Безбах Любовь Сергеевна : другие произведения.

Звёзды в луче фонарика

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:


    Опубликовано в издательстве "Yam Publishing". Книгу можно купить на Ozon, Amazon и Bookmate. Электронная книга есть на Ridero.

    На планету Осень обрушиваются сразу две беды: оккупанты с соседней планеты и банда в сплаве с мятежным экипажем космического крейсера. Пока власти Содружества бьются над проблемой с оккупантами, местные жители борются с бандой, партизаня в лесах. Два жителя планеты Онтарии угодили в самое пекло, и губернатор Андрей Матвеев вмешивается в конфликт. У него, отвоевавшего своё место у Содружества, имеются собственные методы решения конфликтов...
  
   []
  
  
  ЭРВИН ТИЖЕВСКИЙ, генеральный директор Управления по обеспечению космической безопасности
  (вместо пролога)
  
   Я с недоумением читал поданный секретарем материал. Днем раньше я узнал о каком-то невразумительном конфликте на отдаленной планете под названием Осень и дал задание секретарю собрать документы, имеющие отношение к делу. Мой помощник Адам Свифт перечитывал их следом за мной и, судя по его виду, понял он не больше моего.
   - Планетарная система Осень, - просматривал материалы Свифт. - Солнце - как наше, н-да... Обжитая планета - вторая от солнца. Население - сорок одна с половиной тысяча человек, столица Мильгун... Ну и что? Они передрались друг с другом? Да и пусть себе тешатся. Разберутся, не они первые. Я пока не вижу причин для нашего вмешательства.
   - Смотрите дальше.
   Триксовые листы резко зашуршали в ухоженных пальцах помощника.
   - А, гибнут люди... Что за дикость? Оккупация?! Как такое возможно? Хм-м... Так это же слухи, Эрвин. Ни одного документального подтверждения, одна болтовня в эфире.
   - Да, одна болтовня. Информацию мы получили на уровне слухов. Надо проверить.
   - А что сообщают они сами?
   - Ничего. На наш запрос они ответили молчанием.
   Я повернулся к модели Галактики, коснулся пульта, хотя знал Содружество, как свои пять пальцев. Загнутые звездные рукава, занявшие виртуальным объемом половину кабинета, послушно повернулись в нужную сторону. Звезда Осень находилась далеко от Солнечной системы, на периферии Содружества.
   - Что им там делить? - удивлялся Свифт. - Планета как планета, ничего особенного. Население до смешного маленькое.
   Корабли Управления по обеспечению космической безопасности развивают в подпространстве такую же скорость, как и военные - пять парсек в час. От Солнечной системы до Осенней девять суток ходу, не меньше. Грузопассажирский транспорт идет две недели. А в Содружестве как раз началась предвыборная кампания, и конфликт разгорелся совсем некстати.
   Адам сделал резонный вывод:
   - Нехорошо.
   - И это все, что вы можете сказать? - осведомился я.
   - Кто там к ним ближе всех, кроме нашего разбойника Матвеева? Система Очир? Планета Доржи с республикой Очир? Если не ошибаюсь, им до Осени добираться полтора суток.
   - Тридцать восемь часов.
   - Надо отправить им запрос. Пусть разведают, что там делается.
   Я промолчал. Свифт уткнулся в отчет секретаря.
   - Ах, да! Судя по слухам, Именно Очир оккупировал Осень. Это несерьезно.
   - Отправим запрос на Очир. И Матвееву тоже: от Онтарии до Осени добираться трое суток. Пусть узнает, что там творится на самом деле.
   - Хотите принять помощь от Матвеева?
   - Ничто не мешает обратиться к нему за помощью. Ближайшие корабли Содружества находятся в районе Кардабая и в зоне влияния Куриона, а это уже пять суток в подпространстве. А на Осени, судя по слухам, гибнут люди. Кроме того, необходимо немедленно отправить туда патруль во главе с 'Магелланом'. Похоже, дело серьезнее, чем мы предполагаем.
   Я решил, не откладывая, побеседовать с адмиралом Коломенским.
  
  
  НЕДЕЛЕЙ РАНЬШЕ...
  
  ФЕДОР ИВАНЕНКО, судовой диспетчер связи
  
   Приятно после тесных помещений и глухих обзорных экранов в подпространстве увидеть над собой небо от горизонта до горизонта. Солнце Кардабая клонилось к закату и с непривычки казалось чересчур ярким. Капитан 'Черного ферзя' отпустил часть экипажа размять ноги, пока судно грузится кардабайским товаром: мебелью, пиломатериалом, медикаментами, фруктами и много чем еще. С космодрома уже стартовали две шлюпки, еще пять принимали товар, чтобы доставить его на орбиту, где завис 'Черный ферзь'. На Онтарии древесина никудышная, только на растопку годится. Приходится покупать.
   Мы с пилотом Прыгуновым завалили в ближайшее от космопорта кафе. Нас не смущала мысль, что самое ближнее от порта кафе - самое дорогое. Первое, что мы разглядели в полумраке - Машу Поморову, восседавшую у стойки на высоком стуле. Успела нас опередить. Рыжие волосы пламенели под приглушенным освещением, веснушчатая рука с длиннющими ногтями, раскрашенными ядовитой зеленью, цепко держала бокал. Утром ногтей еще не было. Длинные худющие ноги торчали из короткой юбчонки, как карандаши из стакана. Вокруг нее уже увивались два местных хлопца.
   - Маш... - произнес было Прыгунов, но я на него шикнул и покатил прямиком к ней.
   - Какая красивая девушка, - нараспев проворковал я, оттирая обширной кормой одного из хлопцев. - Давайте знакомиться. Меня зовут Федор.
   Маша вскинула глаза и усмехнулась, принимая игру.
   - Мария.
   Второго парня я отодвинул жирным локтем. Что-то уж больно они тощие. Брали бы пример с меня: сто сорок килограммов крепкого мяса, блестящая лысина, вислые усы и пятеро детей. В мою длань влезут обе шеи местных ухажеров, да еще и место останется. Поэтому хлопцы беззвучно отвалили.
   - Вы уже выбрали что-нибудь? Я все оплачу.
   Прыгунов, как истый друг, демонстративно отошел в сторону. Бармен склонил голову, с интересом наблюдая за комедией.
   - Да, вот эти два салата, - Мария ткнула в меню зеленым когтем. - Жаркое из свинины, вот эти два местных блюда - дук в тонном соусе и это-о-о... с длинным названием, четыре пирожных... разных... и бокал шампанского.
   - И это все?! Чем вы живы-то с таким ужасным аппетитом, Машуль? А ну-ка дай-ка я...
   Бармен долго принимал у меня заказ. В кафе зашло еще несколько человек из нашего экипажа, и мы с Прыгуновым и Машей присоединились к ним. Бармен понял, что его разыграли, и долго хохотал с диджеем и официантками. Я ведь сделал заказ сразу на восемь человек, и все восемь обладали здоровым аппетитом, а он решил, что мы с Машей будем кушать вдвоем.
   Мы наелись, наплясались и крепко выпили, а потом отправились гулять по городу. Городишко маленький, но вполне современный, весь в огнях, небоскребах и вывесках. Наша компания распалась, а когда подошло время, мы с Машей вдвоем отправились в космопорт. Остальные куда-то сгинули, гуляя по ночным улицам.
   Вышли мы с Машей из такси, миновали здание порта и побрели по стриженой траве полигона. Прожекторы на гравподушках освещали десятка полтора шлюпок и челноков и часть портофлота. В лицо задувал прохладный ветер. Над головой опрокинулось черное небо с незнакомыми созвездиями. Каждый раз новая конфигурация, где бы я ни был. Как выглядят родные созвездия с Марса, я уже забыл. Давно там не был. Семья живет на Онтарии, там и родились младшие дети.
   Две луны Кардабая, две крошечные голубенькие краюшки, неуверенно светили посреди ярких звезд.
   До шлюпок 'Черного ферзя' мы не добрались. Нас окружили какие-то люди.
   - Вали отсюда, жирный, ты нам не нужен, - посоветовал один из них.
   Маша тут же вцепилась мне в руку. Черт, как не вовремя это все.
   - Что вам нужно? - осторожно поинтересовался я и сунул свободную руку в карман летней куртки. Карман был пуст, но парни напряглись.
   - Руку из кармана вытащи, - спокойно произнес главный. Он был мельче остальных и имел интеллигентный вид, скользкий и неприятный.
   - Вытащу, когда надо будет, - почти ласково ответил я.
   - Ты нам не нужен, - повторил скользкий. - Можешь идти своей дорогой. А девушку оставь.
   Маша осыпала скользкого площадной бранью, на что я выразил свое удивление, но в целом с ней согласился. Банда придвинулась ближе. Что делать, а?! Что делать??? Их слишком много, и битым быть не хочется, но еще страшнее было за Марию. Хоть бы кто-нибудь подошел из наших. Как на грех, они будто сквозь землю провалились. Я мысленно проклял закон, запрещающий онтарианцам, то есть нам, носить оружие на планетах Содружества. Надо было бросить в карман хотя бы ножик... Мой любимый ножик - фирмы 'Hitachi', из стали марки ZDP-189 с трехпроцентным содержанием углерода, с рукоятью из углепластика - бездарно остался у меня в каюте.
   - Дуй отсюда, кабан, пока мы тебе не наваляли, - снова посоветовали из-за моей спины.
   - Собственно, мы не одни, - начал было я, но меня прервал скользкий:
   - Ну-ка, погодите. Вы что, самоубийцы?
   Он хмыкнул и протянул к нам руки. Этот жест выглядел настолько мирным и будничным, что я сдержался от защитного выпада, чтобы не спровоцировать хулиганов. Жест скользкого был не безобидным: главарь сковал наши запястья вместе. Это было неожиданно.
   - Вот теперь порядок, - удовлетворенно проговорил он.
   Маша со злостью дернула скованной рукой.
   - Что вам от меня надо? - процедила она.
   - Вот это уже разговор, - сказал главарь. - А то сразу - мразь да подонок... В другом месте побеседуем.
   Нас, жестко толкая в спины, потащили в шлюпку, только не в нашу. Мы с Машей не стали объяснять, что нам надо совсем не туда, и что наше исчезновение сорвет расписание ведущего Кардабайского космопорта. Парни взрослые, сами всё понимают.
   Дорога до бандитского корабля прошла в молчании. Бандиты разглядывали Машу, ухмылялись, и у меня не исчезало подозрение, что они кое-что знают о ее способностях.
   Крейсер 'Пепел Марса', явно угнанный бандой из какого-то военного флота, удивил меня чистотой. Блеск и порядок на борту привели к мысли о наличии в банде дисциплины. Для нас с Машей это было и хорошо, и плохо, но больше хорошо. В кают-компании сесть не пригласили. Главарь не садился и сам, постоянно вертелся, крутил какие-то предметы в руках. Его приятель, крупный детина, лощеный и чисто выбритый, уселся на стул и закинул ногу за ногу. Мне не нравился его тяжелый немигающий взгляд. За нашими с Марией спинами пнями торчало четверо бандитов.
   - Ну-с, будем знакомиться, - потер руки скользкий. - Меня зовут Степан Собакин, я владелец крейсера 'Пепел Марса' и главарь банды. Да, я люблю называть вещи своими именами. Отпираться не стану - у меня именно банда. Я же не ханжа! Это мой помощник Валерий Рыжаков. Он же капитан. Офицер, теперь уже бывший. Умный, сволочь.
   Мы с Машей знай себе помалкивали. Маруся молчала, потому что я осторожно наступил ей на ногу и не слезал, а я, повторяю, вешу много.
   - Тебя зовут Маша Поморова, я в курсе. Ты - штурман 'Стремительного'. А ты...
   - На вы, пожалуйста, - заметил я.
   - Можно и на 'вы', мне нетрудно, - покладисто согласился Собакин. - Так кто вы?
   - Я Федор Семенович.
   Собакин не дождался продолжения и сказал:
   - Федя, значит... От тебя нам, Федя, то есть, от вас, ничего не нужно. Ты будешь охранять нас от своей подруги, и только, - он протянул беспокойную руку и звякнул нашими кандалами. - Пока ты так близко от нее, нам ничего не грозит.
   - Что это значит? - удивился я.
   - Ходят тут у нас кое-какие слухи. Я им не доверяю, но и рисковать не хочу.
   Я невольно посмотрел на рыжую Машину макушку.
   - Ты уверен, что она пожалеет своего приятеля и будет тебя слушаться? - подал голос умный сволочь Валерий Рыжаков.
   Собакин обошел нас кругом.
   - Уверен. Мы же потом их отпустим. Почему вы не спрашиваете, зачем вы мне понадобились?
   - Потому что вы с удовольствием все расскажете сами, - ответил я.
   - Вы правы, Федя. Так вот, Мария. На черном рынке время от времени всплывает уникальная древесина. Каждый ствол излучает биополе, идентичное биополю животного. Идентичное, именно так. Однако ее ценность не в биополе, а в целебных свойствах. Это дерево лечит. От стрессов, от депрессий, от бессонницы и иже с ними. Для лечения ничего и делать-то не надо, просто поставить, например, в кабинете стол из такого дерева, и все. Слыхали когда-нибудь?
   - Слыхали, - неохотно подтвердила Маша.
   - Может, и не лечит. В любом случае это редкий товар, подпольный и потому безумно дорогой. А нам только того и надо. Маша, ты уже поняла, что от тебя требуется?
   - Пошел ты...
   - Будь со мной вежливее, девушка, пригодится в недалеком будущем. Так о чем это я? Ага. Маша покажет нам дорогу к планете, на которой растут эти деревья. Правда, Федя?
   Маша с досадой дернула мою руку за короткую цепь.
   - Покажу, - процедила она сквозь зубы. - Но мне нужно время, чтобы ее найти. Давайте сразу договоримся, когда и на каких условиях вы нас отпустите.
   - Сделаем так, - ответил Собакин. - Чтобы было удобно и нам, и вам, вы укажете нам дорогу к древесине, мы летим туда, грузим 'Пепел', затем доставляем вас к ближайшему населенному миру и высаживаем в челноке. Идет?
   - А почему бы не отпустить нас сразу, как только я назову координаты леса?
   Собакин искренне удивился.
   - Потому что вы сдадите нас с потрохами, что же тут непонятного?
   И деловито скомандовал:
   - А теперь - документы на стол.
   - И телефоны, - любезно добавил Рыжаков.
   Ну и хрен с ними, с телефонами. Мы с Машей и так общаемся, а больше в пределах связи и звонить некому. Я послушно отстегнул паутинку от мочки уха и бросил на стол. Маша сделала то же самое.
   Беззащитная она, хорохорится только. А может, и не хорохорится, а искренне считает себя неуязвимой. Это она зря.
   Маша попала к нам, онтарианцам, девять лет назад, и ее появление вызвало на крейсере 'Боевой слон' настоящую панику. Перепугалась вся команда, и трясущийся от страха капитан бил кулаками наотмашь своих подчиненных -единичный случай на флоте Онтарии. Мне от кэпа тоже перепало, но удара кулаком я почти не помнил, зато помнил Машин тяжелый, больной, бессмысленный взгляд, меня от него, помнится, до костей пробрало.
   Нам было чего испугаться. В глубоком космосе нашлась мумия девочки-подростка. Ее выловили и доставили на борт 'Боевого слона'. В трюм сбежалась чуть ли не вся команда поглазеть на чудо. Мы таращились и гадали, кто и за что мог убить ребенка и выбросить его с корабля в открытый космос, да еще так далеко от трасс. Неужели в космосе появилась новая секта? Близко к мумии не подходили, потому что от нее шел нестерпимый холод, но даже на расстоянии она поражала неестественной сохранностью. Она совсем не казалась иссохшей, будто девочка крепко спала.
   Кто бы мог подумать, но именно так и было. Освещение замигало, а холодный истукан на полу вдруг зашевелился и пополз. От этой жути у меня кровь застыла в жилах.
   Это было еще не всё. Свет погас. Через несколько секунд включилась аварийка. Обнаженное, мокрое существо за это время поднялось на четвереньки и теперь неловко ползло прямо к нам. У меня с перепугу просто ноги к палубе приросли. Шагах в пяти от нас существо сгорбилось, закашляло и стало бесцельно ползать на четвереньках, мало-помалу, однако, продвигаясь в нашу сторону. За мумией волочились длинные, мокрые, спутанные в колтун волосы. Сначала мы молча стояли и наблюдали, затем как-то дружно попятились. Существо остановилось, задрожало, подняло голову и негромко, но жутко завыло. И тогда мы увидели этот взгляд и бросились вон. Капитан с руганью стал бить людей кулаками. Я схлопотал хук в челюсть, свалился и потому успел увидеть, как Гита Рангасами побежала к спасательной шлюпке, принесла оттуда одеяло, накрыла ожившую мумию и - жуть какая! - прижала ее к себе.
   Потом эту девочку все боялись и долго не могли к ней привыкнуть, и я не мог. Люди, люди, почему мы все такие разные? Может, разные как раз для того, чтобы хоть один, как Гита Рангасами, не поддался всеобщей панике и сделал то, что необходимо было сделать?
   Только три человека набрались духу поддержать ее, и меня не было среди этих людей. Три человека, Гита, наш профессор Качин и сам Матвеев. Даже сейчас она немножечко другая, и Матвеев убежден, что космос над ней немного поэкспериментировал. Она была опасна для банды Собакина и, к сожалению, бандиты об этом догадывались, иначе не стали бы сковывать нас. А я против банды бессилен, даже без девочки, прикованной к моей руке.
  
  
  АЛИКА ЮРЬИНА, турист
  
   Дети дружно прильнули к иллюминатору пассажирской шлюпки. Внизу раскрыла сине-зеленые объятия волшебная Осень, рай для туристов, особенно для детей. Сверху планета волшебным образом походила на Землю. На Осени жил Женькин брат Олег, и мы решили во время отцовского отпуска съездить к нему в гости. Осень далека от Земли, поэтому Жене пришлось утрясать на работе вопрос с отпуском. Ему, как отцу троих детей, пошли навстречу, отпустили на целых два месяца.
   Путешествие на пассажирском лайнере заняло тринадцать суток, но оно превратилось в отдых: лайнер баловал пассажиров бассейном, богатой фильмотекой, кафешками, солярием и салонами красоты. Дети две недели проторчали в детской комнате, и им не надоело.
   Осень называют раем для туристов и детей, и в рекламе, и те, кому посчастливилось на ней отдыхать. И вот рай под нами, и мы летим в шлюпке прямо туда. Дети жадно смотрели в иллюминаторы. Росли они медленно, а выросли быстро. Старшей было уже четырнадцать, и мы с Женей подумывали, а не родить ли нам четвертого ребенка.
   Шлюпка снизилась явно намеренно, чтобы планета-курорт поманила туристов потрясающими пейзажами.
   - Зелени сколько! - удивился Женя. - Давненько я здесь не был, уже отвык.
   - Зверей много, наверное, - предположили дети.
   - Да, зверюшек много, только все они травоядные.
   Шлюпка благополучно приземлилась в небольшом, уютном космопорту, где нас встретил Олег Юрьин. Я видела его только дважды в силу разделявшего нас расстояния, и оба раза на свадьбах, нашей с Женей и его с Аленкой. Братья, сильно похожие друг на друга, похлопали друг друга по спинам и потолкались. Олег усадил меня с детьми в свой флаер на задние сиденья, уселся за пульт управления, а Женя плюхнулся рядом с ним.
   - Ф-фу, устал от космоса. Две недели в дороге! Что нового на Осени?
   - На Осени? - рассмеялся Олег. - Что может быть нового здесь? Да ничего. Только президент меняется раз в восемь лет, остальное все по-старому.
   - И кто у вас сейчас?
   - Баба. Сурепова Александра Владимировна. Айсберг в юбке. Местная уроженка. Наши чинуши при ней строем ходят. А так все то же, из года в год ничего не меняется. Сбежать охота из рая, скучно! Аленка моя борща сварила и пирожков детям напекла. А какой урожай арбузов мы сняли в этом году...
   Дети Олега были младше наших, но я не могла чувствовать превосходства перед Аленкой, потому что она родила уже четвертого. А мы с Женькой от них отстали!
  
  
  МАРИЯ ПОМОРОВА, судовой штурман
  
   Я велела Собакину провести нас с Иваненко в ходовую рубку. Тот нехотя согласился. А куда он денется? Пока мы не прибыли на место, он находится в моих конопатых когтистых лапах. Надо было продлить наше с Федором существование как можно дольше, и я знала, как это сделать. Не верилось, что Собакин так просто нас отпустит. Я удобно развалилась в эргономичном кресле второго пилота, которое тут же подстроилось под мое тело, и приступила к поиску уникального леса. Федор Семеныч уселся рядом на пол и с видимым наслаждением вытянул ноги.
   - Включить обзорные экраны? - учтиво спросил Рыжаков. Надо же, такая красивая фамилия - и досталась негодяю! А ведь он дезертир, как пить дать. Я ответила ему презрительным молчанием и прикрыла глаза.
   Мой 'фонарь' охватил пространство прямо передо мной и вытянул невидимый луч к самой окраине Галактики. Ничего похожего на деревья с биополем животных я не обнаружила. Луч 'фонаря' заскользил дальше, прощупывая пространство. Пока ничего. А если те деревья находятся за пределами Млечного Пути? Вообще-то нет, люди его добывают, значит, лес растет в нашей Галактике. А значит, я его найду.
   Триста лет назад одна умная голова догадалась, как можно использовать подпространство. Выше пяти парсек в час суда в нем не набирали, но такая скорость в свое время оказалась настоящим прорывом. И, главное, никаких перегрузок и никаких сбоев в работе судовых гравитаторов, что так осложняло работу первых астронавтов.
   'Пепел Марса' ходко шел в подпространстве. Направление явно не выбирали, лишь бы подальше от населенных миров и трасс. И не лень же будет бандитам ворочать бревнами? Хотя с таких мордоворотов станется. О, сверхновая. Обычное дело. А тут звезду дерут на части сразу две черные дыры. Скоро рванет, бедняга. Огромную газовую планету осыпает звездный дождь из метеоритов, и они исчезают на ее поверхности один за другим, вызывая сумасшедшую круговерть в атмосфере. Галактика жила своей жизнью, шум, грохот и пение которой эти слепцы вокруг меня не слышали и не ценили.
   Да что они все так орут? Неужели паника? Ах, да... Собакин с яростным криком выдернул меня из кресла, но был отброшен в сторону свободной от оков ручищей Иваненко. К нам шагнули мордовороты, но Рыжаков остановил их резким окриком, как псов.
   - Что хочет от нас эта свора? - поинтересовалась я у Федора.
   - Ты что, сволочь, делаешь? - орал на меня Собакин.
   - Вы мне мешаете, - вежливо, как договаривались, сказала я ему.
   - А это что?! - он обвел рукой сложное хозяйство ходовой рубки. Я равнодушно оглядела многочисленные навигационные приборы, выборочно 'убитые' мной, пока я шарила в пространстве. Луч 'фонарика' не приносит людям сильного вреда, но на полной мощности он убийственный для электроники.
   - А что? - невинно спросила я.
   - Ты же без оборудования нас оставила, сволочь рыжая!
   - Будьте со мной вежливы, пожалуйста. Пригодится в будущем.
   - Куда ж теперь без навигационных приборов?! Ты смотри, ни один не уцелел! - горестно завыл Собакин. - Я еще подумал: зачем ей именно в ходовую?
   Весь трясущийся, с налитым кровью лицом, он нависал надо мной со сжатыми кулаками. Распускать руки он остерегался из-за Федора.
   - А я на что? - нагло ухмыльнулась я.
   Собакин с шумом выдохнул воздух, а малоподвижный Рыжаков просто вытаращил глаза.
   - Зачем вам навигационное оборудование, когда у вас есть я? Правда, Федор Семеныч?
   - Видите ли, мы хотим вернуться обратно, - пояснил Федор. - Так что вы уж нас поберегите.
   Это был последний гвоздь в гроб Собакина, который стал похож на всклокоченного мертвеца. Оглоушенный вид главаря поднял мое настроение. 'Гвоздь' продержался несколько секунд, потому что Рыжаков невозмутимо изрек:
   - Не дергайся, Степашка, нервы у тебя совсем никудышные. Захватим на обратном пути первое попавшееся судно, да и дело с концом.
   Мы с Иваненко переглянулись. Собакин моментально обрел утерянный апломб, я даже поморгала от подобной метаморфозы. Вся эта сценка лишний раз убедила, что нас не собираются оставлять в живых.
   - Значит, ты можешь вести судно без навигационных приборов, я правильно понял?
   - Мог бы и догадаться, - съязвил Рыжаков.
   - Замечательно, просто великолепно, - Степашка потирал руки, а потом деловито осведомился:
   - Ты мой лес нашла?
   - Вы мне помешали.
   - Продолжайте, пожалуйста, - в тон мне ответил Собакин. Он, как в кают-компании, снова обошел нас с Иваненко кругом.
   - Это ты ловко придумала - поставить нас в зависимое от себя положение. Я таких услуг не забываю.
   Собакин мне мешал. Поэтому он прытко отчалил от меня с изрядной головной болью - я угостила его лучом 'фонарика'.
   - Вот сука, а, Валера? - беззлобно пожаловался он офицеру, держа рукой отяжелевший лоб. - И что мне делать с этаким сокровищем? Я ни за что с ней не расстанусь. Буду, как змеюку, всюду таскать с собой и смотреть за ней в оба глаза, чтобы не цапнула при случае.
   Рыжаков расхохотался.
   - Ты ее к себе прицепи, - посоветовал он со смехом. - Считай, половина рубки всегда с собой.
   Шесть человек, присутствующих кроме нас в рубке, тоже захохотали. Весело здесь, вот только шансов выжить маловато.
   Собакин вздохнул и вызвал местного лекаря с лекарством от головной боли.
   Луч 'фонаря' скользил, обметывая громаду пространства. Если бы не Федор, на крейсере, кроме меня, никого не осталось бы в живых, в этом я была уверена.
   А вот и лес... Приличный по размерам, даже очень. Фонит сильно, как бескрайнее стадо коров. Спокойствием от него веет, тишиной, миром.
   Вырубить лес такой величины полностью банда Собакина может за несколько месяцев, то есть не в один прием. Бандиты в случае удачи будут возвращаться сюда снова и снова. Нет у нас с Федором ни единого шанса обрести свободу...
   Я погасила 'фонарик' и открыла глаза, ощущая себя ослепшей: Галактика словно бы захлопнулась за толстыми стенами крейсера. Равнодушно глянула в обзорный экран и подтянула кресло со своим туловищем к пультам. С самым небрежным видом я вывела 'Пепел' из подпространства и указала Рыжакову нужное направление. Можно было и самой дать команду в пилотажную, однако пилоты подчиняются только приказам капитана.
   Федор поднялся на ноги.
   - Пока идем этим курсом, - буднично сказала я. - А дальше я скажу.
   - Это далеко? - поинтересовался Собакин.
   - Придет время - и все узнаете.
   - А сейчас?
   Я демонстративно повернулась к нему спиной и оказалась лицом к Рыжакову. Этот неразговорчивый офицер с умным и жестоким лицом внушал мне гораздо больше опасений, чем скользкий главарь банды.
   - Что ж. Я тебя понимаю, - спокойно сказал мне в спину Собакин.
   - Я провожу вас в каюту, - учтиво произнес Рыжаков. Он позволил мне прошествовать мимо, ведя за собой Иваненко на цепи наручников. Рыжаков шагал позади нас, негромко командуя направление. По пути он любезно сообщил, в котором часу на 'Пепле' завтраки, обеды и ужины. Расписание не отличалось от общепринятого. Давящий взгляд бывшего офицера я ощущала на себе до самой каюты. Будь моя воля, я бы выцарапала ему глаза.
   Когда мы с Федором остались одни, я постыдно заревела, потому что первый раз раз в жизни мне было так страшно. Федор Семеныч баюкал меня на своей мясистой груди, утешая:
   - Эх ты, ребенок... Выберемся, нас же двое.
   - В том-то и дело, что двое, - хлюпала я. - И я не ребенок, мне двадцать три уже.
   - А ты не забывай, что тебя можно подстрелить, героиня ты наша.
   И в самом деле, я об этом как-то не подумала.
   - Не реви, что-нибудь придумаем. Куда летим, мне тоже не говори, здесь может быть спрятана видеокамера.
   Я быстренько загнала слезы обратно, оторвалась от мокрой рубашки Федора и выпрямилась.
   - Она обитаема, Федор Семеныч, понимаете? Что же делать?
   - Кто обитаемый?
   - Планета. Где лес. А мы туда бандитов тащим.
   - Чш! Придумаем что-нибудь, слышишь? Эх, ребенок...
   И тут я отчетливо уловила сигнал - крик о помощи, пришедший издалека, из галактики Мышки. Кто-то заблудился среди звезд. Так далеко наши корабли не летают... Я прислушалась. Такие сигналы иногда улавливали судовые приборы на 'Стремительном', но сама, без приборов, я начала слышать их только лет пять назад. Каждый раз сигналы будоражили меня так, будто это я обязана была прийти на помощь.
   Будто я могла помочь заблудившимся в галактике Мышки! В галактике, до которой я не могу добраться и которую не достаю своим 'фонариком'!
   Ответ на сигнал я уловила через несколько секунд. Значит, помощь подоспеет и без меня. Почему я уловила сигнал, идущий оттуда? Единственное, что он сообщал мне - что люди во Вселенной не одиноки. Есть еще кто-то, кто способен путешествовать между звезд. Но почему я так бурно реагирую на чужие сигналы? Инстинкт? Откуда у меня такой инстинкт? И почему я слышу только крик о помощи? И ответ? Это хорошо, что я слышу ответ. Он меня успокаивает. Иначе бы сон потеряла!
   Я успокоилась, но некоторое время продолжала прислушиваться к песне Млечного Пути. Он жил своей, не зависимой от меня жизнью. Небольшая звезда в десяти световых годах отсюда непрерывно испускала мощный поток нейтрино - назревала новая. Чуть дальше расточительно извергал вещество белый гигант. Черная дыра со страшной скоростью таскала вокруг себя шлейф пыли. Всё, как обычно.
   Потекли сутки за сутками. Собакин ежедневно приглашал нас, пленников, к столу в кают-компанию, мирно беседовал, удивлял обширной, но какой-то неупорядоченной эрудицией, и попутно уговаривал вступить в банду. Манил прибылями, дисциплиной, которая нам нравилась. Кроме нас, за столом обычно восседал капитан Рыжаков, первый помощник капитана и еще несколько офицеров, вероятно, самозваных. Или дезертиров. За столом всегда текли разговоры, было даже весело. Мое присутствие, как женщины, вносило в разговор понятное оживление. Собакин исподволь старался выведать у меня, куда мы, собственно, направляемся, но я отделывалась шутками. Рыжаков время от времени окатывал нас с Иваненко жестким, каким-то каменным взглядом. Он всегда был гладко выбрит и ухожен, почему-то редко улыбался, хотя обладал чувством юмора, довольно циничным. В другой обстановке я бы в него влюбилась, но здесь этот человек внушал мне настоящий страх. Нас не пытались оскорбить или унизить, а ущемляли только запретом свободно перемещаться по кораблю. От кают-компании до каюты нас всегда сопровождал конвой, состоящий из крепкого вооруженного парня. Казалось, нам ничто не угрожает, но это была только видимость.
   От Кардабая до планеты с уникальным лесом пять суток ходу в подпространстве. Можно было поплутать, меняя направление, чтобы сбить бандитов с толку, но я отказалась от этой глупой мысли, потому что нас с Иваненко сильно стесняли наручники. Они натерли запястья, особенно Федору Семеновичу, проблематично было сходить в туалет, а помыться вообще не было никакой возможности. Собственно, я бы помылась, но Федор Семеныч был категорически против. Бытовые сложности злили меня невероятно, поэтому 'Пепел Марса' шел в нужном направлении по прямой. А мы с Федором бездельничали в каюте и тренировали мозги в бесплодных поисках выхода.
  
  
  АНДРЕЙ МАТВЕЕВ, президент Онтарии
  
   Дверь моего кабинета всегда открыта, но без стука ко мне никто не входит. Иван Сергеевич - тоже. Когда-то я бурчал на него, что ему-то нечего стучаться, входил бы так, а потом понял - бесполезно. И отстал.
   Он старше меня в два раза. Нет, в три, пожалуй. Почти в три. И все же мы дружим. Давно, двадцать лет. А подружили нас мои глаза.
   На самом деле глаз у меня нет. Виной этому - пыль с астероида, мирно летевшего среди таких же, как и он, булыжников.
   Звезда Тау Кита похожа на солнце и по своим характеристикам, и планетарной системой. Ее планеты в то время еще не были колонизированы, несмотря на близость к Солнечной системе - каких-то четыре парсека. Земля решила исправить недоразумение и направила туда исследовательскую экспедицию. Сейчас, двадцать лет спустя, планетарная система Тау Кита входит в состав Солнечной Федерации.
   А тогда исследование района только началось. Военное ведомство отправило с экспедицией роту, в которой я служил. Вояк всегда посылают с астронавтами и учеными на исследование новых объектов в космосе. Так положено.
   Пояс астероидов исследовали вместе с планетами системы.
   То, что пыль с астероида попала мне в глаза, было чистой случайностью. Ученый в походной лаборатории попросил меня и моего товарища передвинуть оборудование. А чем еще нам заниматься в подобных экспедициях, кроме как двигать взад-вперед сборные стеллажи из металла и пластика для ученых крыс, а заодно уж столы и стулья? И, разумеется, мы всегда помогали исследователям при высадках на планеты и при сворачивании работ, хотя это не входило в нашу компетенцию.
   Мы с товарищем играючи поставили столы, куда указывал холеный перст ученого. Не успел я разогнуться, как на штативе у одной из пробирок с громким хлопком вылетела пробка, как из бутылки шампанского, и оттуда пыхнула дисперсная, летучая пыль. Она покрыла мне глаза пленкой, от которой не сразу удалось проморгаться. Светило науки ловко собрало драгоценную пыль из воздуха специальным пылесосом, а уж потом заставило меня промыть глаза водой.
   Дело было сделано. Сначала я ничего не ощущал, да и вообще забыл об этом происшествии. Только на Земле началось жжение в глазах, которое не прекращалось ни на минуту. Глаза воспалились, и мне пришлось обратиться к окулисту. Спустя несколько дней врач сообразил, что дело неладно. Жжение времени стало невыносимым, я потерял аппетит, зато приобрел бессонницу. Еще и температура поднялась. Окулист на приёме заявил, что отныне мною займется ученый с мировым именем, профессор, доктор медицинских наук, который специализируется на внеземных болезнях и эпидемиях. Тогда я задался вопросом: врачу я и словом не обмолвился об астероидной пыли, так почему же он отправил меня к этому профессору? Мне стало, мягко говоря, не по себе.
   Так я познакомился с профессором Качиным. Он мне совершенно не понравился: среднего роста, тощий, с впалой грудью, он мерзко хихикал и бойко выставлял вперед крашеную треугольную бородку.
   Тщедушный профессор оказался на редкость трудоспособным. Он велел мне переселиться в лабораторию при институте, которая занимала отдельное шестиэтажное здание. Боль настолько доняла меня, что я не стал отпираться, было просто не до того. Качин взялся за меня в полную силу, день и ночь не отходил от пробирок и микроскопов, и я сатанел от его рассеянного хихиканья. Он выписал образец той самой астероидной пыли. Потом я узнал, что Иван Сергеевич применил чуть ли не все свои связи, чтобы заполучить злополучную пыль, причем в рекордные сроки, да еще и немало денег заплатил из своих сбережений. Занятия со студентами он временно отменил.
   Однако спасти глаза не удалось. Они гноились, в глазницах невыносимо жгло, я мучился немыслимой головной болью. Потом я стал слепнуть. Качин наложил повязку, которую менял несколько раз в сутки. Он собственноручно брал пробы, промывал мне глаза. Он никого ко мне не подпускал и все делал сам. Уж и не знаю, спал он в тот период или нет.
   Сам я не спал. Для меня наступило время кошмара. Я жил своей болью и не знал, вернется ли ко мне зрение. Боль изо дня в день только усиливалась. Температура не спадала. А потом мне стало все равно, ослепну я или нет. Было только одно желание: отделаться от боли.
   Зрение вернулось. Боль прошла. Во время перевязок я начал различать свет, а через пару дней и очертания предметов. Зрение постепенно улучшалось. Я уже довольно ясно различал озабоченное лицо Ивана Сергеевича.
   - Я вижу, - сообщал я ему во время перевязок и счастливо улыбался. Но профессор с бараньим упорством перебинтовывал мои глаза снова и снова. Мне это не нравилось, но к моей недовольной брани Качин даже не прислушивался.
   Потом случилось событие, окончательно переломившее мою жизнь на две части. Иван Сергеевич сообщил со скорбью в голосе, что у него забирают любимого пациента, то есть меня.
   - Куда? Кто забирает? - удивился я.
   - Твоя контора забирает, - забурчал профессор. - Они потребовали у меня отчет о твоем здоровье, будто я солдафон в строю! Теперь тобой займутся военные медики.
   Новость мне не понравилась. Я не видел Ивана Сергеевича сквозь повязку, но по ожесточенному звону небьющихся пробирок догадался, что профессор крайне раздосадован, если не зол.
   - Эти мясники тебя убьют, молодой человек, - бурчал Иван Сергеевич. - Я тебя лечил, а эти будут исследовать.
   - Что это значит?
   - Только то, что я сказал.
   - Я не собираюсь попадать к ним в руки.
   - Твоего согласия никто не спрашивает. Вот приказ, где тебе велено явиться в такое-то место в такое-то время.
   За словами последовал резкий хлопок триксовой бумаги по столешнице. Я заерзал на стуле, шаря рукой по столу и по листам, будто мог прочитать приказ на ощупь. С повязкой на глазах я чувствовал себя беспомощным и оттого сильно нервничал. Еще и Качин подлил масла в огонь:
   - Тебя забирают, как теленка на бойню. И, главное, совершенно, совершенно не считаются с моим мнением, будто я... - тут профессор злобно фыркнул, - будто я студент, проваливший экзамен! А я, между прочим...
   Я разозлился.
   - Снимите с меня повязку, немедленно! - приказал я.
   - Рано! Глаза еще слабые.
   - Что там еще можно исследовать?
   - За эту пыль можно получить звание, молодой человек. Неважно какое, научное или военное. Они найдут, что исследовать. Здесь еще плясать и плясать. Мне это ни к чему, моих трудов хватило бы на десяток докторских. Мне жаль вашу жизнь, Андрей.
   Старик долго еще бубнил себе под нос, привычного хихиканья слышно не было, а я чувствовал себя загнанной в угол крысой, и эта мысль - мысль, что могу стать жертвой - страшно злила.
   Я решил дождаться ночи, когда никто не помешает внезапным визитом, снять повязку и посмотреть, что стало с моими глазами, а потом попытаться выбраться из лаборатории. И я ее снял. Из номера уже успели вынести телевизор. Эти умники решили, что он мне больше не понадобится. Обстановку номера давно изучили мои руки.
   В мире, куда я попал, не было цветов. Отсутствовали даже черный и белый, зато я различал все оттенки желтого и коричневого. Тем не менее, видел я отлично. Так что же случилось с глазами?
   Зеркала в комнате не оказалось. Не было его и в ванной, хотя оно там висело совсем недавно. Я натыкался на него, когда на ощупь шел умываться. Сопя от злости, я выглянул в коридор и позвал дежурную. Она не откликнулась. Спала, вероятно. Я в некотором замешательстве вернулся в комнату. В коридоре запоздало послышались торопливые шаги, и в номер заглянула дежурная:
   - Что случилось?
   - У вас есть зеркало? - спросил я.
   - Конечно, есть, - ответила она, глядя сквозь меня, и достала из кармана пиджака вожделенное зеркало. - Сейчас только свет включу...
   Она слепо пошарила по стене в поисках рубильника. Мне ее странное поведение очень не понравилось: я не мог понять, что означает ее пустой взгляд, и ее шарящая по стене рука. Послышался щелчок. В комнате ровным счетом ничего не изменилось, не считая лица дежурной. Оно приобрело непередаваемое выражение. Дежурная, не спуская с меня побелевших от страха глаз, выронила зеркало, испустила нечеловеческий вопль и метнулась прочь из комнаты. Вопль катился вдоль по коридору впереди и позади женщины, пока не замер в глубинах институтской лаборатории.
   Ошарашенный, испуганный, я подобрал зеркало с пола. И заорал сам. И отшвырнул от себя зеркало, как змею. Потом набрался духу, заставил себя подобрать его и снова взглянуть на свое отражение, теперь уже расколотое.
   Я ли это? Глаз не было. За веками без ресниц зияли темные провалы. Оттуда вместо зрачков торчало нечто похожее на присоски. Их неровные края высовывались из-за век. Присоски шевелились, и это потрясло меня больше всего.
   Зеркало выпало из ослабевших пальцев. Я опустился на диван. В коридоре слышались голоса, профессор увещевал полуночников успокоиться и разойтись. Всё в порядке. Кому-то что-то приснилось, только и всего.
   Сам он уже все понял. Он торопливо зашел в номер, прикрыл дверь и умоляюще протянул ко мне руки.
   - Что со мной? - дрожащим голосом спросил я, обливаясь холодным потом. - Что? Что это?
   Я не мог заставить себя коснуться руками того, что шевелилось на месте глаз. Происходящее казалось мне нереальным, наигранным, как в плохом спектакле. Ощутив внезапный прилив сил, я вскочил на ноги, рывком поднял Качина за грудки, поднес его лицо к своему, жестко встряхнул и рявкнул:
   - Что ты со мной сделал, старая космическая зараза?!
   - Я пытался спасти твои глаза, молодой человек, - строго ответил Иван Сергеевич, не отводя взгляда. - Это сделал не я.
   - А кто же?!
   - Это сделали вирусы. Они спали в астероидной пыли.
   - Ах ты, старая крыса, провонявшаяся реактивами!
   Я тряс профессором, как тряпичной куклой, его ноги безвольно колотились об мой живот.
   Иван Сергеевич такого обращения с собой не стерпел.
   - Прекратить панику! - громко скомандовал он. - Сейчас же поставьте меня на место!
   Привычный к военной дисциплине, я повиновался приказу и поставил его на ноги.
   - Вот так-то лучше. Возьми черные очки, я купил их специально для тебя, - проговорил Иван Сергеевич сорванным голосом и протянул мне небольшой футляр.
   Я, дрожа, сел на диван.
   - Что мне теперь делать ... с этим? - я сделал неопределенный жест в сторону глаз.
   - Выполнять приказ.
   - Что меня ждет в военной лаборатории?
   - Смерть.
   - Откуда у вас такая уверенность?
   - Я хорошо знаю военных коллег из секретной лаборатории. Пофамильно. И их кухню тоже. Я знаю уязвимые места твоих новых глаз. И еще знаю, что меня не станут даже слушать.
   - Значит, впереди смерть, - я старался собрать волю в кулак и смириться с неизбежным. Смириться никак не удавалось, и я заорал:
   - А если я ослушаюсь, меня ждет трибунал! А потом все равно смерть!
   - Да, положение у тебя скверное, - глухо отозвался профессор.
   - Убирайтесь ко всем чертям!
   Он ушел, старчески качая головой. Я надел очки. Ни за что на свете я не явлюсь в военную лабораторию. И трибунал меня тоже не увидит. Тишайшей походкой я быстро прошел по коридорам лаборатории и спустился на лифте в вестибюль, где меня и догнал профессор. Я молча сгреб его, зажал ему рот рукой и заволок под лестницу. Я намеревался избавиться от опостылевшего больничного халата: ограбить на улице человека подходящей комплекции, угнать аэромобиль, угнать космическое судно... Угнать что угодно. Профессор подвернулся совсем не вовремя. Качин, глухо поскуливая, стал пихать мне в живот большой пакет. Я увидел, что в нем одежда, и освободил профессору рот.
   - Ф-фу, ну и хватка, - шепотом пропыхтел Иван Сергеевич. - Одевайся, живо.
   - Что вам от меня нужно?
   - Я с тобой.
   - Куда 'с тобой'?
   - Куда-куда! В бега, куда же еще. Видишь эту папку? Это история твоей болезни, - хихикнул он. - Здесь и носитель с файлами. Копий нет, я ничего не оставил.
   От удивления я выдохнул воздух. Старый пень, что удумал?! Однако мне было не до него. Вестибюль лаборатории жил и ночью. Две пары прозрачных дверей то и дело ездили взад-вперед, пропуская сотрудников института, пол из голубого с мнимой 'слезой' зергилльского камня приятно гудел от шагов. Просторные стены, отделанные зеркалами, пропускали редкие искры. Со стены напротив лестницы на меня осуждающе смотрели полусвятые лики знаменитых ученых.
   Я подумал, что профессору не стоит слишком уж доверять: возможно, он собирается сдать меня военным. Я быстро одевался и размышлял, что делать с нежелательным свидетелем, старым человеком.
   - Тебе без меня не обойтись, - настырно жужжал он мне в уши. - У меня рядом с лабораторией машина припаркована, у меня яхта в космопорту. У тебя есть яхта?
   - Конечно, есть, - огрызнулся я.
   - Ее перехватят на орбите Земли, - заявил Качин.
   - А вашу не перехватят? - буркнул я в ответ, выбрал момент, когда в вестибюле никого не было, и вылез из-под лестницы.
   - Кому она нужна? - захихикал Иван Сергеевич. Оправив пиджак, я спокойным шагом направился к выходу. Назойливый профессор семенил следом.
   - Зачем вам это нужно?
   Я позволил Качину тянуть себя к стоянке, где стояла пожилая 'кляча' профессора, укоризненно глядевшая на нас круглыми фасетчатыми фарами. Еще больше автомобиль напоминал старый сундук, сработанный из качественного материала. Внутри, однако, этот мастодонт поразил неожиданной роскошью.
   Я сел за пульт управления. Роскошная 'кляча' двинулась в космопорт.
   - Я большой собственник, - с достоинством говорил профессор. - Мой пациент - это мой пациент, и я не для того вытаскивал тебя из лап смерти, чтобы кто-то загнал тебя обратно.
   Тут он захихикал:
   - Продавцы в магазине весьма удивились, зачем почтенный профессор покупает одежду таких размеров, да еще среди ночи. Я сказал им, что это подарок внуку. Они хотели ее красиво упаковать, но я не согласился. Знаешь, почему? Потому что обертка слишком громко хрустит!
   Я усмехнулся. Черт возьми, что же с ним делать?
   - Ты не беспокойся, у меня все готово, - продолжал между тем профессор. - Я отдал распоряжение шипчандлеру, чтобы яхту бункеровали и доставили на борт продовольствие.
   - Вы всерьез полагаете, что вашу яхту не перехватят?
   - Никто ее не перехватит. Никому и в голову не придет, что старый чудак отправляется отнюдь не на прогулку, да еще и со своим пациентом.
   Побег прошел как по маслу, единственное, мне не удалось избавиться от компаньона. Не сворачивать же ему шею, в самом деле?! Мы благополучно удрали с Земли, чтобы отсидеться на Медее. Меня объявили в федеральный розыск. Когда Иван Сергеевич впервые услышал в новостях, что я взял его в заложники и угнал яхту, он сначала возмутился, а потом долго смеялся и говорил, что не я его, а он меня выкрал с Земли. Теперь уже возмутился я. А потом решил: пусть думает, что хочет.
   Не знаю, почему заслуженный профессор остался со мной, не вернулся на Землю. Он прикрывается оговоркой, будто здесь, на Онтарии, он нужнее.
   Он начал удивлять меня сразу, как только мы добрались до Медеи. Я никогда не думал, что у профессора, заведующего солидной кафедрой в Международном институте, ослепленного любимой работой, может оказаться цепкая коммерческая хватка. Он умудрился перевести все свои акции на вымышленные имена, а акций у него было очень много. С ними профессор имел вес во многих промышленных и коммерческих компаниях, разбросанных по всему Содружеству. С не меньшим удивлением я узнал, что Качин держит и фармацевтические заводы, доставшиеся по наследству. Теперь ими управляют подставные лица. Я не стал вдаваться в подробности, как Ивану Сергеевичу удалось провернуть такой фокус в наше время. Хотя почему бы и нет, ведь среди погибших он не числится. Я сквозь пальцы смотрел и на то, что у Качина много знакомых во многих уголках Содружества, с которыми он (и частенько тайком от федералов) поддерживает связь: ученики, приятели, какие-то родственники. Я их не знал и до сих пор не знаю. Важно было другое: эта прибыльная сеть позволяет строить военные космические корабли - понемногу на разных планетах. Строительство контролировал я.
   Профессор, обойдя все возможные законы со своими акциями и заводами, начисто потерял интерес к экономике и снова погрузился в любимое дело.
   Я долго не мог понять, почему власти Медеи не отправили нас обоих обратно на Землю. Старый ученый раскололся только на Онтарии. Медеей безраздельно правила экс-жена Качина, 'серый кардинал' местного правительства. Старая карга была не менее богата, чем ее бывший супруг. Ее нынешний муж, премьер Медейского государства, тоже был богат, но недостаточно для этой жадюги. Она не упустила возможности снова потрясти бывшую половину. Профессор не обанкротился только потому, что ушлая мегера не знала истинных доходов Качина. Его дивидендов хватило и на космические корабли, и на старую умную жабу. Я не стал выяснять, какая именно статья расходов тянула больше, военная или 'шантажная', но когда мы, наконец, покинули Медею, казна профессора ощутимо утяжелилась.
   Как бы то ни было, наша свобода того стоила.
   Пять лет спустя после побега нас обоих посчитали без вести пропавшими. В тот год мы и нашли Онтарию. В то время с нами было уже четыре тысячи человек.
  
   Иван Сергеевич стучит в дверь так, что его ни с кем не спутаешь. Еще и ждет, когда я откликнусь. Промолчу - не зайдет.
   - Да, Иван Сергеевич! - крикнул я.
   Профессор уселся напротив меня. Он всегда улыбается. Хотя его хитрая улыбочка нравится не всем.
   - Что-нибудь узнали о Феде с Машей? - спросил он.
   - Их похитила банда Собакина.
   - Ай-ай! У Собакина приличная банда. Слышал, они угнали военный корабль.
   - 'Пепел Марса'. Кардабайские армейцы опознали его даже замаскированным.
   - Значит, Федя и Маша на 'Пепле Марса'. Почему ты никого не отправил на перехват?
   - А где он теперь? Ищи ветра в поле. 'Пепел' ушел в подпространство. Теперь он может появиться где угодно и когда угодно.
   - Андрей, бандиты хотят что-то найти в космосе, иначе зачем им понадобилась Маша?
   - Это понятно. Зачем вот им Федя понадобился - ума не приложу. Не могли его оставить, что ли?
   - Может, Собакин тебя шантажировать собрался?
   Я пропустил эту ерунду мимо ушей.
   - Послушай, Андрей, - прищурился Иван Сергеевич, - с Машей связываться - себе дороже. А если рядом будет кто-нибудь из наших людей, она останется обычной беззащитной девочкой.
   Иван Сергеевич был прав, пожалуй.
   - Что молчишь, Андрей? - с тревогой спросил он.
   - Их уже ищут, - отозвался я. Об исчезновении двух человек из кардабайского космопорта сообщили сами кардиане. Быстрее нас успели.
   - Виноваты потому что, проворонили, - покачал головой профессор.
   - Банду Собакина разыскивает Управление по обеспечению космической безопасности, - ответил я, чтобы его успокоить. - Да и мы настороже.
   - Успеют, Андрей?
   Я сердито ответил:
   - Собакин пусть Богу молится, чтобы федералы нашли его быстрее, чем я.
   Иван Сергеевич беспокойно зашевелился. Вздохнул:
   - Ладно. Лишь бы с нашей девочкой ничего не случилось. И с Федей.
   - Ничего с ними не случится. Нашим людям палец в рот не клади, - буркнул я как можно небрежней.
   Иван Сергеевич немного успокоился и ушел. Я забарабанил пальцами по столешнице. Рецидивиста Собакина я всерьез никогда не воспринимал. Точнее, нисколько им не интересовался. Его внушительная банда, угон крейсера - головная боль УОКБ, но никак не моя.
   Но теперь, когда в его руки угодили люди из моей команды - другое дело. Собакин поторопился, наживая себе такого врага, как я. Его счастье, если федералы меня опередят. Любопытно, кто управляет бандитским кораблем... Похоже, Собакин снюхался с каким-то офицером. Похоже, банда сплавилась с мятежной командой. И это плохо, очень плохо для Федора и Марии. Еще хуже то, что 'Пепел Марса' может всплыть где угодно. И мы можем не успеть.
  
  
  МАРИЯ ПОМОРОВА
  
   Сидеть взаперти, даже с товарищем по несчастью, было совершенно невыносимо, я буквально изводилась, считая минуты, так что обеды в кают-компании стали для меня желанным развлечением. Собакин пропускал рюмашку-другую крепкого вина, наливал и нам с Федором Семенычем. Рыжаков подобных вольностей себе не позволял. Но в беседах охотно участвовал. Я его поддразнивала, за что Федор Семеныч разругивал меня в каюте на все корки. Нашла, мол, где и кому глазки строить! Но я чувствовала временную свою безнаказанность и продолжала в том же духе. Тигр был опасный, но... сонный. Вероятно, до времени. Вот я и дергала его за усы, хоть и страшно было. А может, потому и дергала, что страшно.
   На второй день Рыжаков спросил у меня, как я попала в банду Матвеева. Разумеется, я ответила, что у нас не банда, а полноправное государство. Ну, почти полноправное. Рыжаков, однако, ждал ответа. Ему было плевать, банда мы или нет. Я сказала, что меня подобрал крейсер 'Боевой слон'.
   - Это уже конец истории, надо полагать? - уточнил Рыжаков.
   Собакин от любопытства елозил по сиденью, будто сидел на кнопках.
   - Ты с начала все рассказывай, - подбодрил он меня.
   Я в его сторону даже головы не повернула. Зато наткнулась на гипнотизирующий взгляд 'тигра'. Мне, как обычно, стало не по себе, и оттого еще больше захотелось потягать его 'за усы'. Приосанилась, выпятила грудь. Федор немедленно ткнул меня под столом ногой - поосторожней, мол.
   Ничего нам пока не грозит, Федор Семеныч.
   - Ну? - произнес Рыжаков.
   - Баек давно не слушали? - спросила я ехидно. - Ладно. Когда мне было шесть, родители взяли меня на прогулку в космос. Наверное, летели к кому-то в гости, я не помню. У нас была яхта для семейных путешествий. Что-то там на судне разладилось, связь прервалась. Знаете, я родом с Зарбая, так что мы были далеко от Солнечной Федерации. Хотя какая разница... Родители мои понимали, что быстро съедят дорожные запасы и погибнут. Они попытались спасти хотя бы меня. Положили в медицинскую капсулу и погрузили в анабиоз. Капсула-то всего одна была, понимаете?
   - Да-да, понимаем, - тут же откликнулся Собакин.
   Я подумала, продолжать или нет. Федор невозмутимо жевал обед и больше меня не попинывал. Рыжаков выжидающе смотрел на меня. Ладно. Хотят байку - пожалуйста.
   - Не знаю, сколько времени яхта болталась в космосе. Она попала в поле тяготения Планеты-Океана. Это блуждающая планета.
   - Да ну? - Не поверил Собакин.
   Я продолжала:
   - Не только блуждающая, еще и живая.
   - Еще и разумная, да? - хихикнул Собакин.
   - Как вы догадались? - съязвила я. - Эта планета - целиком Океан, только не из воды, а из множества живых существ. У них коллективный разум, понимаете? Нет, вы ничего не понимаете.
   - Отчего же? - обронил Рыжаков. - В космосе может быть все, что угодно.
   Я обрадовалась: Рыжаков верил! Или делал вид.
   - Ну, так слушайте. Мимо нее в подпространстве пролетали корабли, только редко, и никто не обращал на нее внимания. С виду она планета как планета, пусть даже блуждающая. Только она - разумная.
   - Разумная планета? - откровенно рассмеялся Собакин.
   Рыжаков ожег меня взглядом. Ишь ты, интересно ему!
   - Да не планета, Океан разумный. То есть, не сам Океан, а сами существа. И не каждое в отдельности, а только вместе. По одному они не мыслят.
   - Как муравьи? - уточнил Рыжаков.
   - Не совсем, - я смеялась. - Вы ничего не понимаете!
   - Объяснять не умеешь по-человечески, - беззлобно ответил тот.
   Я беззаботно засмеялась и продолжила:
   - Они вытащили меня из яхты, и я жила среди них, пока мне не исполнилось четырнадцать.
   - В океане? - переспросил Рыжаков.
   - Ну да, в Океане.
   - А чем ты дышала? - теперь смеялся и он, и его улыбка стала для меня полной неожиданностью. До чего у этого негодяя приятная улыбка, надо же! Я коротко вздохнула и потупилась.
   - Понятия не имею, - призналась я наконец. - Я не задумывалась. Эти существа большие. Я их не видела, только ощущала их присутствие. Они как студни, как большие медузы.
   - А что было потом?
   - А потом мимо пролетали корабли из флота Матвеева. Океан подманил их: стал посылать ритмические сигналы. Рентгеновские, кажется, точно не помню. 'Боевой слон' клюнул, вышел из подпространства. Океан меня вытолкнул, а крейсер подобрал.
   - Как бы океан тебя вытолкнул? Без скафандра, что ль, в открытый космос? - фыркнул со смехом Собакин.
   Я жизнерадостно закивала.
   - Нет, я слышал, что ты в космосе можешь... того... разгуливать без скафандра, вот я и перестраховался, - Собакин указал вилкой с нацепленным куском на наши с Федором наручники. - А то мало ли что.
   С куска капало, и Степашка поспешно сунул его в рот.
   Рыжаков посерьезнел.
   - Тебе всё приснилось в анабиозе, - заявил, в конце концов, Собакин.
   - Нет, не приснилось, - возразила я, но тоже смеялась. Мне было все равно, поверил он или нет. А вот Рыжаков... Да какая мне разница, в самом деле?
   Океан не приснился. И вытолкнул он меня в космос без скафандра - откуда ему, скафандру, было взяться? И команда 'Боевого слона' выловила меня просто из любопытства.
   Меньше всего они ожидали, что я оживу. Чтобы перейти в человеческое состояние, я частично обесточила корабль и здорово напугала людей. Я вообще тогда жила инстинктами и ровным счетом ничего не понимала. Смутно помню, что было очень холодно, а мне никак не удавалось уползти от холода. И сильно болело в груди. Было больно дышать, вот! Воздух резал мне легкие и жег, словно раскаленный. Я не понимала, что за звуки слышатся вокруг, что именно мельтешит перед глазами, и я испугалась. Только позже я осознала, что звуками были забытые мною человеческие голоса. Скорее всего, я услышала истошный визг и крики изумления и ужаса. А вот что видела, совсем не помню. Наверное, потому что не осознавала увиденное.
   Позже с моей персоной смирились. С 'Боевого слона' меня перевели на 'Тихую гавань'. Мне пришлось заново учиться видеть. Я не понимала, что находится перед моим носом. Я училась смотреть на предметы и брать их руками, а Иван Сергеевич забавно умилялся, наблюдая, как я исследую предметы на ощупь. Профессор был со мной с самого начала. А еще - Гита Рангасами. Мне она сразу показалась близким человеком. Профессор потом рассказал, что Гита спасла мне жизнь, когда я ожила на 'Боевом слоне'. Напуганные люди хотели меня убить. Но я не помню. В то время я еще не жила с людьми. Нет, люди были рядом, но меня еще не было. Мне самой странно вспоминать. Я то ли в сознании была, то ли нет... Гита все время заставляла меня 'возвращаться' в окружающий мир, а мне приходилось делать усилие, чтобы 'удержаться' в нем.
   Я ощущала шевеление Галактики всем своим существом и при желании могла 'дотянуться' до ближайших соседних галактик. Я не могла охватить сразу все события, происходящие в Галактике, и, наверное, была похожа на человека с фонарем в затемненной комнате. Он видит предметы только в луче фонаря, а остальное только улавливает - температуру, влажность, запах, угадывает размеры комнаты и очертания находящихся там предметов. Я жила таким вот галактическим 'шевелением', а Гита первое время заставляла меня 'возвращаться' к людям. Мне поначалу было непросто 'удерживаться' в новом для меня качестве - в человеческом обличье. Потом научилась.
   Когда сознание мое полностью переместилось туда же, где находилось мое тело, возникла новая проблема: я страшно пугалась, когда Гита куда-нибудь уходила и оставляла меня. Какое-то время мы с ней были почти как одно целое. Я так воспринимала свое состояние. И даже сейчас в воспоминаниях мы с ней были как будто в одном теле.
   Потом и это прошло. Память стала хорошей. Иван Сергеевич сказал, что я 'полностью реабилитировалась'.
   А еще рядом был Андрей Матвеев. Я нечасто его видела, но каким-то образом он был рядом. Я его ощущала, даже когда он был не на 'Тихой гавани', а на 'Стремительном' невесть где. А еще он со мной особо не церемонился, и поэтому он был понятней для меня, чем другие люди, не считая, конечно, Гиту и Качина. Остальные сначала на меня удивлялись, но привыкли со временем.
   Привыкла и я. Постепенно вспомнилось, кто я, как мое имя, всплыли в памяти кое-какие подробности из моей жизни до аварии на яхте. Я поняла, что ощущение Галактики дано только мне, и никому больше. Мои рассказы удивляли окружающих и даже отпугивали. Андрей посоветовал мне не сильно распространяться о своих ощущениях.
   Все человеческие проблемы поначалу казались мелкими, незначительными. Я без особого интереса наблюдала за людьми, не совсем их понимая. Однако человеческое начало постепенно брало верх. Казалось, что я становлюсь все меньше и меньше, отделяясь от пульсации Космоса. Понемногу я начала понимать людей, к которым принадлежала как биологическая особь. Планету-Океан я стала забывать, словно сон, и теперь помнила ее очень смутно, настолько смутно, будто мне о ней рассказали.
  
   Как только мы вернулись в каюту, Федор Семеныч взялся меня ругать:
   - Доиграешься, девка, когда-нибудь, вот помяни мое слово.
   - Мне не надо было ничего рассказывать? Они все равно не поверили.
   Федор только отмахнулся досадливо.
   - Можешь что угодно им рассказывать. Прекращай заигрывать с Рыжаковым, это добром не кончится. Он - не офицер, он бандит, для него слово 'честь' ничего не значит. Мало того, здесь он неподсудный, понимаешь? Что хочу, то и ворочу! Отродясь за тобой не замечал такого.
   Я даже представить себе не могу, как бы я занималась строительством глазок на 'Стремительном'. Однако Федор Семеныч всерьез беспокоился, и злился он по-настоящему. Ссориться с ним не хотелось, к тому же я вдруг отчетливо представила себе сонного тигра... без клетки. Тигр был не в клетке! И я пообещала Федору Семенычу, что стану вести себя так, будто вхожу в состав команды... Рыжакова. Хотя мое воображение здесь пасовало начисто.
  
  
  ВАЛЕРИЙ РЫЖАКОВ, капитан крейсера 'Пепел Марса'
  
   Я понял, куда рыжая бестия повернула корабль. Удивился. Выходит, уникальное дерево растет на моей родине? Тем лучше. Степашке об этом говорить не стал. Пусть развлекается, пытаясь переиграть двух неглупых матвеевцев. Я сомневался, что дело кончится именно так, как он рассчитывает.
   Попробовать переманить их на свою сторону под видом патриота своей родины и угнать у Степашки крейсер с лесом? Было бы неплохо заполучить их в свою команду.
   А на хрена я им нужен, матвеевцам?!
   На третий день я сам отправился конвоировать пленных с обеда. В коридоре врубил им в спины:
   - До Осени осталось семьдесят девять часов. Достаточно времени, чтобы свернуть вам шеи. Довести корабль я смогу и без навигационных приборов.
   Пленники замедлили шаг, и я грубо пхнул их обоих в спины, чтобы не останавливались. Впереди я видел роскошные волосы Марии. Как и в прошлый раз, я развлекался тем, что буравил ей спину взглядом. Она нервничала, фыркала, как молодая лошадка. Я не позволю Собакину ее убить. Она была так же уникальна, как и злополучный лес, если не уникальнее.
   - Говори конкретно, чего тебе надобно, - буркнул связист, не оборачиваясь.
   - Я хочу получить свой корабль, груженный осенним лесом. Вы мне поможете. За это я сохраню ваши жизни.
   - А экипаж? А ваши друзья? - спросила из-за плеча Мария.
   - Здесь у меня друзей нет. Экипаж подчиняется только мне. А банда Собакина пусть налаживает контакты с местным населением.
   - С какой стати мы должны тебе доверять? - спросил Иваненко.
   - Я предлагаю выход из вашего положения - незавидного, кстати. Осень - планета населенная и содержит флот. Один линкор, два эсминца, два крейсера, шесть канонерок, несколько грузовых и массу пассажирских судов. Выбор богатый, как видите. Банда может угнать любой из кораблей, и все они, разумеется, имеют исправные навигационные приборы.
   - Идет, - буркнул Иваненко через губу.
   Для пленных мое предложение было единственным шансом выжить. Осталось убедить Собакина не уничтожать их раньше времени. Я хотел получить Марию. Она способна отыскать в Галактике что угодно. А еще я слышал, что она умеет обходиться в космосе без скафандра. Разумеется, это байка, но, как известно, байки из пустого места не рождаются. Собакин был не столько умен, сколько хитер, об истинной ценности заложницы он пока еще не догадался. Зато догадался я. И, в отличие от Степашки, я поверил ее рассказу.
  
   Я не торопился, выждал, пока Мария не сказала, что 'Пепел' пора выводить из подпространства. Собакин разглядывал в обзорные экраны ходовой незнакомые созвездия и местное солнце - обычный желтый карлик. Потом стукнул кулаком по одному из неисправных табло.
   - Ну, и куда она нас завела?
   - К звезде Осень, - подсказал я.
   - Осень? - переспросил Собакин, изумился, а потом радостно захохотал. - Обжитая планета! У них есть корабли, а значит, мы свалим отсюда с груженым 'Пеплом' на буксире! Это везение, просто невероятное везение! Наконец мы избавимся от матвеевцев. Пора угостить их парой зарядов на прощанье.
   - А не жалко? Девочку не жалко, головорез? - спросил я без особого интереса.
   - Жалко. Но держать их и дальше смысла нет, а отпускать нельзя ни под каким предлогом. Можно не убивать. Можно выбросить их в лесу в паре тысяч километров от ближайшей деревни. Но пристрелить гуманнее. А ты сразу - головорез.
   - Мы их не отпустим и не выбросим. И не застрелим.
   - А как? Задушим? Ф-фу! Хочешь на зарядах сэкономить?
   - Мы не будем их убивать.
   Степашка удивился:
   - А что с ними делать-то еще?
   - Наши пленники - капитал, - втолковывал я. - За них можно потребовать выкуп.
   - С кого? С Матвеева? Я пока еще в здравом уме. Я думал об этом. Нет.
   - Чего ты боишься?
   - Я боюсь Слепого. Да, я его именно боюсь. Я называю вещи своими именами. Я собираюсь жить долго и счастливо. Поэтому не хочу наживать таких врагов, как Матвеев.
   - Ты уже нажил врага, украв его людей. Если ты убьешь их - ты подпишешь себе смертный приговор. Рано или поздно он узнает об этом.
   Худая Степашкина рожа покрылась бурыми пятнами.
   - Сволочь ты, Рыжий, но ты прав, так тебя и эдак! И что же мне теперь делать? Что ж ты раньше-то молчал?
   - А зачем? У тебя своя голова на плечах.
   Собакин забегал по рубке взад-вперед, заглядывая в каждый экран. Потом остановился.
   - Я знаю. Я верну Слепому его людей целыми и невредимыми. Просто счастье, что я хорошо с ними обращался. А девочка ничего, а? И правда, жалко!
   Степашка тут же преобразился. Я подумал, что именно сейчас, в ходовой рубке 'Пепла Марса', бездарно пропадает талант, волею судеб не попавший на подмостки театра. Серьезная потеря для человечества! Нет, он не играет, у Степашки всё искренне!
   - Мы не одни, - сообщил дежурный.
   Я подошел к уцелевшему дисплею радара. Визуально в космосе рядом никого не было, однако радар улавливал гравитационные поля нескольких судов.
   - Это что еще за клоуны? - удивился я. Собакин сунулся к дисплею радара, как будто что-то в нем понимал.
   - Что там?
   - Замаскированные корабли, порядка шестнадцати штук. Может, больше.
   - Только этого еще не хватало. Это Осень?
   - Нет, это не их корабли. Осианский флот - вон, два часа семнадцать минут. А эти похожи на доржиан. Нам до этих судов нет никакого дела. У нас своя дорога, у них своя. Что бы эта эскадра здесь ни делала, у нее свои задачи, с нами никак не связанные. Иначе бы они дали по нам залп, как только мы вышли из подпространства. Или на связь бы вышли.
   - Но они наверняка нас увидели!
   - Разумеется, увидели. Ну и что из того?
   - Послушай, Рыжий, с чего ты взял, что это эскадра? Может, торговцы какие-нибудь?
   - Глаза протри, - с издевкой ответил я и небрежно ткнул пальцем в дисплей радара.
   Истеричка!
   Похоже, эти клоуны сами не рады встрече с нами. Делают вид, будто их нет. Чего же тогда впадать в истерику? Я подавил желание стукнуть Степашку кулаком по голове, чтобы он угомонился.
  
   Все получилось совсем не так, как я рассчитывал. И уж совсем не так, как хотел Собакин. 'Пепел Марса' вышел на орбиту Осени под маскировкой, чтобы нас не увидели на радарах. Вокруг планеты по разным орбитам кружила вся местная эскадра. Нас не ждали, а потому не искали целенаправленно. Я ловко провел корабль по безопасной траектории. Наше появление осталось незамеченным.
   Я решил захватить 'Пепел' перед завершением погрузки. Древесина к этому времени будет почти вся погружена, а на борту останется минимум народу. Я оставлю на борту как можно больше своих людей и как можно меньше Степашкиных бандитов.
   Собакин отправил на поверхность планеты четыре шлюпки. От причала крейсера, однако, отвалило пять. Я моментально объявил тревогу. Позвонил на пост рядом с каютой пленников, никто не ответил. Кинулся туда сам. В узком проходе столкнулся со Степашкой, который тоже был знаком с арифметикой. То, что на пятой шлюпке отчалили наши гости, было из разряда фантастики. Скорее всего, кто-то из команды поменял свои намерения. Однако проверить не мешало, и чем быстрее, тем лучше.
   На месте двери в каюту мы увидели развороченный, изорванный проем с закрученными в штопор острыми краями. Дымом не пахло. Охранника на месте не оказалось. У меня от изумления ноги приросли к палубе.
   - К-к-как, как такое возможно?! - поразился Собакин при виде завернутых в трубочку нанотриплезитовых косяков. - На взрыв не похоже. Да и сигнализация бы сработала... Нанотриплезит, он же это... он же крепче любой стали...
   Ломать голову было некогда. Мы понеслись обратно в рубку. Шлюпка с беглецами шла отдельно от остальных, безошибочно приняв направление к Мильгуну, единственному городу на планете. Нас пока не обнаружили, маскировка защищала довольно хорошо, но стоит поднять стрельбу, и нас тут же засекут с военных кораблей на орбите. Поэтому стрелять начали со шлюпок над самой поверхностью.
   С обзорных экранов я наблюдал, как подбитая шлюпка с беглецами неспешно завалилась где-то в осианских дебрях. Степашка взмахнул руками в отпускающем жесте.
   - Сами виноваты, - сказал он, будто оправдывался. - Чего им на месте не сиделось? Думаешь, они выживут? Они ведь могут добраться до населенных мест и рассказать о нашем тут рейде.
   На это я ответил:
   - На всей планете размером с Землю всего один городишко, где проживает от силы пятнадцать тысяч, да еще вокруг разбросано несколько деревень. Когда-то деревень было восемь.
   - И это всё? И где они, деревеньки-то?
   - Вон они все, - я кивнул головой на экран. - В планетарных масштабах близко от нашей высадки, но пешком... сам понимаешь. А еще надо знать, в каком направлении шагать. Точней, продираться сквозь джунгли.
   - Замечательно. Пусть проваливают, куда им вздумается, если они еще живы, - бодро сказал Степашка, не ведая о моих муках от желания проломить ему череп.
   Мне не хотелось, чтобы они погибли. Мне необходима была эта женщина, ее способности. Я был здорово разочарован, что она уплыла из моих рук, вплоть до чувства потери.
   Наши шлюпки приземлились в нужном месте. Все было спокойно. Собакин отчалил следующим рейсом. Я остался на корабле хозяином, как и положено.
   Бандиты в лесу распаковали оборудование, разбили лагерь. Я без труда представлял себе, как они под нервными командами Собакина взялись осваивать тяжелую профессию лесорубов.
  
  
  ФЕДОР ИВАНЕНКО
  
   Прежде чем выбраться из горящей шлюпки, мы разрубили цепь на наручниках. Для этого Маша выпрыгнула наружу, а я остался внутри и задраил люк. Давление крышки люка составляет несколько килотонн. Цепь разрезало, как масло ножом.
   Наконец мы освободились друг от друга! Я выпал из наполненной едким дымом шлюпки, и мы, кашляя, отбежали от нее подальше. Девчонка первым делом поскакала в кусты, радуясь свободе и подпрыгивая, как козленок - наконец-то без старого секача, прикованного к руке! Нас со всех сторон обступал лес, густой, перепутанный, зеленый-зеленущий. Я задрал голову. Листва наверху была густая, но солнечный свет пропускала свободно. Положение наше уж куда как поправилось, но оставалось незавидным, а я наслаждался лесным воздухом, светом, безмятежными звуками природы. Так хорошо на душе моей еще ни разу не было.
   Маруся шумно выбралась из кустов.
   - Чуешь, что происходит? - восторженно спросила она. - Вот здесь, - она положила ладонь себе на грудь. - Так хорошо... Это лес, это всё лес, эти деревья, - Маша дотронулась до зеленоватого ствола. - Эти деревья и правда уникальны. Бандиты собираются их рубить.
   - Нет, Маша, неправильно ты сказала. Бандиты собираются вырубить лес.
   - Губить такое сокровище - это же преступление, Федор Семеныч! - возмутилась Маша.
   - Нам бы отсюда выбраться, - напомнил я со вздохом.
   Маша уверенно вытянула руку:
   - Город с той стороны, нам надо идти туда.
   Я с сомнением огляделся по сторонам. Заросли казались непролазными. Помнится, уже подбитые, мы пролетели над какой-то просекой. Я предложил:
   - Доберемся до просеки и пойдем по ней.
   Удивительно, что мне в голову пришла хоть какая-то мысль, потому что я натурально оглупел от побега. Разница между опостылевшей запертой каютой и свободным лесом ошеломляла до дурноты. Головокружительным было и падение в горящей шлюпке.
   Наш побег совершился с безумной скоростью. Маша пальцем показала Собакину, где находится лес. Она именно ткнула пальцем в обзорный экран, издеваясь над его невежеством. После этого нас снова заперли в каюте. Арап сделал свое дело, арап может умереть... Выждав три минуты, Маша искривила пространство с дверным проемом, а потом снова его расправила. Дверь деформировалась, смялась и лопнула. На ее месте образовалась роскошная дыра, как раз для меня. Я ухнул от удивления и вырвался в коридор, точно вепрь, с намерением свернуть часовому шею. Однако парень оказался шустрее меня. Я только увидел его спину. Он с невнятным воем удалялся вдоль по коридору, да так быстро, будто за ним гнался львиный прайд. Мы с Машей побежали в шлюпочный отсек, опередили десант на добрую пару минут и забрались в дальнюю шлюпку. Маша торопилась, хотела стартовать, но я придержал ее. Нас бы расстреляли с крейсера в упор. Наша задача - отдалиться от корабля на некоторое расстояние, где маскировка 'Пепла' уже не действует и стрельба выдаст присутствие бандитов.
   Десант занял четыре шлюпки. Суденышки задраились и отвалили от борта крейсера. Какое-то время мы держались со всей группой, а потом взяли направление к Мильгуну. Бандиты отважились на стрельбу, но уже у самой поверхности.
   Теперь мы с Машей проламывались сквозь местные джунгли, не имея с собой никаких запасов, не зная, что в этом лесу съедобно, что ядовито, какое зверьё здесь водится и что ожидать за ближайшим деревом. Вдохновляло то, что Мильгун находился недалеко отсюда. Недалеко?!! Но мы же идем пешком! Даже если пойдем по просеке... Н-да... Я привык мыслить галактическими мерками, а вот если мерить человеческими шагами... За неделю дошагаем, наверное...
   Видимо, в лесном воздухе и в самом деле что-то было, потому что проблемы меня не слишком беспокоили. Лес не вызывал сонливости, но он успокаивал, а заодно усыплял и бдительность. Маша тоже не высказывала никаких опасений. Тем не менее, мы насторожились, когда услышали характерный шум двигателей. Шум нарастал, и доносился он с неба.
   - Не ищут ли нас бандиты? - предположила Маша с тревогой.
   Я мотнул головой, и капли пота разлетелись в разные стороны.
   - Мы им не нужны. За то время, пока мы доковыляем до города, они уже покинут планету.
   - Но возвращаться сюда за следующей партией леса будет рискованно!
   - Бандиты не думают о будущем, им лишь бы сейчас обогатиться.
   - Значит, второй раз они уже не вернутся. Что ж, хоть какая-то от нас польза, - вздохнула Маша, задрав голову.
   Над нами с надсадным гулом пролетела неряшливая громоздкая конструкция, похожая на косматую навозную муху.
   - Вот это экспонат! - фыркнула Маруся. - Что это, Федор Семеныч?
   - А фиг его знает, отродясь не видал ничего подобного. Начадил-то, ф-фу! А заправляется, похоже, биотопливом. Видала, куда полетел?
   - А то ж! Аккуратно к высадке наших недавних дружбанов.
   - Это может означать, моя Маруся, что местные не такие уж ротозеи. Ладно, пошли. Полетят обратно - надо подать знак, чтобы нас подобрали. Ну, все в порядке.
   - Меня зовут Мария, а не Маруся, - сварливо буркнула Маша.
   Да, к своему имени она относится очень ревниво.
   Мы продирались сквозь заросли еще минут двадцать: я впереди, Маша за мной следом. Остановились мы не потому, что устали ломать ноги в заросших обломанных сучьях и ямах, и не потому, что я совсем запыхался, а Маша иссекла кожу ветками и жесткой травой. Мы ощутили вибрацию, как от звука низкой частоты, и слабое сотрясение почвы. Поэтому мы остановились и прислушались. Высоко над головой шумела листва, птицы пели во все горло. Вибрация нам не померещилась.
   - Воюют, однако, - произнес я, пытаясь отдышаться.
   - Слышу, я ж не слепая, - отозвалась девчонка. - Как ты думаешь, кто кого побьет?
   - В интересах планеты это не так уж и важно. Даже если победят бандиты, им придется убираться отсюда несолоно хлебавши.
   Маша весело расхохоталась.
   Наконец мы, измученные борьбой с местной флорой, взмыленные и обцарапанные до крови, выбрались на просеку. В груди у меня горело огнем.
   Мы сделали десятиминутный привал, потом я снова пошел впереди, а Маша за мной. После зарослей идти по колее было даже приятно, но потом стало тяжело. Солнце припекало, ветер в лесу не дул, мучительно хотелось пить. В глазах стояла темнота. Маша не жаловалась, терпела.
   Мы прошагали два с половиной часа, а потом нас стал догонять шум мотора, но уже другого и не с неба. На всякий случай мы свернули с просеки и затаились в кустах.
   Я радовался передышке. Честно говоря, ходить по такой жаре и духоте было совсем невмоготу.
   Шум нарастал, пока не стал таким же надсадным, как у дреналета, который давеча пролетел над нашими головами. По просеке валил сельскохозяйственный трактор. На нем восседали два человека.
   Эти люди были не из банды. Мы переглянулись.
   - Бой? - предложила Маша. Я отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и мы вышли наперерез трактору.
   - Р-руки! - рявкнул один из трактористов и вскинул огнестрельное ружье, похожее на музейный экспонат. Второй сделал то же самое. Ух ты! Мы послушно задрали руки. Рубашки у парней были запачканы кровью. Нет, не запачканы! Рубашки были залиты кровью так, что их цвет уже не угадывался. Потом я разглядел, что парни похожи друг на друга, как братья.
   - Кто такие? - грубо спросили они.
   Что им сказать? Что мы упали с неба на их грешную землю?
   - Мы заблудились, - соврал я.
   - На вас судовая одежда и наручники, так что зубы нам не заговаривай, - прорычал один из трактористов.
   - Мы с пиратского судна, - сознался я, потихоньку опуская руки. - Мы были у них в плену, сбежали при высадке.
   Парни переглянулись.
   - Руки выше, - скомандовал один.
   - Может, пристрелить? - предложил второй.
   - Погоди, мож не врут. Руки за голову!
   Парни повязали нас по всем правилам: мордами (то есть толстой мордой и конопатым лицом) на капот и так далее. Теперь мы ехали на тракторе, только со связанными за спиной руками. Было жарко, палило солнце, снизу нещадно припекала чадящая раскаленная машина, отвратно разило горячим биотопливом, и пить хотелось все сильнее. Парни молчали. Были они неопрятные, обросшие щетиной и вонючие. Запах крови перекрывал амбре немытых тел. Очень может быть, что эти люди летели на дреналете, дали бой бандитам, а теперь возвращаются обратно. Откуда только трактор, не понять.
   - Дайте хоть водички попить, - попросил я.
   - Молчи, кандальник.
   - Дайте хотя бы девочке, люди вы или вурдалаки лесные?
   Один из парней напоил Машу водой из пятилитровой бутылки. Она сосала воду, как щенок. Тракторист помедлил, а потом напоил и меня.
   Есть не хотелось.
   - Далеко ли до города?
   - Доберемся быстро, не суетись, - буркнул тракторист. - Мы вас прямо в кутузку отвезем, нам как раз по пути.
   Я покладисто угукнул.
   - Кто вы такие? - подала голос Маша.
   - Это кто вы такие, еще разобраться надо. Ничего, в полицейском участке разберутся.
   За нами не следили слишком пристально. Трактористы были уверены, что нам со связанными руками не удастся удрать от них по зарослям. Мы и не собирались удирать. Маша изучила узел на моих руках. Мы повернулись друг к другу спинами, и Маша принялась его развязывать. Приходилось быть начеку, чтобы парни нас не застукали. Девчонка сдерживала сердитое сопение. Узел поддался нескоро. Я с наслаждением взялся за свои запястья. Освободиться бы еще от наручника!
   Я не успел развязать руки Маши. Трактор свернул в заросли и остановился. Парни спрыгнули на землю и велели слезать и нам. Я быстренько спрятал руки за спиной. Мы увидели расчищенную поляну, а на ней - вертолет.
   Мне опостылело бесцеремонное обращение, и я чутка придавил ближайшего парня. Его ружье планомерно перекочевало ко мне. Второй обернулся слишком поздно. Ему пришлось бросить ружье на землю и развязать Марии руки. Маша подхватила с земли оружие.
   Парни помрачнели.
   - Вот теперь другое дело, - с удовлетворением произнес я. - А теперь все в вертолет. Кто из вас водила? Направление полета не меняется, в кутузку - так в кутузку, я не против. А сейчас вы расскажете, кто вы такие, кто победил в стычке с бандитами и куда делись остальные ребята с вашего дреналета.
  
  
  КОНСТАНТИН РУДЗЕВИЧ, начальник Управления внутренней безопасности Осени
  
   Я с брезгливой неприязнью разглядывал людей, минуту назад вломившихся в полицейское управление. Двоих, в окровавленных рубашках, я хорошо знал в лицо. Я, как начальник полицейской управы, знал своих подопечных. Братья Авилкины занимались фермерством в одном из поселков. За ними числилось мелкое браконьерство - обычное дело на Осени. Незнакомый мне мужчина был одет в типичную серую с синим одежду астронавтов, разодранную в клочья. Женщина щеголяла в короткой юбке из добротного материала и в изорванной вызывающей маечке. На руках у них болтались обрывки наручников. Все четверо мне не понравились.
   - Беда, полковник! - кинулся вперед один из братьев и наткнулся на мой стол. На столешницу легли деревенские натруженные ладони. В нос мне ударила волна смрада, и я слегка отпрянул. - Лес рубят! Чужие! Прилетели по тихой и рубят.
   - Так. Давайте-ка по порядку. Для начала сядьте.
   Четыре человека шумно расселись по скрипящим стульям. Я невольно морщился от густого запаха крови.
   - Теперь будем знакомиться.
   - Некогда знакомиться, на Осени банда! Банда из космоса, понимаете? - заговорили сразу оба брата и оба вскочили на ноги.
   - Сядьте немедленно, - рявкнул я. - Как ваша фамилия?
   - Авилкины мы, Игнат и Тёма. Артем. Тут такое творится...
   - А вы кто? - обратился я к парочке в наручниках.
   - Меня зовут Иваненко Федор Семенович, моего друга и напарницу - Поморова Мария Антоновна. Мы с планеты Онтария. Слышали о такой?
   Я едва сдержался, чтоб не подпрыгнуть. На Осени банда с Онтарии?! Значит, Матвеев начал показывать свое истинное лицо! Бандит - он и есть бандит. Президента Онтарии я видел только по новостям: огромный, мешковатый, в черных очках, какие носят слепые. Однако увалень он только с виду. Слишком подвижен. И впечатления слепого не производит. Ходят слухи, что глаза у него то ли мутировали, то ли их нет совсем.
   - Как же, слышал. Значит, Матвеев переквалифицировался в лесоруба, я правильно понял?
   - Да ничего вы не поняли! - вызверился Игнат Авилкин и снова вскочил со стула.
   - Сядьте, Авилкин! - рыкнул я и обратился к Иваненко:
   - Как вы сюда попали?
   - Нас привезла сюда банда Собакина на крейсере 'Пепел Марса'. Нас взяли в заложники на Кардабае, когда мы грузили товаром наше судно.
   - Так. Да сядьте же, Авилкин!
   - Далее банда привела крейсер сюда. В данный момент, пока мы тут лясы точим, 'Пепел Марса' нарезает круги на орбите прямо над нашими головами.
   - На орбите находится наш флот, чужое судно бы заметили.
   - Крейсер замаскирован, - с оттенком презрения бросила Поморова. - Кстати, он ходит по низкой орбите.
   Презрительный тон оборвашки задел меня неожиданно сильно.
   - При высадке банды на планету мы сбежали. У меня всё, - закончил Иваненко.
   - Всё? - я выразил удивление. - А что банде Собакина понадобилось у нас?
   - Ваша древесина из вашего засекреченного леса.
   - Ясно.
   Я перевел взгляд на братьев, и они тут же вскочили.
   - Послушайте, мы с ними повоевали...
   - По порядку.
   - Да, надо по порядку, а то он ни хрена не понимает, - осадил Игната Артем. - Погоди, давай я сам расскажу. Наша бригада валила лес в трехстах километрах отсюда. Глядим, значится - с неба пять шлюпок сыплются, и все в наш лес, чтоб им пусто было! Ну, дак они как посыпались, начали друг по другу палить. Один задымился и упал, остальные сели в лесу.
   - Мы бегом в наш флаер и почесали туда, - перебил Артема Игнат. - Нашли их сразу, а они давай палить по флаеру из базуки. Сбили нас, значит, гости-то, мы рухнули, давай выбираться, а они нас окружили и давай лупить из лучеметов. Ну, мы тоже не лыком шиты, все при оружии, как положено, тоже много ихнего брата положили. Только из бригады мы двое в живых остались. Темку в бочину ранили, а на мне хоть бы царапина осталась, обидно даже. Столько полегло там наших, а я... Хорошо, поле рядом, мы на трактор и поехали...
   И тут я сообразил, что меня не разыгрывают, не ломают комедию и не шутят, и что в нашем маленьком и тихом царстве-государстве происходит нечто страшное и выходящее за всякие рамки. И что кто-то уже погиб. На Осени погибли люди! Я сразу подумал о детском санатории 'Русалочка' в пятнадцати километрах от Мильгуна. Там отдыхают дети, резвятся на берегу чудесного озера Мильгун, родители трясутся, чтобы их чадо ненароком не забрело в безобидное наше озеро поглубже, а где-то неподалеку, в сказочном нашем лесу, получается, кровь рекой?
   Я рывком ослабил на шее галстук и краем глаза глянул в окно. За окном ничего не изменилось. Шумят на ветру все те же богатые деревья, сияют стеклом все те же бело-розово-голубые двухэтажные здания. И все то же ярко-синее небо. Клонилось к закату солнце, налилось оранжевым цветом, раскалило кабинет, кондиционера будто и не было, и оттого так душно и так трудно дышать...
   Да, ничего не изменилось, изменился только воздух вокруг меня, стал тяжелым, и в легкие он пролезал неохотно.
   - Раскуйте нас, пожалуйста, - услышал я голос матвеевца. Мужчина и женщина дружно взметнули руки с обрывками наручников, будто статуя 'рабочий и колхозница'.
   - Откуда на вас драгоценности? - поинтересовался я.
   - Собакин сковал нас вместе, - объяснил Иваненко.
   Я ждал продолжения, и матвеевец добавил:
   - Мы разбили цепь дверкой люка на шлюпке. Дверкой прихлопнули, понимаете?
   Во взгляде Иваненко появилась ненависть.
   - На какой шлюпке? - спросил я.
   - На той самой, по которой стреляли.
   - Ясно. Сколько людей было в бригаде? - спросил я фермеров.
   - Восемь.
   - Значит, погибли шестеро. А теперь составим протокол.
   Поморова вдруг подпрыгнула, будто на пружине, а Иваненко схватил ее за предплечье и рывком усадил на место. В горле у нее булькнуло. Оба они смотрели на меня тяжелым взглядом, да только мне было не привыкать.
   Долго ли, коротко ли, протокол был составлен. День тихо угасал за окном кабинета. Вечер был такой же, как всегда. Как обычно.
   - Вы, Авилкины, можете идти. А вас, Иваненко и Поморова, я вынужден задержать.
   - Как задержать? Почему? - удивилась Поморова, и усталое веснушчатое лицо ее исказилось от неподдельного горя.
   - Там наш лес рубят, полковник, а вы тут протоколы составляете. Время-то идет! - влез Игнат Авилкин уже из дверей кабинета.
   - На каком основании вы нас задерживаете? - спросил Иваненко.
   - До выяснения личности, - миролюбиво объяснил я. - Не беспокойтесь, камеры у нас хорошие, кормят отлично. Есть душевые. Помоетесь, поедите, выспитесь, посмотрите новости. Если хотите, переоденетесь в чистое. Одежду выдадим, сами понимаете, нашу...
   - Я хочу, чтобы мне постирали и вернули обратно мою собственную одежду! - задиристо заявила Поморова.
   - Пожалуйста. В камере есть стиральная машина. Стирайте. А мы пока отправим запрос на Онтарию. Авилкины, немедленно покиньте кабинет, иначе вас я тоже задержу.
   Братья дружно сунулись в дверь и освободили от себя помещение, оставив зловоние немытых тел и крови.
  
   Отправив под стражу матвеевских бандитов, я вышел на связь с президентом Осени. Секретарь Суреповой на вызов ответила сразу и соединила меня с владычицей. Президент обдала меня льдом немигающего взгляда. Правила она уже три года, но я не мог к ней привыкнуть. С президентами-мужчинами работать было гораздо проще. Я постарался забыть об обжигающе холодной красоте президента и обрисовал сложившуюся ситуацию.
   - Надо послать в указанный район вертолет для разведки, - с ходу решила Сурепова.
   - Наш вертолет бандиты-астронавты расстреляют за пару секунд. Я считаю, что туда необходимо отправить на флаерах все полицейское отделение и дать бандитам бой.
   - Надо сначала переговорить с ними.
   - С хорошо организованной вооруженной бандой?
   - Возможно, их удастся уговорить убраться отсюда подобру-поздорову.
   - Космические бандиты в первую очередь - головорезы и умеют воевать. Им не о чем с нами разговаривать, а нам нечего им предложить. Все мы знаем, зачем они сюда притащились. Шесть человек уже убито. Пока мы будем заговаривать им зубы, они будут рубить лес и успеют подготовиться к обороне. Мы не располагаем армейскими частями, чтобы выбить их из леса. Вместо армии мы имеем только хорошо отлаженную систему внутренней безопасности, вы это знаете.
   - Мы располагаем военным космическим флотом.
   - Если уничтожить банду из космоса, начнется повальный лесной пожар. Пока мы его потушим, сгорит половина драгоценного леса. Внезапное нападение - единственный выход в сложившейся ситуации.
   Сурепова ненадолго задумалась.
   - Да, вы правы, - согласилась она. - Как же так получилось, что их появление никто не заметил?
   - Крейсер замаскирован, и запеленговать его сразу можно только случайно.
   - Зато его можно найти. Наверняка он ходит по низким орбитам, а это сужает круг поиска.
   - Да, это так.
   - Сколько у вас человек в наличии?
   - Мужчин сорок два, двадцать три флаера. Задействуем восемнадцать флаеров. Женщины участвовать не будут.
   - Думаю, этого достаточно. Хорошо, поступайте так, как вы решили. Где сейчас матвеевцы?
   - Под стражей до выяснения личности. Мы отправили запрос на Онтарию.
   - Пусть посидят до утра хотя бы. Они тоже бандиты, а у нас курорты полны детьми и отдыхающими. Когда планируете начать операцию?
   - Утром в 6.30. Я уже собираю людей.
   - Хорошо.
   Сурепова отключила связь.
   Я оглядел кабинет. Всё, как обычно. Надо менять кондиционер или отремонтировать на нем климат-контроль. Жена просила по дороге домой купить продуктов. Мысли мои упорно сползали на какие-то бытовые мелочи.
   У моих подчиненных всегда было много работы. Курорты Осени разбросаны по планете с учетом смены времен года. Таким образом, туристы посещают нас круглогодично, а их необходимо охранять от воров, грабителей и аферистов. Сводка происшествий прошлого месяца не отличалась от сводки позапрошлого, а если поднять сводку за те же месяцы прошлого года, можно увидеть примерно то же самое. Пожалуй, в нашем управлении долго будут вспоминать предстоящую операцию. Нам несколько раз приходилось накрывать целую банду, но еще ни разу - заявившуюся сюда на военном корабле. Мы имели дело с организованными бандами наркоторговцев, шулеров, сутенеров, карманников, но с вооруженной бандой из космоса мы никогда еще не сталкивались. Крейсер... Впрочем, по орбите ходит целый флот под командой Остроухова, у нас имеется даже линкор. Все будет в порядке. На нашей стороне - внезапность.
  
   Операцию назвали 'Звездопад'. Название предложил капитан полицейского отделения одного из поселков.
   - Нечего церемониться, - заявил он. - Пощелкаем этих звездочек небесных, чтобы неповадно было залетать к нам сюда без спроса...
   В 6.30 восемнадцать полицейских флаеров поднялись в воздух и двинулись в сторону ценного леса, гибнущего под пиратскими пилами. Вылетать раньше смысла не было: джунгли окутывал беспросветный утренний туман.
   Операция 'Звездопад' началась. Покрыв расстояние в триста километров до легального лесоповала, мы перешли на бреющий полет.
   Туман поднимался. Два часа спустя после вылета преступники были обнаружены. Они успели выкосить целый гектар драгоценных деревьев, которые мы берегли, как зеницу ока. Проплешину в густом лесу мы увидели издалека даже с малой высоты.
   Мы не успели ничего толком рассмотреть, как со стороны проплешины хлестнула белая молния и ударила в один из флаеров. Через несколько секунд второй флаер был поражен так же, как и первый. Обе машины, чадя по-черному, завалились в джунгли. Эфир завыл на все голоса - полицейские поразились внезапной гибелью товарищей. Наш флаер достиг края проплешины. Я увидел штабеля бревен, поваленные в беспорядке деревья, великое множество суетящихся людей в серых и зеленых одеждах. И не только это. Вырубленный участок украшала магнитронная пушка, которая нас и встретила. Плоская разящая поверхность пушки жидко переливалась острым блеском копившегося заряда, затем плевок молнией - и третий флаер понесся навстречу смерти, выбрасывая позади себя черный дым. Следующий заряд скопится через восемь секунд. Я заметил на проплешине трех человек с базуками, которые могут сбить флаер так же просто, как и пушка.
   Я был прав только в одном: о переговорах с бандитами не могло быть и речи. Я скомандовал огонь на поражение. С флаеров открыли стрельбу по бандитам на проплешине и между деревьев. Люди внизу как-то быстро попрятались, как вши, зато пушка плюнула трескучей молнией, сбив еще один флаер с нашими ребятами. Ее поддержали меткие выстрелы из базук. Заряды пробивали обшивку и разили людей. Эфир охал и страшно матерился. Заряды с флаеров сыпали, как проливной дождь, но они не пробивали защитный навес рядом с пушкой, под которым прятался орудийный расчет. На проплешине лежало несколько тел. Испытать удовлетворение мне помешал адреналин, кипящий в крови.
   Утюг пушки, отливающий жидким электричеством, повернулся к нашему флаеру. Пилот бросил машину в сторону, и молния пыхнула мимо. Я ненадолго ослеп, и как пилот на ощупь справлялся в это время с флаером, я не понял. Он мастерски вывел машину из короткого штопора.
   'Звездопад' получался хоть куда, только в роль звезд угодили мы сами. Еще не проморгавшись, я скомандовал отход. Флаеры повернули в сторону Мильгуна.
   Однако кровавая бойня еще не закончилась. Я увидел, как над лесом вздымается космическая шлюпка. Стальные закопченные бока безобразно чернели на фоне синего нашего неба, мирного испокон веков, угрожающе поворачивались дула орудий ближнего боя. Истрепанная бесчисленными посадками шлюпка выглядела, как грязный ощеренный дракон. Отчаянная ругань в эфире перешла в вой ужаса; флаеры метнулись прочь от бандитского судна, как овцы от волка, выжимая предельную скорость.
   Скорость шлюпки, увы, была на порядок выше. Последовал залп бортовых орудий. Пламя буквально сдуло два флаера. Машины разлетелись на куски в клубах черно-красного злого пламени. Шлюпка качнулась и выстрелила с другого борта. Снаряды пролетели между флаерами. Черное чудовище угомонилось и прекратило преследование.
   Уцелевшие машины неслись к городу. Эфир подавленно молчал. Я быстро произвел перекличку среди оставшихся в живых. В одиннадцать утра мы уже загоняли машины в ангары. Из восемнадцати флаеров осталось восемь. Люди выходили из ангаров угрюмые, многие со стеклянными глазами, собирались по несколько человек, шумно обсуждали поражение, вспоминали товарищей, оставшихся на поле брани. Среди полицейских царила общая растерянность. Плакал навзрыд седой майор, потерявший сына.
   Я собрал людей и произнес речь, чтобы немного успокоить их и настроить на предстоящую борьбу, а заодно и на обычную рабочую рутину, которая между тем никуда не делась.
   Мне часто приходится заниматься работой, которую делать совсем не хочется. Но у меня не было еще дела, которое настолько сильно делать не хотелось. И не было никакой возможности избежать его. Мне предстояло доложить Суреповой о нашем разгромном поражении, и мне настолько не хотелось этого делать, что кости мои, казалось, закручивались в штопор. Я решил явиться к президенту с докладом лично и отправился из управы во Дворец правительства пешком, благо вся 'официальная' жизнь нашего городка умещалась на центральной площади.
   Ноги идти отказывались. По пути я задержался у фонтана, ополоснул разгоряченное лицо холодной водой. Потом решился и твердым шагом направился к президентской конторе. Лена в приемной поднялась мне навстречу. Видимо, что-то такое было на моем лице, потому что она заметно побелела и села обратно на стул. Я распахнул двойные двери президентского кабинета. Сурепова изменилась в лице и встала. Я еще ни разу не видел у нее настолько сильно выраженных эмоций.
   Что ж, деваться некуда.
   - Мы потерпели поражение, Александра Владимировна, - сухо произнес я.
  
  
  АЛЕКСАНДРА СУРЕПОВА, президент Осени
  
   Поражение - значит, погибли люди. А еще поражение означает, что в стране происходит нечто из ряда вон выходящее, опасное, неконтролируемое, масштабов чего я еще не осознала, и это нечто надо было срочно разруливать.
   А я не люблю, когда не имею возможности контролировать ситуацию. Надо признать, известие о поражении застигло меня врасплох.
   Начальник Управления внутренней безопасности стоял навытяжку с непроницаемым лицом.
   - Сколько человек погибло? - бесстрастно спросила я.
   - Двадцать девять человек пропало без вести. Раненых нет.
   Я отвернулась и подошла к окну, опасаясь, что мимика меня выдаст.
   - Они располагают магнитронной пушкой и тремя базуками, не говоря о личном оружии, - доложил Рудзевич.
   Я повернулась к нему:
   - Сколько в банде людей?
   - Невозможно было подсчитать. Много. Если учитывать то, что в экипаж межзвездного крейсера обычно составляет от трехсот до шестисот человек...
   - От трехсот до шестисот?! - поразилась я. - Вот это новость! Надо было раньше учитывать. Почему вы раньше не сказали? Что ж. Ситуация не безвыходная. Ваше управление исправно ловит воров и жуликов, обезвреживает наркокурьеров, в стране нет ни одной преступной группировки. Вы хорошо исполняете свою работу. Обезвреживание межзвездной банды, прибывшей на военном судне из самой преисподней и вооруженной до зубов - не ваше дело. Я немедленно свяжусь с Остроуховым. Он уже ищет крейсер, а бандитскую лесопилку пусть уничтожит с орбиты. Пожары потушим, из двух зол выбирают меньшее. Так или иначе, но мы уже несем убытки. Мы располагаем возможностью подобрать уцелевших людей?
   - Бой произошел в разбойничьем вертепе. Подобрать уцелевших людей возможности нет, иначе мы бы это сделали. Я направил отряд на наш лесоповал, чтобы встретили там прорвавшихся.
   - Будем надеяться, что преступники не стали преследовать в лесу наших людей. Вряд ли они оставят в живых тех, кто попал к ним в руки.
   Рудзевич рассказал о бое в подробностях. Что и говорить, 'звездопад' получился феерический.
   Полковник ушел, сохранив достойный вид. Я велела секретарше выйти на связь с флагманом и стала ходить из угла в угол. Я не сомневалась, что банда будет уничтожена, однако незваные душегубы к этому времени успеют вырубить часть леса, который мы бережем, как зеницу ока. Еще часть погибнет в пожаре, который неизбежно будет вызван огнем с орбиты. Придется считать убытки.
   Было жаль погибших в глупом, неравном бою. От трехсот до шестисот человек... Почему я не спросила Рудзевича об этом раньше? Почему я не подумала, что бандиты могли доставить с военного крейсера пушки?! О чем я вообще думала, росомаха? Да, о каких-то проблемках государственной важности, и ничто не подсказало мне, что межзвездная банда является самой серьезной на сегодняшний день проблемой. Некоторых 'пропавших без вести' я знала в лицо, знала их семьи. Я необдуманно отправила людей на смерть, и, вероятно, именно это мое теперешнее состояние называют смертной мукой. Мне было настолько плохо, что я, кажется, перестала дышать.
   Звякнул видеофон.
   - Юхнович на связи, - доложила Лена.
   На экране возник министр финансов, тощий, с крупным носом.
   - Я слышал, в лечебном лесу какая-то заварушка, - прогнусавил он.
   - Что и от кого вы слышали? - спросила я, придав голосу привычную суровость.
   - Собака лает - ветер носит, - дружелюбно откликнулся министр. - В одиннадцать утра из лесу прибыла вся столичная полицейская управа. Вернее, то, что от нее осталось.
   - Значит, вы и без меня все знаете.
   - Таки хочу спросить. Если стратегический лес порубят бандиты, что нам останется? Придется ждать несколько лет, когда снова можно будет рубить, а бюджет пострадает.
   - Пострадает, Лев Яковлевич, это верно.
   - Ай-яй-яй... Сколько же людей погибло?
   - Еще неизвестно. Пропало без вести двадцать девять человек.
   - Считайте, погибли, ай-яй-яй! Надо семьям выдать компенсацию.
   - Погодите хоронить. Как закончится вся эта заваруха, тогда все и подсчитаем.
   - Когда же закончится?
   - Скоро, Лев Яковлевич.
   - Как страшно жить... Что ж, до встречи.
   - Александра Владимировна, Остроухов ответил, - доложила Лена.
   Я была рада видеть капитана флагмана. Он был невзрачен на вид, но не боялся меня, не проявлял признаков стеснения и, разумеется, не пытался заигрывать. Людям, у которых наблюдались признаки проблем в общении с президентом Осени, я помогать не собиралась, пусть выкручиваются сами.
   Я изложила суть дела.
   - Мы уничтожим лагерь преступников и найдем крейсер, - пообещал Остроухов. - Только у нас еще одна проблема.
   - Какая проблема? - насторожилась я. Ни в коем случае, никаких больше проблем! Хватит. Я приготовилась задвинуть новую проблему куда-нибудь поглубже.
   - Очир. Доржи.
   Планета Доржи с республикой Очир вращалась вокруг солнца Очир. Доржиане - самые ближние соседи, тридцать восемь часов ходу в подпространстве.
   - И что же Очир?
   - Очир направил к нам свой флот. Два линкора, восемь крейсеров, семнадцать канонерок. Все толкутся у нас на орбите. Прикатили, как на именины. Эскадра замаскирована, мы обнаружили их полчаса назад.
   - Что им понадобилось?
   - А они со мной общаться не желают, дабы не нарушать субординацию. У них там адмирал, а я всего лишь капитан, Александра Владимировна. Адмирал желает разговаривать только с президентом.
   - Что ж. Я тоже не буду нарушать субординацию. Побеседую с президентом Очира. Найдите бандитский крейсер. Стрельбу пока не открывайте ни по нему, ни по банде в лесу. Не нравится мне эта эскадрилья у меня над крышей.
   Новую проблему задвинуть не удастся. Придется заниматься еще и ею. От разговора с Остроуховым меня отвлек непонятный шум в приемной. Я выпрямилась. Двойные двери распахнулись настежь, как будто их пнули ногой, и в кабинет ввалились два человека. Один был необъятно толст и лыс, другая - тощая, как кочерга, и до неприличия рыжая. Оба одеты в какие-то лохмотья, в которых на мужчине едва угадывалась одежда астронавтов. На женщине относительно целой оставалась только юбка.
   Лена безуспешно пыталась вытолкать посетителей из кабинета.
   - Матвеевцы, - вмиг догадалась я. - А где...
   - ...ваша охрана? Мы ее тут слегка помяли, - виновато сообщил толстый.
  
  
  ФЕДОР ИВАНЕНКО
  
   На 'Стремительном' и на Онтарии не было места роскоши, и я к ней не привык. Мы с Марией ворвались в просторный светлый кабинет с высокими потолками, мебелью из настоящего дерева, большими креслами, окнами до потолка, тяжелыми портьерами, лисьенской люстрой, допотопной биотехникой на столе для переговоров посреди кабинета, и я подумал, что мы здесь похожи на бездомных собак, случайно забежавших с улицы.
   Что касается хозяйки кабинета... Я напоролся на разящий холодом взгляд светло-голубых глаз на матовом лице и чуть-чуть растерялся. Президент оказался женщиной. И какой! Она подавляла чистой славянской красотой и величием. Красоту и величие дополняли светло-бежевый, почти белый костюм с юбкой, окантованный тонкой золотистой полоской, и туфельки молочного цвета на высоком каблуке, которые я бы лучше съел.
   Президент в ореоле холода двинулся по направлению к нам. Я ощутил себя 'Титаником', на который надвигается айсберг.
   В приемной я отчетливо ощутил присутствие лечебного дерева. В кабинете президента оно отсутствовало. Так же, как отсутствовало, помнится, в полицейском участке. Я вынул бумаженцию, которую мне выдали в кутузке вместо паспорта, и протянул госпоже президенту. Маша сделала то же самое.
   - Иваненко Федор Семенович, онтарианец, урожденный марсианин, судовой начальник связи, - официально представился я.
   - Поморова Мария Антоновна, онтарианка, урожденная Зарбая, штурман.
   - Почему вы пришли именно ко мне? - осведомился сияющий холодом айсберг.
   - Потому что мы хотим улететь на Онтарию. Нужной суммой мы не располагаем ни для путешествия, ни для проживания здесь, потому что нас обобрал Собакин, поэтому мы пришли просить о помощи.
   - Вы хотите денег?
   В голосе Суреповой мне померещилось презрение.
   - Денег можете не давать. Запросите Онтарию. Думаю, вы договоритесь с тамошним президентом об отправке нас на родину.
   Сурепова вскинула брови.
   - Странно, что Рудзевич вас выпустил...
   - Или о депортации, - покладисто добавил я.
   Главное, чтобы эта мегера не узнала, что бандитов на ее голову притащили именно мы.
   - В данный момент в космопорту Осени находится несколько инопланетных судов, однако ни один из них не летит мимо Онтарии, - заявила она. Похвальное знание состояния дел в государстве.
   В дверях замаячила фигура секретарши.
   - На связи адмирал Мансур Ухлопов, главнокомандующий очирским флотом, - доложила она. - Он утверждает, что его флот находится на орбите Осени.
   Президент смотрела на свою секретаршу и молчала. Если бы окна кабинета покрылись изморозью, я бы не удивился. Смуглые щеки девушки приобрели оливковый оттенок.
   - Извините, - пробормотала она и исчезла за дверями.
   Любезно сообщенный ею факт показался мне любопытным. Я без приглашения двинулся в глубины кабинета и расселся в удобном кресле. Маша без тени смущения повторила мой подвиг (или глупость).
   - Нас вы тоже извините, Александра Владимировна, - буднично произнес я. - Но у нас незавидное положение. Бомжевать и грабить мы не собираемся. Я прошу только вашего содействия в отправке нас домой. И все.
   - Вы обратились не по адресу. В Мильгуне имеются органы соцзащиты, обратитесь туда. И немедленно покиньте мой кабинет, иначе вас арестуют.
   - Арест - это выход. В вашей тюрьме отличные условия, но я вот тут подумал: помогут ли нам добраться до Онтарии доржиане, у них ведь столько судов на вашей территории... Или кораблей? А потом подумал: а зачем им столько кораблей в чужом межпланетном пространстве? Вы еще не догадались?
   - Это не ваше дело. Охрана!
   Охранник уже оклемался, забежал в кабинет. Я лениво оглядел его крепкий торс и попросил немного подождать.
   - Мы ведь сейчас выйдем сами, а с вашей подопечной за это время ничего не случится.
   Охранник не мог со мной спорить, потому что его оружие я забрал себе. И потому что он уже убедился, что физический перевес находится на моей стороне. Последовал звонок от секретарши:
   - Александра Владимировна, Ухлопов настаивает. Он говорит такие странные вещи...
   - Вы мешаете работать, - заявила мне президентша.
   - Ну, так выносите меня отсюда, - ухмыльнулся я, и кресло подо мной нещадно заскрипело. Сурепова усмехнулась, оценив юмор, выгнала охранника вон и уселась напротив монитора.
   Я увидел на экране знакомое лицо Ухлопова. Адмирал сладко улыбался в арабскую бороду.
   - Александра Владимировна, у нас к вам деловое предложение.
   - У кого 'у нас'?
   - У президента Очира мсье Струмилло, у меня и у всех доржиан.
   - В таком случае я переговорю лично с президентом Очира, чтобы не нарушать субординацию.
   - Вы можете со мной не разговаривать, но, тем не менее, вам придется меня выслушать, чтобы знать тему предстоящего разговора с мсье Струмилло. На территорию вашего государства проникла вооруженная группа бандитов под предводительством рецидивиста Собакина. Банда сплавилась с мятежной командой крейсера 'Пепел Марса'. Вам своими силами с ними не справиться. Мы предлагаем вам помощь.
   - Откуда вам известно о бандитах? - поинтересовалась Сурепова.
   - Мы видели крейсер 'Пепел Марса' на орбите Осени.
   - А что вы сами делаете в нашем пространстве?
   Ухлопов улыбнулся в бороду.
   - А еще нам известно, что сегодня утром вы потерпели от них сокрушительное поражение. Это только первое поражение, леди. Вы же не умеете воевать. А мы умеем.
   - Получается, для борьбы с одним-единственным крейсером вы прибыли сюда с целым флотом да еще утверждаете, что умеете воевать? Мы располагаем своим собственным флотом и не нуждаемся в вашей помощи. Можете возвращаться на родину. Передайте от меня благодарность мсье Струмилло за готовность помочь.
   Ухлопов перестал улыбаться и заметил:
   - Мы не для того перегоняли сюда флот, чтобы потом возвращаться обратно. Ждите нас в гости, госпожа Осень.
   Экран погас. Воцарилась тишина. Богатая люстра из мелких лисьенских камней, похожих на бриллианты, обильно источала светящиеся 'слезы', которые сразу исчезали. Такая люстра стоит, как мелкая космическая яхта. Ребята с Лисьена неплохо греют руки на своем производстве...
   Сурепова о нас, однако, не забыла.
   - Вы получите деньги на билет на ближайший рейс, а так же на проживание во время ожидания рейса, - сказала она. Угроза в ее голосе уже не звучала.
   Значит, пока она слушала Ухлопова, она размышляла, что с нами делать. Похвально.
   - На ближайший рейс? - переспросил я. - А вы уверены, что он состоится?
   - Вы на что намекаете? - холодно осведомилась она.
   - На то, что вам только что объявили войну, разве вы этого не поняли? Доржиане уже побывали разок в гостях у Онтарии, потому и хвастаются, что умеют воевать. У них есть причины для хвастовства. Хотите совет? Немедленно поднимите крик на все Содружество, зовите на помощь. Отправьте туристов по домам. Дайте нам возможность связаться с Матвеевым.
   - Убирайтесь отсюда, - ровным голосом ответила холеная мегера. Неужто оскорбилась советом старого вояки?
   Для умного сказано достаточно. С обеих сторон. Осталось покинуть кабинет и вернуть пистолет охраннику.
   Мы с Машей вышли из президентских апартаментов на свежий воздух, как на раскаленную сковороду. Солнце так и пекло. Кто знает, может, на этих улицах станет так жарко, как не было еще ни разу с первого дня колонизации. Как на грех, именно сейчас Содружество утонуло в предвыборной суете. Два года назад я воевал с доржианами, поэтому ждал худшего сценария.
   - Что делать будем? - спросила Маша.
   - Драпать, - коротко ответил я.
   В ближайшем отделении банка - а оно находилось непосредственно на центральной городской площади рядом с администрацией - нам выдали по карточке, с которой мы сняли приличную сумму. Первым делом мы сменили гардеробы в первом попавшемся магазине. Маша обозвала его 'сельпо', потому что в нем в разных отделах продавали и одежду, и рыбу, и молоко, и детские игрушки, а на супермаркет магазин не тянул в силу небольших габаритов. Рыжая чертовка вырядилась в нечто легкомысленное в стиле 'милитари'. В соседней лавке мы обзавелись телефонами, там же настроили их на работу и подцепили к мочкам ушей.
   Потом мы наняли флаер-такси до космопорта. Я плюхнулся на сиденье и с облегчением вытянул ноги. Со вчерашнего дня гудят! Перед носом мелькнула вертлявая попка в шортах цвета хаки. Маша уселась в кресло рядом со мной, и такси поднялось в воздух.
   Высота была метров триста. Мы любовались пейзажами цветущей жизни сквозь прозрачные борта флаера. Маша вертелась, стараясь ничего не пропустить, изящная нижняя челюсть энергично перемалывала жвачку. Зеленые когти куда-то делись. За ее лопатками я узрел стрекозиные крылышки. Видел бы сейчас Рыжаков своего ангелочка! Эта мысль меня чутка развеселила. Похоже, бывшему офицеру нравятся такие хулиганки, как наша Маша.
   - Не жарко в туфельках? - осведомился я. Маша с удовольствием оглядела стилизованные армейские ботинки на толстой рифленой подошве.
   - В них вентиляция, - лаконично пояснила она и надула из жвачки кислотно-зеленый пузырь.
   Мне было не до веселья. Я обдумывал наше положение. Хотелось надеяться на лучшее. Все-таки мы - люди посторонние на Осени, как и все без исключения туристы, которых здесь наверняка больше, чем жителей. Маруся наслаждалась жизнью, выпавшим коротким отдыхом, красотами внизу. Она превратилась в красивую молоденькую женщину, не обремененную проблемами, и говорила без умолку. Я машинально отвечал, а мысли упрямо вертелись вокруг одного и того же. Вот бы сюда кусочек того замечательного дерева, самую маленькую веточку! Успокоился бы немного.
   По пути мы взяли завтрак (второй за утро, в местной кутузке неплохо кормят) на 'Воздушной кухне', и я, как мог, утешался вкусной едой, чем вызвал у Маши дополнительный приступ веселья. Я завидовал ее безмятежности. Ее вид напомнил мне о собственных дочках. Следом за дочками я подумал о сынках. По ним я соскучился никак не меньше. А следом вспомнил и женушку. Старшая дочь собирается замуж. Наверняка свадьбу из-за меня отложила. Я, конечно, был не против, чтобы родные за меня переживали, но не хотел, чтобы они переживали вообще. На Онтарии уже знают, где мы - полицейская управа отправляла вчера о нас запрос. Надо позвонить домой из космопорта.
   В порту мое ненадежное настроение испортилось окончательно. Ближайший рейс назначением на Курион был отложен.
   - Дался нам этот Курион, - фыркнула Маша. - Это же за тридевять земель от Онтарии. Вот, смотри: отлет на Кардабай состоится через неделю. Вот и замечательно! Денег у нас достаточно, мы здесь отлично отдохнем. Можно потратить все, что нам отвалила белобрысая гадина, а с Кардабая нас сразу снимут наши.
   - Маша, пойми, надо сваливать отсюда как можно быстрее! Не хотелось бы тебя пугать, но мы можем угодить в чужие щи, и похлебка окажется чересчур горячей.
   - Ты что, войны боишься? Вообще-то, я ее тоже боюсь. Честно говоря, я не хотела бы очутиться на улице, когда начнут стрелять.
   - И я не хочу.
   - Думаешь, все так серьезно?
   - Не знаю, Маша. Пятьдесят на пятьдесят. Отложенный рейс только усиливает мои подозрения.
   Космопорт был полон пассажирами с отложенного рейса. Официальное объяснение 'по техническим причинам' меня не удовлетворило, я взял Машу за руку и отправился к управляющему портом. Того на месте не было, и мы с трудом отловили его в недрах здания.
   Управляющий с недоверием повертел в руках наши с Марией удостоверения личности с печатями полицейского управления.
   - Мы хотим немедленно покинуть планету, - заявил я.
   - Рейс отложен всего на сутки. Менеджеры подготовили замечательную программу для развлечения пассажиров.
   - Мы с напарницей не можем принять официальное объяснение задержки рейса.
   - Другого объяснения, увы, не существует, - улыбнулся управляющий. - Надо устранить неисправность на судне. Так получилось, что именно сегодня судно нечем заменить.
   - Мы хотим покинуть планету немедленно! Если не на этом судне, то на любом другом, имеющимся в наличии и следующим неважно куда. Необязательно на пассажирском, можно на грузовом. Мы привычны к походным условиям.
   - К сожалению, это невозможно.
   - Почему?
   - На сегодня не запланировано ни одного рейса.
   - Это ложь. Ни в одном космопорту Галактики невозможна подобная ситуация. Мы знаем, что у вас возникло недоразумение с Очиром. Рейсы отложены именно по этой причине, верно?
   Глаза управляющего стрельнули в сторону. Он склонил голову и озабоченно насупил брови, размышляя, что ответить.
   - Извините, но это только ваши фантазии, - наконец, проговорил он. - Осень - мирная планета, предназначенная для туризма и отдыха, у нас не может быть подобных недоразумений. Не беспокойтесь, завтра же вы отправитесь на Курион согласно приобретенным билетам. Еще раз извините за причиненные неудобства. Право же, в самом деле, какие могут быть недоразумения?
   Делать нечего. Я позвонил домой, поговорил с женой, с дочкой-невестой, успокоил их. Я надеялся, что мегера в мэрии вняла моему совету и послала в Содружество сообщение, пока доржиане не заглушили все сигналы, идущие от планеты по червячным дырам.
   Мы вышли из здания порта на улицу. Прямо по курсу растянулось безбрежное зеленое поле. Построек было немного. Сияло расплавленное солнце. Мы с Машей вдвоем смотрели на синее небо, подернутое белесой дымкой, и наблюдали за чуть заметными белыми сполохами. Никто не обращал на них внимания, настолько слабыми эти сполохи казались с поверхности планеты. Только мы с Марией знали, что они означают: это были отголоски боя на орбите.
   Маша посерьезнела. Теперь и она сообразила, что мы опять влипли.
   - Я хочу домой, - испуганно сказала она. - Федор Семеныч, а давайте угоним какой-нибудь транспорт из порта, а? Прорвемся, пока они там друг друга лупят.
   - На каком-нибудь транспорте нет маскировки, - назидательно произнес я. - Но дело даже не в этом. Угоном мы сильно осложним положение Онтарии, и хорошо, если не безнадежно.
   - Нам потом не будут доверять, - согласилась Маша, говоря за всех онтарианцев. - Уж лучше умереть!
   - Умереть? Ну, это ты загнула!
   - А как мы отсюда выберемся?
   - Не буду морочить тебе голову. Очирский флот превосходит флот Осени. Мало того, доржиане - ребята обстрелянные, причем обстрелянные, заметь, нами, а значит, воевать они умеют. Я так думаю, осиане потерпят поражение.
   - И что же будет? Бои на улицах?
   - А ты не торопись. Ведь можно вовремя капитулировать, верно? Вот как Осень капитулирует, так мы с тобой и освободим мирную планету от наших бандитских организмов. А теперь давай-ка выбросим все из головы. В данный момент от нас ничего не зависит, а размышлять сейчас о смысле жизни вредно для психики.
   - Значит, Осень капитулирует? А потом?
   - А потом последует разбор полетов в УОКБ и справедливость восторжествует. Пошли, Маша.
   Мы, как ни в чем не бывало, вернулись в здание, посмотрели новости, наполненные гольной пропагандой кандидатов в Президенты Содружества, изучили туристический буклет, а потом отправились к озеру Мильгун отдыхать. В такси Маша строила планы на ближайший вечер. Ей хотелось танцевать и общаться. Я в ее планы не входил. Вот и славно! Мне хотелось выпасть из-под ее контроля. В раю я или нет?! Сегодня ночью я буду кушать много вкусной еды и лакать местную горилку с кем-нибудь из туристов.
  
  
  ВАЛЕРИЙ РЫЖАКОВ
  
   Я с интересом наблюдал за событиями на родине, почти как за футбольным матчем. Мои земляки-ротозеи наконец опомнились и взялись искать 'Пепел' гравлучом. Я отключил гравитаторы. Гравитационное поле все равно оставалось, но слишком слабое. Обнаружить замаскированное судно с отключенными гравитаторами, когда неизвестно, на какой орбите оно зависло, довольно проблематично. Моя задача - не двигаться с места. Работающие двигатели сразу выдадут корабль.
   Сейчас было самое время пересесть с оставшейся командой на первый подвернувшийся корабль, взять 'Пепел' на буксир и рвануть прямиком к контрабандной базе. Я уже подготовил своих людей. Однако бандиты успели сделать всего одну ходку с порубленным лесом, я же хотел получить хотя бы еще одну партию. Надеяться на большее не приходилось: осиане своими поисками осложнили дело, и шлюпки могли вернуться на корабль только один раз. После этого придется срочно делать ноги. А это значит, на борту будет вся банда. Я позаботился о том, чтобы мои люди почти все остались на борту, а Степашкины бандиты отправились на лесоповал. Моей команде предстояло два боя: сначала с людьми Собакина, затем с экипажем корабля, которому повезет перейти под мое начало, а времени будет в обрез. Вот когда бы мне пригодилась Поморова! С ней не пришлось бы захватывать другое судно.
   Если бы только удалось заполучить ее к себе в команду! С ней можно было бы сделать многое. Кроме того, с женщиной с такой необычной внешностью можно было бы с достоинством появиться в любом обществе. Я не сомневался, что, объединив ее способности и мой интеллект, связи, опыт, мы очень скоро стали бы богатыми, как шейх планеты Фаины, и перед нами открылось бы множество дверей.
   Я неохотно расставался мечтами. Однажды Мария мне даже приснилась. Она со смехом убегала от меня обнаженная, дразня сказочно красивым телом, а я никак не мог ее поймать. Проснулся я в тоске неизбывной. Спросонья не сразу сообразил, какую шутку выкинули со мной собственные гормоны. Никакой любви я не желал и задушил паскуду в зародыше.
   События между тем шли своим чередом. К планете вплотную подошла эскадра клоунов, которых мы с Собакиным видели недалеко от системы Осени. Естественно, я слушал все переговоры, и мне становилось все интереснее. Большая эскадра и в самом деле оказалась флотом Очира. Доржиане косвенно помогли мне: Остроухов бросил меня искать. Я включил гравитаторы.
   Затем стало еще занимательней. Доржиане завязали бой с местными, а власть на земле, похоже, не владела обстановкой. Ничего удивительного, когда у руля женщина, пусть даже семи пядей во лбу. Кое-что она все же предприняла: отправила сообщение в Содружество. Дура! Бить тревогу надо было сразу, как только в околоземном пространстве замаячили силуэты военных кораблей, причем бить надо было во все колокола. Ухлопов дал приказ глушить все сигналы с планеты.
   Женщина у власти не догадалась сразу капитулировать. Золотая медаль в школе и красный диплом ей не помогли. Надо быть не только умной, надо еще уметь соображать, и соображать быстро. Теперь погибнет множество людей, да и флот вряд ли уцелеет. Осиане не умеют воевать; наблюдая за боем со стороны, я убедился в этом собственными глазами. Мне было почти безразлично, кто кого победит. Главное, теперь нам никто не мешает валить лес. Приму вторую партию, отправлю бандюг за третьей и начну операцию по захвату судна.
  
  
  АЛЕКСАНДРА СУРЕПОВА
  
   'Дорогие соотечественники! Уважаемые гости Осени! Случилось неожиданное несчастье. Вчера, 16 октября, в час дня на наше государство вероломно напал Очир. Доржиане привели сюда флот, состоящий из множества военных кораблей. Бой на орбите с превосходящими силами противника длился семнадцать часов. Мы потерпели поражение. Наше правительство вынуждено объявить о капитуляции, чтобы избежать напрасного кровопролития, чтобы не пострадали мирные жители и наши гости, особенно дети. К сожалению, в настоящее время доржиане глушат все сигналы, идущие с нашей планеты, и мы не имеем возможности обратиться за помощью в Содружество. По этой же причине никто из нас пока не может передать сообщение своим близким в другие государства. Убедительно прошу всех оставаться на своих местах и продолжать заниматься обычными делами, не создавать панику, не распространять слухи, никуда не бежать. И государство Осень, и государство Очир входят в состав Содружества, которое, в свою очередь, является цивилизованным образованием, базирующимся на основах гуманизма. Однако сейчас наше благополучие зависит, в первую очередь, от нас самих. Правительство Осени, а так же я лично постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы сложившаяся ситуация как можно меньше коснулась каждого из вас. Надеюсь, оккупанты, которых сюда никто не звал, поведут себя на нашей земле достойно, как подобает цивилизованным гражданам, страшась возмездия со стороны Содружества. Еще раз повторяю: не сейте панику, не разносите слухи'.
   Запустив воззвание в эфир, я полдня объезжала обжитые территории и ближайшие курорты, насколько у меня хватило времени до прибытия шлюпок с оккупантами. Везде выступала с речью, успокаивала людей, призывала к спокойствию. Первым навестила детский санаторий, где долго разговаривала со встревоженными родителями. Я не могла им сказать, чем кончится смена власти в государстве, просила оставаться на месте, потому что космопорт не в состоянии разместить всех желающих, доржиане закрыли границу, а в санатории между тем отличные условия для жизни и отдыха. Нет причин дергать детей и нервничать самим в стесненных условиях. Я не стала объяснять, что космопорт скоро заполнят челноки и шлюпки оккупантов.
   Тем же, что и я, занимался мой заместитель. Правительство в это время готовилось к сдаче дел победителям. Все это было унизительно, мерзко и страшно. Я не могла отделаться от ощущения, будто обманываю людей.
   Обманывала, пожалуй, только в своей уверенности в будущем, в том, что все будет хорошо. На самом деле у меня не было такой уверенности. Я не знала, что будут делать оккупанты на Осени, как себя поведут, особенно с населением и с гостями, очень боялась грабежей и хамства и уповала только на поддержку Содружества. В любом случае в Солнечной системе обо всем станет известно, и доржиан призовут к ответу. Еще я надеялась, как это ни прискорбно звучит, что население не встанет на защиту своих земель.
   Потому что в этом случае оно будет обречено.
   Я не располагала информацией, в каком состоянии находится флот, потерпевший поражение, сколько кораблей осталось, какие повреждения они понесли, и главное, сколько людей погибло, и получают ли помощь раненые.
   Я не ожидала, совсем не ожидала, что Очир решится напасть на нас. Такое не могло привидеться даже в кошмарном сне. Что доржиане скажут Содружеству, что их может оправдать, как они увильнут от грядущего правосудия? На что они надеются?
   Вопросы будущего меркли под гнетом настоящего. А ведь еще существует уникальный лечебный лес, который сейчас безнаказанно уничтожают какие-то проходимцы, и ничего, ничего нельзя было сделать. Мало того, доржиане могут закончить начатое бандитами. Рушился мир, в котором я жила с детства, все вокруг погружалось в хаос, и я не могла остановить это разрушение.
   Во второй половине дня в космопорт начали опускаться шлюпки доржиан. Прибытие транслировали по телевидению. Я не желала это видеть, но смотреть все-таки пришлось, чтобы знать, как ведут себя захватчики. Ухлопова и его свиту в порту встретили министр финансов, министр юстиции и двенадцать охранников. Адмирал забухтел насчет ковровой дорожки, которую не постелили ему под ноги, выразил удивление, почему нет красавиц в кокошниках и каравая с солью. Громче всего он возмущался, почему его не встречает глава государства. Я едва могла дышать от оскорбления.
   Управляющий космопортом по моему приказу предоставил им флаер, чтобы избежать недоразумений.
   Кроме адмирала со свитой, на Осень высадился огромный десант военных астронавтов, вооруженных до зубов. Сначала я остро пожалела, что не запретила трансляцию, а потом решила - пусть люди видят. Захватчики добрались до административного здания.
   Ну, вот и гости... Я встала навстречу оккупантам и напустила на себя самый неприступный вид.
   - О! - громко отреагировал Ухлопов, когда меня увидел. Вооруженные люди шумно и быстро заполнили помещение. Очирские вояки были облачены в элегантную темно-синюю крапчатую форму, принятую в Объединенном Флоте Содружества. Доржиане осквернили ее в моих глазах.
   - Приветствую вас, королева Осени, - с улыбкой на всю физиономию поздоровался Ухлопов. - Я бы с удовольствием пожал вам руку, но такие руки лучше целовать.
   Руку я, разумеется, не дала, сказала холодно:
   - Пройдемте в зал переговоров.
   - Какие переговоры? - удивился адмирал. - Я вообще не люблю церемоний, они навевают на меня смертельную скуку. Послушайте, леди, я человек военный и только выполняю приказы. Мне приказано передать государство Осень под юрисдикцию Очира, чем я сейчас и занимаюсь.
   Я знала, что всё будет именно так, но от слов Ухлопова ноги мои ослабели. Мне показалось, будто пол под ногами наклонился и вот-вот перевернется.
   - Кто отдал вам такой приказ?
   - Президент Очира мсье Струмилло.
   - Мистер Ухлопов, а что же будет с людьми? Что будет с мирными жителями, с нашими туристами, особенно с детьми?
   - Ну, ну, не надо так бледнеть, в самом деле. Ничего страшного не происходит. Туристы пусть отдыхают. Как только мы наведем порядок, космопорт откроется, и все желающие смогут разлететься по домам. Желающие покинуть родину - тоже, мы никого держать не будем. Вы не желаете покинуть Осень?
   Я испытала некоторое облегчение - боев не предвидится. Даже оскорбление старательно пропустила мимо ушей. Ответила:
   - Что ж. Я полагаюсь на ваше благоразумие и на вашу память.
   - Что я должен помнить, королева?
   - Выражаю надежду, что вы не забудете, что вы цивилизованные люди и не станете ущемлять местное население. Что вы не станете оскорблять, грабить и тем более убивать, даже если люди поднимутся против вас с оружием в руках.
   - А я выражаю надежду, что вы догадались подготовить население к нашему приходу, и браться за оружие никто не станет. У всех семьи, дети, зачем же воевать понапрасну? Воевать с нами - дело заведомо провальное. А теперь я прошу вас и ваших людей покинуть администрацию.
   В полуобморочном состоянии, на негнущихся ногах я кое-как спустилась по парадной лестнице и вышла на улицу. Меня выгнали, как бедную родственницу! Родное солнце, уже закатное, негорячее, обожгло меня оранжевыми лучами. Около фонтана смирно стояли немногочисленные члены правительства, теперь бывшего. Все были мрачные, один Юхнович улыбнулся во всю ширь.
   - Казну-то я заныкал, вот так-то, - радостно сообщил он полушепотом. - Оставил чуть-чуть, чтобы к вам не прицепились, остальное засекретил так, что хоть весь банк перетряси - не найдешь!
   Я с благодарностью улыбнулась министру финансов. Скоро о выходке соседей узнает Содружество, и доржиан призовут к ответу. Все встанет на свои места. Казна пригодится, ведь нельзя сказать наверняка, какие убытки принесет неожиданная война, сколько погибших придется хоронить. Доржиане, разумеется, вернут награбленное, но далеко не сразу, а средства нам понадобятся срочно. А я-то думала, что войны в Содружестве невозможны. Виновата, виновата, виновата!
  
  
  МАРИЯ ПОМОРОВА
  
   Эта дурацкая идея принадлежала мне. А потому что ждать было невыносимо. Мы три дня отдыхали на курорте, больше отдыха я вынести не смогла.
   Флаер-такси доставил нас только до осианского лесоповала. Дальше пришлось идти пешком. Несмотря на смену власти, на лесоповале дежурил вооруженный полицейский кордон. Полицейские проверили у нас документы, проводили подозрительными взглядами, но ничего не предприняли. Правда, снизошли до совета далеко в лес не углубляться.
   Полдня мы шли по знакомой просеке, пока не увидели тропинку. Она привела нас к небольшому безлюдному полю, засеянному незнакомыми злаками. На краю стояли два трактора. Я предположила, что перед нами то самое поле, с которого выехали братья Авилкины после первой стычки с бандитами. Значит, разбойничий лагерь располагался где-то поблизости.
   Так и было. Мы подобрались почти к самому лагерю, но вовремя заметили часовых и остановились. Часовые вели себя безалаберно: один тренькал детской электронной игрушкой, другой курил, третий вообще безмятежно дрых в кустах. Я предложила убрать часового, но Иваненко молча показал мне из густых зарослей камеру наблюдения. А потом предложил убраться отсюда подобру-поздорову, пока нас не обнаружили.
   Он был прав: наверняка охранялись и шлюпки. Я расстроилась.
   До нас доносился приглушенный расстоянием свист нейтринных пил и шум валившихся деревьев. Впервые я прочувствовала, какая вершится в лесу трагедия, и мне стало жалко волшебные деревья. Я погладила теплый бархатистый ствол, который, возможно, скоро уронит под пилой роскошную изжелта-зеленую крону. Я задрала голову и залюбовалась золотистой листвой лечебного дерева. Ветви у него располагались высоко. Я по-обезьяньи ловко вскарабкалась наверх, чтобы рассмотреть листья. Нетолстый ствол дерева легко обхватывался руками. Листья росли пучками по семь штук, длинные-длинные, упругие и мясистые, теплые на ощупь. Каждый пучок ассиметричной формой напоминал человеческую пятерню, только из семи пальцев.
   В обнимку с деревом, как со старым, надежным другом, я почти перестала волноваться из-за неудачи. А ведь еще утром я надеялась проникнуть на 'Пепел Марса' и взять командование над судном.
   Перебирая руками и ногами, чтобы не расцарапаться, я скользнула на землю.
   - Пошли отсюда, пока мы не нанюхались древесины и не стали такими же беспечными, как часовые, - шепнул мне Федор Семеныч.
   И мы потащились сквозь непролазные лесные заросли обратно. Федор создавал непростительно много шума, и бандиты не обнаружили наше присутствие только благодаря влиянию лечебного дерева, которое усыпляло всякую бдительность. А может быть, обнаружили, но не среагировали по той же причине.
   - Федор Семеныч, это невыносимо, - скулила я по дороге.
   - Ничего, скоро выйдем на просеку, и станет легче, - ответил Иваненко, пыхтя, паровоз.
   - Я не о том. Я не могу больше сидеть на этой планете.
   - Я сделал все, что мог. Ты сама понимаешь, насколько бредовой была эта идея. Я и согласился, только чтобы ты наглядно во всем убедилась. Ну, угнали бы мы шлюпку, пристыковались бы к 'Пеплу', и что дальше? Ты всерьез собралась отобрать крейсер у офицера, прирожденного командира, который держит банду висельников и убийц в железной дисциплине?
   Я еще не забыла Рыжакова, хотя была бы рада. При одном только напоминании о нем у меня от страха похолодело в груди, а в животе стало пусто, будто я не завтракала.
   - Отобрать? Зачем? У нас договор.
   - Договор с бандитом, - напомнил Федор Семеныч. - Еще неизвестно, что бы у него перевесило: офицерская честь или бандитская алчность. Судя по всему, об офицерской чести он забыл.
   - Собакин наверняка уже переправил на крейсер кучу леса. Честь не помешала бы алчности. Да и бандитов наверняка скоро сгонят с планеты доржиане. Если бандиты и успеют пополнить свои трюмы еще, то ненамного. Он ведь хотел получить крейсер вместе с лесом?
   - Что не помешает ему перерезать нам глотки, и чихать ему хотелось на все договоры, какие только есть на свете.
   Я чертыхнулась.
   - И что теперь, сидеть сложа руки?
   - Именно так. Вернемся в город, снова поселимся в гостинице и будем ждать окончания конфликта. Когда-нибудь все окончится, и мы спокойно, без приключений, отправимся на Онтарию.
   - Но когда же, когда? А если это затянется на месяц?
   - Машенька, на Осени полно туристов, желающих вернуться домой. У кого-то кончился срок путевки, кто-то не хочет оставаться в зоне конфликта. Доржианам не нужны лишние осложнения. Они откроют космопорт, как только утвердят свои порядки. Надо набраться немного терпения, только и всего.
   Федор, прущий по зарослям, запалённо дышал и говорил с великим трудом, и я от него отцепилась, хотя в душе отнюдь не смирилась с грядущим ничегонеделаньем и хотела без остановки на это жаловаться. Кроме того, я испытывала стойкое желание чем-нибудь помочь осианам и гибнущему лесу.
   Федор остановился, и я ткнулась в его мокрую от пота спину. Я громко выразила удивление, затем выглянула из-за его спины и увидела причину остановки. На связиста таращились два обрезанных дула. Обрезы принадлежали обросшим щетиной мужчинам. Мы с Федором Семенычем в молчании подняли руки - а то ж, не привыкать! Двое вооруженных охотничьими ружьями людей все в том же молчании повели нас по лесу. Разоружать нас не было необходимости. Единственное, что мог отдать Федор - охотничий нож, который он купил в столичном сельпо. Нас несильными толчками направили на тропу. Я толком ее не видела. Нам не позволяли с нее сбиться, и идти стало гораздо легче.
   Шли довольно долго. Под деревьями стояло несколько шалашей, я их даже и увидела-то не сразу. С воздуха их тем более не увидишь.
   В лесном селении были люди, человек десять, все мужчины. Они окружили нас.
   - Кто такие? - сурово спросил один из них.
   - Бродили по лесу, - ответили парни, взявшие нас в плен. - Оба без оружия. Шли со стороны притона.
   Они так и сказали: 'притона'. Я злорадно хихикнула.
   - Подождем Михалыча. Он живо с ними разберется, - решили эти люди, загнали нас в один из шалашей и приставили охрану.
   - Что-то мне надоело. Со стражей, - пожаловалась я. Меньше всего мне хотелось сидеть на попе, зато я имела сильнейшее желание завыть с досады. Страха я не чувствовала. Федор Семенович завалился на круглый бок и почти сразу захрапел.
   Ждать пришлось до вечера. Нас накормили горячей ухой с хлебом и напоили чаем. Даже дали двухлитровую бутылку с водой. Самое удивительное, что мне по-джентльменски позволили сходить в кусты. Сопровождавший меня человек деликатно дожидался в стороне.
   Вечером появился пресловутый Михалыч, и нас выкликнули из шалаша. Михалыч сидел на траве, по-турецки скрестив ноги, люди вокруг тоже сидели. Нам сесть не предложили. Стояла и стража.
   Михалыч начал допрос:
   - Кто вы и что делаете в наших лесах?
   - А сами-то вы кто? - буркнул в ответ Федор Семеныч.
   - Отвечайте, когда вас спрашивают.
   Федор вздохнул. Правда была на стороне силы. Сила была не на нашей стороне.
   - Мы с Онтарии. Отдыхали на озере Мильгун. Может, теперь скажете, кто вы?
   - С Онтарии? Бандиты, значит.
   - Мы не бандиты, - оскорбилась я. - Онтария имеет почти такой же статус в Содружестве, как и Осень. Нам только запрещено покупать оружие, вот и вся разница.
   - Значит, не бандиты, - ухмыльнулся Михалыч. - Только родом с бандитской планеты, и взяли вас рядом с бандитским логовом.
   - Заметьте, мы без оружия, - напомнил Федор.
   Лесные люди негромко засмеялись.
   - Потому что думали, что с вами и без оружия ничего не случится, - разъяснил по-своему один из мужчин.
   - Хорошо живется в нашем лесу, не правда ли? - смеялся второй. - Ни о чем не тревожишься...
   - Как называется лечебное дерево? - вдруг спросил Федор.
   - А вам не все равно? - рявкнул Михалыч, и смех умолк. - Вам же не надо заполнять коносамент, зачем вам тогда название товара?
   - Мы не из шайки, - с обидой сказала я. - Еще неизвестно, кто вы сами. На вид - бандиты из бандитов. Хватаете женщин средь бела дня, тащите их куда-то...
   Федор с хрустом отдавил мне ногу, и я приложила немало усилий, чтобы не скривиться от боли. Скривилась, куда же денешься. Федор Семеныч ну очень тяжелый.
   Маневр связиста не укрылся от глаз главаря лесной шарашки.
   - Поаккуратней с девушкой, туша, - посоветовал он. - Мы - партизаны, так что ничего хорошего не ждите.
   Словами не описать, как я обрадовалась. Мы с Федором переглянулись, у того рот расплылся аж до самых ушей. Вывод он сделал самый неожиданный:
   - Значит, сопротивление все-таки есть.
   - Не пойму, чему вы так обрадовались оба, - с подозрением сказал Михалыч.
   - Федор Семеныч, давайте им все расскажем, - предложила я. - Это же партизаны! Может, они нам помогут.
   - У них свои задачи, - важно ответил Федор. - У них дела, которые нас не касаются. Единственно, чем они могут нам помочь - отпустить восвояси.
   - Чего захотел - отпустить! - хмыкнул один из мужчин.
   - Ну-ка, выкладывайте, что там у вас, - велел Михалыч.
   Мы с Федором выложили все, что с нами приключилось, утаив только причину, по которой я понадобилась Собакину. Мы сказали, что нужны были бандитам, как заложники.
   - Что-то такое я уже слышал, - заметил предводитель партизан. - Маклайн и Стивенс, сгоняйте-ка в соседний лагерь за кем-нибудь из Авилкиных.
   Соседний лагерь? Смотри-ка, а сопротивление-то, похоже, серьезное! Нас снова загнали в шалаш. Ужином не обнесли, дали хлеб, холодное мясо и незнакомые овощи.
   Поздним вечером явились оба Авилкина. На небе уже высыпали первые звезды. Ночью в лесу было гораздо приятнее, чем днем, во время жары. В теплом воздухе вились тучи насекомых, воздух от них аж гудел. И никто не кусался! Насекомые не любили кусать людей даже со страшной голодухи. Предпочитали питаться местной кровью.
   Огней партизаны не зажигали. Авилкины опознали нас при свете крошечного фонарика, зажженного в шалаше на одну секунду. Михалыч удовлетворенно хмыкнул в бороду.
   - С вашим происхождением, значится, разобрались, - прогудел он. - А теперь объясните мне, сивому, какого хрена вы делали у бандитов.
   - Мы у них не были, - сказал Федор Семеныч. - Они выставили кордон.
   - А зачем вы туда шли?
   Федор тяжело вздохнул и посмотрел на меня.
   - Мы хотели угнать шлюпку, - сказала я.
   - Чего? - лагерь дрогнул от дружного хохота, невзирая на маскировку.
   - А потом что? - сквозь смех спросил Михалыч.
   - А потом угнать крейсер.
   Меня жутко смутил хохот, и я рассердилась.
   - И вы считаете, что это вам по силам?
   - А что тут такого? - ощетинилась я.
   - Ничего страшного, - сказал Федор. - Лес гасит излишнюю тревогу и делает человека беспечным, на это мы и понадеялись. Честно говоря, я ни на что не рассчитывал, но чем черт не шутит...
   - Так на крейсере ж леса нет! Ну, есть, только в трюме! Команда там вряд ли отдыхает, - хохотали партизаны.
   - Мы с Марией полжизни провели на военных кораблях, знаем их, как свои пять пальцев. А банда Собакина почти вся на поверхности планеты. У нас был шанс, - заявил Федор, а сам, однако, посмеивался.
   - А вы еще недельку поживите в нашем лесу, глядишь - и вся Галактика будет ваша! - хохотали осианцы.
   Смех партизан был беззлобный.
   Много позже, когда мы вернулись домой, Федор Семеныч сознался мне, что 'врал, як сивый мерин'. На самом деле он не собирался захватывать крейсер, потому что не было у нас никаких шансов. Не признаваться же этим суровым, обросшим щетиной лесным мужикам, что он потащился в лес, чтобы успокоить извывшуюся от скуки девчонку! Он рассчитывал прямо на месте убедить меня, что шлюпку захватить нельзя, что я немного остыну и наберусь терпения.
   - Ну, и что с ними делать? - смеялся в темноте предводитель.
   - Отпустите вы их, Михалыч, - неожиданно вступились за нас Авилкины. - Завтра мы отвезем их к лесоповалу.
   - Может, вы лучше поможете шлюпку захватить? - вскинулась я.
   Ответом был новый взрыв хохота. Прохохотавшись, Михалыч с серьезным видом обещал до утра подумать. Нас снова отправили в шалаш.
   К нам сунулся один из братьев Авилкиных.
   - Привет, Игнат, - приветствовал его Федор. Как он отличил братьев друг от друга, да еще в потемках, я не уразумела. Мужчины пожали друг другу руки.
   - Такая вот каша у нас заварилась, - зашептал в темноте Игнат Авилкин. - Всю жизнь жили тихо, и вот - бабах, НА тебе!
   - А я еще думаю - будет сопротивление или нет, - произнес Федор. - А вы не боитесь карательных мер против населения?
   - Мы об этом думали, - степенно ответил Авилкин, затем отбросил степенность и горячо заговорил:
   - Мы сейчас оккупантов не трогаем, хотя я бы голыми руками их вот так... мать их за ногу! Маша, извини, пожалуйста. Думаешь, они заявились к нам в строительстве помогать? Держи карман шире! Грабить пришли, зачем же еще? Тут у нас такой лес... Они же первым делом взялись его валить, и валят так, что бандюганы отдыхают! Мы доржиан пока не трогаем до поры до времени, Михалыч запретил. Он так и сказал: мы в них стрелять начнем, а они потом наших жен и детей на наших глазах, мать их так и эдак... Мы пока с бандюгами воюем. Они в нашем лесу беспечные стали, мы их потихоньку режем. Они тут против нас давеча отряд послали. Отряд етот мы с Тёмкой за пять километров услыхали. Ну, мы их ето... А оккупантов пока не трогаем, нет. До поры до времени. Михалыч сказал: пока они мирных жителей не трогают, мы их тоже не будем трогать. Такая вот арихметика. Да я за наш лес любого бандита на первом же суку! И братишка то же самое!
   - Хлеб у вас откуда? - спросил Федор.
   - Как откуда? Родные дают, сельчане. Они ж на нашей стороне.
   - Как деревья-то называются?
   - Лечебные что ли? Лимпопо.
   Надо же, какое смешное название!
   - Река такая на Земле течет, Лимпопо называется, - пояснил мне Федор Семеныч. -Выходит, вы знаете, что лимпопо это ваше - лечебное?
   - Так кто ж не знает?
   - Никто не знает, кроме вас, осианцев. И то не всех. Рыжаков-то не знал!
   - А ты как хотел? Только каркни где-нибудь, что тут такое богатство, то-то каша заварится! От леса вмиг останутся одни опилки. Да так оно и получилось. Мы лес берегли, берегли, и что теперь? Поубивал бы!
   - И все же лимпопо продается за пределами Осени, только в малых дозах и по страшным ценам, - заметил Федор. - Значит, кто-то лес все-таки рубит.
   - Мы и рубим. От правительства поступает заказ: вырубить столько и столько лимпопо. Но мы же не как бандиты рубим, а так, чтобы в лесу убытка не получилось. На что егеря? Они каждое дерево считают и сообщают цифры наверх, во как!
   - Значит, контрабанда контрабандой не является. Вот это номер! - удивился Федор. - Выходит, лесом приторговывает само правительство Осени тайком от всего Содружества. Ах ты, мегера!
   Я догадалась, что Федор имеет в виду Сурепову.
   - Теперь-то что скрывать, все равно весь мир теперь узнает о нашем лесе, - с сожалением вздохнул Авилкин. - Ладно, спите. Завтра мы с Тёмкой подбросим вас до лесоповала. Только километра полтора до него пешочком прогуляетесь, а то там кордон.
   Пока мужчины беседовали, я прислушивалась к сигналам из галактики М54. Кто-то заблудился. И еще кто-то спешит на помощь, чтобы указать дорогу к родному дому. Я с трудом подавила желание подорваться с места и бежать на помощь. Куда... бежать?
   Мой 'фонарик' так далеко не доставал, а мне хотелось узнать, кто шлет сигналы и кто на них отвечает. Сигналы приходили ко мне довольно часто, но из разных мест. Редко, очень редко - из нашей Галактики, но я не могла понять, откуда именно. 'Фонарик' не помогал, всю Галактику разом не охватишь.
   Утром, пока мы, ежась от сырого воздуха, завтракали холодным мясом с хлебом и чаем, разведчик принес известие:
   - Бандюги-то как вчера закемарили часиков эдак в пять вечера, так до сих пор и спят. С боку на бок иногда переворачиваются, но покуда ни один из них не встал.
   - Совсем оборзели, - удивился кто-то из партизан.
   - Так давайте их и перережем, пока они спят!
   - И дело с концом!
   В лагере поднялся шум, Михалыч урезонил партизан резким окриком:
   - Ша! Пошумели, и хватит. Бандитов, я думаю, усыпил лес. Он же у нас живой...
   - Живой, живой!
   - ... и не такой дурак, как мы о нем привыкли думать. Ведь нам, лесорубам, спать от него не хочется. Сделаем так. Подберемся к притону, посмотрим. Если они так крепко спят, мы этому Собакину крылушки обломаем без лишних разговоров. Одной заразой на нашей земле станет меньше. Принесло же их откуда-то, да еще и в таком количестве!
   На том и порешили.
   - Мы с вами! - крикнула я.
   - Чаво? Сиди тута, женщина.
   - Сам сиди, невежа. А я воевать пойду.
   - Глотки резать? - уточнил Федор, мигом почуяв недоброе.
   - А мы зачем здесь, Федор Семеныч, забыл уже?
   - Пусть с нами тащатся, не привязывать же их, в самом деле, - махнул рукой Михалыч. - Отсидятся в кустах неподалеку. Им кунгас нужен - нехай берут. А будут шуметь - мы и их придушим.
   Отряд партизан тронулся в сторону бандитского лагеря. Огнестрельного оружия взяли ограниченно, в основном ножи. Местные двигались по лесу легко, по незаметным тропам, почти бесшумно. Мы с Федором держались в кильватере. Не доходя до 'притона', Михалыч приказал нам дальше не ходить, дабы 'шумным сопением и топотом своим не будить бандитов'. Мы послушно завалились в кустах, резонно рассудив, что в чужой каше нам делать нечего.
   Сначала было тихо, потом со стороны лагеря поднялся отдаленный шум и крик. Мы переглянулись.
   - Дай-ка я схожу туда, разведаю, - сказал Федор Семеныч. - А ты сиди.
   - Я с вами.
   - Сиди, кому сказал. Еще там тебя не было, а так уже везде побывала. Не вздумай никуда уходить, а не то потеряем друг друга, одна останешься.
   Туша Федора Семеновича растворилась в зарослях. Наловчился таки передвигаться по кустам не слишком шумно. Последнее предупреждение приковало меня к месту, иначе бы я полезла в пекло тоже.
   Через десять бесконечных минут он вернулся.
   - Резня там, девочка моя, век бы не видал. Бандиты начали просыпаться, только поздно, сейчас защищаются. Не привыкну к крови, хоть убей. Пара 'кастрюль' стоит бесхозная, бери - не хочу. Только будь готова: трупов вокруг навалено, ногу поломать можно.
   Федор Семенович провел меня к шлюпкам так, что я почти не видела убитых. Зато я видела штабеля стволов чудесных лимпопо. Я пожалела загубленные деревья, и настроение мое упало ниже нуля. Федор по пути разоружил несколько убитых бандитов и дал мне пистолет.
   Мы угнали обе шлюпки, ведь ничто не мешало это сделать. Правда, Федор сказал мне все, что думает о захвате крейсера. Ну и ладно. Я догадывалась, что надышалась лесом лимпопо, как уснувшие бандиты. И Федор тоже, иначе мы бы не направили добытые шлюпки прямиком к 'Пеплу Марса', чтобы отбить крейсер у Рыжакова и его команды.
  
  
  ВАЛЕРИЙ РЫЖАКОВ
  
   Утро началось с неожиданности. Меня поднял дежурный сообщением, будто на борту 'Пепла' изловлен матвеевский связист Иваненко. Вооружившись лучевым револьвером, я прошел в ходовую. 'Изловленный' связист расселся в кресле второго пилота и заслонил собой десять румбов из двенадцати в переднем обзорном экране. 'Пленный' был сильно вооружен, отчего мои люди не знали, что с ним делать, и топтались рядом со мной с вороватым видом.
   Иваненко добродушно меня приветствовал.
   - Ну, здрасте, здрасте, - процедил я не менее добродушно.
   Черт побери, откуда он здесь взялся? Ствол новейшей конструкции, разработанный в прошлом году на военных заводах Марса, тупо таращился прямо в мою переносицу. Где, черт возьми, мирный турист Осени мог раздобреть этой погремушкой?! В другой руке Иваненко держал зарбайский автомат, который заимствовал энергию из ближайших источников. Ноша явно была привычной. Между коленями связиста стоял марсианский лучемет средней мощности, предназначенный для ближнего боя. За плечом торчал обрез, сварганенный из допотопного охотничьего ружья - достойный довесок к автомату и лучемету. Кобуру отягощал старый револьвер доржианской сборки - оставалось только догадываться, где и при каких обстоятельствах связист его добыл... На широком ремне покоилось шесть гранат, мелкая вакуумная бомба, способная разрушить любой из отсеков судна, и стальная палица. Рядом с этими побрякушками я заметил довольно длинные ножны. Смозоленные кулачищи жирного вояки со счетов тоже сбрасывать не следовало.
   Новогодняя елка! Только иллюминации не хватало.
   - Валяй, что от меня понадобилось на судне с нерабочим навигационным оборудованием, - мирно предложил я.
   - Корабль, - сладко улыбнулся Иваненко.
   - Мне он самому нужен.
   - Надо же, какое совпадение!
   - Собственно, у нас договор. Ты забыл, Федя?
   - Не забыл. Видишь ли, проблема в том, что я не один, а с женщиной. А у женщин короткая память. Она забыла.
   - Так напомни ей.
   - Она договаривалась с тобой, а не со мной. А если быть точнее, ты сам с ней договаривался. Я здесь не причем. Вот и напомни ей сам, без посредников.
   - Что за договор? - встрял один из членов экипажа.
   - Разве капитан вам ничего не объяснил? - удивился оборзевший жиртрест. - Собакин остается на Осени налаживать контакты с аборигенами, а вам всем достается крейсер вместе с лесом.
   - Так и есть, - удивился, в свою очередь, астронавт.
   - Значит, проблем нет. Рыжаков договаривался со мной и с Поморовой о совместном разделе леса, так что мы в доле.
   Я начал свирепеть. Приходилось сдерживаться.
   - Речь шла только о ваших жизнях, - терпеливо напомнил я, прикидывая, как бы поскорее прервать комедию. Я не мог отдать приказ взять Иваненко, заведомо невыполнимый. По глазам видел - парень не шутит, и отвлечь его разговорами будет сложно. А еще я помнил, что Федор - матвеевец.
   - Кэп, мы не в курсе, - повернулись ко мне бандиты.
   - А кто поведет крейсер, остолопы? И, главное, куда? - ответил за меня Иваненко с сарказмом. - Рубка-то у вас, я смотрю, не в порядке.
   Двое ребят синхронно сделали выпад, слопали марсианский заряд и затихли на палубе. Я благоразумно остановился на полпути к связисту, который другой рукой вскинул зарбайский автомат.
   - Не надо ссориться, - мягко посоветовал матвеевец.
   - Где Мария? - резко спросил я.
   Иваненко усмехнулся и склонил голову.
   - Наконец ты об этом спросил. Она в шлюпочном отсеке и ждет тебя.
   Я злобно фыркнул, повернулся к дулам спиной и отправился в шлюпочный отсек. Адреналин закипал все сильнее: я опасался какой-нибудь ловушки, подстроенной этими двумя чокнутыми, но не мог сообразить, что меня может ожидать. За мной по моему знаку последовали два человека.
   В доке стояли две не ошвартованные шлюпки. Дежурные оба лежали в тени, я их едва разглядел.
   В шлюпках Марии не было. Она окликнула меня из челнока, который покоился на рельсах в шлюпочном отсеке. Когда я обернулся, она неприлично расхохоталась:
   - С охраной? А я здесь одна.
   Осмеянный, я из осторожности озырнулся по сторонам, что вызвало новый взрыв веселья. Иваненко правильно заклеймил моих людей остолопами: сначала они прозевали две шлюпки с матвеевцами, потом одного из них и вовсе упустили из виду. Все это время Мария могла заниматься на судне невесть чем и успеть подстроить какую-нибудь пакость. Я побагровел с досады. Моя бордовая рожа не вызвала смеха только благодаря слабому освещению отсека. Чтобы не выглядеть еще глупее, я отослал своих людей прочь. Рыжая бестия поманила меня в челнок пальцем. Я сильно опасался ловушки, очень сильно, однако демонстрировать нерешительность означало новое осмеяние. Я запрыгнул в челнок, сел в пол-оборота к ней и водрузил локоть на спинку кресла за ее спиной. За ремнем у нее торчал доржианский пистолет. Я неторопливо вытащил его и сунул себе за ремень. Мария даже бровью не повела. Больше оружия при ней я не заметил - она явно рассчитывала наполовину обобрать своего вооруженного напарника в рубке. Зато заметил узкие штанишки цвета хаки, тонкую неброскую куртку и майку телесного цвета, сидящую на ее конопатых титьках просто в облипку. Видимо, титьки служили ей вместо лучемета. Майка визуально сливалась с кожей и сбивала с толку. На мочке уха посверкивала паутинка телефона.
   - Ты выглядишь еще более великолепно, чем раньше. Осенний загар тебе к лицу, - сообщил я ей. - Ты решила принять мое предложение?
   - Нет, - нараспев мурлыкнула Мария со смехом.
   - Значит, ты остаешься на судне. Вот и замечательно. Мне как раз не хватает штурмана.
   Мария подняла темные брови и усмехнулась:
   - Разве в вашей команде нет штурмана? Это упущение. Или вы собрались под начало Матвеева?
   - Ни под чьим началом я не буду, Мария. Я сам по себе.
   - Как же, - рассмеялась она. - А Собакин?
   - Собакин всего лишь владелец крейсера, самозваный и уже бывший.
   - Владелец? А почему не ты?
   - Я продал ему 'Пепел'. Разумеется, в расчете вернуть обратно.
   Мария презрительно фыркнула. Я продолжил:
   - Предлагаю перейти ко мне в команду. Матвеев не умеет распоряжаться твоим талантом. Это все равно, что прятать в сундуке бриллиант. А я придам бриллианту подобающую оправу.
   - Ты всерьез полагаешь, что я способна бросить Онтарию, друзей и уйти в банду?
   - Случается, бандиты меняют банды и своих руководителей.
   - Вот и вербуй бандитов! Твое предложение было бы оскорбительным, не будь оно таким смешным!
   - А ты подумай, Мария. Мы вдвоем...
   - Нет!!!
   Эхо отказа заметалось по металлическим стылым углам.
   - Хорошо, Мария. Я ценю твою верность. В ходовой рубке сейчас восседает твой приятель Иваненко и никого туда не пускает. А нас с тобой он пустит.
   С этими словами я бросился на нее, чтобы скрутить ей за спиной руки, и отпрянул от нее, как ужаленный. Огненно-яркая женщина на миг стала ледяной, настолько ледяной, насколько горяч огонь.
   Я машинально взглянул на свои ладони, на которых зрели два замечательных ожога. Пузыри были обеспечены. Мария сидела рядом и победно улыбалась. А глаза смотрели с неприкрытой ненавистью. Красивые глаза, светло-карие, опушенные темно-рыжими ресницами. Такая женщина имеет возможность отстаивать независимость. Бросаться на нее не следует. В челноке стало холодно, но я задыхался от жара. Я медленно протянул к ней горящую ожогом руку. Мария перестала улыбаться, глаза по-кошачьи сузились и стали еще красивее. Она была готова к прыжку, опасному, разящему, и я опасался сделать лишний вздох. Моя рука осторожно коснулась ее затылка и расстегнула заколку. Большой огненно-рыжий узел на голове Марии шевельнулся, словно живое существо, и обрушился на плечи и спину. Мягкий, тяжелый огонь волос жег мне руку, только не льдом, а моей собственной страстью. Я неторопливо наклонился к ней и поцеловал в губы, а мои обожженные руки обвились вокруг упругого стана. Ее бюст мягко уперся мне в грудь. Она не стала наказывать меня за поцелуй, только крепкое, мускулистое, тонкое тело, теперь уже горячее, напряглось в моих руках. Ее пальцы коснулись моей щеки - меня до самых пяток пронзил электрический заряд.
   - Тебе пошла бы моя фамилия, - шепнул я ей в губы.
   Стоило мне ослабить объятия, как она, изогнувшись, выпрыгнула из челнока и резко захлопнула люк. Я прыгнул следом и еле успел выдернуть пальцы из зазора, иначе остался бы без пальцев. С разгону я крепко приложился об крышку люка физиономией и локтями. Люк автоматически задраился. Я и опомниться не успел, как челнок с шелестом дунул по рельсам к выходу. На несколько секунд лодчонка задержалась в переходном тамбуре, из которого выкачивался воздух, а я ничего не мог предпринять и в бессильной злости бил кулаками по стенкам челнока. Имея за бортом почти вакуум, люк, увы, не открывался. Язык причала вывел челнок за борт моего собственного судна и задвинулся обратно, оставив суденышко висеть рядом с 'Пеплом'.
   Причал задраился. Это было еще не все. Осатанев от злости, я повел челнок вокруг крейсера, размышляя, как проникнуть внутрь. Через несколько минут крейсер внезапно исчез в подпространстве. Челнок получил отдачу в борт, и мне пришлось бороться с вращающейся вокруг собственной оси машиной.
   Меня вышвырнули с борта собственного корабля, и я вылетел оттуда, не задевая сажи! Я зарычал от бессильной ярости. Ну, попадутся мне они оба!
   Спустив злость на стенках суденышка, я повернул челнок в сторону планеты. Сожженные ладони не давали забыть о себе. Горели не только они - горела грудь, помнившая прикосновение груди Марии, горели губы после поцелуя, горело все тело от вожделения.
   Для того чтобы спуститься к поверхности планеты на маленьком суденышке, мне пришлось изрядно потрудиться, потому что околоземное пространство Осени было сильно замусорено обломками судов осианцев и доржиан, а челнок не обладал хорошей защитой.
   Спустя одиннадцать часов изнурительной работы я завис над бывшим лагерем Собакина, представлявшим собой то ли поле брани, то ли развороченное кладбище. Зрелище было жуткое. Я вызвал Собакина на связь. Степашка живо откликнулся и принялся страшно браниться, крепко кроя каких-то партизан. Из его ругательств я понял, что лагерь разгромили не то партизаны, не то местные ополченцы. Ну и поделом! Я остро переживал потерю корабля, отравленной стрелой засело во мне поражение от женщины. Поэтому при виде жуткого разгрома банды я только позлорадничал. Мало того, я испытывал неподдельную гордость за земляков, и эта невольная гордость меня удивила. Значит, мои соотечественники умеют постоять за себя. Ну, а мне... это небезразлично. Ведь я тоже осианин.
   Я направил суденышко на встречу с подельником. Посмотрим, что еще можно извлечь из нашего сотрудничества. Если ничего, всегда можно покинуть его. Как-никак, а я нахожусь на родной планете.
  
  
  МАРИЯ ПОМОРОВА
  
   Самое сложное осталось позади: я выдворила с корабля Рыжакова. Теперь сам черт не страшен! В рубке меня ждет Федор Семеныч. Я коснулась телефона на мочке уха, мурлыкнула ему: я здесь, уходи в подпространство.
   Пара прожекторов освещала неуютную громаду дока. Остальные прожекторы бездействовали. Сумрак частично скрывал множество шлюпок и челноков, дремлющих в стенах наподобие сот. Во тьме скрывались подъемные механизмы и вспомогательный внутрибортовой транспорт. Жирно блестели рельсы. Привычная картина, и, главное, ни души! Я чувствовала себя довольно уверенно, но об отобранном пистолете все-таки жалела.
   Прожекторы недружно перемигнулись: 'Пепел Марса' вошел в подпространство. Молодец Федор! Думаю, этот фокус дался ему не так-то просто. Ничего, сейчас я доберусь до рубки, а держать оборону вдвоем гораздо проще.
   В узких коридорах на пути к рубке мне попались трое бандитов. Я усмехнулась недобро, уверенная, что при одном только моем виде они разбегутся кто куда.
   А они... не разбежались.
   Вместо этого один из бандитов распростер объятия:
   - Вот ты где! А мы за тобой! Поди-ка сюда, крошка.
   Его товарищи наставили на меня оружие: револьвер с лучевыми зарядами и кардабайский автомат. Значит, меня все же воспринимают всерьез.
   - С огнем играете, - ласково предупредила я.
   - Ни в коем разе. Знаем мы твои штучки, уже видали. Лучше составь нам компанию. Посидим, поговорим по душам.
   - А я не к вам. Дай пройти!
   - Видишь ли, крошка... К дружку-то тебе никак не пробраться.
   - А ты уверен?
   - На сто процентов. Ну что ты с нами сделаешь?
   - В трубочку скручу. Вместе с коридором.
   - А успеешь? Тебе одной пули будет достаточно. Ну, так что? Идем в кают-компанию?
   Каждый из бандитов выстрелит раньше, чем я успею сосредоточиться. Мне стало сильно не по себе. Ладно. Подожду, когда они перестанут следить за каждым моим движением.
   - Идем, - сказала я.
   Бандит принял мое согласие как нечто само собой разумеющееся.
   - Я знал, что ты согласишься, - заявил он. - Меня зовут Виктор. Так идем?
   Один из бандитов, крупный, африканских кровей, осторожно обогнул меня и оказался сзади. Второй, здоровущий, похожий на грубый шифоньер с антресолью, пошел впереди. Виктор попытался взять меня за локоть, но я сердито отдернула руку.
   Я не сразу узнала кают-компанию. За столом сидело несколько человек. Дым от сигарет висел в несколько слоев, вытяжка почему-то бездействовала. Я брезгливо сморщилась. Стоило Рыжакову исчезнуть с корабля, и дисциплина сразу пошла под откос. Бандиты встретили нас радостным уханьем и смехом. Виктор выдвинул стул из-под стола:
   - Присаживайся.
   Я неохотно угнездилась на стуле. Виктор налил мне водки в большой замызганный бокал и уселся рядом.
   - Пусть Тонер с Бурлаком постоят сзади. Они парни смирные, без нужды не обидят.
   Я сразу поняла, кто из них Бурлак, а кто Тонер, только неясно, прозвища это или фамилии. Федор Семеныч был прав, называя команду Рыжакова висельниками и убийцами.
   Присутствующие откровенно разглядывали меня и неприлично смеялись. Потом от меня равнодушно отвернулись, занятые своими разговорами. Вот и славно. Теперь надо ждать, когда потеряют бдительность бандиты за моей спиной. Хромая дисциплина была мне на руку.
   - Чего вам от меня надобно? - спросила я Виктора.
   - От тебя ничего, - ответил тот и налил себе. - Расслабься и выпей. Больше тебе ничего не нужно делать.
   На столе уже стояло несколько початых бутылок. Принесли еще, а заодно и какую-то еду в тарелках. Виктор ухмыльнулся и окинул меня липким взглядом.
   - Хотя... Мы потребуем за тебя выкуп.
   - У вас финансовые затруднения? - съязвила я.
   - Ты ведь из банды Матвеева, так? А он, как известно, трепетно относится к своим людям. А от тебя нам ничего не надо.
   - Ты бы с Матвеевым не связывался, - заметила я.
   Бандиты, кто сидел поближе, снова захохотали. Виктор выпил и неспешно закурил. В кают-компанию подходили все новые люди, стульев не хватало. Стол превратился в помойку, от которой мерзко воняло. Дальний конец тонул в сизом дыме. Я нервничала. Слишком много народу... У меня появилась мысль сменить режим существования прямо здесь, на корабле, и выморозить кают-компанию вместе с бандитами. Переборки не дадут комическому холоду просочиться в ходовую, где сидит Федор.
   - С тобой вот тоже связываться не советовали, ну и что с того? Что ты нам сделаешь? Твой дружок будет сидеть в рубке, пока не уснет. Двое суток, я думаю, продержится. Может, меньше. Или больше, неважно. Но ты не бойся, мы его не обидим. Скрутим аккуратненько, и вы снова будете вместе. И мы сможем, наконец, убраться с орбиты Осени. Слишком тесно здесь в последнее время. А Матвеев выкупит вас обоих. Вернетесь на Онтарию в целости и сохранности. Ну как? Нравится план?
   Выморозить кают-компанию...
   Мешали два бандита сзади, которые обо мне пока что помнили.
   - Рискуешь, Виктор, - процедила я, с трудом разомкнув непослушные, деревянные губы. - Я ведь не только пространством поигрывать умею.
   - Ой, боюсь, боюсь, боюсь, - с ленцой ответил тот. - Послушай, крошка, начнешь рыпаться - взорвем ходовую, да и дело с концом. Все равно мы на этом инвалиде далеко не уедем.
   В животе стало холодно, а горло перехватило. Неужели этот полупьяный растрепанный прохвост меня переиграл? Меня ведь могут пристрелить в любой момент! Впервые я почувствовала себя беззащитной. И страшно уязвимой. Именно такой, как говорил Федор Семенович. А я-то думала, что он заблуждается. Эта мысль настолько меня поразила, что даже злости толика поубавилось. И Федор - долго ли он продержится без сна? Его ведь могут убить, едва от сомкнет глаза! Может, и не убьют, но этот невыносимый позор... Я представила себе, как нас передают Матвееву... за деньги. Андрей заплатит за нас каким-то проходимцам! А те получат выкуп и будут зубоскалить над нами, онтарианцами, на всё Содружество.
   Тут до моего слуха пробились слова Витюшки. Что он там лепечет? Что я с ним должна идти в каюту? Меня с новой силой разобрала злость.
   - Ничего ты не получишь, - заявила я. - Ни с меня, ни с Федора. Ты еще не заполучил его, а уже шкуру делишь. И руки от меня убери, сожжешь.
   Я с омерзением отшвырнула от себя его руку.
   - А кто вы такие оба, собственно? - ухмыльнулся Виктор. - Вы оба - ничто. Пустое место. Потому я от тебя ничего не требую.
   Он выдохнул дым от сигареты мне в лицо. Я закашлялась. Терпению пришел конец. Волна бешенства окатила меня кипятком и обожгла глаза. Я вскочила, схватила Витюшку за грудки и выдернула из-за стола.
   - А мне плевать на твои коммерческие соображения. Мы летим на Онтарию, понял? - рявкнула я.
   Смех смолк. Бурлак растащил нас с Витюшкой в разные стороны. Так как громила продолжал держать меня за воротник, я ухватила его за ребра. Иногда щекотка - неплохое средство. Бурлак чуть-чуть согнулся и отпрянул. Я мгновенно выкрутилась из куртки, схватила бандита за волосы на затылке, добавила ему наклон вперед и с силой врезала коленом в нос. Не отпуская захвата, я с холодной злостью грохнула его об пол. И тут же оказалась в лапах Тонера.
   - По роже не лупите, мясники, - процедил Витюшка.
   За неаккуратное обращение с моим телом Тонер тоже поплатился физиономией: я успела отвесить крепкую затрещину. На 'Тихой гавани' я увлекалась волейболом, и от моей затрещины у Тонера лопнула кожа на щеке. Бандит шарахнулся от меня, зато поднялся Бурлак и двинул меня кулачищем в грудь. Удар оказался сокрушительным, я полетела на пол, по пути гадая, уцелели ребра или нет.
   Воздух в легкие не шел. Бурлак и Тонер взяли меня за руки с двух сторон и поставили на ноги. Витюшка не спеша подошел ко мне и наотмашь дал пощечину. Я охнула, голова мотнулась. Бандит, зажав в зубах сигарету, пнул меня в живот, потом еще и еще. Я задыхалась и хрипела от боли между пинками, волосы рассыпались. Слезы от злости выкипели. О том, чтобы поменять режим, даже речи не шло.
   Витюшка избивал меня до тех пор, пока не запыхался. Казалось, появилась возможность отдышаться, но вместо воздуха я получила новую порцию дыма.
   Бандит грубо взял меня пальцами за горящее лицо и повернул к свету.
   - Товар не попорчен, - проговорил он сквозь сигарету, с которой просыпался пепел. Мои зубы звонко щелкнули, Витюшка еле успел отдернуть руку.
   - У, зверушка! - беззлобно подивился он. - Вниз ее, в машинный отсек. Пусть отдыхает, пока не описается от нетерпения. Потом - ко мне в каюту. С Матвеевым чуть позже свяжемся. Торопиться некуда.
   Бурлак поволок меня по коридорам и по крутым трапам в гудящее нутро корабля. Мои ноги колотились по железным ступеням. Я опасалась, как бы обиженный Бурлак не догадался ткнуть меня в эти ступени лицом, пренебрегая приказом нового главаря, дисциплина-то расшатана!
   Этого, однако, не случилось. Бурлак заволок меня в подсобное помещение и приковал к горячей вертикальной трубе. Опять наручники!
   - Посидишь, подумаешь, шалава рыжая, - миролюбиво прогудел он, дыша гнилыми зубами.
   Бурлак ушел, не позаботившись даже запереть дверь. Я рванулась, но короткая цепочка отбросила меня назад, к трубе. Я испытала новое, неведомое прежде состояние - меня лишили пространства. Вселенная вдруг сжалась в точку. Это открытие поразило меня. Я в панике забилась на короткой цепочке, испуская пронзительные крики. Кровь на запястье, разодранном кольцом наручника, немного отрезвила. Тяжело дыша, я припала к горячей трубе, стараясь не смотреть вокруг себя.
   Постепенно вернулась способность трезво мыслить. Я нервно оттерла пот, залепивший глаза, и осмотрела наручники и трубу. Разорвать цепь не удалось, и я снова испустила крик - теперь не ужаса, а непередаваемой злости. Я не могу существовать в одной замкнутой точке, это немыслимо, невозможно!
   Я села удобнее. Переборки подсобки замерцали и поплыли. На самом деле ничего не изменилось - менялась я сама, переходя в иной режим существования. Для перехода потребовалось двадцать секунд. Свет ламп потускнел, изменился гул машин - я высасывала у корабля энергию, не брезгуя никакими ее видами. В мерном гудении машин и механизмов появились сбои. 'Пепел Марса' самопроизвольно выпал из подпространства. Вот Федор удивился, наверное...
   От резкого охлаждения воздуха во все стороны хлынул пар, превращаясь в острые льдинки. Я быстро набрала полную силу. Первоначальное онемение проходило, зато терялось ощущение тела как отдельной, целостной, физической константы - я стала растворяться в окружающем пространстве. Чтобы не утерять своего 'я' как физической данности, мне пришлось сделать своеобразное усилие воли, и я вновь увидела себя в подсобке, стены которой стали зыбкими, плавучими, и сквозь них призрачно замерцали звезды. Еще одно усилие - и ко мне вернулось человеческое зрение, стены вновь стали обычными.
   Пять лет назад я сообщила Андрею, что слышу неведомые сигналы о помощи из Вселенной. Именно тогда он кое-что заподозрил и расспросил подробнее. Я и обмолвилась, что могу искривлять пространство. Присовокупив сказанное к факту, что я не погибла в открытом космосе без скафандра, он спросил напрямую, смогу ли я повторить этот фокус. Я подтвердила, что, пожалуй, смогу, но экспериментировать не захотела. И тогда Андрей силой поволок меня в шлюзовой тамбур. Я сопротивлялась и что-то там говорила о нарушении прав личности, а потом просто завизжала от страха. Он запер меня в тамбуре и предупредил, что через три минуты откроет шлюз наружу.
   Выхода не было. Я положилась... на инстинкт, и мне удалось перейти в другой режим существования. Страху натерпелась! Больше всего я испугалась, когда стала терять человеческое начало. Потом, когда все закончилось, я подумала, что если бы к тому времени не прожила среди людей четыре года, то, пожалуй, растворилась бы в космосе, как в Планете-Океане, просто не стала бы цепляться за человеческое.
   А в тот момент я не только Андрея - весь мир ненавидела. В распахнутом шлюзе сияли звезды. Рядом с тамбуром столпилось несколько человек, они глазели на меня сквозь прозрачную крышку люка. Андрей их не гнал. Как я на него смотрела! Пыталась уничтожить его взглядом, испепелила бы. Люди рядом с ним сначала отворачивались, а потом разбежались, будто я держала их под прицелом. А ему хоть бы что! Стоял себе по другую сторону люка, попирал палубу ножищами и, в свою очередь, невозмутимо смотрел на меня.
   Переход в человеческое состояние дался нелегко, пострадали легкие. В итоге я попала в медчасть. Качин ругал Андрея на все корки. Но первый шаг был сделан, и в следующий раз я возвращалась в человеческий облик осторожнее.
   На Андрея, правда, надулась на целых четыре месяца.
   ...От горячих труб валил белый пар. Он мгновенно замерзал и сыпался ледяной крошкой, на полу образовался тонкий хрустящий слой. Дальние стены обильно истекали водой, но 'плач' продолжался недолго, струи конденсата замерзли белыми языками. Над головой порхали снежинки, потолок покрылся инеем. Я встала и вытянула руки. Снежно-белые, они начисто лишились веснушек. Теперь я не нуждалась в кислороде, воде и пище, довольствуясь любым ближайшим источником энергии. Жажда и голод придут потом, когда я вернусь в обычное состояние.
   Я, однако, по-прежнему оставалась человеком, причем человеком глубоко оскорбленным, и все мое существо, оставшееся во власти человеческого разума, настойчиво требовало беспощадного мщения.
   Да, сдачу я давала всегда!
   Мой рот растянулся в улыбке Медузы Горгоны. Не всякий металл выдержит 'абсолютный ноль', особенно резкий перепад температур. Я постучала кольцом наручников по переборке, и оно рассыпалось, а переборка треснула. Я откатила скрипящую дверь и ступила на трап. За мной потащился шлейф снежной пыли. Всё вокруг трещало от космического холода, скрипели под ногами ступени. Я прошла по коридорам, превращая их в ледяные тоннели. В клубах белого пара я вошла в кают-компанию, и головы бандитов разом повернулись ко мне. Помещение выстыло в один миг, обзорный экран подернулся инеем, замерцал и погас. Наступила тишина, игральные карты посыпались на пол. Кое у кого из бандитов волосы на голове зашевелились, а глаза так и вылезли белыми шарами. Я расхохоталась.
   Бандиты с криками бросились из каюты во вторую дверь. Я им не мешала. Я пришла мстить конкретным людям, а весь этот сброд был не нужен.
   - Братва, что это? - крикнул кто-то визгливо.
   - Минус двести семьдесят, - ответила я, торжествуя. Сейчас вы узнаете, что именно я могу с вами сделать!
   Перепуганные бандиты застряли в дверях и перекрыли выход собственными телами. Я пересекла пространство от входа до стола, за которым восседал остолбеневший, посиневший от холода Витюшка, ласково улыбнулась ему и набрала в легкие воздух. Несколько бандитов метнулись в дверь, откуда я появилась, но оттуда так разило холодом, что они отшатнулись. Я не спеша выдохнула воздух в ненавистную харю, и она покрылась льдом. Витюшка издал нечеловеческий хрип и схватился за лицо руками. Руки примерзли. Окаменевший от холода бандит с грохотом скатился на пол.
   Больше он меня не интересовал. Из суетящейся, орущей толпы около закупоренного выхода я безошибочно выделила Бурлака.
   - Ты, - указала я на него белым пальцем. Бандиты шарахнулись в разные стороны. Бурлак выхватил пистолет, но я оказалась проворней. Молнией метнувшись к нему, я поймала Бурлака за руку. Тот дернулся, как от удара током, и заряды угодили в своих же. Бурлак испустил душераздирающий вопль и упал без дыхания.
   Бандиты валились не только от шальных зарядов, их убивал холод. Я оглянулась. Оставшиеся в живых были уже обречены. Среди них не было Тонера, он улизнул в числе первых. Чтобы выйти из кают-компании, превратившейся в чудовищный морозильник, мне пришлось перелезть через обледеневшие трупы. Я пробыла там всего несколько минут. Погибших людей, случайно попавших под руку, жалко не было. Меня оскорбляли, унижали, били, и я желала только одного - мстить, мстить, мстить!
   Нет, было еще одно желание: добраться до ходовой рубки, где засел Федор. Но сперва я отдам должок Тонеру.
   Я включила 'фонарик' и прощупала физическую сущность 'Пепла Марса'. Тонер в скафандровой нише торопливо упаковывался в полужесткий скафандр. Я нехорошо усмехнулась и устремилась кратчайшим путем в переходный тамбур. На пути мне попадались какие-то люди, но они убегали, кто молча, кто с криками. Раньше убегать надо было!
   Переходный тамбур был уже пуст, а шлюзовой наглухо закрыт. Сквозь две двери люка я видела Тонера, одетого в скафандр. Бандит пытался залезть в кабину спасательной шлюпки. Я посмеялась над его неуклюжими попытками и заколотила в дверь люка кулаком. Тонер сорвался с подножки шлюпки, и теперь я наблюдала за его попытками подняться. Он напоминал мне закованного в латы рыцаря, который упал с коня.
   Дверям в шлюзовой тамбур космический холод ничем не грозил, но это меня не остановило. Я стянула пространство вокруг двери в узел. Переборки повело в стороны, и толстый, слоистый металл двери лопнул.
   Тонеру удалось подняться. Больше он не делал попыток забраться в шлюпку, у него на это не осталось времени. Вместо этого он открыл вакуум-створ и выполз наружу.
   Дверь шлюзового тамбура разлетелась так же, как и предыдущая. Воздух с ревом рванулся из тамбура наружу, и меня вынесло белым взрывом в открытый космос. Я перевернулась и увидела прилепившегося к обшивке корабля человечка в скафандре. Мне не было никакого дела до физических законов, придуманных природой для человека. Я сваяла из пространства невидимое ложе и вернулась в нем к кораблю, уверенно поправ ногами серую обшивку. Фигура в скафандре проворно поползла от меня прочь, цепляясь за все возможные выступы. Судовые гравитаторы здесь не действовали, но меня это не касалось. Придерживаясь рукой за искривленное мною пространство, как за потолок, я настигла обидчика и приблизила лицо к его шлему. За стеклом я увидела белые безумные глаза, седые волосы, которые пятнадцать минут назад были иссиня-черными, и разверстый в крике рот. На миг мне померещилось, будто это не Тонер, а кто-то другой.
   Я не могла смеяться в безвоздушном пространстве, иначе я бы расхохоталась.
   С Тонера было достаточно. Я отошла от него и исполнила на отвесной бочине 'Пепла Марса' дикарский танец. Потом оттолкнулась и радостно раскинула руки навстречу Галактике, наслаждаясь полной свободой.
   Сейчас я вернусь на корабль, приму человеческий облик и пойду прямиком к Федору. Сомневаюсь, что найдутся желающие встать на моем пути.
   Горячий удар в спину отшвырнул меня прочь от корабля. В безвоздушном пространстве нельзя не только смеяться, но и кричать, иначе мой крик улетел бы за три парсека. Я выгнулась от невыносимой боли, потом скрючилась и потеряла сознание.
  
   Я мучительно выбиралась из темных глубин Планеты-Океана. Все выше, выше... Со всех сторон меня обволакивали гибкие, горячие тела Существ. Океан улавливал всю Галактику, и я вместе с ним воспринимала сразу всё происходящее в радиусе пятидесяти тысяч световых лет, ведь я была частью Океана.
   Почему Существа причиняют невыносимую боль? Они не желают больше моего присутствия, изгоняют меня! Гита, Гита! Боль - это просто внушение. Это внушение! Они хотят, чтобы я покинула их. Я прилагала неимоверные усилия, чтобы вырваться из Океана и избавиться поскорей от боли. Я скользила между существами, а те шептали: 'Уходи'. Больше я не ощущала себя их частью, восприятие Галактики блекло, и я чувствовала себя оглохшей. От моей боли существа становились темно-красными, багровыми и очень горячими. 'Уходи. Ты - человек, тебе не место среди нас. Планета Осень совсем рядом. Ты долетишь'.
   Становилось светлее. Громадные Существа на поверхности Океана раздвинулись, пропуская меня в ослепительную красноту, я вынырнула и сразу очутилась в космосе. Боль не ушла, она была настоящей. Планета-Океан привиделась мне в бреду. В ушах свистело. Я повернулась и снова чуть не потеряла сознание от резкой, невозможной боли.
   Федор на 'Пепле' не сможет мне помочь, ему самому нужна помощь. Выдержит ли он? Боль отодвинула его куда-то далеко, его, бандитов, Осень с ее гибнущим лесом, и заполнила собою всё мое существо. Надо лететь туда, где есть люди. Люди, а не бандиты.
   Значит, нужно взять на 'Пепле' шлюпку и принять человеческий облик.
   Я отдалилась от 'Пепла' не слишком сильно. Корабль медленно поворачивался вокруг своей оси на фоне громадной планеты.
   Попытка отодвинуться от собственной боли не удалась, придется терпеть. Я стянула пространство вокруг себя и сформировала 'карман', отчего на злополучном 'Пепле' снова мигнуло освещение. В 'кармане' я переместилась к бандитскому кораблю. Пространство, подчиняясь мне, скрутилось в трубку и превратилось в большую невидимую присоску. Я забрала с корабля столько энергии, что свет на нем померк уже надолго. Ох, Федор Семеныч, только держись, не дай себя в обиду даже в потемках! Присоска вскрыла причал со спасательными шлюпками.
   Я забралась в ближайшее суденышко, задраила люк и включила кингстоны. Воздух поступал в шлюпку из корабля по шлангам. Автоматически заработали обогреватели, воздуходувки и влагопоглотители. Я осторожно переходила в человеческое состояние, начала осторожненько дышать, стараясь сберечь легкие - воздух обжигал и царапал.
   Воздух заполнил шлюпку, и шланги отпали. Суденышко перешло на автономный режим. Я сделала вдох поглубже. Из раны на спине потекла горячая кровь, боль стала острой, оглушительной. Я с воем запустила двигатели. Шлюпка скользнула по рельсам. 'Язык' причала вместе с суденышком выдвинулся наружу.
   И тут я увидела Тонера, который заползал в вакуум-створ. Мне казалось, будто он подстрелил меня вечность назад, хотя на самом деле прошло минут пятнадцать-двадцать. Я взлетела с 'языка' и развернула шлюпку носом к вакуум-створу. Тонер обернулся и увидел базуку мелкого калибра, нацеленную прямо на него из амбразуры шлюпки. Вряд ли он успел о чем-либо подумать, потому что снарядом его внесло внутрь корабля.
   Месть завершилась, но я не испытала облегчения. Наверное, сильно мешала боль. Кровь все текла и текла, меня тошнило, перед глазами плыли пульт и звезды. Я повернула шлюпку к Осени и задала автопилоту программу снижения и посадки на центральную площадь Мильгуна.
   Сознание меркло. Мне привиделся Матвеев. Его лицо выражало недовольство и осуждение. Мне так больно, за что же он меня осуждает?
   Гита, Гита, помоги мне, пожалуйста! Мне так больно!
  
  
  ПРОФЕССОР КАЧИН
  
   Федя и Машенька опять угодили в переплет. Весть об этом мне принесла моя помощница Лола, она все новости узнает первой. Она сразу же позвонила мне, как только объявили срочную мобилизацию.
   Я понял: если промедлю хоть минуту - опоздаю, эскадра улетит без меня. Я бросил пробирки и выбежал из лаборатории, как был, в белом халате, и с головоломной скоростью спустился по лестнице, прыгая через две ступени. Пусть кто угодно с пеной доказывает, что сто два года - дремучая старость!
   Рано, значит, мы расслабились, когда получили с Осени запрос о Феде и Маше. Я-то, старый ученый дурень, обрадовался, что с ними все в порядке, думал, что правительство Осени поможет им улететь домой. Как их угораздило снова попасть на 'Пепел Марса'?!
   А тут еще и осенне-доржианский конфликт. Даже мне понятно, что с одним-двумя кораблями там делать нечего, потому и засобиралась на Осень целая эскадра.
   Еще на лестнице я впервые пожалел, что хожу из дома в лабораторию пешком, и вызвал флаер-такси. Увы, такси были заняты - ситуация, невозможная для любого другого мира Содружества, но наша Онтария еще такая маленькая! Будут, будут такси в недалеком будущем, сколько угодно, нам, онтарианцам, нужно только время, а наши руки все сделают! Я побежал через весь поселок к своему дому, вернее, к стоянке, где обосновался мой флаер. Я не слишком часто им пользуюсь.
   Колонисты заложили фундамент под несколько новых домов. Взметнулись в небо гордые изящные краны, и ни один не простаивал. С утра моросило, и дорога, еще не асфальтированная, превратилась в грязь с глубокими колеями. Надо бы свернуть на пешеходную дорожку, но я-то выбрал кратчайший путь! Халат весь изляпался, но сейчас это было неважно.
   Мимо по дороге вразвалку шли охотники в резиновых сапогах до бедер, тащили вшестером громадную серебристо-серую шкуру. Сняли прямо в лесу, хозяин-то несъедобен. Зато на эту шкуру можно купить небольшой коттедж - такая вот у нее цена. Охотники наблюдали за моим галопом с вытаращенными глазами. Что, не ожидали? Не думали, что почтенный профессор, разменявший вторую сотню лет, способен в медицинском халате бежать что есть духу по грязной колее? Пускай завидуют!
   Во флаер я уже не сел, а упал. В груди саднило. Хорошо, что рядом никого нет, некому пугаться. До космодрома от поселка рукой подать, километров двести. Космопорт мы еще не построили, но будет и космопорт, не все сразу.
   На космодроме пришлось еще раз пробежаться. Думал, больше шагу бегом не сделаю, но, пока выбирался на стоянке из флаера, увидел, что челноки и шлюпки уже взлетают, и все оставшиеся силы вложил в бросок к ближайшему челноку.
   Ох, тяжело... Да, давно уже не двадцать. И не сорок... Зато успел.
   - Вы, никак, с нами? - удивился офицер, который собрался уже задраивать люк.
   Ответить я не смог, только вцепился в комингс обеими руками и ловил ртом воздух. Уже и неважно, как я там выгляжу со стороны, пусть думают, что хотят.
   Офицер меня впустил, куда бы он делся?
   Челнок был уже полон. Думаю, обо мне сразу доложили Андрею. Я, запалённо дыша, рухнул в кресло. В груди горело огнем, во рту стоял привкус крови. А я-то искренне полагал, что навсегда осел на планете и никуда больше не полечу! Как же не лететь? Федор и Маша попали в беду, наверняка им понадобится медицинская помощь. Врач на 'Стремительном' хороший, мой ученик, но я уж лучше сам...
   Челнок взлетел. В иллюминаторе был виден весь новый поселок. Гордость охватила меня: Онтария - наше детище! Мы с Андреем нашли ее семнадцать лет назад. Восемьсот сорок парсек от Солнечной Федерации - неделя пути в подпространстве! В те славные времена у нас была команда в четыре тысячи человек. Сейчас колонистов гораздо больше. Особенно большой приток был после того, как мы легализовали Онтарию.
   Андрей понимал, что прятать нашу планету от Содружества бесконечно нельзя, ее бы рано или поздно обнаружили. Так и случилось. Эрвин Тижевский, Генеральный директор УОКБ, приятный молодой человек лет шестидесяти, в частной беседе сообщил мне, что Онтарию нашли чуть раньше, чем мы заслали на Землю парламентеров. Колонистов было много, большинство с семьями, и все они числились пропавшими без вести. Слишком много без вести пропавших даже в масштабах Содружества! На земле о нас узнали, иначе и быть не могло. Тижевский признался мне, что Содружество изначально собиралось поступить с нами круто, а Матвеев не избежал бы трибунала. Расправе помешали два обстоятельства.
   Первое обстоятельство - парламентеры. Да-да, Андрей задумал заслать на Землю парламентеров и предложить Содружеству уникальный исследовательский материал, которого у нас за пятнадцать лет набралось достаточно, в обмен на независимость Онтарии.
   Второе обстоятельство - онтарианский военный флот. У ребят из УОКБ глаза на лоб полезли, когда они прибыли к нам наводить порядки и увидели наши корабли! Один 'Стремительный' чего стоит - настоящий красавец! Линкор у нас не один, есть еще четыре, вот так то! А еще крейсера, эсминцы, канонерки. Наш флот оказался пренеприятнейшим сюрпризом для Содружества. Со своими порядками пожаловали? А нас устраивают наши собственные. И Президент Матвеев Андрей Васильевич нас тоже устраивает. Неужели вы примените силу? Это как, воевать с нами? А как же Кодекс Содружества? Мы ведь никого не обидели, зачем же стрелять по нашим кораблям? А у нас, кстати, еще и наземные установки имеются, которые простреливают даже верхние орбиты. Тижевский весело смеялся, когда рассказывал, что творилось у них на совещаниях. Головы ломали, что с нами делать, спорили так, что голоса садились, ох, батюшки! Директор УОКБ пытался исподволь выведать у меня, где и на какие средства Онтария построила флот, но не стану же я говорить, что заказывал военные корабли на собственные средства. Он, конечно, поверит, что мои 'теневые' доходы сопоставимы с бюджетом небольшого государства, но я не хотел его огорчать. И уж тем более я не стал сообщать, кто именно строил для нас корабли под видом госзаказа. У меня ведь шесть сыновей и несчетное количество внуков и правнуков, а по стопам отца и дедушки пошли далеко не все...
   А уж как пожаловали к нам в гости доржиане! Завоеватели, как же. Планета Доржи с государством Очир - ближайшая наша соседка. Струмилло решил воспользоваться временным недоразумением со статусом Онтарии и прибрать ее к рукам. Конечно, этот лис Струмилло знал, что Матвеев обзавелся кое-каким флотом. Ухлопов опознал на радарах два судна-наблюдателя из УОКБ, миновал их и с ходу обстрелял нашу эскадру. К полю боя подтянулись остальные корабли, и доржиане получили отличную трепку.
   Президент Содружества взялся за голову. К нам опять не подкопаешься: мы только оборонялись, ни одного пункта Кодекса не нарушили и даже согласны, чтобы корабли Онтарии вошли в состав Вооруженных Сил. Разумеется, после того, как Онтария станет полноправным членом Содружества.
   Переговоры длились почти год. Онтария вошла в состав Содружества на федеративных началах. Колонисты вздохнули свободнее. Свободнее вздохнул и я: теперь, когда узнают, кто из моих внуков организовывал постройку кораблей под видом госзаказа, им ничего серьезного не угрожает. Сразу легализовали торговлю. Онтария - планета полноводная, но холод сковал воду почти на всей ее поверхности, и только на экваторе бывают плюсовые температуры. Выращивать здесь овощи, а уж тем паче фрукты - занятие хлопотное. На 'Тихой Гавани' женщины снимают отличные урожаи, но этого колонии мало. Зато какие у нас газовые месторождения! Вывозим заодно и чистейший лед, транспортируем через подпространство на гравитационном буксире, в основном на Кардабай, там не хватает пресной воды.
   Колонисты теперь могут свободно передвигаться по Содружеству, и все же за нами закрепилась репутация чуть ли не бандитов. Мир не забыл, что наш президент едва избежал трибунала. Вот только забыл, за что его хотели судить... И историю с нашим флотом, долго бывшим вне закона, тоже помнили. Однако нас терпели, а нам только того и надо. Хоть горшком назови, только в печку не ставь!
   Правда, и в Содружество нас приняли с оговорками. Федерация утвердила списки товаров, которыми мы имеем право торговать. И на 'покупать' тоже имеется список. Оружие, естественно, туда не входит.
   На 'Стремительном' я, волнуясь, сразу прошел в медчасть. Что волноваться-то? Всё здесь привычно. Даже шлепанцы мои никто не тронул. И Лолочка мне обрадовалась, затарахтела, как спичечный коробок, ох, батюшки... Соскучился я по линкору, вот в чем дело! Даже сам не ожидал.
   Андрей был в ходовой рубке. Меня бы туда пустили, но я не стал 'злоупотреблять положением', позвонил ему из медчасти по внутренней связи:
   - От Феди ничего?
   - Ничего. По-прежнему сидит в рубке. Бандиты с него глаз не спускают. Похоже, Маша там шороху навела.
   - Что случилось?
   - А, не понять. Бандиты между собой при нем не слишком-то откровенничают. Кое-что Федор все же услышал. Паника у них была какая-то, проблемы с энергией были, хоть и кратковременные. Не Маша ли балУет?
   - Ай-ай! Маша к нему так и не пробилась?
   - Нет. От 'Пепла' отчалило несколько шлюпок. Что-то у них там произошло. Будем надеяться, что Маша догадалась покинуть корабль. Это было бы лучшим выходом.
   - А на Осени доржиане! Ай-ай!
   - Ну и что? Лучше уж доржиане, чем бандиты.
   Я вздохнул. Вздыхать при Андрее, когда он в рубке - что в вату, так же бесполезно.
   - Сколько лететь до Осени? - спросил я.
   - Семьдесят шесть часов.
   Я охнул. Трое суток, даже больше!
   - А как же Федор? Он там уже целых три часа!
   - Продержится Федор. Человек наш, продержится, - ответил Андрей.
   Это он меня утешает. Не напрасно я вздыхал, значит.
  
  
  ЭРВИН ТИЖЕВСКИЙ
  
   Я бы не стал утверждать, что сообщение Матвеева о событиях на планете Осень повергло общественность в шок. Как на грех, именно сейчас велась предвыборная кампания в связи с безвременной кончиной Президента Содружества, и на ее фоне захват государства Осень ближайшими соседями несколько померк. Исполняющий обязанности Президента Энтони Вулдровт организовал встречу всех глав государств Содружества. Встреча состоялась по межзвездной связи. Зал переговоров представлял собой большое круглое помещение, торжественно оформленное в бело-золотом тоне. Участники переговоров располагались перед экранами видеофонов, каждый в своих апартаментах, а их изображение передавалось на большие экраны в пустом зале переговоров. Первым высказался президент Кардабая:
   - Необходимо немедленно остановить агрессора.
   - Полностью согласен, - поддержал Главнокомандующий флотом Содружества адмирал Коломенский. - Преступники пойдут под трибунал. Струмилло - в первую голову.
   - Вы не владеете информацией, - парировал Эдвард Струмилло, президент Очира.
   - Я располагаю информацией, согласно которой по вашей вине погибло множество людей, государство захвачено Очиром, а власть узурпирована.
   - Я не захватывал Осень, - заявил Струмилло. - А люди погибли оттого, что зачем-то полезли в драку.
   - Господин Вулдровт, я считаю отправку флота на защиту Осени железной необходимостью, - заявил Коломенский. - Я не понимаю, какие тут могут быть дебаты.
   - Позвольте, но ведь захват Осени не является единичным случаем, - вставил слово император Западной Висты. - В истории Содружества подобное уже бывало. Гибли люди, и совершенно напрасно. Проходило время, и все вставало на свои места без вмешательства Содружества. Все мы люди, и не всё ли равно, какое имя носит человек, ставший очередным главой государства?
   - Вы считаете, что меняется только имя? - спросил Матвеев. - А как быть с гибелью людей, с экономическими убытками?
   За спиной президента Онтарии вместо стен кабинета угадывались переборки рубки связи.
   - Убытки одного из миров Содружества являются убытками всего Содружества, - заметил я.
   К сожалению, император Западной Висты был прав. В недалеком прошлом прецеденты и в самом деле имели место. Возникшие в связи с самозахватом проблемы рассасывались сами собой. Ничего всерьез не менялось, кроме фамилии руководителей и людей в правительстве. Для мирных жителей всё оставалось по-прежнему, они успокаивались и продолжали заниматься своими делами. А затем следовали очередные выборы, и всё возвращалось на круги своя.
   - В данном случае погиб целый флот, - сказал Матвеев. - Повторяю: были уничтожены все военные корабли государства. Ни один человек не спасся.
   - Вы передергиваете, Матвеев, - невозмутимо ответил Струмилло. - Откуда вы знаете, что никто не спасся? Конечно, кое-кто погиб, однако моей вины в этом нет. Они лезли на нас, как бараны. Что нам еще оставалось делать?
   - Эти бараны защищали родную планету, - заметил Матвеев.
   - Не вам говорить об этом. Кто строил военные корабли за спиной у всего Содружества?
   Вулдровт постучал китайским бронзовым молоточком по бронзовой тарелочке, призывая к спокойствию.
   - Мы уже разобрались с этим случаем, - произнес он. - Мсье Струмилло, не разжигайте страстей и не уводите разговор в сторону. В данном случае речь идет о вас, а не о Матвееве.
   - Ни о какой агрессии речи не идет, - ответил Струмилло. - С голов мирных жителей не упал ни один волос. Погибли только люди, выступившие против нас с оружием, то есть непосредственно флот. Больше никаких жертв нет. Мирное население мы не трогаем. То же касается и туристов, отдыхающих на курортах планеты. Они о происшедшем знают только из местных новостей.
   - Вы нарушили закон о ненападении, прописанный в Конституции Содружества, мсье Струмилло, - напомнил Вулдровт. - Я требую немедленно вывести войска из государства Осень.
   - Я не нарушил ни одного закона, - заявил Струмилло. - Как можно захватить то, что принадлежит мне по праву?
   - Вы о чем нам здесь рассказываете? - сердито спросил Коломенский.
   - Хочу напомнить вам историю Осени. Вернее, Очира, потому как история Осени является частью истории Очира.
   - Не затягивайте, пожалуйста, - сказал Вулдровт.
   - Если в двух словах, колонию на планете Осень основали мы, доржиане, и случилось это двести восемьдесят лет назад. Осень испокон веков входит в состав Очира, и до сих пор в законодательстве ничего не изменилось. Осень является нашей собственностью, так что заявление об узурпации власти является, мягко говоря, несостоятельным, если не оскорбительным.
   Вулдровт велел секретарю проверить данные.
   - А что погибли люди - нашей вины здесь нет. Президент Осени встретила нас, хозяев колонии, ракетами ближней дальности и торпедами.
   - То есть до последнего надеялась на мирный исход инцидента, иначе вас бы встретили иными ракетами, - ввернул Матвеев. - Кстати, вы можете объяснить отсутствие здесь президента Осени?
   - Я не намерен отвечать на ваши вопросы, Матвеев, - надменно произнес Струмилло.
   - Я повторяю вопрос господина Матвеева, - напыщенно изрек Вулдровт.
   - Президент Осени еще не избран. Я представляю интересы обеих планет.
   - Ах, вот как? - удивился Вулдровт. - Что-то я не припоминаю, чтобы кто-то объявлял импичмент действующему президенту Осени.
   - Сурепова - узурпатор, а не президент.
   - И все ее предшественники - тоже? - едко уточнил я.
   Вулдровт получил отчет секретаря.
   - Все верно, - сообщил он. - Осень действительно являлась колонией Очира, однако сто двадцать лет назад Содружество присвоило ей статус равноправного государства.
   - Получается, вы сами передергиваете факты, мсье Струмилло, - сказал я.
   - Ну что ж. Теперь Осень - составная часть Очира, - невозмутимо ответил Струмилло. - Можно сказать, так сложилось исторически. Вы же не станете с нами воевать, господин Вулдровт?
   - Вы - военный преступник, Струмилло, и вы непременно попадете под трибунал, как только я выбью ваши войска с захваченной вами планеты, - прогрохотал Коломенский.
   - Думаю, не стоит этого делать, - вкрадчиво сказал шейх Фаины. На каждом пальце шейха посверкивали перстни. Когда-то он правил половиной планеты Фаина, однако ловко захватил власть на второй половине и превратил всю планету в одно государство. Надо сказать, придание планете целостности пошло только на пользу. При желании этот исторический факт можно обернуть в пользу Очира. Шейх продолжил:
   - Мало нам потери целого флота и еще части флота самих доржиан. Продолжение военных действий, теперь уже в попытке вернуть прежний порядок на Осени, снова приведет к кровопролитию. Мы до сих пор не располагаем данными о числе погибших в осеннем инциденте, но, тем не менее, снова предлагаем развязать локальную войну. Не многовато ли будет жертв? Пусть все остается как есть. До сих пор насильственная смена власти на мирах Содружества ничем дурным не заканчивалась.
   Все же шейх не стал приводить Фаину в пример, чтобы не напоминать вслух о собственном грешке.
   - Речь идет не о смене власти, а об оккупации, - отозвался президент Кардабая. - Да, мирные жители Осени пока не пострадали, однако все они живут в ожидании кровопролития. Каждый сейчас живет в страхе, боится за себя, за свои семьи, детей, за свое имущество. Я не удивлюсь, если часть населения ушла в леса с личным оружием. На оккупированной планете по определению не может быть никакого спокойствия, и мирное равновесие наверняка висит на волоске. Подобные случаи в Содружестве должны быть исключены.
   - Заметьте, это говорит приятель Матвеева, - обличил Струмилло кардианина. - Они вели торговлю между собой еще до того, как Онтария легализовалась. Почему за незаконный товарооборот никого не наказали? Всё спустили на тормозах!
   В зале переговоров стало шумно, и Вулдровт постучал молоточком.
   - Я назову настоящую цель агрессии, - громко заявил Матвеев. - Цель - природные богатства Осени.
   - Суша планеты почти сплошь покрыта лесом. Вы о древесине? Древесина ценится высоко, но не настолько, чтобы убивать из-за нее людей, - удивился император Западной Висты. - А что там есть еще?
   - А еще там произрастают уникальные деревья под названием лимпопо, - начал разъяснять Матвеев. - Те самые, которые спасают людей от стрессов и депрессий, продаются исключительно на черном рынке и стоят триста тысяч соло за один кубометр.
   - Так значит, это волшебное дерево растет на Осени? - поразился шейх Фаины. - Почему-то я думал, что оно растет где-то на безлюдной планете, о которой знают только контрабандисты.
   - Волшебное дерево растет на Осени. Осианцы держали это в тайне, потому что боялись за свое сокровище. Об этом пронюхала доржианская разведка. При первом же удобном случае они вероломно напали на Осень, - сказал Матвеев.
   - Кончина Президента Содружества и предвыборная суета являются очень удобным случаем, - добавил я. - Доржиане решили под шумок захватить соседнее государство, справедливо полагая, что в предвыборной гонке будет не до них, а затем поставить общественность пред свершившимся фактом.
   - Выходит, осианцы обогащали свою казну в обход Содружества, - сделал резонный вывод Вулдровт.
   - Речь сейчас не об этом, - отмахнулся я. - С этим разберемся позже. У осианцев серьезная проблема - оккупация. Кроме того, уникальный лес безжалостно вырубается доржианами, и скоро от него не останется ни одной жалкой былки.
   - Какие у вас доказательства, что мы вырубаем лес? - поинтересовался встревоженный Струмилло.
   - Есть свидетели вырубки леса вашими соотечественниками. Они действуют по вашему приказу, не так ли? - наседал я. - Кстати, чем вы объясните молчание Осени в эфире? До сих пор не поступило ни одного сообщения от отдыхающих там туристов, в том числе тех, кто должен уже вернуться домой или быть в пути. Их родные и близкие осаждают турфирмы, а заодно и филиалы Управления по обеспечению космической безопасности.
   - Мы вынуждены закрыть сообщение с планетой на время военных действий, чтобы не нагнетать беспочвенную панику в Содружестве. К тому же мирные корабли с туристами на борту могли попасть под обстрел.
   - Вы упускаете из виду еще один нюанс, господин Вулдровт, - сказал Матвеев. - На Осень явилась банда небезызвестного Собакина и тоже рубит лес. Прибыл господин Собакин, прошу внимания, на крейсере 'Пепел Марса', боевой единице Вооруженных Сил Содружества.
   - Вот как? - заинтересовался адмирал Коломенский. - 'Пепел Марса' бесследно исчез с орбиты Куриона два месяца назад. Значит, это рука Собакина?
   - Собакин вошел в сговор с каперангом Рыжаковым, - объяснил Матвеев. - Сурепова могла бы справиться с преступниками своими силами, потому что располагала военным флотом, но доржиане лишили ее такой возможности. Это еще не всё. Банду почти поголовно вырезали мирные жители.
   - Вырезали? - ужаснулся холеный император Западной Висты, сверкая огромным бриллиантом в перстне.
   Пустой зал переговоров наполнился встревоженным гулом голосов с экранов.
   - Именно вырезали, - подтвердил Матвеев. - Это предупреждение, господин Струмилло. Что вы предпримете, когда партизаны возьмутся за вас? Ведь вы у них в лесах занимаетесь тем же самым, что и злополучная банда.
   Струмилло впервые промолчал.
   - Не думаю, что вы станете с ними договариваться, - ехидно добавил кардианец.
   - Ну, почему же... - неуверенно начал Струмилло, но тут Вулдровт постучал китайской медью, потому что зал переговоров гудел, как улей.
   Последовали выступления каждого из руководителей государств Содружества. Мнения разделились. Я придерживался мнения, что с доржианами следует договориться о добровольном выводе войск с планеты и отзыве флота из околопланетного пространства. Сильные опасения вызывало возможное кровопролитие.
   Наконец, Энтони Вулдровт подвел итог. Он понимал, что от правильности его решения напрямую зависит, станет он Президентом Содружества или нет.
   - Мсье Струмилло! Я объявляю вас виновным в развязывании военных действий на территории Содружества, в узурпации власти в государстве Осень; в гибели множества людей, точное число которых мы пока не имеем возможности узнать; в уничтожении военного флота Осени, который является составной частью Вооруженных Сил Содружества, и частичном уничтожении своего собственного флота; в нанесении серьезного материального ущерба государству Осень, в причинении серьезных неудобств гостям планеты, среди которых немало детей; в провоцировании мирных жителей на кровавую резню...
   Вулдровт поименно перечислил нарушенные Струмилло статьи Конституции Содружества, которых набралось порядка двадцати штук. Я мог с ходу добавить еще несколько.
   - Обойдемся без кровопролития, - жестко закончил Вулдровт. - Господин Струмилло, я приказываю немедленно вывести войска с планеты и вернуть флот на очирские военные базы. Адмиралу Коломенскому проследить за исполнением приказа.
   Струмилло поступил 'по-английски': его экран погас при полной тишине зала. Президент Очира не попрощался.
   Сразу после переговоров с главами государств мы с Вулдровтом и Коломенским провели совещание. Ближе всех к зоне конфликта находилась Онтария. Военный флот Онтарии так же входил в состав флота Содружества, и мы решили дать приказ Матвееву перебросить часть флота в район Осени, находиться там и ничего не предпринимать до следующего указания. Адмирал Коломенский направится к оккупированной планете с эскадрой, хотя переброска эскадры от Солнечной Федерации до Осени займет девять суток. Тут же выяснилось, что Матвеев уже ведет эскадру к зоне конфликта, и это известие очень не понравилось адмиралу Коломенскому.
   Мы же решили начать переговоры с Очиром, чтобы избежать кровопролития.
  
  
  АЛИКА ЮРЬИНА
  
   Больше всего на свете нам хотелось улететь домой, а мы даже не могли отправить весточку родителям. Внешне в детском санатории ничего не изменилось, только доржиане ввели комендантский час, а администрация не рекомендовала самовольно покидать санаторий, чтобы избежать недоразумений с оккупантами. Все происходящее, мягко говоря, не укладывалось в голове, и поначалу даже не воспринялось всерьез. Но когда отдыхающие здесь родители с детьми по окончании путевок не смогли отправиться по домам, потому что доржиане не пустили их в космопорт, мы поняли, что дело плохо.
   С нами отдыхала и семья Олега Юрьина, они купили путевки прямо в Мильгуне. Эти дни, пожалуй, были самыми счастливыми в моей жизни, если не считать медового месяца. И вот рай помрачнел... Солнце по-прежнему пекло так, что в полдень на открытом месте мы ощущали себя, как на раскаленной плите, а ноги жгло даже сквозь подошву. Утром и вечером по-прежнему было сказочно хорошо, ночи оставались чудесными, но теперь нас всех не покидала тревога. Никто не мог предсказать, чем кончится эта из ряда вон выходящая история.
   Я мучилась бессонницей, нервничала и сильно боялась за детей. Больше всего тревожило то, что мы не имели возможности связаться с родными. Что они думают, можно было только догадываться. Именно отсутствие связи было самым зловещим признаком оккупации. Алена переживала больше моего, ведь она была коренной осианкой. Наши мужья успокаивали нас, и я удивлялась, откуда у них столько на нас терпения.
   Небольшие групповые экскурсии администрация не запрещала, и мы пользовались этой возможностью, чтобы отвлечься и развлечь детей. Обе наших семьи участвовали в походах-экскурсиях почти каждое утро. Длились они обычно часа по два-три. За территорию санатория мы не уходили. Человек двадцать - двадцать пять бродили по берегу озера Мильгун или забирались недалеко в лес. Прогулки не надоедали, хотя ходили мы одними и теми же маршрутами. Вечером дети купались в озере. Если бы факт оккупации не нависал над нашими головами, словно дамоклов меч, все было бы замечательно. К счастью, оккупанты нас не трогали и даже не появлялись в санатории, и мы их видели только по местному телевидению. А так как телевидение теперь находилось в руках доржиан, то новости, в общем-то, можно было и не смотреть, раз посмотрел - и достаточно.
   Зато мы встретились с бандитами. Они в полном молчании повыскакивали из зарослей и в мгновение ока окружили. Буквально миг - и вокруг нас мрачные незнакомые люди с лучеметами! Женщины завизжали, дети повисли на родителях.
   - Что вы делаете, волки, это же дети! - возмутился Женька и тут же получил по зубам от ближайшего бандита.
   Поднялся детский рев.
   - Урезоньте детей, мамаши! Следуйте за нами! - скомандовал один из бандитов.
   Под дулами лучеметов они повели нас в лес.
   Шли два с половиной часа подряд. Бандиты ни разу не дали отдохнуть, хотя с нами были маленькие дети, которые не могли идти долго, и их несли родители. Нас подгоняли, не выбирая выражений, даже толкали в спины. Отцов, пытавшихся защитить семьи, избивали на наших глазах, на глазах их же детей и жен, визжавших от страха. Отцы притихли.
   Нас завели в неприветливую каменистую местность, которая где-то вдали повышалась и переходила в скалы. Мы, измученные, попадали на голые камни, да так и сидели тесным кругом и старались не смотреть на бандитов. Женщины ссутулились и попрятали лица. Бандиты поодаль слонялись без дела, однако за нами все время наблюдали. Наши мужья пытались выяснить, чего они добиваются, зачем мы им понадобились, но те в ответ только пригрозили побоями.
   Так прошел день, потом ночь, потом еще один изнурительный день - на голых камнях, под палящим солнцем. Нас кормили два раза в день, очень скудно, дичью и местными овощами, воду давали тоже только дважды. Мы, родители, почти все отдавали детям. На второй день за ужином старшая дочь попыталась отдать мне свою порцию воды, и я не выдержала, отвернулась от нее и тихонько заплакала. Слезы пришлось задавливать - влага на вес золота!
   Днем мы изнемогали под солнцепеком, некоторые дети даже теряли сознание. За просьбу дать воды хотя бы детям наших мужей опять избили, и тогда уже мы, матери, собрали делегацию и потребовали встречи с предводителем. Нас грубо изругали прямо при детях, но главаря позвали.
   - Чего вам надо? - рявкнул на нас тщедушный растрепанный парень лет тридцати пяти.
   - Прежде всего, воды для наших детей.
   - А зачем?
   - Как зачем? - возмутились мы. - Они хотят пить. Это бесчеловечно - морить детей голодом, держать на солнцепеке и особенно не давать воду. Дети теряют сознание, неужели мало?!
   - Здесь я решаю, что человечно, а что бесчеловечно. Вы еще крови не нюхали, курвы. Будете рыпаться - понюхаете. Не особенно-то зарывайтесь, мои люди долгое время пробыли в космосе и давно не видели женщин...
   Мы, возмущенные, смешались. Мы собирались поговорить с ним, спросить, зачем нас здесь держат, но теперь боялись. Рядом находились дети, всё видели, и мы опасались спровоцировать бандитов. Страшно было предположить, что могло произойти, да еще на глазах детей! Поэтому мы опустили глаза и торопливо вернулись к семьям. Женя с Олегом опознали в главаре некоего Собакина, давно объявленного в розыск, узнали его и многие другие среди нас.
   На исходе второго дня ряды бандитов пополнились еще одним человеком. Он прилетел в лагерь на большой закопченной посудине с избитыми и поцарапанными бортами. Мы настороженно следили за его передвижениями. Выпрыгнув из кошмарного громоздкого флаера, если это был флаер, он направился прямо к нам. Когда он приблизился, мы разглядели его злое, небритое, искаженное лицо с леденящим взглядом. Мы скучились еще сильнее, стремясь плотнее притиснуться друг к другу. Дети прилипли к родителям. Он остановился, некоторое время молча нас разглядывал, потом так же молча повернулся и пошел прочь. Первая мысль, которая нас посетила: нас сейчас вот так же молча расстреляют.
   Навстречу ему выскочил Собакин.
   - Ты что, Степашка, совсем охренел? - напустился на него новый бандит. Они страшно переругались. Нас удивило, что прилетевший неведомо откуда бандюга потребовал освободить женщин и детей. У нас у всех вмиг вспыхнула надежда, смешанная со страхом, и мы, затаив дыхание, следили за ними обоими. Только теперь, из их перебранки, мы узнали, что мы заложники, и что Собакин потребовал у доржиан выкуп и космический корабль, а те просили его подождать. Ругань закончилась настоящей дракой. Мы прижимали к себе детей, отворачивали их лица, чтобы они не смотрели. Оба бандита были вооружены. Подскочивших на помощь Собакину бандитов незнакомец ухитрился перестрелять из револьвера прямо из-за спины главаря.
   Драка закончилась быстро: новый бандит швырнул Собакина на землю и застрелил. Бандиты громко ругались. Под резкими командами нового лидера они отволокли тела убитых прочь. Наверное, нам повезло, что они беспрекословно признали его главарем, и никаких драк больше не затевали.
   Мы были в ужасе от этих диких сцен. Дети даже боялись плакать. Новый главарь подошел к нам и произнес:
   - Меня зовут Валерий Рыжаков. Теперь я здесь командую. Утром мои люди отведут женщин и детей обратно в санаторий. Мужчины останутся. Я буду вести переговоры с доржианами об обмене заложников на хорошее судно, также я потребую с них двадцать миллионов соло. Почему так много? Я объясню. Доржиане проштрафились перед Содружеством, и скандал с туристами им не нужен. Если с вами что-нибудь случится, скандал получится слишком громкий. Так что пусть раскошеливаются.
   Он велел накормить нас еще раз, и нам дали сухари и яйца, и приказал дать вволю воды. Мы плакали от счастья, что скоро все закончится, и от горя, потому что наши мужья и папы остаются в заложниках, и потому что боялись, что этот жуткий, хладнокровный убийца передумает. Мы не отправились в обратную дорогу только потому, что уже темнело. Ночью никто из нас толком не спал. Не знаю, как другие, но меня трясла дрожь, Женя прижимал меня к себе, а я не могла остановиться, даже зубы ляскали. Но, главное, спали наши дети.
   Утром нас и в самом деле под конвоем повели обратно. Дорога обратно всегда короче, но возвращались мы гораздо дольше, потому что Рыжаков приказал не гнать заложников и давать отдыхать. Бандиты сопроводили нас почти до самого санатория, а потом безмолвно растворились в лесу.
   Дружно плача, мы побрели в санаторий. Яркий солнечный день был черен, как угольная яма. В голове у меня вертелась и жгла только одна мысль: Женька, Женька... Только позже, лежа на диване вместе с прильнувшими ко мне детьми, я подумала, что скандал доржианам обеспечен более чем грандиозный. Мне было почти все равно...
   Больше всего на свете хотелось получить назад мужей и отцов и немедленно убраться из 'рая'.
  
  
  АНДРЕЙ МАТВЕЕВ
  
   Я выполнил приказ Главнокомандующего раньше, чем тот его отдал. Мне не понравилась заваруха вокруг Осени, а особенно не понравилась тем, что в нее угодили онтарианцы. Я бы не совался в чужие щи, но если Федора не вызволить из бандитского логова, он погибнет. Маша и вовсе куда-то сгинула в осенней заварухе.
   Доржиане - мои старые знакомые, наверняка они мне обрадуются. Поэтому онтарианская эскадра нарушила околоземное пространство Осени и зависла на высоких орбитах: два линкора, четыре эсминца, восемь крейсеров и двадцать канонерок. Пространство ниже занимали доржиане.
   Теперь главное: 'Пепел Марса'. Челноки - мелкие суденышки, рассчитанные на короткие перелеты над поверхностью планеты - как раз то, что надо для моей задумки. Доржиане высматривают суда, на которых можно покинуть территорию Осени, размером они гораздо больше челноков.
   Челноки беспрепятственно проскочили сквозь доржианский кордон. 'Пепел Марса' встретил нас вымороженными коридорами. Корабль не может разгерметизироваться, даже если экипаж поднимет серьезную перестрелку, даже пулемет не способен пробить борт. Оставалось только гадать, что случилось с кораблем. Разгерметизация произошла как раз в то время, когда Федор занимал ходовую, но и он не смог дать толкового объяснения. Остается одно предположение, очень сомнительное: Маша. А может, кто-то выстрелил внутри корабля из орудий с одной из шлюпок - ответ может дать только экспертиза, которую проведут уже на Онтарии.
   Пострадавший сектор был задраен автоматикой, пришлось вскрывать люки. Наших ребят горячо встретили, в ходовую они прорывались с боем. Федя, как только их увидел, мгновенно провалился в сон: на палубу он упал уже спящим.
   Марии на 'Пепле' не было, значит, она проявила благоразумие и вернулась на Осень в шлюпке или в челноке. Это предположение в некоторой мере успокаивало, но не совсем, на Осени-то ведь ничего хорошего не происходит. Что ее там ждет?
   Мы перевели бандитов на разные корабли и посадили под замок, чтобы впоследствии передать правосудию.
   Выполняя приказ, я больше не предпринимал никаких действий. Переговоры с оккупантами вело Управление по обеспечению космической безопасности Содружества вместе с исполняющим обязанности Президента. Вулдровт и Тижевский желали избежать кровопролития. Что ж, похвально...
   Поздно вечером Иван Сергеевич позвонил и просил прийти к нему в каюту. Я застал его сидящим в кресле-качалке и закутанным в теплый плед. Вид у него был усталый.
   - Я вот о чем хочу тебе сказать, - сказал он, пока я наливал чай себе и ему. - Ученик моего старого друга опубликовал результаты своих исследований. Он офтальмолог, Андрей.
   Я насторожился.
   - Исследования он ведет уже много лет. Он вернул зрение уже трем пациентам, слепым от рождения.
   - Ну и что? Слепым уже давно возвращают зрение.
   Я пристроился на пуфик напротив Сергеича. Этот пуфик был мой, продавленный и очень удобный.
   - Не совсем так! Не во всех случаях. Этот врач имплантировал новые глаза, которые вырастил в лабораторных условиях. Восстановил... как это проще сказать... нервные связи. Пациенты сейчас находятся под наблюдением, результаты обнадеживают.
   Я ощутил разочарование и заявил:
   - Это не мой случай. Я не слепой.
   - Какое это имеет значение? На свете есть человек, способный поменять пациенту глаза. Заменить их другими. Скажу больше: он выращивает для пациента его собственные глаза. Каждая твоя клеточка несет информацию...
   И рявкнул из-под пледа сердито:
   - Ты меня слушаешь?! Он трем человекам вернул зрение, трем безнадежно слепым!
   - Только троим? А скольким не вернул?
   - Он давно работает в этом направлении, но помогать пациентам он отважился только теперь, когда стал полностью уверен в успехе.
   - Ты думаешь, в моем случае это возможно? - отозвался я. - Ты же сам говорил, что мой организм подстроился под другие глаза. Ладно, предположим, пересадить новые человеческие глаза теперь возможно. А как это отразится на организме?
   Качин сердито фыркнул и забурчал:
   - Если так и будешь сидеть сложа руки, ничего не узнаешь.
   - И что я должен делать? - спросил я, хотя знал, что именно Иван Сергеевич мне ответит.
   - Надо лететь туда, к Селиму. Селим ибн Баязид аль-Абоси, офтальмолог с мировым именем, доктор медицинских наук. Он живет на Фаине, не на Земле.
   - На Фаине христиан не очень-то жалуют.
   - Что может случиться с христианином на Фаине? Да, им особо не рады, но их там никто не трогает, об этом даже речи не идет, так что не мели чепуху, Андрей.
   - Видишь ли, Сергеич, у меня нет достаточных стимулов, чтобы подвергать себя медицинским исследованиям и уж тем более демонстрировать кому-то свое уродство.
   Я разозлился на себя за то, что вынужден расстроить старого человека. Ведь будет переживать, потеряет сон! Он уже и заворчал слезливо:
   - Ишь ты, стимулов ему недостаточно! Что-то я не пойму, куда ты клонишь. У меня такое подозрение, будто ты передумал вернуть себе глаза, как только представится хотя бы малейшая возможность.
   - Сергеич, пусть остается, как есть. Я уже двадцать лет такой, уже привык. Заводить семью не собираюсь. Какой из меня семьянин? Да и неизвестно еще, чем кончатся исследования, так чего суетиться?
   - Двадцать лет, пфи! - фыркнул Качин презрительно. - Кстати, некоторые мои ученики ухитряются жениться в семьдесят, да еще и детей заводят! Стоит вернуть человеческий облик хотя бы ради этого!
   Я не хотел тратить время на пустопорожний разговор и едва сдерживал раздражение. А еще я испытывал недовольство собой, что тоже раздражало.
   - Насчет медицинских исследований не беспокойся, - продолжал Качин. - Селим будет проводить их не один, а со мной. Мы будем работать в паре.
   - А ты уверен, что он будет с тобой работать? - цеплялся я за каждое слово.
   Качин вздохнул и раскололся:
   - Я с ним уже договорился. Я выходил с ним на связь, и мы славно побеседовали. Замечательный молодой человек! Он с удовольствием тобой займется.
   - В этом я не сомневаюсь. Черт бы вас побрал! Я никуда не собираюсь лететь, ни на какую Фаину. Я ничего не хочу менять.
   - Ты уверен? У тебя ж мечта номер один - снять черные очки!
   - Да, так и было. И в самом деле, до этого нашего разговора я считал, что вернуть себе человеческие глаза - верх моих желаний, а теперь понял, что это не так. Я давно уже привык к черным очкам, к коричневому фону, окружающие тоже ко мне привыкли. Ты уж прости меня, Сергеич. И не вздумай расстраиваться.
   - Да мне-то что? - насупился старый врач, тщетно скрывая огорчение, а в голосе проскальзывали старческие слезы. - Мне все равно, это твоя головная боль, а не моя... Это надо же - отступиться в последний момент...
   Потом приподнялся в кресле и закричал:
   - Как я не буду за тебя переживать, ведь ты - самый главный пациент во всей моей длинной жизни!
   - Я не пациент! - оскорбился я. - Я всегда считал себя твоим другом, и вдруг оказалось, что я всего лишь пациент! Я абсолютно здоров, если ты до сих пор этого не знаешь.
   Качин замолчал и нахмурился, только громко сопел и раскачивал кресло-качалку, толкаясь от пола тощей ногой. Я подосадовал на себя за несдержанность. Я умею быть терпеливым с подчиненными и с кем бы то ни было, почему же я позволяю себе несдержанность со старым человеком? Потому что считаю, что старый друг простит? Тут мы оба в один голос извинились друг перед другом.
   - Я не собирался тебя обижать, - примирительно сказал старый врач. - Конечно, ты мой друг, но сперва ты стал моим пациентом, а уж потом другом. Твое здоровье для меня важнее, чем ты думаешь, и от меня оно тоже зависит. Я потратил на твои глаза слишком много времени, сил и нервов, чтобы отступиться. В конце концов, ради них я бросил кафедру.
   Он заявил это не без пафоса, и я рассмеялся:
   - Не просто бросил кафедру, а подался в бега. Только ты сделал это не ради моих красивых глаз!
   - Это было основной причиной. Я ни разу не пожалел об этом, Андрей.
   И спохватился:
   - Не уводи разговор в сторону! У тебя появился шанс снять черные очки, а ты упрямишься, как стадо ишаков.
   - Всего лишь снять очки, Сергеич.
   - Приобрести человеческие глаза. Вернуть себе человеческое лицо. Начнешь опять женихаться. Я еще не потерял надежду увидеть твоих детишек. Они же внуками моими будут! - Иван Сергеевич при слове 'внуки' сжал пальцы в горстку и прижал к впалой груди, отчего у меня вдруг подозрительно защипало в носу. - Кто его знает, откуда прилетела эта твоя зараза вместе с астероидом... Вселенная большая, и мы бродим по ней, как по темному лесу с фонариком... Мало что видим, знаем и того меньше. Ты все-таки подумай, Андрей. Поди, забыл уже, как выглядит синий цвет? Он очень красивый, синий...
  
   Прошли еще одни бесплодные сутки. Переговоры Правительства с президентом Очира разочаровывали все больше, пока не зашли в тупик окончательно. Я размышлял. По факту Очир держал в заложниках население всего государства Осень, а заодно и туристов. Осень располагала не только роскошной сетью курортов, также она владела множеством самых разных детских санаториев. Случай с захватом детей бандой смотрелся нелицеприятно и тоже наводил на размышления. В данный момент на волоске висела жизнь отцов. Не было уверенности, что на Осени больше не случится никаких неприятностей. По лесам, которые сейчас грабили оккупанты, бродили озлобленные партизаны, готовые по первому свистку наброситься на захватчиков. Не хотелось думать, чем ответит армия агрессора. Во время оккупации удержаться от насилия не так-то просто, а провокации со стороны населения наверняка уже были. Настораживало полное отсутствие связи с оккупированным государством и, как следствие, отсутствие достоверной информации, что происходит на планете.
   В зоне конфликта находились только мои корабли и флот Очира, и это обстоятельство не давало мне покоя. Был еще один аргумент, настойчиво толкавший меня идти на нарушение приказа Главнокомандующего. На Осени по местным новостям специально для доржиан прокрутили ролик, в котором выступил Рыжаков со своими требованиями. Я не сразу узнал друга юности, давно мы с ним не виделись... Страшно удивился, причем удивился неприятно. Несколько слов сказали мужчины-заложники. Они уверили своих близких, ждущих в санатории 'Русалочка', что с ними хорошо обращаются и не унижают. Передача была довольно скверного качества, ролик снимали в полевых условиях. У одного из заложников были выбиты передние зубы - вот тебе и хорошее обращение. Что за мутация с тобой приключилась, Валера? Репортеры не поленились слетать в санаторий и взять несколько интервью у пострадавших женщин и детей...
   Я прошел в командную рубку.
   - Видали, Андрей Василич? - спросил Прыгунов из пилотажной по внутренней связи.
   - Это проблемы доржиан. Они эту кашу заварили - пусть расхлебывают, - ответил я, не моргнув глазом. - А у нас приказ.
   - Ухлопов ищет Сурепову. Оккупанты нашли в казне совсем немного, и Ухлопов подозревает, что исконное правительство денежки-то припрятало. Никого из правительства найти не удалось, все будто сквозь землю провалились.
   Из ходовой отозвался капитан 'Стремительного':
   - Если доржиане отыщут кого-нибудь из правительства, бедолаге не поздоровится. Струмилло отказался распаковывать на выкуп собственную казну. Казну Очира, то есть.
   - Ему дорого обойдется жадность, - откликнулся пилот.
   Парни начали строить предположения о дальнейшем развитии событий, основанных на жадности доржиан, жестокости бандитов и терпении возмущенного населения, а я думал о том, что когда правительство и УОКБ решат закончить переговоры, корабли флота Содружества могут оказаться слишком далеко от зоны конфликта. Я не сомневался, что УОКБ уже отправило сюда свою эскадру, но силенки у них не рассчитаны на ведение войн, а Коломенский может не успеть. Хватит ли в этом случае у него и у Вулдровта благоразумия обратиться ко мне просто потому, что эскадра Онтарии - единственный выход? И не будет ли поздно, когда они это сделают? Ясно, что боев не избежать, вопрос только в том, когда начнем. Мы можем опоздать.
   Я решил поступить по принципу Струмилло: сделать то, что считал необходимым, а затем поставить руководство Содружества пред свершившимся фактом. Проглотят, раз такие беззубые.
   Я не мог напрямую соединиться со Струмилло, поэтому вышел на связь с адмиралом очирского флота и с ходу заявил:
   - В 7.30 всемирного времени я вас атакую. В вашем распоряжении сорок три минуты. Если мсье Струмилло есть что сообщить, пусть выходит на связь.
   Я отключился, не дав Ухлопову что-либо мне ответить. В течение получаса наши корабли развернули впечатляющую фалангу, демонстрируя численное превосходство, затем замаскировались. Очирские суда не замедлили замаскироваться тоже. Спустя две минуты Струмилло вышел на связь.
   - Что вы хотите мне сказать? - деловито поинтересовался он.
   - Я - вам? Если у вас тоже ничего - конец связи.
   - Я слышал, будто вы собрались идти на нас войной.
   - У вас неточные сведения, мсье Струмилло. О войне даже речи не идет. Я только собираюсь разгромить ваш флот и выбить войска из Осени.
   - Вы этого не сделаете.
   - Мне ничто не мешает это сделать.
   - Вулдровт не может отдать такой приказ, и он его не даст. Это будет преступлением с его стороны, а он желает победить на выборах.
   - Я не подчиняюсь непосредственно Вулдровту.
   - Но адмирал Коломенский...
   - Я подчиняюсь Коломенскому только на бумаге. У вас всё?
   - Постойте, Матвеев... Зачем вам это надо?
   - Мне тоже нравится Осень. Онтария и Осень будут отлично смотреться в паре. Ваше время вышло, мсье Струмилло.
   Я протянул руку к пульту.
   - Господин Матвеев, так дела не делаются. Надо договариваться сначала...
   - Пожалуйста. Если вы добровольно отведете войска и флот на базы, я отменю приказ.
   Струмилло, багровый и злой, беспокойно ерзал в кресле. Он сдернул с головы беретку с пером и прикусил перо зубами.
   В итоге он принял ошибочное решение.
   - Вы берете меня на пушку. Нечего держать меня за дурачка. За кровавую баню, которую вы здесь якобы устроите, военный трибунал вздернет вас на первой перекладине. Один раз вам удалось избежать трибунала, но вы прекрасно понимаете, что второго прощения не будет. Что касается Осени - всё давно решено и сделано.
   Струмилло отключил связь. В 7.30 корабли Онтарии дали ракетный залп по судам Очира и пошли на сближение. Доржиане обстреляли нас ракетами дальнего действия. Галактический Кодекс Содружества запрещает применение этих ракет вблизи населенных и пригодных к жизни планет. Вероятно, Струмилло полагает, что добренькое Содружество не притянет его к ответу за очередное нарушение Кодекса.
   Артиллеристы перехватывали ракеты в середине полета.
   После второго залпа на связь вышла Сурепова собственной персоной. Своим появлением она удивила меня и обрадовала.
   - Мы располагаем эсминцем, крейсером, двумя канонерками и четырьмя сторожевыми катерами. Они уцелели в бою с доржианами, - бодро сообщила она. - Мы с вами, Матвеев!
   Осианские суда я встроил в боевую линию. Правительство Осени во главе с Суреповой скрывалось от доржиан на остатках разгромленного флота, и теперь этим людям, привыкшим к тиши кабинетов, предстояло выдержать бой, пусть даже отсиживаясь в аскетичных каютах.
   Сначала мы стремились подавить доржиан демонстрацией мощи. Крылья онтарианского флота изогнулись грозной спиралью. Эскадра Очира в ответ непрерывно извергала огонь. На нас понеслись раскаленные добела 'веретена'. В полете они разогревались до десяти тысяч кельвин. Наши корабли маневрировали, уходя от снарядов. Уничтожать 'веретена' ракетами себе дороже: снаряды распадались на несколько крупных осколков и на великую массу мелких, летящих по отдельным непредсказуемым траекториям. Осколки 'веретен' способны пробить обшивку корабля за счет температуры и скорости. Две наши канонерки на время отошли в сторону, исходя ослепительно-белыми огненными струями.
   Корабли сближались. С обеих сторон полетели первые торпеды. Снова начались попадания. Особенно юркая канонерка засадила торпеду 'Стремительному' в стыковочный узел. Флагман содрогнулся. Удрать разбойница не успела, прямое попадание ракетой разорвало маленький корабль.
   В ходовой рубке не было слышно, как суетилась внизу команда, вручную задраивая переходы и гася пламя. Во время боя люди не доверяли автоматике. Пожар внутри космического корабля - опасная штука. Случается, автоматика задраивает переборки, а экипаж не успевает вовремя покинуть горящие отсеки.
   Бой длился уже пять часов. Нам удалось выбить линкор доржиан, два крейсера и две канонерки. Подбитые корабли зализывали раны вне поля боя. Еще шесть боролись с пожарами на борту. Наши потери были немного меньше: три крейсера и одна канлодка отошли в сторону с серьезными повреждениями, еще четыре корабля справлялись с пожарами, не покидая поля боя.
   Доржианский флагман получил несколько попаданий сразу и под прикрытием крейсеров стал отходить на низкие орбиты. Отступление флагмана могли вызвать только серьезные пожары на борту. Эскадра Очира потеряла порядок. В левый обзорный экран я наблюдал, как флагман доржиан торопливо покидают челноки и шлюпки. Мы их не трогали, давая людям шанс на спасение. Суденышки разбегались по разным кораблям.
   Флагман взорвался. Пузырь белого пламени раздулся и заполнил всё пространство. Раскаленная пленка качнула 'Стремительный'.
   Обзорные экраны прояснились. Большого корабля не стало. Внутренняя связь зашлась победным криком.
   На связь вышел Струмилло. Свое лицо он оставил за кадром. Срывающимся от злости голосом он запросил пощады. Захватчик и оккупант долго и взволнованно разглагольствовал о гуманизме и человеколюбии, о том, что именно он, Струмилло, ценой великой жертвы и отказа от собственности государства Очир останавливает страшную резню, которую я собрался устроить в раю, в стране с романтичным названием Осень. Заклеймив меня дюжиной ярких литературных образов и пообещав поднять крик на все Содружество, Струмилло оборвал связь на полуслове.
   Онтарианские шлюпки садились в порту Осени, очирские между тем его покидали. Первым делом мы выдворили самозванцев из здания правительства. Получилось по-бабьи скандально. Люди ругались друг с другом, как на кухне. Один из онтарианских офицеров, чтобы не демонстрировать приемы боевых искусств на особенно упрямом 'министре', даже вышвырнул его рундук в окно вместе с пиджаком. После самозваного правительства в помещениях здания остался неприличный кавардак. Сурепова брезгливо обходила владения и быстро отдавала распоряжения. Даже шторы - и те мимоходом велела отправить в стирку. Она завораживала меня царской красотой, осанкой, деловой хваткой, энергией, неприступным римским величием. Оживленное лицо матово светилось. Она казалась мне жемчужиной в чудесной раковине-Осени. Александра Владимировна была на своем месте, а мне хотелось узнать, какая она вне работы. Неужели такая же ледяная и неприступная, словно непокоренная вершина гор? Я в это не верил.
   Я провел во Дворце правительства полтора часа. Этого времени хватило на очистку здания от оккупантов и на то, чтобы договориться с Суреповой о дальнейших действиях. Она находилась рядом со мной - настолько близко, что ее можно было потрогать, и у меня то и дело перехватывало дыхание. Пиджак Александры Владимировны открывал только нежную ямку на горле между ключиц и изящные кисти рук; юбка прикрывала колени, а мне хотелось увидеть ее колени и локотки. И не только колени и локотки. Мне хотелось узнать, какая она там, под строгой одеждой?
   - Вы единственный, кто пришел нам на помощь, - с благодарной улыбкой сказала она. - На Осени сложилось отчаянное положение, а нас просто бросили! Со стороны Содружества это еще большая подлость, чем вероломное нападение Очира. Я не знаю, как вас благодарить!
   - Благодарность мне объявят Вулдровт, Тижевский и Коломенский.
   - Знаю, какую благодарность вы от них получите.
   - Я тоже знаю.
   - Лес лимпопо почти погиб, - сказала она. В официальном тоне мимолетно скользнула печаль. Эта призрачная печаль меня тронула. Она потерла висок длинными ухоженными пальцами, и это движение окончательно выдало ее состояние.
   - Готовьтесь к нападкам со стороны Правительства Вулдровта. Вас могут привлечь к ответственности за неуплату налогов, - предупредил я.
   Она царственно качнула головой, услышав новую весть об очередной проблеме.
   - Однако вам делает честь, что вы не наживались контрабандой лично.
   - Еще чего не хватало! - беззлобно ответила Сурепова. - Андрей Васильевич, у нас остается еще один нерешенный вопрос, с которым нам без помощи не справиться.
   - Заложники. Вы располагаете двадцатью миллионами?
   - В данный момент располагаю. Министр финансов ухитрился спрятать казну от оккупантов, иначе бы нас ограбили вчистую. Однако нам они сейчас необходимы, как никогда. Оккупация принесла серьезные убытки. Надо расчистить от обломков и мусора околопланетное пространство. Кроме того, есть много погибших, их семьи надо поддержать не только на словах. А еще я хотела бы отблагодарить партизан, разгромивших шайку Собакина. Мне гораздо приятнее будет отдать деньги этим людям, чем какому-то Рыжакову.
   - Понятно. Мы поможем вам. Нужны люди, которые хорошо знают местность. А вы, в свою очередь, тоже нам поможете. На Осени находится онтарианка, Поморова Мария. Ее нужно найти.
   Сурепова немедленно села за компьютер и отыскала Марию в течение трех минут: Маша находилась в центральной больнице Мильгуна с огнестрельным ранением в спину и с большой потерей крови. Оказалось, она приземлилась на шлюпке прямо на центральную площадь Мильгуна. Она задала автопилоту точные координаты посадки, точнее некуда. Доржиане сразу вскрыли люк и доставили ее в больницу. Я связался с командиром десантной группы и велел срочно доставить Поморову на 'Стремительный'.
   Я не без сожаления попрощался с Александрой Владимировной и вышел из кабинета. Зеркало от пола до потолка в приемной отразило мою фигуру и физиономию в черных очках. Их-то я и увидел в первую очередь...
   Операция по освобождению заложников началась в 3.50 часов утра и заняла несколько секунд. Именно столько времени понадобилось, чтобы ликвидировать полсотни бандитов и еще столько же взять живьем. Никто из заложников не пострадал. Мы допустили только одну осечку: ушел непосредственно главарь банды. Рыжакову удалось прорваться к челноку и опередить нас на четырнадцать секунд. Это время он плодотворно использовал. Он посадил челнок в одном из спящих дворов и скрылся в доме. Мои люди, удивленные бестолковыми действиями бандита, взяли дом под прицел. Рыжаков между тем выволок из дома... Сурепову. Женщина не издала ни звука, хотя находилась в сознании. Рыжаков ухитрялся передвигаться таким образом, что стрелять было нельзя - мешала заложница. Он прыгнул в челнок вместе с Суреповой и пошел в небо. На высоте шестнадцати километров десант оставил его, потому что подниматься выше не позволяла техника. Наблюдение передали на орбитальные корабли и спутники, но Рыжаков замаскировался. Поиск столь малого судна - дело кропотливое, несмотря на предположение, что Рыжаков изберет низкие орбиты. Поле выше было усеяно обломками после боев.
   Больше мне на Осени делать нечего. Я отправился в порт злой и неудовлетворенный. Неудача с Рыжаковым вызвала жгучую досаду.
   В здании порта было не повернуться от множества людей: туристы покидали некогда гостеприимную планету. Правительство Осени впоследствии выкатит солидный счет Очиру, в том числе и за подорванную репутацию, а заодно уж и за упущенную выгоду. Среди туристов я узнал одного из заложников. Зубы он уже вставил. Узнал и женщину, которая рассказывала репортерам о тяготах плена. Муж и жена, оказывается. Рядом стояла еще одна пара, вокруг них толкалось шестеро детей, и еще один ребенок сидел на руках женщины.
   Люди освободились благодаря нам. Скоро они отправятся домой. На душе ненадолго стало легче.
   Я пробирался между людьми к выходу на полигон, сто раз пожалев, что не пошел служебными коридорами. Меня съедала тревога за незнакомую мне женщину, за Александру Сурепову. Я мог только догадываться, какие испытания выпадут на ее долю. Рыжаков, во что ты превратился, что еще от тебя ожидать? Какие цели ты преследуешь? Как ты будешь обращаться с заложницей? Двадцать лет назад я бы ответил на каждый вопрос, но сейчас ответов не было.
   На 'Стремительном' я первым делом прошел в медблок. Медсестра Лола проводила меня в палату Марии. Там рядом с гравиложем уже сидел Федор. На мое приветствие он только мотнул головой. Мы обменялись рукопожатиями, и я подошел к гравиложу.
   Маша потускнела, осунулась, взгляд стал пугающе бессмысленным и тяжелым, таким же, как несколько лет назад, когда ее доставили на 'Боевого слона'. Острая жалость сдавила мне грудь. Жалость оттого и жалость, что сжимается все внутри...
   Блуждающий взгляд остановился на мне. Маша меня узнала, даже улыбнулась.
   - Профессор ее обезболивающим накачал, да еще успокоительного добавил, - скорбно произнес Федя слабым голосом.
   - А ты чего здесь? Иди, отсыпайся, герой. 'Пепел Марса' теперь наш. Отвоевал ты его.
   Федя изрядно отощал, лицо его стало серым, даже черным. Глаза он и вовсе не открывал. Глянет из-под ресниц, сощурится болезненно и опять зажмурится. Спать он хочет...
   - Крейсер надо вернуть Коломенскому. А жаль, - ответил Федя. - Дорого он нам достался.
   - 'Пепел' и так числится в Вооруженных Силах. Пусть послужит Онтарии, какая разница Коломенскому? Чего спать не идешь?
   - Тебя поджидаю. Что там опять стряслось?
   - Рыжаков взял в заложники главу государства. Выкуп требует.
   - Да слышал, слышал. Достанется ей...
   - Скорей всего, достанется. Знаю я этого Рыжакова. По крайней мере, он ее не убьет и не станет насиловать.
   Федор вдруг усмехнулся и открыл мокрые, багровые глаза:
   - А что? Ей на пользу будет. Стерва та еще. Свет глаза режет... Этот зверинец на 'Пепле' ни секунды не давал расслабиться. Трое суток не спал. Эти зверушки выжидали всё, когда я отвлекусь. Ну, пострелял несколько человек, одного задушил - ногой на горло наступил, было дело... Не, ходовая рубка - не моё. Вот рубка связи - совсем другое дело. Ф-фу, мерзостно-то так...
   Я снова склонился над Машей.
   - Как она себя вела? - спросил у Феди.
   - Драть ее надо, как сидорову козу, - буркнул связист. - Зажал бы ее промеж ног и выдрал.
   - Прям сейчас? - тихонько шевельнулась Маша. - Валяйте, может, мне понравится.
   Федя только сплюнул с досады:
   - Тьфу...
   И повернулся ко мне:
   - Полезешь теперь Сурепову выручать?
   - Выручить ее можно только одним способом: заплатить выкуп. Но мы ее дождемся. Будем торчать здесь, пока Коломенский не отдаст другой приказ.
   - Андрей, ты ни разу не пробовал купить президента? - со смехом спросил Федя.
   - Рыжаков еще сумму не назвал. Не думаю, что наш бюджет ее потянет.
   - Шучу я, - вздохнул Федя. - Много налички не наскребем. Придется местным всем миром скидываться. А не придется, Осень имела завидный оборот тишком от Содружества, доржианам оттуда ничего не перепало, так что выкрутятся. Рыжаков наверняка попросит и суденышко. Такое, чтобы в одиночку управлять можно было. И чтобы с пушками, как же! У Осени найдется такое?
   - Они б нашли, да Ухлопов им все суденышки перещелкал. Выручим, если что.
   Федор не ответил. Он неподвижно сидел в кресле с полураскрытыми глазами и ртом. Я испытал мгновенный испуг - не умер ли?! В палату ворвался Иван Сергеевич:
   - А ну все брысь отсюда! Так, заснул. Даже глаза не закрыл. Пригласи-ка пару дюжих ребят, пусть перетащат его на койку в соседнюю палату. А ты иди, иди, нечего здесь пространство загораживать.
  
  
  АЛЕКСАНДРА СУРЕПОВА
  
   В первое мгновенье я подумала, что вижу кошмарный сон. Под утро мне привиделось перекошенное до неузнаваемости лицо Валерки Рыжакова. Он больно схватил меня за руку и за ногу и выдрал из постели. Я взвизгнула от боли и испуга, и вдруг поняла, что не сплю. Рыжаков по-обезьяньи ловко выволок меня из дома. Голове мешало что-то холодное и твердое. Мельком я увидела пистолет и только тогда сообразила, что дела обстоят гораздо хуже, чем я предположила поначалу. Странно, но в это мгновение я злилась на Валерку только за то, что не дал мне одеться.
   Рыжаков грубо затащил меня в жутковатый, ощеренный грязным металлом челнок, приковал наручником то ли к рычагу, то ли к ручке, и мы рванули вверх. Все произошло настолько быстро, что я еще надеялась проснуться. Я потрясла дурной головой и выглянула в кормовой подслеповатый иллюминатор. В небе маячило несколько машин, которые нас преследовали. Эфир мужским голосом настойчиво требовал немедленно вернуться назад. Рыжаков не реагировал.
   Потом эфир замолчал. Наступила тишина, в которой слышался только рабочий шум челнока, несущего нас все выше, и тяжелое сопение Рыжакова. Я кое-как пристроилась в углу. Несмотря на свое дурацкое положение, сильного страха я не испытывала, только чувствовала себя неловко в ночной сорочке и босиком, и без толку поджимала под себя ноги. Короткая цепь наручника стесняла движения. Что за идиотизм, в конце концов?!
   А может, это не Рыжаков, а кто-то сильно на него похожий?
   Тот на миг обернулся. Я узнавала его с трудом, и, наконец, не выдержала:
   - Во что же ты превратился, Валера?
   - Не бойся, я тебя не обижу, - невозмутимо ответил он и с усмешкой добавил:
   - По старой памяти!
   Мы были одноклассниками. Никогда не дружили, но знали друг друга с детсадовского возраста. Я не верила, не могла поверить, что это именно он. Невозможно такое, чтобы тощий длинный пацан с тонкой шеей, сидевший когда-то за соседней партой, вдруг выволок тебя из постели, приставил к голове пистолет и грубо куда-то поволок, не позволив даже надеть тапочки... Все это я недовольным голосом выложила ему в спину.
   - А ведь ты неправильно себя ведешь, - отозвался он. - Разве тебя не учили, как надо вести себя заложникам?
   - Что? - слегка опешила я.
   - На террориста смотреть нельзя. А еще молодым красивым женщинам запрещено демонстрировать свои прелести.
   - Пошел ты... в баню.
   - А еще бандитов нельзя провоцировать, реакция может быть неадекватной. Покладистой надо быть.
   Я обозвала его свиньей, он в ответ только хмыкнул. Во всяком случае, на безумца он не похож. За иллюминатором становилось все темнее, в салоне автоматически включилось неяркое освещение. Рыжаков вышел в эфир:
   - Говорит капитан первого ранга Рыжаков Валерий Олегович. На борту моего челнока находится президент республики Осень Сурепова Александра Владимировна. За ее возвращение я требую исправную канонерскую лодку и двадцать миллионов соло. Требую оставить деньги в канлодке в ходовой рубке. Только убедившись в наличии данной суммы и в собственной безопасности, я оставлю госпожу президента на борту челнока. На связь выходить не буду. О том, что мои требования выполнены, прошу сообщить в эфир.
   - Ты больше не будешь выходить в эфир? - спросила я, когда он повернулся.
   - Заложникам нельзя задавать вопросы террористам, - назидательно ответил Рыжаков, но я и не думала молчать:
   - Государство после оккупации понесло серьезные убытки, а ты собрался отобрать у налогоплательщиков последние деньги!
   - Как ты думаешь, сколько ты стоишь, Сурепова? Ты всегда была о себе высокого мнения. А двадцать миллионов - это всего лишь четверть годового бюджета Осени, а вовсе не последние деньги. Смею заметить - всего лишь того бюджета, который числится в официальных отчетах, так что не прибедняйся. Кстати, Сурепова, за четверых мужчин я требовал ровно столько же, так что обижаться не на что. Разве что на то, что я возвеличил твою гордыню, а для тебя это вредно.
   Я испытывала двоякое чувство. Присутствие человека, которого я знала с детства, вместе с которым росла и училась, как будто гарантировало безопасность. С другой стороны, все происшедшее не вписывалось ни в какие рамки, одноклассника я узнавала с большим трудом и все больше убеждалась, что и вовсе его не знаю. Понемногу стал подкрадываться страх, естественный в подобных условиях. Пришло понимание, что положение на самом деле было чрезвычайно опасным. Рыжаков был небрит, неухожен, выглядел измотанным, а лицо его, по-мужски красивое, было жестоким и оттого пугающим. Настораживал нехороший, тяжелый взгляд. Я бессознательно сбилась в комок, подтянула колени к подбородку и натянула ночнушку на самые пятки. На мне не было даже трусов! К страху добавилось чувство унижения.
   Неужели это все ты, Валерка Рыжаков?! Что за чудовищная метаморфоза произошла с тобой за двадцать лет?
   Летательный аппарат, идущий вверх, резко пошел на снижение, отчего внутри у меня неприятно захолонуло, а горло сдавил рвотный рефлекс.
   Я снова не удержалась от вопроса:
   - Куда мы летим?
   Он ответил не сразу. Наверное, обдумывал, как ему держаться со мной, а может, был занят собственными мыслями.
   - Мы возвращаемся, - наконец, ответил он.
   - Возвращаемся? - обрадовалась я. Мне показалось, будто я стала невесомой от счастья и облегчения.
   Рыжаков обернулся и расхохотался мне в лицо:
   - Нас будут искать на орбите, а мы отсидимся в лесу.
   Всё. Больше я с ним не заговаривала, замкнувшись в гордом и униженном молчании.
   Машина приземлилась в скалах рядом с пещерой. Закопченный мастодонт, пышущий смрадным жаром после спуска из верхних слоев атмосферы, встал перед самым выходом. Рыжаков освободил меня от наручников, привязал к машине за руку длинным проводом, как козленка, и заволок в пещеру. А сам куда-то ушел.
   Откуда-то из мрачных глубин пещеры, из-под земли несло влажным холодом. Я успела полностью проникнуться страхом, как и положено заложнице, и потому вела себя смирно. Провоцировать одноклассника, ведущего себя не слишком предсказуемо, когда на тебе одна только тонкая ночная сорочка, и в самом деле чревато. Без трусов я чувствовала себя страшно уязвимой, как будто этот смешной кусочек ткани мог бы при случае спасти.
   Приближалась ночь, и страхи мои усилились. Вернулся Рыжаков, принес зверька, уже разделанного. Тушку он швырнул мне:
   - Приготовишь.
   Он разжег костер прямо в пещере, и дым, заматывая серые клубы в толстый жгут, уносился наружу. Рыжаков принес из челнока металлическую конструкцию непонятного назначения и приспособил над костром. Я, не поднимая глаз, молча жарила на ней тушку.
   Рыжаков разделил мясо пополам. Есть не хотелось, но я заставила себя поесть, силы могли еще понадобиться. Безумно хотелось принять душ. Рыжаков затоптал костер ногами в армейских ботинках, хищно цапнул меня за руку и поволок обратно в челнок. Там он снова приковал меня к прежнему месту и бросил мне свою безрукавку, а сам завалился в кресло пилота и немедленно заснул. Надо полагать, можно устраиваться на ночлег.
   Безрукавка воняла мужским немытым телом и была тяжелая, будто нашпигованная металлом, и, главное, я не могла уместиться под ней целиком, но все же это было лучше, чем целомудренно прикрываться от ночной прохлады локтями и коленями.
   Думала, не засну. И в самом деле, я долго настороженно прислушивалась к дыханию спящего мужчины, почти незнакомого человека.
   Предыдущей ночью мне снился Матвеев. Он понравился мне, когда топтался в управе, очень неуместный в большом офисе, удивляя совсем не домашним, неприрученным видом. Роскошь президентских апартаментов как-то стушевалась в его присутствии. Такие звери плохо поддаются дрессировке, однако вел он себя сдержанно и весьма этично. Потом он всю ночь мне снился, и я томилась во сне от выплывших наружу глубоко запрятанных желаний.
   Теперь мы с ним беседовали, сблизив лица, черных очков уже не было, были яркие серые мужские глаза, и меня снова томило желание.
   А потом меня словно толкнули в бок: я вдруг увидела в открытый люк, что уже светло, услышала чириканье мелких птичек. Рыжаков исчез. Я рывком села, сбросив безрукавку, и, трясясь от утреннего холода, стала разминать затекшие конечности. Я чувствовала себя разбитой, будто всю ночь грузила шлюпку.
   Он ушел, а я даже не услышала!
   Довольно долго я тупо сидела на месте, пока не появился Рыжаков с добычей. Он уже успел наловить рыбы. Со мной церемониться не стал, снова потащил в пещеру. Пока разжигал костер, смотрел на меня с усмешкой.
   - Где твоя спесь, Сурепова? Вечно к тебе на хромой кобыле не подъедешь. В школе даже списывать не давала двоечникам, помнишь? Всю жизнь смотришь на всех свысока, как на холопов. Ну-ка, признайся, секретутку свою за волосы ни разу не таскала? Нет? Что-то слабо верится. Куда твоя гордость подевалась, а? Рыбу пожарь, да пошустрей поворачивайся. Я тебя не обижу. Даже несмотря на то, что ты передо мной сейчас голая. Ты ж не только тапочки не нацепила, трусы тоже. А ночнушка светится насквозь.
   Я прятала бордовое лицо. Губы непослушно кривились от обиды и злости. Страх, к сожалению, никуда не делся.
   - Ничего, этот случай пойдет тебе на пользу, ты мне еще спасибо скажешь.
   Он жестко схватил меня за волосы, рывком вскинул мое лицо, приблизил свою страшную, черную рожу, и мне пришлось взглянуть ему в глаза.
   - Страха нет... - проговорил он. Его лицо придвинулось ближе, а его неожиданно грузное тело придавило меня к твердой стене пещеры. Я сделала неудачную попытку вырваться и тут же бедром почувствовала его полную 'боевую' готовность. Ноги отнялись от ужаса. Ни к кому в своей жизни я еще не испытывала такой ненависти, как к нему, и такого страха, который я старалась спрятать.
   - Только ненависть, - прошептал он мне в губы.
   Я была готова по-звериному вцепиться в его лицо зубами. Он немного отодвинулся и устало произнес:
   - Кто ж на тебя, такую, позарится? Кто тебя полюбит? Одним льдом людей окатываешь, морозильник в юбке.
   Видимо, при упоминании юбки он вспомнил про злополучную ночнушку, потому что фыркнул от смеха и добавил:
   - Даже юбки на тебе нет. Один лед остался. Никому не достанется твоя красота. Так и сдохнешь одна.
   Он состряпал брезгливую мину и отбросил меня прочь.
   Полдня без остановки он говорил гадости. Неторопливо разбирал по косточкам мой характер, перебирал давно забытые поступки двадцатилетней давности. Я отмалчивалась. Подозревала, что он провоцирует меня на выпад, чтобы избить. Даже лицо прятала, чтобы не подхлестнуть его ненавидящим взглядом.
   К полудню он внезапно потеплел:
   - Молодец. Сдержанная. Я ж знаю: бесишься, что не можешь порвать мне глотку.
   Я уткнула взгляд в рыбу, которую заворачивала в листья и закапывала в горячие уголья. Рыжаков пристально оглядел меня с головы до ног и удовлетворенно кивнул:
   - Вот такая ты и есть на самом деле. А то же всю жизнь кого-то играешь.
   - Играю. Как и все, - глухо отозвалась я. И тут же испугалась, какая будет у него реакция.
   Никакой реакции не последовало. Когда рыба приготовилась, он, как и утром, отдал мою долю, наелся сам и молча ушел. Я осталась привязанной к челноку.
   Рыжакова не было уже долго. Костер тоскливо угасал. Запястье под проводом больно саднило. Мне хотелось освободиться и сбежать. Соотечественники обязательно меня разыщут, хищных зверей здесь не водится, но, главное, побегом я сохраню казне двадцать миллионов соло. Все государственные заботы - оккупанты, бандиты, лес лимпопо, погибшие люди, уничтоженный флот - отодвинулись в сторону, затушевались. Поблекли старческие немощи отца, ремонт в загородном доме и даже Матвеев. Из тени вышли только двадцать миллионов. Они волновали меня сейчас так же, как унижения, экстремальные условия, усталость и нагота.
   Я взялась за узел, которым Рыжаков захлестнул провод на моей руке. Развязать его одной рукой не удавалось. Не поддавался и узел на другом конце, я не могла его осилить даже обеими руками.
   Я решила поступить по-другому, подбросила в костер оставшиеся ветки, вытянула головешку и стала жечь ею провод. Изоляционный материал едко дымил и плавился. Оголившуюся проволоку я гнула и крутила во все стороны. Взмокла, озлилась. Все время прислушивалась - не идет ли мучитель. Вокруг было тихо, только пели мелкие птицы и звенели насекомые.
   После долгих стараний проволока поломалась. Я осторожно выбралась из пещеры, огляделась. Всюду были навалены скальные обломки, идти между ними можно было только в трех направлениях. Я подобрала длинную ночнушку и побежала вниз по склону. Разнокалиберные обломанные камни больно впивались в босые ноги, я изранила их сразу, через несколько шагов. Вспомнилась сказка о Русалочке. Ей тоже было больно ходить, и теперь я поняла, как она мучилась, и даже прониклась к бедной девушке сочувствием.
   Отбежала я недалеко, получила слепящий удар по голове, успела подумать: догнал! - и отключилась.
   В себя я пришла уже в пещере. Рыжаков сунул мне под нос мятую жестяную кружку с водой. Я жадно пила воду и невесело размышляла, какое наказание придумает мне бандит. Жаль, что он знает меня с детства, если бы мы не были знакомы, все было бы гораздо проще.
   Он отобрал у меня пустую кружку. Смотрел насмешливо.
   - Я обезопасил район, - сообщил он. - Ловушек наставил... Тебя привязал из спортивного интереса.
   Рыжаков расхохотался, и его диковатый хохот долго отдавался в подземных недрах пещеры. Неужели он все-таки сумасшедший? Может, уйти в подземелье и спрятаться? Ох, нет...
   На ужин он принес четырех подбитых птиц, долго возился с добычей, ощипывал и разделывал. До меня время от времени доносился тошнотворный запах потрохов. Я радовалась, что он не доверил мне эту грязную работу. Сидела не шевелясь, чтобы лишний раз не напоминать о своем присутствии. Да и не хотелось шевелиться: перед глазами после удара всё плыло.
   Кроме птиц, он принес фрукты. Надо же, какой заботливый! Я едва сдержалась, чтобы на них не наброситься. Готовые тушки он, как обычно, швырнул мне. Я безропотно жарила их на костре, борясь с дурнотой, слабостью и головокружением.
   От дичи я отказалась, наелась фруктов. На сытый желудок меня всерьез замутило, видимо, после полученной во время побега травмы, да еще безнадежно потянуло в сон. Рыжаков прикрыл ладонью приемник, похожий на телефон - тоненькую ниточку, прикрепленную к левому уху. Слушал эфир.
   Кажется, мне успел присниться какой-то сон, когда Рыжаков пихнул меня ногой:
   - Просыпайся, президент. Кончаются твои приключения.
   Я с трудом поднялась на гудящие израненные ноги. Каждый шаг причинял сильную боль, ступни кровоточили. Я даже зубами заскрипела, чтобы не взвыть.
   Рыжакова мои мучения только позабавили.
   - Сама виновата. Кто тебя на побег подзуживал? Сидела бы на месте, и ноги были бы целы.
   Он ничего не сказал про голову, которая разболелась после удара то ли камнем, то ли палкой, а перед глазами до сих пор плавали яркие круги, стоило только повернуться. И, надо сказать, меня прилично тошнило.
   До канонерской лодки, которую предоставили Рыжакову, челнок летел четыре часа. Рыжаков любезно разъяснил, что канлодка висит на низкой орбите, иначе добираться бы пришлось гораздо дольше. Почти всю дорогу я чутко дремала, и даже в полудреме мучилась дурнотой. Я жалела о том, что ударилась в бега и оттого получила травму и изранила ноги, а через пять минут жалела уже о том, что сбежать не удалось, хотя понимала: он бы нашел меня, даже если б не было камня, который устроил мне сотрясение мозга, я бы не ушла далеко босиком. Приходилось держаться при позывах к рвоте: только этого еще не хватало!
   Наконец, Рыжаков пришвартовал челнок, загнав его внутрь канонерки. Я вдруг испугалась, что он прихватит меня с собой, и нездоровая дремота мгновенно испарилась. Он притащил меня в ходовую, не выпуская из рук пистолета. В рубке он сразу сунулся к пульту и проверил наличие людей на борту. Регистратор фиксировал только двух человек - его самого и меня, больше никого не было. Рыжаков торопливо пересчитал банкноты, просто перекидывая упакованные пачки.
   - Всё чисто. Тебе повезло, - проговорил он.
   Бросив сумку с деньгами в рубке, он погнал меня обратно к челноку. Уставшая от всех перипетий и особенно от грубого обращения, я не сопротивлялась. Рядом с челноком он снова придавил меня телом и взял лапой за подбородок. Я смотрела ему прямо в глаза, не скрывая ненависти. Изображать овечку не было сил - физических. Решила в случае чего порвать ему лицо зубами. Рыжаков, как ни странно, по-человечески улыбнулся, отчего лицо его стало удивительно приятным, а взгляд перестал быть тяжелым.
   - Тебя трудно сломать, Сашка, - миролюбиво сказал он. - Однако я не ставил перед собой такой цели, иначе бы я тебя сломал. Такой соблазн был, не скрою. Знаешь, что остановило? От тебя напрямую зависит, будет ли моя родина процветать. Я - грабитель и убийца, но не насильник. Женщин стараюсь не убивать. По-возможности, - добавил он, ухмыльнувшись, и я не поняла, он и в самом деле убивал женщин или просто нагоняет на меня лишнего страху. - Я не отморозок, понимаешь? Пусть грубое обращение послужит тебе уроком. Поймешь когда-нибудь, если не забудешь меня, как страшный сон.
   Тут он снова усмехнулся. Потом добавил:
   - Ты нужна своему народу. Иди.
   Он разжал хватку. Я, освобожденная, тут же дала ему хлесткую пощечину. Он не стал давать сдачи, чем только подчеркнул свое превосходство и мое бессилие. Влезть с гордым видом в узкий люк у меня не получилось, потому что у меня нещадно болело все тело. К тому же я крепко помнила, насколько тонка и прозрачна несчастная ночнушка. Выброшу ее, как только удастся снять. Поворачиваться к Рыжакову что задом, что передом было одинаково унизительно.
   С горящим от негодования и унижения лицом я забралась в челнок. Люк гулко захлопнулся над головой, эхо от хлопка завибрировало в покатых стенах.
   Прошли четыре бесконечных минуты. Вероятно, они понадобились, чтобы Рыжаков дошел до рубки и задействовал автоматику. Челнок побежал по рельсам, миновал переходный шлюз и вылетел в звездную бездну.
   Оставшись в одиночестве, я впала в прострацию, потеряла счет времени и не поняла, сколько времени пробыла в челноке одна. Может, тридцать минут, а может быть, три часа. Челнок содрогнулся, гравитаторы отключились, и направление тяготения несколько переместилось. Так бывает, когда челнок или шлюпка причаливает к судну.
   Челнок подобрали, вот только кто? Я не шевелилась, ждала с остановившимся от страха сердцем. А вдруг это снова Рыжаков? Или доржиане? Разум твердил, что Рыжакова уже и след простыл, но страх упорно норовил оборваться в панику. Несколько минут страха показались часами. Люк открылся, и в челнок запрыгнул человек в серо-синей трикотажной форме астронавта, предназначенной для жизни на судне:
   - Дайте, пожалуйста, вашу руку, Александра Владимировна.
   Я толчком выдохнула воздух и с облегчением прикрыла глаза, даже не пытаясь надеть на лицо привычную маску. После грубых речей Рыжакова простые слова незнакомого человека прозвучали чарующе музыкально. Я едва могла шевелиться, и астронавт буквально вытащил меня за руки из челнока. Снова пришлось вытерпеть острую боль.
   Я словно плавала в мутной воде. С великим трудом я различила нескольких человек, встретивших меня в громадном, холодном, неприветливом помещении, освещенном только посередине, и силуэт огромного человека, шагнувшего мне навстречу, в котором я едва узнала Матвеева.
   Андрей Васильевич набросил мне на плечи то ли одеяло, то ли плед.
   - Зачем одеяло? - пробормотала я, тут же вспомнила, в каком я виде, и плотно закуталась до самого подбородка. Меня сотрясала крупная дрожь, даже зуб на зуб не попадал. Хотелось плакать. Первая мысль, которая пришла в голову - я непрезентабельно выгляжу, и в этом самом виде я предстала перед Матвеевым. Наверняка от меня разило немытым телом не хуже, чем от Рыжакова, и самим Рыжаковым от меня тоже разило. Второе, о чем я подумала - что в это виде меня, президента Осени, продемонстрируют по всем каналам Содружества. Снова унижение, черт бы побрал все на свете!
   - Александра Владимировна, до города Мильгун отсюда можно добраться только за восемь часов, - вежливо сообщил мне Матвеев. - Но, главное, я не могу отпустить вас в таком состоянии. Я приглашаю вас на борт линкора 'Стремительный'. Если не возражаете, пройдемте, пожалуйста, в медблок.
   - В каком смысле 'не возражаете'? - возмутился старый-престарый человек в бледно-зеленом медицинском халате. - Немедленно ко мне! Помоги ей, Андрей, разве не видишь, что она едва дышит?
   Я почти не понимала, о чем говорят вокруг, и почти не различала лиц людей. Матвеев подхватил меня под локоть, я попыталась сделать шаг и обвисла на его руке. От предпринятых усилий сердце оборвалось, а тело покрылось испариной. Рука оказалась на редкость крепкой, будто каменной. Вторая рука вовремя меня подхватила.
   - Носилки, - пробормотал врач и коснулся телефона на мочке уха.
   - Носилки ни к чему, - оскорбилась я как можно более твердым голосом, приосанилась, освободилась от крепких рук Матвеева и мужественно зашагала вперед. Порезанные камнями ступни протестовали.
   Камеры вокруг отсутствовали, а значит, никакого репортажа о героическом спасении главы государства Содружество не получит. Рядом шагал Матвеев, указывал дорогу, с другой стороны суетился древний врач. Старик норовил придержать меня за локоть и настойчиво предлагал носилки, потому что здесь, видите ли, нечего демонстрировать. Локоть я ему упрямо не давала. Всё вокруг казалось ненастоящим, нарисованным. Узкие коридоры, люки и переходы военного корабля казались мультяшными и вразнобой раскачивались. Матвеев провел меня мимо маячивших в полумраке, как зыбкие миражи, вертикальных трапов и предложил воспользоваться лифтом.
   Стены лифта шатались, пол грозил выскользнуть из-под ног и перевернуться.
   Врач не пустил Матвеева в медблок.
   - Вот так. Здесь я командую, - заявил он с нажимом на слово 'я'. - Александра Владимировна, меня зовут Иван Сергеевич, фамилия Качин.
   - Да, я слышала о вас, - пробормотала я из вежливости. - Вы - профессор, без вести пропавший лет двадцать назад, а потом вы нашлись в банде Матвеева.
   - Я давно уже не профессор, - живо откликнулся Иван Сергеевич и хихикнул в треугольную бороду. - А у Матвеева никогда не было банды. Как вы думаете, девочка: уважающий себя профессор, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой внеземных инфекций и вирусов Международного медицинского института имени... а, впрочем, не все ли равно... Как вы думаете, неужели я стал бы пачкать репутацию в какой-то банде?
   Я лежала в постели и даже не помнила, как я там очутилась. Старик задал несколько вопросов о моем состоянии, называя меня 'девочкой', и я признала за ним это право. Я успела отвыкнуть от спокойной, вежливой человеческой речи. Качин спросил, было ли насилие.
   - Не было никакого насилия, - устало ответила я. Сон уже придавливал меня тяжелой лапой, несмотря на дрожь где-то внутри тела.
   - Откуда тогда столько синяков?
   Качин показал мои собственные синие запястья.
   - Было грубое обращение.
   Язык заплетался. Это было неправильно - то, что я, президент государства, укладываюсь здесь в постель, но подняться на ноги я не смогла бы даже под лучеметом.
   - Сейчас мы введем лекарство, чтобы снять мандраж. У вас крепкая нервная система, Александра Владимировна, вы без труда преодолеете стресс.
   - Помыться хочу, - сквозь сон пробормотала я. Мне уже привиделось, что я дома, и рядом находится отец.
   - Обязательно, - бодро ответил Иван Сергеевич. - Сейчас мы снимем боль.
   Качин вызвал медсестру. Я увидела ее уже мельком - молодую женщину восточной внешности. И заснула.
   В медблоке пахло лекарствами. Года полтора назад при осмотре одной из лечебниц в юго-западном полушарии Осени, то есть на другом конце света от Мильгуна, я увидела клумбы, засаженные красивыми цветами. Цветы напоминали нежных желтых и оранжевых бабочек, опустившихся на траву. В лечебнице точно так же пахло лекарствами, а цветы на клумбах одуряюще пахли медом.
   Я решила посадить такие же цветы на центральной площади Мильгуна, перед Дворцом правительства, но за повседневной суетой цветы отодвинулись на задний план. А теперь я стояла на площади, сплошь засаженной этими цветами, и меня обнимали солнечный свет, тепло и запах, необыкновенный запах цветов. Я смотрела на них, на площадь, на фонтан, и меня переполняли радость, и гордость, и любовь к родной и красивой планете, ухоженной, яркой и любимой жителями.
   А потом наступили сумерки, и я увидела войско доржиан. Они ходили прямо по цветам. Кроме оккупантов, цветы топтали неряшливые люди в точно такой же черно-синей крапчатой форме военных астронавтов, и я догадалась, что это бандиты. И те, и другие планомерно вытаптывали живую красоту. Умирающие цветы отчаянно благоухали, словно вопили о помощи. Напоенный медовым ароматом воздух залепил легкие, как сироп. Мне стало так больно, будто это по мне ходили в тяжелых кожаных ботах с рифленой подошвой.
   - Остановитесь! - кричала я. - Неужели вы не видите, что они красивы? Зачем вы их губите? Неужели вам их не жаль?
   Но меня то ли не слышали, то ли не слушали. В груди закаменело от болезненной жалости к гибнущим цветам. Я склонилась к ним и взяла в руки раздавленные оранжевые головки. Меня охватило кромешное отчаяние.
   Над моей головой раздался знакомый смех. Я подняла голову и увидела Рыжакова. Он стоял на клумбе, его ботинки были измазаны пыльцой и облеплены раздавленными лепестками. Рыжаков нависал надо мной и победно смеялся. Невыносимая тоска не давала вдохнуть. Тут я обнаружила, что почти обнажена, и на мне болтается только длинный узкий кусок ткани. Я тщетно пыталась закутаться в этот лоскут, чтобы хоть немного прикрыться. От черного отчаяния из глаз брызнули слезы. Именно брызнули, как из лейки, а уже потом потекли неудержимым потоком.
   - Ты не сможешь меня сломать, понятно? - кричала я в тоске Рыжакову, натягивая на себя никчемный кусок ткани. - Не сможешь! Никто не сможет меня сломать!
   - Ну, зачем же плакать? - услышала я ласковый голос и открыла глаза.
   Надо мной склонился Иван Сергеевич.
   - Самочувствие хорошее, а синяки заживут, - мирно сказал он и стал снимать с меня клеммы и присоски. Меня, оказывается, присоединили к мудреной медицинской аппаратуре. 'Не сломаете! Не сломаете!' - упрямо крутилось в голове.
   - Спите, рано еще, - добавил совсем по-домашнему профессор. Он по-стариковски вздохнул и зашаркал к выходу домашними шлепанцами. Я забеспокоилась и начала себя ощупывать. Мышцы застонали, зато я нашарила на себе чистую ночную сорочку. Вот где счастье-то! Когда же меня переодели?
   Кошмар сам собой растворился. Я вспомнила шарканье стариковских тапочек, невольно улыбнулась и снова заснула, но уже без кошмаров.
   Утром Качин напоил меня горьковатым напитком для укрепления сил. Я чувствовала себя довольно сносно. Тело болело, мышцы работали неохотно, ноги гудели, будто я провела ночь стоя, но настроение было неплохое, рабочее. Помазанные мазью синяки немного побледнели. Запекшееся кровью запястье, пострадавшее от проволоки, больше не кровоточило, израненные ступни тоже. Медсестра Лола проводила меня в душевую в медблоке. Держалась она со мной непринужденно и в то же время соблюдала нужную дистанцию.
   Душевая не претендовала на изысканность, но была отделана добротным материалом и сверкала безукоризненной чистотой. Я долго наслаждалась водой, меняла температуру, но больше предпочитала горячую. Несколько раз с остервенением намыливала тело, чтобы смыть запах Рыжакова.
   После душа я словно сбросила старую кожу. Лола оставила в раздевалке бирюзовый махровый халат. Разумеется, не новый, но я с удовольствием его надела. Высушила феном волосы, критически осмотрела себя в зеркало. Косметики в душевой не имелось. Несмотря на перенесенные испытания, я неплохо выглядела. Не понравились только круги вокруг глаз, выдававшие усталость, и обветренные губы. Могло быть и хуже, например, отеки. Я сдержанно улыбнулась отражению, уже чувствуя себя на работе. В халате - так в халате, не в ночнушке же, в самом деле...
   - Вот и отлично, девочка, - встретил меня Иван Сергеевич и с довольным видом потер руки. - Лола оставила вам одежду, можете переодеться. А потом я провожу вас в кают-компанию завтракать.
   Одеждой оказался обычный костюм астронавта бирюзового цвета. Лола угадала, какой цвет мне идет. Еще она оставила в палате легкую обувь, похожую на чешки.
   В кают-компании нас с Качиным ждало человек десять-двенадцать, и среди них Матвеев, которому я искренне обрадовалась. Встретили меня приветливо. Я увидела связиста Иваненко, который сонно моргал припухшими глазами. Сейчас он выглядел куда как более презентабельно, чем после побега из банды Собакина и ночлега в нашей тюрьме. Он даже похудеть успел каким-то образом.
   - Рад вас видеть в добром здравии, Александра Владимировна, - приветствовал он меня.
   - Взаимно, - искренне ответила я и улыбнулась. - Как чувствует себя Мария Поморова?
   Иваненко так и расплылся в ответной улыбке:
   - Спасибо, что спросили о ней. Машенька сейчас на 'Стремительном', но она не может вас приветствовать.
   - Да, я знаю, почему. Мне жаль, что так получилось, поверьте. Инцидент с Очиром повлек многие проблемы, и Мария, к сожалению, не единственная жертва.
   Я обернулась к Матвееву:
   - Андрей Васильевич, я благодарна вам и вашей команде за помощь. Но я до сих пор не знаю, кто заплатил за меня выкуп и кто предоставил судно Рыжакову, чтобы вызволить меня.
   - Выкуп заплатило ваше правительство, - ответил Матвеев. - Я беседовал с Юхновичем, мы обо всем договорились. Он у вас жмот, но при всем отлично знает, куда следует направлять финансы. Канонерку предоставили мы, от вашего флота один пшик остался. Поиском Рыжакова сейчас занимается УОКБ во главе с Тижевским. Надеюсь, сумма вернется в казну Осени.
   Я с благодарностью улыбнулась.
   - Ваша канонерка, надеюсь, тоже вернется.
   - Вот это вряд ли, - негромко засмеялся Андрей Васильевич и добавил без всякого сожаления:
   - Я у Коломенского должник номер один, так что вряд ли он вернет канонерку.
   Матвеев церемонно пригласил меня за стол. Все расселись. Кают-компания линкора была большего размера, чем на эсминце 'Зубастый', на котором я скрывалась во время оккупации. Здесь под мягким ровным освещением царили уют и порядок. С картин лилось солнце и веяло осенью, лесные тропинки манили в чащу, под нежно-розовым закатом за кедровыми ветвями дремало озеро. Удивительно, но кают-компанию даже украшали цветы в круглых закрытых горшочках с дырочками. Я уже знала, почему горшочки имеют такую форму: на военных кораблях, бывает, приходится отключать гравитаторы.
   Завязалась оживленная беседа. Онтарианцы дружно обсуждали осенне-доржианский конфликт, бой на орбите, операцию по освобождению заложников - всё то, что сейчас волновало меня больше всего на свете. Люди с интересом расспрашивали, что я собираюсь предпринять в дальнейшем, и я увлеченно рассказывала о предстоящей работе. Андрей Васильевич просветил меня в подробности заседания глав государств Содружества, на котором решалась судьба Осени.
   Несмотря на пережитый стресс и непривычную, слишком простую одежду, я чувствовала себя уверенно и собранно, как всегда на работе. Присутствие Матвеева - президента Онтарии, командующего эскадрой, принесшего Осени освобождение, принявшего личное участие в освобождении заложников, заставляло быть особенно подтянутой и остроумной. Я невольно любовалась его крупной фигурой и элегантностью, подмечала умение непринужденно направлять беседу в нужное русло, вслушивалась в звук его голоса. Здесь, на 'Стремительном', он был всем: президентом государства, командиром, царем и богом.
   После завтрака люди по очереди попрощались со мной и покинули кают-компанию. Матвеев предложил кофе.
   - Через тридцать пять минут вы отправитесь домой, Александра Владимировна, - сообщил он.
   Стюарт принес кофе. Кают-компания наполнилась ароматом. Кофе мы пили стоя.
   - Кофе из Восточной Висты, - определила я. - А вы пробовали наш чай?
   - Да. Осенний чай мне понравился.
   - Мы выращиваем сто пятьдесят сортов чая. Какие сорта вы пробовали?
   Мы вместе выяснили, какой чай он пил на Осени, и мне пришло в голову, что мы с ним обсуждаем всякую ерунду, когда осталось каких-то полчаса... Президент Онтарии стоял совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, от него исходила мощная энергетика и просто тепло большого тела. Подавить тягу к Матвееву не удавалось. Мне нравились его крепкие руки и толстые пальцы, мощный торс и круглый живот, нравилось, как Матвеев смеется, и я ничего не могла с собой поделать. Я находилась во власти этого человека и стала с этим явлением смиряться. Через полчаса мы расстанемся - навсегда.
   Черные очки мешали. Меня разбирало любопытство, что у него с глазами.
   - Как обращался с вами Рыжаков? - мягко спросил он.
   - Грубо, - помрачнела я. Мне не хотелось посвящать его в подробности.
   - Одного не пойму, как он вас нашел?
   - Я с детства там живу, он помнит адрес. Мы ведь одноклассники. На днях по местным новостям показывали передачу. Сняли мой дом, двор, и как я выходила из собственного дома.
   - Одноклассник? Надо же. Мой однокурсник. Учились вместе в Военном университете Минобороны, на Земле, в России. Мы дружили, но по окончании университета так ни разу и не встретились.
   Мне было не слишком приятно узнать, что Матвеев и Рыжаков когда-то давно дружили, хотя меня этот факт не касался. Почему же я восприняла эту новость как нечто личное?
   - Казалось бы, обжили почти всю Галактику, а мир все равно тесен, - сказала я.
   - Он сложный человек, с ним всегда было непросто.
   - Валерка сложный, потому что рос без матери. Я тоже росла без матери, но меня отец воспитывал, в отличие от Рыжакова. Отец у него пил, пока не спился. Валерку избивал постоянно. Все детство он ходил в каких-то обносках, вечно избитый, мрачный, озлобленный. Подозреваю, что и голодный. Учиться на Землю его отправила Государственная служба опеки и попечительства. Отца к тому времени лишили родительских прав.
   Матвеев молча слушал.
   - Он никогда не рассказывал о своем детстве, - сказал он, когда я замолчала. - Я и без рассказов догадывался, что там не все благополучно. А вас, значит, воспитывал отец? Кстати, о синяках.
   Матвеев протянул ручищу и взял меня за пальцы. Рукав тонкого свитера скользнул вниз. Как я позволила ему сделать это? А я стояла и молчала, только крепко сжимала свободной рукой чашку с кофе. Мои пальцы властно держала жесткая и горячая рука Матвеева, и я против воли упивалась его прикосновением. Андрей Васильевич осмотрел синяки на запястье (его взгляд я хорошо ощущала, несмотря на черные очки) и сделал вывод:
   - Он всюду таскал вас за собой, держа за руку. А здесь привязывал. Проводом. Он издевался над вами?
   Я сердито промолчала. Он отпустил мою руку.
   - Все позади, - сказал он. - Скоро вы будете дома. У вас есть родные?
   - Отец.
   - И все?
   - Да. Но с отцом я в хороших отношениях, даже несмотря на то, что он воспитывал меня, как мальчишку.
   - Не очень-то он преуспел, - сказал Матвеев. Я уловила в его голосе восхищение и тут же захотела чем-нибудь похвастаться.
   - Какое-то время я и в самом деле росла пацанкой. Увлекалась кулачным боем. Долго, лет шесть, даже участвовала в соревнованиях. У меня были такие вот смозоленные кулаки.
   Я достигла цели - Матвеев сильно удивился.
   - Вот уж не думал... Значит, вы умеете постоять за себя?
   - Этого не отнять.
   Я подумала, что владение кулачным боем не помогло. Ни в чем. Только вот похвастаться сумела.
   - Вы тоже, как видно, не чурались занятий спортом?
   - Разумеется, - улыбнулся Андрей Васильевич. - Мне тоже есть чем гордиться. Когда-то я был чемпионом России среди юниоров по греко-римской борьбе.
   Он тоже хвастался! Знаменитый Слепой пират распустил хвост, чтобы мне понравиться! Догадка привела меня в восторг.
   - Еще я увлекался тяжелой атлетикой, до сих пор дружу со штангой. А борьбу оставил вскоре после окончания университета.
   Матвеев нахмурился чему-то своему и замолчал. Я мгновенно почувствовала себя брошенной. У него что-то случилось в тот период, - подумала я. Мне хотелось узнать о нем как можно больше, но рамки приличия не позволяли задавать вопросы.
   Мы оба поставили пустые чашки на стол. Андрей Васильевич извинился за молчание.
   - Вы росли в городе? - спросил он.
   - Да, но у нас есть загородный дом, там живет отец. Вы удивитесь, но воду в дом он провел только лет пятнадцать назад. Я носила воду из колодца. У нас даже коромысла были.
   - Коромысла? Вы носили воду в коромыслах? Это удивительно. Значит, вы деревенская?
   Мы засмеялись, и я почувствовала себя счастливой. Мое царство понесло серьезные убытки, семьи оплакивают погибших, а я думаю непонятно о чем...
   - Почему ваша планета так называется? - спросил Андрей Васильевич.
   - Потому что первый десант высадился в районе, где в то время стояла осень. Первооткрыватели были поражены красотой природы и назвали Осенью всю планету. Один из первооткрывателей даже стихи написал об этом. А почему ваша называется Онтарией?
   - Потому что среди ее первооткрывателей находился потомок североамериканских индейцев. Он родился и вырос на берегах озера Онтарио. Название как-то сразу прижилось. А стихов о любимой Онтарии у нас тоже достаточно, - со смехом ответил Матвеев.
   Меня так и подмывало подбить его на декламацию стихов, но мне необходимо было решить с ним еще один вопрос, не очень приятный и совсем не поэтический.
   - На 'Пепле Марса' находится лес лимпопо, который вырубили бандиты Собакина, - сказала я. - Он принадлежит народу Осени.
   Андрей Васильевич смотрел на меня без улыбки.
   - Я не стану увиливать, Александра Владимировна, лес лимпопо, который рубили бандиты, сейчас у нас.
   - Его нужно вернуть.
   - Смею вам напомнить, что я не только президент государства, также я имею честь быть неисправимым разбойником и злодеем. Бревна я отбил у пиратов в честном бою и считаю их военным трофеем, - выдал Матвеев, как по писаному, явно рисуясь передо мной.
   - Что? - удивилась я.
   - А если серьезно, решение оставить лес лимпопо в пользу Онтарии принималось на общем совете в этой самой кают-компании. Совет большинством голосов решил забрать трофей на Онтарию. Я не собираюсь менять решение, принятое командным составом экипажа.
   - Вы решили судьбу чужой собственности! Лес подлежит возврату исконному владельцу.
   - Если вы согласитесь с нашим правом оставить себе добытый трофей - это будет весомой благодарностью Онтарии от вашего народа. Честно говоря, я не люблю, когда передо мной остаются в неоплатных долгах.
   Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Я просто не могла на него злиться.
   - А я не люблю ходить в должниках, - ответила я, все-таки не выдержала и рассмеялась. - Напрасно я смеюсь, ведь вы меня просто ограбили!
   - Вы не злитесь на меня за это, верно?
   Он заглянул мне в лицо, так, что я обомлела от его близости, и сказал негромко:
   - У себя на работе вы были совсем другой.
   Я смутилась и порозовела, досадуя на собственное смущение.
   Мы беседовали о мелочах, об учебе в юности, о тонкостях работы главы государства. Нам было легко и интересно друг с другом. Минуты текли, как песок сквозь пальцы, и меня стало охватывать отчаяние. Сейчас я отправлюсь домой и больше никогда его не увижу...
   - Я провожу вас на шлюпку. С вами будет эскорт.
   - Сколько времени займет полет? - деловито осведомилась я.
   - Сорок минут.
   - Так быстро?
   - Да. Но 'Стремительный' пролетит над Мильгуном гораздо раньше, чем вы приземлитесь.
   Я машинально посмотрела в обзорный экран, но увидела только звезды. Андрей Васильевич с улыбкой пригласил меня к выходу.
   Он проводил меня в док. Я с удовольствием наблюдала, с какой легкостью передвигается этот исполин, насколько он подвижный. Мне в голову помимо воли закралась мысль: а каков он в постели?! Только этого еще не хватало, - одернула я себя. Мне и осталось-то всего несколько минут. Затем - работа, работа, работа, и я забуду о непрошеных грешных мыслях. Какие могут быть мысли? Через год я собиралась баллотироваться на второй срок и не сомневалась в победе. Тут я снова одернула себя - мысли о втором сроке, пришедшие в голову, когда рядом находится Матвеев, означали, что я начала раздваиваться, а это недопустимо.
   Он вел меня по громадному доку, освещенному прожекторами. Мы перешагивали через рельсы. Я смотрела по сторонам, удивлялась внушительному транспортному хозяйству внутри линкора. Поодаль по доку передвигалась целая команда, которая доставит меня в Мильгун. Около семи шлюпок работали механики, проверяли готовность к вылету. Я подозревала, что машины на флагмане готовы к вылету в любой момент.
   Шлюпки были раза в три больше челнока. А ведь, помнится, челнок поразил и напугал меня размерами и жутким видом. Матвеев был еще рядом, я все время ощущала исходящее от него тепло, но уже остро переживала чувство потери. Андрей Васильевич помог зайти в шлюпку через овальный люк, заботливо усадил меня в небольшое жесткое кресло, а потом принялся бесцельно топтаться рядом в тесном пространстве.
   - Комфорта здесь мало, - извиняющимся тоном сказал он, - но путешествие будет недолгим. Конфликт принес Осени немало убытков и трагедий, но солнце осталось прежним. Мои соотечественники собираются к вам в гости в ближайшем будущем. Вместе с детьми. В первых рядах - Федор Иваненко. Вы знаете, что у него пятеро детей?
   - Правда? - удивилась я.
   - Так что готовьте ваши курорты.
   - Наши курорты всегда готовы. Как и ваши шлюпки.
   - Разговариваю с главой государства, но хоть убей, вижу не только президента, но и женщину, красивую и умную, и ничего не могу с собой поделать.
   Он нагнулся, обхватил горячими ладонями мою голову и поцеловал в губы, да так уверенно, как будто имел на это полное право. Я обняла его за плечи, и поцелуй затянулся. Андрей прервал поцелуй, опустился на колени, вытащил меня из кресла и жадно прижал к себе. Я приникла головой к его плечу. В грудь мне сильно билось его сердце. Андрей снова нашел мои губы. Я ни о чем не могла думать, все мысли вылетели из головы, ноги и руки куда-то делись. Вместо собственного тела я ощущала только тяжелое, жаркое, жесткое тело Матвеева, будто я в нем растворилась.
   Мы с трудом оторвались друг от друга, обоим надо было немного отдышаться.
   - Я напишу тебе письмо, - прошептал он.
   Шевельнувшийся разум привычно выразил протест, но губы его не послушались, шепнули сами:
   - Я отвечу.
   Мне казалось, будто сквозь черные, непроницаемые очки я вижу его глаза, яркие, как во сне. Очки мешали. Мне хотелось увидеть его взгляд, полный восхищения и нежности - такой же, как его голос.
   - Какого цвета твои глаза? - шепотом спросила я.
   - У меня нет глаз, Александра, - ответил он.
   Он поднялся, затем склонился надо мной и поцеловал в лоб - прощальным поцелуем. Я обняла его за шею, а он взял меня за локти.
   - Ты и вправду ответишь?
   - Да, Андрей. Я буду скучать по тебе.
   - Мы будем летать друг к другу в гости, - улыбнулся он. - Если тебя это не смущает, - он коснулся рукой своих очков и добавил:
   - Это поправимо, только нужно время. Скоро я избавлюсь от них.
   В ответ я дотронулась до его щеки, испытывая давно забытую радость общения с желанным мужчиной. Даже мимолетное прикосновение обдавало жаром. Осень и Онтария будут отлично смотреться в паре - бросил он противнику перед боем. Хорошо, если будет так.
   Наше уединение нарушил пилот и четверо охранников, которые стали шумно топтаться и разговаривать рядом с люком.
   - Ты где, Василич? - громко, с эхом, крикнул в доке один из мужчин.
   Андрей выпрыгнул из шлюпки, перебросился парой слов с охранником и пошагал через рельсы, не оглядываясь. Пилот привычно плюхнулся на свое место в кабине, я видела его спину через прозрачную дверь. Охранники разделились: двое расселись в кабине, остальные заняли хвостовой отсек.
   Что Андрей имел в виду, когда сказал, что у него нет глаз? Неужели их нет и в самом деле? Но ведь он не слепой. Имя Матвеева окружено легендами, его держат едва ли не за бандита, и этот загадочный человек только что меня целовал. Неужели я все о нем узнаю? Я остерегалась строить планы на будущее, в которых присутствовал бы Матвеев, и именно этим я сейчас и занималась. Он оставался для меня далеким и незнакомым человеком, хоть и желанным до боли, до полного нетерпения. Я могла оказаться для него нечаянным увлечением, очередной страницей жизни, которую он перевернет и забудет, а я не хотела разочаровываться после долгих надежд и ожиданий, потому что знала, как сложно пережить разочарование убитой любви. В то же время я увидела в нем человека надежного, человека слова. Я вдруг испугалась того, что может меня ожидать. Только теперь я реально осознала, что впереди у меня может быть семейная жизнь, совместные с мужем решения, груда 'подписанных' пеленок... Как я буду с ним жить, я же его совсем не знаю?! Меня захлестнул приступ паники. А как быть с любимым делом, с государственной службой? Я забралась слишком высоко, и слезать оттуда не хотелось.
   Ну, и что я там себе уже накрутила?! Неужели я сошла с ума? Шлюпка вздрогнула и тронулась с места. Я покидала 'Стремительный', увозя радость любви, тоску разлуки, раздвоение, ожидание и надежду.
  
  
  МАРИЯ ПОМОРОВА
  
   Ночью я кое-как выкарабкалась из липких, бредовых сновидений. Снился в основном Рыжаков. Он то гонялся за мной, пугая до полусмерти, то я вдруг попадала в его объятия, страх перемешивался с желанием, и тогда я начинала понимать, что вижу сон, но никак не могла из него выбраться, сколько бы ни рвалась и ни кричала во сне. Потом я бродила по коридорам 'Пепла Марса', что-то искала и все никак не могла вспомнить, что именно я ищу и вообще зачем я здесь оказалась.
   Теперь я лежала с открытыми глазами, боролась с остатками бреда и пыталась сообразить, где нахожусь. Сонный провал в памяти заполняться не желал, перед мысленным взором упрямо всплывали коридоры 'Пепла', почему-то покрытые белым, колючим инеем. Пришлось просканировать 'фонариком' окружающее пространство. Как же, старый добрый 'Стремительный'! Подвела, значит, память.
   Я висела в гравиложе, деликатно обернутая лечебным одеялом. Медтехника в головах зафиксировала пробуждение. Мой 'луч' на миг высвечивал работающих и спящих обитателей линкора. В операционной хирург кого-то оперировал. Гиту Рангасами! Над индианкой слабо мерцал невидимый комочек. Я испугалась, рванулась из гравиложа. Боль в спине и в груди, приглушенная обезболивающими, обожгла до самых пяток, и я упала обратно в плотное воздушное ложе. Мониторы перемигнулись. Прибежала Лола, включила ночник, закудахтала, заботливо поправила одеяло, ввела лекарство инъектором. Видимо, лекарство было успокоительным, а может, и обезболивающим, потому что я вновь провалилась в кошмары.
   Потом я снова пробудилась. Наверное, прошло уже несколько часов. В палате по-прежнему царили сумерки. Сразу вспомнилась Гита и мерцающий комочек под потолком операционной, я просканировала соседние помещения и нашла ее, но не в операционной, а где-то в другом месте. Я осторожненько выбралась из ложа и тут же безвольно упала, словно кукла. Немного полежав на полу и придя в себя, я с трудом выпросталась из тонкого одеяла. Голова у меня шла кругом, тело тряслось, палата бешено вертелась и крутилась, в ушах свистело, болела сожженная до костей спина. Я взялась за стойки воздушного ложа и кое-как поднялась на ноги, преодолевая боль, дурноту и непобедимую тряску. Низко наклонив голову и согнувшись, я двинулась к выходу, клеммы и присоски слетели с меня сами. 'Сейчас Лола явится', - подумала я и прибавила шагу. Выбравшись в коридор, я побрела вдоль стены, держась за нее обеими руками.
   Вот и каюта, где лежит Гита. Я с трудом откатила дверь и вошла. Даже когда помещение обдало холодом, я не сообразила, куда попала, настолько дурной и тяжелой была голова. Я подошла к узкому длинному столу, на котором лежала Гита, укрытая простыней с головой. Страх пришел раньше понимания, я с леденеющим сердцем медленно протянула непослушную руку и потащила простыню с головы родного человека.
   Смуглое лицо Гиты пожелтело и осунулось, нос заострился, вокруг закрытых глаз пролегли черные тени. Женщина средних лет стала старой. Я уже не слышала беготню и быстрые озабоченные переговоры в коридоре. Гиты больше нет! Все мои внутренности стянуло от боли, я свалилась на пол и завыла.
   Дверь немедленно распахнулась. На меня набросили покрывало, подняли на руки и вынесли в коридор. Там меня положили на носилки и понесли. После инъекции, сделанной на ходу, я обмякла и перестала выть, зато рекой потекли слезы. В операционной заботливые руки переложили меня на стол. Дежурный хирург, уже другой, не тот, который безуспешно оперировал Гиту, обработал рану на спине.
   Меня перевезли обратно в гравиложе. Слезы текли сами по себе. Гита первая поддержала меня на 'Боевом слоне' и все эти годы была рядом. Все время чему-то обучала, человеческому, женскому, знала все мои нехитрые секреты. Учила правильно себя вести, красиво одеваться, управляться с длинным тяжелым волосом, любоваться в зеркале на собственное отражение. 'Я ль на свете всех рыжее, всех рыжее и рыжее?' - посмеивалась она надо мной. И подсовывала читать сказки Пушкина. Она объясняла мне слова и поступки людей - в то время, когда люди от меня шарахались. Она так и осталась для меня близким, родным человеком, который всегда меня поддерживал.
   А теперь Гиты не стало.
   Пришли Андрей и Иван Сергеевич. Профессор включил нижний свет и сел на табурет рядом с гравиложем. Андрей опустился на корточки.
   - Все мы в течение жизни теряем близких, - сказал мне Иван Сергеевич. - А ты поплачь. Это правильно, что ты плачешь.
   - Эх, ты, человечек... - вздохнул Андрей.
   - Почему она умерла? - спросила я, и собственный голос показался мне бесплотным шелестом.
   - Инфаркт, - ответил профессор. - Ее бы спасли, если бы она не заперлась в каюте.
   - Она была доржианкой, - добавил Андрей. - К сожалению, в последнее время она замкнулась в себе и избегала общения. Вероятно, сильно переживала агрессию соотечественников. Никто не ожидал, что так получится, и за Гитой никто не следил.
   Я знала, что Гита родом из Очира, но почему-то до сих пор об этом не вспомнила, не связала ее происхождение с последними событиями. Андрей продолжил:
   - Она утверждала, что Струмилло нападением на соседей 'опустил' свой народ, но вообще избегала этой темы, разговоры не поддерживала.
   Вот и еще одна жертва доржианской агрессии. Я тихонько лежала под одеялом, а слезы текли себе и текли.
   - Что с Федором Семенычем? - прошептала я.
   - До сих пор спит, - отозвался Иван Сергеевич. - Проснулся, чтобы поприветствовать Сурепову, и снова на боковую. Укатали сивку крутые горки.
   Я улыбнулась сквозь слезы, радуясь известию о товарище, а потом удивилась:
   - Сурепова была здесь?
   Теперь улыбнулся Матвеев, и его медовая улыбка показалась мне подозрительной. Я думала, он расскажет о ее визите, но вместо этого он спросил:
   - Что там произошло у тебя с Рыжаковым?
   - Я вышвырнула его с 'Пепла', - смущенно буркнула я. Говорить было трудно, каждое слово отдавалось болью в груди.
   - Я уже слышал эту историю от Феди. Он описал ее примерно теми же двумя словами. Так что же произошло?
   Я сердилась и молчала.
   - Андрей, не нервируй мою пациентку. Ей нужен покой, - вступился за меня Иван Сергеевич.
   - Ты случаем не влюбилась в этого человека? - нахмурился Андрей.
   - Нет, это не то, - прошептала я. - Это... страх.
   - Страх?
   - Да, страх. Я его боюсь.
   - Я слушаю, - требовательно произнес Матвеев. В его голосе отчетливо звякнул металл.
   Иван Сергеевич спас меня от Андрея. Он выгнал полководца взашей из моей палаты. В коридоре эстафету подхватила Лола. Она гнала командира флота гораздо изящнее. Я легко представила себе, как она играючи подхватила его под круглый локоть и с щебетом выперла из медблока. Такое уже бывало. Я лежала мрачная, испуганная и немного счастливая. Я не могла влюбиться в такого отморозка, как Рыжаков, это было невозможно. Просто я страшно его боялась. Я так его боялась, что при одном упоминании о нем сердце мое проваливалось в живот. А вот он, кажется, влюбился... Губы мои растянулись в бесстыжей улыбке, и я прикрыла их краем покрывала. Ох, какая же я беспомощная в этом гравиложе, поскорее бы подняться на ноги!
   Иван Сергеевич посидел со мной еще немного. Он рассказывал о чем-то незначительном, отвлеченном. На прощанье сказал:
   - Рыжакова можешь не бояться, девочка. Скоро его отловят и посадят, и посадят надолго.
   - А если сбежит?
   - Не сбежит, - посмеялся Иван Сергеевич, притушил свет и оставил меня наедине с думами.
   А если его не посадят, то он наверняка сколотит шайку и будет мытарствовать по Галактике. Или заявится на Онтарию. Это гораздо более предпочтительный вариант, чем шарахаться по Галактике неизвестно сколько времени. А Матвеев может не выдать его федералам по каким-то своим соображениям, ведь он часто поступал не так, как от него ждали. Я размышляла, как поведу себя в таком случае, потому что была почти уверена, что будет именно так. Тишком от себя я хотела, чтобы именно так и случилось, и в то же время боялась новой встречи с ним. А если теперь он не любит меня, а ненавидит? И не простит, и захочет отомстить? Наверняка захочет, вряд ли он стерпел оскорбление. Разве я теперь засну?! А Гиты теперь нет, и некому рассказать про Рыжакова. Не с Андреем же про него беседовать, в самом деле. И уж тем более я не могла обсуждать потаенное со своими подружками на 'Тихой Гавани'. Поговорить бы с Гитой, но ее пожелтевшее лицо... Я горько заплакала.
   И тут меня пронзило запоздалое чувство вины. Почему меня не было рядом с Гитой? Почему я вспоминала о ней, только когда мне самой что-то надо было? Она-то всегда меня поддерживала, а когда ей самой стала нужна поддержка, меня и след простыл! Будь я рядом - она бы не умерла!
   И было что-то еще... Неудобное и жутко неприятное. Недовольство собой, будто я что-то не так сделала. Я не могла понять, откуда взялось это ощущение. Захотела избавиться от него - не получилось.
   Несколько часов спустя Андрей пришел снова, но про Рыжакова спрашивать не стал. Уселся в полумраке рядом с гравиложем.
   - Неспокойно тебе, - сказал он. - Думал, спишь... Но ты молчи. Хирург напичкал тебя обезболивающим, а говорить-то все равно больно.
   Я улыбнулась, но не послушалась, сказала:
   - Больно. Мешает... - я повела рукой над саднящей грудью. Со спиной дела обстояли намного хуже.
   - Терпи, человечек. Зря мы тебя, что ль, в человека вытаскивали?
   Я удивилась: 'Как это?' Вслух не сказала, но Андрей ответил:
   - На Землю с парламентской группой для чего летала? Не поняла? А сильно ты там нужна была?
   Да не нужна я там была! Все переговоры молчала, слушала.
   - Иван Сергеевич отвоевал тебя у любопытных исследователей от науки. Шила в мешке не утаишь, слухи о тебе дошли и до Земли, и ученым не терпелось тебя заполучить.
  - А?
  - А чтобы узнать, чем ты отличаешься от остальных людей. Качин тебя не отдал, твердил без устали, что ни от кого ты не отличаешься, такая же, как и все. А отправил я тебя на Землю, потому что тогда ты все еще была Наблюдателем. Теперь ты Участник. Полноправный.
   - Трудно.
   - Верно. Тебе хочется обратно в Океан, Афродита? Сидела бы там, чем не жизнь?
   - Нет, не хочу. Только совсем чуть-чуть.
   - Значит, быть человеком не так уж плохо.
   - Тревожит что-то. Не знаю.
   - Рыжаков?
   Я запнулась, подумала. Пожалуй, нет. Мысли о Рыжакове, конечно, беспокоят, мучает вина за Гиту, но больше всего мне мешало это непонятное, неудобное, угловатое недовольство собой.
   И вдруг я вспомнила ледяные тоннели и обмерзшее лицо Виктора. Вот оно что! И начала издалека:
   - Я его сильно повредила? 'Пепел Марса'?
   Андрей глянул на меня исподлобья.
   - Одиннадцать погибших, семнадцать пострадавших, - невпопад, как мне показалось, ответил он. - Девять детей остались сиротами.
   Андрей смотрел на меня в упор, будто что-то ждал. Я завозилась беспокойно, сделала неловкое движение, ойкнула.
   - Чш-ш, тихо. Лежи. Вот это тебя и беспокоит. И это хорошо.
   Что ж хорошего-то? И разве был у меня другой выход? Наверное, был. Меня ведь не собирались убивать! Не надо было... так.
   - Андрей, а что теперь делать?
   - Что сделано, то сделано. В другой раз не повторишь, только и всего. Они бандитами были, чего жалеть... Не надо ходить с этой занозой.
   - А дети?
   - А о детях они и думать забыли. Мы при операции на Осени полсотни человек положили. А твое дело сейчас - спать и ни о чем не думать.
   Андрей ушел.
   И в самом деле, он будто занозу вытащил. Стало легче, хоть и болело. Кроме этой боли, остались еще две проблемы по имени Рыжаков и Гита, и я всё вертела их в голове, соображая, как мне со всем этим жить, и плача по Гите. И я не могла отделаться от мысли, что увижу Рыжакова очень скоро. И Андрей... Он показался мне каким-то... размягченным, что ли? Гита бы сразу поняла, в чем тут дело.
   Как там, интересно, Сурепова? Не отыгрался ли на ней Рыжаков? За меня? Я сначала позлорадничала, потом выругала себя за это и погрузилась в горькие размышления о смысле жизни. Потом снова заснула, и приснилась мне рыжая собака в репьях. Собака дружелюбно махала хвостом, улыбалась, а сама держала меня зубами за горло. Не больно, но крепко, так, что не вырваться. Большая неопрятная зверюга виляла хвостом, но горло не отпускала.
   А потом мне приснилась Планета-Океан. Существа настойчиво шептали со всех сторон одно слово: поводырь, поводырь...
   Поводырь?
   Сон прервал мощный сигнал из Галактики - крик о помощи, и настолько громкий, что сон моментально слетел. Я сразу вызвала дежурную и потребовала Матвеева. Немедленно.
   Андрей приплелся жутко сонный и всклокоченный.
   - Что случилось, Маша? - вяло удивился он, стоя посреди палаты. Видно, решил, что быстро от меня отвяжется.
   - В нашей Галактике заблудились люди, - сообщила я.
   - Чего? - сонно переспросил он.
   - Ты не понимаешь! Заблудились люди. Грузовой транспорт шел с Куриона на Лисьен и сбился с курса. Вынырнул из подпространства в стороне от трассы и теперь не знает, где находится.
   - С чего ты взяла, Маша? Тебе просто сон приснился. Спи, рано еще.
   Андрей зевнул, прикрыв рот локтем, и почесал взлохмаченный ёж на макушке.
   - Это не сон! Это сигнал! Вечно они приходили из соседних галактик, а теперь сигнал пришел из нашей Галактики! Сигнал о помощи, понимаешь? И в этот раз заблудились конкретно люди.
   - Да с чего ты это взяла, Маша?!
   В голосе Андрея послышалось нетерпение. Он хотел спать, а я лишала его этой возможности своими, как он наверняка думал, фантазиями.
   - Он из нашей Галактики пришел. И еще он бестолковый какой-то.
   Теперь Андрей смотрел на меня с интересом. Он подцепил табурет ступней за ножку, подтянул его к себе и сел.
   - Почему бестолковый?
   Я чуть-чуть полежала, собираясь с силами, говорить все-таки было трудно.
   - Ну, бестолковый, не такой, как из соседних галактик.
   - Раз они подали сигнал, значит, к ним придут и помогут. Все в порядке, Мария.
   - Ты не понимаешь, - злилась я. - На помощь приходят, когда знают, куда идти. А тут заблудились, понимаешь? Заблудились! Кто к ним придет?
   - А ты уверена?
   - Я знаю, где они находятся, только не знаю, как им ответить. Понимаешь, Андрей, я должна им ответить. Прилететь к ним и показать дорогу.
   - Ты?
   - Да, я.
   - Кто тебе это сказал?
   - Вселенная... Планета-Океан. Можешь считать, что мне так приснилось.
   Андрей вздохнул и встал.
   - Подожди, Андрей, ты не дослушал. Те, кто плутает между звезд, потому что теряет дорогу - они слепые.
   - Я в рубку связи искать твой сигнал. Мария, может, ты поспишь?
   - Нет, ты дослушай. Дорогу теряют, потому что не слышат Вселенную, потому что слепые. А я - Поводырь. Я должна указывать дорогу заблудившимся между звезд. Я еще совсем ничего не знаю, мне надо учиться. Поводыри есть у каждой расы, их сама Вселенная выбирает и обучает. Поводыря нет только у людей, потому что человек начал выходить в космос совсем недавно. А теперь Поводырь стал нужен. Люди в космосе иногда теряются. Ведь такое бывает, правда?
   - Да, такое бывает. Приходит откуда-то из Галактики сигнал бедствия, а откуда именно, неясно, потому что судно по какой-либо причине потеряло ориентацию. Тогда не знаешь, куда идти на помощь, и люди пропадают навсегда.
   - Я должна идти к ним на помощь, только пока еще не знаю, как надо отвечать...
   - Ничего ты не должна, лежи себе спокойно и меньше двигайся, а не то я дам команду, чтобы тебя запеленали и заклеили рот пластырем. И в угол поставили. Дай-ка лучше координаты потерпевших на всякий случай.
   В дверях Андрей обернулся:
   - А Бог существует, Поводырь?
   - Существует, - улыбнулась я.
   Он удовлетворился ответом и ушел. Я перевалила проблему на чужие плечи и немного успокоилась. Теперь я знала, кто я и каково мое предназначение. Планета-Океан воспитала Поводыря для людей и до сих пор обучает, не теряя со мной связи. Я решила вопрос, который не давал мне покоя много лет.
   Вместо умиротворения я вернулась к прежним размышлениям. Как быть с Рыжаковым? Как жить без Гиты? Как теперь изменится моя жизнь, когда я знаю, что я такое? Где взять судно, на котором я буду выводить из космоса Слепцов?
   И что же это за жизнь такая, что ни секунды покоя нет?
  
  
  АНДРЕЙ МАТВЕЕВ
  
   Две недели спустя после Осеннего конфликта Рыжаков объявился на Онтарии. Полиция ухватила героя под белые руки прямо на космодроме и упрятала в камере. Строить тюрьму в ближайшем будущем мы не собирались, содержанием преступников занималась в основном Федерация, но камеры при полицейских участках имелись. Как-никак, Онтария так же открыта для всех желающих, как и любая другая планета, а среди желающих попадались граждане не слишком порядочные. И вот пожалуйста: к нам пожаловал военный преступник, объявленный в галактический розыск.
   Я приказал доставить Рыжакова ко мне в администрацию. В кабинете конвоиры освободили его от наручников и вышли вон.
   - Так-то ты встречаешь старых друзей? - усмехнулся Рыжаков.
   - Ты же без приглашения ко мне пожаловал, а у меня, как видишь, дисциплина, - ответил я, а сам всматривался в лицо друга юности, узнавая и не узнавая его. - Ну, здравствуй, Валера.
   - Привет, что ль, - в тон ответил Рыжаков.
   Я жестом пригласил его за стол. Тот бесшумно прошел по кабинету с видом тигра, попавшего в незнакомое место, и уселся. Я тоже сел и по селекторной связи велел секретарю принести кофе. Рыжаков молчал и с усмешкой меня рассматривал.
   - Когда я видел тебя в последний раз, ты еще не прятался от людей за темными очками, - заметил он.
   - Не хитри, - поморщился я. - Надо понимать, тебя загнали в угол.
   - Именно так, - не моргнув глазом, подтвердил Рыжаков и с неожиданной прямотой спросил:
   - Ты же меня не сдашь, верно?
   - Как глава государства, входящего в состав Содружества, я обязан это сделать, - невозмутимо ответил я.
   - Я пришел к другу.
   - А как друг я сейчас размышляю, чем тебе помочь.
   - Лучшая помощь - если ты меня ненадолго спрячешь.
   - Предположим, спрячу, хотя, если говорить открыто, у меня сильное желание свернуть тебе шею, прямо сейчас, не сходя с места.
   - Это будет непросто, - спокойно ответил Рыжаков.
   Секретарь принес кофе. Валера с чашкой в руке откинулся на спинку кресла и заложил ногу за ногу. Вид он имел безмятежный. Я обдумывал, как буду выкручиваться из сложной ситуации с умными парнями из УОКБ. На самом деле вместо дружеских чувств и участия я испытывал к Рыжакову острую, невыносимую неприязнь - за Марию, которая неделю назад выбралась из гравиложа, за Федора, чуть не погибшего в рубке 'Пепла Марса', за Александру, за ее синяки, за разодранное в кровь запястье, за ее изнуренный, истерзанный вид, за ее помрачневшее лицо при одном только упоминании о Рыжакове. И тут я понял, что это - ненависть, настоящая ненависть, потому что я отчетливо представил, как корчится в гримасах и синеет лицо друга юности, и как сминается под моими ладонями его мощная шея. Однако в первый момент, увидев его, я даже обрадовался...
   Рыжаков молчал, выжидая, как зверь в засаде.
   - Ты зачем крейсер угнал, Валера? - неожиданно спросил я.
   - А зачем тебе?
   - И в самом деле, незачем, - согласился я. - Вряд ли пойму. Валера, тебе уже сорок. Предположим, тебе удастся уйти от правосудия. А дальше что?
   - Это спрашиваешь ты, Матвеев? Тебе это удалось! Тебе же все удалось, Андрей! Так неужели же мне не удастся? Я угнал корабль, чтобы набрать команду, чтобы впоследствии сколотить эскадру, а если удастся, то и флот.
   - Для чего?
   - Всё это будет мое. Ты же понимаешь, о чем я.
   - Понимаю. Я не понимаю, что бы ты делал со своим флотом.
   - Я бы ни от кого не зависел. Федералам пришлось бы со мной считаться, не тебе это рассказывать. Только я не цацался бы с ними, как ты.
   - А что бы ты делал? Грабил?
   - Не без этого.
   Я хотел ответить, но он перебил меня:
   - Андрей, я знаю наперед, что ты мне скажешь. А я вот что скажу: на деньги, которые я добуду, можно, к примеру, купить планету, пригодную для жизни. А можно не покупать, на черта она сдалась. В нашем мире можно купить все, что угодно, в том числе собственную неприкосновенность, и никто тебя пальцем не тронет.
   Я поставил пустую чашку на стол и обронил:
   - Ты собираешься идти по трупам. Это не смущает?
   Рыжаков негромко засмеялся и сказал:
   - Не тебе об этом говорить.
   Я удивленно поднял брови, и Валера продолжил:
   - А чем лучше твои люди? Безобидная на вид девочка из твоей команды в буквальном смысле ходила по трупам на 'Пепле Марса', и ее тоже ничего не смущало. Так чего ожидать от твоих людей, от тебя самого?
   - Крыть больше нечем? - холодно осведомился я.
   - А хочешь со мной? Нет, не хочешь. Ты не бросишь насиженное место, так и будешь плясать под дудку Вулдровта, Коломенского и Тижевского - вон сколько у тебя начальников. А я буду свободен и буду делать, что вздумается. Да, сложилось неудачно, но я начну сначала.
   Он тоже поставил чашку и встал.
   - Я не собираюсь долго отягощать твое государство своим бандитским организмом, отсижусь какое-то время, пока от тебя не отцепятся, и покину Онтарию. Твои псы за дверью меня, надеюсь, не задержат?
   - За дверью никого нет, только секретарь работает. Не думаю, что он тебя задержит.
   - Я тоже так не думаю. Жилье ты мне, надеюсь, предоставишь?
   - Куда ты направишься потом? - поинтересовался я, вставая.
   - Куда угодно, только подальше от Солнечной системы. С такими деньгами, как у меня...
   - С какими деньгами? - внутренне подобравшись, полюбопытствовал я.
   - Разве ты не в курсе? У меня двадцать миллионов! Ты когда-нибудь видел двадцать миллионов наличкой?
   - Нет. Сегодня у меня была такая возможность, но я их не видел. Деньги отправились обратно к их владельцам.
   Рыжаков, который уже подошел к дверям, подпрыгнул, как на пружине, и развернулся на сто восемьдесят градусов. Вот теперь его лицо было совершенно незнакомо. Отнюдь не дружеский удар кулаком в скулу я отвел взмахом руки, полагая, что на этом все закончится. Кулак взлетел во второй раз, я перехватил его левой и рванул в сторону и вниз. Правой я подцепил Валеркино плечо снизу и развернул друга боком. Тот потерял равновесие, и я, облапав его, швырнул об пол с расчетом выбить из легких воздух. Рыжаков успел сгруппироваться и вскочил, но я уже был за его спиной. Когда я его обхватил, Рыжаков успел частично провернуться, но это было уже не так важно. Прогнувшись назад, я оторвал его от пола и перебросил через себя, через свою голову, и, едва коснувшись лопаток пола, тут же выпрямился. Рыжаков извернулся в воздухе и приземлился на руки, как кошка. Я тут же навалился на него сверху. Заломив назад его руку, я придавил ему голову, навалившись свободной рукой на затылок. Рыжаков хрипел и вырывался, понимая, что может остаться со сломанной конечностью.
   Ломать кости я ему не собирался.
   - Что дальше, Рыжаков? - выдохнул я ему в ухо.
   - Сволочь, - сдавленным шепотом ответил тот.
   Я ослабил хватку, Валера вырвался и ринулся на меня. Раздосадованный, я сгруппировался и подставил плечо, и друг мой ситный получил сильный удар плечом в грудь. Как противник в борьбе Рыжаков был мне совершенно незнаком: в университете он посещал секцию тхэквон-до, а схватывались мы только в шахматных поединках. Снова облапать себя он не дал, отскочил, взлетел к потолку, крутанулся и обрушился на меня сверху. Левую ногу я успел отвести от ключицы, а правая крепко долбанула меня по шее. Шея выдержала, но я аж присел, и мне померещилось, будто нога сделана из чугуна. Валерка ловко оттолкнулся от пола пальцами, и мне пришлось уворачиваться от его мелькающих ног. Я был не так проворен, как Рыжаков, и пропустил удар в живот. Согнувшись, я тут же словил еще один удар по шее и тут же по уху, аж искра из глаза вылетела. Отскочить приятель не успел и снова угодил в захват. Теперь я швырнул его об пол безо всякой жалости. Ему не удалось встать сразу, он торопливо отполз от меня, и уже потом поднялся на ноги. Поняв, что в рукопашной меня не одолеть, он схватил кресло, сделал обманный выпад и попытался сбить им меня с ног снизу. Кресло я отбросил. Что-то обрушилось и загремело, еще и загудел вызов со 'Стремительного'. Я между тем пытался приловить Рыжакова и смять его окончательно. Тот отпрыгнул и забежал за другую сторону стола. Я двинулся к нему, обходя стол и не спуская с друга глаз. Рыжаков схватил со стола кофейную пару и швырнул блюдце мне в лицо. Я увернулся, краем глаза заметил летящую чашку, уклонился и получил удар еще одной. Удар пришелся по очкам, скользящий, по самому краю, но настолько сильный, что небьющееся стеклышко, оставшись целым, вылетело и, зацепив мне бровь, куда-то сгинуло, а чашка брызгами разлетелась во все стороны. Рыжаков испустил вопль и вытаращился, у него даже волосы на голове приподнялись. Мои глаза! До сих пор, кроме старого Качина, их никто не видел! Я остолбенел только на миг и бросился к Рыжакову. Тот отшатнулся и вырвался из кабинета, выбив обе двери собственным телом. В запале я понесся было за ним, но вовремя заметил мелькнувший торс секретаря, остановился, торопливо прикрыл незащищенный глаз ладонью и захлопнул дверь. Шепотом ругаясь от бессилия и непередаваемой злости, я отдал приказ полиции задержать Рыжакова, а секретарю велел немедленно принести запасные очки.
   Снова загудел вызов с флагмана, и я ответил. На мониторе замаячило лицо Федора. Доложившись по форме как дежурный на 'Стремительном', он сообщил:
   - На связи линкор 'Магеллан' с требованием выдать военного преступника Рыжакова Валерия Олеговича.
   Мне, увы, было не до ребят из УОКБ.
   - Федор Семенович, побеседуйте с ними ровно столько, сколько они хотят. Я выйду на связь, как только освобожусь.
   Тут и секретарь подоспел с очками, и я бросился к окнам.
   Рыжаков тем временем выбежал из здания администрации и увидел Марию, которая посиживала на скамейке рядом с парадной лестницей и явно что-то ждала. Валера коротким взмахом руки сманил ее в ближайший флаер, и они улетели в сторону космодрома. На ходу застегивая очки, вытирая кровь с поцарапанной брови и страшно костеря Машу за невиданное легкомыслие, я выскочил из управы.
   Нагнать их удалось, не долетая до космодрома. Разумеется, он был уже оцеплен, мне можно было спокойно сидеть в управе и ждать финала. А нагнал я их потому, что Рыжаков ни с того ни с сего приземлился. Из флаера вышла Мария... 'Он что, сумасшедший?!' - поразился я, а сам вздохнул с облегчением. Больше за ним гоняться незачем. Рыжаков взлетел, а я отдал приказ не чинить ему препятствий. В этот момент я многое простил другу юности...
   Маша уселась во флаер и с возмутительным кокетством откинула назад роскошные волосы. Вопреки ожиданиям она выглядела не испуганной, а озабоченной и даже мрачной. Я усмехнулся, на что она заметила:
   - А ничего смешного.
   - Как тебя угораздило-то? - спросил я, поднимая машину в воздух.
   - Не знаю. Андрей Васильевич, это самый безумный поступок в моей жизни. Ну, не считая того, на 'Пепле'... Пока мы летели, он предложил выбор. Я его сделала, и Рыжаков меня отпустил. Всё очень просто.
   - Да, все очень просто, - пробормотал я и потер шею. Вертеть головой теперь долго не смогу.
   - Возьми платок, у тебя лицо кровью забрызгано. И ухо распухло... Вы что, подрались? У Рыжакова был такой вид, будто его в стиральной машине прокрутили.
   Тут Маша по-детски прыснула. Я чертыхнулся, принял у нее платок и обтер лицо. Похоже, мою физиономию слегка посекли осколки чашки. Руки у меня дрожали. Маша пристально посмотрела на меня и тихо спросила:
   - У него есть шанс?
   - Нет.
   - Нет?
   - У него нет ни малейшего шанса. На орбите его ждет 'Магеллан', от его сетей Рыжаков не скроется. Шанс был бы, если бы с ним был заложник.
   Больше Маша ни о чем не спрашивала, только морщилась - видимо, от встряски разболелась рана.
   На другой день пришло известие, что Рыжаков при попытке ареста оказал отчаянное сопротивление и был серьезно ранен.
   Вечером мне позвонил Иван Сергеевич и бодро сообщил:
   - А я из рубки связи звоню! То есть... с нашего пункта связи. С 'Магелланом' разговаривал.
   - Ого! И с кем же?
   - На 'Магеллане' служит мой ученик, почти такой же дряхлый дед, как и я. Мы славно с ним побеседовали. Вспоминали наш институт, нашу кафедру... Это я к чему? Мой ученик занимается Рыжаковым. Два часа его штопал. Вот что меня позабавило: когда Рыжакова доставили на 'Магеллан', он бредил. Упоминал Марию. Он верующий, Андрей? Неужели молился, а?
   - Кто молился? Рыжаков? - весело удивился я.
   - Ясненько... Жаль, такой человек пропал. Какая вот от него польза? Ох, батюшки...
  
  
  ЭРВИН ТИЖЕВСКИЙ
  (вместо эпилога)
  
   - Ну, и что нам делать с этим негодяем? - осведомился у меня Адам Свифт. Он говорил о Матвееве.
   - Ничего, - ответил я.
   - Как это - ничего?!
   - Ничего не надо делать.
   - Он же нарушил приказ Главнокомандующего! А если бы пострадали мирные жители?
   - Они пострадали и без Матвеева. Он получил строжайший выговор от адмирала Коломенского за вопиющее нарушение приказа. Вулдровт похвалил его за урегулирование конфликта. Заодно и пожурил немного.
   - Всего лишь пожурил!
   - Любого другого на месте Матвеева наградили бы! Он разрешил конфликт в течение суток, когда мы могли бы безрезультатно потратить месяцы. И решил его малой кровью.
   - Мы собирались избежать любого кровопролития.
   - Кровопролитие могло произойти в любой момент. Обстановка на Осени напоминало пороховую бочку, готовую вот-вот взорваться. Вы забываете о партизанах. Кстати, Вулдровт победил на выборах именно благодаря урегулированию Осеннего конфликта, так что Матвеев поднял его на своих богатырских плечах. Он выполнил нашу работу, Адам. Управление дало серьезную осечку, мы учтем это на будущее. Надо добавить, что благодаря действиям Матвеева остальные сначала подумают, прежде чем нападать на соседей.
   Свифт задумчиво произнес:
   - Меня беспокоит один факт. Онтарии запрещено покупать оружие, и, тем не менее, онтарианцы чем-то воевали. И воевали успешно.
   - Они могли использовать старые запасы.
   - Получается, у них неплохие запасы, Эрвин. Кстати, при ликвидации банды Собакина они продемонстрировали самую современную экипировку. Например, бронежилеты последней модели. Откуда они у онтарианцев? Наша разведка на Онтарии так ничего и не выяснила?
   Разведка УОКБ много чего выяснила. Я знал, где и у кого Матвеев скупает оружие. Разведчикам не удалось выяснить самое главное: на каких верфях и на какие средства он построил военные корабли. Кто спонсировал дорогостоящий, незаконный проект? И зачем? Кому понадобилось вооружать Матвеева?
   С верфями еще сложнее. Матвеев располагает собственностью только на Онтарии. Верфей на планете не было - их бы не успели построить, даже если бы Правительство дало разрешение. Вычислить верфи, на которых онтарианцы построили корабли, не удавалось.
   С тех пор, как Онтария вошла в состав Содружества, ее флот не пополнился ни одним кораблем. Это объяснимо: строить военные суда онтарианцам пока запрещено. Матвееву ни к чему разборки с Правительством, военными ведомствами и налоговыми органами.
   Ему с лихвой хватило нынешнего скандала с 'Пеплом Марса'. Матвеев отказался вернуть крейсер Куриону. Мало того, Коломенский узнал, что штурман на военном корабле - женщина. Не врач, не кок, не завхоз, а штурман. Я помнил ее, она посещала Землю в составе группы парламентеров Онтарии. Своеобразная особа. На Зарбае у нее нашлись близкие родственники, но она не захотела с ними встретиться, причем отказ был дан в категорической форме.
   Я не был уверен, что УОКБ перекрыло все каналы, по которым Онтария получает оружие. Однако я был уверен в Матвееве. После Осеннего конфликта я посетил оба государства, и Осень, и Очир, а заодно и Онтарию. Поселенцы построили уже девять поселков. Странное чувство посетило меня тогда... Зависть. Я крепко позавидовал Матвееву.
   Как главе Управления по обеспечению космической безопасности мне не следовало быть уверенным в ком бы то ни было.
   Я подумал, что мною все больше руководит человеческий фактор. Видать, старею... Еще подумал, что мне пора в отставку. Я не мог простить себе отсутствие патрулей в районе Осени и неправильную трактовку событий. На моей должности расслабляться непростительно.
   Выйду в отставку, заберу жену и... уеду жить на Онтарию.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"