Аннотация: Небольшие истории о ангелессе, лишенной крыльев, и демоне, ни разу в жизни не бывавшем на Земле.
Встреча
Медленное кружение опадающих листьев, с тихим шорохом ложащихся на асфальт и замирающих рядом с такими же одиночествами, навевает на мысли о бренности этого мира, что так некстати распахнул свои холодные объятия для умирающего сердца, что готово разбиться от любого неловкого слова или движения. Ковер желто-оранжевых и ало-рубиновых россыпей капель тонким слоем покрывает серую, похожую на мокрую шерстку серебристой красавицы-кошки, дорожку, ведущую, кажется, в никуда. Массивные великаны-деревья застыли, точно стражи дороги, ведущей к самому краю, по краям прямой и гладкой тропинки, что увлекает все дальше и дальше от такого знакомого, привычного до самой мелочи, мира. Увлекает туда, где небо сливается с землею, а мир расцветает красками полуночного дождя, дарящего так долго желаемую прохладу. Туда, где можно не бояться ничего: ни общественного мнения, ни осуждения близких и дорогих людей, не принявших заблудшую душу, ни просто порицания в глазах единственного дорогого человека, отвернувшегося тогда, когда его поддержка была нужна больше всего.
Так странно: идти вперед, не ведая, что будет там, за очередною чертою, разделяющей мир яви и мир сна. Так странно отрешиться от реальности и, не боясь сделать очередной шаг, просто брести без направления сначала по вымощенной брусчаткой главной улице, потом свернуть в сквер, где каждое дерево таит в себе знания о перипетиях чьих-то судеб, а затем пройтись по тоненькой нити протоптанной тысячами ног тропинке, чуть видною в сумерках приближающейся ночи. Пройтись, забывая о времени и пространстве, не обращая внимания на проходящих мимо безликих людей, что спешат по своим делам. Уходить все дальше и дальше, не заботясь о том, что парк на окраине города сменяет осиновый подлесок, плавно переходящий в густой, но довольно чистый, лес. Забыть о том, что придется возвращаться уже в потемках. Просто засунуть руки в карманы, приподнять воротник теплого пальто и, отрешившись от всего, идти - не важно, куда и зачем, - главное, чтобы была тропинка, тоненькая, как нити золотых слов, вплетающихся в паутинку брошенных фраз.
Наверное, так было суждено: узнать правду на стыке двух миров, некогда уже соприкасавшихся лишь для того, чтобы родить новую, чуть искривленную, реальность, что так больно впивается в неподготовленный разум. Суждено понять, что все в этом мире лживо тогда, когда хотелось любви и покоя. Услышать траурный звон колоколов на свадебной церемонии и заметить нестыковки между историями разных лет затем, чтобы навсегда покинуть родной край.
И так больно понимать, что реальность скроена из неровно сложенных зеркальных осколков, в каждом из которых затаилась своя, трепетно хранимая и оберегаемая история лживости Света и обманчивости Тьмы. Впрочем, к чему теперь грустить о том, что было реальностью только для изголодавшегося от информационного вакуума мозга, закрытого в четырех стенах без малейшего намека на какие бы то ни было различия? Теперь можно только брести вперед, забывая о том, что когда-то было любимым домом, где можно было не бояться высказывать свое мнение. Домом, где понимали и принимали без всяких ограничений. Где не было недосказанностей. Где можно было просто жить.
И нет никакого смысла рыдать о том, что рассыпалось пылью от одного неосторожного прикосновения. Словно не было ничего. Словно все то, что считала реальностью, оказалось сном от первой до последней главы ненаписанной книги, что так небрежно была закинута на самую дальнюю полку безумного разума. Да, и зачем отпускать слезы на свободу и биться в истерике, если это не даст ничего? А эмоции и так уже слишком давно спрятаны под железным панцирем из лживых мыслей и откровенных в своей лести чувств. Так легко можно обмануться показною покорностью и кротостью юного сердца и так сложно понять, что то, что выставлено на показ, не более чем изощренная в своей остроте и опасности маска, надетая так давно, что снять ее уже просто невозможно, не содрав вместе с нею и мягкую и тонкую кожу. И пусть все обманываются показною смущенностью и невинностью, но она-то знает, что ей приходиться платить за усмирение собственных бесов, что еще годы назад поселились в ее душе. И пусть она сейчас бредет без ориентиров, придет мгновение, когда она решиться на, пусть краткий, но такой захватывающий и непредсказуемый, полет.
А сейчас можно попробовать примериться с тем, что близкий и известный до каждой капли невысказанных слов мир осыпался звоном медных монет, некогда выкинутых богатым господином из шикарной кареты, пронесшейся мимо голодных попрошаек. И она сама себе напоминает попрошайку, что тянет руки в надежде на снисхождение именитых снобов, которым ничего не стоит загубить чью-то так и не начавшуюся жизнь. И пусть она сейчас молит Богов о снисхождении, на которое даже и не надеется, она знает, что придет миг, и все, кто когда-то с пренебрежением обходили ее десятою дорогою, словно прокаженную или же больную чумой, упадут к ее ногам, моля о вечном блаженстве, что было даровано ей свыше. Она знает, что одним только своим словом она может прервать цветастые нити чьих-то блеклых судеб, но она никогда не пойдет на это, ведь тогда она ничем не будет отличаться от серой толпы, что с дикими криками готова закидывать гениев, посмевших пойти против бурного течения реки под названием жизнь...
Приостановившись, девушка с удивлением рассматривала идеально круглую поляну с шестью горящими ярким пламенем кострами, расположенными по краям очерченного толстою бороздою круга с двумя вписанными в него пересекающимися, как небезызвестная звезда Давида, треугольниками. Шесть фигур в длинных балахонах застыли внутри шестигранника, образованного внутри треугольников. Каждая - на своем месте. Медленный речитатив слетался с тихим треском алых языков дикой стихии, которую сложно удержать, но которой еще сложнее повелевать. Странные слова тихими шорохами развеваемой ветром травы исчезали в пространстве, сливаясь воедино с эфиром. И было в этих словах что-то такое, что заставило невольную свидетельницу древнего таинства замереть около какого-то тонкого деревца и, не отрываясь, наблюдать за медленным танцем яркого пламени и легкими завитками образующегося в середине белесого тумана, что неизвестным образом начал появляться в самом центре поляны. Шесть фигур, на мгновение приостановив произнесение древнего заклинания, в каком-то молитвенном жесте простерли руки к звездному небу. Девушка, переведя взгляд ввысь, туда, где ярко пылала Полярная звезда, с отстраненным равнодушием заметила, что вечерние сумерки перешли в ночь, такую темную, что становилось страшно от того, что может произойти под покровом этой опасной дамы.
Туман, до этого вившийся только в центре поляны, вдруг с ужасающей скоростью начал расширяться, захватывая все больше и больше пространства, скрывая от глаз удивленной девушки фигуры шести людей и приглушая так и не остановившийся речитатив. Быстро достигнув горевших костров, туман чуть приостановился, будто задумавшись о том, стоит ли дальше отвоевывать себе место на этой странной полянке, или же ему хватит и того, что он уже имеет, и так же быстро развеялся, оставив после себя в центре круга молодого парня, с насмешливой гримасой смотревшего на замерших людей. Фигуры, замолчав, попытались выйти из шестиугольника, но появившийся из ниоткуда паренек смазанными движением пролетел по кругу. Фигуры, простояв еще мгновение после стремительного полета парня, начали оседать, словно тряпичные куклы, из которых вынули удерживающий их мифриловый стержень. Парень, снова находящийся в центре круга, безошибочно нашел глазами чуть испуганную девушку, уже сделавшую аккуратный шаг назад. Темно-вишневые глаза без малейшего намека на белок и зрачок впились в чуть испуганную свидетельницу убийства.
- Освободи меня!
Не просьба - приказ, который просто невозможно не выполнить. Девушка, замеревшая под пронзительным взглядом нечеловеческих глаз, судорожно сглотнула и подошла к глубокой черте, замыкавшей всю странную пентаграмму. Проведя носком ботиночка по черте, девушка разомкнула первый контур, удерживающей демона (а кем еще может быть вызываемое существо, только отдаленно похожее на человека?). Сделав еще один шаг, девушка стерла одну из перемычек треугольников, освободив неземное существо, с недоверием смотрящее на спасительницу.
- Кто ты? - требовательный вопрос и плавный шаг, и вот уже над девушкою нависает самый невероятный парень из тех, кого она когда-либо видела. Легкое пожатие плеч и такой же немыслимый ответ:
- Я? Всего лишь изгнанный из Рая ангел.
- Зачем ты здесь?
- А куда мне деться?
- Ты могла спуститься в Ад, там бы тебя приняли с распростертыми объятиями.
- Я не хочу в Ад.
- По-твоему, лучше загибаться здесь без возможности получения какой бы то ни было энергии?
- А, по-твоему, лучше стать тем, с кем всю небесную жизнь вела войну? Тем, с кем боролась за чистые души? Так, что ли?
Демон, словно поняв то, что пыталась до него донести падшая ангелесса, или же решив, что спорить с блаженными опасно для нервов, произнес:
- Ты освободила меня. Теперь я твой должник.
- И что дальше? - девушка, словно насмехаясь над парнем, приподняла бровь.
- Теперь я должен выплатить свой долг служением тебе, - словно ребенку, объяснил демон девушке.
- Уходи, считай, что я освободила тебя от кабалы, - девушка, взмахнув волосами, развернулась и уже сделала шаг, чтобы выйти из пентаграммы, как на ее плечо легла ладонь.
- Постой.
- Что тебе? - не разворачиваясь, но и не скидывая ладони.
- Позволь мне остаться с тобою здесь.
- Зачем тебе? - девушка с недоверчивым выражением лица развернулась к демону, - Мало, что ли, в Аду заблудших душ?
- Нет, - чуть смутился парень, - просто интересно узнать, что собой представляет Земля.
- Что, прости?
От шокированного выражения красивого лица парень смутился еще больше.
- Понимаешь, я еще совсем молодой и ни разу не был на Земле.
- Сколько тебе?
- Три тысячи лет.
- Но, подожди, ты же должен был в первый раз побывать здесь еще две с половиной тысячи лет назад!
- Меня не пускали.
- Ох, и что мне делать с тобою, чудо подземельное? Я и так еле свожу концы с концами, а тут еще и ты.
- Я многое могу! Хочешь, сделаю тебя богатою? Или помогу сделать карьеру? Я умею.
- Тебе нужна моя душа? Или что там у ангелов?
- Нет, просто как плату за освобождение.
- Подожди, но ты ведь должен уметь покидать пентаграммы, тем более, что ты далеко не ребенок.
- Ну, - пакостливо улыбнулся парень, - мне было интересно, кто ты такая и почему на тебя не действовало мое поле. Вот кто бы думал, что ангел будет свидетелем моего "триумфального" появления на земле! - парень, явно рисуясь, закатил глаза вверх, - кстати, а что мы стоим, кого ждем?
- Мм? А, ты об этом. Ну, пойдем. Только я не помню, откуда я пришла. Хотя, нет, с какой стороны помню, а вот по каким тропинкам...
- Ну, ладно. Подумаешь, чуток поплутаем. Главное - направление правильное найти. Веди. Кстати, а как тебя зовут-то, а то даже и неудобно - вроде, болтаем, словно старые знакомые, а имен друг друга так и не знаем.
Девушка, уже успевшая отойти к краю поляну, остановилась и слегка прислонилась к какой-то березе, непонятным образом выросшую в хвойном с частыми вкраплениями осин лесу.
- Лира.
- Лираэль, что ли? Божественный цветок, по-вашему, я не ошибаюсь?
- Просто Лира. А тебя?
- Ран, - парень, нахмурившись, скосил зрачок (хотя, пойми, скосил или нет, когда у него весь глаз залит радужкою) на в задумчивости осматривающую горящие костры девушку.
- Ранхейвар?! - девушка от удивления отступила на шаг и, запнувшись об какой-то подлый корешок, упала на землю, больно приложившись пятою точкой, - Его сын?!
Парень, еще больше нахмурившись, присел перед шокированной падшей.
- Послушай, я ничего не сделаю тебе, обещаю. Мне не нужны ни души, ни мир - ничего, я просто хочу посмотреть то, что от меня так долго скрывали. Разве это преступление?
Девушка, не слушая слова демона, все так же изумленно смотрела на красивого парня, оказавшегося сыном того, в кого по неосторожности влюбилась юная ангелеса, того, из-за кого ее лишили крыльев. И ладно бы между ними было бы хоть что-то. Так нет. Она просто по глупости ляпнула, что в демонах нет ничего страшного, а Он - довольно симпатичен. Глупая детская влюбленность обернулась потерею белых крыльев, семьи, нареченного и Рая, что оказалось страшнее всего для юной ангелессы, только получившей свое имя. И теперь она встречает сына правителя Ада, запертого, судя по всему, своим отцом в Теневом Замке - резиденции Повелителей уже многие сотни тысяч лет.
- Эй, Лира? - парень осторожно взял в теплые ладони лицо потерянной девушки, - Лира, что случилось?
- А? Ннет, все нормально, - девушка, уперевшись тонкою рукою во влажную после полуденного холодного дождя землю, попыталась подняться. Демон, поняв ее намерения, подхватил легкую ангелессу подмышки и, чуть приподняв над землею, поставил на ноги. Девушка, кивнув в знак благодарности, отряхнула пальто от земли и прилипших листьев и устремила свой взгляд на так и непогасшие алые розы огня.
- Ты умеешь тушить огонь?
- Да, конечно, сейчас уберу, - парень, небрежно махнув рукою, уничтожил не только костры, но и все линии, прочерченные в еще незамерзшей земле, и даже тела, сломанными марионетками лежавшими на голой земле.
- Лира, и все-таки, что произошло? Почему тебя так испугало мое имя?
- Почему? - грустная усмешка и боль, плещущая на дне светлых глаз, - Просто из-за моей дурацкой влюбленности в твоего отца я лишилась своих крыльев... И зачем я тебе это рассказываю? - девушка прикрыла глаза ладонью, словно скрываясь от всего мира, монолитною плитою давящего на нее. Сквозь ткань верхней одежды девушка почувствовала несмелые объятия. Она сама не заметила, как уткнулась лбом в грудь демона, заключившего ее в кокон тепла, такого родного и знакомого, что в первое мгновение она задохнулась от ярких образов, хлынувших в ее подсознание.
Когда-то давно, кажется, что, как минимум, в прошлой жизни, она поняла, что является единственной ангелессой, которая может видеть различные пути будущего и выбирать, по какому из них стоит идти, а по какому - нет. Поняла и не сказала никому. Почему? Она не знала. Но что-то в ее подсознании нашептывало: "Не говори, оставь эту тайну с собою. Им не надо знать об этом". И она молчала. Молчала тогда, когда ее брата, молодого ангела, отправляли на смерть. Молчала, когда сестра теряла свою любовь. Молчала, когда билась о стены серой тюрьмы. Молчала, когда ее лишали красивых, так лелеемых ею, белых крыльев. А сейчас вдруг поняла, что ее дар, всю жизнь приносивший ей только боль, может помочь ей выжить, не скатиться в самый низ этой жизни, а подняться ввысь, став одной из ключевых фигур на доске Судьбы, а то и сев во второе кресло, до сих пор пустовавшее.
Парень же, чувствуя, что с девушкою происходит что-то совсем невероятное, лишь крепче сжал ее в своих объятиях, боясь отпустить этот маленький хрупкий лучик вечного света. И так приятно было просто стоять в темноте неизвестного леса, что две мятежные души замерли, не шевелясь, под сводами причудливых в свете звезд деревьев.
Было не понятно, сколько времени они так простояли, но в какой-то момент девушка зашевелилась и попыталась отстраниться. Парень, словно нехотя, разжал объятия и протянул смущенной ангелессе ладонь, словно приглашая ее следовать за ним. Девушка, смущаясь, вложила свою тонкую замерзшую ладонь в теплую руку демона, словно соглашаясь идти с ним куда угодно, хоть на самый край этой огромной земли. И они прекрасно понимали, что впереди у них еще будет много неприятностей и, возможно, ссор по случаю и без, но сейчас они сделали большой шаг. Шаг на пути к их совместному будущему...
20 апреля 2011 года
Память
Боль во всем теле не дает забыться мятежным сном, что так необходим для уставшего мозга, функционирующего на энергии, вытягиваемой из обычно неприкосновенного запаса - ауры. Крылья, изломанные и окровавленные, грязною тряпкою свисают до самого пола, подметая холодные плиты когда-то белоснежными перьями, так любимыми мною. Тонкие пальцы, что когда-то были белоснежными, замерзли, и теперь отказывались гнуться. Грязная хламида, что когда-то по недоразумению называлась тогою, разорвана на плечах и по подолу, открывая тонкие ножки, обутые в мягкие коричневые сандалии, не спасающие от леденящего холода, въевшегося под покрытую мурашками кожу. Браслет на правой руке отсвечивает мертвенным серебристо-синеватым светом, поглощающим все блики льдистого факела, непонятно зачем горящего в этой холодной камере. Волосы, некогда достигающие талии и завитые в аккуратные локоны, теперь лежали темною неопрятною массою, кое-где вырванные особо фанатичными служками из числа святых людей.
Так страшно, что хочется выть от безысходности и боли, навечно сковавшую душу в железные кандалы и заморозившую сердце в непроницаемый извне панцирь, готовый разрушиться от малейшего удара. Впрочем, куда уже больше, когда самые родные ненавидят тебя, а дети, эти чистые и пока еще невинные создания, бросают неизвестно откуда взявшиеся тяжелые камни? Когда ровесники смеются в лицо, а единственная подруга скалиться с высоты полученного за донесения ценной информации места? Когда нареченный с презрительным 'Фи' обтирает пальцы, недавно сжимающие ее ладонь, и выбрасывает в урну подаренные ею на день Становления часы с крупным сапфиром, что так напоминает цвет его глаз? Когда сестра, такая любимая и родная, просто смотрит в глаза своими лучистыми топазовыми очами, на глубине которых плещется жалость и какое-то непонятное презрение? Так обычно смотрят на невовремя выползшего таракана земные домохозяйки, раздумывая то ли наступить на него, то ли просто пройти мимо, сделав вид, что не заметила.
Но я терпела, собирая свою разбитую душу буквально по кусочкам, по осколочкам зеркала, разлетевшегося по всей комнате, когда нерадивая служанка уронила старое и тяжелое трюмо. Терпела, когда подруга при всем Совете рассказала, что мне понравился Он, правитель Подземного Мира. Когда Совет в ужасе подскакивал с мест, стремясь побыстрее вызвать Полумирных Стражей. Когда Стражи выводили меня из здания того самого совета, чтобы доставить в Льдистую Тюрьму. Когда озверевшая толпа пыталась разорвать меня на части, чтобы моею кровью смыть позор с ангельских родов, которые ни разу в своей жизни не смотрели на демонов, как на еще одних представителей разумных рас. Когда первый осколок острого камня распорол мне щеку, отскочив от мраморной мостовой. Когда мне перебили мои любимые крылья лишь для того, чтобы я не смогла сбежать из оплота вечного холода и темноты. Когда меня бросили в самую нижнюю камеру, где ни единый лучик тепла просто не может существовать. Терпела, когда сидела на покрытой инеем старой соломе, насыпанной в углу вместо тюфяка. Просто я верила, что Суд поверит мне, а не Фэльшэль.
Два Стража, облаченные в отливающие сиреневым цветом доспехи, подхватили меня, обессилившую и замерзшую, под руки и потащили куда-то на верхние ярусы. С каждым пройденным этажом становилось все теплее и теплее, и в мое тело впились мелкие острые иглы, проникающие под кожу и заставляющие до крови прикусывать нижнюю губу лишь для того, чтобы не заорать в голос от нестерпимой боли. Сознание, измученное и обессиленное, ненадолго покинуло меня, вернувшись вместе с ощущением сильных ударов по впалым щекам. Боль, отступившая на время беспамятства, вернулась с утроенной силой, вырвав из горла тихий короткий стон, прозвучавший как набат в звенящей тишине ночи.
Стражи, безразличные и отстраненные, подтащили меня к грубо сколоченным столу и стулу, усадив на последний, и поставили передо мною тарелку с какой-то серою склизкою массою, одним своим видом отбивающую всякий аппетит, и высокий стакан с травяным настоем цвета темно-зеленых листьев. Взяв трясущимися руками металлическую ложку, я с жадностью голодного волка накинулась на то, что в обычной жизни никогда бы не то, что не съела, но и просто не посмотрела бы на это художество сумасшедшего кулинара. От голода сводило живот, и начинались колики, но я все равно жадно заглатывала непонятную массу, запивая ее настоем из антипростудных трав. Удивляюсь я с этих Полумиров. Сначала засовывают в ледяную камеру, где заболеть проще простого, а потом отпаивают антипростудными настойками. И где тут логика?..
Уничтожив все, что было передо мною в мгновение ока, я чуть откинулась на спинку деревянного пыточного устройства, по недоразумению названного стул, и обняла себя все еще трясущимися пальцами за плечи. Стражи, казалось, только этого и ждали. Они опять подхватили меня по руки и опять поволокли куда- то по длинному виляющему, словно в лабиринте, коридору, ведь встать на ноги я так и не смогла, не смотря на все попытки заставить меня идти самостоятельно. Стоило только отпустить меня, казалось бы, устойчиво стоящую на ногах, как я неизменно оказывалась на полу, отбивая и так хрупкие колени. Коридор, вильнув последний раз, закончился высокою, в три ангельских роста, двустворчатой дверью из какого-то странного белесо-серого материала с гравировкою в виде двух высоких и статных архангелов, держащих острые скрещенные мечи. По обе стороны от нее стояли две женщины в ало-коричневых платьях до самого пола и обнаженными саблями в руках. На лицах - фигурные маски, сделанные в виде буквы 'Г', закрывающей правую сторону лица. Убранные в высокие прически волосы и массивные золотые кулоны на груди завершали образ Богинь Правосудия Клено и Мастеа. Дверь, тяжелая на вид, распахнулась от легкого касания кончиков пальцев Стражей, и я наконец-то поняла, куда меня с упорством муравьев, тащащих толстую зеленую гусеницу, волокли молчаливые мужчины.
Зал Суда. Он был именно таким, каким его описывал единственный, с кого сняли все обвинения, ангел. Высокие резные колонны поддерживали стекло толстого сферического потолка, за которым было видно, как звезды вращаются вокруг планет. Гладкий серый пол расчерчен на несколько секторов: сектор Судей, сектор Подсудимого и сектор Высших, которых не было видно за туманною темною преградою, скрывающей их от глаз обвиняемых. Тонкие руны идут по ободку сектора Подсудимого, и, приглядевшись, я понимаю, что это сдерживающее заклинание, способное удержать даже взбесившихся Богов.
Стражи, подтащив меня к сектору Подсудимого, усадили мое тело в кресло, мгновенно оторвавшееся от глянца пола и поднявшее меня на уровень глаз семи Судей, сидящих за высокою кафедрою из какого-то земного дерева. На всех - полумаски, скрывающие верхнюю часть лица, различные только по цветам и фактурам. На крайнем справа - фиолетово-черное чудо инженерной мысли, сделанное явно на Земле из какого-то странного пластика. Она была чем-то похожа на огромные очки спятившего ученого, решившего вживить себе в глаза огромное количество всевозможных нужных и ненужных приборов, что тот когда-то был вынужден носить с собой. На втором была ало-зеленая классическая маска с легкими золотистыми разводами вокруг острых крыльев, удлиняющихся кверху. На третьем была синяя маска, больше напоминающая повязку супергероев из американских мультфильмов, что когда-то привезла с Земли Таша, моя двоюродная сестра. На крайнем слева красовалась какая-то странная черно-серая вуаль, закрывающая верх лица ровно до кончика носа и обхватывающая лицо, как вторая кожа. Ни прорезей для глаз, ни каких-либо намеков на украшения - ничего. Кажется, будто на тебя смотрит инородное существо, непонятно как появившееся в этом кусочке междумирья. Второй слева закрыл лицо странною смесью из тонких шнурков темной кожи с вкраплением рубинов и современных кристаллов из стекла, так любимых земными модницами, и золотистых нитей, переплетающихся в произвольном порядке. Третий скрыл свое лицо разноцветными перьями, оставив видимыми только зрачки глаз, что смотрелось довольно устрашающе. Но еще сильнее меня удивил тот, что сидел посередине. Его лицо было скрыто костяными наростами и шипами с прослойками обычной кожи, такой бледной, что становилось непонятно, кто же этот человек, и почему он оказался тут.
Вдруг крайний слева Судья поднялся с места и ударил серебряным молоточком по медной подставке. Звук, разошедшийся во все стороны этого огромного зала и отразившийся от стеклянного купола, заставил и так не особо опрятные волосы встать дыбом, а тело - вжаться в мягкое сидение кресла Подсудимого. Мягкий женский голос, раздавшийся в наступившей тишине, показался каким-то неживым и безэмоциональным настолько, что можно было предположить, что он магического происхождения.
- Рассматривается дело Лираэль Белокрылой, влюбившейся в Правителя Ада.
Судьи, до этого сидящие в своих креслах, как статуи, чуть напряглись и впились в меня пронизывающим взглядом, от которого хотелось поежиться и сжаться, став маленькою и незаметною, лишь бы они отвели свои глаза. Судья, так и не севший назад в свое кресло, зычным голосом проговорил:
- Подсудимой разрешается попытаться оправдать себя, - и снова ударил своим приспособлением по медной пластинке. Звук, получившийся на этот раз, уже не был настолько пронизывающим, как первый, но в душе все равно что-то перевернулось и так и не встало на свое место.
Я не помню, что я говорила, что отвечала на сыплющиеся как из рога изобилия вопросы, что рассказывала. Я не помню ничего, кроме безразличности Главного Судьи, сидящего прямо посередине, и пронизывающего до костей холода от цепких взглядов и резких слов. Не помню ничего, кроме приговора, разбившего все мои мечты и надежды и обрекшего меня на долгую жизнь среди людей или же вечность среди демонов...
...Крылья, такие любимые и дорогие, в мгновение ока срезает с моей спины палач-садист, нанятый в Подземном Мире специально из-за таких дурочек, как я, не умеющих хранить секреты и свои мысли в тайне не только от врагов, но и от друзей. Кровь, хлещущая из лопаток. Холод мира, так неприветливо встретившего маленькую запутавшуюся ангелессу. И документы на имя Лиры Ивэс с правом владения маленькой однокомнатной квартиркой на краю какого-то серого города...
...Спасибо, сестренка...
- Лира, Лира, очнись! Ну же, не смей закрывать глаза! Лира! Лира, успокойся, не плачь!
Тепло объятий и тихий успокаивающий шепот, переходящий в крики мольбы и угрозы. Темнота комнаты и чьи-то всхлипы. Мои? Помутнение рассудка, желание исчезнуть, растворившись в эфире и голос, заставляющий бороться за каждый миг такого странного существования.
- Ран, - тихий шепот, не слышный даже мне самой. Но он услышал. Услышал и понял. Мягкий поцелуй, и тихий ответ: