Случилось лето в нашей северной столице,

от рождества две тысячи шестой,

в подвалах крысы, в небесах летают птицы,

в могиле мёртвый, в "суете-сует" живой.

Всё как обычно:ребетня играет в прятки,

промеж берёзок двух повесился гамак,

на первый взгляд всё гладко, всё в порядке,

но это видимость и всё совсем не так.

Расслабив туловище в кресле самолёта,

с улыбкой ангела на сомкнутых устах,

являясь дерзкою ошибкою природы,

каждый из них уверен в собственных словах.

Они летят в Россию - им так надо,

расслабившись, не пристегнув ремни,

шлифуя в мыслях грандиозные тирады,

идя на поводу у болтовни.

Их будет восемь, среди них есть русский даже,

самбист по прозвищу "бросок через бедро",

он неподкупен, объективен и сверхважен,

настолько важен, что не ездит на метро.

И на правах хозяина тусовки,

предвидя рейтинги вечерних новостей,

на красный свет и без единой остановки,

он мчится в Пулково встречать больших гостей.

А там толпа, там все кричат и рукоплещут,

мол- типа -праздник,типа- видит нас весь свет,

там веселятся и швыряют в воздух вещи,

там даже сделали бесплатный туалет.

Все суетятся в ожидании момента,

когда сверкнёт крыло со стороны,

чтобы хоть раз узреть живого президента

и-в принципе-не важно, чьей страны.

Стучат секунды, тянутся мгновенья,

гремят сердца, грядёт апофеоз,

и кто-то видит в этом главы "Откровенья",

и кто-то выронил букет ослабших роз.

Течёт слюна со рта у журналиста,

корреспондент насилует блокнот,

тихонько митингуют коммунисты,

трещит вдали патрульный вертолёт.

И час настал! И вот оно, свершилось!

И все подумали:"Жизнь прожита не зря!"

Толпа смахнула пот, перекрестилась,

и стала поздравлять сама себя.

Ведь где-то там, вдали, под облаками,

внедрясь в потоки западных ветров,

над русскими полями и стогами,

блеснуло серебристое крыло.

Настроив оптику, игру теней и резкость,

в великом пафосе начала славных дней,

толпа взглянула на благую неизвестность...

на фюзеляже надпись - " U S A ".

Кто в нём сидит, не знают лишь младенцы.

Его лица не видел лишь слепой.

Его карман - основа всех коммерций.

Его народ - хронически святой.

И самолёт его удачно приземлялся,

шасси касалось взлётной полосы,

в иллюминатор кто-то хитро ухмылялся,

мир становился на аптечные весы.

Подъехал трап, пришла ковровая дорожка

и разлеглась по мановению руки,

открылся люк и кто-то выглянул немножко,

сверкнули видео- и фото- маяки.

Ударил гимн и затаил дыханье каждый-

попавший в это место- человек.

Такое зрелище бывает лишь однажды;

никак не чаще, чем десяток раз на век.

И громко щёлкнул первый снимок "Поляройда",

и хором взвыл голодный питерский пиар,

как будто в первый раз живого гуманойда,

как будто в первый раз божественный нектар

ему позволили вкусить совсем бесплатно,

как черпануть воды из грязных луж.

"Какой шикарный,всё же,сырьевой придаток!"-

с улыбкою подумал младший Буш.

Под саундтрек истошных восклицаний,

он словно - бес, таинственно возник,

взглянул на небо, загадал желанье,

сказал:"Привет", коверкая язык,

спустился вниз под вой толпы и смрад бензина,

сверкнул зубами и направился туда-

где опершись о бампер лимузина,

стоял российский президент, как тамада.

Их взгляды встретились, их мысли породнились,

их пальцы треснули в рукопожатьи рук,

Володя мысленно съязвил: "Привет придурок!",

Буш-младший мысленно ответил: "Здравствуй друг!"

Обмен любезностями, пылкие тирады,

святые клятвы в вечной дружбе их и нас,

детЯм конфеты, а соратникам награды,

Володе кнут ковбойский, Бушу русский квас.

Ну и пока весь этот цирк жизневлачился,

покуда брызгал изо рта цветочный мёд,

на Пулковские земли приземлился

ещё один почётный самолёт.

Неся в глазах секрет подопытных молчаний,

давя улыбку доброй сотней атмосфер,

людЯм явился лопоухий англичанин,

имея честь именоваться- Тони Блэр.

Он будто правая рука капитализма,

он словно левая нога житейских благ,

он пунктуален словно Монте-Кристо,

с одним отличием- француз был не дурак.

А дальше всё пошло без изменений,

всё точно так же, как и пять минут назад;

благое масло обоюдных умилений,

мол- как я рад!, а я то как уж рад!

Рукопожатия, фальшивые улыбки,

верх словоблудия, апофеоз речей,

гумманность взглядов, идиотские открытки,

объедки фирменных пасхальных куличей.

Уже их трое, все смеются и глаголят,

и ждут оставшихся, которые в пути-

на самолётах атмосферу канифолят

в надежде истину в базаре обрести.

Четвёртым номером, накрасив шустро губки,

почистив ногтем на груди германский флаг,

на свет явилась фрау Меркель, канцлер в юбке,

срамя потешным видом грозный Бундестаг.

Под цифрой "пять", в нелепом бежевом костюме,

испачкав волосы в прокисшем молоке,

из самолёта выпал пьяный Коидзуми,

не расчитав своё здоровье и сакэ.

И знать не знало ярко-питерское солнце,

и мыслей не было в косматой голове,

давить- ли пеклом припанкованных японцев,

приблудно-временно осевших на Неве.

А пятый самолёт ввозил шестого члена

на территорию российской стороны,

бескомпромиссного, тупого как полено,

но всё же члена и главу большой страны.

Что за народ избрал его в премьер-министры?

Что за придурок ему Отдал голос свой?

не стань политиком,так стал бы хоккеистом,

премьер-по рангу-всяко ниже, чем святой.

Он Стивен Харпер,самый главный из Канады,

гремя понтами, типа - я один из НИХ !,

покинул Боинг, стёр с лица следы помады,

сошёл к друзьям, порукоблУдил и притих.

Почти все в сборе и осталось только двое,

все кажут пальцами на точки в небесах.

"Бьюсь об заклад,в том самолёте Берлускони,

и значит, в этом самолёте Жак Ширак!",

вопил один из оголтелых журналистов

терзая дохлую дыхалку впопыхах.

Шпион шпионил,строил планы клан министров-

как обмануть и не остаться в дураках.

И всё же словно ядовитая заноза,

вонзаясь в этот гиперпафосный ликбез,

на первом Боинге примчал Жозе Баррозо,

"шестёрка" НАТОвская, типа из ЕС.

И получается, что вовсе их не восемь?!

И получается, их девять мудрецов!

Да чёрт-то с ним,мы всё равно всех в гости просим

и нам не жалко помидор и огурцов

для их изысканных и приторных обедов,

для их заточенных желудков и зубов.

Мы не жиды и мы прокормим пол-планеты,

если никто мешать не будет, из жидов.

И наконец, ища утеху в самогоне,

покинув денежный капиталистский мрак,

последним гостем сел товарищ Берлускони

и с ним его соратник Жак Ширак.

Два сверхоплота франко-итальянской дружбы,

два сивых мерина , быть круче не дано,

два сверхчиновника правительственной службы,

два сверхдохода: макароны и вино.

Два старых панка европейского масштаба

сошли в толпу и оба начали трындеть-

что за напутствия давал им Римский Папа,

кому бы сбагрить макароны,где взять медь?,

и что футбольные арбитры - идиоты,

и Олимпик легко прошёл бы сквозь Зенит,

и про капризы переменчивой погоды,

и про Хамас, и про плутоний, и про СПИД.

Команда в сборе, объективы смотрят в лица

всех улыбающихся действующих лиц

и кто-то счастлив непомерно, кто-то злится,

что мало шансов влезть в окно передовиц.

Но суть не в том, а в том, что сути вовсе нету,

их всех вместил девятиместный лимузин.

Володя Путин в потолок швырнул монету:

"Ну что, на Смольный или сразу в магазин?"

"Какой лабаз,ямщик,вези нас сразу в Смольный!

мне этим часом магазин не по нутру!"

вскочил с сиденья Коидзуми недовольный,

трезвея на глазах на питерском ветру.

Мотор взревел, ямщик успел перекреститься,

кортеж понёсся заглушая вой толпы

туда, где можно не скрывать святые лица,

где можно рухнуть в искушения судьбы.

А есть ли смысл говорить, что было дальше?

Что пили ночью, что осталось на потом,

соревнования по этикетной фальши,

рекорды пылких словоблудий за столом.

И были дни, и были ночи, были басни

про помощь нищим странам низшего звена,

про политически-святое бремя власти,

про чудо- свойства у французкого вина.

Про лицезрение балета в Мариинке,

где каждый лидер надевал свой личный фрак,

про посещение валютницы Маринки,

на чём настойчиво настаивал Ширак.

А Тони Блэр, разворошив гнилую рану,

притормозив порыв французкого мсье,

вопил, что бомбой п**данёт по Тегерану

и вытрет задницу их ядерным досье.

Буш младший мало говорил, но много слушал,

мол-типа-мудрость,есть его второе "Я",

канадец пил и постоянно что-то кушал,

как будто голодом морили у себя.

Володя песни пел, играл на фортепиано,

японец тощий, как обычно, где-то спал,

но все узрели, как под утро, в стельку пьяный,

он к фрау Меркель в туалете приставал.

Немецкий канцлер, всё вот это безебразье,

сносила стойко, как Рейхстаговский герой.

Жозе Баррозо всё молчал и в одночасье,

все заподозрили, что он вообще немой.

А Берлускони- по специфике работы-

зажав тарелку со спагетти в кулаке,

травил тупые несмешные анекдоты,

на жутко-ломаном английском языке.

Но Бог-то с ним, конечно были и минуты

когда чего-то, всё же, шло и по уму.

Когда трепались про войну, про курс валюты,

про террористов, про иракскую тюрьму.

Про то, что осенью готовятся к морозам,

зимой к потопам, а весною к жарким дням,

и чтобы в задницу не посадить занозу,

не надо слишком доверять еловым пням.

Когда случались всё-ж минуты просветленья,

тогда рожала голова разумный слог,

но слишком долго предаваться озаренью

никто из высокопоставленных не мог.

А где-то в Африке, в обители забвенья,

там, где болезнь; там, где забыл про воду рот,

в дерьме, в грязи, в крови и прочих наслажденьях

скоропостижно дох очередной народ.

И там не надо что-то видеть или слышать,

там, где свирепствует матёрая чума

лишь два пути: убийство - чтобы выжить,

самоубийство - чтобы не сойти с ума.

Тому, кто ждёт лекарства в лазарете,

кто издаёт от боли волчий вой-

неважно, сколько стоит баррель нефти,

пенициллин ему важнее, чем "Лукойл".

Он обречён и он прекрасно это знает,

и жизнь его уж подошла к концу,

покуда где-то на Земле, поближе к раю,

премьер-министры ковыряются в носу

сдвигая важные решения "на завтра",

на лоб сдвигая благодетельный венец.

И кто мне скажет- где тут ложь, а где тут правда,

и кто - воистину - живой, а кто мертвец?

7 апреля 2006г.