Она любила слушать шум волн, накатывающихся на покрытый галькой берег. Слух распознавал малейшие нюансы. Различие бульканий воды, охватывающей камешки поменьше и покрупнее. Злобное шипение пены. Поспешное бегство воды обратно в холодные объятия реки. Звуки успокаивали, отгоняя опостылевшие мысли.
День был похож на многие другие. Так же, как капельки мелкого дождика, который выводил свою мелодичную песенку на упругих струнах волн. Вот только в душе звучала другая, печальная, песня - ода одиночеству. И чем больше людей было вокруг, тем сильнее сжимало одиночество свою жесткую хватку. Они другие. Они не поймут.
Тяжелый вздох. Один из тысяч тех, которые сопровождали в безмерном пустом пространстве, лишь изредка поддающемуся осязанию. Словно огромный дикий пес из скудной жалости позволяет себя погладить. Пальцы медленно перебирали круглую головку трости, покрытую некогда гладким лаком. Нащупывали малейшие сколы, шершавые проплешины. Казалось, что маленький кусочек дерева - это отдельная вселенная. И изучать ее можно бесконечно долго, поскольку каждый раз она менялась. Появлялись новые трещинки рек и вспученные чешуйки высоких берегов.
Капли дождя больше не смывали иссушающие душу слезы. Лица игриво коснулись теплые лучики солнышка. Нежное дуновение приносило ласку, но она не любила эти мгновения. Лучше уж дождь. Он трогал ее чаще, хоть и приносил промозглую влагу. И все же тело жадно ловило любое доказательство, что это все не иллюзия. Порой, ей казалось, что она - лишь маленькая капелька воды, летящая в бесконечности. Круглая сфера ограничена длинной рук и ног. Что там, за тонкой призрачной пленкой? Пальцы судорожно ощупали мокрую скамейку... резкая, но кратковременная боль, которую сменила слабая пульсация в мизинце. Заноза. Но она была благодарна маленькому кусочку дерева: боль смыла жуткий, сковавший душу, страх.
Обычное утро. Смятые простыни постели ворчливо хрустели под руками щедрым крахмалом. Какого они цвета? Какая разница, для нее не существовало цвета... и света. В душе царила вечная тьма... Так, кажется, говорится. На самом деле, она не знает, что такое тьма. Лишь огромная мутная вселенная, наполненная сосущим душу одиночеством. И порядок. Опостылевший порядок, который приносил безопасность, но день за днем уносил рассудок. Открыть глаза - глупо и бессмысленно, но так привычно. Опустить ноги, нащупывая босыми стопами пол. Тапочки точно под ней - как всегда. Два медленных, шаркающих шага вперед, поворот направо, еще три долгих осторожных шага. Шершавая дверь. Рука точно тянется к скользкой холодной ручке: скрипучий от стерильной чистоты умывальник встречает привычным журчанием.
Скрип входной двери, множащийся в гулком подъезде отзывчивым эхом. Острый звон ключей, режущий слух. Шаги. Звонкие и глухие, такие разные... но всегда чужие. Соседи. Они всегда где-то там - с той стороны призрачной стенки, которая сферой окружает ее. Здравствуйте, Галина Сергеевна. И вы будьте здоровы, Марфа Матвеевна. Шаркающие следы старушек оставляют на сердце еще один тяжелый камень. Как бы она хотела быть одной из них! Пусть старой и больной, но зато все на свете уже повидавшей...
Только река приносила облегчение, путь и небольшое. Постукивая по асфальту старой тростью, она брела по аллее, с отвращением вдыхая смесь городского газа, табачного дыма и прогорклого запаха жарящихся сосисок. Голоса, смех... всегда стихают при ее приближении. Хорошо, что эта пытка длится так недолго и всегда вознаграждена. Волны мерным звуком смывали с души тяжелые булыжники одиночества. Раскидистое дерево приветствует ее покалыванием острых ветвей. То ли они так низко свисают, то ли это просто кустарник... впрочем, это все равно. Скамейка рядом в ним всегда была пустой. Много лет это ее скамейка. Даже если случалось застать какую-нибудь тихо-шепчущую парочку, она сразу слышала удаляющиеся шаги и испуганный стук каблучков. Она привыкла, что ее общества избегают. Река же всегда останется верной подругой, пусть и почти безмолвной. Река вечно спокойна и умиротворена...
Быстрые мелкие шажки. Скамейка дрогнула под небольшим весом. Детские рыдания заполнили пространство, прорываясь в глухую сферу одиночества острыми иглами сочувствия. Но она не повернула головы. Большая трагедия маленькой девочки. Одна из многих тех, которых она не видит.
- Котенок, - всхлипывала девочка, между отчаянными рыданиями. - Папа...
Протянув руку, погладила растрепанную голову ребенка. Гладкий шелк тщательно причесанных волос и неприятная шершавость огромных бантов.
- Что случилось, дитя?
- Котенок, - всхлипнула та. - Маленький, пушистенький, хорошенький... - Чуть успокоившись, рассказала: - Моя Муська их пять родила. Глазки открыли уже: все ползают, играют... Только один постоянно на все натыкается. А глазенки... такие большие, голубенькие. Папа сказал, что его нужно утопить. Я просила, плакала... Но он говорит... - Она запнулась и выговорила по слогам: - Это гу-ман-но. Он слепой от рождения... И никто его не возьмет. Я побежала за ним, но отстала. Он его, наверное, уже утопил!
И снова разрыдалась. А она лишь легонько гладила девочку по голове и шептала разные глупости. Девочка утерла кулаком слезы и посмотрела на незнакомку. Красивые голубые глаза на невероятно грустном лице молодой женщины смотрят в направлении реки. Невидящий взгляд, такой же, как и у несчастного котенка, порождал одновременно жалость и стыд. Испуганно сжавшись, девочка осторожно выскользнула из-под руки и убежала прочь, не оглядываясь.
Женщина скривила губы и медленно опустила руку. Малыш появился в маленькой пушистой семье, но родился уже одиноким. И никто не поможет и никто не поймет. Они зрячие, перед ними весь мир. А перед нами - лишь мутная мгла... И только река успокоит мятущиеся сердца.
- Папа прав, девочка, - прошептала она. - Слепой никому не нужен.
Она так любила слушать шум волны. Та накатывалась на берег снова и снова. И шипела, как испуганный котенок...