Очнувшись вечером, я еле встала с жалкой подстилки, которая заменяла мне кровать. Всё тело ломило, сломанные ребра мешали дышать полной грудью. Боль сковывала движения, и, наверное, у меня не было ни одной конечности без синяков. Решетки на окне выглядели неприступными. Снаружи простирались сумерки, солнце зашло несколько часов назад. В камере было очень сыро, плесень давно произрастала в углах. В специальное отверстие двери у пола просунули тарелку с похлёбкой, которая непривлекательно выглядела и так же пахла. Но мне уже было все равно, я не ела уже несколько дней. По моим подсчётам я провела здесь не меньше трех суток. А до заточения я неделю питалась только растениями, росшими в лесах, где я пыталась скрыться от погони. Когда я попала сюда, я вырубилась, как только моё тело оказалось на чем-то, отдаленно похожем на кровать. Отсыревшие спички не хотели разгораться, но мрак в камере слишком сильно угнетал, и я не оставляла попыток зажечь свечу. Наконец, огрызок свечи лениво разгорелся. Я, пошатываясь, прошла до своей пищи. На вкус она оказалась такой же противной как на вид и запах. Едва я окончила трапезу, которая придала мне немного сил, и вернулась на подстилку, мою дверь открыли. В занимаемую мной небольшую темницу зашли двое. Стражник, невысокого роста, но крепкого телосложения, державший в руках факел и оковы. И неизвестный мне мужчина, надменно осмотревший меня с головы до ног, и указал стражнику, ожидающему в коридоре заковать мои руки в оковы. После этого, мне было приказано следовать за ним, главным человеком в нашей небольшой и не особо веселой компании.
Длинный узкий коридор, по которому я почти бежала, стараясь не отстать от моего надзирателя, извивался словно змея. Мы продвигались в полумраке, стражники оставили нас, а факелы очень далеко находились друг от друга. Я точно помнила, что меня вели другим путём в мою камеру, которая располагалась в небольшом здании в отдалении, в самом труднодоступном месте тюремного двора. Попасть внутрь можно было только через подземные ходы, доступ в которые имели лишь немногие. Спустя некоторое время скитаний по коридорам, стены немного расширились, количество факелов возросло, мы остановились около массивной двери. Стражники вежливо попросили моего сопровождающего немного подождать, и я, наконец, смогла рассмотреть своего конвоира. Высокий статный мужчина, лет сорока, был облачен в легкий удобный наряд, который явно не соответствовал занимаемой им должности. Строгие черты лица, глубокий взгляд светлых глаз и изогнутая в насмешке улыбка были логичным довершением образа. Скупые движения выглядели очень неестественно в исполнении этого человека. Он, заметив мой измученный, но при этом пристальный, изучающий взгляд, спросил с нотками нескрываемой издевки в голосе, придумала ли я последнее желание.
К сожалению, времени на обдумывание ответа на вопрос мне не дали, потому что перед нами распахнулись тяжелые двери, пройдя через которые мы оказались в просторном зале суда. Я узнала это помещение, около года назад я присутствовала в качестве свидетеля, когда обвиняли моего брата в предательстве королевства. Наверное, я была единственным свидетелем в этом зале с момента его создания. В этом помещении находились лишь возвышающаяся над всем остальным трибуна судьи, по краям которой располагались два массивных стола. Один принадлежал моему сопровождающему, в нем я только сейчас признала главного прокурора острога, то есть обвинителю, и второй - так же занимаемый стороной обвинения. Сейчас за ним сидел скучающий адвокат, который присутствовал только лишь для соблюдения традиций суда, он был не меньше прокурора заинтересован в вынесении обвинительного приговора. Другого итога заседания суда здесь просто не существовало. В эту тюрьму, в основном, заключались преступники, совершившие особо тяжкие преступления и все надежды таяли, стоило решеткам ворот закрыться за каретой, в которой привозили заключенных.
В прошлый раз, я оказалась в этой тюрьме вместе с братом, мы не видели друг друга долгое время, и обвинение повисшее словно меч на тонкой нити над нашими головами, омрачило радость встречи. Больше месяца нас держали в заключении в одной камере, прикованными к противоположным углам, так, что бы мы не могли дотянуться друг до друга. Несмотря на это, нам очень повезло - за тот день было арестовано уже много человек, и нас не посадили бы в одно помещение, не оставайся оно последним свободным. Суровые надсмотрщики находились на стороже всё время, и за любые разговоры о побеге или бунте ожидающие окончательного приговора жестоко наказывались, но нам было о чем поговорить, помимо обсуждения плана избежания казни. Время шло, каждые пять дней камеры отдельного тюремного корпуса, в котором держали всех прибывших в день смерти наследника дружественного королевства, освобождались на одну, среди трех десятков камер на этом этаже, наша входила в первые десять, и наших соседей, ушедших под конвоем, мы не видели больше ни разу. Судья выносил вердикт, после которого примерно половина осужденных отправлялась на виселицу, другая часть - на гильотину, но бывали и исключения. Стоит отметить, что несмотря на отправку на смертную казнь практически всех, прошедших зал суда, приговоры были вполне справедливыми. Если человек оказывался не причастным к убийству племянника нашего короля в тот злосчастный день, его могли казнить за другие совершенные им преступления, о которых за те четыре дня до суда узнавали люди прокурора. К сожалению, абсолютно невиновных людей не существовало, но если проступки оказывались не тяжкими, человек считался счастливчиком - его отправляли на пожизненное заключение в главный корпус. В одно хмурое осеннее утро настал наш черед. В тюрьме было отдельное здание под суд, но нас повели через улицу ко входу в тоннель, связанным со строением с залом суда, где я находилась прямо сейчас. Противный пробирающий до костей ветер и огромные грязные лужи после ночной грозы под ногами окончательно испортили настроение в тот не радостный день, а когда дверь в подземный проход со скрипом закрылась, пришлось убедить себя, что это был последний миг, когда мы видели дневной свет.
Сначала судья решил разобраться с делом моего брата, который был лично знаком с трагически погибшим представителем королевской семьи. Некоторые сведения не удалось найти в архивах, они были утеряны в ходе очередного пожара, и поэтому в качестве свидетеля была привлечена я, как работник архива, который лично записывал многое из ныне утраченного и не выясненного на данный момент. К сожалению, я ничем не могла помочь моему брату, вопросы задаваемые мне были предельно четкими и требовали такого же прямого, иногда просто уточняющего, ответа, в котором не оставалось места для лжи. Без тщательной подготовки моего брата не могли обвинить в чем-то еще. Но меня обвиняли не столько в смерти королевича, сколько в нарушении общественного порядка и нанесении значительного вреда городским сооружениям. Меня искали, потому что я была ближайшим родственником моего брата, но поймали и посадили в тюремную карету, когда я заканчивала самое важное моё дело в этом городе - подготовку к поджогу городской ратуши, после которого планировала сбежать отсюда. Действовала я очень точно и аккуратно, к тому же, все были так заняты межгосударственным делом, что про мой план к разрушению главного здания города все забыли. Забыли до сегодняшней ночи, правильнее сказать раннего утра. Молния ровно в полночь ударила в шпиль башни, от которого тянулась пропитанная горючим нить, ведущая к материалам, которые должны были разгореться и были распиханы по всей ратуше. Все шло точно по моему плану, кроме даты, меня поймали совершенно случайно, до этого все мои поджоги проходили успешно. Искренне радуясь где-то глубоко внутри себя, я с сочувствующим видом записывала со слов начальников, сведения про поджоги и разрушения зданий города, устроенные неизвестными личностями в документы архива. Сейчас, когда меня поймали с поличным, мне оставалось надеяться, что следующая гроза будет после того как нас или казнят, или мы отсюда выберемся, если нам это чудом удастся. Огонь разгорелся несколько часов назад, когда перестал лить дождь и гроза ушла. И, наверное, именно поэтому слушание нашего дела было перенесено на сегодня, потому как наши соседи в камерах с номером меньше номера нашей облегченно вздохнули, когда пришли не за ними.
В последний момент Фортуна решила проявить милость к нашей семье, и когда судья собирался отправиться на совещание с прокурором и адвокатом, произошел инцидент, спасший жизнь нам обоим. Дежурные охранники у входа бесцеремонно распахнули дверь зала, в которую чинно вошёл надзиратель нашего тюремного корпуса с сопровождающей его свитой, в которую входили охрана и люди прокурора. Охранники окружали какого-то заключенного. Надзиратель попросил устроить пятиминутный перерыв в процессе, и подождать начальника тюрьмы. Но его просьба оказалась ненужной, главный начальник не заставил себя ждать, придя точно к завершению последнего слова. Он распорядился отвести подсудимых данного процесса обратно в камеру, проигнорировав все возражения судьи.