдельным номером или специализированной звездой его делать не собирались, сопровождение оставалось его основным профилем. Генке была уготована участь реактивного двигателя какой-то новой, только вспыхнувшей звездочки.
--
Вы будете грандиозным тандемом. Данные у нее есть, слух и голос присутствуют. Сработаетесь за милую душу - девочка она умная. -
--
Сколько? Это, во-первых, и мне нужно хотя бы два часа своей работы в неделю - во-вторых. -
Гвоздев понимал - он еще слишком малая величина, чтобы начинать собственную игру, но никогда нельзя лишать себя путей отхода. В итоге своего он добился - новая сумма вознаграждения на порядок превышала предыдущую и за ним сохранились ночные выступления на выходных.
В результате этих, по истине маскарадных, перемен, Генка впервые оказался в роли начальника. Отныне на него трудилась разношерстная компания в два десятка человек. Собственно, подмастерьями и рабочими выступал неполный десяток, а остальные вращались вокруг с неторопливостью комет. Охрана, навязанный ему адвокат и бухгалтер, косметолог (зачем, удивлялся Гвоздев, на меня люди и не смотрят; будут, успокоили его), и даже менеджер - организатор рабочего дня. Каждый из них отбирал время, аргументируя это будущей необходимостью и пользой. Чувствовать себя начальником, пусть даже очень маленьким, приятно, но первое время подчиненные казались Гвоздеву проблемой, и он скорее стоически переносил их общество, чем наслаждался отдачей приказов.
Певица, которая нуждалась в его обществе и поддержке, мало чем отличалась от себе подобных. Кукольная внешность, ординарный голос, попытки говорить по-английски, напускная инфантильность в общении и забитая предрассудками голова, исчерпывали ее качества. Маргаритка, как ее звало ближайшее окружение, понимала свою ограниченность и старалась слушаться дальнего родственника, давшего на раскрутку деньги и договорившимся с нужными людьми. Поэтому Генкино общество она восприняла как неизбежное зло, заслонявшее ее от лучей будущей славы. Песенки ее были достаточно мелодичными. Гвоздев счел их вынужденное сотрудничество не столь плохим вариантом.
Концерт новоявленной знаменитости состоялся через неделю. Публика на нем была попроще, чем в клубе и Гвоздеву оставалось только в очередной раз изобразить на стенах ее жажду наслаждения. И это ему удалось: подогретая толпа разразилась громовым ревом, а Генка опять работал в роли перегорающего предохранителя. На сцене он держался, но в гримерке наступила реакция, дрожали руки, его била дрожь, глаза застилала пелена. Опомнился он не скоро.
Гвоздев попал в страшное положение: он стал алкоголиком, которому платят деньги за регулярную выпивку. Слава его росла с каждым днем, гонорары росли медленнее, но на них тоже нельзя было пожаловаться. Карьера властелина толпы была открыта перед ним. Плата за это была мечтой многих людей, но абсолютное наслаждение пугало Генку. Нервы не могли выдержать такого напряжения слишком долго.
Не видя нормального выхода из ситуации, Гвоздев начал оттягивать развязку. Весь штат его подчиненных отныне не знал отдыха, каждый из них должен был всеми средствами сохранять покой начальствующего субъекта. Охрана не пускала к нему почти никого, менеджер вел львиную долю дел, и после того, как Генка поймал его на мошенничестве и сломал мизинец, воровал только по мелочи. Врач даже во сне мог назвать результаты последних его анализов и тестов, техники-подмастерья работали по десять часов в сутки, доводя инструменты до идеального состояния.
Сам Гвоздев занялся йогой, медитацией, аутотренигом и прочими средствами воспитания своей нервной системы. Встреча с психиатрами была ему не нужна, глотать психотропные препараты сам он боялся, поэтому оставались только методы самодрессировки. О его недоступности для поклонников начали слагать легенды, журналисты проклинали фамилию Гвоздева, а приятели удивлялись нелюдимости, приписывая ее проявлениям звездной болезни. Это дало результаты: "отходняк" не укладывал его в постель на несколько часов, но печальная развязка - перспектива срыва психики или полной утраты дара - никуда не делась.
К чему способность по полчаса стоять в позе танцующего Шивы, если нервы все равно горят, как облитые керосином? Гвоздев искал выход, выход не отбрасывавший его к положению студента с кучей денег в кармане и не требующий от него отказаться от музыки. Когда его состояние стало исчисляться пятизначной цифрой, сопутствующая ему певица стала знаменита по всей стране, а нервная система начала давать первые сбои, состоялся разговор, указавший на щель в стене.
Пираты и раньше пытались записывать светомузыку на его концертах, и когда из этого ничего не выходило, списывали неудачу на чисто технические причины. Попытки первого работодателя крутить старые записи тоже особого успеха не приносили. Но вот наступил тот неизбежный момент, когда издание сопровождения музыки, как чего-то самостоятельного, должно было принести деньги. Некий информационный магнат возжелал выпустить десятка полтора клипов, сплошь состоящих из цветомузыки Гвоздева. Генка аккуратно отработал на записи перед подобранной аудиторией, после чего забыл об этом. Вскоре магнат прислал какого-то искусствоведа разбираться.
--
Халтурите, уважаемый, - закончил свою речь тощеватый субъект в модных очках.
--
Где, когда? - Гвоздев только отошел от очередного концерта и чувствовал себя не слишком уверенно.
--
Из 15-ти клипов, четыре, действительно, весьма популярны, как мы и рассчитывали, но остальные не вызывают ничего, кроме отвращения. -
--
Помню, помню. Но публика, если вы не забыли, была в восторге от каждого. Запись оваций у меня есть, так что разбирайтесь с менеджером. -
--
Категорически не согласен. Вот список клипов с нашими замечаниями. -
Оставив менеджера вести в высшей степени нудную перепалку, Генка ушел к себе, стараясь не показывать обеспокоенности. Это был первый серьезный провал. Победное шествие, за которое он так дорого платил, грозило стать нерентабельным, ведь настоящие деньги можно заработать только на массовых изданиях, а если дар не копируется, то он приобретает большую славу спустя многие годы, а без большой славы нет больших денег.
Он снова и снова просматривал список клипов: пригоршня новомодных песенок, две классические мелодии, старые советские песни. Одни мелодии, снабженные светомузыкой, продавались, другие нет. Генка пытался вспомнить свои ощущения во время игры, ауру толпы, последовательность действий и в конце концов до него дошло. Он захохотал, вышиб ногой дверь и заорал в коридор
--
Эй, там, когда сеанс в клубе!? -
--
Через три часа, - ответил голос дежурного охранника.
Гвоздев заметался по комнате, продумывая комбинации оттенков выступления и потирая руки. Он понял: переливы чувств угождали эмоциям и скрытым желаниям толпы, аудитории, зрителей, словом, всех присутствующих при выступлении. И когда их чувства формировались от взаимного общения, алкоголя, наркотиков и воспоминаний, посредственная музыка была лишь фоном. Поэтому цвета и фигуры на стенах, связанные с чувствами людей, с их подсознанием, с музыкой сопрягались очень слабо, максимум на уровне ритма. Когда же звучали шедевры, сами по себе формировавшие настроение людей, то их эмоции, проиллюстрированные Гвоздевым, идеально совпадали с каждым обертоном мелодии. И такая цветомузыка волновала покупателя больше, чем классика без цветов.
Здесь и крылась возможность не перегорать на каждом концерте: если не идти за толпой, а самому вести ее за собой в фарватере великих мелодий, ему не нужно будет подчиняться той всепожирающей ауре жажды удовольствия, что глодала его нервы.
Генка примчался в клуб на два часа раньше срока и возился с аппаратурой.
--
Сегодня господа, у нас будет вечер проверенных мелодий, если угодно классики, - объявил он дирекции, отмахнулся от возражений и вышел к пульту.
Разумеется, он не мог усыплять посетителей ночного клуба "Лунной сонатой"; "Токкаты и фуги" Баха, "Трик-трак" Штрауса, отрывки из "Кармен", польки, попурри из энергичных вальсов и песен Зацепина пошли как нельзя лучше. Он сам испытывал те же эмоции, что и толпа, его нимб ни чем не отличался от остальных. Резкие вспышки, показывавшие скрипку в вальсах, проход лучей по диагонали потолка, шедший вслед за голосом певца, все это по-прежнему вызывало одобрение людей, но в тот вечер удовольствие толпы не встречало никакого протеста в его душе, он не переступал через себя. Соответственно, не было "отходняка".
Даже тонущий в трясине путник, получивший помощь, не испытывает такой радости, какую испытал Гвоздев. Его душа уже не была обречена стать шагреневой кожей, которую надо было зажигать каждый раз, когда выходишь к пульту. Надежда на избавление окрылила его. Но реальность, как тесные сапоги, никогда не даст о себе забыть. Контракты связывали Гвоздева, как цепи -пленных титанов. Он был часть громадного механизма индустрии развлечений, и порвать всякие с ней связи, громко хлопнув дверью и нарушив обязательства, он не мог. Ссора с дальним родственником Маргаритки могла обернуться всеобщим бойкотом: его относительно небольшой капитал растаял бы, подобно весеннему снегу. Наконец, его могли банально охладить до трупной температуры, и слава не всегда спасала в таких случаях.
Можно было резко понизить уровень своих выступлений, но на такое Генка не мог пойти, как певец не может запеть сиплым голосом на свадьбе только из-за того, что ему не доплачивают. Более реальный выход виделся в отдачу под покровительство не менее влиятельных сил или приобретении абсолютной финансовой независимости.
После трех недель скрытных поисков, Гвоздев согласился сыграть на каком-то полубандитском совещании. С одной стороны, это уже не было "стрелкой", заранее ни кто никого превращать в трупы не собирался, но и до саммита приличных бизнесменов это мероприятие не дотягивало: было слишком много оружия, охраны и лиц переговорщиков, не отмеченных печатью честности и благородства. Человек, отвечавший за организацию сборища, рассчитывал утопить взаимные противоречия в роскоши обстановки. В последствии Гвоздев неоднократно рвал на себе волосы, не понимая, как он мог так глупо ошибиться не столько в чувствах работодателя, сколько в элементарной житейской логике: никогда нельзя связываться с бандитами, им легче убить постороннего человека, чем поделиться с ним деньгами, да и за оружие эта публика хватается слишком быстро.
Генка заломил невероятную цену за выступление и поставил условием исполнение только своего репертуара. Получив часть денег, он аккуратно явился по указанному адресу со всей своей командой. Играть предстояло в роскошном зале на три сотни человек, рассевшихся за полусотней столиков. Но свою беду выбрал Гвоздев отрывок из "Пьер Гюнта", носящий название "В пещере горного короля". Шабаш нечистой силы, прекрасно описанный языком нот, был не менее виртуозно освещен Генкой. Сборище почти живых фиолетовых и бордовых теней закружилось по залу во все более убыстряющемся темпе, и каждая из них протягивала к людям руки, щупальца или жвала. Это идеально соответствовало настроению аудитории, Генка добился полного слияния с музыкой, но перед самой развязкой у кого-то не выдержали нервы, он слишком явно потянулся к оружию, и вся эта гремучая смесь в головах зрителей получила приказ к немедленному действию.
В перестрелке погибло полтора десятка человек, раненых, в том числе и Гвоздева, оперировали до утра по всем больницам столицы. Когда срикошетившую пулю вынимали из задней части его бедра (рану нельзя было назвать совсем уж позорной, но на пляже с оставшимся шрамом лучше было не показываться), Генка понял, что не столько музыка командовала людьми, сколько его световое сопровождение. Не нужно самому подчинять душу мелодиям, даже самые великие из них в конце концов натрут уши и надо будет переступать через себя. Нельзя идти за толпой или за музыкой, так никогда не стать самостоятельной величиной, художник должен сам лепить души своих зрителей, - только тогда он велик.
Банальнейшая истина, которую ему неоднократно пытались вставить в мозг преподаватели худучилища, только теперь дошла до него. Гвоздев дико ругался по этому поводу, не зная какую из своих извилин винить больше, однако успокоился и списал все на то, что слишком долго занимался попугайничеством.
Однако знание истины и ее исполнение понятия совершенно разные. Финансовые цепи никуда не делись, да и существовала такая простая вещь, как необходимость повышать уровень мастерства: напряженная до предела переговорами полу бандитская публика была идеальным слушателем команды "Фас!", - но обычные посетители клубов сильно отличались от посетителей музеев, они приходили не растревожить душу, а расслабить ее простыми мыслями. Внушить им что-то нефизиологическое, возвышенное, было чрезвычайно трудно. Физиология надоела Гвоздеву хуже горькой редьки. Нужно было уходить из владений поп-культуры, Искусство с большой буквы звало его.
Все эти полезные размышления, не прибавили ему спокойствия разума. Более того, они потянули за собой самые неприятные мысли. Высокое искусство на просторах бывших социалистических стран не могло похвастаться хорошей и сытой жизнью. Любой, кто не имел всемирной славы или не упрощал мелодии, в любой момент мог впасть в нищету. Гвоздеву же деньги потребны были не только для инструментария, он просто привык к хорошей жизни. Чтобы эмигрировать туда, где за искусство готовы платить, помимо всего прочего надо было овладеть иностранным. Для Генки это было почти непосильным подвигом. С информационным магнатом, первым издававшим его сочинения, отношения не сложились, и это вылилось в общее ухудшение его репутации.
Следующие полгода стали самым тяжелым временем в его жизни: необходимо было учиться, выступать, насилуя свою натуру, и непрерывно искать спонсора. Последнее оказалось, как ни странно, труднее всего. Вокруг было достаточно много богатых людей, которые относительно легко могли расстаться с деньгами. Проблема состояла в том, что пока они видели в Гвоздеве очередного попрошайку от искусства, на сколько-нибудь длительное финансирование рассчитывать не приходилось. А если его начинали рассматривать, как емкость для прибыльного вложения денег, он никак не мог надеяться на свободу творчества. Люди, сколотившие крупные состояния, обладали тем простым свойством психики, что мимо источника прибыли пройти не могли.
Генка искал такого человека, который смог бы обеспечить финансовую и юридическую организацию выходов его произведений и, что самое важное, ждать появления действительно талантливых композиций, не заставлял бы гнать халтуру. У него и товар был для такого случая - цветовое сопровождение классики, особенно любимого Вивальди, но раз за разом наблюдая картины эмоциональных полей облагородившихся спекулянтов, эти ржавые цепи в машинном масле, алюминиевые гильотины и замершие отбойные молотки, он почти разуверился в людях. Лицо его вытянулось, он стал напоминать аскета, слишком долго державшего пост. На людей из своей команды он смотрел как на стеклянных, замечая только по необходимости. Йога помогала все меньше. Лишь мастерство, работа на пульте, та власть над душами людей, которую он обретал во время клубных выступлений, поддерживали его. И только потому его команда не разошлась в направлении конкурирующих структур, что подчиненные стали чувствовать себя учениками великого человека, чьи руки рано или поздно начнут сравнивать с руками Паганини.
Один из самых распространенных предрассудков гласит, что трудолюбие, усердие и прилежание, проявленные в чистом виде, вознаграждаются. В это верят даже нищие пенсионеры и стараются верить ученики техникумов. Иногда судьба улыбается таким людям, и они получают большие деньги, не обладая хватательным рефлексом. Подобный случай произошел и с Гвоздевым. Слава, этот капризнейший из товаров, в который он так долго вкладывал усилия, достигла своей критической массы. То бесконечное количество частных концертов, что он дал кандидатам в свои спонсоры, и не меньшее количество проникновенно-рассудительных бесед, что он провел с ними, сложились в единое мнение.
В один прекрасный день несколько таких магнатов встретились за обедом и между делом повели разговор о Генкиных выступлениях. В итоге они решили, что если финансовый риск поделить на всех присутствующих, возможная прибыль все окупит. К делу привлекли какой-то фонд классической музыки, до этого косо смотревший на эксперименты Гвоздева. Не прошло и недели, как Геннадий Гвоздев, этот сценический отшельник, получил полную свободу творчества и относительную финансовую независимость.
Полное раскрытие его таланта и обретение славы первооткрывателя нового вида искусства, история многолетней работы Мастера, - это предмет совсем другой истории.