ОКЕАН ТАЙН
...Скажу глазами виновато,
Скажу и небом и листвой:
Прости, что был ничьим когда-то,
Но я теперь, как море, твой...
Евгений Евтушенко
Восторг светлого апостола по поводу торжества мастера утих, когда ладьи отправились в путешествие по Океану. После нашёптываний Стэллы Синх направил свою ладью к еле видимому туману вдалеке. Маркиза же вела свою ладью с Леонидовым и раскинувшимся на корме Лёшей к яркому горизонту, куда заворачивала радуга от цветка-светила. За окончательным расставанием друзей с печалью наблюдали лишь глаза светлого апостола. Когда Маркиза и Дима, перебивая друг друга, рассказали ему о цели мореплавания - детских городах, Лёша ужаснулся.
- Как мы порочны! - Прошептал он.
- О чём ты? - Спросил Леонидов.
- Я о своём, - отмахнулся Лёша.
"Ведь мы, апостолы непонятной веры, не знали детства - этого краеугольного камня развития! Почему мастер так поступил? - И Лёша вдруг вспомнил, что его сознание пробудилось не только при свете голубого солнца. Везде мелькали радужные пятна. - Хаос!"
Вот когда аукнулся союз мастера со Вторым Великим Царём! Как жутко светлый апостол не понимает детей, стало ясно после его долгого сосуществования с женой и сыном. Чёрный апостол вырвал Лёшку из земной трагедии. Мастер предложил дорогу развития без Музы, но под светом цветка - великий эксперимент. И на дороге - детские города!
- Как мы порочны! - Повторил Лёша.
"Участие Хаоса в рождении апостолов рано или поздно приводит к неприятным последствиям. Первым остановился Владик, следом Владимир. Сейчас потерялся я. Что там Сергей? Справится ли он со своим миром художника?"
Лёшка с ужасом понял, что плывёт в окружении двух детей. А впереди - толпы детей, целые города. А позади - его морально искажённый ребёнок. Мегаукор от нового мира ему - созданному чужой волей готовым юношей-волшебником. Этакий клон мастера!
- Расплачиваюсь за всех апостолов, - прошептал Лёша.
Дима недоумённо пожал плечами.
"Легкомысленные создания! - Продолжал самоистязание апостол. - Мы уверенно себя чувствовали в отсвете добра и зла. Здесь, где всё зависит от внутренней состоятельности, по-моему, пришёл бы в ужас сам Сергей. Ведь мы не развивались из маленьких белковых комочков, не утверждались в сложном мире долгие годы. И чем глубже в детский мир, да ещё под алым цветком с его детской радугой, тем больший камень давит на мою душу. Я паразит, я не имею права продолжать путь."
Лёшка вцепился обеими руками в левый борт и одним рывком выпрыгнул в тихие воды Океана. Погружаясь в глубину, он наблюдал, как провожали его удивлёнными глазами Маркиза и Дима.
"Круглые, детские лица" - улыбнулся светлый апостол.
Девочка с мальчиком долго смотрели на океанские воды, свесившись с левого борта.
- Вот те на! - Первым откликнулся Леонидов. - Хорош сюрприз!
- Мы ещё с Лёшей встретимся, - уверенно сказала Маркиза.
- Надеюсь. Я тебе верю, ты здесь старожил.
- Да, конечно. Апостол зачем-то понадобился Океану. А смерти здесь нет. Что ж, пока побудем вдвоём. Плывём дальше, - Маркиза вздохнула и пошла к носу ладьи.
Чем выше к алому цветку, тем значительнее, весомее по сравнению с Лесом Чудес казался Океан Тайн. Лес всё уменьшался, а Океан был неизменен и только добавлял в богатстве представления. Он вызывал одно желание - нырнуть в его воды без сожаления и памяти. Но воды - лёгкие и приветливые вначале, дальше тяжко обволакивали и выдавливали из тебя те массивы, к которым ты давно привык, считал своим достоянием и силой, своей материей. Океан же считал это пришлым и болезнью, он держал это низким, сырым облаком, сушил под светом алого цветка и далее мелкой драгоценной пылью растворял в себе.
Человек в прострации лежал под верхними водами и смотрел на далёкий цветок. Всё, в чём он разбирался, затерялось за крошечным Лесом Чудес в просторах Океана. Человек решился и всё. Назад пути нет. Старый материальный мир сгинул в прошлом. Вместе со временем. Что впереди? Острова Забвения? Нет, оторопь берёт от одного названия. Только самые истощённые добровольно придут туда. Что сейчас? Над человеком алый цветок. И блики, блики по Океану. И в этих бликах только ты, человек. Смотри на себя, изучай каждую клеточку. Тяжко ежесекундно соприкасаться только с собой. Но пришла волна и смыла излишнюю тяжесть.
В необъятном пустом Океане Лёша свободно, без всяких неприятных ощущений то опускался в серые глубины, то поднимался в яркие верхние воды под свет цветка. Абсолютно разные ощущения. Вверху - покой и нега, какое-то бездумье в разноцветных красках неба с цветком и радугой и отражением всего этого на поверхности вод. Но далее тревожно нарастало ощущение бесцельности бытия. И следом как бы тело становилось водянистее. Океан проникал внутрь и пытался растворить чужое тело. Лёша собирал в кулак все свои силы и нырял в глубину. Чем глубже, тем крепче становилось тело, а водные потоки закручивались вертикально и образовывали бесконечный серый лабиринт. Страшное зрелище, явно испытание не для таких мягких светлых апостолов как Лёшка. Человек несколько раз нырял и всплывал в растерянности. Наконец после очередного всплытия он решился позвать своих бывших попутчиков - Леонидова и Маркизу. Но ничего не вышло. Мир Океана Тайн не поддерживал звук, а Лёша теперь принадлежал Океану.
"Немой и одинокий. Наедине с собой на вечные времена. Как похоже на смерть! - Подумал в отчаянии светлый апостол. - Ну, тогда лучше умереть в борьбе, чем превращаться в медузу."
Лёша мысленно простился с мастером в небесах, с алым цветком и окончательно нырнул в глубины лабиринта.
Апостол как рыба петлял между вертикальными водяными столбами, коридоры становились шире и, наконец, открылась просторная площадь. У одной из вертикальных стенок причудливым течением вод образовался натуральный роскошный светло-серый трон. Осторожный Лёша исследовал его. Затея ему не понравилась и он нырнул в ближайший коридор. Но через несколько пролётов тот же трон оказался у него перед носом. Решившись на ещё одну попытка бегства, он вскоре осторожно вышел на площадь из очередного коридора.
"Бесполезно" - Подумал про себя апостол.
Встав напротив трона, он заметил, что невидимые течения всё ближе подносят его к светло-серой громадине. Оказавшись рядом, Лёша решил подпортить ненавистный всем друзьям мастера образ идеи власти. Руками и ногами он пытался разрушить и изменить светло-серые течения, но те лишь подбрасывали его вверх к центру сиденья. Наконец Алексей устал и дал течениям устроить себя на троне поудобнее.
Луч света внезапно пробился на площадь и в водяных вихрях устроил нечто вроде театра теней. Лёша обессилено наблюдал за представлением. Вначале быстрые тени выскочили из всех коридоров, устроили круговорот и, наконец, выстроились в одну чёрную дорожку через всю площадь. Затем на дорожке сформировалась новая тень. В её очертаниях Лёша без труда узнал рыжего апостола. Тень чётко шла по дорожке, грузнела, сгибалась, не поднимала очертаний головы, пока не растворилась у одного из коридоров.
"Да, - подумал светлый апостол, - Владик выбрал земной путь. Надо же! Океан относится к этому с почтением."
За это время на дорожке сформировалась новая тень гордого, стройного юноши с высоко поднятой головой. Тень сделала несколько шагов по дорожке, сошла в сторону, закрутилась веретеном и растворилась.
"Сергей презирал всё земное, - согласно кивнул на троне Лёша. - И поступил соответственно. Цельная личность, ничего не скажешь!"
Представление продолжалось. Новая тень остроплечего юноши медленно брела по дорожке, пока рядом не сформировалась тень девушки. И закружилась первая тень вокруг второй.
"Володя и Танечка," - комментировал Лёша и вдруг запнулся.
"Я всё понял! - Попытался закричать он. Алексей забыл, что в мире Океана звука нет. - Остановите, я всё понял!"
Но представление продолжалось.
Тень юноши звала тень девушки прочь от дорожки. Но та хладнокровно продолжала свой земной путь. Тень юноши застыла, луч света блеснул внутри тени и зарделась тень пожарищем и растворились обе тени.
"Хватит!" - Мысленно крикнул Лёша и беззвучно зарыдал.
А на дорожке появилась тень лёгкого юноши. Тень не имела чёткого пути, она то шла по дорожке, то летала вокруг неё. На некоторое время тень остановилась на дорожке и рядом сформировалась девичья тень. Они держались за руки.
Лёшка разрыдался пуще прежнего.
Тень юноши вскоре оставила подругу и опять продолжила полёты. Тень девушки подёргалась следом, но запутавшись, опустила голову и продолжила земной путь. Рядом с ней появилась тень ребёнка. Ребёнок рос, полёты юноши, затем молодого, затем зрелого человека становились тяжелее и нелепее. Женская тень и тень уже сформированного юноши на земном пути заметно исказились и стали неприятны. А первая тень всё летала вокруг них, несмотря на враждебность и агрессию попутчиков.
"Всё правильно! - Рыдал Лёша. - Не добавить, не убавить!"
Тени растворились, а вихри, создавшие дорожку, изменили направление и луч света, блеснув по ним, создал яркую огненную стену. Новые тени пытались прорвать стену, но исчезали в ярком пламени. Но к стене приблизилась тень, наполненная пожарищем ярче стены, раскрыла стену наподобие шторы и перетащила внутрь площади тёмную тень.
"Да, - соглашался Лёша, - это Володя протянул меня в этот мир. Никаких моих заслуг..."
Стена исчезла и вихри образовали много стволов, качающихся в такт. Появились новые тени, но они в этой качке рассыпались в разноцветные искры. Тень, наполненная пожарищем, и тёмная тень мужчины держались, хотя их и мотало из стороны в сторону. Внезапно в углу площади зажглись белые звёздочки и от них к теням пролегли два луча. Никакая качка не могла их сбить. По этим лучам тени стали пробираться к звёздочкам.
Лёша закивал головой. Он вспомнил, как во время ужасных смерчей в Лесу Чудес он ясно увидел Коллина и Леонидова и, держась крепко за руку Владимира, устремился к старым знакомым.
Тем временем вихри улетели, тени исчезли, а луч света тихо застыл в центре площади. Представление закончилось.
"Да, - тихо плакал Лёша, - я легковесен. Моё место не в новом мире, а на земной свалке."
Луч света дёрнулся и стал медленно приближаться к светлому апостолу, прошёлся по его телу и блеснул по его глазам. Лёша успокоился. И вдруг почувствовал, что летит вниз. Когда он восстановил равновесие и развернулся, светло-серого трона не было, а образовался новый коридор. Течение медленно сносило Лёшу туда.
Ладья с мальчиком и девочкой мерно двигалась по Океану по направлению радуги. Дима, вначале сидевший рядом с Маркизой, тихо переместился на корму, закрыл глаза и замер. Штурман долго не обращала внимания на соседа, пока не наметился лёгкий крен ладьи на левый борт. Маркиза оглянулась и не поверила глазам - Леонидов из последних сил сползал за борт.
- Да что у вас за эпидемия такая! - В сердцах крикнула девочка и, рванувшись, удержала Леонидова за плечи.
- Дима, ну перестань, - уговаривала Маркиза. - Я понимаю Лёшку - он жизнь прожил. А ты не подражай ему, я одна оставаться не хочу.
- Плохо мне, - прошептал Леонидов, не отрывая взгляда от водной глади. - Я хочу...
- Что?
- Слиться с Океаном. Цветок жжёт, внутри всё давит. Я должен спрятаться в воду.
- Глупости.
- Нет.
- Ну подумай, почему? - Маркиза трясла Димку. - Ищи ответ в области духа. Здесь всё по его законам.
Леонидов замолк и только дёрнулся к Океану.
- У меня долг, - наконец сказал он. - Руны эльфов. Я когда колдуном был, поклялся разгадать последние руны эльфов.
- Это в старом мире? - Рассмеялась Маркиза. - Колдуном? Ты уже должен забыть об этом. И кому здесь нужны эти руны?
- Видно Океан ничего не прощает. Поклялся - выполняй, - ответил Леонидов. - Чем ближе к детским городам, тем сильнее меня разрывает.
- А ты уверен за руны?
- Ну как...навязчивая идея. Ничего другого в голову не лезет. Отпусти меня, - тихо попросил Леонидов.
- Ну, да! Лучше нарисуй-ка свои руны.
- Где?
- На воде. Помнишь их?
Дима дрожащей рукой нарисовал первый ряд рун. Очертания не исчезли на глади, а погружались вглубь и росли. Контуры разветвлялись.
- И что тут непонятного? - Спросила Маркиза. - Приглядись!
- У меня какая-то пелена на глазах, - отказался Леонидов. - Дай, я нырну.
- Первая руна всё больше походит на дерево, согнутое бурей.
- "Гнёт. Угнетение живущих," - прошептал Леонидов.
- Тебе виднее. Вторая раскинулась на несколько фигур.
- Что там?
- На бутон маленький похоже. Рядом фигурка всё больше походит на весенний стройный цветок. Дальше - другой роскошный цветок. В конце ряда, - Маркиза запнулась, - будто вялый цветок. Два лепестка как рога торчат.
- "Земные поколения," - кивнул воде Леонидов. - Получается: "Угнетение живущих земных поколений". Нет, вернее - "Угнетение всех живущих поколений".
- Ну, вот, - успокаивала Диму Маркиза, - сейчас мы тебя вылечим. Рисуй дальше.
Леонидов начертил второй ряд рун. Маркиза долго присматривалась.
- Сложнее, - медленно произнесла она. - Ну, первая, вроде, похожа на цветок - но какие-то странные контуры. Стебель как молния поломан. Но лепестки же не поломаешь - а они какие-то дёрганные. И каждый по-своему.
- Ясно, - прервал её Леонидов. - "Искажение живого". Что там вторая руна?
- Сейчас. Пусть погрузится глубже. Какая-то икона раскрывается. В центре - лицо прорисовывается, как приподнятое и как будто кудри развеваются, а по бокам руки с открытыми ладонями. Как сдаётся. Нет, не сдаётся, а молится, или встречает кого-то необычного или долгожданного...
- Значит так - ряд означает, - тихо сказал Леонидов, - "Искажение живого доброго образа", - и молча начертил третий ряд.
- Ну, это ты и сам бы разгадал, - прокомментировала Маркиза.
- Я вообще ничего не вижу. Рисую, доверяясь памяти.
- Ну, ладно. Первая руна - как меч с каплей на острие.
- "Убийство".
- Конечно. Вторая распадается на образы - цветок, твой "добрый образ", рыба и что-то бегущее рогатое - как олень...
- "Живое на Земле".
- Да, больше ничего не придумаешь. Рисуй дальше.
- Всё. Теперь я соберу всё вместе. "За угнетением всех живущих поколений следует искажение доброго образа и закончится всё гибелью живого на Земле".
Маркиза передёрнула плечами.
- Опять старый серый мир. Что может быть скучнее давно разгаданных и сбывшихся истин. Ясно, что безнадёга ни к чему хорошему не приведёт.
Пока Маркиза рассуждала, Леонидов вырвался из её рук и выпал в Океан. Маркиза схватила в воде мальчика за шиворот и потащила вверх к борту. От Димы отделился его точный образ и стал погружаться в глубины и расти. И постепенно с головы и ладоней образа потекли и растворились в воде чёрные струйки.
"Вот те на! - Подумала Маркиза. - Что-то от колдуна в нём ещё оставалось."
Далее было ещё удивительнее. На добром мальчишеском лице образа на все глаза выросли страшные бельма.
- Ужас! - Воскликнула Маркиза и дважды встряхнула Леонидова в воде, как полощут бельё.
После первой встряски от мальчика отошёл ещё один образ без чёрных струек и с отплывшими прочь бельмами. Как только бельма отошли и растворились, мальчик завертелся юлой. Но на образе проявились чёрные зрачки, которые выросли до размеров очков, какие носят на улицах слепцы. После второй встряски чёрные очки отошли от лица очередного образа, Димка бешено завертел не только телом и конечностями, но и головой. А очки тем временем поднялись к поверхности и превратились в разноцветные искры. Мальчик обмяк.
Маркиза собралась с силами, затащила попутчика в ладью и уложила его на заднее сиденье. Леонидов закрыл ладонями глаза и прохрипел:
- Как было больно!
Маркиза уселась на соседнее сиденье, встряхнула руками и подвела итог:
- Зато ты стал натуральным малышом, без колдовской памяти и ощущений. Прямо посветлел.
Леонидов, наконец, отнял ладони от глаз и потянулся.
- Ну, если ты меня не пускаешь в Океан, я посплю, - он свернулся калачом и закрыл глаза.
- Мы оба отдохнём, - тихо ответила Маркиза и взглянула на уже далёкий цветок, - и подождём светлого апостола.
А Лёшку несло водным течением по серым лабиринтам. И попал он в странное место, где разные течения атаковали одну преграду и разбивались об неё. И Лёшу ударило больно о преграду. Он отскочил и пригляделся. Преграда представляла собой столб быстрых вертикальных течений, закрученных наподобие каната или девичьей косы. Такая закрутка явно выделялась среди ровных спокойных течений, которые Лёшка видел до сих пор.
"Океан просит у меня помощи, - вдруг догадался светлый апостол. - Что ж, это лучше, человечнее, чем читать морали и бить по ранам."
Лёшка обошёл по дну столб и принял решение плыть к поверхности, где защиту столба можно будет преодолеть. Он оттолкнулся и стал медленно всплывать, не отрывая взгляда от преграды. Стало светлеть, пошли разноцветные блики. Алексей подплывал к поверхности. Он не выдержал, взглянул вверх и снова очаровался. Цветок, радуга, необычных разводов небо. Вначале апостолу показалось, что разводы образованы водной гладью и отражённым светом цветка. Но уж очень правильны с точки зрения земной гармонии были те разводы. Лёша внимательно присмотрелся к ним и обомлел. Далеко в небе, вдоль радуги к детским городам летел человек. И по одному ему знакомым приметам светлый апостол узнал в том человеке мастера. Мастер был ныне в полнеба. Контурные разводы отходили от него подобно шлейфу. И угадывались в том шлейфе человеческие фигуры с флейтами, гитарами, кистями и бумажными свитками. Лёша замахал руками мастеру. И тот ответил ему взмахом левой руки. Лёшка быстро выплыл на поверхность, поднялся с воды по грудь и с жадностью вгляделся в небо. Но оно было пусто, не считая цветка и радуги. Ближе к цветку зарождались облака. Но мастера не было. Лёшка сник и упал на спину. Он понял, что его желание приблизиться к мастеру и быть если не рядом, то хотя бы в его шлейфе неосуществимо. Можно было бы, конечно, опуститься в Океан и через водяную линзу наблюдать за другом, но это фикция, мираж, ни к чему существенному не ведущий. Лёша вздохнул и вспомнил о своей задаче. Он осмотрел Океан и рядом с собой увидел что-то вроде водяного кратера. Его границы чуть подымались над поверхностью. Апостол подплыл и нырнул в кольцо. Он опускался внутрь, больше не оглядываясь на поверхность. Плыть было тяжело, не то что в открытом Океане, где человек лишь давал направление, а течения делали всю работу. У Лёшки стали уставать сначала руки, а потом и ноги. Вскоре он почувствовал, что выбился из сил.
"Ничего себе!" - Удивился Лёша и остановился.
Он завис в воде и отдыхал. Касаться границ воронки он боялся, так как быстро несущие вверх воды течения могли отбросить его назад. Восстановив силы, светлый апостол вновь устремился в глубину. Так, с передышками, в нудной борьбе Лёшка опустился на дно. На дне отпечатался белёсо-серый, с омерзительными оттенками круг. По цвету круг явно не принадлежал Океану. Лёша прикоснулся к нему, рука заскользила как по плёнке.
"Бр-р!" - От неожиданности по спине апостола пробежали мурашки.
Он пытался сорвать плёнку, но та была хорошо натянута, без единой складки. Тогда апостол осторожно подплыл к границе. Мягко пальцами противодействуя течениям, ощупал кольцо. Почувствовал, когда пальцы пошли вниз. Вцепился ногтями в плёнку, опёрся ногами о круг и рванул изо всех сил. Резкая боль в ответ обожгла его левый глаз. Лёшка ошарашено замахал в воде ногами, но плёнку не отпустил. Он сжал оторванный от основы край плёнки в кулаках, вновь опёрся ногами, закрыл глаза и снова рванул.
"Как больно!" - Отдалось в мозгу.
Но в действиях светлого апостола появилась несвойственная ему ранее решительность.
"Пусть я ослепну, но я сорву эту гадость!"
И зажмурив глаза, перебирая ногами, он продолжал начатое до тех пор, пока не закончилось противодействие и боль в левом глазу. Он успокоился, отпустил плёнку и открыл глаза.
Плёнка быстро таяла, а на дне чернела блестящая плита. Вдруг туча промелькнула внутри плиты и убрала блеск. Зато появились серые очертания, в которых Лёша без труда узнал урбанистический пейзаж старого материального мира. Серели окна многоэтажных домов, мелькали серые автомобили, толкались согнутые серые люди, бегали и хромали серые собаки. И опять туча закрыла картинку.
"Чёрный дух! - Догадался апостол. - Не думал его здесь увидеть. Пора удалять плиту."
Лёша, как в истории с белесой плитой, подплыл к краю плиты и нырнул пальцами рук против течения. Дело обстояло хуже, чем с плёнкой. Грань плиты была шириной почти с ладонь.
После недолгих размышлений апостол решил использовать силу вертикальных течений. Правда, была опасность, что плита не поддастся и течения растянут и травмируют руки. Но Лёша надеялся на целительную силу Океана.
"Течения ничего не могут сделать, если нет зацепки. А эта гадость прямо въелась в дно", - размышлял апостол.
Он вздохнул и, перебрав руками у грани плиты, сжал твёрдый холодный камень или стекло в кулаки. В левом глазу что-то защекотало.
"Чтоб тебя...", - ругнулся про себя Лёша, оттолкнулся ногами от плиты и устремился телом в вертикальные течения.
Апостола откинуло обратно, а в левом глазу больно кольнуло. Без колебаний Лёша решил продолжать попытки и, не обращая внимания на боль в глазу, прыгал всё резче и решительнее. Наконец, ноги прорезали течения, быстрая вода ударила в спину. Руки натянулись, а ноги в спокойной воде обвисли. Голову течением толкнуло вверх и Лёшка упёрся подбородком о грудь. Провиснув наподобие арки, апостол тянул изо всех сил к себе край плиты.
"Приключение - вырви глаз, - развлекал он себя, привыкнув к боли. - Интересно, какое отношение имеет мой несчастный левый глаз к этим предметам? Постой, я, кажется, догадался..."
Но здесь плита зашевелилась, Лёшка рванул её вверх и она медленно поддалась. Течения внезапно ослабли, апостола перевернуло, он оставил плиту и через жгучую боль наблюдал, как течения подняли плиту и отнесли далеко в Океан. Там, в театре теней и света, плита приросла тенью, стала чёрным шаром. В шаре под воздействием луча появился белый гордый человеческий профиль. Шар посветлел. Затем первого человека сменил чёрный великан. Шар снова потемнел. Затем тени рядом с шаром создали ужасный, уродливый молот. Молот ударил о шар и тот разлетелся на множество осколков. Затем всё пропало, кроме одного осколка, той самой плиты. Плита, вращаясь, подлетела под луч света цветка и превратилась в облако разноцветных искр.
Боль оставила Лёшку. Лабиринты течений восстановились и его понесло в один из коридоров.
"Я плыву в самом себе. Только что я удалил осколок-шпион из своего глаза. Вот тебе и Океан Тайн! Я сам в себе! Навсегда, - Лёша отдался течениям и плыл по серым лабиринтам как покорная щепка.
Но течения стали затихать, а лабиринты - размываться. Причиной служили белёсые горы с поперечными отрогами-волнорезами. Последним усилием течение подбросило апостола к тем горам и растаяло в мёртвой тишине. Лёша подошёл вплотную к горам.
"Цвет неприятный, как у той глазной пелены", - подумал Алексей.
Горы вгрызлись в дно и умело разрушали все течения. На ощупь они были шершавыми, но, как и пелена, вызывали у апостола брезгливую дрожь.
"Как же я справлюсь с вами?" - Спрашивал себя Лёшка, безуспешно пытаясь взобраться на шершавые вершины.
Затем он пытался зацепиться за край гор, как в истории с осколком. Но шершавая гадость срослась с дном.
Бродя в белесо-серой тишине, Лёша ощущал внимание Океана, враждебность гор и размышлял:
"Где я нахожусь? В голове или в теле? И если я разрушу горы, как мне будет больно? И вообще, зачем я лечу свою материю? Насколько легче в мире Создателя - там, в конце концов, остаётся душа. И не надо разбираться со своими искорёженными останками..."
Лёшу привлекла тень в горах. В этом месте отроги подошли вплотную друг к другу. Апостол постучал по отрогам. По еле заметной дрожи, что пошла по горам, Лёша решил, что те внутри пустые.
"Тогда есть надежда", - подумал он.
Затем размахнулся и ударил по преграде кулаком. С горами ничего не случилось, а кожу на руке Лёша больно содрал.
"Нет, так не пойдёт!"
Апостол посмотрел на свои босые ноги. Когда потерял обувь и носки в Океане, он уже и не помнил.
Лёша подпрыгнул, вцепился руками в соседние отроги, раскачался на прямых руках, нацелился пятками в удобное место между отрогами, где ноги при ударе не разъехались бы в стороны и торпедой врезался в преграду. После быстрой отдачи, прикусив язык зубами, Лёшка не сдался, а, опираясь руками об отроги, продолжал давить на преграду. И в одно мгновение провалился в темень.
Какая-то пыль не пыль, мука не мука залепила всё лицо апостола. Вся внутренность горы состояла из этой муки. Она гадко цеплялась к телу, одежде апостола. Тот, ежесекундно растирая глаза и сплёвывая, пробирался к серому пролому, падал в пыли, разгребал её вокруг и снова стремился к спасительной серости. Наконец, он схватился руками за края пролома и высунулся по пояс с горы. Вновь образовавшиеся течения воронками устремились в пролом, выбрасывая наружу молочного цвета пыль. Пыль быстро таяла, а по горам пошли трещины. То здесь, то там возникали новые воронки течений, которые врезались в глубокие трещины. Горы разваливались, подымая над собой молочную завесь.
А у Лёшки в висках приятно защипало, появились свежесть и бодрость. Он помогал течениям разрушать преграду и ощущал, как покалывание распространяется на всю голову и застывает на шее у затылка. Апостол с течениями носился по остаткам преграды, пока та не растворилась в Океане.
Течения вновь возобновляли серые лабиринты. А Лёшка застыл и провёл ладонями по ставшим гладким и упругим лицу и лбу, ощупал то место над виском, где раньше была большая висячая родинка, и, наконец, почесал залысину, кожа под которой продолжала покалывать и щекотать.
"Ещё и волосы отрастут, - подумал апостол. - Прямо жених буду."
Лёшу подхватило сильное течение и понесло по лабиринтам. Лабиринты быстро закончились и Лёшу забросило на новую преграду. Но эта была красивой, ровной, тёмно-серой. Апостол стоял на вершине и смотрел перед собой. Впереди простиралась бескрайняя низина, вся в белесых наростах, уродливых и мощных. Течений в низине не было, лишь мёртвая тишина и всюду этот противный цвет.
"Боже, боже! - Поразился Лёшка. - Сомнений нет - это моё тело. Как всё запущено, сколько предстоит работы!"
Лёша взмахнул ладонями, как бы приглашая течения к совместному труду. Секунд через десять мощный удар сзади сорвал апостола с пригорка и понёс его вниз.
"Уничтожим белёсых паразитов!" - С невиданным ранее энтузиазмом врезался в наросты апостол.
Совершенно другая атмосфера царила на белых островах, покрытых шапками тумана. Гряда Островов Забвения тоже славилась своей тишиной, но это была другая тишина - не деятельная. Покой Островов Забвения был похож на мир Первого Великого Царя за голубой стеной. Поэтому так сильно прозвучал всплеск воды, когда у одного из островов вынырнул длинноволосый блондин и стал пробираться на сушу.
Светлый апостол изменился по всем параметрам, но Океан Тайн настолько был пустынен, что не узнать Лёшу при всех переменах было невозможно.
А попал он сюда так:
После активной и приятной фазы очищения течениями, Алексей выбрался через серые барьеры и очутился в водной пустыне. Наступила фаза отдыха и он, закрыв глаза, плыл, перебирая в памяти прошедшие события. Фигура его стала упругой, движения - резкими. Всё это благодаря Океану. Но вместе с тем по некоторым ощущениям Лёша почувствовал, что стал Океану неинтересен. Теперь это просто тёплая, послушная вода. Апостол осмотрелся. Радуга осталась далеко в стороне, а впереди подымались вверх из воды ослепительно белые горы.
"Радуга никуда не пропадёт, а горы - это новое развлечение", - решил Лёша и выбрал новую главу в своих приключениях.
Вынырнув из воды, апостол неким чувством распознал Острова Забвения, но отступать было поздно.
Выбравшись на сушу, он сразу скрылся в тумане. После длительного пребывания в воде его вело из стороны в сторону, он часто падал. Белая поверхность оказалось наподобие липкой паутины и, перекувырнувшись пару раз, он обнаружил, что оделся в блестящий, спортивного типа костюм и узкие остроносые туфли. Но не эти мелочи тревожили его внимание. Слева от направления его пути настоятельно звала его какая-то неизвестность. Она жутко требовательна. Потусторонний мир из мягкого Лёши создал не только решительного, но и упрямого субъекта. Апостол, даже рискуя получить удар от неизвестности, не оглядывался, а, сопя, почти бежал по одному ему известному маршруту. И вскоре он очутился по другую сторону острова, по щиколотку в воде. Туман вместе с тревожной неизвестностью остался за спиной и Лёша, отдышавшись, стал осматривать архипелаг. Острова, разные по величине и доступности берегов, были одинаково покойны. И вдруг что-то резануло глаза. Лёша присмотрелся и мурашки пробежали по спине и затылку. У наибольшего из видимых островов качалась до боли знакомая ладья.
"Это Синх! - Вдруг с ясностью подумал Лёша. - Синх и компания. Пленники островов. Я чувствую, что там с ними какой-то диссонанс, что-то не то в юном мире. И самое обидное - помочь я им не могу. Может, повернуть и плыть к радуге? - Апостол уставился на ладью. - Да нет! Меня эта проклятая неизвестность замучает. И что я скажу Димке с девочкой? Будь что будет!"
Лёша вздохнул, зашёл в воду по грудь и поплыл к берегу с ладьёй. Океан явно помогал ему. У острова апостол ещё раз осмотрелся, задумался на пару минут и стал взбираться на берег. В тумане белел остров прибрежной равниной и высоким холмом. Посреди равнины сидел белый Синх, на холме стоял белый Рирль. Оба они уставились на светило, мягко пробивающееся через туман.
Лёшка, забыв о безмолвии, хотел окликнуть Синха, но ему что-то не понравилось в панораме. Он кинулся к берегу, вынырнул из тумана и взглянул на цветок. Ну да, тот светил совершенно из другого места. Апостол вернулся на остров и, бредя к Синху, внимательно изучал новое светило. Знакомые очертания пробуждали далёкие воспоминания. Если вглядеться, эта звезда не что иное, как образ волшебника Плея Алея, но только со спины. Это не переливается свет, а колышется его плащ и развеваются его волосы.
Лёшка с задранной вверх головой столкнулся со спиной Синха и его сознание вернулось на остров.
Надо сказать, своя белая блестящая одежда понравилась апостолу. Но Синх в белой паутине был жалок и заброшен. Вдобавок, он с безнадёжной тоской приковался взглядом к звезде далёкого друга. И не было ему никакого дела до того, кто его толкает и дышит рядом. Зрелище было до того безрадостным, что тоска передалась Лёшке и грудь его сжала боль. Апостол отошёл от бывшего президента выдуманной страны и в поисках решения проблемы стал взбираться на холм. Обозрев остров с холма, можно было найти не заражённую любовью к волшебнику Стэллу, да и Рирль казался апостолу более рассудительным, чем безнадёжный Синх.
С холма Лёша увидел остальную часть острова. Она представляла собой низменную ослепительно-белую рощу с широкой просекой. Роща легко пробивала туман. Среди деревьев, как в лабиринте, бродили силуэты Стэллы и Коллина, покрытые белой паутиной. Изредка любовники появлялись на просеке. Но тогда взор Коллина сразу обращался к звезде. Плея Алея, а сам он резко останавливался. Стэлла отчаянно хватала его за руку и тащила обратно в рощу.
Апостол недовольно покачал головой и подошёл к Рирлю. Укрытый паутиной гном выглядел таким себе мини-памятником. Бородатое лицо в негласном диалоге с далёким светилом выражало чувство глубокого собственного достоинства. Но во внимательности взгляда Рирля Лёшка заметил такую же безнадёжную зависимость от друга-волшебника, как и у Синха.
Боль не отпускала апостола и он сам негласно обратился к звезде. Видно, что образ Плея Алея всё время в движении, его руки поднимались и опускались. Волшебник творил, обнимал возлюбленную фею, затем снова творил. А в это время ему в спину уставились измученные тоской друзья.
"Как же так? - Удивился Лёшка. - Синх, Рирль, Коллин со Стэллой положили свои жизни ради него, а он творит в своём мире без намёка воспоминаний о несчастных!"
И здесь от звезды к Лёшке примчалась нежданная новость. Волшебник услышал апостола, но не узнал его, а принял за собирательный образ потустороннего мира.
Плей Алей, не оборачиваясь, отвечал в том смысле, что помнит о друзьях и знает о возрождении в новом мире их образов. Он передаёт им привет и надеется, что им там светло и покойно.
"Светло и покойно, - передразнил Лёша. - С чего ты взял?"
"В мире мастера не может быть зла."
"А что ж ты их себе не заберёшь? Знаешь же, как они преданы твоей особе."
"С момента возрождения они принадлежат потустороннему миру. При вхождении в мой мир они неузнаваемо исказятся."
"Ну да! - Не поверил Лёшка. - Враньё всё это! Не любишь ты их просто, они для тебя были всего лишь юношеской кампанией. А мы, апостолы, никогда не были такими ханжами."
Звезда вздрогнула. Плей узнал светлого апостола. И сразу стал отвечать доверительнее.
"У меня с Элен получается прекрасный новый мир. Мечты становятся явью, а тени - лишь мягкие краски. Со старыми друзьями у меня связана борьба с древним злом и смертью. Ныне и я, и они в новых светлых мирах. Если же мы соприкоснемся, искрами возродятся воспоминания. А о чём им ещё вспоминать, как не о зле? И образ зла из слов и мыслей явится в моём мире. А своим миром я дорожу больше всего, это лучшее моё творение, моё дитя."
"Мило. А гибель от тоски - не зло в нашем мире? Это благодарность за возрождение для тебя феи Элен?"
Волшебник вздрогнул, но промолчал.
"Ну, твори, твори. А я посмотрю, как у тебя получится с такими зрителями."
Лёшка встал рядом с Рирлем, скрестил на груди руки, нахмурил брови и уставился на звезду.
Плей продолжал творить, но как-то ссутулился.
"Оставь меня, - взмолился, наконец, волшебник. - Твой взгляд жжёт невыносимо. Иди по своим делам."
"Интересно! - Ответил Лёшка. - Если я уйду, тебе будет комфортно?"
"Всё вернётся на круги своя."
"И тебя не потревожат взгляды друзей?"
"Я их не ощущаю. И это не удивительно. Они знали, за что отдавали свои жизни. Это и их мечты становятся реальностью. И любой намёк на угрозу светлому творению возмутил бы их в предыдущей жизни. Сейчас всё правильно."
"А я так не считаю, - упрямился апостол. - И хотя это не моя тема в новом мире, ты прав, но я чувствую, что зло в новых мирах может возродиться именно от твоего поведения. Может, это нашёптывания феи, не знаю. Вообще-то, я всё сказал. Отныне я не буду с тобой общаться, но взгляда я от тебя не отведу. И учти, чем дальше, тем больше в нём будет презрения."
Далёкие собеседники замолчали. Но у ссутулившегося Плея что-то не получалось, всё чаще он опускал руки.
"Что-то лёгкие искажения появились в моих творениях, - пожаловался он. - Придётся переделывать. И Элен не помогает. Ты знаешь, Лёша, я что-то стал чувствовать. Уколы, но не там, где твой взгляд. Безнадёжная тоска. И образ Синха. И рядом закололо. Полная растерянность от рушащейся гордости и сознания своей зависимости. И образ Рирля. Ещё уколы. И образ Коллина с его нарождающейся враждебностью к подруге Стэлле. За что?"
Апостол не ответил.
"Наверное, за то, что она хочет вырвать его из моего мира, - догадался Плей Алей. - Несчастная женщина."
"Ничего не получается, - чуть позже опять заговорил Плей. - Идут одни искажения. И друзей я чувствую всё больше и больше. Что ж, прости, Элен, но будь что будет."
И образ волшебника в далёкой звезде развернулся к старым друзьям лицом. Рядом с ним появилась его возлюбленная фея. Они улыбнулись друзьям и потянулись к острову лучи, как дорожки.
Немедленно по лучам к звезде устремились Синх и Рирль в своих белых сверкающих одеждах.
"Ни тени обид на поведение друга, - размышлял, провожая их взглядом, Алексей. - У меня таких друзей не было..."
При этих словах слабое смятение отозвалось в его душе. Но мерцание луча, направленного к роще, отвлекло апостола. Навстречу звезде вылетел Коллин. В отличии от друзей, он не ускорялся, а замедлял полёт. И, остановившись, он ринулся назад в рощу. Луч замигал сильнее. Даже по звезде стали пробегать тени.
Но се продолжалось недолго. Кружась в жарких объятиях со своей последней подругой Стэллой, Коллин взлетел над островом. Звезда Плея приняла последних странников.
Вспыхнув последний раз так, что Алексей разглядел всех кумиров своей юности от Плея Алея до решительных Элен и Стэллы, звезда стала гаснуть. И ловили последний раз в жизни взгляды друг друга бывшие герои книг мастера.
"Не худшее расставание", - подумал Лёша, но глаза всё равно наполнились слезами.
Звезда погасла окончательно. Лёша постоял, погрустил, потом подумал, что хорошо бы на ладье Синха вернуться к Леонидову с Маркизой. Но только он попытался развернуться к ладье, как душу его охватило жестокое смятенье.
"Слова, - промелькнуло у него в мыслях, - слова."
"Какие слова?" - И только потом апостол понял, что это остров, или туман, или ещё что-нибудь в этом треклятом месте говорит с ним.
"Ты в мыслях сказал слова!" - Говорил некто и продолжал давить тоской его грудь.
"Какие?"
"Вспоминай знакомые ощущения."
"Да-да. Смятение, - покачнулся на ослабевших ногах апостол. - Я сказал: "У меня не было таких друзей.""
Гадкие ощущения покинули Лёшу, но его взор приковали две новые, зарождающиеся в белёсом тумане звезды. Были они чёрные как смоль. Одна прямо перед апостолом, другая заметно левее. Дабы не окосеть, Лёшка с трудом сосредоточился на ближней.
Апостол очутился в серой, безрадостной атмосфере старого материального мира. Тот, чьими глазами Лёша обозревал опостылевший мир, большую часть времени проводил за прилавком на рынке и в смутно знакомой квартире на кухне. Довольно часто в мыслях существа чёрной звезды возникало имя апостола или его образ. Лёшка вздрогнул. Ибо узнал существо. Это была его бывшая жена Лена. Жилось ей нелегко. Она постарела, сожитель был с ней груб. Но особенно мучили её воспоминания о Лёшке. Она отгоняла их, пыталась забыться работой, разговорами, нехитрыми домашними забавами, снотворным. Но светлый апостол пробивал все преграды.
Если бы Лёшка сейчас заговорил с Ленкой, может всё бы разрешилось. Но апостол стиснул зубы и перевёл взгляд на вторую чёрную звезду. Это был не кто иной как его сын, столь опрометчиво названный в честь мастера. Сын мотался за рулём "Жигулей", развозя вещи базарных торгашей и случайных пассажиров, в основном - крестьян. С вечера и до утра он пропивал деньги в многочисленных забегаловках. И через каждый час перед его глазами возникал образ доброго отца. Отборным матом, проклятиями отгонял его сын. Но это мало помогало, пока у сына оставались силы. И только когда руки его опускались, как плети, образ отца тихо таял. Губя таким образом свою жизнь, сын оставался одинок. Он не заводил семью. Отдалился от матери, потому что между ними неизменно возникал светлый апостол. Одиночество сына принесло утешение Лёшке, ибо с появлением маленького потомка он не выдержал бы и отозвался. А так апостол не собирался забывать те чёрные годы, когда родные изживали его из квартиры, города, жизни. Действовали они по всем законам зла, а он стиснул зубы и молчал. Как сейчас. Ему тогда повезло. Ибо дурка в постсоветское время стоила дорого и они пожадничали. Они пожелали опустить его на дно жизни, к бомжам на окраине городка, дабы в скудных помыслах о ночлеге и пропитании апостол уподобился их бездуховному миру. Не понимали, что это невозможно. Хотя страдания ему причинили.
Лёшка махнул рукой, отвернулся и пошёл к ладье. Звёзды за его спиной постепенно погасли. Выйдя из тумана, апостол глубоко вдохнул морской воздух и, схватившись за борт ладьи, оттолкнулся от берега. Взобравшись внутрь и подойдя к носу ладьи, он направил её к радуге.
"Не так страшен чёрт, как его рисуют", - подумал Лёшка об Островах Забвения.
На его пути оставался последний островок. Тот, где он так и не решился отозваться зовущей его неизвестности.
"Зачем я буду оставлять в душе неразгаданное? - Подумал он. - Это будет грызть меня, как червь. Да и не боюсь я сейчас ничего", - решил апостол и направил ладью к острову.
В тумане острова мерцала светлая звезда. Неяркая, но пленительная. Это она при достижении Островов Забвения требовала себе Лёшу. И теперь заполучила его. После чёрных звезд бывшей семьи и резкой белой звезды далёкого волшебника её мягкие очертания и мерцающий свет быстро очаровали собеседника. Он буквально упал в паутину и не сводил с неё глаз. Звезда была похожа на женщину, но очертания неуловимы, изменчивы. Явно опытная чародейка, она не предпринимала ничего, а лишь летала от одной человеческой души к другой. И в глазах у тех появлялась слабая надежда. Несмотря на заброшенность и загаженность злом старого материального мира.
Вдруг Лёша ощутил на себе улыбку далёкой звезды. Поразительно знакомую улыбку. Да, да. Он её постоянно ощущал первые годы присутствия на Земле. А тогда он занимался только творчеством.
"Это же Муза! Идея развития! - Всколыхнулись его думы. - Но этого не может быть. Муза нас покинула ради Третьего Царя и его Хора."
Звезда ещё моталась по человеческим душам, но всё чаще в образе прекрасной улыбчивой девы обращалась к апостолу с требованием или просьбой во взгляде.
"Я должен помочь ей, - так понял всё это апостол. - Но чем? Ведь Муза всемогуща!"
Он вспомнил бурю в мире душ, когда Муза только взглянула из внешнего мира на Кэма и снова засомневался.
"Нет, это не Муза. Но кто же? Она волшебница, но ничего не может. Только витает по своим поклонникам. Боже, но ведь улыбка и образ Музы! Постой, - прервал он сам себя, - именно образ. Муза жила на Земле. И в образе, благом и доступном для людей. Зачем ей этот образ во внешнем мире Создателя? При новой музыке Хора возникнут новые образы."
В мыслях Алексея возник образ прекрасного хрустального кубка, наполненного солнечным напитком. Некто царственного вида выпивает напиток и оставляет пустой кубок. Кубок ещё пахнет напитком, на его стенках играют солнечные блики, но время иссушает и омертвляет его.
"Да, Время. В его мире образ Музы неизменно слабеет и исчезнет. Из последних сил образ поддерживает надежду добрых людей. Но эта надежда ложная. И скоро последнее величие, связанное с людьми в старом материальном мире, сгинет без следа. Мастер не спасёт образ. У него новая идея - цветок. Маленькая Маркиза и Димка не познали в полной мере чарующего волшебства Музы. Владимир, оживший в этом мире, слишком мрачен. Плей Алей к себе еле впустил ближайших друзей, и то после моих бесконечных укоров. Сергей, если он уже проник в свой мир, слишком далеко и, наверное, не имеет таких Островов Забвения."
"Получается, я последний адепт! Последняя надежда образа Музы!"
"Иди ко мне, - решительно протянул звезде руки немой апостол. - Я спасу тебя, ибо ты единственная моя радость."
"Но я должна тебя предупредить, - услышал он слабый голос звезды. - Если ты меня выручишь, я буду не рядом с тобой, я буду в тебе. Ибо твой новый мир - чужой для меня."
"Мы - одно целое, - размышлял Лёша. - Что же...Меня это устраивает и даже лестно."
"Вместе со мной в тебя войдёт скорбь по брошенным детям Создателя. Это неизбежно. При каждом призыве к Музе я захлёбываюсь в волнении."
Руки Алексея впервые дрогнули.
"Ты внесёшь в свой новый мир скорбь и сомнение, - продолжала Звезда. - Готов ли ты к этому? И дабы не возникли позже чёрные сомнения, на которые я не смогу достойно отреагировать, проверь - может, я провокация Великих?"
"Нет уж - ты звезда белая. Я встречал чёрные звёзды и был свидетелем их мыслей."
"Ты примешь меня?" - Слабо спросила звезда.
В голове апостола промелькнули тревога, ответственность за последствия, возможный личный дискомфорт. В ответ нахлынули воспоминания о юности с творчеством, осенённым Музой. Светлые воспоминания светлого апостола. Глаза увлажнились и он просто ответил в мыслях.
"Да."
Звезда замерла, подождала с минуту и стала приближаться, заполняя мерцающим светом туман. На мгновение вспыхнула, ослепив Лёшу, и исчезла.
Лёша закрыл глаза, опустил руки и прислушался к себе.
"Что изменилось? Да ничего. Только с каждым вдохом тело всё больше распрямляется."
Апостол вскочил на ноги и пошёл к ладье. Взобравшись на нос лодки, он повёл её к ниспадающей радуге.
"Я метался, не понимая своего места здесь. Я лечил, исправлял свои пороки. Но это не помогло. Ведь жизнь без идеи - просто существование. Цветок стал идеей мастера, может стать идеей попавших сюда детей. Но негоже прожившим жизнь людям в чужом мире менять идею. Теперь образ Музы - мой остов! - Лёшка гордо поднял голову. - Преемственность миров свершилась в полной мере."
Маркиза и Дима в районе ниспадающей радуги ждали Лёшку. Если Леонидов отрешённо сидел на корме ладьи, то Маркиза решилась выпрыгнуть за борт в тёплую спокойную воду. Себя она считала гораздо более подготовленной к новому миру, чем светлый горе-апостол. Дух соревновательности клокотал в ней и не покинул её, даже когда она с головой ушла под воду. Некоторое время Маркизу тянуло в глубину, она сопротивлялась и в один прекрасный момент её буквально вытолкнуло на поверхность. Она очутилась лицом к лицу с бледным Леонидовым.
- А я думал, и ты меня бросила, - тихо сказал мальчик. - Я никак не войду в форму.
- Всё будет нормально, - бодро ответила Маркиза и раскинула руки и ноги в ласковой воде. - В такой тишине и покое ничего с нами не произойдёт.
- Ну да! - Проворчал Димка. - А я, а Лёша?