Безбах Любовь Сергеевна : другие произведения.

Мечты сбывшиеся и несбывшиеся

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1 место в номинации "Этно". Несколько раз опубликован.
  
Крестьянин в поле
  И дорогу мне указал
  Вырванной редькой...
  Кабаяси Исса (1763 - 1827)
  
  
   Сидзука спряталась в маленьком садике за кусты смородины и плакала злыми слезами. Сваты! Из рыбацкого поселка Сакаэхама* пожаловали сваты! Сидзука мечтает выйти замуж, но ещё больше ей хочется стать учительницей, как старшая сестра Хироко, и работать в школе, и тогда ей не придётся с утра до ночи гнуть спину на поле, как родители. Весной мама возила Сидзуку в столицу Карафуто Тоёхару* поступать в женскую гимназию, но девушка стушевалась перед незнакомыми экзаменаторами, стала путаться, с перепугу всё забыла, и поступить не удалось.
   Долго плакать не пришлось, племянники без труда нашли строптивую тётушку. Сидзука наотрез отказалась идти в дом, и тогда в садик пришла рассерженная мама. Увидев зарёванную дочь, она разозлилась ещё больше.
  
[]
   - Смотрите, какое позорище! Как мы с отцом выставим тебя перед накодо*? И нечего так на меня смотреть! Кто на родителей косится, тот в камбалу превратится.**
   - Мама, я учиться хочу!
   - Уже выучилась, сама виновата. Пойдём, и постарайся хотя бы причёску не растрепать.
   - Мама, я поступлю на следующий год, я тоже буду учительницей!
   - У нас уже есть одна учительница, вот и хватит.
   - Тогда я медсестрой буду! Мама, ну пожалуйста!
   - Никаких медсестёр! Отец сказал, что все медсёстры - ойран*.
   - Это неправда, никакие они не ойран!
   - По-твоему, отец врёт? - возмутилась мама. - А ну, пошли!
   Мама бесцеремонно, как куклу, выдернула дочь из-за куста. Сидзука упиралась, но не слишком, она привыкла слушаться, ещё и неудобно стало, что нечаянно уличила отца во лжи, но ведь не хотела же! В доме мама стыдливо прикрыла её от гостей и увела за фусуму*, где и привела дочь в порядок: заставила умыть заплаканное лицо, подвела высокие брови углем, подкрасила кармином маленькие губки, надела на неё лучшее кимоно и долго возилась с бантом оби, чем пышнее - тем лучше. Тут-то Сидзука и узнала, что к ней сватается Нибори, один из сыновей рыбака Накано. Красивый парень, как отказать такому? Сидзука вмиг притихла и постаралась смирным видом понравиться накодо.
   Свадьбу справили по осени, и всё время до свадьбы Сидзука не знала, радоваться ей или плакать. Она не оставила мысли поступить в следующем, 1932-м году, очень хотелось стать учительницей, но замужем ей вряд ли позволят учиться, ведь во время учёбы придётся три года жить в Тоёхаре, вне семьи, ни один муж этого не потерпит. О расторжении помолвки не могло быть и речи, свадьба - это решение родителей жениха и невесты, да и не хотела Сидзука упускать такого парня, как Нибори. Нет, не хотела.
  
   Молодожёнам в Сакаэхама дали отдохнуть всего день, а потом началась работа. Вдоль берега простирались вдаль ровные ряды сушилок - целые поля. На сушилках висела засоленная рыба. Вместе со свекровью, шестью её невестками и другими женщинами поселка Сидзука с утра до вечера шкерила рыбу и развешивала на просушку морскую капусту. Рыбу солили в ёмкостях - прямоугольных бетонированных ямах в земле, разделённых перегородками. Сестру Хироко Сидзука видела нечасто, её с недавних пор оставляли дома на хозяйстве, потому что до родов оставалось чуть больше месяца, она и на работу в школу перестала ходить. Рыбаки Сакаэхама возвращались с моря, черпая воду бортами тяжело гружённых фуно. И снова работа, работа, работа.
   Готовую к отправке рыбу и морскую капусту упаковывали в картонные коробки и сносили в склады готовой продукции - кирпичные строения с деревянными крышами. Чиновники из конторы неподалёку, все на одно лицо, считали коробки, ставили на них метки и записывали в журналы. Потом продукцию грузили на подводы, запряжённые крепкими лошадками, и отвозили на железнодорожную станцию к приходу поезда из столицы Карафуто. Рыбаки зарабатывали несколько иен в месяц. Море - богатое и щедрое - платило труженикам сторицей, но тем доставались только крохи.
   В Сакаэхаму на рыбный промысел перебралось немало односельчан Сидзуки, бросив земледелие. Нибори обмолвился, что на рыбе теперь работают не только бывшие крестьяне из Отиай, но и из других посёлков.
   Сидзука привыкла к труду в огороде и в поле. И всё же, сообразив, что тяжёлый, однообразный труд, согнувший и мать, и свекровь, ждёт её всю жизнь, она с новой силой стала мечтать о гимназии.
   Мечты мечтами, но жизнь иной раз подсовывает такие сложности, что о мечте на время забываешь. Сидзуке всё время казалось, что муж с ней холоден. Сначала она приняла это, как должное. Нибори и на свадьбе казался отрешённым, но Сидзука, ослеплённая счастьем и с головой окунувшаяся в древние ритуалы, не придала этому значения. А теперь молодая жена, обеспокоенная отчуждением красавца-мужа, стала припоминать всякие незначительные мелочи. Вспомнила, что за всю свадьбу жених только раз взглянул на неё - когда впервые увидел, а она была чудо как хороша в свадебном белом кимоно и со сложной причёской! Когда молодые обменивались чашечками священного сакэ, они случайно соприкоснулись пальцами, и Нибори отдёрнул руку, а когда они произносили клятву верности, у него слова выходили из уст словно вымученные. Сидзука забыла об этом, когда увидела, что к концу церемонии веер на её поясе раскрылся - значит, будет им семейное счастье! Вот и привалило семейное счастье...
  
   Супругам отстроили отдельный дом, как и остальным поженившимся братьям Накано. С родителями жил только самый старший с семьёй, и там всегда было шумно. Старые-престарые дедушка с бабушкой, прародители Накано, сидели себе на одном месте и тихонько наблюдали за домочадцами. В гостях у этой шумной, беспокойной семьи Сидзука завистливо наблюдала за другими супружескими парами. Как нежно поглядывает старший брат на свою некрасивую, мосластую супругу! А свекровь со свёкром умели разговаривать друг с другом одними взглядами. Да и дедушка с бабушкой - Сидзука их по отдельности и представить не могла. В гостях у сестры не легче: муж Хироко топчется вокруг жены, словно телёнок на верёвочке. Ах, зависть, острые твои зубки!
   Несчастная, несчастная Сидзука! Ей достался самый красивый парень, какого она только видела: статный, крепкий, широколицый, с прямыми широкими бровями и приятной улыбкой. По ночам она жарко обнимала его, он охотно отвечал на ласки, был нежен, но по-прежнему оставался отдалённым. Тело у мужа ладное, горячее, но совсем не греет. Хоть бы руку на неё положил после соития, так нет же, отвернётся к стене, и всё. А когда супруги оба дома, он её будто не видит. И дома словно холодно. Стала Сидзука украдкой плакать. Раз поплакала, два... Так и плакала каждый вечер тихонько.
  
   Работа на сортировке, засолке и сушке рыбы сменилась варкой тука - рыбного удобрения. Тук варили сезонные рабочие, но во время лососёвого хода нагрузка увеличивалась, и тогда нанимались женщины рыбацкого посёлка. Их согласия не требовалось. Чиновники заходили в дома и властной рукой записывали в книги тех, кто будет работать на туке.
   Удобрение варили далеко от посёлка, и каждое утро приходилось идти туда пешком. Торжественно всходило солнце, добела умытое водой Охотского моря. Работники закладывали рыбу в огромные котлы и разводили под ними костры. Рыба всё варилась и варилась, котлы исходили паром, а Сидзука, которая выросла на свежем воздухе, не могла привыкнуть к зловонию, отравившему всю округу. На побережье стояли бараки из камыша и соломы, здесь же располагались лавки и мастерские. С берега протянулись деревянные причалы, а в море качались мелкие судёнышки, раскинувшие сети.
   Когда месиво в котлах превращалось в жижу, такую же отвратительную, как и запах, её отжимали в полотнищах, просушивали на рогожах и упаковывали в мешки. Упакованный тук, перечтённый и заклеймённый чиновниками, рабочие складывали в деревянные сараи. Через каждые день-два подходили транспортные суда и отправляли на берег шлюпки. Мешки приходилось грузить наравне с мужчинами. И так - каждый день.
   Сидзука ненавидела эту работу. Вот оно, семейное счастье! Весь день надрываешься, а вечером - равнодушный муж, настолько чужой, будто она выкрала его, да ещё против воли! Почему, ну почему она согласилась замуж, лучше бы поехала поступать! Так думала Сидзука, от злости думала, потому что больше учёбы она желала любви собственного мужа.
  
   В сентябре старики Накано, которые побывали на свадьбах всех своих внуков, решили, что больше никаких долгов за ними не числится. Первой умерла бабушка, а спустя две недели упокоился дед.
   Если для церемонии бракосочетания обращаются к синтоистскому священнику, то хоронят согласно буддийским обрядам. В тот же день, когда дедушка умер, семья Накано провела предварительные поминки - карицуя. На второй вечер началось хонцуя - ночное бодрствование. Семья Накано принимала соседей, которые пришли выразить соболезнования. Буддийский священник на одной ноте читал сутру, а главный распорядитель похорон курил ладан. Именно тогда Сидзука перехватила пристальный взгляд мужа, скользивший мимо неё. Проследив, во что это он так вперился, Сидзука увидела... Хироко. Не поверив собственным глазам, Сидзука внимательно оглядела сестру при скудном освещении. Та, казалось, ничего не замечала. Чтобы уравновесить большой живот, она чуть-чуть отклонилась назад. 'Глупости. Она же скоро родит!' - подумала Сидзука и снова взглянула на мужа. Нибори по-прежнему смотрел на Хироко, и взгляд у него был жадный, горящий, такой, о котором Сидзука даже не мечтала, потому что попросту не могла представить.
   У молодой жены отнялись ноги. Воздух, насыщенный запахом ладана, застрял в горле, ни туда, ни сюда. Хорошо, что на неё в это время никто не смотрел. Нибори тоже не смотрел, занятый самозабвенным созерцанием Хироко. 'Может, она и забеременела от него?' - полезли в голову непрошеные мысли. Всё отодвинулось: и мечты, и тоска по родному дому, и грустные размышления о будущем. Остался только тяжёлый, засасывающий взгляд мужа, направленный на родную сестру жены.
   Хоронить положено через два дня после смерти. Дом не мог вместить всех, поэтому гроб с покойным увезли в буддийский храм. Там собрались все родственники и соседи. Гроб установили на похоронный алтарь, сложенный из поминальных дощечек и убранный цветами, и накрыли крышкой. Сидзука не слушала ни сутру, ни хвалебных речей. Всё её внимание было поглощено поведением мужа. Нибори, одетый в короткое чёрное кимоно и плиссированную юбку, изредка бросал осторожные взгляды в сторону Хироко. Нет, Сидзука не ошиблась! День, и без того тягостный, почернел, словно ящик с углем.
   Хироко, красивая даже в траурном кимоно без узоров, на взгляды Нибори не обращала внимания.
   После службы крышку сняли. Каждый подошёл к покойному попрощаться. Сидзука вгляделась в торжественное лицо дедушки, усовестилась, что занята на похоронах только собой, и мысленно просила у него прощения.
   В гроб положили цветы с алтаря и вещи дедушки, потом накрыли крышкой. Каждый подошёл, чтобы забить гвоздь большим камнем. Некоторым из братьев, и Нибори тоже, удалось забить гвоздь с двух ударов - значит, их ждёт успех. Сидзуку передёрнуло. 'Любопытно, какой успех ждёт моего мужа?' - подумала она и покосилась на Хироко. И наткнулась на её тревожный взгляд.
   Управившись с одним из самых важных дел на свете, сельчане потянулись к морю. Работать, работать, работать...
   Поздно вечером, накрывая на стол, Сидзука искоса бросала взгляды на мужа - чужого, незнакомого человека. Теперь уже не ревность - тоска вытягивала душу. Домой хотелось настолько сильно, что Сидзука готова была идти пешком, прямо сейчас, невзирая на усталость и тьму на улице. Нибори, как обычно, молчал, словно отгородился от жены фусумой.
   Внезапно пришла Хироко, одна, без мужа. Сидзука не хотела её видеть, но в дом пригласила.
   - Что же без Акио? - спросил посветлевший Нибори, поднимаясь навстречу гостье. Улыбнулся! 'Мне бы так хоть раз улыбнулся' - подумала Сидзука, сморщившись от ревности, остро вонзившейся прямо под рёбра.
   - Хочу повидаться с сестрой, - сказала Хироко, громко сопя и отдуваясь. Она неловко поклонилась хозяину - мешал живот.
   Нибори не захотел слушать женские разговоры и ушёл на улицу.
   - Я всё вижу. Почему ты ко мне не пришла? - мягко упрекнула сестру Хироко, осторожно опускаясь на татами.
  - Я ещё и виноватая? - разозлилась Сидзука, усаживаясь рядом. - Почему я должна к тебе идти?
   - Потому что мне тяжело ходить, разве не видишь? А нам нужно поговорить.
   - Нам не о чем разговаривать.
   - Ты так думаешь? Я понимаю, каково тебе сейчас, я всё понимаю, Сидзу-тян. Но я не виновата, честное слово! Мне самой это неприятно. Нет, не просто неприятно, мне ужасно от этого, ужасно, Сидзу-тян! Иногда мне кажется, что больше так не могу, сил нет, но я не знаю, что делать. Мне ведь сейчас совсем не об этом надо думать... Сидзука, ты сама видишь, как я держу себя с ним. Единственно, чем я могу тебе помочь - как можно меньше попадаться ему на глаза.
   - Конечно, ты такая красивая, умная, образованная, ты - учительница, а я... Я... Конечно, он тебя любит, а меня - нет.
   Сидзука зло расплакалась.
   - Твой муж тоже любит тебя, и ты счастлива! - продолжала она. - А меня мой не любит! Никто меня не любит, даже мама. Я и нужна, только чтобы варить этот вонючий тук!
   - Как же не любит? А я? Я люблю. И мама тебя тоже любит.
   - А отец? Он запретил мне учиться!
   - Он хочет, чтобы ты была счастлива.
   - Ну и досталось мне счастье - с малую раковину**! Нибори любит тебя! Что же мне делать? Что делать?
   Сидзука плакала и раскачивалась от безысходности.
   - Не знаю. Я и сама боюсь, как бы кто не заметил. Людская молва что сукновал: всё сваляет.** Надо что-то делать, это не может продолжаться бесконечно, поэтому я и пришла к тебе. Думаю, лучше будет, если Нибори образумит отец. Посоветуйся со свекровью, а она поговорит со своим мужем.
   - Думаешь, это поможет?
   - Наверное, больше здесь ничего не сделаешь, милая Сидзу-тян...
   Сёстры помирились. Нибори в тот вечер так и остался отчуждённым, и Сидзука ночью снова плакала, но слёзы были уже другие.
   Утром, потроша для засолки рыбу, Сидзука попыталась объяснить всё свекрови.
   - Странные вещи ты говоришь, дочь, - ответила та, удивившись. - Значит, ты сама что-то неправильно делаешь, раз мой сын к тебе равнодушен.
   Слова свекрови прожгли до самых пяток. 'Больше ничего не сделаешь', - вспомнились слова сестры. Сидзука сказала, что скоро придёт, а сама ушла в дом, где не сложилось супружеское счастье, увязала пожитки в платок фуросики* и отправилась пешком домой, в посёлок Отиай.
   Ноги шли сами, а мысли всё вертелись вокруг неудавшейся, поломанной жизни. Она вовсе не рассчитывала на тёплый приём дома и сильно опасалась, что отец отвезёт её назад. Возвращаться по доброй воле она не собиралась. Что её ждет в Сакаэхаме? Работа с утра до ночи, холодный дом и постылое ложе рядом с милым мужем, который любит другую? И дети, целая куча, которых несчастная Сидзука больше не хотела.
   В Отиай она пришла после полудня. Родители и старший брат работали далеко в поле, невестка хозяйничала в окружении детей. Она в изумлении уставилась на золовку.
   - Сидзука? Но почему ты одна? А где Нибори?
   Слёзы у Сидзуки полились так, словно плотину прорвало. Женщины поговорили. Невестка пожалела её, но предупредила, что придётся вернуться, не жить же в позоре! К родителям в поле Сидзука не пошла, совестно было.
   Раньше, чем вернулись родители и брат, приехал на подводе Нибори. Встретила его невестка, Сидзука встречать не вышла, забилась в самый дальний угол. А невестка, словно провинилась именно она, так и отвешивала поклоны, один за другим.
   Сидзука поднялась навстречу мужу, тоже поклонилась и закрыла лицо руками. Её отец даже голоса ни разу на жену не повысил, но мама ни в чём перед ним не провинилась... А она, Сидзука, страшно, безобразно виновата! Лицо запылало от стыда, и слёзы так и потекли между пальцами.
   Нибори отнял её руки от лица.
   - Почему ты пришла сюда одна, Сидзука? - спросил он, и между красивых чёрных бровей пролегла сердитая складка.
   - Болит, - плача, ответила молодая жена, - здесь...
   И она, высвободив руку, приложила её к груди. Поднять глаза на мужа она не посмела.
   - Болит... - повторил Нибори, хмурясь. - Хорошо, я на погрузке был, в море уйти не успел. Пришла мама, сказала, что ты исчезла куда-то. Я сразу понял. А твои родители, разве они переживут такой позор?
   Как объяснить причину своего непростительного поступка, Сидзука не знала, было стыдно, и она беззвучно плакала, опустив голову.
   - Я жду тебя, - требовательно произнес Нибори и вышел из дома.
   К Сидзуке тут же подобралась невестка:
   - Иди к нему скорее, иди! Пока ждёт! И не злись на него. Если жена злая, это всё равно как шестьдесят лет неурожай**. Толку-то на мужа злиться...
   Провинившаяся жена кое-как утёрла слёзы рукавами и торопливо засеменила из дому к подводе. Усаживаясь, она несмело подняла глаза, увидела сдвинутые густые брови, которые так любила трогать пальчиками, но зла не почуяла, лицо у Нибори было не сердитым, а озабоченным, и оттого ощутила себя еще более виноватой.
   Муж отвернулся, хлестнул лошадь, и подвода потянулась прочь из посёлка. Нибори некоторое время молчал, потом обернулся и коротко произнёс:
   - Отец сказал - надо беречь, что есть.
   И вдруг улыбнулся. Сидзука с удивлением и тревогой вгляделась в любимое лицо. На Хироко он смотрел по-другому... Но тот взгляд был тяжёлым, нехорошим, больным, а сейчас он смотрел так, словно там, за глазами, светило солнце. И сердце молодой жены сладко оборвалось.
   Вечернее небо подёрнулось розово-серыми полосами. Над лесом летели три уточки, торопливо махали короткими крыльями. Вокруг царила тишина, дневные птички угомонились, ночные обитатели не торопились начинать тайную жизнь. Пофыркивала лошадь, влекущая подводу по пыльной дороге в Сакаэхаму. Две половинки - муж и жена - впервые чувствовали единение друг с другом, словно два ручья слились в одно русло, став полноводнее и сильнее.
  ________________________
  
  Японские пословицы помечены двумя звёздочками**.
  
  Сакаэхама - ныне посёлок Стародубское на Сахалине
  Тоёхара - ныне областной центр Южно-Сахалинск.
  Накодо (яп.) - сват.
  Ойран (яп.) - проститутка.
  Фусума - внутренняя перегородка в доме.
  Фуно - рыбацкая лодка с парусом и компасом.
  Отиай - ныне город Долинск на Сахалине.
  Фуросики - узорный платок со сторонами до метра. Его используют вместо сумки или мешка, завязывая в него вещи.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"