С легким оттенком грусти покидал Белшебек уютное гнездо Гамилькара. Виновницей тому была, как он ни хотел себе признаваться, - жена Гамилькара, Батбаал.
Как он ни пытался отрицать очевидное - с каждой встречей с Батбаал влюбленность его только укреплялась. И зарывалась еще глубже.
Носить в себе это чувство было невозможно, но и открыться Батбаал, рассказать ей о своей любви тоже было немыслимо - Гамилькар оставался его единственным настоящим другом, с которым он, как говорится, съел не один фунт соли, которого он уважал и даже любил как родного брата.
Мог ли он хоть как-то предать лучшего друга? Конечно, не мог. Потому и страдал. Страдал, когда время от времени сталкивался с Батбаал, страдал, когда иногда вынужден был встречаться с Гамилькаром в его доме или в храме, куда Гамилькар накануне своего назначения стал наведываться часто.
Казалось, долгие пятнадцать лет знакомства, редкие в последнее время встречи притупят его нежные чувства к Батбаал. Но - нет. Чем реже видел Белшебек Батбаал, тем ярче вспыхивало прежнее, тем острее кололо сердце.
Когда Белшебек впервые увидел Батбаал, он не мог не оценить ее природную красоту и миловидность.
Дочь финикийца и гречанки, она словно соединила в себе самое лучшее из черт двух разных народов. В ней словно ладно соединились Запад и Восток, сгладив грубоватые черты гречанок плавностью линий финикиянок.
Как писали древние:
"... чья красота подобна красоте Анат ,
чья прелесть подобна прелести Астарты,
чье ожерелье из блестящей лазури,
чьи очи - чаши янтарные, отделанные сердоликом" .
Небольшого роста, хрупкая, с широким открытым лбом и выразительными восточными глазами, она сразу приглянулась Белшебеку. И он собственной волей заставил себя как можно меньше думать о ней, как можно реже бывать у них дома, все больше приглашал Гамилькара к себе в свою небольшую келью в храме, где можно было, не отвлекаясь на постороннее, решать все необходимые дела. А Батбаал... Батбаал оставалась острым напоминанием о печальной судьбе неразделенной любви, которую и время неспособно стереть, и сердце забыть.
Отец Белшебека уже сколько раз напоминал: пора бы жениться - негоже после себя не оставить потомства. Тем более, их род на протяжении сотен лет служил одному и тому же богу, из поколения в поколение передавал как наследство таинство общения с богом, бережно сохранял язык, на котором боги в давние времена напрямую разговаривали с людьми.
Кому он, Белшебек, передаст свои тайные знания, как передал их ему отец, а отцу дед, а деду прадед?
Но Белшебек умолял отца пощадить его, не торопить, не настаивать на его скором супружестве - он ведь еще не стар. А претенденток вокруг - хоть отбавляй, хоть нескольких жен заводи, - карфагенянину не возбраняется. Однако душа не лежит ни к одной из них, не прикипело. Еще успеется, еще все впереди, - говорил он отцу и друзьям и тут же вспоминал Батбаал, ее раскосые глаза, чарующую улыбку...
Может, он ее идеализировал? Вряд ли. Он помнил их первые встречи. Доброй завистью завидовал другу, но ни разу не признался в том ему. Даже, когда их дружба скрепилась совместным участием в войне против Регула.
Потом их дороги на время разошлись, Гамилькар носился с мыслью о реванше за потерянные карфагенские города на Сицилии, сам он пошел по стопам семьи, с головой погрузился в дела храма, перенимая таинство общения с богами - в их поддержке сейчас как никогда нуждалось пошатнувшееся государство.
Редкие встречи теперь становились такими долгожданными и радостными. Но Белшебек по-прежнему скрывал свои чувства к Батбаал, теперь еще сильнее, даже если ему не нравились грубоватость Гамилькара к своей хрупкой жене.
Бывало Гамилькар ни за что ни про что, как считал Белшебек, раздражался на нее.
Батбаал поначалу обиженно высказывала все обиды ему, Белшебеку, и он видел, что она во многом был права - Гамилькар, казалось, сам не понимал, что таким отношением заставляет ее страдать.
"Я солдат, - говорил он в таких случаях. - Мне не до бабьих сантиментов". И это тоже было видно - Гамилькара нечего было и пытаться переделать. Но вот прошло сначала пять, потом семь лет, как он оставил армейскую службу, у Гамилькара и Батбаал наконец-то родился долгожданный наследник, которого Гамилькар просто обожал, а девочки стали почти женщинами, - и Белшебек увидел, что Батбаал постепенно нашла какой-то свой подход к мужу, как-то незаметно изменила его: тот стал мягче в семье, нежнее к Батбаал и даже к попираемой поначалу Ашерат. И уже на замечания жены, которые постепенно превратились в безобидную иронию, отвечал просто иронией, и их семейный крепкий челнок, на зависть, продолжал плыть дальше, без серьезных трещин и губительных пробоин. Опять же, благодаря мудрости Батбаал. А в том, что она оказалась мудрой, - в этом ей не откажешь.
Белшебек еще раз мысленно представил себе лицо Батбаал. Светлое, когда она с улыбкой встречала его, потемневшее, когда рассказывала о тревожных снах Ашерат. Но к снам Ашерат он отнесся так же, как и Гамилькар, считая их обыкновенными страхами перед предстоящим вступлением во взрослую жизнь.
Десятки тысяч ханаанских девочек ежегодно проходят через этот вековечный обряд, и ни разу еще земля Ханаанейская после этого не дрогнула.
Богу - богово, а страхи - суть эмоции человеческие, богам они не свойственны. В праве ли мы забывать обычаи предков? Обычаи, идущие от богов? Белшебек считал, что не вправе.