- Можно. Если сержант будет говорить из неопалимой купины.
Диалог новобранцев.
Большой семейный обед всегда опаздывал. Хоть на кухне и старалось четыре пары женских рук, но каждый раз хозяйки затевали что-то грандиозное, небывалое. И как-то не получалось минута в минуту подать к столу большую жареную щуку или шикарный торт. Мужчины сидели в гостиной, переставляли тарелки и глотали слюнки. Верочка, самая младшая, восьмилетняя проблема за любой плитой, носилась туда сюда, с уксусницами, сухарницами и перечницами. Косички с бантами, казалось, сами по себе прыгают вокруг её головы.
Можно было бы подогнать всё идеально, сверить по алгоритмам, что всегда рады выдать компьютеры. Поручить все кухонной автоматике. Но зачем? Минуты перед началом казались всем очень теплыми, искренними. Отступали все неурядицы, все сложности - оставалось ждать в приятном нетерпении.
Но передерживать ситуацию тоже никому не хотелось, и опоздания были короткими. Подавали супы, Верочка приносила забытую перечницу или солонку что минуту назад сама же и отнесла на кухню. На тележке въезжало основное блюдо, гвоздь процедуры, и все торжественно вдыхали ароматы. Потом рассаживались. Слышался неразборчивый шепот "Отче наш...", склонялись головы. А потом Константин Семенович и Тарас Максимович, как двое старших, синхронно тянулись к ножам и вилкам. И время будто переходило в иное качество.
--
Волне прилично. Можно даже сказать - превосходно, - Тарас Максимович первым вынес вердикт.
--
А то! - Ванда, его дочь, сегодня отличилась, это был её рецепт.
Поросенок философски смотрел с блюда на трапезу, и казалось, вот-вот начнет жевать пучок укропа в собственной пасти.
--
Удалось, - подтвердил Артём и подмигнул жене. Радмила отщипнула самую малость жаренной свинины и сделала вид, что сыта. Никто особенно не возражал - в прошлом месяце она села на диету.
--
Сегодня, еще до заутренней, билеты пробил. Едем, - Константин Семенович между делом выдал сюрприз. Все одобрительно зашумели, а Верочка захлопала, но он сделал вид, что не слышит. Оберегая короткую бороду, резал свой кусок окорока на маленькие кусочки.
Его жена, Клара Петровна что-то пробурчала. Не любила, когда муж вставал до света.
--
Там сейчас тихо? Взрывать перестали?
--
Всё тихо, Ия, - Тарас Максимович потянулся к грибам, - Я вчера смотрел. Серафимы за дело взялись. На полгодика всем горячим стволы завязали.
Как следует заняться грибами ему не дали. Константин Семенович выразительно глянул на запотевшую прозрачную бутылку. Действительно, пора было.
--
Ну что, первая? - тихий звон стекла и бульканье алкоголя.
--
Артик, мне чуть-чуть.
--
И вон того на закуску.
--
Верочка, тебе лимонад.
--
Итак! - Константин Семенович поднял рюмку, - Мы сдали иконостас. Это у нас первый такой серьезный проект. Не убоялись суеверий. Выпьем, чтоб все и дальше шло по воле Божьей.
--
И чтоб на каждый мясоед так собирались, - Тарас Максимович вставил пять копеек своим обыкновенным чуть дрожащим тенорком.
Все потянулись чокаться. Артём сразу и опрокинул. Только поднося рюмки к губам, остальные заметили, что Тимофей, второй Карамелин-младший, безразлично смотрит в пространство и тянется чокнуться непонятно с кем. Еще секунду спустя он замер, и превратился в статую выпивохи.
Молчание и непонимающие взгляды.
--
...яко насытил нас земных Твоих благ... - Константин Семенович отодвинул тарелку и, уяснив, наконец, что стряслась беда, потянулся к сыну.
Все повскакивали с мест, оттащили Тимофея на кресло, попытались расшевелить. Совсем он не окостенел, руки и ноги шевелились. Но лицо будто замерло. Кроме редкого моргания ничего не получалось добиться - Тимофей будто оглох и ослеп. Клара Петровна дернула у него ворот рубахи, достала крестик. Он был светлый и не холодный. Телесные хвори обошли стороной.
Артём уже вызывал "скорую".
Полчаса спустя врач захлопнул свой органайзер и оглянулся. Они были в комнате вдвоём с Карамелевым-старшим. Тихим, печальным голосом, он стал повторять.
--
Тот же диагноз, что я и по телефону определил. Скорее всего - взлом психики, внушение. Этиологию вот так сходу назвать не могу. Деятельность мозга умеренная. Представьте, будто пациент слишком увлекся книгой. Его в "карамазовку" везти надо, в полный профиль обследовать, - он пожал плечами.
--
Знаю я, что там предлагают, - Константин Семенович выставил вперед бороду, - Мозги зачистят и всех делов. Почитай, год жизни украдут.
--
Ну, зачем же так. Уход будет, присмотр, - лицо у него выражало какую-то постоянную, неподъемную усталость. Будто лекарь каждую ночь сшивал у очередного великомученика кожу, изодранную накануне.
--
И еще непонятно, выйдет ли он из комы?
Врач сочувственно промолчал, как все медики в подобных случаях. Лучше ничего не говорить, чем понапрасну злить человека. Отец семейства старался взять себя в руки.
--
Вы ему "куклу" поставить можете, это ж теперь без операции? - вдруг оживился Константин Семенович.
--
Самообслуживание? Чтоб в сортир ходил? Минут за десять управимся. Только в органы сообщить должен, сами понимаете.
Еще бы не сообщил. Порядок такой - а то повгоняют плохие семьянины ближних своих в ступор, да так и жить будут. Со всеми деньгами на счетах и зомбированными родственниками в соседних комнатах.
--
Да я их сам сейчас вызову, - он окончательно подавил гнев и перешел к стадии решительных действий. Не очень пока осмысленных, но и не суматошных.
Они вышли в зал, где Тимофей продолжал так же безучастно сидеть в кресле. Только мать успела повесить ему на шею ладанку.
Ревнители правопорядка оказались бесстрастными, равнодушными придатками к собственным мундирам. Главными были инструкции, правила и управляющие юридические программы - их помнила электроника, наполнявшая подкладки форменных кителей. Сами люди в синих фуражках ничего не хотели знать.
--
Месяц на приход в себя. Вдруг он сам себе отпуск устроил? Только потом дело возбудим. Думаете, мало таких бревен по городу?
--
Мой сын не бревно! - Клара Петровна многое могла сказать, но не стала.
--
Согласен, - лейтенант подчинился указаниям программы на политкорректность, - Только через полтора месяца будет принудительное лечение.
--
Как насчет обнаружить, кто виноват? Исходники проблемы найти? - Карамелев-старший мрачнел всё больше.
--
Тут уж на Бога надейтесь. А лучше заступника найдите, помощнее. У меня для дела оснований нет.
Когда официальная беготня кончилась - взрослые собрались у постели Тимофея. Родители молчали и смотрели на управляющую систему, что не давала сыну окончательно стать растением. Артём печально нахохлился, Радмила держала его за руку.
--
К отцу Ипатию сходим? У него хранитель серьезный, поможет? - Клара Петровна еще надеялась решить дело быстро.
--
Нет. Просто так не пособит. Скажет, что с поганой овцы шерсти брать невместно. Надо самим искать. Артём - пошли.
Комната Тимофея смахивала на жилища шамана. Статуэтки по углам, приторные благовония в воздухе. Шелковые свитки с изречениями на стенах. Фальшивые шкуры на полу. Весь хлам был очень гармонично расставлен по своим местам. Клара Петровна давным давно настояла, чтобы никаких богохульных физиономий по стенкам не висело. Тимофей окончательно с родными старался не ссориться и комнату содержал в приличном виде. Только сейчас икона была отгорожена зеркалом - святой Мефодий мог вечно любоваться собственным отражением.
Компьютер висел рядом с креслом на манер боксерской груши. Малиновый цвет окошечек и ровная пульсация охладителя: он работал на половинную мощность. Гарнитура - очки, микрофон, панель - болталась на подлокотнике. Константин Семенович выдвинул пару ящиков, нашел вторую систему входа в виртуальность, и подключил её к машине.
--
Я на подхвате, ты копаешься.
--
Только не выдергивай сразу, папа. А то неделю искать будем.
Артём нацепил гарнитуру и провалился в зазеркалье.
Тимофей был неразборчив с благодатью. Получал, где только давали. Всегда держал душу открытой, а сердце не водил прямыми дорогами. Потому на его брата, взявшегося распутывать дела временно уснувшего, будто вылился ушат грязи.
Кто-то смотрел в затылок, но если обернуться - пустота. Не темнота, не мрак, но отсутствие чего-либо. И холод, и смерть. Полость в бытии. Пришло знание, что он никогда не выберется отсюда. Так было несколько секунд, длинных и тошнотворных. И вот она стала другой, содержательной. Замелькали невидимые силуэты, тихий шум стал давить на перепонки. Всё ближе и громче. Что-то медленно и основательно лезло к нему в голову. Артём напрягся, пытаясь отстраниться, сделать равнодушным. Губы сами собой начали шептать молитву.
--
Сейчас, погоди. Кажется, понял, - голос отца шел перпендикулярно ко всей этой мерзости, - Опля!
Давление исчезло. Будто ветер, обдувавший сознание, вдруг спал, и можно было понимать мир без опасения, что тебя переделают в эту самую минуту. Картинки с нарисованными демонами стали совершенно примитивны, будто Артём попал за кулисы театра и сам увидел веревки и рычаги на которых дергались фанерные изображения.
--
Лимбо. Стандартный вариант. Sebil-овские накрутки для интенсивности внушения. Но тут что-то новое. Иди дальше.
--
Куда? Ты залез в каталог?
--
Вот сюда.
Склон холма. Опушка леса. Осень. Сыро. Ио ли утро, то ли вечер - свет идет отовсюду, да и туман скрадывает деревья. Где-то близко от города - видны тропинки, следы костров и рядом с кустом валяется раздавленная пивная жестянка. Ощущение покоя, расслабленности, кажется, что оно может приходить снова и снова. На плечо ложится рука.
--
Ты кто? - немолодой мужик разворачивает Артёма к себе лицом.
--
Это ты кто?
--
Я спросил первым, - тот начинает злиться.
Снова удар, будто ребенок встряхивает бутылку с цветным песком. Мир разваливается на пиксели и человек напротив оборачивается набором сигналов.
--
Нашёл вход, - голос отца, - Он, дурак, на души умерших заказ взял.
Свет мигает, и вот Артём стоит перед здоровенным, в его рост, клубком из заковыристых названий, разноцветных связей и цепочек зависимостей. Это каталог. Вокруг - белизна, будто залиты эмалью все полы и стены, и потолки. Отец запустил руки в середину переплетения и сейчас больше напоминает бомжа, что роется в груде мусора.
--
Кто заказал?
--
Или антиохийцы, или зосимцы, - он вытащил из клубка две таблички и они развернулись в полный рост. Контракты.
--
Сразу два? - удивляется Артём.
--
Один - наверняка фальшивый. Тимофей не дурак, чтобы государство обманывать. Вот, смотри, по налогам может выйти только единичное исполнение.
--
Зосимцы - те полные отморозки. Сектанты. У них на психошок напороться...
--
Верно, - перебил Константи Семенович, - Но потому они не будут тратиться на человеческую доводку. Для чего им она? Сразу компьютерный продукт в дело поставят. Вот антиохийцы дело другое. Они и таинства собезьянничать могут, свои продукты под освещенные подогнать.
Он шире развернул контракт - отыскал адрес общины, фамилию подписавшего с той стороны. Был и номер регистрации в единой картотеке. Константин Семенович отбил запрос, и меньше чем через минуту пришло подтверждение.
--
С такими доказательствами мы к отцу Ипатию пойти можем. Если нет - то и к игумену.
--
Я и пойду. А ты, сынок, вот к этим гаврикам прись. Господина Ижецкого разговори при случае. Захвати с собой что помощнее. Ты в этом лучше разбираешься.
Константин Семенович лукавил, он и сам-то был не промах, да только дипломатичность была сейчас много важнее скорострельности. Прямой стычки у антиохицев не ожидалось. Потому самому опытному надо было идти на поклон.
Они выходят в реальность.
Отец семейства ищет небольшую вещицу, которую можно предъявить в качестве доказательства. Берет одну из статуэток - подделок под нэцкэ. Это маленькое воплощение тошноты. Пластик изгибает в его пальцах, стараясь принять форму, идеальную для вызова рвоты. По счастью их здесь двое и статуэтке трудно подстроиться под каждого. Впрочем, игрушка догадывается, что надо работать против того, кто держит её в руках. Константин Семенович быстрее прячет нэцкэ в карман.
Артём смотрит на его лицо, и видит в нем твердость, решимость: он выручит Тимофея, но выгонит его из дома. Не станет больше терпеть готические, смертоявственные наклонности и всю эту магическую дребедень. Сам Артём еще не решил, как поступит.
Приемная отца Ипатия - благостное место. При желании можно усмотреть сходство с рабочим кабинетом патриарха. В той, разумеется, мере, какую может себе дозволить приходской священник, пусть и влиятельный. Здесь нет мистического вдохновения, не пахнет просветлением или начетничеством. Может быть, легчайший оттенок послушания носится в воздухе, угадывается в ликах святых и в золотом шитье скатертей. Хозяин желает быть добрым. Да он такой и есть - окладистая седеющая борода, глаза с прищуром, раскатистые интонации. Карамелев на его фоне смотрится уцененной копией.
Но сейчас священнику приходится демонстрировать иные грани своего образа.
--
Итак, вы молились об исцелении?
--
И я, и супруга. Вся семья.
--
Сеансы общения с умершими, говорите? Опасное это дело. И не только для живых. Так ведь мы уничтожаем репутацию человека. Цифровые образы, они ведь под наши желания подделываются. Всегда. Мы просто им нужные вопросы задаем. Нужные для современников. Пройдут годы, и подлинная память о человеке вообще забыться может, одни вымыслы останутся.
--
Понимаю, - согласился Константин Семенович.
--
Ваш рассказ убедителен. Я буду просить о заступничестве, - в его утвердительных словах слишком много осторожности.
--
?
Несколько секунд тишины, сосредоточенного внимания и раздумья.
--
Знаете, Колизей был местом, где язычники теряли веру. В них оставалась только жажда удовольствий. Потому что на арене творились все мерзости, какие мог вместить мир, а старые их боги молчали. Младенцев пожирали гиены. Погибали праведники, насыщались злодеи и все шло, как и было.
--
Аполлон не вырвал язык Нерону, - Константин Семенович начал понимать.
--
И это тоже, - отец Ипатий неодобрительно покачал головой, услышав последнее сравнение, - С виртуальностью что-то очень похожее. Слишком многим кажется, что они попали в царствие небесное. Пусть они и знают, что это морок. Добровольный грех получается. А еще и компьютеры. Они ведь могут дать нам слишком много. Куда деться от всех этих искушений?
--
Простите, отец Ипатий, я хотел бы услышать четко: отказывая, вы делаете мою веру крепче? - Карамелеву приходится сдерживаться, только это был не гнев.
--
Что вы! Как можно переступить через милосердие? Сострадать - долг каждого верующего. Но все молитвы не могут быть услышаны. Иначе религия начнет слишком походить на жертвоприношение. Пришел, дал мзду, - священник кивнул на статуэтку, прикрытую сейчас салфеткой, - Или сведения сообщил. Вот и готово.
--
Это может быть обидно. Особенно нуждающимся. Отвращает от веры, - в голосе Карамелина не было бунтарства. Но было хорошо замаскированное разочарование.
--
Только для неверующих. Для менял в душе своей. Для искреннего христьянина не должно быть разницы - исполнилась ли его молитва или нет. Она будет услышана.
Карамелин попрощался и вышел.
Он не оскудел верой, не усомнился. И дело было вовсе не в религии, не в обрядности или фарисействе. Наверху, среди компьютерных личностей, образовалось мнение по этому конкретному вопросу. Сынок отчебучил дрянь, которая жестяным мозгам не понравилась. Ничего, надо работать дальше.
Артём решил, что раз дело скатывается в плоскость интриг и покупок - то лучше разжиться пророчеством. Может быть, в прогнозе машины будет зерно истинного откровения, горнего света, но если не окажется то рассчитанный совет весьма пригодится. Ведь к кому он будет идти? К язычникам? Значит, надо собрать что-то по их образу и подобию. В его понимании антиохийцы были именно язычниками.
Стандартная пророческая система выросла из бывших поисковиков, которые стали давать изумительно точные ответы на человеческие вопросы. Истинные чудеса там, конечно, были очень редки, но и компьютерные фокусы часто помогали. Артём вытащил телефон, проговорил запрос и стал ждать.
--
Половина подляны всегда перед тобой, но вторую половину ты уже вступил. Осторожней бей в кость, но быстрей беги. Опасайся маленького клопа...
--
Хватит. Убери муть. Мне нужен ясный совет! - если у Карамелина-младшего что и вызывало отвращение, так это подсознательные намеки, которыми машины норовили осчастливить людей. Откровение же эта чепуха не была - сердце не отозвалось.
--
Зайдешь на страницу парафии, там будет допуск. Под твоё имя. Ангел-хранитель усеченного образца. Сроком на двое суток. Проблема должна решиться за это время.
Артём повеселел и быстро выбил на клавиатуре нужные цифры. Программа-надзиратель, освященная и дозволенная синодом, что может быть лучше? Теперь она оберегала душу, а заодно и тело раба божьего. Надо было только подождать несколько секунд, пока она загрузиться и через его ладанку найдет прямой путь к сознанию. С ней можно было хоть к волку в пасть. Чтобы не оплошать самому - Артём прихватил шокер.
Центр антиохийцев оказался вполне цивильным заведением. Обыкновенные серые коридоры с лампами дневного света, и редкими стульями рядом с дверьми. Даже без фанатичных глаз, подсматривающих за посетителем из каждой щели. Встречные-поперечные, правда, особым гостеприимством тоже не отличались. Ни чаем поить, ни в комнаты приглашать Артёма никто не собирался. Его молча проводили к заказчику - в соседний коридор.
Ижецкий оказался малоприятным господином, с влажным ртом сибарита и выцветшими ресницами. Ради такого разговора он вынужден был покинуть виртуальность, но костюма полного погружения не снял, отчего казался космонавтом. Он привалился к стене и ковырялся в зубах обломком пластиковой ложки. В конце коридора стояла девица, с ноутбуком и смотрела на беседовавших. Свидетельницей работала, подробности фиксировала.
--
Зачем пришел?
--
Что делал здесь брат?
--
Тебе все проекты выдать, с деталями? Может, распечатку протоколов притащить? - теоретически это был сарказм. Только Ижецкий слишком привык к виртуальности, к нейрошунту: мимика лица обеднела.
--
Без надобности мне знать детали. Кроме одной - отчего он в ступор ушел? Конкретный блок опиши, чтобы разобраться с лечением. Тимофея на ноги поставить.
--
Это у ваших надо спросить, у жестянок.
--
Еще почему? - подобрался Артём.
--
Обожествили машины, вместо ангелов их почитаете, и еще чего-то хотите? Да процессоры вас за мусор держат.
--
Машины не ангелы, - четко и медленно произнес Артём, - Под видом программ Он волю свою сообщать может, понеже ангельски умны...
--
Ладно, проехали. У нас к нему заказ был, на воскрешенный образ. Чтобы, окунувшись в виртуальность, можно было благ его причаститься.
--
Не понял?
--
Объясняю. Для богословов, - пришел черед Ижецкого четко расставлять ударения, - В зазеркалье человек Бога узрит, потому как там всякий сердцем очищается.
--
Тогда уже и духом нищает, - съязвил гость.
(Где-то далеко, в эту самую секунду, попытались загипнотизировать Радмилу Тарасовну. Чтобы потом сделать фанатичкой. Примитивная атака с помощью телефонного звонка и видеоролика, напичканного "внушалками". Хранитель прикрыл её, самым концом того крыла, что защищало Артёма. Ещё хранитель унял его первый порыв - бежать, спасать жену. Или просто бить морды здешним обитателям. Нет. Угроза не отсюда идет. И прежде, чем секунда закончилась, Артём успокоился. Просто теперь он знал.)
--
Слушать будешь? - кажется, негостеприимный хозяин что-то заметил.
--
Да.
--
Очищаются не вдруг, не в играх. Надо думать, проникаться вечностью. А для этого с людьми беседовать, что уже ушли. Образы компьютеры делают, по биографии и прочим данным. Но человеческий труд там тоже нужен. Для сакральности. Получается разговорник, малое зеркало собственной души. Почти как с вашими иконами, только у нас без шунта, без виртуалки - не будет контакта. Твой брат отшлифовывал такую программу, оттиск вполне конкретного человека.
Артём представлял, что это за шлифовка. Уже несколько лет как семейное дело. Раньше они так ладанки до ума доводили, а теперь вот иконостас сподобились.
--
Покойник - кто это был?
Сектант вытащил из кармана диск. Отдал посетителю.
--
Теперь уходи.
Поздний ужин весельем не отличался. Константин Семенович рассказал, что счел нужным. Ему приходилось изображать человека, который решит любую проблему. Пусть не сразу, но очень быстро. Артём попытался изобразить оптимизм, рассказать про хранителя, но ничего не вышло. Это слишком походило на чиновничью отписку, на компенсацию, выдаваемую по невосполнимой потере. Клара Петровна была чернее тучи. Радмила набралась от неё этого черного уныния и выглядела не очень. Ладанка у неё на шее изредка светилась, не давая хозяйке впасть в окончательную депрессию. Верочка еще не совсем понимала, какое это может быть за горе - и смотрела на брата, что механически потреблял творог. Иногда ей казалось, что он прикидывается.
Ближе к ночи отец и сын в комнате Тимофея держали военный совет. Константин Семенович лежал на кровати больного, и перебирал файлы. Самого Тимофея выставили в зал. Сидеть перед телевизором. Артём спрятал зеркало, что раньше отгораживало икону, и долго смотрел на святого. Тот не двигался.
--
Он отключил внутренности, - Константин Семенович всё никак не мог сосредоточиться на мысли, бродившей в голове. На язык лезла всякая чушь, - Теперь это простая доска с образом.
--
Ты проверял, кто это был? На заказе?
--
Тот, с кем ты говорил в машине. Там уже готовый конструкт, очеловеченный.
--
Может, отдадим его антиохийцам? - Артём еще рассчитывал договориться.
--
Они бы и сами с радостью Тимошку раскупорили. У них работник исчез, а стилиста такого уровня еще поискать. С другим мастером теперь договариваться надо. Это тебе не наши, что сотни человек помочь готовы. Тимошку им ценить приходилось, - в его голосе слышалась какая-то не совсем праведная гордость.
--
А кто к нам тогда лез?
Отец неопределенно повел в воздухе пальцами.
--
Хранитель тебе ведь больше не отвечал? И не ответит.
--
Не нашего ума дело? - жестко спросил Артём.
--
Почему? Нашего, нашего. Но жестянки нам ответа не дадут. Считают, сами до него доходить должны, - Константин Семенович подложил обе руки под голову и теперь смотрел в потолок, будто в небо, - Черт бы побрал все эти соглашения о невмешательстве. Что другими людьми вертят как хотят, что нами.
--
Надо еще раз говорить с ним, с конструктом. Выяснять подробности, - сыну хотелось действовать.
--
Твоя правда, может чего и откопаем.
В виртуальность пошли старым порядком. Артём, как надел очки, через пару секунд был на склоне холма и вдыхал запах сырых листьев. Старый знакомец уже здесь. Он подслеповат, лицо старше его лет, опирается на трость, но руки еще крепкие.
--
Что в тебе ценного? - главные вопросы лучше задавать сразу.
--
Тебе какое дело?
--
Брата спасти хочу.
--
А ты его любишь?
Голос отца за кадром посоветовал не отвлекаться.
--
Ты работал с антиохийцами? С Ижецким? Отвечай, - Артём начал сдвигаться влево, желая обойти старика со спины, как тот сам встретил его.
--
Учил. Я многих учил, проповедовал. И приходили ко мне, и внимали.
--
Что виртуальность - двери в царство божие? Или что сосуд откровения? Может, вообще атеистом был, или самого себя в боги двигал?
--
Я человек смиренный, - старик вдруг вытащил из трости рапиру, - Хулительных слов не произношу.
Артём усмехнулся.
--
Мы тут все смиренные. Только некоторые у рубильника, а некоторые без него, - отец в эту самую секунду отключил часть визуализации. Мир вокруг превратился в набор цветных квадратиков.
Старик не испугался и весьма бодро замахал своей железякой, состоявшей теперь из дрожащих кусочков серого. Артём отбежал на пару шагов.
--
Добром говорить будем? А то у тебя в мозгах искать долго.
Сын хлопнул в ладоши - и всё вернулось. Конструкт повертел головой, вздохнул и нехотя вложил рапиру в трость.
--
Чего надо?
--
Что в тебе может быть интересного? Тут вот человек страдает, а ниточка к ответу вроде как у тебя.
--
Во мне лично, или в моих идеях?
--
Он с тобой знаком не был? - рядом с Артёмом раскрылась фотография Тимофея.
Старик отрицательно поджал губы. Потом сам и закрыл иконку с фотографией.
--
Лучше уж про идеи расскажу. Я вещал об излечении тела виртуальностью. Не столько лекарствами, сколько верой. Про власть духа над телом давно все знают, и делают, но вот вера, вера раньше в дело не шла, - в его голосе прорезались интонации проповеди, чувствовалось, что под эти самые разговоры конструкт и создавался.
--
Своей молитвой или машинными средствами? - перебил Артём.
--
А это важно? - удивленно спросил призрак.
Тут все погасло, и сын очнулся в кресле.
--
Я ошибся, - Константин Семенович выбивал на клавиатуре новые команды, - Именно отморозкам Тимофей и понадобился. Они хотели задаром такой продукт получить, чтобы натуральный образ в проповедях использовать.
Телефон зосимцев нашелся сразу. Неудачливый Карамелев-младший часто им пользовался. Константин Семенович проговорил ровно две минуты и дал отбой. Потом выдал сообщение антиохийцам.
--
Свистать всех наверх, - обернулся он к сыну, и весело подмигнул, - Будет встреча и лучше нам прибыть туда с артиллерией.
Потом Карамелев-старший начал вызванивать Тараса Максимовича и еще нескольких человек, с которыми он не побоялся бы пойти в разведку. Как раньше бывало.
Артём понял, что шокера может оказаться маловато. Надо лезть за помповым ружьем.
Хорошее место для таких встреч подобрать непросто. Хранитель, конечно, упрощает дело. На надо разыскать просторное, со всех сторон изолированное помещение, из которого, однако, можно быстро и без помех скрыться. Поблизости не было ни одного заброшенного цеха или стройки. Подошел бывший склад стеклотары, что через неделю должны были разбирать на утиль. Почти пустая коробка из проржавевшего гофрированного листа, с несколькими грудами старых ящиков по углам.
Встречались рано утром, в тумане, очень похожем на тот, среди которого бродил виртуальный образ. Продавцы пришли заранее, еще в три ночи. В тактически правильных точках поставили иконы Георгия Победоносца и Михаила Грозненского. Расселись по позициям. К рассвету пала роса и у стариков сильно ломило кости.
Покупатели "оттиска души" приехали на модерновых форм микроавтобусе. Ребристая крыша, узкий, как лезвие, бампер, зеленые стекла. Синий, вроде дорожного, маяк на крыше. Хранитель сообщил Артёму, что сразу нападать они не хотят, и что у одного из приехавших, тонкокостного блондина, тоже имеется сберегающая программа.
Говорить от зосимцев вышла девица лет двадцати пяти, веселая и языкатая. Была она в джинсах и помахивала стареньким ноутбуком. На лице у неё имелась косметика очень подходящих похоронных оттенков.
--
Привет иконописцам! Меняться будем!? Только я девушка строгая, без вавилонских заскоков, потому давайте без бреда! - она еще и с жвачкой была. Типаж, однако, думал Карамелев-старший.
Ей навстречу вышел Артём. Оба показали диски. У Артёма их была целая укладка - личность не влезала на один носитель. После обмена, тут же, под перекрестными прицелами, отойдя метра на полтора, оба стали смотреть, что же они приобрели.
Понятно, что проверка психоблока занимает чуть поменьше времени, чем распаковка личности. Программа оказалась бесполезна: Артём в ту же секунду, как получил, сбросил её на домашний компьютер. По идее Тимофей должен был очнуться мгновенно. Хранитель уведомил, что не очнулся, хотя предпосылки к пробуждению были.
Это значило, что их будут пытаться шантажировать и дальше.
--
А чего это у вас на иконе святой автомат перезарядил? - вдруг спросила болтунья, вынимая из-за пояса ствол.
Видно, ей тоже пришел сигнал о непорядке. Артём, не теряя времени, вытряхнул из рукава шокер. И тут обе стороны попытались пустить в ход свои арсеналы.
Треск выстрелов был не главным. В один миг с ним, а может еще и раньше - пошли в дело заступники. Иконы вдруг будто распахнулись, заняли собой весь объем склада. Казалось, что громадный белый конь все мчится и мчится из высокого неба прямо на зосимцев, и копье готово поразить еретиков. А патроны в "калашникове" Михаила ни кончатся никогда. Ржание коня было под стать автоматной очереди. Те, кто впечатлился этим зрелищем, и всеми его скрытыми качествами - промахивались. Однако и та сторона оказалась не без поддержки. Это был примитивный, но действенный блок - иконописцам стало казаться, что всё впереди них расплывается, что стены готовы рухнуть. Потом эта марь двинулась вперед, и стало чудиться, что она поглотит их.
Артём получил будто удар молотком в грудь и упал, хватая воздух. Хранитель уведомил, что пуля попала в ладанку. Хранитель так же настаивал, что пуля эта вполне контролируемая и лучше уж принять её, чем ждать абсолютно случайной. Карамелев-младший, может, и готов был высказаться по этому поводу, но уж больно ломили ребра, и напряженно стало вокруг.
Тонкий визг поблизости, короткий вздох и снова визг. Это билась на полу девица, вышедшая на обмен. Судороги у неё были впечатляющими, но почти сразу она застыла. Хранитель выдал еще одну информацию - о серьезной попытке атаковать психику, пленить душу.
Тут у сторон начали вульгарно кончаться патроны, и выяснилось, что ни в кого кроме Артёма, не попали. Одним из последних выстрелов разнесли фонарь, вроде маячка, который и создавал марь. И еще прострелили укладку дисков, что перешла к зосимцам.
--
Эй! Расходимся! - прокричали из-за микроавтобуса.
--
Не стреляйте!
Иконы больше не казались окнами в небо, а ужались, притворились обычными раскрашенными досками.
Артём почувствовал, как его схватили под руки и тянут к груде ящиков.
Карамелев-старший только убедившись, что сын жив, стал смотреть на пострадавшую с той стороны - уж больно знакомые симптомы у неё были.
И только её занесли за автобус: послышался всхлип, потом короткий крик и дальше шла забористая ругань. Девица выражалась по поводу человека - какого-то Валенкина - пославшего её вперед.
--
Эй, там, хватит придуриваться! - прокричал Константин Семенович, - Давайте психоблок или чем вы её там на ноги подняли! Все миром закончим.
--
Ты чего, совсем тупой? Получил уже!
Карамелевы, старший и младший, уставились друг на друга. Ясно было, её не успели бы подключить к системе. Да и зачем оглушать своего же человека?
Они додумались одновременно - не один блок, а два. И зосимцы, и родная церковь втиснули файлы в голову Тимофея. Двойной засов для мышления. Инерционный. Чтобы ему включиться, и прижать человеческий разум, комбинация нужна, а чтобы пациента отпустило - оба компонента снять. А второй блок всё еще оставался на у Тимофея на шее. В самом прямом смысле.
Константин Семенович дал отмашку уносить ноги и потянулся за телефоном.
--
Клара!? Выведи его на двор. Да куда угодно, лишь бы из-под икон. Понимаешь? Быстрее.
Минуту спустя, когда Карамелевы уже сидели в машине, на экране телефона появилась физиономия Тимофея. Он еще ничего не понимал, но головой вертел вполне осмысленно. Константин Семенович тут же отключился.
--
Ты что решил? - спросил его Артём. Говорить было трудно, кажется, сломаны ребра, - Дальше с ним как быть?
--
А что неясно?
--
Эти слова надо произнести вслух, - упрямо посмотрел сын на отца.