Аннотация: Вариации на тему известной сцены из фильма "Десять Заповедей" PG-13
"Привяжите его между колоннами!"
В обычно бесстрастном голосе архитектора слышался с трудом сдерживаемый гнев. Бака медленно отряхнул испачкавшиеся во время падения белые одежды, выпрямился и сделал пару уверенных шагов в сторону стола, под которым лежал курбаш. Он медленно и с любовью свернул переплетенные полоски носороговой кожи и обернулся в направлении колонн, между которыми его слуги уже привязали провинившегося каменотеса.
Иешуа отвел взгляд. Не потому что боялся - он еще не успел осознать происшедшее и испугаться по-настоящему. Скорее от смущения за столь глупый и необдуманный поступок. Наброситься с кулаками на главного архитектора в его собственному саду было равносильно самоубийству. Он выставил себя несдержанным глупцом в глазах ...
Он всегда думал, что у Баки были серые глаза. Теперь, когда лицо архитектора оказалось на расстоянии ладони от его собственного, каменотес понял, что ошибался. Наверное, они были голубыми - такой необычный цвет здесь, посреди знойной пустыни. Такой притягательный. Такой завораживающий. Очарование змеи - прекрасное и смертоносное. Сейчас эти глаза казались темными чашами, полными непролитого гнева.
Юноша усилием воли отвел глаза, посмотрел вслед стражникам, бросившимся на поиски Лилии. Только бы она сумела убежать, спрятаться.
"Я развлекся бы с ней, только и всего. Вернул бы ее тебе, скажем так, облагороженной." - ворвался в его мысли медовый голос архитектора. Под вкрадчивыми интонациями ощущалась дрожащая струна ярости.
Внезапно Бака развернул курбаш и захватил им шею Иешуа. Тот от неожиданности резко выдохнул и снова потерялся в глазах египтянина. Очень высокий и в плечах пошире собственных телохранителей, тот склонился над Иешуа, закрыв покрывшееся звездами небо. Плетеный кнут лег на кожу тяжелой теплой шероховатой змеей, пока еще не жалящей. Архитектор отвернулся. Плавным движением, он расстегнул широкие браслеты, украшавшие его запястья. Простая бронза - золото с эмалью показались бы не на месте на этих сильных , мужественно изящных руках. Браслеты упали на песок с глухим звоном.
"А теперь кому я верну Лилию?" - продолжил вопрошать архитектор, снова устремив свой змеиный взгляд на пленника. - "Тебя, Иешуа, тут уже не будет."
Внезапно, судьба Лилии отошла на второй план. Не потому, что Иешуа испугался теперь за себя, а потому что вдруг понял, что пришел сюда вовсе не за невестой и что оказаться в этом саду, наедине с хозяином было его заветной мечтой на протяжении последних шести месяцев. Правда, он представлял это себе совсем иначе, но что с того? Ведь безумные фантазии редко соответствуют реальности.
Смотреть в эти странные светлые глаза. Гнев в них поутих, уступив место предвкушению. Крепко сжатые было надменные губы расслабились и их коснулась мечтательная улыбка.
"Ты видел, как я правлю колесницей, Иешуа..."
Каменотес содрогнулся словно физически ощутил, как мед сладострастия с примесями ядовитого, обжигающего гнева потек по коже. Зрачки темных глаз расширились, сердце колотилось где-то в горле, на лбу выступили капельки пота. Он примет это за страх, ну и пусть. Похоже, страх ему по душе.
"Ты видел, как я владею кнутом!"
Гибкие длинные пальцы погладили рукоять курбаша, как ласкают возлюбленную. Улыбка исчезла с лица архитектора, а взгляд сделался холоден, как пустыня после захода солнца.
Резким движением Бака сдернул кнут с шеи каменотеса. От обжигающей боли потемнело в глазах и Иешуа, наверняка, вскрикнул бы, если бы не был так заворожен своим мучителем.
"Я могу смахнуть мошку с уха коня, не потревожив его бег..." - продолжил тот, отвернувшись и снова бережно сворачивая кнут.
В горле каменотеса пересохло. Его била крупная дрожь. Лоб пылал, а щеки заливал густой румянец. Как многие другие рабы он был полуобнажен и сейчас из-за какой-то безумной выходки собственного сознания боялся, что Бака разгадает причину его возбуждения. Поймет, что это вовсе не страх. Что тогда?
Архитектор отошел на несколько шагов. В звездном свете его белые одежды казались сотканными из лунного серебра. Затем он повернулся, плавно, неторопливо, почти как во сне занес кнут и ударил. Иешуа рванулся вперед, чуть не выдернув плечо из сустава и закусил губу, лишь каким-то чудом удержавшись от вопля.
Бака улыбнулся. Еще один удар. Еще одно неимоверное усилие, чтобы сдержаться.
"Ты владеешь собой не хуже меня," - снова позвучал медовый голос. - "Было бы жаль убить такого сильного каменотеса."
В затуманенном мукой сознании блеснула надежда, но быстро погасла.
Еще один удар, и еще один.
"Но ты заговоришь и будешь умолять меня о благосклонной смерти."
Иешуа подумал, что еще немного и он уже действительно не сумеет сдержаться и станет умолять. Но не о благосклонной смерти. Лучше он станет умолять Смерть - эту завораживающую фигуру в белом - о благосклонности.
Иешуа наконец разжал зубы, но вместо мольбы из его горла вырвался лишь нечленораздельный вопль. Он понял, что в вертикальном положении его удерживают лишь туго натянутые веревки. В затуманенном болью сознании мелькнуло воспоминание о том, как Лилия на коленях просила главного архитектора оставить ее в покое. А Иешуа даже это было не позволено. Хотя, кажется, тогда Бака все равно лишь улыбнулся в ответ.
Новый удар застал юношу врасплох и тот снова не сдержал крика.
Бака опустил кнут. В светлых глазах мелькнуло удивление. Архитектор перекинул орудие пытки через плечо и подошел поближе. Левый уголок рта приподнялся в недоверчивой усмешке.
- Ты и впрямь станешь умолять меня о пощаде, каменотес?
Голос полился бальзамом на раны, смывая с тела липкую пульсирующую жаром боль. Иешуа закрыл глаза, наслаждаясь неожиданным отдыхом, невольно уронил голову. Длинные пальцы, от которых еще пахло жареными перепелами, финиками и розовой водой, с силой сжали подбородок, не давая забыться. Это прикосновение показалось каменотесу настолько неожиданным, что он рванулся прочь и не удержался от всхлипа, когда натянувшиеся веревки врезались в истертые уже до крови запястья. Его глаза снова открылись, распухшие губы дернулись, вспоминая слова.
Тщетно. Манящая прохлада странных светлых глаз лишала его дара речи не хуже боли наказания. И он был согласен провести всю ночь вот так, в сладко-мучительном оцепенении, под этим проницательным взглядом, перед жестокой улыбкой этих губ.
Казалось, его желание будет исполнено и прошла целая жизнь, прежде чем послушался скрип открываемой калитки, и Бака повернулся на этот звук. Возвратившиеся стражники вошли во двор, ведя между собой Лилию. Должно быть, она пряталась в камышах, потому что дорогостоящие одежды, в которые ее одели ранее по желанию главного архитектора, были испачканы тиной, а лицо и руки девушки были исцарапаны, словно она бегом продиралась сквозь заросли. Увидев Иешуа, Лилия отчанно закричала и бросилась бы к нему, если бы не удерживающие ее стражники.
Главный архитектор разочарованно вздохнул. Приложенные ранее вечером усилия его рабынь оказались тщетны. Дорогостоящее платье было испорчено, экзотические благовония смешались с нильским илом. Бака хлопнул в ладоши и из дома выбежала рабыня. Она ахнула и поспешно отвела глаза от привязанного между колоннами Иешуа, а затем прицокнула языком при виде Лилии.
- Мерит! Я хочу, чтобы девушку привели в порядок. Редкие цветы иногда стоят особых усилий.
Голос архитектора зазвучал мягче, недовольство исчезло, как по мановению руки. Он отбросил кнут, который лег на песок серебрящейся в звездном свете змеей и подошел к беглянке вплотную. Она была невысокого роста, так что доходила Баке примерно до середины груди и ей пришлось запрокинуть залитое слезами лицо, чтобы встретить его оценивающий взгляд.
- Пожалуйста, хозяин, отпустите его, - прошептала она голосом полным отчаянья.
В ответ Бака осторожно дотронулся до пострадавшей ранее вечером скулы. Со стороны могло показаться, что он раздумывает над просьбой. Лилия, не думая, схватила его за руку, оставив на тыльной стороне ладони грязный след. Архитектор брезгливо отдернул руку и сделал шаг назад. Затем направился к столу, где еще стояла оставшаяся после трапезы глубокая тарелка с водой, в которой плавали лепестки багряной, как закат розы. Он ополоснул руки, смывая грязные брызги с гладкой смуглой кожи, и тщательно вытер их. Затем оглянулся на бессильно повисшего между колонн каменотеса и снова обратился к своей главной добыче.
- Если цветок окажется достойным приложенных усилий, - прошелестел он голосом, одновременно многообещающим и исполненным угрозы, - я быть может велю снять его до того, как взойдет солнце и проснутся насекомые.
Девушка испуганно сглотнула слезы и, не говоря ни слова прошла в дом. Охранники стояли в нерешительности, ожидая дальнейших указаний.
- С вами я разберусь позже, - пообещал Бака, снова гримасничая от тупой боли в скуле. Слуги разошлись, оставив хозяина дома наедине с каменотесом.
Дневной зной уже давно уступил место ночной прохладе. Придется потратить немало времени, чтобы снова привести девчонку в надлежащий вид. Благодарение богам, у него было чем заняться тем временем. Главный архитектор расправил плечи, довольно улыбнулся и снова подобрал кнут.