Блинова Эльмира : другие произведения.

В лунном сиянии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

   Эльмира Блинова
  
  
   В лунном сиянии
  
   Двум пожилым женщинам, отдыхающим в лечебно-профилактическом санатории "Зеленый бор", назначили процедуру гидромассажа в одно и тоже время. Недоразумение быстро прояснилась. Массажистка просто ошиблась в записи времени процедуры на курортной карточке Анфисы Павловны. Анфисе Павловне надо придти в одиннадцать, именно это время закреплено за Анфисой Павловной, так было вчера, так будет сегодня, и так будет до окончания ее срока пребывания в санатории "Зеленый бор".
   Анфиса Павловна заявила, что на одиннадцать у нее уже другие планы, и если массажистка ошиблась, то пусть сама и исправляет ошибку, то есть, примет ее немедленно. Массажистка на повышенных тонах попросила Анфису Павловну не капризничать, она ведь может и отказать ей в процедуре.
   - Больным с явлениями повышенной возбудимости нервной системы - может быть противопоказано воздействие воды с высоким давлением, - чеканя каждое слово, заявила Светлана.
   - Скандальных старух лечат током, - добавила техничка Петровна, хотя ее мнения никто не спрашивал.
   Анфиса Павловна побледнела и вытащила из сумочки небольшой револьвер.
   - Я могу придти и к одиннадцати, - быстро проговорила вторая пациентка, Елена Сергеевна, которая в спор между персоналом и больной не ввязывалась, а только пристально вглядывалась в Анфису Павловну, будто стараясь вспомнить, где видела ее раньше.
   Анфиса Павловна вытащила из сумочки пачку сигарет, достала тонкую сигарету, прикурила от револьвера-зажигалки.
   - Ну, и зачем доводить до явного нарушения? - примирительно поинтересовалась массажистка Света, - здесь у нас не курят, и оружием не размахивают.
   - И уже раздевайтесь, раз вам уступили, - добавила техничка Петровна, и взглядом попросила Елену Сергеевну выйти в коридор.
   Анфиса Павловна неторопливо потушила сигарету, начала обстоятельно раздеваться.
  
   После обеда Елена Сергеевна нашла Анфису Павловну, прогуливающуюся по берегу залива.
   - Я вас знаю, но вспомнить не могу. Измучилась вспоминать, - пожаловалась она, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы. Елена Сергеевна страдала избыточным весом.
   - Я вас тоже когда-то встречала, - спокойно ответила худощавая Анфиса Павловна, - и тоже не могу вспомнить, при каких обстоятельствах мы встречались.
   - Может, давайте, вспоминать вместе? - предложила Елена Сергеевна. - Вы с какого года, если не секрет?
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса родилась пятого мая 1945-ого года. За четыре дня до Победы.
   Многих девочек, родившихся в тот счастливый май, называли Викториями. Анфисе было странно, почему мама не назвала ее гордым именем Виктория? Почему мама выбрала для своей дочки вот это немодное, деревенское, с пренебрежительным слогом "фи", имя?
   Аня рассказывала, что ее брату Павлу нравились простые имена: Аксинья, Анфиса, Евдокия. Может быть, он поделился со своей девушкой, Надей, так звали маму Анфисы, этой своей симпатией к простым именам. Может быть, после свадьбы молодожены перебирали разные имена, на случай, если Надя забеременеет, а Павла в момент родов не окажется рядом, или его уже убьют. Ведь шла война, и Павел приехал в отпуск всего на две недели...
   Хотя вряд ли молодожены выбирали имя, вряд ли Анфиса была запланированным ребенком.
   - Удивительное легкомыслие, - говорила Аня, - беременеть во время войны, впрочем, от Нади всего можно было ожидать. А Павел, он ведь был моложе, на три года. Наде - двадцать пять, ему всего двадцать два... Павел, конечно, подчинялся своей жене, и, разумеется, любил ее до безумия. Как в двадцать два можно любить не до безумия? Особенно, если женщина старше. Впрочем, они были женаты всего две недели. Кстати, Павла могли оставить и в тылу, во-первых, он был после ранения, во-вторых, в летной школе не хватало инструкторов, ему предлагали остаться, и он, было, согласился... Почему он опять вернулся на фронт - тайна, покрытая мраком...
   До фронта отец Анфисы не доехал, снаряд попал прямо в тот вагон, в котором его опять везли на бойню, на мучительную, ежедневную смерть.
   - Особенно мучительно было воевать в конце войны, - говорила Аня.
   Аня знала, о чем говорит. Она прошла войну с первого до последнего дня, служила военным корреспондентом.
   Прошла войну, вернулась домой, а дома - молодая вдова брата с маленькой Анфисой, три недели от роду.
  
  
   - Ты была хорошенькой девочкой. Первое, что меня потрясло - твои ушки, такие ровные, красивые ушки, плотно прижатые к головке, - рассказывала Аня. - Мы, Черновы, все лопоухие. И твой отец не исключение. Не помню, какие уши были у Нади, у нее была такая копна черных волос, не представляю себе, как она ее расчесывала... И темные глаза, и брови дугой, и узкие губы, которые она подкрашивала красной помадой, чтобы они казались крупнее и ярче. Она была яркой женщиной, твоя мать. Внешне, я имею в виду. Вот ей, кстати, совсем не подходило имя Надя, такое теплое и спокойное имя. Ей бы вполне подошло имя Анфиса. Было в ней что-то роковое, как в героине Шолохова. Хотя, кажется, героиню Шолохова звали Анисья? Впрочем, все это глупости. Уроки сделала? Иди, почитай что-нибудь. Иди-иди, ты мешаешь мне работать.
   Работа Ани заключалась в том, чтобы читать центральные газеты и делать обзор. Так что, она почти никогда не отдыхала, работала и в редакции, и дома.
  
  
   Фотографий родителей у Анфисы не было. Ни мамы, умершей неизвестно от какой болезни в 1950 году, ни папы, погибшего по дороге обратно на войну, ни старшего брата отца, который погиб в первые дни войны, в городе Лида, он тоже был летчиком, ни фотографий бабушек и дедушек, они умерли еще до войны.
   Аня рассказывала, что в 1946-ом году, когда Надя лежала в больнице, квартиру ограбили. Вынесли все, посуду, одежду, книжки, фотоальбомы. Среди книг были и редкие. Антикварные, можно сказать. Аня очень надеялась, что ими не растопили печку, зима в тот год была очень холодной.
   - Я не помню, Анфиса, почему твоя мама попала в больницу, я не помню, где в это время находилась ты. Я жила в это время у Радкевича, на другом конце города, Радкевич умирал, он умирал целый год, и я должна была быть рядом, я обещала. Мне было не до тебя, Анфиса, и не до твоей мамы. Я работала, как проклятая, днем в газете, ночью, после работы, я ухаживала за Радкевичем. Он был контужен, слепой и почти глухой. Это хуже, чем без ног и рук, понимаешь? Все его родные погибли в Белоруссии, их сожгли живьем. Там было очень сильное партизанское движение.
  
  
   Десятилетнюю Анфису не интересовал Радкевич, однополчанин Ани. И сама Аня, вечно хмурая, вечно усталая, с вечной головной болью, не интересовала Анфису.
   Анфису интересовала только мама. Она почти не помнила ее.
   Кроме того дня, когда мама умерла. Этот день, вернее, не день, а уже вечер, часто снился ей во сне, поэтому, наверное, она его и запомнила.
   Анфисе было пять лет. Она зашла в комнату. Там лежала мама. В своей кровати. Мама была в крови. Вся кровать была в крови. Потом появилась Аня. Аня велела выйти Анфисе из комнаты.
   Анфиса отказывалась выходить, плакала. А мама молчала, она была белая, даже серая, и только глаза были еще живые, она дышала, очень тяжело дышала, и водила глазами, что-то хотела сказать, Анфисе или Ане, непонятно кому, но Анфиса хотела, чтобы мама сказала что-то только ей.
   Аня схватила Анфису за руку, за предплечье, очень больно, и вывела из комнаты. И закрыла дверь. Анфиса помнит, как она била ладошками в эту дверь: Мама, у тебя кровь! Аня, открой!!!
   Потом раздался звонок. Долгий и пронзительный. Аня вышла из комнаты мамы и открыла дверь людям в белых халатах. Люди положили маму на носилки, закрыли ей лицо простыней, и Анфиса уже не могла увидеть, живые глаза у мамы, или что там под покрывалом. Она кричала, и даже визжала, и бежала за носилками. Кто-то сказал, уберите ребенка. И Аня схватила Анфису, опять за предплечье, и что-то ей обещала, куклу, платья, зоопарк, только замолчи. Анфиса уже сорвала голос от крика, она уже хрипела, так и заснула с хрипом. А утром проснулась, Аня была рядом, а мамы не было.
   И так стало всегда.
  
  
   Какое-то время Анфисе казалось, что маму убила Аня.
   Анфиса то забывала эту мысль, то возвращалась к ней. Однажды, кажется, в четвертом классе, Анфиса спросила напрямую:
   - Почему у мамы была кровь, Аня? Ведь кровь бывают только когда убивают. Когда умирают от болезни, то крови не бывает.
   Аня не нашла, что ответить. Закричала, чтобы Анфиса немедленно вымыла посуду. Что если она еще раз увидит в раковине хоть одну тарелку, то грохнет тарелкой об пол. И плевать, что тарелок всего три штуки, поедим из кастрюли, как собаки или свиньи.
   Маму убила Аня, - утвердилась в своих подозрениях Анфиса. Из-за этой квартиры, или из-за маминого воротника, чернобурки с лапками, которую Аня самым бессовестным образом присвоила себе. Или еще из-за чего-то.
   Анфиса протерла вымытые тарелки вафельным полотенцем, подумала и решила продолжить разговор. И если Аня сознается, придется вызвать милицию.
   Аня лежала на своей кушетке, читала газету "Правда", подчеркивала в ней что-то красным карандашом.
   - Уроки сделала? - спросила она, даже не взглянув на племянницу.
   - Зачем ты убила мою маму, Аня? - тихо спросила Анфиса.
   Аня вскочила с кушетки:
   - Все, хватит! Собирайся! Я отвезу тебя в детский дом. У меня больше нет сил.
   И стала складывать вещи Анфисы в старый чемодан, а потом вынимать их оттуда, сказала, что в детском доме все эти платья, которые Аня покупала Анфисе, не понадобятся, там детям выдают одежду, байковые халаты, и все дети ходят в одинаковой одежде, и едят одну и ту же еду.
   Анфиса заплакала, она не хотела в детский дом, где все ходят в одинаковых платьях.
   Аня тоже заплакала, и, плача, обняла Анфису. Так они обе плакали, в обнимку, и Аня шептала: Анфиса, прости, прости меня. Надечка, прости, прости меня. Прости меня, господи, - шептала Аня.
   Она убила маму, - думала Анфиса, рыдая, - она, Аня, больше некому. Она просит прощения у мамы, у меня, у бога. Она боится мамы, меня и бога. Только убийцы просят прощения у бога, особенно те, которым нельзя в него верить.
   Аня уложила Анфису спать, принесла теплого молока с печеньем.
   Может быть, это получилось случайно, - думала Анфиса перед сном, - не нарочно, не специально... Может быть, они чистили рыбу, ругались, размахивали руками, и мама поскользнулась, и упала на нож... И нож вонзился в низ живота. Может, и не ругались, может, смеялись... Аня хорошая, только очень жадная и злая.
   Но лучше пусть будет Аня, чем вообще никого...
  
  
   Когда Анфисе исполнилось восемнадцать лет и четыре дня, девятого мая 1961-ого года, Аня рассказала ей новые подробности о маме. Аня в тот вечер встречалась со своими однополчанами, и вернулась со встречи пьяной, чего практически никогда с ней не случалось. Может быть и не пьяной, но Анфиса почувствовала запах спиртного.
   Аня рассказала, что мама была веселой. Веселой, не смотря на то, что ее молодой муж погиб на войне.
   Мама Анфисы щедро делилась собой. Своим весельем и радостью жизни. Любила выпить, особенно любила шампанское, любила танцевать, петь, любила красивые вещи, не смотря на то, что людям нечего было есть в то голодное, послевоенное время. Любила отдыхать, не смотря на то, что почти не работала. Писала какие-то стишки, какие-то статейки пописывала о культуре быта в многотиражку, это разве работа?
   - Не смотря на то, что она обожала тебя, просто обожала, души в тебе не чаяла, она запросто могла уехать на курорт, и чаще всего с очень сомнительными людьми... - рассказывала Аня.
   - Она брала меня с собой? - с надеждой спросила Анфиса.
   - Иногда брала. Иногда оставляла со мной. Радкевич умер, в его квартиру въехали родственники, которые неизвестно откуда взялись, мне пришлось переехать в свою квартиру.
   Аня сделала ударение на слове "свою".
   - Мне пришлось жить и с тобой, и с твоей мамой. И хотя образ ее жизни вызывал во мне страшный протест, я жалела ее и даже любила.
   - Почему сомнительные? Чем они вызывали сомнение, те люди, с которыми мама ездила на курорт? - жадно интересовалась Анфиса.
   - Надя была очень доверчивой, - тщательно подбирая каждое слово, отвечала Аня, - слишком доверчивой. Этой доверчивостью пользовались люди нечистоплотные. Женатые, например, или люди с уголовным прошлым. Они использовали ее и бросали. Возвращались к женам... Одного из них, например, посадили в тюрьму.
   - Это он убил маму? - замерла Анфиса.
   - Никто ее не убивал, - Аня закурила. - Но по большому счету, именно кавалеры привели к ее гибели. Именно такой образ жизни. И, конечно, доверчивость... Так называемое, желание любить и быть любимой.
   - И я любила, - вдруг вскрикнула Аня, - я любила Радкевича. Но не позволяла себе, не позволяла ему... даже на войне, где уже все равно, где каждый день могут убить... Потому что могут быть последствия! А растить ребенка одной... Я сама росла без отца, я знаю, что это такое. Моя мать поднимала троих! И надорвалась! И я поклялась, я поклялась Наде, перед ее смертью, вот в этой комнате, что воспитаю тебя другой, спасу от тех ошибок, которые сделала она. И я намерена выполнить свое обещание.
  
  
   Лена
  
   Лена родилась перед самой войной. Отец - рабочий на заводе, мать телефонистка.
   - Любили они друг дружку, - рассказывала Лене бабушка Лариса, - Серега, мой сыночек, видный парень был, ну а мать твоя - писаная красавица, ее даже за артистку принимали. И шила сама, и одевалась, как артистка. И тебя одевала. Я на них наглядеться не могла. И всегда вдвоем. И по грибы, и на рыбалку, и в кино. А тебя с собой. Сначала в корзинке, как куклу, потом, значит, на руках. Молока у Татьяны было столько... прямо, как у коровы рекордсменки, десятерых могла б вскормить. Они хотели много, детишек-то. У Татьяны, у самой, мать, значит, при родах скончалась, а отец ейный запил, то с одной бабой жил, то с другой. Таня, значит, к семье тянулась. С первых дней меня мамой звала, гостинцы покупала с получки. То платочек, то духи. Ни на день рождения, просто так. Но тут война. Папку-то твоего мобилизовали, значит, и Танечка метнулась в военкомат, чтобы, значит, тоже с мужем на фронт... И на рыбалку, и по грибы, и на фронт... Взять-то ее взяли, радисткой, но чего-то не вместе, то ли цифры перепутали, то ли не положено было, чтоб куда хочу, туда поеду. Потом я похоронку получила на отца твоего. Потом, значит, и на Татьяну... Друг за другом похоронки пришли. Но с разных мест.
   Бабушка Лариса листала фотоальбом, показывала фотографии:
   - Вот здесь, значит, Татьяна, здесь ей вымпел дали за хорошую работу.
   Лена вглядывалась в улыбающееся лицо матери. Лицо круглое, простое, почти безбровое, светлые глаза, льняная коса вокруг головы, ямочки на щеках.
   Лена тоже светлая, и у нее тоже ямочки на щеках, когда она улыбается.
   - А здесь, значит, Сереженька.
   Отец тоже светловолосый, невысокий, с пухлыми губами, но на всех фотографиях насупленный, даже суровый. Наверное, хотел казаться взрослее.
  
   Жила Лена с бабушкой на окраине города. Слева - улица из обветшалых, очень старых деревянных домов, в один и два этажа. Справа - придорожный лесок. За лесом - речка.
   Домик у них был старый, того гляди развалится, зато приусадебное хозяйство. Бабушка целыми днями копалась в огороде, и кормились с него, и приработок к пенсии. Лена помогала. Зимой бабушка вязала носки, тоже очень хороший приработок.
  
  
   В 1958 году Лариса Степановна умерла. В больнице, от воспаления легких, на руках у восемнадцатилетней Лены. Лена тогда уже работала санитаркой в этой самой больнице. Утром училась на медсестру, вечерами дежурила. Плакать по бабушке было некогда. Хотя Лена любила бабушку, как никого на свете. Собственно, никого, кроме бабушки, у нее и не было...
   Там же, в больнице, уже через год после смерти бабушки, Лена познакомилась с майором Родионом Голявкиным. Врачи говорили, что сорокалетний майор нашпигован осколками. Некоторые из осколков замерли, притаились, а тех, которые вели себя неспокойно, старались вытащить. Майора раз в год оперировали. А вся семья Родиона, родители, жена, сын и дочка, погибли в блокадном Ленинграде.
   Оказался он в их городке случайно, приехал в командировку и угодил в больницу.
   Лена за ним ухаживала. Сначала в больнице, по должности, а потом и у себя дома, добровольно.
   Голявкин довольно быстро отошел после операции, сходил в местный военкомат, подал в отставку по состоянию здоровья, и его демобилизовали. Устроился в школу учителем труда, остался жить у Лены. Перекрыл крышу дома, построил во дворе душевую, выкорчевал давно не плодоносящие яблони, а весной посадил новенькие саженцы. Ни минуты не сидел без дела.
   Каждую ночь майор рыдал во сне. Лена его будила, поила водой, обнимала. Он успокаивался, как ребенок.
   Во время ночных дежурств Лены, майор не спал, боялся, что заснет, и никто его не разбудит, и танк, который ему снился, его раздавит.
   Голявкин очень хотел детей. Лена почему-то не беременела. Даже к врачам обращалась, но те сказали, что с ней все в порядке.
   - А не в муже ли дело? - намекнула врач-гинеколог, - все же он у тебя человек не совсем здоровый, инвалид...
   - Не расписаны живете, вот в чем дело, - нашептывала соседка тетка Дуня, подруга покойной бабушки Ларисы. - В загс, в загс его веди. А если б и в церковь смогла уговорить, то, считай, ребенок у тебя в пузе.
   Лена отмахивалась от предложений тети Дуни, еще чего не хватало? В загс, кстати, можно бы и сходить, но Родион молчал, а Лена не хотела начинать разговор первой. Вот если б она забеременела...
  
  
   К празднованию двадцать четвертой годовщины со дня Победы над фашизмом, фотографию Родиона Голявкина напечатали в местной газете.
   На вопросы корреспондента об участие в войне, он отвечать отказался, не любил вспоминать войну.
   Лена вырезала фотографию из газеты, засунула в рамочку, повесила на стенку.
   Буквально через две недели после публикации этого номера в дом Лены постучалась женщина, худая и строгая, с саквояжем в руке. Она приехала из города Ялта, привезла красивую шкатулку, оформленную ракушками, бутылку коньяка, и пластмассовый шар с отверстием для просмотра. Если, сощурив один глаз, посмотреть в эту дырочку, то можно увидеть цветную фотографию четырехлетнего пухлого мальчика, стоящего по колено в море.
   - Это мой сын Миша. Он же, - утверждала женщина, - является сыном Родиона.
   Родион вспомнил, что пять лет назад, действительно, отдыхал в санатории, в Ялте. И эту женщину, Любу, культ массовика при санатории, он тоже вспомнил, а вот о мальчике он ничего не знал. Да и не мог знать. Люба писала письма на адрес, указанный в курортной карте, но Голявкин в то время уже не проживал по этому адресу, он жил у Лены.
   Лена помогала собрать майора в дорогу.
   Люба хотела, было, забрать рамочку с газетной фотографией со стены, но Лена не дала.
   А как только они вышли из дома, с чемоданом и саквояжем, запустила в дверь шкатулкой. Все ракушки тут же и отвалились.
  
  
   После отъезда майора Ленка загуляла. Не пила, не веселилась, какое уж тут веселье, просто загуляла, от слова гулящая, чтобы не сказать другого слова, грубого, и к поведению Ленки совсем не подходящего. Ибо водила Ленка к себе мужчин с одной единственной целью - забеременеть от кого-нибудь.
   Сначала к ней приходил завхоз больницы, где Лена работала уже не санитаркой, а медсестрой, училище она окончила, и даже с хорошими отметками.
   Но жена завхоза настрочила в местком бумагу, и завхоз перестал ходить.
   Потом некоторое время у Лены никого не было.
   Потом Лена познакомилась с тихим Смоляниновым, лежащим у них после пищевого отравления. Смолянинов оказался начальником автобазы. Приехал к Лене в шляпе, на собственной Победе. Лена даже удивилась, увидев его за рулем автомобиля. В больнице, в пижаме, он выглядел совсем другим. И хотя начальник автобазы был холостяком, и его намерения по отношению к Лене были самыми серьезными, Лена дала ему от ворот поворот. У Смолянинова оказались проблемы по мужской части.
   Потом были еще какие-то мужчины, и тоже не задерживались долго.
   Странное дело, но Лену никто не осуждал. Тихая она была и трудилась, как пчелка. И взаймы даст до получки, и укол сделает, и с чужим ребенком посидит за спасибо.
   И на работе ее уважали. А больные, так и вовсе души не чаяли. Внимательная, добросовестная, доброжелательная. А как улыбнется, то даже в самый пасмурный день в палате становилось светлей, вот такая была у нее улыбка. И ямочки на щеках.
  
  
   Анфиса
  
   Каждого ухажера Анфиса тестировала на серьезность намерений и на перспективность совместной жизни в будущем. Никаких поцелуев и объятий. Только походы в театр, в кино, знакомство с родителями, встречи на танцплощадках, в кругу однокурсников, совместные репетиции и выступления на конкурсах художественной самодеятельности. Прогулки под луной имели место быть, но разговоры только о высоком: о мрачном, дореволюционном прошлом страны и ее светлом будущем. Или о литературе. Анфиса была начитанной девушкой. И как ей быть неначитанной, если она училась на отделении русского языка и литературы.
   Сын второго секретаря райкома, Борька Синельников, был влюблен в Анфису без памяти. Борька был невысокого роста, с плохой дикцией, все время приходилось напрягать слух, чтобы понять, о чем он говорит. Анфиса даже удивлялась, как его приняли в пединститут, с такой дикцией?
   - Сын второго секретаря, это перспективно, - сказала Аня.
   Уже оговаривали дату свадьбы, но Борька взял и напился, и устроил драку в ресторане "Юбилейный". Его, разумеется, исключили из института. Даже секретарь райкома ничего не мог поделать, так как подрался Борька с сыночком выше стоящего начальства.
   - Хорошо, что это произошло до свадьбы, хорошо, что между вами ничего не было, - успокаивала Аня, - но мне хотелось бы знать, почему к тебе липнут асоциальные типы. Чем ты их привлекаешь?
   На этот вопрос Анфиса ответить не могла. Только умоляла Аню взглядом - не продолжай мысль. Не утверждай, что Анфиса такая же доверчивая и легкомысленная, как ее покойная мать.
  
  
   Через три месяца после этого события, Анфиса познакомилась с Ченцовым - студентом физкультурного факультета. Запросто подошла к нему после лекции о культуре быта, и сказала, что ищет себе партнера. Ченцов смутился и согласился, не смотря на то, что был очень занят учебой и тренировками. Они стали танцевать. И даже заняли второе место на смотре художественной самодеятельности студенчества и рабочей молодежи. И даже ездили с концертами в районный центр, где на одну ночь их поселили в Доме колхозника. В эту ночь Ченцов не хотел выходить из номера Анфисы, почему-то ее заселили одну в номере на троих. Он объяснился ей в любви и умолял просто разрешить ему полежать рядом с ней, раз уж так получилось, что она одна в номере, и все уже спят. Просто полежать, он не будет к ней приставать. И, правда, не приставал. Только дрожал. И Анфисе передалась его дрожь, хотя в комнате было довольно тепло. Продрожав пару часов, они заснули. А утром Ченцов сделал Анфисе предложение.
   - Давай поженимся, - сказал он, краснея, - не сейчас, а после окончания института. Сейчас жениться как-то глупо. Где жить, на что жить? А после окончания института у меня намечаются хорошие перспективы, как у мастера спорта с высшим образованием.
   - Хорошо, - сказала Анфиса, - только не приставай ко мне, пока мы не зарегистрируем наш брак.
  
  
   Разумеется, Ченцова, победителя областной олимпиады, со временем пригласят в Москву, в сборную Советского Союза, - была уверена Аня. И квартиру дадут в центре Москвы, и за границу он, конечно, будет ездить, и, конечно, завалит Анфису красивыми, заграничными вещами.
   Но через некоторое время Аня узнала по своим каналам, что Ченцова вряд ли возьмут в Москву, в сборную СССР, не смотря на способности. Папа Ченцова, тоже спортсмен, уехал в 1957 году на соревнования в Польшу и не вернулся. И неважно, что мать Ченцова была в разводе с ним, неважно, что Польша - социалистическая страна. Факт есть факт. Аня запретила Анфисе встречаться с Ченцовым.
   Анфиса переживала. Особенно когда Ченцов начал встречаться с другой девушкой, очень легкомысленной особой, которую даже из комсомола выгнали в свое время за легкомысленность. А потом Ченцов уехал. Говорили, что его мать испугалась влияния легкомысленной особы, и увезла сына на лето к дальним родственникам в Москву. А дальние родственники, наверное, посодействовали тому, чтобы Ченцова, как очень перспективного спортсмена, перевели в московский педагогический институт. Так или иначе, Ченцов не вернулся в их город первого сентября. Хотя Анфиса ждала его, не смотря на запрет Ани.
  
  
   Некоторое время Анфиса ни с кем не встречалась.
   Однажды, уже на последнем курсе, после репетиции концерта, посвященного покорителям целины, Анфиса вернулась за гитарой, забытой в гримерке, и уже собиралась уходить, как вдруг услышала доносящийся со сцены разговор. Двое молодых людей разбирали декорации. С Валерой Анфиса была знакома, с ним встречалась ее подруга Эмма. Второго молодого человека Анфиса не знала.
   - Если ты о той, которая пела про Ангару, то ее зовут Анфиса. И у нее сейчас никого нет, - сказал Валерка.
   - Но, наверное, много ребят у нее было? - расспрашивал незнакомец.
   - Она дружила с кем-то, но несерьезно.
   - Что значит, несерьезно?
   - В том смысле, что любви там не было. Холодная она, Анфиса.
   - Такая красивая, и такая нелегкомысленная? - недоверчиво спросил незнакомец.
   - Ты считаешь, что позволяют себя целовать только легкомысленные девушки?
   - Именно так, - ответил незнакомец.
   - Странно это.
   - Почему странно? Мне нравятся такие девушки.
   - И что тебя в них привлекает?
   - Надежность. Такие за тобой и в огонь, и в воду.
   - Ну, и какой смысл в том, чтобы девушка шла за тобой в огонь, и в воду. Зачем их тащить туда? - не мог угомониться Валерка.
   - Нет, ну, если девушка нужна только для поцелуев и танцулек, то смысла никакого. Но если ты относишься к ней серьезно...
   - А не скучно это - вот такое серьезное отношение ко всему? - перебил незнакомца Валерка.
   - Вот отсюда все идет.
   - Что идет?
   - Распущенность.
   - Ну, ты скажешь...
   - Сегодня одна, завтра другая. В результате - ноль.
   - В каком смысле?
   - В том, что распущенность гарантия того, что уже никаких чувств ни к кому не испытываешь. Живешь, а внутри пустота.
   - Ты о ком, о девушках или парнях? - насторожился Валерка.
   - А неважно. Всех касается.
  
  
   На следующий день Анфиса узнала от Эммы, что незнакомца зовут Руслан, что он тоже из их института, но учится в другом здании, на педагогическом факультете.
   И что его статьи уже печатались в "Учительской газете" и даже в журнале "Семья и школа", и что с ним даже кандидаты наук за руку здороваются.
   - Будущий ученый, светило педагогической науки. После института, все так считают, ему прямая дорога в аспирантуру. Может быть, даже в Москву, - воодушевленно нахваливала Эмма.
   - А кто его родители? - поинтересовалась Анфиса.
   - Отец умер, мать проживает в сельской местности.
   - В деревне?
   Анфиса расстроилась.
   - Ломоносов тоже из деревни пришел, - заметила Эмма, и сообщила, что Руслана многие хотели бы окрутить, даже дочка декана положила на него глаз, да он не больно-то поддается. И хотя Руслан сам попросил через своего товарища Валеру познакомить его с Анфисой, это ничего не значит. Так что, переживания Анфисы по поводу деревенского происхождения будущего светила педагогической науки несколько преждевременные.
   Анфиса подумала: Это мы еще посмотрим. Но вслух ничего не сказала.
  
  
   В этот же вечер их и познакомили. Валерка пригласил Руслана, а Эмма Анфису в кино, на фильм "Операция "Ы" и другие приключения Шурика".
   После культпохода в кинотеатр погуляли по парку.
   - Вот я думаю, а что такого интересного было в том конспекте, которым они прямо таки зачитывались? - спросила Эмма.
   - Кто они? - не поняла Анфиса.
   - Шурик и Лида.
   - Это же комедия, - пожала плечами Анфиса, - Весь юмор в том, что интересных конспектов не бывает.
   - Дело не в конспекте, я считаю, - загадочно произнесла Эмма.
   - А в чем? - заинтересовался Валера.
   - В силе притяжения. Когда пара создана друг для друга, то она ощущает неосознанное влечение, намек на будущую страсть, даже еще не видя друг друга.
   - Какая страсть? - усмехнулась Анфиса. - Это комедия!
   - Ты считаешь, что сильные чувства годятся только для трагедии? - удивилась Эмма.
   - Вся мировая литература так считает, - ответила Анфиса и предложила взять для примера трагедии Шекспира. Разобрать их по косточкам.
   - Ой, давай, обойдемся без твоего Шекспира, - попросила Эмма.
   Анфиса мысленно усмехнулась. Зарубежную литературу Эмма не знала, а экзамен сдала по шпаргалке.
   - А, давайте, без примеров. Допустим, страсть губительна. А любовь со всеми вытекающими? - Валера обнял Эмму за талию, притянул к себе.
   - Это человеческая потребность, - ответила Анфиса, - она способствует гармоничному развитию.
   - Я не пойму, Анфиса, - улыбнулся Валера, - ты что, за чисто платонические чувства? Даже в браке?!
   - Отнюдь. Но главное в любви, я считаю, это уважение друг к другу, и общие интересы. Правда, Руслан?
   - Совершенно верно, - кивнул Руслан.
   Анфиса взглянула на него с благодарностью.
   И решила окончательно. Она выйдет замуж именно за него.
  
  
   Лена
  
   Лена уже сдавала свою смену, когда к ней, в ординаторскую, вбежала баба Дуня:
   - Сестра приехала, Леночка... На крыльце они сейчас, ждут тебя...
   - Какая еще сестра? - не поняла Лена.
   - Он инвалид, а она ну, копия Татьяны, - перевела дух баба Дуня, - постарела сильно, а так, будто и не уезжала.
   - Кто инвалид?
   - Муж ейный, Татьяниной сестры. Зовут Катериной.
   - Напутала ты чего-то, - спокойно ответила Ленка. Но руки у нее дрожали. Когда запирала в шкафчик свой белый халат, долго не могла попасть ключом в замочную скважину.
  
  
   На крыльце дома сидела женщина лет пятидесяти, седая, коротко стриженная, в бедной одежде, в разбитых полусапожках. А рядом с ней мужчина в солдатской гимнастерке. Небритый, но молодцеватый, грудь в орденах. Правый рукав гимнастерки пустой, аккуратно подвернут и пристегнут на булавку почти у самого плеча.
   Увидев Лену, они встали.
   - Мы ненадолго, Леночка, - сказала женщина, - нас с поезда сняли.
  
   - Документы, документы у них проверь, - шептала баба Дуня, подозрительно оглядывая незваных гостей.
   - А нельзя ли где водочки купить, это самое? - робко спросила Катерина. - Для Петруши. Боли у него, без водки не заснет.
   Лена попросила бабу Дуню сбегать к себе, принести бутылку самогонки, она заплатит.
  
  
   Петруша хлопнул два стакана, залпом, как воду, и пошел спать. Еле дошел до кровати. Заснул в одежде.
   Катерина тоже выпила:
   - За встречу, Леночка. Я такой тебя и представляла.
   Лена не пила, она и без самогона валилась с ног. Слушала свою новоиспеченную тетку, борясь с отяжелевшими веками.
   - Ты, наверное, уже знаешь, что наша мама, твоя бабушка, ее звали Людмилой, она умерла, как только мы родились, - рассказывала тетя Катя, наполняя стакан. - Наш отец, Андрей Иванович Феоктистов, согласился взять только одну девочку, а от второй, от меня, отказался...
   "Кино какое-то, индийский фильм", - подумала Лена.
   - Правда, похоже на индийский фильм? - спросила тетя Катя и улыбнулась. Ямочки на ее щеках были те самые, как у мамы, на единственной фотографии.
   Тетя Катя выпила, закусила соленым огурцом.
   - Ты не бойся, мы завтра уедем, нам бы только вещички, это самое, продать кое-какие. Нас ведь обокрали в дороге, а билет покупать надо. Но не на что. Мы ведь до Ижевска, там Павлушина сестра живет. Сапоги у нас есть, почти ненадеванные, комбинация у меня есть, красивая с кружевами по подолу... - тараторила порозовевшая, помолодевшая тетка.
   - Тетя Катя, вы знали мою маму? - перебила Лена.
   - Немножечко. - Тетя Катя вздохнула. - Мы с ней переписывались все детство. Я ж в детдоме жила, это самое. А потом я вышла замуж, уехала.
   - А дети у вас есть?
   - Был сын, да. Умер. По вине врачей. Ему было всего пять дней. Родился в 54-ом и умер, стало быть, в 54-ом. По вине врачей. -
   Тетя Катя наполнила еще один стакан, выпила. Взглянула на пустую бутылку, перевела мутный взгляд на Лену, сдвинула бесцветные брови, насупилась:
   - Ты что мне здесь допрос устраиваешь, а? Ты думаешь, меня мало допрашивали?
   - Ложитесь спать, тетя Катя, - только и сказала Лена, - Я вам постелила на топчане.
  
  
   На следующий день, после работы, Лена домой пошла не сразу, попросила у завхоза ключи от кабинета, где хранился архив. Завхоз начал было допытываться, зачем да почему, да с какой стати, но Лена улыбнулась ему своей лучезарной улыбкой, и завхоз сдался.
   Стоя на стремянке, Лена читала историю болезни своей второй бабушки, Людмилы Феоктистовой, 1902 года рождения, родившей в 1921 году двойню. Одна из девочек родилась мертвой, вторая выжила. И умерла бабушка Людмила не от родов, как почему-то думал ее муж Андрей Иванович Феоктистов, 1890-ого года рождения, а от тифа, в больничном инфекционном бараке, на десятый день после родов.
  
  
   Лена вернулась домой поздно ночью, подняла спящую "тетю Катю" с кровати, попросила показать документы.
   Екатерина Григорьевна Синичкина, тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения, - было написано в паспорте.
   Бабушке Людмиле в 1911 году исполнилось девять лет, - подсчитала Лена.
   - Как это понять, Екатерина Григорьевна? - тихо спросила Лена.
   "Тетя" Катя втянула голову в плечи, стала шить глазами.
   - Не надо было мне к тебе заезжать, это самое, надо было на товарняке добираться, - сказала она.
   - Может быть, вы что-то напутали, может, вы сводная сестра мамы? Вы ведь очень похожи на нее, - подсказывала Лена.
   Тетя Катя заплакала. Призналась, что она и есть Татьяна Андреевна Феоктистова, в замужестве Григорьева. То есть, никакая она ни тетя, а самая что ни на есть, мама Лены.
  
  
   В сорок втором она получила известие, о том, что ее муж, отец Лены, пал смертью храбрых. Мечтала об одном, в первом же бою броситься под пули, но боев все не было. Вернее, бои-то шли, но Таня сидела в штабе. Да еще и политрук домогался, скотина.
   Татьяне хотелось его пристрелить, для нее он был хуже фрица, которого она в глаза не видела, хотя воевала уже не первый месяц. Потом пришел приказ - эвакуироваться. Наши отступали, сдавали один город за другим. Их штаб остановились на ночлег в одной деревеньке. Таня попросилась помыться с бабами в бане. Бабы были молчаливые, но одна из них рыдала белугой, она была приезжая, из города, который сдали накануне, у нее там остались родители и маленький сын.
   Таня была уже в предбаннике, уже надела на себя исподнее, собиралась натянуть форму, но решила посидеть, отдышаться, попить водички из ведра, где-то на лавке стоял ковш. Она приподняла с лавки плащ, в котором пришла в баню эта самая приезжая, и тут услышала рев моторов. Немец бомбил деревню. Первая же бомба попала в баню.
   Ее вышвырнуло взрывной волной на огород, с плащом в руке.
   Вот с этим плащом она и металась, через огороды, ближе к лесу. Залегла под кустами, а когда немец улетел, нашла в кармане плаща паспорт Самойловой Екатерины, на фотографии та самая городская девушка. И двадцать рублей денег нашла, в том же кармане. Татьяна решила бежать, дезертировать. Добежала до какого-то городка, пряталась одно время в церкви, ела сырую картошку. Потом пришли немцы. Всех молодых женщин отправили в Германию, на работы.
   В Германии было неплохо, хозяйка попалась не злобная, работниц кормила хорошо. Война окончилась. Работниц отправили в СССР. Кое-кто, конечно, и остался в Германии.
   Татьяна поехала, хотя и не знала, куда ей ехать. Но ее сняли с поезда. Всех снимали, кто возвращался с работ, подолгу допрашивали. После этих допросов одни поехали по домам, а других отправили в лагерь. Непонятно, по каким признакам делили людей, но Татьяну отправили в лагерь. В 1953-ем ее реабилитировали. Ехать ей было некуда. Появись она здесь, бывшая военнослужащая Татьяна Григорьева, ее сразу бы взяли. А она уж насиделась. Хоть и не поняла, за что. А сейчас посадили бы за дело, за дезертирство. Ехать по месту прописки Самойловой Екатерины Григорьевны тоже не годилось. Какая она Самойлова? Любая собака донесет. Устроилась на работу. Там же, недалеко от зоны. Поварихой на лесоповал. Работала. Познакомилась с Синичкиным, ему тоже некуда было ехать. Вышла замуж, сменила фамилию. Про то, что мальчик умер на пятый день, (братик твой, - жалобно произнесла Татьяна-Екатерина), она уже рассказывала. Потом Синичкин ушел от нее, и она долго болела после этого. Потом познакомилась в больнице с Петрушей. Сошлись, и только надумали ехать к его родне, как она получила письмо из редакции. Разыскивал ее Самойлов, сын Катерины, через передачу на радио, Агния Барто ведет. Татьяна испугалась. Она всю жизнь боялась.
   - Больше за тебя, чем за себя, - сказала Татьяна.
   Она старалась забыть, что у нее где-то растет дочь, но всегда помнила, если ее выведут на чистую воду, то именно дочери не дадут житья, обмакнут в материн позор, в жизни не отмоешься.
   - В тот же день, как получили письмо, - рассказывала мать Лены, - сели, это самое, на поезд. В Москве, значит, пересадка. Пока стояли за билетами, в кассу, значит, карманник бритвой порезал мою сумочку, все денежки - тю-тю. Договорились с проводницей, и она и впустила за новый пиджак Петруши. Но состав проверяли контролеры, велели слезать. Вышли на станции, ни денег, ни крыши над головой. Я только там и увидела, куда попали. Сказала Петруше, что родня у меня здесь живет, племянница, это самое. Про свекровь-то я уж давно знала, что она померла.
   - Как это? - не поняла Лена.
   - Так я с ней переписывалась, это самое, писала до востребования. Она-то и напомнила мне, что одна-то из нас, из двух сестер, мертвой родилась. Писала, чтоб навестила, хотя б, как тетка, если иначе никак. Чтоб хоть одним глазком я посмотрела, значит, какую она мне дочку воспитала.
  
   - Хорошую дочку, я рада. Только ты меня мамой не называй, - попросила мать. - Да и какая я тебе мама? Разве б мать пропала на двадцать-то пять лет?
   - Может, пусть ваш Петр едет к своей родне, а вы останетесь? - предложила Лена. - Вам у меня хорошо будет, я бы вас на работу устроила, а если, что со здоровьем, то я б лечила. Или вон врачи, целая больница врачей, и все ко мне очень хорошо относятся...
   - Петрушу не брошу, - сказала мать, - поживем маленько, это самое, и уедем.
  
  
   Анфиса
  
   Руслан сообщил Анфисе, что на выходные едет в деревню, к матери, просить у нее благословения.
   Анфиса насторожилась:
   - А если не благословит?
   - Куда она денется? - улыбнулся Руслан, - Она уже давно мечтает женить меня. Внуков хочет успеть понянчить, я ведь у нее поздний...
   - Скоро распределение, - вздохнула Анфиса, - надо бы поторопиться с регистрацией. Нас могут направить в разные дыры. Тебя в Бурятию, например. Меня в Якутию.
   - Ты права, - кивнул Руслан, - если уж ехать в дыру, то вместе.
   - Ты же говорил, что собираешься заниматься научной деятельностью, - не поняла Анфиса.
   - Вообще-то для занятия научной деятельностью необходим педагогический опыт, - заметил Руслан.
   - Согласна. Но совсем необязательно ехать за этим опытом в дыру.
  
  
   Руслан уехал, а Анфиса продолжала готовиться к выпускным экзаменам. С утра до ночи торчала в библиотеке, обложившись учебниками.
   И даже удивилась, увидев Руслана в читальном зале. Неужели неделя так быстро пролетела?
   - В общем, расписал тебя, как матрешку, - радостно зашептал Руслан, подсаживаясь к ней, - всеми красками радуги. И умница, и красавица, и целеустремленная, и скромная, и целомудренная. Сказать по правде, матери одно надо, чтобы я вернулся в село. И не один.
   Анфиса бросила на Руслана недоумевающий взгляд. Может, она ослышалась?
   - Анфис, на три года всего, - продолжал шептать Руслан, - на три! Меня возьмут директором школы. Сразу. Серьезная стартовая площадка, между прочим. Для моей карьеры.
   - А меня кем возьмут? - еле слышно прошептала Анфиса.
   - Учительницей, кем еще? Не дояркой же. В деревне, кстати, дисциплина все еще на приличном уровне. Не то, что в городе.
   Анфиса потеряла дар речи. Она ожидала чего угодно, но только не такого поворота событий.
   - Чего ты молчишь? Ты не согласна?
   - Может, мне тоже нужно разрешения спросить?
   - У кого? У тети своей?
   - Хотя бы.
   - Да она спит и видит, быстрей бы тебя замуж спихнуть. Хоть за черта.
   - С чего ты взял?
   - Знает по себе, каково это - в старых-то девах засиживаться. И,
   по-моему, ты уже ей вот где. - Руслан провел ребром ладони по горлу. - Скажешь, нет?
   На них зашикали с задней парты:
   - Тише, товарищи, вы мешаете.
   - Короче. Ты поедешь со мной в Андреевку? - спросил Руслан, не обращая внимания на шиканья в спину.
   Анфиса покачала головой.
   - Стало быть, целый год ухаживаний, билеты в кино, билеты на танцы, в театр - все зря?
   - Ах, ты боже мой, ты потратился! - горько усмехнулась Анфиса, - А я не тратила на тебя свое время!?
   Руслан не верил своим ушам:
   - Что ты сказала?
   - Товарищи, может, вам выйти в коридор? - послышалось откуда-то сбоку.
   - Да стоит мне свиснуть, любая за меня пойдет! Любая! А ты еще локти покусаешь.
   И Руслан гордо вышел из читального зала.
   Анфиса некоторое время сидела, прижав ладони к горящим щекам. Потом огляделась.
   Аудитория читального зала, студенты и преподаватели, все оставили свои дела и смотрели на нее. Кто с сочувствием, кто с любопытством, кто насмешливо.
  
  
   Отец Эммы, вот кто ей нужен. Почему такая мысль не пришла ей раньше? У главного инженера - связи, неужели не найдет местечка в городе для лучшей подруги своей дочери? Время еще есть, до распределения больше месяца. Замуж она выйдет позже, найдет со временем кого-нибудь и перспективней, подумаешь, директор сельской школы, но об этом она подумает потом. Сейчас, главное, зацепиться в городе.
   С Русланом все кончено, - решила она. Ане пока не стоит об этом говорить. Аня не поймет, начнет давить, начнет требовательно объяснять, что главное в жизни любой женщины - удачное замужество, семья, и что ради этого можно и потерпеть три года в селе.
   Как бы не так, - злилась Анфиса, - как бы не так.
  
  
   Лена
  
   Лена теперь все чаще оставалась в больнице на ночь, брала сверхурочные. Во-первых, надо было накопить матери и ее сожителю денег на билет. Во-вторых, их надо кормить, пока они живут у нее. В-третьих, они ежедневно пили, вот с этим Лена вообще не знала, что делать. Уже и вещи стали из дома пропадать...
  
  
   - Мне б нужду справить, - слабым голосом попросил Анатолий Крот, больной, поступивший вчера вечером с ножевым ранением.
   Лена заглянула под кровать. Утки на месте не было.
   - Сейчас принесу утку.
   - Фаршированную яблоками?
   Он еще и шутит.
   - Вы чуть не умерли, больной, - улыбнулась Лена.
   - А что, задеты внутренние органы?
   Лена заглянула в обходной лист:
   - Крови много потеряли. Подробнее вам врач завтра расскажет.
   - Следователь приходил? - спросил Крот.
   - Приходил, и еще придет. Ножевое ранение в драке получили?
   - Защищал женщину. Незнакомую, но красивую. На тебя похожа, сестренка.
   Лена, улыбаясь, вышла из палаты. Вернулась с судном, но Крот категорически отказывался справлять малую нужду.
   - Позовите, кого другого, не такую молодую, или я сам до нужника дойду...
   Пришлось просить дежурную сестру Марину Викторовну, ей за пятьдесят.
   Лена улыбалась. Глаза у Анатолия синие-синие, как васильки, а волосы светлые, как рожь. Не парень, а пейзаж.
   Женщину защищал, ишь ты...
  
  
   Никто Анатолия не навещал, передач не передавал. Следователь приходил, но ушел ни с чем. Крот рассказал, что не разглядел нападающего, а женщина, которую он спас, убежала еще до того, как началась драка, а потом и преступник убежал. Уже после того, как нанес удар ножом.
   На Анатолия в больнице поглядывали, и больные, и медперсонал. Но ему, похоже, нравилась только Лена.
  
  
   - Жар у меня, сестренка. И без градусника все ясно, - пожаловался Крот, протягивая Лене градусник.
   Лена пожала плечами.
   - Тридцать шесть и шесть, вообще-то.
   - Врут ваши градусники. В бреду я, сестренка.
   - От бреда касторка хорошо помогает, - усмехнулась Лена. - Принести? Теперь вы ходячий, так что...
   - От моего бреда никакие лекарства не помогут...
   Анатолий взял Лену за руку, нежно коснулся ладони губами.
   - Вот так хорошо... Чувствую, жар уже немного спадает...
   Лена опять усмехнулась.
  
  
   И когда, уже перед выпиской, Анатолий пригласил ее в кино, Лена согласилась. Почему бы ей не сходить в кино?
  
  
   В кино билетов не достали, решили просто погулять, вышли на берег реки.
   Анатолий разжег костер, разложил на газете закуску: свежие огурцы, плавленые сырки, полбуханки хлеба. Открыл бутылку. Разлил по стаканам водку. Стаканы позаимствовал у автомата с газированной водой. Ночью они вряд ли кому понадобятся, а на обратном пути он поставит их на место.
   - За тебя, - сказал Анатолий, - За твою красоту и доброту. Ты спасла мне жизнь.
   - Про красоту ты хорошо сказал, Толя. А про жизнь - это уж чересчур, - улыбнулась Лена.
   Выпили, стало тепло.
   Когда Анатолий опять занес бутылку над стаканом Лены, она прикрыла стакан ладошкой:
   - Не, мне хватит. У меня и так пьяниц полон дом.
   Анатолий выпил один.
   - Муж киряет? - поинтересовался он.
   - Я не замужем, - ответила Лена.
   - А была?
   - В гражданском браке была.
   - Убили?
   - Почему убили? Увели.
   - Не верю, - сказал Анатолий, - не могли у такой девушки мужа увести.
   Налил себе еще полстакана.
   - Тебе бы не пить больше, - попросила Лена, - Ты ведь хороший парень.
   Анатолий поставил стакан в сторону, вытащил из кармана бумажный пакетик, в пакете - серьги. Каждая сережка в форме ящерицы с изумрудными глазами.
   - Я щедрый парень. Примерь.
   Лена ахнула.
   - Красота какая! А откуда они у тебя?
   - Бабушка подарила. Перед смертью, - вздохнул Анатолий. - Давно я мечтал встретить девушку, достойную этих серег. И вот этот миг настал.
   Лена достала из сумочки зеркальце, вдела сережки в мочки ушей, залюбовалась. Похоже, серебряные, и камушки, как настоящие. Так и мерцают.
   Анатолий отвел зеркальце в сторону, поцеловал Лену в губы. Целуя, навалился всем телом.
   Лена пыталась освободиться:
   - Да что ж это такое? В первый же вечер. Ну, нельзя же так, Толя.
   - Да где же первый, Лен? Где же первый? - тяжело дышал Анатолий Крот, расстегивая ремень на брюках, - я, почитай, две недели в больнице твоей... тобой... маялся...
  
  
   Анфиса
  
   У Эммы Анфиса разрыдалась:
   - Не могу, не могу больше... И с Аней не могу жить, и...
   - Да плюнь ты на нее, - успокаивала Эмма, - Все равно ведь она тебя любит.
   - Она меня ненавидит.
   - Вот увидишь, выйдешь замуж, будете жить отдельно, и с тетей отношения наладятся. В гости друг к дружке...
   - За кого замуж?! - закричала Анфиса, - Руслан в деревню собрался. Директором его берут, видите ли.
   - Неплохо, вообще-то, директором, - заметила Эмма.
   - А я что там буду делать? Сельской учительницей работать!? Навоз месить? Всю жизнь об этом мечтала!
   Эмма пожала плечами.
   - На танцы, значит, не придете сегодня?
   Какие танцы, ну, какие танцы!
   - Почему это я должна отказываться от танцев? - Анфиса высморкалась.
   Эмма пообещала поговорить с отцом о рабочем месте, но Анфиса видела, подруге не хочется просить своего занятого отца.
   Никому, никому до нее нет дела.
   С Русланом надо помириться, и пусть едет в свое село один, - решила Анфиса. Можно сделать вид, что она, Анфиса, будет его ждать. Что сейчас не может оставить Аню. Аня плохо себя чувствует. Ведь Аня, действительно, плохо себя чувствует. Анфиса даже и не помнит, чтобы хоть когда-нибудь Аня чувствовала себя хорошо.
  
  
   Лена
  
   Лена решила сдать сережки в ломбард. Может, они, действительно, дорогие, и денег за них дадут столько, что и на билеты хватит.
   Совсем уже обнаглели ее постояльцы. Последнюю подушку пропили. Скоро мебель начнут выносить. И удивительное дело, мать злилась на Лену. Боялась ее. Боялась, что проговорится кому-то, пытала, не приставал ли к ней Павлуша.
   - Совсем вы сдурели от вашего пьянства, тетя Катя, - ответила ей Лена.
   Мать заплакала. И Лене опять стало жалко ее, ужасно жалко. Фотографию матери она теперь носила с собой постоянно. Чтобы эта, приезжая, не заслонила собой ту, которая на фотографии. Молодую, красивую, трезвую.
   К окошечку приема вещей стояла небольшая очередь, в основном, из пожилых женщин. Все с кошелками. У одной из них шуба, перекинутая через руку. Шуба когда-то была хорошей, из норки. Но носили ее, видимо, не одно поколение, то там, то сям залысины.
   Лена встала в очередь. Развернула пакетик, полюбовалась в последний раз сережками.
   Красивый он, этот Анатолий. Договорились встретиться сегодня на танцах, но Лена не была уверена, продолжать ей встречаться с ним, или прекратить отношения. Что-то отталкивающее было в нем. Сам улыбается, а глаза холодные. Пустые глаза.
   Лена прислушалась к разговору двух пожилых женщин, стоящих перед ней в очереди.
   - Грабителя-то нашли. Мертвым, правда, но нашли. Соседка покойницы опознала его. Да при нем ничего нет, - рассказывала та, что с облезлой шубой.
   - А куда ж он все успел деть? - удивлялась та, что в шляпке.
   - Стало быть, кто-то знал о том, что он ограбил вдову ювелира.
   А, может, вдвоем, и грабили. Не поделили, стало быть, золото- серебро.
   В разговор встряла третья женщина, помоложе, она стояла за Леной.
   - Ювелир знатный умелец был, но золотом не занимался. Чисто серебро. Но какие работы! Там одни сережки, в форме ящерки, кучу денег стоят. Глаза изумруд, чешуя горит. Вдова, царство ей небесное, музею завещала его работы... Теперь, конечно, музей
   остался с носом.
   Лены замерла. Быстро сложила серьги в пакет, незаметно вышла из очереди.
  
   Может, пойти в милицию и сообщить, что получила сомнительный подарок от сомнительного человека? А если эти сережки не имеют никакого отношения к коллекции ювелира? Очень мило, подставлять ни в чем не повинного Анатолия...
   И как она будет выглядеть после этого в его глазах? Приняла ухаживания, получила подарок, переспала, и побежала докладывать? Это в случае, если сережки не имеют отношения к преступлению. А если имеют, если этот Анатолий Крот - бандит? Убил напарника, в драке получил ножевое ранение, захватил добычу себе...
   Он ведь может и отомстить ей. Кто ее защитит? Милиция?
   Не стал бы Крот дарить ворованные сережки, вот в чем дело... Испугался бы...
   Выбросить их, что ли? Лена еще раз взглянула на сережки. Зачем она их взяла, при первой же встрече? От незнакомого, в сущности, человека?
   Милиция, кстати, и на этот факт может обратить внимание. Начнут интересоваться, при каких обстоятельствах она получила такой дорогой подарок (если он дорогой), могут заподозрить ее том, что она ведет аморальный образ жизни. Им, главное, прицепиться. И разве она не ведет аморальный образ жизни? Уже пятый парень за полгода. Поставят на учет...
   Лена содрогнулась.
   Нужно вернуть сережки Кроту, - решила она. И пусть оставит ее в покое.
  
  
   Оркестр играл вальс "На сопках Маньчжурии", кружились пары, светили разноцветные огоньки...
   В последний раз Лена была на танцах с Голявкиным. Вообще никого не видела, кроме него. О чем они разговаривали? Лена не могла вспомнить. Помнила только, что танцевать он не умел, то и дело наступал ей на ногу. И Лене очень нравилось, что он не умеет танцевать. Ей все в нем нравилось.
   Анатолия пока не было видно. Бандит он или герой, - решила Лена, - нужно быть с ним помягче. Скажет, что получила от Голявкина письмо, что он возвращается. Вот и причина, по которой она не может ни встречаться с Анатолием, ни принять его подарок.
   Лена закрыла глаза и улыбнулась своим мыслям.
   Она представила, как она открыла почтовый ящик, как достала письмо, как задрожали ее руки, вскрывая конверт: Милая Лена! Нет. Здравствуй, дорогая Лена! Нет. Леночка, хорошая моя, здравствуй!
   Я подумал, дорогая Лена, и решил, так хорошо, как было с тобой, мне не будет уже ни с кем и никогда... Я так скучаю по тебе, истосковался совсем... Каждую ночь ты снишься мне во сне... Я понял, что не могу жить без тебя...
  
  
   К Лене подошел парень в форме курсанта летного училища, пригласил на танец. Потанцевали. Курсант рассказал, что приехал сюда по телеграмме, его бабушку положили в больницу. Но он еще не навестил ее, навестит завтра. Лена поинтересовалась фамилией бабушки, ведь она работает именно в этой больнице.
   Нет, Лена не слышала о пациентке по имени Григорьева Зоя Александровна.
   - Давно вы в нашем городе? - спросила Лена, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
   - Прилетел два часа тому назад. Занес вещички в квартиру, пришел сюда. - Курсант показал Лене свои часы, сообщил, что они командирские, противоударные, но, к сожалению, с царапиной по всему корпусу.
   - Не видно почти царапины, - утешила Лена.
   Помолчали.
   "Дорогая Лена, солнышко мое, вспоминаю твою улыбку, не могу понять, как это произошло, почему я дал себя увезти", - Лена продолжала мысленно "читать" письмо, которое мог бы написать ей Голявкин, но почему-то не написал. А, может, пишет?
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса чувствовала на себе взгляды и ребят, и девушек. Крепдешиновое платье: по нежно лиловому полю белые цветы, рукава фонарики, юбка клеш. Туфельки лодочки, тоже белого цвета. Бледно сиреневые, капроновые носочки.
   Руслана пока не было видно. А, может, он вообще на танцы не придет? Может, он сидит дома и обижается на Анфису? А завтра ему доложат, что на танцах видели Анфису, и Руслан обидится еще сильнее. Ну, и пусть обижается. Пора прекратить думать о нем.
   Подошла бывшая одноклассница Широкова, доложила последние новости из жизни выпускников школы.
   Петрова вышла замуж. За шофера.
   Ну, правильно, кто ж на нее позарится, - подумала Анфиса.
   И тут она увидела пару. Он в форме курсанта летного училища, она в какой-то допотопной блузке и немодной юбке, ничего особенного. Откуда в их городке летчик? Да еще такой привлекательный. На какого-то артиста похож.
   Если сейчас объявят белый танец, я приглашу его, - решила Анфиса.
   - И Ведерникова тоже замуж вышла. За журналиста, представляешь? - продолжала Широкова.
   - Она ж на швейной фабрике работает. В передовицы, что ли, выбилась? - Анфиса не спускала взгляда с курсанта.
   Танец закончился, курсант проводил девушку до забора, отошел в сторону.
   Значит, девушка не его. Значит, он здесь один, - обрадовалась Анфиса.
   - Почему в передовицы? - не поняла Широкова.
   - А где она с журналистом-то познакомилась?
   Широкова пожала плечами:
   - В поликлинике. В очереди к зубному.
   - Где только люди не знакомятся, - усмехнулась Анфиса, - вот и чисти после этого зубы.
   На сцену поднялась полная женщина, подошла к микрофону и объявила белый танец.
   Оркестр заиграл вальс.
  
  
   Лена
  
   Пока Лена раздумывала, приглашать или не приглашать курсанта на белый танец, ее уже опередили. Лена увидела, как к курсанту подошла яркая, высокая девушка в красивом крепдешиновом платье.
   Пара закружилась.
   Ну, и ладно.
   - Привет, Ленок! А я тебя ищу.
   Лена вздрогнула.
   Перед ней стоял Анатолий Крот.
   - Соскучился по тебе, красавица...
   - Я и сама вас ищу, - ответила Лена. - Возьмите, пожалуйста, свой подарок назад.
   Лена протянула Анатолию бумажный пакетик с сережками.
   Крот завертел шеей, не наблюдает ли кто за ними.
   - А что случилось? - приподняв одну бровь, невинно улыбнулся он. Блеснул золотой зуб.
   - Бабушка подарила? Перед смертью? - усмехнулась Лена.
   - Ну, купил, ладно. А в чем проблема? - Крот сунул пакетик с сережками к себе в карман. - Потанцуем?
   - Ко мне муж возвращается, - доброжелательно сообщила Лена. - В общем, нам лучше не встречаться. Ничего не было, хорошо?
   - Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, - закривлялся Крот, - кому ты нужна, шалава?
   Махнул рукой и направился к своим дружкам, поджидающим его на дальнем конце танцевальной площадки.
   Лена посмотрела ему вслед.
   Дело сделано. Можно уходить домой.
   И тут она увидела знакомое лицо. Руслан, - вспомнила она.
   Этот парень пару лет назад проходил практику в той самой школе, в которой работал преподавателем Голявкин. Лена занесла тогда в школу лекарство для Голявкина, и они познакомились.
   Что-то в нем было такое, что привлекало с первого взгляда. Рослый, сильный, породистый. И при этом, не наглый, скромный. Такие необычные сочетания нравились Лене.
   Голявкин тоже был скромным, но при его росте и внешности это было легко - скромничать.
   Лена поймала себя на том, что, глядя сейчас на этого красавца Руслана, впервые подумала о Голявкине с неприязнью. Скромный. Ничего себе скромный, взял и бросил ее... И глазом не моргнул. Даже фотографию свою хотел снять со стены...
   Вернусь домой, и выброшу эту фотографию, - решила Лена, - хватит уже любоваться.
   Лена опять взглянула на Руслана - до чего ж хорош. А что, ей, собственно, мешает, подойти и пригласить его на белый танец?
   Лена увидела, как к Руслану направляется девушка, низенькая, полноватая, в красивом трикотажном платье с глубоким декольте.
   - Дама приглашает, - заявила девушка, и, схватив Руслана за руку, потянула в круг.
   Лена фыркнула.
   Руслан беспомощно оглядывался по сторонам.
   - Я не танцую вальс, - предупредил он.
   Девушка уверенно сложила руки на плечи Руслана.
   - Не проблема. Постоим с боку. Студент?
   - Педфак, - натянуто улыбнулся Руслан.
   Девушка насторожилась:
   - Чего это?
   - Педагогика.
   - На стипендию живешь, педагог?
   - Стипендия, плюс вагоны разгружаю по ночам.
   - Молодец, - похвалила девушка, - а я Тоня.
   Руслан кивнул, продолжая озираться. Встретился взглядом с Леной. Лена улыбнулась, кивнула Руслану, как старому знакомому. Руслан не ответил на ее приветствие.
  
  
   Анфиса
  
   У Анфисы закружилась голова.
   - Давайте, отдохнем, а то я сейчас упаду, - попросила она курсанта.
   Курсант кивнул, сменил темп.
   - А вы хорошо танцуете, - похвалил он. - Как вас зовут, кстати?
   - Я и пою хорошо, - улыбнулась Анфиса, - Меня Анфисой зовут.
   - Я Юрий, кстати.
   - А еще я народные танцы люблю. А вы?
   - Честно говоря, не задумывался над этим вопросом.
   Анфиса засмеялась.
   - А, давайте, уйдем отсюда, - предложил Юрий.
   - Куда? - продолжала улыбаться Анфиса.
   - Просто погуляем.
   Анфиса задумалась. Руслана пока не видно. Но он может появиться в любой момент. Если уходить, то немедленно. Но где-то рядом Валера с Эммой. Не хотелось бы, чтобы кто-то увидел ее, покидающую танцплощадку с кавалером...
   - Давайте, погуляем, - кивнула Анфиса, - Только первой ухожу я. Буду ждать вас на выходе из парка. Побудьте здесь еще минут пятнадцать, ладно?
   Но на выходе из парка она может столкнуться с Русланом... Какая неожиданная встреча...
   - Лучше я буду ждать у гастронома, - сказала Анфиса, - На улице Жданова. Знаете, где это?
   - Так точно! Я как раз напротив гастронома живу.
   Юрий взглянул на свои командирские часы.
   - Буду через пятнадцать минут.
  
  
   Лена
  
   Лене было скучно. Зря она сюда притащилась.
   И домой идти не хотелось. Петруша опять пьяный, наверное. Дня не бывает, чтобы не напился. Сидят, наверное, песни горланят...
   С матерью бы Лена жила хорошо, ухаживала бы за ней, кормила бы... И наливала бы, что ж поделаешь, если человек болен? Мать выпьет, тихая, спокойная, разве, что поплачет... Работать вон пошла в магазин, уборщицей на два часа в день... А Петруша или злой, как сыч, или песни поет фальшивым голосом... Другие, вон, тоже инвалиды, но работают, кто где устроился... А этот дармоед, сидит на шее двух женщин...
   Лена решила идти домой. Может, поселенцы уже угомонились, может, уже спят давно?
  
   Она шла по аллее парка и опять вспоминала Голявкина. Почему она так легко отпустила его? Почему не боролась? Ведь даже неизвестно, от Родиона ли мальчик? Может, культмассовик была уже беременна, когда Голявкин приехал в санаторий? А, может, забеременела уже потом, когда он уехал? Ну, даже если и от него ребенок, платили бы алименты, что поделать? Жениться-то зачем?
   Лена подвернула ногу и чуть не упала. У единственных, не так давно купленных туфель, сломался каблук. На ровном месте. И что теперь делать?
   По аллее прогуливались люди, нарядные, веселые, и все парочками, парочками. А она одна, и в одной туфле - жалкое зрелище.
   Лена решила идти через посадки. В заборе есть лаз. Лаз как раз выводил на остановку автобуса. А через посадки и босиком можно идти, там темно, никто не увидит.
  
  
   Между тонкими стволами деревьев белели скульптуры. Девушка с веслом. Метатель ядра.
   Ступням было больно. То на какой-то камушек наступила, то на прошлогоднюю шишку.
   Лена обулась, торопливо захромала дальше.
   - Эй, стой! Поговорить надо.
   Лена вздрогнула: Анатолий Крот.
   Она сбросила с ног туфельки, рванула обратно, в сторону аллеи, к людям, на свет.
   Крот догнал ее, схватил ее за рукав блузки:
   - А ну, давай, выкладывай, откуда шухер вокруг сережек?
   Лена попыталась вырваться.
   - Ты, курва, харэ из себя девочку Лялю строить? - злобно прошипел Крот, - а, ну, ложись, раздвигай ножки, это у тебя хорошо получается.
   Лена закричала.
   Крот схватил ее за волосы, повалил на землю. Лена взвизгнула.
   Кто-то выпрыгнул из-за деревьев, схватил Крота за грудки, отшвырнул в сторону.
   Получив от Крота сильный удар в скулу, защитник Лены, а это был Руслан, качнулся, но ему удалось удержаться на ногах.
   Какое-то время они ходили по кругу, не сводя друг с друга взгляда, Крот и Руслан.
   Крот замахнулся, в лунном свете блеснуло лезвие ножа. Лена вскрикнула...
   Руслан вцепился в запястье Крота, отводя нож в сторону. Второй рукой он подхватил с земли камень и с силой ударил Крота по лбу. И еще раз, и еще.
   Крот повалился на Руслана, упал лицом на его грудь. Кулак, сжимающий нож, разжался. Руслан отбросил от себя падающее тело. Крот упал на траву. Его лицо заливала кровь.
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса стояла у закрытого "Гастронома" и не знала, как ей быть. Пятнадцать минут уже давно прошли. Курсант, вероятно, зло подшутил над ней. Может и не зло, а просто так. Может, не подшутил, а встретил девушку симпатичнее, танцует сейчас, забыв о том, что хотел погулять с Анфисой.
   Ничего страшного, получила урок на будущее.
   А, может, он просто не расслышал адреса, стоит у какого-нибудь другого "Гастронома", мало ли их в городе. Но что делать ей? Идти домой?
   Аня, наверное, еще не спит. Начнет допрашивать, как танцевалось, как чувствует себя Руслан?
   Пойти к Руслану в общежитие? Попросить коменданта вызвать его? Руслан сразу заметит, что с Анфисой что-то не то, тоже начнет выспрашивать.
   Куда ни глянь, сплошные допросы.
   Может, ей вернуться на танцплощадку?
  
  
   Лена
  
   Лена отодвинула прут решетки у основания металлического забора, пропустила своего защитника вперед. Руслан просунул голову
   в образовавшееся отверстие, выполз на корточках на тротуар. Выпрямился, отряхнул руки. Следом за ним вылезла Лена.
   Руслан взглянул на свою грудь. На белой, нейлоновой рубашке кровь выглядела, как акварельный рисунок: красные и розовые разводы.
   - Ты не ранен? - спросила Лена.
   Проезжая часть дороги осветилась фарами автомобиля.
   Руслан прижал обе ладони к груди, испуганно прикрыл пятно.
   - Возьми меня под руку, - сказала Лена, - Мы гуляем. Ничего не видели, ничего не слышали.
   Автомобиль проехал мимо.
   - Кто он такой? Ты его знаешь? - спросил Руслан.
   - Анатолий Крот. Не так давно выписался из больницы. Я там медсестрой работаю. Он бандит.
   - Надо сообщить в милицию.
   - Лучше не связываться. Ни с милицией, ни с бандитами, - посоветовала Лена.
  
  
   Они пошли по пустынной улице, в сторону речки. Лена вызвалась застирать рубашку Руслана, пока следы от крови еще свежие.
   По дороге Руслан рассказал, что разыскивал свою девушку. Они поссорились не так давно, и он решил сделать первый шаг, помириться. Он пошел к ней домой, но ее тетя очень удивилась его приходу, ей племянница почему-то сообщила о том, что идет на танцы именно с ним, с Русланом. Поскольку тетя страшно разволновалась, Руслан пообещал тете разыскать ее племянницу и обязательно проводить потом до дома.
   На танцах он ее не нашел, но ему показалось, что у самого выхода с танцплощадки мелькнуло ее платье. Он бросился за ней. Почему-то решил, что она приревновала его к случайной партнерше, пригласившей его на белый танец.
   - К Тоне, - вспомнила Лена.
   Руслан кивнул:
   - Ты и с ней знакома?
   - Нет, просто стояла рядом, когда она пригласила тебя танцевать, - улыбнулась Лена.
   - Я бросился за своей девушкой, - продолжал Руслан, - а эта Тоня увязалась почему-то за мной. Очень навязчивая девушка, честно говоря. Потребовала, чтобы я проводил ее. Я ей все доходчиво объяснил, попросил оставить меня в покое. И тут услышал крик. Мне показалось, что это кричит моя девушка. И кинулся на крик, что делать?
   - Понятно, - кивнула Лена. - Но все равно спасибо. Ты герой.
   - На ней было сиреневое платье с цветочками. Высокая, стройная, очень красивая. Ты не видела ее случайно?
   Лена вспомнила яркую девушку, пригласившую на белый танец курсанта, но пожала плечами. Мало ли девушек в крепдешиновых платьях, на сиреневом фоне белый цветочек.
  
  
   Анфиса
  
   Она уже направилась, было, в сторону парка, как вдруг увидела Юрия.
   Он торопливо шагал по противоположной стороне улицы, втянув голову в плечи. Свернул в арку.
   Анфиса удивленно окликнула его. Юрий обернулся, махнул рукой, подзывая.
   Анфиса перебежала дорогу.
   Послышались звуки милицейской сирены. Юрий схватил Анфису за руку и повлек ее за собой, в глубь двора.
   - Куда ты меня ведешь? - Анфиса вырвалась, - мы ведь погулять хотели...
   - Я тебе сейчас все объясню, - сказал Юрий, - только уйдем с дороги... Пожалуйста...
  
  
   Квартира была старой, дореволюционной постройки. Высокие потолки, широкие окна, антикварная мебель. Сервант. В нем хрустальные бокалы, фарфоровый гарнитур.
   Комод, на нем проигрыватель, пластинки, старинные куклы небольшого размера.
   Кожаный большой диван с валиками по краям. Круглый стол у окна, покрытый льняной, белоснежной скатертью. Стулья, обитые темным бархатом. "Какое мещанство", - сказала бы Аня. Анфиса вздохнула. А ей нравится. Уютно, красиво.
   Юрий рассказал, что эта квартира принадлежит его бабушке, что бабушка сейчас в больнице, что собственно из-за нее он и прибыл в этот город, но пока еще не навестил, собирается завтра.
   Он откупорил бутылку вина, достал из серванта два бокала.
   Анфиса следила за каждым его движением и ужасалась самой себе. Что она тут делает, с незнакомым человеком, в чужой квартире?
   Домой, немедленно домой, - кричал ей внутренний голос. А, может, это был голос Ани.
  
  
   Лена
  
   Лена шла босиком и сокрушалась о том, что оставила туфли в парке. Они же почти новые, сапожник за пять минут присобачил бы каблук на место, а завтра их, конечно, кто-то уже подберет.
   - Вот тебе и улика, - Руслан с неприязнью взглянул на Лену. - Кто-то наткнется на тело, понаедет милиция, прошерстят весь лесопарк в поисках вещественных доказательств, найдут туфли. Выйдут на тебя... Срок мне впаяют меньше, чем при предумышленном убийстве. Превышение самообороны. Где-то до трех лет...
   - Да не переживай ты так, - уговаривала Лена. - Он не умер, это я тебе, как медсестра говорю. Крови много было, потому что ты кожу ему содрал камнем, причем на лбу. От этого еще никто нее умирал. А сознание он потерял, потому что пьяный был.
  
  
   Анфиса
  
   Консервированные крабы, консервированный болгарский перец, шпроты в масле, бутылка вина "Лидия"!
   - А родители твои где? - спросила Анфиса, когда они сели за накрытый стол.
   - Умерли, - ответил Юрий. - В лагерях.
   - Бабушка воспитывала?
   - Государство. Бабушку тоже взяли. Я ее один раз всего видел. Приезжала ко мне в детдом, в пятьдесят третьем.
   - И мой папа погиб. Он, кстати, тоже летчиком был. - Анфиса подняла бокал с вином, и тут же поставила на место. Пить она не будет. - А потом мама умерла. Меня взяла к себе Аня.
   - Аня - это кто? - спросил Юрий.
   - Папина сестра. Очень строгая.
   Анфиса встала, подошла к книжным полкам.
   - А мой папа, между прочим, стихи писал.
   - Да? А моя бабушка известная певица. Отец был театральным художником. Мама тоже пела, но в хоре.
   - Ты похож на актера. Но летчик - это лучше. Это вообще!
   Анфиса восторженно покачала головой.
   - Выпьем за знакомство? - предложил Юрий.
   Анфиса вздохнула. Задумалась. А что случится, если она выпьет немного вина? Аня, наверное, уже спит...
   А если не спит, если принюхается к ней, учует, что Анфиса выпила? А почему нет? Почему Анфиса не имеет право выпить с Эммой или с Русланом капельку вина?
   В крайнем случае, получит от Ани еще одну пощечину.
  
   Они выпили.
   - Сама себя не узнаю, - улыбнулась Анфиса. - Сижу с незнакомым парнем, вино пью. Вообще-то я строгая.
   - Правда?
   - У меня и жених есть.
   - У такой-то девушки, чтоб жениха не было...
   - Но я не пойду за него, - уверенно сказала Анфиса.
   - А за меня пойдешь? - спросил Юрий.
   Анфисе показалось, что она ослышалась.
   - Замуж?
   - Директор нашего училища, Николай Петрович, именно так женился, - кивнул Юрий, - он нам рассказывал.
   - Как - так женился? В каком смысле? - Сердце у Анфисы замерло.
   - После окончания ленинградской летной школы Николая Петровича и двоих его друзей направили на место службы, в дальневосточный округ, - начал рассказывать Юрий, - Выпили они, значит, в ресторане вокзала коньячку, и Николай Петрович поспорил со своими друзьями, что женится прямо сейчас. На любой, кто согласится пойти за него замуж. Ну, вышли из ресторана. По перрону шла девушка с чемоданом. Николай Петрович задал ей всего три вопроса. Вопрос первый. Не хотела бы она стать женой летчика. Девушка ответила, что это ее мечта. Вопрос второй. А если летчик будет служить на дальнем востоке? Девушка ответила, что и дальний восток - это ее мечта. Вопрос третий. А если перед ней тот самый летчик? - Юрий вопросительно взглянул на Анфису, - Как ты думаешь, что ответила девушка?
   - Что даже мечтать об этом не смеет? - у Анфисы кружилась голова.
   - И вот уже двадцать пять лет они вместе! - Юрий поднял бокал. - За любовь с первого взгляда?
   Анфиса выпила залпом. Она очень хотела пить, в горле у нее пересохло. Она выпила и налила себе еще.
   - Потанцуем? - спросил Юрий.
   - Танго! - воскликнула Анфиса. Она была уверена, что Юрий танцует танго.
   Юрий нашел нужную пластинку. Зазвучало аргентинское танго.
   Три длинных шага на партнера, два коротких, резкий поворот, носок ноги очерчивает круг...
   Любимый танец Анфисы. Танго.
   Раз! Юрий склоняет Анфису к полу. Два! Анфиса вытягивает прямую правую ножку вверх. Три! Партнер возвращает партнершу в исходное положение.
   Теперь вправо, вытянутые руки перед собой, три длинных, два коротких шага, щека к щеке.
   Юрий чмокнул Анфису в щеку.
   - Это что вы себе позволяете, молодой человек? - кокетничала Анфиса, продолжая танцевать, - я не такая.
   - Какая?
   - Я девушка серьезная.
   Раз! Анфиса ойкнула, коснувшись распущенными волосами пола.
   Юрий склонился над ней, его лицо было близко-близко:
   - И красивая.
   Анфиса зарделась.
   Поворот! Поцелуй в щеку. Поворот! Поцелуй в шею.
   - Ты сама красивая девушка на свете, - Юрий притянул Анфису к себе.
   - Но ты ведь уезжаешь через неделю?
   - Да.
   - А я девушка серьезная, - нога Анфисы скользнула между его ног.
   - Ты уже говорила, я понял.
   Несколько движений по кругу.
   - Останешься сегодня у меня? - спросил Юрий.
   - Мы будем переписываться, - ответила Анфиса, - Я очень хорошие письма буду тебе писать. Хочешь?
   - Конечно. А потом ты приедешь ко мне? Приедешь?
   Танец закончился.
   Анфиса подошла к столу, подняла бокал:
   - Выпьем за нашу следующую встречу! - Анфиса зажмурилась, покачала головой, будто не веря своему счастью. - Через месяц!
   - За любовь с первого взгляда! - сказал Юрий.
   Они выпили.
   Юрий обнял ее, поцеловал в губы. Не размыкая объятий, повел
   Анфису к диванчику.
  
  
   Лена
  
   Подоткнув подол юбки, Лена полезла в реку. Заметила краем глаза, что Руслан, оставшийся на берегу, отводит взгляд от ее белых, светящихся в темноте, ног. Какой неиспорченный молодой человек. Другой бы пялился, не скрывая.
   Пятно на рубашке отстиралась почти мгновенно, и без всякого мыла. Вот что значит, нейлон.
   Лена обернулась, показала Руслану рубашку:
   - Смотри. Никакого пятна.
   Руслан кивнул.
  
  
   - Ты бы поехала за мной в село? На три года, - спросил Руслан, когда они уже подходили к дому Лены.
   - С тобой? - Лена улыбнулась, - Да хоть на каторгу.
   - Вот видишь. А она отказалась.
   - А ты ее любил?
   - Замучила она меня. Ничего не позволяла.
   - Строгая?
   - Да. А ты строгая?
   Лена порывисто обняла Руслана, потянулась губами к его губам, но передумала, чмокнула в щеку.
   - Мы дошли, - сказала она. - Спасибо еще раз.
   Она открыла калитку, у дома обернулась, помахала Руслану рукой.
   Руслан помахал ей в ответ.
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса тихо плакала, Юрий утешал ее.
   - Через месяц я окончу училище, ты институт, - ласково говорил он. - Приедешь ко мне. Распишемся.
   - Теперь я твоя жена? - всхлипывала Анфиса.
   - А я твой муж.
   - Распишемся завтра?
   Анфиса взглянула на будильник. Уже половина первого ночи. Аня или уже спит, или уже позвонила в милицию.
   А Юрий взглянул на свою руку, на запястье, где должны были быть часы. И замер.
   Потом вскочил с кровати, упал на колени, заглянул под диван. Заметался по комнате, заглядывая во все углы.
   - Что? - встревожилась Анфиса, - Что?
   - Я потерял часы, - пробормотал Юрий.
   - Дорогие? - не поняла Анфиса.
   - Не в этом дело... - Юрий упал в кресло. - Надо сходить, забрать их оттуда.
  
  
   - Я вышел с танцплощадки, как договорились, ровно через пятнадцать минут, - начал рассказывать Юрий, - И вдруг услышал, как кто-то позвал на помощь. Подумал, что мне показалось. Потом опять. Голос женский. Я бросился в сторону посадок. Туда-сюда. Вроде, тихо. Ладно... А как мне на аллею вернуться? Я ж не местный. И тут вижу... - Юрий сделал паузу. - На меня надвигается человек. Лицо в крови. В кулаке что-то зажато. Сообразил, что в руке, скорее всего, нож, и дал деру. Он за мной. Впереди забор. Он на меня. Замахивается. Пришлось применить боевой прием... В общем... Кажется, он напоролся на собственный нож. То есть, не кажется, а точно. А я оставил там часы. Наверное, ремешок порвался.
   - И что теперь делать? - Анфиса прижала руки к груди.
   - Может, сообщить в милицию, рассказать, как дело было?
   - Свидетели у тебя есть?
   Юрий покачал головой:
   - Я видел убегающую пару. Возможно, пара убегала от этого маньяка...
   Анфиса вскочила:
   - Тебе надо бежать, вот что! Где твои вещи, давай помогу собраться.
   - Я тебе напишу. Диктуй свой адрес, - Юрий достал из кармашка чемодана записную книжку и карандаш.
   У карандаша был сломан грифель. Юрий захлопнул книжку.
   - Лучше я тебе до востребования напишу, хорошо?
   - Хорошо, - всхлипнула Анфиса, - успеваешь на ночной поезд?
   Юрий взглянул на будильник:
   - Если только бегом.
  
  
   В квартире было темно. Анфиса решила не зажигать свет в прихожей. Только бы Аня спала, - молилась она.
   На цыпочках прошла в зал.
   Дверь комнаты Ани распахнулась. Аня включила свет.
   - А чего ты не спишь, Ань? - испуганно спросила Анфиса.
   - Где ты была?
   - На танцах. С Русланом.
   Аня ударила Анфису по щеке.
   - Не ври!
   Анфиса схватилась за щеку, закричала:
   - Я была на танцах! Возвращалась с Эммой. По дороге вывихнула ногу. Посидели у нее, пока нога не прошла.
   - Анфиса, - тихо сказала Аня, - я выгоню тебя из дома к
   чертовой матери. Я больше не могу.
   - Я сама уйду!
   Аня взвизгнула:
   - Я дала слово твоей матери. Поклялась ей, что с тобой все будет в порядке. Я не справляюсь, я не сдержала обещания.
   - А что со мной не в порядке? Что?!
   Аня взяла со стола салфетку, высморкалась.
   - Все в порядке?
   - Я ненавижу твою клятву, ненавижу, - продолжала кричать Анфиса, - именно твоя клятва превращает нас во врагов.
   - Все в порядке? - переспросила Аня.
   Анфиса кивнула, отводя взгляд.
  
  
   Лена
  
   Сложив ладони домиком надо лбом, прижавшись к стеклу всем лицом, в комнату вглядывался Руслан. Увидев Лену в ночной рубашке, он отпрянул от окна...
   Лена улыбнулась, показала знаком, чтобы ждал ее у калитки, сейчас она выйдет.
  
  
   Руслан подробно рассказал Лене, как не мог заснуть в своей общаге, как вставал, пил воду, опять ложился, опять вставал, щупал нейлоновую рубашку, не высохла ли... А когда рассвело, заметил, что нитки, которыми была обметена петля для третьей пуговицы на рубашке, розоватого цвета. Кровь отстиралась не до конца. Завернув рубашку в газету, Руслан вышел на улицу. В одном из близлежащих дворов находился общественный туалет. Он хотел сбросить рубашку в дыру, не разворачивая газеты, но испугался, что кто-то из жильцов дома мог заметить, как он вошел в туалет. Рубашку надо сжечь, решил он, но где?
   Вспомнил про речку. Добирался до места долго. Заприметив прохожего или машину, прятался в подворотнях. Хорошо, что воскресенье, в будний день улицы были бы полны трудового народа.
   На берегу реки было пустынно, никаких, к счастью, рыбаков. Руслан собрал сучья, ветки, прошлогодние листья, в одну кучу. Поджег сначала газету, запылал костер. Рубашка вспыхнула мгновенно, как факел.
   - Перламутровые пуговицы горели особенно долго, плавились, капали... И запах еще такой, как на химическом комбинате, -
   Руслан замолчал.
   Из соседнего дома, с пустым ведром в руке, вышла баба Дуня.
   Она поздоровалась с Леной, поинтересовалась, оглядывая Руслана с ног до головы:
   - Кавалер?
   - Кавалер, кавалер, - кивнула Лена.
   - Хороший.
   - Позвони на работу, узнай, а? - попросил Руслан, - Не поступали к ним раненые этой ночью? Или... труп.
   - Ну, даже если так, - вздохнула Лена. - Одной сволочью на земле меньше. Вон сожитель моей... тетки хвастается, что собственноручно десять фрицев зарезал. Может, и люди-то хорошие были, не чета нашим бандитам. И ничего.
   - Так то война. Там за это не сажали. - Ну, допустим, в посадках нашли труп. Что дальше?
   - Не знаю. Ты так спокойно об этом говоришь.
   - А я каждый день смерть вижу. Особенно в ночное дежурство.
   Бандитов развелось - не меряно. Я привыкла, Руслан.
  
  
   Лена зашла в ординаторскую, поинтересовалась, как прошла ночь. Сменщица Зиночка удивилась, что Лена явилась в свой выходной. Сообщила, что ночь прошла спокойно, никаких неожиданностей.
   Лена достала из своего шкафчика теплые носки, они давно там валялись, с прошлой зимы, сложила их в хозяйственную сумку. Дескать, за носками пришла, если что. Хотя зачем ей носки в такую жару? Но Зиночка и не взглянула в ее сторону.
   - Помнишь Толю Крота? - спросила вдруг она, - он лежал у нас.
   Лена замерла.
   - В морге сейчас. При нем сережки нашли, и браслет, и чего-то еще, все краденное. Милиционер сказал, что уж давно они эти украшения разыскивали. Ну, вот, стало быть, разыскали.
   Лена выглянула в окно.
   На скамеечке больничного двора сидел Руслан, курил.
  
  
   - Спокойная ночь была, радуйся, - соврала ему Лена, выйдя из больницы.
   - Может, в другие больницы позвонить?
   - С черепно-мозговыми травмами везут в ближайшую. То есть, к нам. В вытрезвитель можешь позвонить, - усмехнулась Лена. И неожиданно для себя прижалась к Руслану всем телом, уткнулась носом в его ключицу.
   - Всю ночь ты мне снился, князь, - ласково сказала она, - Всю ночь.
   - Почему князь? - смущенно спросил Руслан.
   - Потому что я твоя пленница. Пленил ты меня своей красотой и удалью.
   Лена весело взглянула в растерянные глаза Руслана, провела пальцем по его плечу.
   - Ну, пока! Мне в магазин.
   - Пока, - кивнул Руслан озадаченно.
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса подсчитывала дни. Допустим, уже сегодня вечером Юрий напишет ей письмо, а завтра зайдет на почту... Через неделю письмо должно дойти. А, может, дней через десять... Надо было ему сказать, чтобы отправлял авиаконвертом. Но все равно, раньше, чем через неделю письмо не придет...
  
   У входа в библиотеку стоял Руслан.
   - Привет!
   Анфиса улыбнулась:
   - Привет, Руслан.
   - Ты была вчера на танцах?
   - Забежала на минуточку, конспект надо было забрать у однокурсницы, - сказала Анфиса, глядя в сторону, - мне сейчас не до танцев, диплом на носу.
   - А я тебя искал...
   Анфиса пожала плечами.
   - Хотел узнать, что ты надумала, - пробормотал Руслан.
   Я надумала выйти замуж за летчика, - чуть было не вырвалось у Анфисы, но она решила, что рано еще посвящать, кого бы то ни было в свои планы, и опять пожала плечами.
   - Не пойдешь за меня? - спросил Руслан напряженным голосом.
   Анфиса покачала головой, улыбнулась.
   Руслан тоже улыбнулся. Улыбка вышла натянутой.
  
  
   Лена
  
   Гремела музыка. Джаз. Опираясь ногами в здание, вцепившись в канат, сооруженный из связанных простынь, Лена поднималась по стене. Конец одной из простынок болтался недалеко от земли. Конец верхней простыни был крепко привязан к спинке панцирной кровати, стоящей в комнате Руслана.
   Из окна второго этажа высунулся студент, заорал, запрокинув
   вверх голову:
   - Эй, чмо! Вырубай, на хрен, свою обезьянью музыку!
   Увидев Лену, которая как раз сравнялась с его окном, парнишка обрадовался:
   - Здравствуйте!
   - Салют! - сказала Лена.
   - Милости просим! - Парнишка развел руками в приглашающем жесте.
   - Обойдешься.
   - Заходите, девушка, по-хорошему, - улыбнулся студент, - А то я сейчас ножницы принесу. Обрежу ваш трос к ядреной матери.
   Лена обхватила простынь двумя руками, и быстро сползла вниз.
   Руслан с досадой покачал головой, стал подтягивать простыни к себе наверх.
   - Я сейчас спущусь, - крикнул он Лене. - Подожди меня.
   Парнишка со второго этажа тут же забыл о Лене, опять запрокинув голову вверх:
   - Ты, хиппи вонючий! Выключи музыку, я сказал. Хочешь, чтобы я коменданта вызвал?
   Из окна четвертого этажа высунулся длинноволосый парень,
   показал студенту неприличную комбинацию с помощью двух рук.
  
  
   - Да не обрезал бы он простынку, ты чего? У него и ножниц-то нет, - расстраивался Руслан.
   - Коменданту мог доложить, зачем тебе неприятности? - Лена взяла Руслана под руку, поцеловала в плечо, - Есть у меня одно местечко, сразу надо было туда идти.
  
   Из дома Лены доносились пьяные голоса. Лена прижала палец к губам. Склонившись в три погибели, чтобы их нельзя было увидеть из окна, пара прошла в огород.
   В дальнем углу огорода стоял шалашик.
   - Залезай, - шепнула Лена, сбрасывая туфли, - там и одеяло есть, и даже простынка. Я здесь и ночую иногда, когда в доме жарко.
   Руслан наклонился, начал расшнуровывать ботинки, Лена взяла его за руку, втянула внутрь шалаша, повалила на себя...
  
  
   - Экий ты горячий, - сказала она потом.
   - У тебя таких еще не было? - спросил Руслан.
   Лена насторожилась:
   - Каких?
   - Много, вообще, у тебя мужиков было?
   - Немного, а что?
   - Не, ничего. Целуешься ты шикарно. И вообще.
   - А какой я борщ варю! - улыбнулась Лена.
   - Не женщина - мечта.
   Лена склонилась над Русланом, провела кончиком языка по его шее, лизнула его сосок, поцеловала в живот...
   Руслан замер.
   - Солнце мое, князь... - выдохнула Лена.
  
  
   Анфиса
  
   - Это неумно, недальновидно, отвратительно. Это предательство,
   Анфиса, - кричала Аня, склонившись над швейной машинкой.
   Она шила Анфисе платье на вечер, посвященный окончанию института. Строчила и распарывала, строчила и распарывала, потому что очень нервничала, и строчки получались кривыми.
   - Вспомни жен декабристов!
   - Они любили своих мужей, - ответила Анфиса.
   - Кто тебе сказал? Они поехали только потому, что были женами своих мужей. У них была честь. Это слово тебе знакомо?
   - Но я не жена Руслану.
   - Целый год морочила парню голову!
   - Это мое личное дело.
   - Личное!? Да что ты говоришь? Это из-за тебя я не смогла устроить свою жизнь. Так что это и мое дело!
   - Чем же это я тебе мешала? - усмехнулась Анфиса.
   - Одевала, кормила, выучила...
   - Подсчитай, сколько я тебе должна.
   - Собираешься грести деньги лопатой? - усмехнулась Аня.
   - Я собираюсь замуж, - спокойно ответила Анфиса, - За летчика. Летчики зарабатывают очень даже неплохо. Так что мы рассчитаемся с тобой, Аня.
   - Где познакомилась? Кто таков? Где он сейчас? - вопросы Ани были четкими, как у опытного следователя.
   - Он оканчивает летное училище. В другом городе. Познакомились на танцах.
   - Почему ты уверена в том, что он женится на тебе?
   - Потому что он сделал мне предложение.
   - Познакомил с родителями?
   - Его родители умерли.
   - Вы переписываетесь?
   Анфиса подошла к зеркалу, приложила к себе лиф платья, вздохнула:
   - Он обещал написать до востребования. Но писем до сих пор нет. Целый месяц нет писем...
   - Я так и знала! - взвилась Аня. - Я так и предполагала! У тебя была синица в руках. Руслан. Серьезный, ответственный человек. Тебе подавай журавля в небе. Залётного лётчика! Что у тебя с ним было?
   - Целовались, а что? - Анфиса отвела глаза.
   - Твоя мать была мотыльком, скакала от одного к другому. И ты в нее!
   - Не смей говорить плохо о маме! - не выдержала Анфиса.
   - А вот и посмею! - Аня капала в стакан валерьяновые капли. - Мой брат погиб... Погиб! А она... Она... Именно из-за нее...
   - Именно из-за нее началась война! - закричала Анфиса, - Именно из-за нее убили твоего жениха! Именно из-за нее ты стала психованной, жадной, старой девой!
   Аня ударила Анфису по щеке и залпом выпила воду с валерьяновыми каплями.
  
  
   Анфису осенило: Юра не пишет потому, что не знает ее фамилии?! Главпочтамт, до востребования, - вот и все, о чем они договорились. А кому, до востребования?! Господи ты, боже мой! Вот ведь причина! Вот она! И единственное, что сейчас необходимо, это просто найти адрес Юры.
   Она бежала по улице, то и дело, прижимая к горящим щекам прохладные руки. Только бы его бабушка была дома, только бы уже вернулась из больницы. Она возьмет у бабушки адрес и сегодня же отправит телеграмму. Срочную. Текст простой. Юрочка тчк жду писем тчк Анфиса Чернова. Или лучше так: Юра тчк жду телеграммы зпт что получил мою телеграмму тчк мой адрес...
   Пусть пишет на адрес, и телеграмму пусть пришлет на адрес.
   Посмотрим, как Аня заговорит, когда Юра завалит ее письмами, когда приедет в форме летчика... с цветами и шампанским... знакомиться с тетей своей невесты...
  
   Анфиса нажала на кнопку звонка, прислушалась.
   За дверями раздалось шарканье ног.
   Анфиса облегченно вздохнула.
   - Кто там?
   - Вы меня не знаете. Я подруга Юры, - ответила Анфиса.
   Звякнула дверная цепочка.
   - Здравствуйте, прелестная незнакомка! - очень худая, неумело накрашенная старуха в ярком шелковом халате, приветливо улыбнулась Анфисе.
   Анфису немного удивил такой теплый прием, мелькнула сладкая мысль: может, бабушка уже получила письмо от Юры, в котором он сообщил ей о своем намерении жениться на Анфисе?
   - Как ваше здоровье? Вас давно выписали из больницы? - вежливо поинтересовалась Анфиса.
   - Не будем! Не будем, не будем о грустном, - жеманно произнесла старушка и жестом пригласила Анфису войти.
   Не дав Анфисе сказать ни слова, старушка усадила ее в кресло, и попросила послушать ее любимый романс. Включила проигрыватель, села напротив Анфисы на кожаный диванчик, закурила длинную сигарету, предварительно засунув ее в длинный мундштук, закрыла глаза.
   Время от времени она приоткрывала глаза, следила за реакцией Анфисы на чарующие звуки.
   Анфиса сидела прямо, боялась шелохнуться.
   Когда одна сторона долгоиграющей пластинки закончилась, старушка встала:
   - Сейчас вы послушаете еще один романс.
   Лицо Анфисы вытянулось. Что значит, еще один? Она уже выслушала с десяток.
   - Я исполняла его на каждом концерте, - продолжала старуха, - И всегда с неизменным успехом. Хотите чаю, может быть?
   - Извините, пожалуйста...
   - Зоя Александровна, - подсказала старуха.
   - Зоя Александровна, я тороплюсь. Вы не могли бы дать адрес Юры?
   Зоя Александровна нахмурилась, театрально прикрыла ладонью глаза.
   - Ах, Юрка, Юрка. Вот негодяй. Дон Жуан несчастный. И во все свои разборки с бабами непременно впутывает меня.
   Анфиса встала, спросила осторожно:
   - С какими бабами?
   - С многочисленными. С многочисленными, голубушка... - Зоя Александровна укоризненно покачала головой. - Жену его жалко. Хотя я, конечно, была против их брака. Между нами, Гулечка бездарна. Но бог ты мой, сколько самомнения! Так что я понимаю, почему Юрка ей изменяет.
   Анфиса попятилась к дверям.
   - Куда же вы? Голубушка, а не сходите в булочную? Раз уж пришли, а?
   - Извините, мне в институт, я и так опоздала...
   Дрожащими руками Анфиса пыталась отпереть замок двери. Зоя Александровна стояла рядом, не пытаясь помочь:
   - Ну, зачем вы так остро реагируете? Юрка мерзавец, забудьте его. А мы бы с вами почаевничали... Куда же вы?
  
  
   Лена
  
   Лена была счастлива. Руслан. Добрый, умный, красивый, ласковый, сильный. Любимый. Он пригласил ее в театр, он достал билеты на премьеру. Он ухаживает за ней. Возможно, у него даже серьезные намерения. Об этом, про намерения Руслана, Лена старалась не думать. Ей неизвестны были его намерения. Но ей так хорошо было сейчас, что хотелось только одного - чтобы вот это, что происходит между ними, ничем не омрачалось: ни мыслью о разлуке, ни мыслью о серьезности.
   Лена летала.
   Больные подзаряжались от нее этой энергией любви, и шли на поправку быстрее. Персонал улыбался, увидев ее издалека: "Леночка, ты так похорошела. Леночка, вы чем-то похожи на Любовь Орлову, вам никто не говорил"?
   Петруша, и тот, стал меньше пить: "Мы с матерью посовещались, решили, что подарим тебе ковер на свадьбу".
   Какой ковер, где они его достанут, на какие шиши купят?
   Лена чмокнула мать в щечку: "Какие вы хорошие у меня"!
  
  
   Лена решила придти к театру пораньше. Ей почему-то казалось, что у здания театра время до встречи с Русланом пройдет быстрее.
   Она бежала к остановке автобуса, и очень старалась бежать не вприпрыжку. Сдерживала себя.
   Руслан тоже пришел раньше. На нем не было лица.
   Он рассказал, как этой ночью, уже после того, как он оттащил свою порцию мешков от состава на склад, к нему подошла девушка Тоня. Та самая, с которой он познакомился на танцах. Она сообщила, что видела тело Анатолия Крота в лесопосадках, и нашла на месте преступления какую-то улику. Добавила, что может сообщить и в милицию, но там денег не дадут, поэтому она пришла к Руслану, и готова продать улику за триста рублей.
   Лена ничего не понимала. Что за девушка, откуда она взялась, какая улика?
   - Да хрен его знает, что за улика, - нервничал Руслан, - наверное, камень. Я ж камнем его ударил. На камне кровь и мои отпечатки пальцев. Ты обманула меня, Лена. Этот твой парень, -Руслан сделал ударение на слове "твой", - он скончался. И теперь одно из двух, или идти в милицию с повинной, или где-то раздобыть денег и заплатить.
   - А как эта дрянь узнала, что именно твои отпечатки? - не понимала Лена.
   - Скорее всего, она побежала за мной, увидела драку, и подошла к этому месту, как только мы сбежали. А там труп.
   - Тогда она должна была видеть, как Крот напал на тебя с ножом.
   - Ей все равно, кто на кого напал. Она так и сказала, суд разберется.
   - Когда у вас встреча?
   - Сегодня, в девять, у памятника Гоголю. Лучше заплатить, Лен, от греха подальше. У тебя есть деньги? Я верну потом.
   У Лены не было денег, но она обещала Руслану поискать. Сослуживцы на работе могут скинуться, надо только придумать причину... Соседка баба Дуня может дать под большой процент... Рублей пятьдесят...
   - Я рассчитаюсь, - сказал Руслан, - я буду работать директором школы, и пришлю тебе долг почтовым переводом, со всеми процентами. Пусть частями, но верну всё до копеечки.
   Так и сказал - пришлю... Лена только грустно улыбнулась в ответ.
   В театр они не пошли. Какой театр? Руслан продал билеты у кассы, и заторопился к какой-то своей знакомой, может, она одолжит хоть сколько-нибудь?
  
  
   Анфиса
  
   Аня ушла в театр, и вернется поздно, дома никого нет, но Анфиса не хотела идти домой. Она сидела во дворе дома, и плакала. Ей хотелось кричать, рыдать, кататься по асфальту, биться головой об стену дома. Но слезы лились тихо. Анфиса не замечала собственных слез, время от времени она сморкалась в уже насквозь промокший платочек, и думала, что простудится, уже простудилась. И хорошо бы поднялась температура, чтобы ее увезли отсюда на скорой, чтобы лежать в больнице, метаться и бредить, и чтобы Аню впустили к ней, к умирающей, а Анфиса не узнала бы ее, просто не узнала и никогда не узнает.
   Ты обещала моей маме сохранить меня? Ты не справилась, Аня. Как ты теперь будешь жить с этим?
   Эта картинка утешала Анфису. Главное не отвлекаться, ведь если думать сейчас о Юре, о том, как он... Нет, эти воспоминания разорвут ее сердце на части.
   А, может, Аня и слезинки не проронит. Мало ли что она наобещала там, в той комнате, где мама истекала кровью. Кто с нее спросит? Похоронит племянницу, единственную родню, скажет: Яблоко от яблоньки недалеко упало. Я была бессильна перед законами природы, перед ее дурными генами. От осинки не родятся апельсинки.
  
  
   К скамейке подошел Руслан. Он глядел на Анфису во все глаза, не скрывая изумления. Никогда он не видел ее в таком состоянии.
   - Что-то с Анной Ивановной? - осторожно спросил Руслан, присаживаясь на скамейку.
   - Ты разве еще не уехал? - Анфиса прерывисто вздохнула.
   - Мне надо уехать, как можно скорее. Сегодня. Сейчас. А что случилось?
   - Сегодня, - кивнула Анфиса, и спросила почти равнодушно, - возьмешь меня с собой?
   Руслан растерялся.
   - Понятно, - сказала Анфиса.
   - А что случилось? - в третий раз спросил Руслан.
   - Ничего. Опять поссорилась с Аней...
   - Я должен денег... - Руслан встал и снова сел на скамейку. - Если я уеду, не рассчитавшись, то меня... могут найти...
   - Кто? - равнодушно спросила Анфиса.
   - Меня шантажируют... Но я ни в чем не виноват... Я по-прежнему хочу, чтобы ты поехала со мной, Анфиса... Но в таких обстоятельствах...
   - Сколько? - спросила Анфиса.
   - Триста рублей. Аня не сможет одолжить мне... нам?
   Анфиса кивнула.
  
  
   Анфиса догадывалась, что экономная Аня копит деньги. И подозревала, что прячет она их где-то в квартире, почему-то не доверяя сберегательной кассе. И была абсолютно уверена, что Аня денег не даст, скорее удавится. Более того, назовет и Руслана асоциальным элементом.
   Воровато оглядываясь, хотя Аня должна была вернуться из театра только через полтора часа, Анфиса перебирала вещи в гардеробе, выворачивала все карманы, заглядывала в каждую книжку, разворачивала и сворачивала рейтузы, комбинации, наволочки в ящиках комода...
   Наконец, нашла. В треснутой китайской вазе, которая была единственным украшением их неуютной квартиры. Денег оказалось немного больше, чем Анфиса предполагала. Пятьсот рублей. Интересно, что Аня хотела купить на эти деньги? Анфиса отсчитала триста рублей, перевязала их резинкой от трусов, спрятала в карман плаща. Оставшиеся деньги она сунула обратно в вазу.
   Быстро собрала чемодан. Вещей у нее - кот наплакал. Два повседневных платья, два сарафана. Одно выходное, бледно сиреневое с белыми цветочками. Одно - недошитое, из ситца. Пальто зимнее, плащ. Лодочки, резиновые сапожки, старые осенние туфли, сапоги "прощай, молодость". И все.
   И Аня считает, что Анфиса объедает ее?
   В конце концов, эта квартира имеет к Анфисе такое же отношение, как и к Ане. Почему она должна оставлять ее за просто так?
  
  
   Руслан ждал во дворе дома. Он успел съездить в общежитие, собрать чемодан и вернуться.
   Они поймали такси, поехали на вокзал. Решили, что Анфиса с чемоданами подождет в зале ожидания, а Руслан съездит к шантажисту, отдаст свой долг, и вернется на вокзал. Телеграмму матери Руслан пошлет, когда они уже купят билеты на проходящий поезд.
   Анфиса понимала, что домой она больше не вернется, Аня убьет ее, когда увидит, что Анфиса украла почти все ее сбережения.
   Руслан успокаивал: очень скоро они начнут работать. Наконец-то, они начнут работать, и со временем вернут Анне Ивановне все ее деньги.
   Анфиса молчала. Ей казалось, что все внутри ее застыло и окаменело. И что так будет всегда. Ей было все равно. И работа, и деньги, и Аня. И Руслан, и его какие-то темные дела. Да и самой себе она перестала быть интересной.
  
  
   Лена
  
   Лена пришла к памятнику раньше назначенного времени, и сразу увидела Тоню, девушка была в том же самом трикотажном костюме, что и на танцах.
   Лена сунула ей под нос удостоверение члена ДОСААФ, гаркнула во все горло:
   - Уголовный розыск.
   Тоня от неожиданности присела.
   - Отвечать быстро! - Лена цепко схватила ее за руку, - Где камень?
   - Какой камень?
   - Улика.
   - Часы?
   - Часы, - не моргнув глазом, повторила за Тоней Лена.
   Часы показались Лене знакомыми, особенно, царапина на них.
   - Я их рядом с телом нашла, - бормотала Тоня. - Я позвонила в милицию, но не назвала ни себя, ни Руслана. Просто сообщила об убийстве.
   - Никакое это не убийство. В настоящее время тело преступника находится в тюрьме. Подлечили его и посадили, - уверенно врала Лена, - А вы обвиняетесь в шантаже.
   - Я пошутила, мне просто понравился этот парень, Руслан... Я не знала, как назначить ему свидание... А он побежал докладывать... даже странно...
   Когда Лена оторвала взгляд от часов, Тони и след простыл.
  
  
   Минут через пять явился запыхавшийся Руслан. Лена радостно бросилась ему навстречу.
   - Вот эти часы она называет уликой, представляешь? Эта дура решила, что они твои. А я ее шуганула!
   Взяв Руслана под руку, Лена прижалась щекой к его плечу.
   - Скоро похолодает. Что будем делать? Берлогу себе выроем в снегу?
   - Я уезжаю, - выдохнул Руслан, отстранившись.
   - Домой?
   - Мать хочет, чтоб я женился.
   - А женись на мне, - улыбнулась Лена, - Раз надо.
   - Я не могу. Ты извини, но ты... Ты, конечно, очень добрая, отзывчивая, ласковая... Но ты легкомысленная, Лена. Нечестная.
   - Честнее меня ты не найдешь никого, - горячо зашептала Лена, заглядывая Руслану в глаза, - в доброте ведь честность-то. В ласковости, в отзывчивости. В чем же еще, господи ты, боже мой? Честнее бабы, которая любит, кто может быть?
   Руслан молчал, глядя в сторону.
   Лена прерывисто вздохнула, шмыгнула носом, и ушла, не оборачиваясь.
  
  
   Анфиса
  
   Все то время, которое они находились в пути, Анфиса проспала. Как под наркозом. Проснулась только тогда, когда подъехали к станции.
  
   Войдя в избу, Анфиса огляделась.
   Комната. У входа большая печь с полатями. Справа от печи что-то вроде кухни. Табурет, на нем ведро с водой, умывальник, под умывальником еще одно ведро - помойное. По стене - косицы лука и чеснока, часы с ходиками.
   Деревянный стол у стены, по краям его грубые лавки. На столе
   самовар, чайник, чашки на чайных тарелочках, грубый сахар в миске, молоко в кувшине, сметана в банке, перья зеленого лука, пучок укропа на разделочной доске, большая миска румяных изделий в форме треугольников.
   Мать Руслана, Равиля, суетилась у стола, радуясь приезду молодых.
   - Кушай, кызым. Приятного аппетит. Совсем, совсем худой. Как комар. Кушать много надо.
   Анфиса взяла с тарелки треугольный пирожок, надкусила.
   - Завтра баня топить будем. А свадьба делать сейчас не будем, нет, - продолжала Равиля.
   Анфиса перестала жевать, взглянула на Руслана.
   - Почему? - спросил Руслан.
   - Никак нельзя сейчас свадьба делать, улым. Мужик и баб на сенокос. Потом картошка копать надо. Картошка закончим, потом весь совхоз гуляй, пожалуйста, - Равиля виновато взглянула на Анфису, - хорошо, кызым? Не обижаешься?
   Анфиса кивнула. Можно вообще не справлять.
   - В сельсовете есть, кто с утра? - спросил Руслан у матери.
   - Завтра утром печать на паспорт, канешна. И свидетельство о брак. Я уже договорился, - закивала Равиля.
  
  
   После ужина Руслан вышел покурить на крылечко. Анфиса вышла за ним. Постоять рядом, посмотреть на звездное небо.
   То внутреннее оцепенение, в котором она находилась уже вторые сутки, наконец, отпускало ее.
   Очень тихо было на душе у Анфисы, даже странно, что так тихо и спокойно.
   - Кызым - это дочка? - спросила она у Руслана.
   - Дочка, - кивнул Руслан.
   - А как по-татарски мама?
   - Эни. Энием.
   - Энием, - повторила Анфиса. - Мне было пять лет, когда моя мама умерла. Я ее и не помню совсем.
   С неба сорвалась и погасла звезда.
   - Не успела, - улыбнулась Анфиса.
   Руслан не понял.
   - Звезда пролетела, а я не успела желание загадать, - объяснила Анфиса.
   - Да этих звезд, знаешь, еще сколько пролетит? Только и успевай желания загадывать.
   Анфиса закрыла глаза, у нее кружилась голова.
   - Мы сегодня вместе ляжем спать? - тихо спросила она.
   Руслан затянулся:
   - Я так долго терпел, Анфиса. Давай еще чуть-чуть подождем.
   - До свадьбы? Может, и правда, не нужна эта свадьба?
   - Нет, до завтра. Помнишь, ты попросила - не трогать тебя, пока
   не назову официальной женой.
   - Да, что-то припоминаю.
   - Я поклялся, помнишь? Короче, разреши мне не нарушать свое же слово, ладно?
   Анфиса растерянно кивнула.
  
  
   Всю ночь она не спала, ворочалась в сенях, не представляла, как объяснить Руслану ту ночь, чуть больше месяца назад, ту, которую так хочется забыть. А если расскажешь все откровенно, то можно и не забыть. Анфиса была уверена, что Руслан как раз из той породы людей, которые при любой возможности станут напоминать. При любой возможности, при любом маломальском конфликте. Да что там напоминать, он и вышвырнуть может ее из дома.
   Не смотря на то, что она заплатила ему деньгами Ани.
   Рассказывать ничего не нужно, - решила Анфиса. Нужно дождаться, когда у нее начнутся месячные и изобразить... Что изобразить. Что в таких случаях изображается? Страх, стыд, боль, кровь?
   Ничего подобного не было с ней тогда, с Юрой. Ей не было ни стыдно, ни страшно, ни больно, вернее, боль была, но такая мгновенная, и такая слабая, что она почти не почувствовала ее. Была капелька крови, она потом быстро протерла ее салфеткой. С кожаного диванчика легко стерлось.
   Не было боли, было желание. Да. Она САМА хотела. Это было похоже на сумасшествие. Она САМА. Без всякого сопротивления, с еле скрываемым нетерпением... Разве такое забудется?
   Она почувствовала это желание, когда увидела его впервые, но не распознала его. Потанцевать, познакомиться, а что такого? А когда он пригласил ее погулять, она уже знала, предчувствовала... ни головой, а животом - все произойдет, это случится, если не сегодня, то завтра, с этим справиться невозможно...
   С Русланом у нее никогда такого не было, даже намека не было на такое притяжение.
   Завтра регистрация. Значит, завтра ночью все должно произойти. А как ей дождаться месячных? Притвориться больной до того момента, когда начнутся. Анфиса старалась вспомнить, когда они должны придти. Месячные приходили к ней нерегулярно. Экзамен по зарубежке... она сдавала двадцатого мая...
   Полтора месяца назад?!
   Анфиса замерла - о, боже...
  
  
   Она поспала всего три часа, а, проснувшись, увидела на простынке маленькое пятнышко крови. Первая мысль - надо застирать. Вторая - купить ваты, у нее нет с собой. Третья - она небеременная!
   В дверь постучали. Руслан.
   Анфиса стянула с себя трусики, положила их под матрас. Скинула ночную рубашку, успев заметить, что и на рубашке красное пятнышко. Села на кровати, натянула покрывало до плеч.
   - Руслан? - позвала она.
   Руслан приоткрыл дверь, приветливо улыбнулся:
   - С добрым утром. Завтрак уже на столе.
   - Где твоя мама? - спросила Анфиса.
   - На работе...
   - Иди сюда, Руслан. Я... я устала бояться этого момента, устала стыдиться его. Пусть это случится сейчас.
   Анфиса опустила руки, сжимающие край покрывала, оголились ее безупречные груди.
  
   В нужный момент она громко ойкнула, изогнулась всем телом - все шло по плану.
   - Надо застирать, - сказала она потом.
   Руслан смотрел на нее странным взглядом. Как будто разгадал весь этот спектакль.
   - Что? - смущенно улыбнулась Анфиса.
   - Ты меня любишь? - спросил Руслан.
   Разве я не доказала только что? - хотела спросить Анфиса, но решила, что это уже перебор.
   Анфиса прижала ладони к щекам, как бы стесняясь происшедшего.
   - Мне больно, - сказала она.
   Ей, действительно, было почему-то больно на этот раз.
  
   Расписали их в сельсовете.
   По дороге в сельсовет, всяк, кто не встречался на пути, здоровался с ними, называя по имени отчеству.
   Старухи, приветствуя, низко кланялись, потом долго смотрели вслед.
   А на обратном пути поздравляли, желали совета да любви. Старушки опять кланялись в пояс.
   Анфису такое внимание тронуло до слез.
  
  
   Вечером легли спать уже вместе. Месячные почему-то прекратились, еще днем, едва успев начаться.
   - Тебе уже не больно? - спросил потом Руслан.
   Терпеть можно, - хотела ответить Анфиса, но ничего не ответила, смущенно улыбнулась. Ей не было больно. Ей было скучно и неприятно.
  
  
   Лена
  
   Лена поплакала в своем шалашике, но недолго. Она решила разобрать этот шалаш, а ветки спалить в костре, чтобы ничего ей не напоминало. Начала разбирать - стало жалко. Шалаш-то здесь причем?
   И незаметно успокоилась. Завтра на работу, вставать рано. Значит, надо спать.
  
  
   Ночью ей снился Руслан. Будто берет она его за руку и ведет по длинному коридору хрустального дворца. "А у меня для тебя подарочек, - говорит, - князь ты мой ненаглядный". А Руслан немного сопротивляется, будто бы страшно ему глядеть на этот подарок, и уж лучше без него, как-нибудь, спасибо, конечно. Но Лена ведет, тянет за собой, крепко вцепилась в его руку. И вот входят они в главную комнату дворца. Красота необычайная, все стены в аквариумах с золотыми рыбками, красные пушистые ковры на полу, а в середине комнаты высокий пуфик, на пьедестал похож, но не мраморный, а тоже обит красным мехом. А на пьедестале маленькая коробочка. Лена открывает эту коробочку, а там крошечный, сантиметра два, не больше, голенький младенец. Лена оборачивается, потрясенная: Смотри, Руслан! Он живой! У него пальчики, ноготки! Все настоящее! У Руслана глаза на лоб, ужас на лице. Попятился и убежал.
   А Лена думает, а как же мне кормить-то его, господи, вот такого крошечного. Как на ручки взять? А купать? А вытирать чем? И тут младенец, как закричит! Пронзительно, громко, даже в ушах зазвенело.
   И тут Лена проснулась. Будильник буквально разрывался на части.
  
  
   ...Командирские часы Лена таскала с собой, в сумочке, дома их нельзя было оставлять. Петруша обнаружит, в этот же день обменяет на бутылку.
   Правильнее всего было бы вернуть часы их хозяину, но как его найдешь?
   "Бабушку курсанта звали, кажется, Зоей Александровной", - вспомнила Лена.
   - Григорьева? Заслуженная артистка? Она довольно часто к нам попадает, Леночка, - ответили ей в нервном отделении.
   - А что с ней? - поинтересовалась Лена.
   - Выборочная амнезия. То в одном этапе своей жизни застревает, то в другом. Когда память проясняется, впадает в депрессию. Были попытки суицида.
   В регистратуре Лена узнала адрес Григорьевой Зои Александровны.
  
  
   Дверь ей открыла пожилая женщина. Усталая, с тяжелым взглядом.
   Лена поздоровалась и попросила передать Юре часы, которые он потерял на танцплощадке.
   - Мой внук ко мне не приезжает, - ответила женщина, - Так что, эти часы не его.
   - Разве он не навестил вас, когда вы лежали в больнице? - спросила Лена.
   - Мы чужие друг другу, - холодно ответила Зоя Александровна. - Так бывает, когда государство сажает родителей и возлагает на себя всю ответственность по воспитанию подрастающего поколения.
  
   - Вы работаете в больнице? - окликнула Лену Зоя Александровна, когда та уже спускалась по лестнице. - Я как раз ищу помощницу. С проживанием. Вы никого не знаете, кто согласился бы?
   - Я поспрашиваю, - пообещала Лена.
   - Работой нагружать не буду, сама еще справляюсь, но иногда я заболеваю. Поэтому желательно, чтобы домработница умела делать уколы.
   - Я поспрашиваю, - еще раз пообещала Лена.
  
  
   Вернулась домой, а дома новость: Петруша получил письмо от своего брата.
   - Ждут, волнуются, - радовалась мать, - тетка его померла. Дом пустой, - пишут, - заезжайте, живите.
   Наконец-то! - вздохнула Лена.
   Перед отъездом мать и Петруша торжественно развернули ковер, обещанный Лене на свадьбу. Ковер оказался из клеенки. Темный лес. Волк. Хмурый Иван Царевич, очень похожий на заведующую отделением акушерства и гинекологии Ирину Евгеньевну, прижимал к себе безучастную невесту.
   - Красиво, - похвалила Лена.
  
  
   Анфиса
  
   До первого сентября еще целый месяц. Анфиса пока не работала. Читала книжки, с удовольствием прибиралась в доме, поливала огород, собирала ягоды, варила варенье. И чувствовала себя так, как будто всю жизнь провела в этой деревне, на этом чистом воздухе, под этим высоким небом.
   В городе и небо ниже, и люди все чужие, даже близкие...
   А в деревне как-то очень быстро все стали своими.
  
   ...Приходит почтальонша Резеда, приносит газеты "Известия", "Советский спорт" и почему-то журнал "Веселые картинки". Оказывается, "Веселые картинки" Равиля выписала для дочки соседки. Сама соседка не успела подписаться, а ее дочка этот журнал очень любит. Вот Равиля и подписалась.
   - Отнести Нэльке или хотите себе оставить? - спрашивает Резеда Анфису.
   И Анфиса чувствует себя хозяйкой дома. Равиля апа, конечно, выписала журнал не для себя, но мало ли что решит невестка. Может, она считает, что журнал "Веселые картинки" и для нее сейчас не будет лишним.
   Анфиса просит отнести соседке, разумеется.
   Но как приятно, когда у тебя спрашивают разрешения.
  
   ...Проезжает мимо избы Зинка, продавщица из сельмага, кричит на всю ивановскую:
   - Анфиса Павловна, клеенку завезли. Вам оставить?
   - Оставить, - кричит в ответ Анфиса, - оставьте, пожалуйста.
   Почему бы не поменять на столе клеенку?
   Анфиса идет в магазин, покупает клеенку, на синем фоне белые ромашки, и глядит, не наглядится, и радуется, как ребенок.
  
  
   Руслан целыми днями пропадал в школе. Затеял там ремонт. Домой приходил усталый, пропахший краской и мелом, но всегда в хорошем настроении. Анфиса поливала ему на руки из ковшика, протягивала белоснежное полотенце. Равиля наблюдала издали, любовалась.
   Потом все вместе ужинали. На столе все свежее. Сметана, как масло, не льется из банки, а мягко вырезается ложкой. Помидоры, бархатные в разломе, как арбуз. Молоко теплое, только что из коровы. Лапша домашняя, колбаса конская, вяленая - пальчики оближешь. А по воскресеньям еще и перемячи, и эчпочмаки.
   Анфиса училась у Равили кулинарным премудростям, и не уставала удивляться, сколько же в этой простой, хрупкой, уже пожилой женщине, тепла, терпения, доброжелательности. Ни одного грубого жеста, ни одного взгляда с укоризной. Равиля мало рассказывала о своей жизни, но на все вопросы Анфисы отвечала с охотой.
   - Муж на склад работал. Его отец купец был. Еще раньше, конечно. Я мой муж совсем не знал сначала, ни разу не видел. Мне сказали: Вот тебе муж будет. Я даже испугался сначала.
   - Такой страшный оказался? - улыбалась Анфиса.
   - Большой, волос на голова нет.
   - А как вы жили с ним? Хорошо?
   - Полюбил его. Никого лучше нет.
   - А сколько вам исполнилось, когда Руслан родился?
   - Много, сорок год. У меня сначала дочка был. Мне восемнадцать лет был, когда ее родил. Она от тиф умер. Потом никак, никто. И потом, много-много лет потом, вдруг Руслан. Мальчик. Муж рад, конечно. Но его потом черный машина в тюрьма забрал.
   - За что?
   - Никому ни сказал. По дороге к машин умер.
   - И вам ничего не сообщили, когда в ссылку отправили?
   - Что-то сообщили, я не понял. Я совсем плохой был.
   Анфиса кивает в сторону стены, в сторону фотографии молодого улыбающегося солдата.
   - А это кто на фотографии?
   - Это Динар. Старший сын. Он в Берлин погиб.
   Анфиса задумывается. Была дочка, умерла от тифа в раннем возрасте, потом много лет не было детей... А откуда же взялся сын Динар?
   Равиля понимает замешательство Анфисы, объясняет:
   - Его муж привел. Динар - маленький вор был. В форточка залезал. Муж сказал, помыть сначала, потом кушать дать. Я в тазик водичка налил, его мыл и плакал. Очень худой. Я его больше жизни потом полюбил, - Равиля вытирает уголком платка слезы.
   И у Анфисы почему-то увлажняются глаза, неожиданно для нее самой.
  
  
   Интересно, как там Аня? До сих пор рыдает из-за денег? Или рада, что хоть таким способом избавилась от племянницы?
   Анфиса написала ей письмо: "Здравствуй, Аня. Я вышла замуж за Руслана. Деньги вернем, как только наберется нужная сумма".
   Ответа пока не получила.
  
  
   Лена
  
   Лена была на ночном дежурстве, когда ей позвонили соседи и сообщили, что ее дом горит.
   - Пожарных вызвали? - закричала Лена в трубку.
   - Как солома пылает, - не расслышали ее вопроса на том конце провода.
  
   Лена прибежала, а вместо дома головешки. Пожарные приехали поздно.
   Пожар, как поняла Лена, произошел по халатности соседей. Растопили печь. Дверцу, видимо, прикрыли плохо. Сами улеглись спать. Горящее полено выпало из печи на деревянный пол. Повезло, что кто-то проходил мимо, увидел дым из окна и разбудил соседей. Они выскочили в последний момент. Огонь перекинулся на дом Лены.
   Как вовремя уехали мать и Петруша, - задним числом испугалась Лена, - их бы точно не добудились.
   Но ей-то где теперь жить?
   Лена вернулась на работу. На следующий день побежала по инстанциям.
   - Постараемся разобраться, но вряд ли будет хоть какая-нибудь компенсация, - отвечали ей.
   Но велели собрать бумаги, обещали поставить в очередь на новое жилье. А как их собрать, эти бумаги, если они сгорели?
   - Надо восстанавливать, - отвечали ей.
   - К пенсии, может, что-то и получите, - язвительно заметила секретарша в исполкоме. И посоветовала Лене надавить на местком по месту работы.
   Председатель месткома развела руками:
   - У нас врачи-то без жилья, Леночка. В очередники запишем, почему бы и нет... Но, может, тебе на стройку податься? Там быстрее получишь... Выучишься какой-нибудь специальности, год, второй поработаешь...
   Нет, Лена хотела работать только по своей специальности.
  
  
   - В процедурной пока ночуй, хорошо? Я попробую подыскать тебе комнату у какой-нибудь старушки. За невысокую плату, - сказала заведующая хирургическим отделением Клара Моисеевна.
   И тут Лена вспомнила, что у нее, у самой, есть такая старушка.
  
   Зоя Александровна долго не открывала. Лена собралась уже уходить, как услышала шарканье старческих ног.
   Заслуженная актриса выглядела очень больной, и лет на двадцать старше, чем месяц назад. Отворив Лене дверь, она молча отошла в сторону.
   Лена поздоровалась.
   - А где понятые? - равнодушно спросила Зоя Александровна.
   - Я Лена. Вы говорили, что вам нужна помощница?
   Зоя Александровна усмехнулась:
   - Не утруждайтесь меня обманывать. Я слышала, как подъехала машина.
   - Вы говорили, что вам нужна домработница с проживанием. Я согласна.
   Зоя Александровна ничего не ответила, прошла в зал, оставив Лену в прихожей.
   Лена подождала немного, сняла с себя пальто, повесила на крючок вешалки.
   Зоя Александровна стояла у стола, прямая и суровая.
   - Только не трогайте меня. В этот раз я пойду сама. У меня уже всё собрано. Теплые вещи, носки... Вы разрешите взять мне папиросы?
   Лена вспомнила ее диагноз: выборочная амнезия, застревает в разных периодах своей жизни... Депрессивные состояния... Были попытки суицида.
   Она подошла к комоду, стала перебирать пластинки.
   Зоя Александровна настороженно следила за каждым ее движением.
   - Вы знаете, на машине ведь разные люди ездят, - спокойно сказала Лена. - Поклонники, например. Приехали послушать, как вы поете. Почему нет?
   - Кто это хочет меня послушать?
   - Вот я, к примеру, я вас только на пластинке слышала. А чтоб вживую... Надо же, как мне повезло... Если вы, конечно, согласитесь спеть.
   Зоя Александровна положила узелок на стол, спросила растерянно:
   - А чтобы вы хотели послушать?
   Лена бросила взгляд на пластинку.
   - Мне нравится романс "В лунном сиянии". Споете?
   Зоя Александровна бросила взгляд на гитару.
   Лена сняла гитару со стены, протянула актрисе.
   Зоя Александровна запела. Лена слушала. Вспоминала Руслана, его руки, глаза, живот. Улыбалась грустно. Подумала, а ведь хорошо, что не вспоминается Голявкин. Как она болела им! И, надо же, почти не вспоминается. Вот и Руслана забудет со временем. Все еще будет, все еще будет в ее жизни. Все, что не делается, к лучшему. Лена заплакала.
   Зоя Александровна сыграла последний аккорд, подошла к Лене.
   - Голубушка, что с вами приключилось?
   - Ничего страшного, - улыбнулась сквозь слезы Лена, - просто вы очень красиво поете.
  
  
   После ужина Лена помогла Зое Александровне помыться. Уложила ее спать. Присела на стул, рядом с кроватью.
   - Я посижу с вами немного, хорошо?
   Зоя Александровна кивнула, закрыла глаза.
   - Они тут были, - заговорщически прошептала она через минуту, - Из НКВД. Когда я лежала в больнице. Забрали вино из серванта. И съели все продукты.
   - Ну, и бог с ним, с вином, - просто ответила Лена, - Я могу сбегать, если хотите. Завтра. Сейчас уже поздно.
   Зоя Александровна приподнялась на кровати:
   - Допустим, они хотят узнать, кто подарил мне бутылку. Но я ведь ее сама купила, вот в чем дело.
   - Зоя Александровна. Вы ничего не бойтесь. Сталин ведь умер. Вы знаете?
   Зоя Александровна опять легла, закрыла глаза.
   - Но остальные-то, кто доносил, и кто сажал, живы?
   Лена показала пальцем на потолок.
   - Там, кажется, устали. Устали сажать, устали бояться. Давайте и мы с вами отдохнем.
   - Почему вы так решили?
   - Так я ж и в отделении психиатрии работала. Люди-то там не простые, с головой. И спроса с них никакого нет. Какой им резон врать?
   Этот ответ удовлетворил Зою Александровну, она успокоилась, заснула.
   Лена на цыпочках прошла в ту комнату, где ей предстояло жить какое-то время.
   Сколько - Лена не знала. Ей нравилось здесь. И Зоя Александровна, и квартира с удобствами, и парк чуть ли не у самого дома. Но от ночных дежурств отказываться не стоит. Зоя еще очень даже самостоятельная.
   "Все, что ни делается, все к лучшему, - повторяла Лена мысленно, - все, что ни делается, к лучшему". С этой мыслью заснула.
  
  
   А на следующий день она узнала, что беременна.
   На вопрос гинеколога, кто отец ребенка, Лена пожала плечами. Лена и сама не знала, может, Анатолий Крот, может, Руслан.
   "Господи, пусть он будет от Руслана, - мысленно взмолилась она, и тут же испугалась своей просьбы. Господи, прости! От кого бы ни было, господи, благодарю тебя".
   Ирина Евгеньевна поинтересовалась, не думает ли Лена об аборте, Лена замахала руками. Какой аборт!? Она так ждала этого события. Она не может поверить в свое счастье. Ей кажется, что ей это снится.
   - Ущипните меня, Ирина Евгеньевна, - едва сдерживала ликование Лена.
   Ирина Евгеньевна улыбнулась:
   - В добрый путь, Леночка. А мы со своей стороны постараемся, чтобы беременность протекала без осложнений, - Ирина Евгеньевна начала заполнять карточку. - Токсикоз не беспокоит?
   - Нет, - Лена встревожилась, - вообще ничего не чувствую. Это хорошо или плохо?
  
  
   Анфиса
  
   Шофер грузовика согласился довезти Анфису до райцентра за рубль. По дороге она дважды просила водителя остановиться, ее тошнило. Водитель терпеливо ждал, пока Анфису рвало на придорожную траву. С вопросами не приставал.
  
  
   На стенках кабинета женской консультации были развешены иллюстрации из учебника по анатомии: Рисунок женского тела в разрезе, в животе плод. Этапы развития плода, начиная с эмбрионального периода. Картина "Мать и дитя".
   - Что-то не сходится у нас, - гинеколог Варвара Николаевна бросила взгляд на титульную страницу карточки, - Анфиса Павловна.
   - Чего не сходится? - не поняла Анфиса.
   - Ничего не сходится.
   - То есть?
   - Я вам кто? Свекровь? Соседка? Я вас только что осматривала!
   Вашей беременности не меньше двенадцати недель. А по вашим
   ответам получается, что и восьми нет.
   - Но месяц назад у меня были месячные, - пробормотала Анфиса.
   - Скудные и не продолжительные?
   Анфиса кивнула.
   - Это бывает, на раннем сроке. Возможно, была угроза выкидыша, но обошлось.
   Анфиса достала из сумочки платочек, вытерла лоб.
   - Вы можете выписать направление на аборт?
   - Вот народ! - укоризненно покачала головой Варвара Николаевна, - Вы замужем? Замужем. Кому какое дело, когда вы родите? Через девять месяцев после свадьбы, или через восемь?
   Затрезвонил телефон.
   - Да, мама... Я забыла снять белье... Ну, если дождь пойдет, то сами и снимите... Хорошо, снимите только свои вещи, остальные пусть мокнут... Мама, у меня пациентка! - Варвара Николаевна бросила трубку на место, нервно завертела в руке карандаш.
   - Свекрови скажете, что недоношенный родился. А еще лучше, попросите свою свекровь не лезть в вашу с мужем личную жизнь.
   - Я хочу сделать аборт, - прошептала Анфиса. - И вернуться домой в этот же день.
   Докторша вздохнула.
   - Сначала сдадите все анализы. Потом я выпишу направление. Но отпустят вас только на третий день после чистки. Таковы правила.
   Анфиса молчала.
   Варвара Николаевна терпеливо ждала ответа.
   - Хорошо, не буду делать аборт, - сказала, наконец, Анфиса, - только не заводите на меня карточку. Я буду наблюдаться в другом месте.
  
  
   ...Анфиса бежала к переговорному пункту и молила об одном, только бы Аня была на работе. Только Аня, только Аня может ей сейчас помочь.
  
  
   В переговорном пункте ей ответили, что соединят в течение часа.
   У Анфисы кружилась голова. Ее опять тошнило. Она выходила на улицу, держалась за стену, глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег. Ей казалось, что она сейчас задохнется, умрет, упадет вот здесь, прямо на лестнице, и все, и конец всему. Трясло от мысли, что медики сообщат Руслану не только о том, что его покойная жена была беременна, но и срок беременности. Что сделать, чтобы не сообщали?!
   На улицу выскочила телефонистка:
   - Девушка, ну вы что?! Вас уже второй раз вызывают. Быстро идите в третью кабину!
  
  
   - Аня, - кричала Анфиса в трубку, - Анечка, это я. Не перебивай. Деньги я верну. Мы накопим и вернем. Не перебивай. Пришли мне телеграмму, что ты тяжело болеешь. Чтобы я смогла приехать к тебе. У тебя есть знакомые врачи?
   - Ты беременна? - спросила Аня после короткой паузы.
   - Да, - выдохнула Анфиса.
   - Аборт делать не позволю. Даже не трать время на поездку. Деньги можешь не возвращать.
   - Аня! - Анфиса заплакала. - Ребенок не от Руслана.
   - Какой срок беременности?
   - Двенадцать недель.
   - За две недели до родов приедешь ко мне. Я пошлю тебе телеграмму, что смертельно больна, что парализована, что умерла. Что хочу попрощаться с тобой.
   - Аня...
   - Не перебивай. Родишь здесь. Я достану тебе справку, что ребенок родился раньше срока. Если муж не захочет вас забрать - будете жить у меня. Звони. Пиши мне. О сроках не пиши ни слова, - Аня чеканила каждое слово.
   - Я хочу сделать аборт, - рыдала Анфиса.
   - Нет!!! Твоя мать истекла кровью на моих глазах. От аборта. Я поклялась...
   - Ваше время истекло, - влезла в разговор телефонистка.
   - Я поклялась ей, что прослежу за тобой! - кричала Аня, - Я прокляну тебя, если убьешь ребенка.
   Связь прервалась.
  
  
   Лена
  
   Всю осень и январь Зоя Александровна держалась просто замечательно. Но в феврале простудилась, получила осложнение на легкие, в больницу ложиться категорически отказалась.
   Лене рожать ни сегодня, завтра, а заслуженную артистку оставить не с кем.
   Лечащий врач Зои Александровны поинтересовался у Лены о наличии близких родственников у больной. Чтобы госпитализировать Зою Александровну без ее согласия, необходимо было согласие близкого родственника. Или пусть родственники ухаживают за больной сами. Одну ее оставлять нельзя.
   Лена знала, что у Зои Александровны где-то живет женатый внук Юрий, но его адреса в бумагах Зои не нашла. Только адрес летного училища. Пришлось отправить телеграмму на имя директора училища.
   Главный врач больницы заверил телеграмму своей подписью, и печать поставил, с тем, чтобы курсанту, если его, конечно, отыщут, предоставили отпуск.
  
  
   ...Лена как раз сделала Зое Александровне очередной укол, когда в квартиру аккуратно постучались. Было раннее утро.
  
  
   - Как хорошо, что вы приехали! - радовалась Лена, наливая Юрию чай, - вам покрепче, или хотите вздремнуть с дороги?
   - Покрепче, - попросил Юрий.
   - А жена не смогла приехать с вами?
   - Какая жена? - не понял Юрий.
   - А сколько их у вас?
   - Я не женат.
   Лена поставила перед Юрой тарелку с овсяной кашей.
   - Ешьте. Я уже позавтракала. Зоя сказала, что вашу жену зовут Гулей. Она домохозяйка, брала уроки вокала у Зои Александровны.
   - Мою маму звали Гулей. И она, действительно, была ученицей бабушки. Но очень давно. Когда я еще не родился. Бабушка, скорее всего, путает меня с моим отцом, тоже Юрием.
   - Вы часто виделись с Зоей Александровной? - спросила Лена.
   - Мне было почти двенадцать, когда она приехала ко мне в детдом. Ее тогда только что освободили. Я не захотел ехать с ней. Мы не нашли общего языка. Но она оставила мне ключи от этой квартиры.
   - Но вы ведь приезжали к ней?
   - Однажды. Этим летом.
   - Вот это я как раз знаю, - кивнула Лена, - но в больнице вы так и не появились.
   - Не появился. Мне срочно пришлось уехать, - Юрий напряженно вглядывался в лицо Лены.
   - Мы знакомы, - сказала Лена. - Встречались на танцплощадке. И даже протанцевали один танец. Я, кстати, потом часы ваши нашла, в парке. Но Зоя Александровна отказалась их взять. И они сгорели. Вместе с домом.
   Юрий замер, услышав про часы, и, похоже, хотел о чем-то поспрашивать Лену, но передумал. Сгорели, так сгорели.
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса сгребала с крыши снег, когда увидела Руслана, в его руке была зажата белая бумажка.
   "Несет телеграмму от Ани", - сразу поняла Анфиса. Утром она ездила в райцентр, якобы, в женскую консультацию, в которой так и не встала на учет, а на самом деле на переговорный пункт. Напомнила Ане о телеграмме. Аня обещала выслать телеграмму немедленно.
   Подойдя к дому, Руслан снял шапку.
   - Читай, - кивнула Анфиса.
   - Я уже прочитал. Тебе лучше спуститься вниз, Анфиса.
  
  
   Прочтя телеграмму, Анфиса с недоумением взглянула на Руслана:
   - Написано, что Анна Ивановна Чернова скоропостижно скончалась.
   - Ты сама говорила, что у Ани куча болячек. И нервы никуда не годятся. Видимо, вот так оно и произошло, значит. Скоропостижно, - Руслан натянул шапку на голову.
   - Она что, с ума сошла? - вырвалось у Анфисы.
   - Кто?
   - Аня, вообще, нормальная, такое о себе писать?
   Руслан обнял Анфису, повел ее в дом.
  
  
   Равиля была категорически против того, чтобы Анфиса ехала на похороны одна. Если сын не может оставить школу ни на минуту, значит, с Анфисой поедет она.
   Анфиса была уверена, что Аня жива и здорова, и мысленно недоумевала, почему Аня не написала в телеграмме, что она просто тяжело заболела.
   Чемоданчик Анфиса решила взять маленький, Руслана. Во внутреннем кармашке чемодана обнаружила деньги, триста рублей, перевязанных белой резинкой. Руслан что-то пролепетал о том, что человек, которому он был должен, не явился на встречу. И что он не вернул деньги Анфисе сразу же, на тот случай, если этот человек вдруг явится сюда, в деревню. А потом забыл о них. Но похоже на то, что его оставили в покое. Так что, Анфиса может их забрать. На похороны, поминки, памятник справить, очень даже, кстати.
   Анфиса не стала расспрашивать подробности.
   Очень хорошо, деньги она вернет Ане.
   Она приедет к ней, пойдет на переговорный пункт, позвонит Руслану, сообщит, что в телеграмме ошибка, что за Аней нужен уход. Через две недели, а, может, и раньше, Анфиса родит, но в деревне об этом узнают только через месяц после родов.
   Или Аня сообщит Руслану о том, что роды были преждевременные.
   Все складывается по плану.
   Единственная проблема - успокоить свекровь. Как бы она и в самом деле не увязалась за ней.
   - Энием, - ласково сказала Анфиса свекрови, - мне еще полтора месяца до родов.
   - Никак нельзя ехать одной, кызым, - стояла на своем Равиля, - Смотри, какой живот. Может, там двойня? Если будет двойня, как назовем?
   "Белка и Стрелка назовем", - чуть было не вырвалось у Анфисы, но она сдержалась. Не хватало еще грубить женщине, которая полюбила Анфису, как родную дочь.
   - Отпустите меня, - тихо сказала Анфиса, - отпустите меня к Ане. Так будет лучше для всех. Для ребенка тоже.
   Равиля кивнула, почувствовав женским сердцем что-то такое, о чем не стоит расспрашивать, во что не стоит вмешиваться, о чем даже задумываться не стоит, побежала к председателю просить лошадь с санями.
  
  
   Схватки начались, как только поезд тронулся с места. Ехать двенадцать часов. Все это время Анфиса грызла свою варежку, лежа на верхней полке плацкартного вагона. Изгрызла в мелкие клочья. За час до прибытия по радио объявили о том, что нужен врач, у пассажирки начались роды.
   - Анечка, Аня. У мамы кровь, Аня, у мамы кровь. Мама-а-а! Не умирай! Мама, я хочу к тебе. Мама, скажи Ане, чтобы открыла дверь, - кричала Анфиса без остановки, пока врачиха добиралась из десятого вагона до третьего.
   Перепуганные пассажиры решили, что роженица сошла с ума.
  
  
   На вокзале мать и ребенка уже ожидала бригада скорой помощи. Новорожденная была в порядке. У Анфисы еле прощупывался пульс.
  
  
   Лена
  
   Юрий сделал бабушке подарок, купил телевизор "Рекорд".
   Зоя Александровна очень беспокоилась, как бы Юру не ударило током, пока он налаживает антенну. И, конечно, ей казалось, что Юрий слишком потратился.
   - У твоего мужа, Гулечка, совершенно гусарские замашки, - сетовала Зоя Александровна.
   С приездом Юрия Лена автоматически переименовалась в Гулю.
   Юрий слегка напрягался, растерянно смотрел на Лену. Лена прикладывала палец к губам, незаметно кивая головой, мол, не возражай, соглашайся, какая тебе разница, Гуля я или Лена, муж ты мне или нет. Ты же все равно скоро уезжаешь.
   И Юрий соглашался. Единственное, чего он никак не мог, это называть Зою Александровну мамой. Не называл никак, а Зоя Александровна требовала, расстраивалась.
   Но ненадолго. Она забывала обиды быстро. Впрочем, не только обиды, практически все: любые эмоции и любые события.
   Когда у Лены начались схватки, она очень удивилась. По ее подсчетам, у "Гули" и Юрия где-то растет взрослый сын Юрочка, зачем им еще один ребенок, в их-то возрасте?
  
  
   Анфиса
  
   Как только Анфиса очнулась после операции, ей рассказали подробности о смерти Анны Ивановны.
   Аня стояла в очереди к окошку "приемы телеграмм" и, не дождавшись своей очереди, упала. Врачи скорой помощи констатировали смерть от обширного инфаркта. В руках покойной был зажат бланк телеграммы: Анфиса, очень болею, приезжай проститься. Аня.
   Но ни известие о том, что Аня действительно умерла, ни патологические роды в поезде, ни сложнейшая операция, не изматывали Анфису так, как страх. Страх, что ее обман раскроется. Что Руслан узнает о том, что он не первый мужчина в ее жизни, и что ребенок не от него.
   Анфиса не хотела выздоравливать, не желала есть, не рвалась увидеть свою новорожденную дочь.
   - Мы сделали все, чтобы вас спасти. К сожалению, детей у вас больше не будет, - Ирина Евгеньевна присела на краешек стула. - Но ваша дочка здорова, и это счастье.
   Анфиса молчала.
   - У вас депрессия, - продолжала Ирина Евгеньевна, - но она пройдет. Родные помогут вам справиться с этим состоянием.
   Анфиса молчала.
   - Я в курсе, что ваша тетя скончалась. Соболезную вам. Но у вас уже своя семья, у ребенка есть отец.
   - У ребенка нет отца, - Анфиса закрыла глаза.
   Ирина Евгеньевна встала, прошлась по комнате:
   - Вы, наверное, не поняли. У вас не будет больше детей. Мужей может быть сколько угодно. А дочка у вас одна-единственная!
   Анфиса молчала.
   - Простите, что я вмешиваюсь. Почему у вашей дочки нет отца? Вы ведь замужем. Вы замужем?
   Анфиса отвернулась к стене.
   - Вы вышли замуж уже беременной, но еще не знали об этом? Ребенок не от мужа?
   Ирина Евгеньевна подошла к окну, произнесла задумчиво:
   - Значит, ребенка вы не доходили... Какой срок предполагаемых родов, вы говорите? По вашим подсчетам. - Ирина Евгеньевна поставила ударение на слове "вашим".
   - Первого апреля, - бесцветно произнесла Анфиса.
   - Значит, родилась на полтора месяца раньше, с весом два двести. И на удивление быстро стала набирать. Бывают такие феномены.
   Ирина Евгеньевна подошла к Анфисе, склонилась над ней:
   - Главное, что вы живы, что ваша дочка не осталась без мамы. Все остальное - такая мелочь... вы поймете это, позже...
  
  
   Лена
  
   Тая от нежности, преисполненная чувства великого достоинства, Лена кормила дочку.
   - Я чуть с ума здесь с Зоей не сошел, пока ты прохлаждалась там в больнице, - Юрий откупоривал бутылку шампанского.
   - Юр, - обернулась Лена, - а я ведь съезжаю. Мне комнату дадут от завода. Им медсестра нужна в медпункт. И ясли у них есть.
   - Зачем тебе комната? Когда есть такая квартира.
   - Мне-то что за дело до этой квартиры?
   - Я здесь прописан, так? Ты выходишь за меня замуж.
   - Чего? - засмеялась Лена.
   - Дослушай. Я тебя прописываю. И уезжаю. А ты остаешься здесь. Потом разведемся. Я выписываюсь. Мне дают квартиру по месту службы.
   Юра разлил по бокалам шампанское.
   - Ну, давай! За твою дочь.
   Они чокнулись. Слегка пригубив, Лена поставила бокал на стол.
   - Мне трудно будет, Юра. Я и без ребенка-то с Зоей еле справлялась. Тебе лучше одинокую домработницу найди вместо меня. Пенсия у Зои Александровны хорошая. Да и ты на ногах.
   - Можно, конечно, и одинокую найти. Но ведь неизвестно, что за человек окажется. И Зоя, сама знаешь, к тебе очень привязана. И потом. Подумай о своей дочке. Мы распишемся, и в метрику девочки автоматически впишут мое имя. В графе отец.
   Лена нервничала:
   - А чего ты мне так доверяешь-то, не пойму. А вдруг я на тебя алименты подам при разводе?
   - Да я и сам буду помогать, раз отцом назвался.
   - На фиг тебе дался чужой ребенок? - не понимала Лена.
   - Знаешь, мне тоже одна неделя исполнилась, когда моего отца... В
   общем, я рос без него. Жалко, мне, в общем, твою девчонку.
  
  
   Анфиса
  
   Равиля отогнула уголок одеяла, заглянула в личико внучки. Лицо свекрови расплылось от умиления.
   - Красавиц, красавиц... - Равиля вытерла подступившие слезы. Руслан тоже бросил взгляд на девочку, и даже выдавил из себя улыбку.
   Или Анфисе показалось, что выдавил. Может, он просто улыбнулся?
   Руслан закурил. Почему закурил? Разнервничался? Все понял?
   - Бросай папироска, - рассердилась Равиля, - ум есть, папироска при ребенка пыхтеть?
   Анфиса, молча, забрала дочку себе.
   - В такой погода председатель на машина ехать не хотел, кызым. Сказал, застрянем. Я попросил лошадь у председатель.
   Анфиса молчала.
  
  
   Сели в сани. Впереди Равиля с сыном. За ними, на стогу сена, Анфиса с ребенком.
   Поехали.
   - Почему молчит? Всю дорогу молчит, - встревожено спросила Равиля у сына на татарском языке.
   - Я с докторшей по телефону говорил, докторша сказала, что время нужно. Не приставай к ней, - тихо попросил Руслан.
   Анфиса облегченно вздохнула. Значит, Ирина Евгеньевна уже сообщила ему, что ребенок родился, якобы, почти на два месяца раньше срока. Значит, допроса с пристрастием не будет.
  
  
   Мело. Снег падал огромными хлопьями. Слева темный лес, справа овраг, забитый снегом. Чуть брезжила луна.
   Девочка спала. Анфиса положила дочку на сено, рядом с собой, устроилась в санях поудобнее. В ночь перед выпиской она почти не спала.
   - Еле плетемся. Не застудить бы ребенка, - сказала Равиля сыну.
   Руслан хлестнул лошадь вожжами. Лошадь побежала трусцой. Руслан
   хлестнул еще разок. Лошадь помчалась галопом.
   На повороте лошадь занесло, сани накренились набок. Пассажиры, включая ребенка, вывались из саней, как подарки из дырявого мешка Деда Мороза.
   Замедлив бег, лошадь остановилась.
  
   Барахтаясь в снегу, Анфиса вопила на весь лес:
   - Какого черта ты погнал?! Где мой ребенок?!
   Неподалеку от нее, ближе к дороге, из снега выкарабкивался Руслан:
   - Сейчас поищем. Сейчас. Сейчас... Мы найдем.
   - Убью, если с ней что-то случится! Доченька, дочка моя! - кричала Анфиса.
   - Кызым, она здесь! Всё в порядок. Нашлась, - кричала Равиля.
   Но Анфиса не слышала ее. Утопая в сугробе, она пыталась пробраться к кустам. У кустов что-то темнело.
   - Возвращайся к дороге, Анфиса. Она нашлась, - кричал Руслан.
   Анфиса рвалась к кустам. Руслан бросился к ней.
   - Она у мамы. Она нашлась!
   Анфиса обернулась.
   Равиля стояла на дороге, прижав к себе сверток с ребенком.
   - Я посмотрел, дышит. Даже не проснулся, - всхлипнула Равиля.
  
   Анфиса бросилась к дочери, схватила ее на руки, прижала к себе.
   Поспешно усаживались в сани притихшие Руслан и Равиля.
   Лошадь тронулась с места.
   Анфиса откинула уголок ватного одеяла, затем уголок шерстяного одеяла, потом уголок байкового, пеленку... и вдруг увидела крошечные пяточки. Оказалось, что она держит дочку вниз головой. 
Охнув, она повернула девочку, как положено. 
Дочка поморщилась, зачмокала губами, но не проснулась, продолжала спать. 
Анфиса быстренько подоткнула одеяла со всех сторон и начала... хохотать.
   - Смешно получилось. Раз и перевернулись, - хохотнул и Руслан.
   Равиля, глядя на сына, тоже хихикнула.
   - Хорошо, что хороший конец.
   Но поскольку Анфиса смеялась все громче и громче, и уже практически взвизгивала, они забеспокоились.
   Продолжая слегка посмеиваться, Руслан передал вожжи матери, и пересел к Анфисе поближе, немного страшась и ее визгливого смеха, и темноты, и густого леса по обеим сторонам пустынной дороги, и бледной, почти невидимой, луны...
   Он трогал ее за плечо, называл по имени, но Анфиса отмахивалась от него, как от мухи, задыхаясь и изнемогая от хохота.
   - С ума сошел. Совсем, совсем, с ума сошел, - обреченно шептала Равиля.
   Но тут девочка зашевелилась, закряхтела под тремя одеялами, и Анфиса моментально успокоилась, как выключили, или, вернее, моментально забеспокоилась, как включили. Начала покачивать дочку из стороны в сторону, запела романс: "В лунном сиянии снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится"...
  
  
   Лена
  
   Лена и Юра расписались. В свидетели со стороны жениха Лена пригласила свою сменщицу Зину. Зина стояла рядом с женихом, поджав губы. Завидовала. Это ж надо, забеременела, черт знает, от кого, родила, да еще и сразу замуж позвали. Да еще и летчик позвал. Не бывает такого!
   - Может, Леночка от него и забеременела, откуда ты знаешь? - посмеивалась свидетельница со стороны Лены, Ирина Евгеньевна.
   Она была в курсе того, что брак фиктивный.
   А работница загса все не могла понять, до чего ж новобрачные стеснительные попались, даже не поцеловались, как положено. Сразу после бракосочетания Юрий уехал.
  
  
   Зоя Александровна по-прежнему считала, что Лена - жена ее сына Юрия. И не понимала, почему Лена отказывается брать у нее уроки вокала.
   - Ты же раньше пела, Гульнарочка. Что с тобой случилось? Рождение ребенка - не повод отказываться от своего дела. А где твой старшенький мальчик, которого, кажется, ты назвала в честь своего мужа. Где Юрочка?
   Лена плела ей что-то про командировки, про то, что Юрочка старший забрал Юрочку младшего с собой.
   Зоя Александровна Лену осуждала, и за то, что отдала "сына" отцу, и за то, что отпускает в командировки, намекала на то, что Юрий всегда пользовался большим успехом у женщин, и как бы его не увели у Гульнарочки, а с двумя детьми - кому ты будешь нужна?
   Лена посмеивалась. Никто ей не нужен был, никто. Кроме доченьки.
  
  
   ...В мае, дочке исполнилось уже три месяца, на имя Лены пришел почтовый перевод. Двести рублей. И записка в месте для письма: "Лена, купи дочке игрушек. И купи пластинку с романсами Зое. Спроси ее, что она хотела, я забыл. Буду теперь высылать регулярно. Приехать смогу только летом. Юрий".
   - Ничего себе, - удивилась Лена, и даже хотела отправить перевод по обратному адресу, не такая уж она и бедная, чтобы брать алименты с постороннего парня. Но с другой стороны, она ведь может и обидеть его, он-то ведь от всей души. Воспитывался в детдоме, радуется, что начал зарабатывать, радуется, что может помочь хоть кому-то. Зачем же отказываться? К тому же, деньги оказались очень кстати. По совету Ирины Евгеньевны Лена решила поступить в медицинский институт. На Зою Александровну ребенка не оставишь, поэтому пришлось искать няню.
  
   Няней вызвалась поработать девушка из соседнего подъезда, Леля.
   Рыжие волосы, личико треугольником, миндалевидные глазки цвета неспелого винограда, острый носик. Смотрит, и как будто принюхивается. Как будто обнюхивает людей, с целью составить свое собственное мнение. Съедобно или несъедобно. Начала выпытывать, кем работает Лена, сколько ей лет, кто родители, от кого ребенок, и где муж. Будто не Лена предлагает ей работу, а она, начальница, нанимает на работу Лену.
   Но делать нечего, других желающих присматривать за малышкой и за старухой за небольшое вознаграждение не нашлось.
  
  
   В институт Лена поступила! Глазам своим не поверила, увидев в списке абитуриентов свою фамилию.
   Сменщица Зина недоумевала. Одни берут академический отпуск, чтобы сидеть с ребенком, а эта взяла да и сдала все экзамены. Наверное, с проректором спит, - шушукалась она в коридоре больницы.
   Ирина Евгеньевна вызвала Зину к себе в кабинет, попросила не распускать сплетни.
   - У Елены Сергеевны, - сказала она, - стаж в медицинском учреждении, она у нас лучшая медицинская сестра, с рекомендацией от начальства нашей больницы. Елену Сергеевну приняли вне конкурса.
   Значит, с главврачом спит, - решила Зина, но вслух, понятно, ничего не сказала.
  
  
   В августе приехал Юрий. И был совершенно очарован девочкой. Особенно его поразила ямочка на ее подбородке.
   - И у меня, и у меня такая же! Как это я полгода назад не рассмотрел ямочки? Мистика, Лен, но дочка похожа на меня даже больше, чем на тебя!
   Лена кивала, хотя, конечно, никакого сходства с Юрой, кроме ямочки на подбородке, не находила.
   - А как он в постели, твой муж? - интересовалась любопытная Леля.
   - Хороший, - улыбалась Лена, мысленно поражаясь, Леле-то что за дело до чужого мужчины.
   - Ласковый? - Леле хотелось подробностей. Было в ней что-то мазохистское, в этой умненькой, похожей на лисичку, девушке.
   - Ласковый, - улыбалась Лена. Закрывала глаза и вспоминала руки Руслана, губы Руслана, запах Руслана.
   Может, Юрка и в самом деле, ничуть не хуже Руслана, может, такой горячий, что Руслану и не снилось. Все может быть. Но Лене и в голову не приходило - проверить его на этот счет. Она дружила с Юрой, и чувствовала его скорее братом, чем мужчиной, очень дорожила этой дружбой, и искренне хотела, чтобы у Юрки все было хорошо. Чтоб и любимая жена была у него, и свои дети. Но только не Лелечка. Такого, как Юрка, Леля съест с потрохами.
   А если совсем честно, то Лена располнела после родов. И раньше-то не была худышкой, а сейчас вообще бегемот. И ей казалось, что Юре, такому стройному, такому привлекательному, такому доброму и щедрому, конечно же, она не пара.
   И плевать, и плевать, главное, что молока у нее много. Десятерых могла бы накормить. Как ее мама в свое время.
   Лена еще в марте послала матери письмо, о том, что тетя Катя (на всякий случай она назвала ее тетей Катей) стала бабушкой, но ответа все не было.
  
  
   Анфиса
  
   Деревенские жители удивлялись, как быстро дочь директора школы набирает в весе, а у Анфисы от страха сжималось сердце.
   И все искали сходства с Русланом, и находили его, это сходство, чем дальше, тем больше сходств, и Анфиса опять дрожала от страха.
   Но потом привыкла, ко всему привыкаешь. Или, может, народ нашел сходство и успокоился. А, может, и не беспокоился, а Анфисе все только казалось.
   Руслан виделся с дочкой редко. Уходил на работу - она еще спала, приходил вечером - она уже спала. И в выходные торчал на работе, писал статьи.
   Сельчане гордились своим директором, и Анфисе было лестно.
   Ей тоже хотелось быть на высоте, и поэтому на работу она вышла сразу же после окончания декретного отпуска. А ребенка перепоручила Равиле.
   Бабушка души не чаяла в девочке. Носила на себе, привязав внучку к спине большим платком на индийский манер. Чем бы не занималась, корову ли доит, в магазин ли пошла, лапшу ли нарезает, внучка всегда при ней. Смотрит по сторонам большущими своими, любопытными глазищами, познает мир. С высоты-то взрослого человека мир яснее видится, чем из кроватки или коляски.
   Говорить девочка начала рано, еще года не исполнилось. Все поражались: Сразу видно, что директорская дочь.
   В два года она уже рисовала, и никакие-то калябушки, а странных людей, с большими головами, и глазами. И таких же головастых и глазастых лошадей, и птиц, и собак, и деревья.
   - А в кого этот дар? - удивлялся Руслан. Ни у Руслана, ни у Анфисы к рисованию не было никаких способностей.
   - Мой папа рисовал хорошо. Аня рассказывала, что он был редактором стенгазеты в школе, - поспешно врала Анфиса, вспоминая слова Юрия о том, что его отец был театральным художником.
   И сетовала в который раз, что обокрали ведь их квартиру, после войны, когда маму положили в больницу, ведь если б не обокрали, то были бы у нее и рисунки отца, и фотоальбомы с фотографиями и мамы, и папы...
   - Она, кстати, именно на него похожа, просто копия.
   - Откуда ты знаешь, что похожа, если ты не видела ни его самого, ни его фотографии? - пожимал плечами Руслан.
   И Анфиса терялась, как будто ее поймали на месте преступления, и паниковала, и нападала на Руслана, трясясь от страха.
   - Мне так хочется, понимаешь? Мне просто хочется, чтобы МОЯ дочь была похожа на МОЕГО отца. Именно потому, что я его не видела, именно потому, что нашу квартиру обокрали в тысяча девятьсот сорок шестом году. И эта рана у меня на всю жизнь! А была бы жива моя мама, или даже Аня, они бы подтвердили, что похожа. Да, похожа!!! Они защитили бы меня от твоих непонятных нападок, от твоего непонимания...
   - Да кто на тебя нападает? - удивлялся Руслан. - Ты похожа на отца, это естественно. Дочь похожа на тебя, это тоже естественно. Значит, она похожа на своего деда. Вот на моего отца она совсем не похожа.
   - Ребенки все рисуют, - встревала Равиля, тревожно поглядывая на невестку, - у всех ребенков есть талант. Динар рисовал мишка... И даже море один раз рисовал. Художник пока из девочка не делайте. Сам решит, когда взрослый будет.
   Анфиса была уверена, Равиля знает. Знает давно, еще с тех пор, когда Анфиса была беременной. Но то что, никогда, ни при каких обстоятельствах, Равиля не задаст ей, Анфисе, ни единого вопроса, и то, что эту тайну Равиля унесет с собой в могилу, в этом Анфиса тоже была уверена.
  
  
   Лена
  
   Лена работала, училась, ухаживала за Зоей Александровной, взращивала дочь. На личную жизнь времени катастрофически не хватало, хотя на нее по-прежнему очень многие обращали внимание. Юрка приезжал, но редко. Через три года после регистрации брака он получил квартиру в своем городке. Двухкомнатную, в новом доме, поскольку по документам был женат и имел ребенка. И поскольку его "жена" училась в медицинском институте, все понимали причину, по которой семья к летчику пока не переезжала. Но в тысяча девятьсот семьдесят первом году к Юре переехала Леля. Вернее, она просто прилетела поздравить его с днем рождения, да так и осталась.
   Через месяц сообщила, что беременна. Юрка поспешно развелся с Леной, поспешно женился на Леле. Когда беременности было уже месяца четыре, у Лели случился выкидыш.
  
   Через год умерла Зоя Александровна. Умерла легко, во сне.
   На похороны Зои Александровны Юра не приехал. Леля не пустила. Причина: Леля в середине цикла, может забеременеть. А может и не забеременеть. Но шанс приходится именно на середину цикла, и поэтому смерть сумасшедшей старушки не должна мешать возникновению новой жизни, - сказала Леля по телефону Лене.
   Юрка во всем слушался свою жену. Он и сам очень хотел ребенка.
  
  
   Анфиса
  
   Анфису пригласили в область, на конференцию "Проблемы сельской школы глазами учителей". Руслан, конечно, и сам мог поехать, но организаторы просили именно учительницу послать, к тому же, на носу майские праздники. Если часы Анфисы могли заменить другим предметом, то без директора школа вряд ли достойно подготовиться к празднованию дня солидарности трудящихся. Педсовет единогласно проголосовал за Анфису Павловну.
   А вчера вечером состоялся серьезный разговор с Русланом.
   Пора им перебираться в город. Дочери скоро в школу, пусть идет в первый класс городской школы.
   Для начала Анфиса разузнает, нет ли вакансий преподавателей в институте, походит по районным отделам народного образования, поговорит с ректором института.
   Анфиса радовалась, что Руслан так легко согласился на переезд.
  
  
   Лена
  
   Весной, в конце апреля, приехал Юрка. Жаловался, что очень устал. У Лели опять выкидыш, опять истерики. Он отправил ее в лечебный санаторий, специализирующийся именно на женских проблемах, а сам вот приехал к дочке. Очень соскучился по ней.
   Лена мыла посуду, прислушиваясь к разговору из детской.
   - Ее отвезли во дворец к молодому принцу, который нашел, что она стала еще прелестнее, чем была прежде. А через несколько дней сыграли веселую свадьбу.
   - А теперь про Спящую красавицу, пап, - попросила дочь.
   - Мы же договорились. Про кота в сапогах и Золушку.
   - Пап, а возьми меня с собой. Твоя Леля будет мне мачехой, а я буду у вас Золушкой. Буду полы вам подметать.
   Лена насторожилась.
   - Зайка, не говори глупости, - вздохнул Юрий, переворачивая страницу, - Сказку о спящей красавице, говоришь? Ну, слушай... Жили на свете король с королевой. У них не было детей, и это их так огорчало, так огорчало, что и сказать нельзя...
  
  
   Анфиса
  
   Анфиса ликовала. Все складывалось очень удачно. Ее выступление на конференции имело большой успех. В перерыве к ней подошел ректор педагогического института, пожал ей руку, начал расспрашивать о личной жизни. В разговоре она очень удачно ввернула фразу о том, что они с Русланом хотели бы вернуться в город. И ректор сам предложил Анфисе преподавательскую должность на кафедре русского языка и литературы. А в последний день конференции директор педагогического училища, сделавший обзор статей из журналов "Семья и школа" и "Народное образование", сообщил коллегам о том, что намерен пригласить одного из авторов этих солидных журналов к себе, заведующим учебной частью. При условии, конечно, что отдел народного образования поддержит кандидатуру. Начальник отдела народного образования зааплодировал. И все коллеги поддержали его аплодисменты, с улыбкой поглядывая на супругу известного сельского педагога. И Анфиса даже зарделась под их взглядами.
   Все складывалось просто замечательно.
  
  
   До отправления поезда оставалось три часа, Анфиса отдала чемодан в камеру хранения и решила съездить в центр. Просто погулять по городу, в котором она так давно не была, подышать городским воздухом, вспомнить детство и юность.
   И ничего-то в нем не изменилось. Те же статуи в парке культуры и отдыха имени Горького. Тот же плакат "Храните деньги в сберегательной кассе" на всю стену дома. Тот же гастроном на нижнем этаже соседнего дома.
   Анфиса зашла в магазин, выпила стакан томатного сока. Вышла. И увидела на противоположной стороне улицы ту самую арку. Ту самую, в которую она тогда вошла с Юрием. Сколько лет тому назад это произошло? Дочке - уже семь. Значит, почти восемь лет назад.
  
  
   Анфиса не понимала, зачем она туда идет, что скажет, что надеется услышать. Ноги несли ее сами.
   Дверь ей открыла молодая, полноватая женщина.
   Анфиса поздоровалась, спросила, дома ли Зоя Александровна.
   - Зоя Александровна скончалась, - ответила женщина.
   - А вы ее хорошо знали? - спросила женщина после паузы.
   - Не очень, - ответила Анфиса, - значит, теперь ВЫ здесь живете?
   - Теперь я.
   - А давно?
   - Да лет восемь уже. А что вы хотели?
   Анфиса молчала.
   - У вас было такое платье из креп-жоржета, бледно сиреневое с белыми цветочками? - спросила вдруг женщина.
   Анфиса растерянно кивнула.
   - Это вы не хотели ехать с Русланом в село?
   Анфиса напряглась:
   - Вы знакомы с Русланом?
   - Однажды он меня спас, - улыбнулась женщина, - на меня напали, а он защитил.
   - Лен! - из глубины квартиры раздался мужской голос, - Зайка интересуется, кто к нам пришел.
   Анфиса замерла.
   - Сейчас, Юр, иду! - крикнула Лена в сторону комнат.
   - Я пойду, - сказала Анфиса, пятясь, - до свидания.
  
  
   Лена
  
   - А что вы хотели? - крикнула Лена, высунувшись в лестничный пролет.
   Жена Руслана, а, может, и не жена, Руслан ведь не докладывал, на ком он женится, даже не обернулась.
   Как тесен мир, - удивлялась Лена, возвращаясь в квартиру, - надо же, девушка в крепдешиновом платье была знакома с Зоей Александровной!
   Из детской вышел Юрка.
   - Спит? - спросила Лена.
   - Еле уложил. Со мной просится.
   Лена промолчала.
   - Может, отпустишь? - спросил Юрка.
   - Юра, мы уже говорили на эту тему. Нет, нет и еще раз нет.
   - Чего ты боишься? - пожал плечами Юрка.
   - Того, что твоя лисица до сих пор не родила тебе, - ответила Лена, подумав.
   - Это жестоко, - сказал Юрка.
   Лене стало неловко.
   Сели пить чай. У Юры рейс в полночь.
   - У меня был гражданский муж, - вспоминала Лена, - мой первый мужчина. Мне было восемнадцать, а он постарше, фронтовик. Его семья померла в блокаду. Все до одного. Он очень хотел ребенка. Семью. А я не беременела. Ну, никак! Помню, как я тогда смотрела на всех младенцев - украсть хочется. Потом он ушел от меня, вернее, увели. Ох, я и загуляла! И опять - ну, никак! Ни от кого! И вот представь. Дом сгорел. Денег нет. А до этого, любимый, князь, бросил. И вдруг узнаю, что беременна. От кого? Не знаю! Может, и от бандита! Но как я была счастлива!
   - Я понимаю, - Юра кивнул, - Лёля тоже была бы счастлива на твоем месте. И я. Хотя мне, конечно, больше повезло.
  
  
   Анфиса
  
   В купе Анфиса ехала одна, поэтому никто не мешал ей думать. Но мысли путались: Да, кажется, именно на танцах она видела эту девушку. А как она оказалась в этой квартире? И где она была в ту ночь, после танцев? Кем она приходится Юрию? Не могла она быть тогда женой Юрия. Он приехал всего на пару дней, и впервые был в их городе. Может, Юрий здесь вообще ни при чем? Наверное, бабушка Юрия умерла, а в квартиру въехали другие жильцы. Но она назвала его Юрой. И голос, кажется, его...
   И, кстати, кто на кого напал? Кто кого защитил? Кто кого убил? Для чего Руслану тогда понадобились деньги? Почему он их не отдал? Куда он ездил, пока она ждала его на вокзале в тот летний вечер, восемь лет тому назад? Допросить Руслана? Но тогда придется сообщить, что Анфиса видела эту женщину. Как ее зовут? Лена, кажется. А где она ее видела? У нее дома? А почему она пошла к ней домой? Что она там потеряла?
   На этот вопрос Анфиса не могла ответить и себе.
   Может быть, имело смысл поговорить с этой Леной? Почему Анфиса убежала? Потому что услышала голос Юрия?
   И, кажется, у них ребенок. У них ребенок. И у нее ребенок. Зачем тогда копаться в прошлом? Слово за слово, и не заметишь, как проболтаешься...
   Надо забыть, - решила Анфиса уже под утро, - надо выкинуть все из головы.
  
  
   Дочка мчалась навстречу Анфисе в одном фланелевом халатике. За ней, держа в руках пальтишко, бежала Равиля.
   - Простудишься, кызым!
   Анфиса прижала девочку к себе, уткнулась носом в ее худенькое плечико. Доченька!
   - Все глаза проглядел в окно. Когда мой мамка придет, когда поезд, сколько ехать. Очень скучал, - рассказывала Равиля.
  
  
   А, может, и не стоит нам переезжать в город, - думала Анфиса, накидывая на дочь пальтишко, - может, уехать, но в Москву. Москва огромная, шансы, что встретишь там знакомых, равны нулю. Или почти нулю. А хорошо бы, вообще за границу уехать. Чтоб никто, чтоб никогда... Но как туда уедешь, и что там делать?
   А еще лучше на Марс, яблони сажать, - мысленно усмехнулась Анфиса.
  
  
   Руслан решил, что Анфиса его разыгрывает. Заведующим учебной частью крупнейшего в стране педагогического училища? Он взволнованно ходил по избе, потом по саду, потом куда-то убежал, потом вернулся, все не мог поверить, и постоянно сплевывал через левое плечо.
   А Анфиса смотрела на него и не могла избавиться от мыслей: При каких обстоятельствах он защищал девушку? Почему бы ему не внести этот геройский факт в биографию? Почему он ни слова не рассказал ей ни тогда, ни потом, спустя годы. Что-то, может, было у него с этой девушкой? Любовь-морковь?
  
   Решили, что сразу после майских праздников, Руслан поедет в город. Познакомится с директором педагогического училища, нанесет визит начальнику городского отдела народного образования. И потихоньку начнут готовиться к переезду.
  
  
   На первомайском концерте Анфиса решила выступить, спеть романс. Заранее никого не предупредила. Она знала, что последним номером в программе концерта идет танец восьмиклассников "Куба, любовь моя", и когда смолкли аплодисменты, взяла и вышла на сцену, а гитару попросила у заведующего клубом, за день до концерта.
   "В лунном сиянии снег серебрится, - сладко запела она, тронув струны гитары, - вдоль по дорожке троечка мчится"...
   Зал замер. И ученики, и родители учеников, и учителя, и председатель колхоза, и заведующий клубом, и молодой доктор, отбывающий практику в их медицинском пункте, и ветеринар, и гармонист, буквально все, до единого, не отрывали очарованного взгляда от учительницы по русскому языку и литературе.
   Анфиса обратила внимание, что и Руслан любуется ею, и чуть заметно поглядывает по сторонам, гордится.
   А я еще и танцевать могу, - вспомнила Анфиса, - и чарльстон, и вальс-бостон, и аргентинское танго.
   И как так получилось, что до сегодняшнего дня она скромно стояла в сторонке, с ее-то способностями? Это Руслан просил ее не высовываться, это ОН ее поучал и воспитывал: нужно быть скромнее, как и подобает жене директора, тем более, они оба кандидаты в члены партии. Тем более, что все эти ее романсы, эти чарльстоны - все-таки не совсем советские штучки, Анфису не так могут понять.
   Восемь лет, восемь лет жизни коту под хвост, если иметь в виду только личную жизнь. Ведь что такое личная жизнь? Это возможность самовыражения не только в работе. Это ощущение радости и даже восторга от самой себя, прежде всего. И способность делиться этой радостью с окружающими.
  
  
   После концерта, как всегда, танцы.
   - Ты, как хочешь, а я останусь, - сказала Анфиса Руслану.
   - И я останусь, - улыбнулся Руслан.
   Он не хотел перечить жене, особенно после ее оглушительного успеха на сцене. Тем более, им скоро уезжать. Танцы, так танцы.
   - Но только с условием. Первый танец - мой, - посмеиваясь, добавил он.
   Анфиса сделала вид, что не расслышала, а как только зазвучали звуки вальса, взяла и сама пригласила молодого доктора на танец.
   И мысленно усмехнулась, заметив краем глаза, как вытянулось лицо у Руслана.
   А на следующий танец ее пригласил гармонист Василий Ибрагимов, а потом ветеринар. А молодой доктор куда-то исчез, а потом вернулся с букетиком сирени. Преподнес его Анфисе, встав на одно колено. И все опять аплодировали. Все, кроме Руслана. Руслан смотрел на Анфису так, как будто в первый раз ее видел. И эта незнакомка ему категорически не нравилась.
  
  
   По дороге домой молчали. Анфиса прижимала к раскрасневшемуся лицу букетик, и даже забыла о том, что рядом с ней идет ее хмурый муж.
   - Ты вела себя, как девка, - не выдержал Руслан.
   Они почти уже дошли до дома.
   - Еще что скажешь? - усмехнулась Анфиса.
   - Ты опозорила меня на всю школу!
   - Ты просто завидуешь мне, завидуешь моему успеху, - примирительно сказала она, и опять уткнулась лицом в сирень. Изумительный запах.
   Руслан вырвал у Анфисы букет, отшвырнул его в сторону, схватил Анфису за руку.
   - Уберите руки, товарищ директор, - тихо произнесла Анфиса, с ненавистью взглянув на мужа.
   Руслан растерялся.
   - И впредь их не распускай, - Анфиса потерла запястье, - а то ведь я и сообщить могу кое-что. В партком, например.
   - Чего ты несешь?
   - Ты вор, Руслан. Ты обманул меня и заныкал деньги Ани, - спокойно ответила Анфиса.
   - Замечу, что украла их ты. Чтобы выйти за меня замуж, - язвительно парировал Руслан.
   Анфиса расхохоталась:
   - Да что ты говоришь?
   Она ускорила шаг, первой поднялась на крыльцо дома.
   У дверей обернулась и тихо спросила:
   - А о том, что ты замешан в каком-то темном деле, в парткоме знают? Кто там у тебя сидит в тюрьме? Кого ты чуть не убил? Или все-таки убил?
   - Ты несешь бред, - покачал головой Руслан, - всё было не так. Мне нечего бояться.
   - Меня бойся, - сказала Анфиса, не глядя на мужа.
  
  
   Провожать директора школы собралась вся деревня.
   - Яиц, яиц забыл положить, - суетилась у машины Равиля.
   - Энием, какие яйца, оставьте! Мы ж их перебьем, - растерянно отвечала Анфиса.
   - Бить не надо. В поезд надо кушать.
   - Я уже сложил их. В пакет с продуктами, - Руслан укладывал в багажник председательской Волги чемоданы и тюки.
   - Ну, всё! Долгие проводы, долгие слезы. Прощаемся! - Анфиса подошла к Равиле, обняла ее. - Спасибо, энием. За все, за все.
   Равиля вытирала слезы уголком платка.
   Внучка бросилась к бабушке, повисла на ней, обе разрыдались.
   И никто не мог сдержать слез, глядя на них.
   - Дэуэни будет приезжать, мы будем приезжать, будем письма писать, будем встречаться, - уговаривала Анфиса.
  
  
   Лена
  
   Лена получила телеграмму. Приезжай зпт помираю тчк тетя Катя тчк.
   Дочку она решила с собой не брать. Вызвала на неделю Юрку. А они с Лелей, как раз собирались на море, оказывается. И как Леля не скандалила, Юрка все-таки приехал.
   Дочка, пусть приемная, была единственным пунктом в его отношениях с женой, где Юрка не подчинялся ей, пресекал все разговоры на корню.
  
  
   Анфиса
  
  
   На колесе обозрения Анфиса отказалась кататься, у нее кружилась голова. Руслан и дочка отправились кататься вдвоем. А Анфиса ждала их внизу, у ограды.
   И вдруг увидела Юрия.
   Он шел по направлению к Анфисе, держа за руку девочку лет семи. Девочка вырывалась:
   - Мы уже там были, пап, пойдем на лошадки.
   Анфиса почувствовав слабость в ногах, прислонилась к забору.
   - Привет! - сказал Юрий, не улыбаясь.
   Анфиса кивнула и бросила взгляд на своих. Они были уже высоко.
   - Как дела? - спросил Юрий.
   - Нормально.
   Анфиса взглянула на девочку.
   - Дочка?
   - Да.
   - У меня тоже дочка. А муж пишет диссертацию. А ты?
   - Не пишу, - ответил Юрий, не сводя с Анфисы пристального взгляда.
   - Они сейчас катаются. На колесе, - Анфиса махнула рукой в сторону колеса обозрения, - а ты, значит, сюда перебрался?
   - Нет, не перебрался. Приезжаю... Иногда...
   - Я хочу на лошадки, пап, - девочка требовательно трясла Юрия за руку.
   - А ты, значит, здесь? Работаешь? - спросил Юрий Анфису.
   - В пединституте, - Анфиса бросила взгляд на колесо обозрения.
   Руслан смотрел на них сверху, перегнувшись через бортик люльки.
   У Анфисы пересохло во рту.
   - Пока, - сказала Анфиса, - всего хорошего.
   Юрий кивнул, направился с девочкой в сторону лошадок.
  
   - Ты с кем сейчас разговаривала? - спросил потом Руслан.
   - Откуда я знаю, - пожала плечами Анфиса. - Просто спросили, где здесь можно купить газировку. Я ответила, что не знаю.
   - Так около главного входа, мы же пили...
   - Да? - Анфиса задумалась, - я бы еще выпила, пожалуй. Жарко...
   Анфиса поправила парик.
  
  
   Лена
  
   - Петруша умер два месяца назад, - рассказывала мать Лене, - Чинил крышу, это самое, и свалился с нее, и зашибся насмерть, даже до больницы не довезли.
   А жили мы хорошо. Петруша пенсию справил по инвалидности, в огороде копался, и в доме порядок наводил, а я на птицеферме работала. Выпивала, но только по праздникам. А как мне каждый день пить, если с утра на работу? Петруша, конечно, пил каждый день. Так у него боли, это самое. Но на самогон не тратился, сам варил. Вот как похоронила его, так слегла. Болеть ничего не болит, а сил нет, еле хожу.
   - Притворяется твоя тетка, симулирует, - сказала Лене продавщица в сельмаге, - если б заболела, мигом бы в больницу побежала. Как ей доктор велел. Он, кстати, у нее ничего и не нашел, велел обследование пройти. А она не хочет. Стало быть, притворяется.
   - Я чего позвала-то тебя, - тихо говорила мать, - мне б под своим именем лежать рядом с Петрушей. Тебя уж трясти не будут за мое прошлое, время не то, а меня, небось, не посадят. На что я им, такая?
   Лена думала, думала и надумала. Дом у нее сгорел, и справка об этом есть. Надо сказать, что и документы все сгорели вместе с домом. Мать, допустим, с сожителем уехала, к его родне. Жить-то надо где-то.
   А то, что восемь лет без паспорта жила, так обращалась, просила, чтоб ей новый выписали, но ей не дали. Бюрократия.
   Справку о том, что Григорьева Татьяна Андреевна родилась в 1922 году - это Лена сама в архиве запросит. И у нотариуса подпишет. А если свидетели нужны, то вот она и есть свидетель. Родная дочь. А мать уж не в себе, не надо ее допрашивать, без толку. К тому же больная, в больницу класть надо, на обследование. А как без паспорта положишь?
   - Как же я поеду, Леночка, мне б рядом с Петрушей лежать...
   - Привезу я тебя к нему, привезу, если помрешь. Но ты не помрешь, я тебя вылечу, - обещала Лена.
  
  
   Анфиса
  
   - Тема нашего диспута - внешний вид строителя коммунизма, - объявила Анфиса своим студентам, - Но я хотела бы поговорить о другом. Например, о любви. Кто может высказаться на эту тему?
   Анфиса оглядела аудиторию.
   Студенты переглянулись.
   - Может ты, Кулагина, начнешь? - обратилась Анфиса к комсоргу группы. У Кулагиной всегда есть ответы на все вопросы.
   Кулагина встала.
   - Недавно в "Комсомольской правде" была статья, "Письмо друга". Там пишется о девушке, которая изменила другу, комсомольцу. И вышла замуж за другого.
   - За беспартийного? - усмехнулся Плетнев.
   - Не имеет значения. За другого. Ходила с одним, а вышла замуж за другого.
   - Ну и что? - Миронова пожала плечами.
   - Ничего. Давайте обсудим статью, - Кулагина села на свое место.
   - Статью или девушку? - опять усмехнулся Плетнев.
   - Лично мне статья понравилась, - ответила Кулагина, - Но странно, что статья о девушке, а не наоборот. Ведь парни злоупотребляют нашей доверчивостью гораздо чаще.
   Анфиса подошла к окну.
   - Это кто такой смелый, Кулагина? Да, чтоб тебя, такую доверчивую, злоупотребить... - бросил с места Никонов.
   Анфиса смотрела в окно. Хорошая у нее группа, думающие ребята, инициативные. Мальчиков, правда, мало. Не идут юноши в пединститут, не идут...
   - Не паясничай, Никонов, - перебила Кулагина, - Я о том, что любовь любовью, а нужно уметь отличить ветреного обманщика от серьезного молодого человека.
   - Любовь зла, Кулагина, - хохотнул Плетнев.
   - А что такое любовь, кто скажет? - Миронова бросила взгляд на Анфису, - вот вы, Анфиса Павловна, что вы думаете об этом чувстве?
   В аудитории стало тихо.
   Анфиса прокашлялась:
   - У каждого человека свой ответ на этот вопрос. Но есть такие, которые не задаются этим вопросом. Так всю жизнь и живут, не задумываясь.
   - Это хорошо или плохо? - серьезно спросил Плетнев.
   - Это никак. Это личное дело каждого.
   - Лично мне жалко тех, кто живет без любви, - встряла Кулагина, - Вот у поэтессы Тушновой есть такие строчки. Можно, Анфиса Павловна? - Кулагина опять встала. - Как объяснить бедняге, рожденному с рыбьей кровью, тайну земного чуда, названного любовью?
   - А мне не нравится, - прокомментировала Миронова, - Звучит красиво, а, по сути - свысока, и даже оскорбительно. Получается, она такая любящая, счастливая, а тот, кто не знает, как полюбить, получается бедняга.
   - Ну, вообще-то так оно и есть, - заметила скромная Савельева.
   - Счастливый человек не кичится своим счастьем. Тот, кто влюблен, любит весь мир, - Миронова пристально посмотрела на Плетнева.
   - А если влюблен безответно, то ненавидит весь мир, - философски заметил Никонов.
   - Поэтому надо любить себя. Спокойное отношение к миру гарантированно, - ответил Плетнев, улыбаясь Мироновой.
   Похоже, что между этими двумя какие-то отношения, - подумала Анфиса. Плетнев нравился всем девочкам. Привлекательный, язвительный.
   - Это называется эгоизм, - заметила Кулагина.
   - Если человек не любит себя и свою жизнь, ему нечем делиться, - тихо сказала Миронова, - А любовь - это желание делиться, по-моему.
   - С кем делиться? - Плетнев обернулся к Мироновой, - Как выяснить, что именно с этим человеком стОит делиться?
   - Ключевое слово - стОит. Если под желанием делиться стоит расчет, то и любви никакой нет, - ответила Тихонова.
   Анфиса одобрительно кивнула Тихоновой. Умница, девочка, как она права.
   Скрипнула дверь.
   Анфиса обернулась и увидела в дверях Юрия.
   Встретившись с Анфисой взглядом, он сразу же закрыл дверь.
   Студенты, кажется, не заметили смятения преподавательницы.
   Анфиса подошла к столу, взяла в руки карандаш, покрутила его в руке...
   Что он здесь делает? Пришел к ней? Зачем?! Да как он посмел?
   - Тема очень интересная, - сказала Анфиса, взглянув на часики, часы показывали без пятнадцати пять, - но мне нужно идти... По делам института. Если хотите, можете продолжить диспут без меня.
  
  
   В коридоре ни души. Может, он ждет ее на улице? А, может, он вообще не ее искал? А кого? А, может, у него здесь другие знакомые? А если он с ними поделился тем, что был знаком с Анфисой?
   Анфиса сбежала по ступенькам. Надо догнать его, надо запретить ему, надо взять с него слово, чтобы никогда, и ни при каких обстоятельствах...
   Анфиса шла по вестибюлю. Куда он пропал, как сквозь землю провалился? Где его теперь искать?
   - Гостиница "Советы", - шепнул Юрий, проходя мимо Анфисы, и не глядя на нее. - Я буду ждать тебя в номере шесть. С пяти до десяти.
   Не оборачиваясь, Юрий вышел из института.
  
  
   Анфиса решила ехать домой. Куча непроверенных тетрадей. Белье, замоченное в тазу. По пути не забыть зайти в овощной магазин, купить капусты и свеклу. Она сварит сегодня борщ. И сметану не забыть купить. Еще не забыть перегладить Руслану рубашки. Вчера он отчитал ее за то, что рубашки выглажены неаккуратно. Складок на рукаве быть не должно, - сказал он, - для этой функции, для глажения рукавов, на гладильной доске есть специальное приспособление!
   Дел много. Очень много дел.
  
   Анфиса не доехала до своей остановки, пересела в автобус, движущийся в обратном направлении.
   Минут десять она стояла напротив здания гостиницы, наблюдала за прохожими. В здание вошла молодая женщина. Анфиса видела через окно, как женщина подошла к телефону-автомату, подвешенному на стене, вложила в паз монетку, набрала номер, поговорила и вышла из гостиницы.
   Анфиса вытащила из кошелька двушку. Зайдет, позвонит кому-нибудь и выйдет. А что такого? Нельзя?
   Кому бы позвонить?
   Администратора на месте не было. Анфиса шмыгнула в сторону длинного коридора. Шестой номер оказался на первом этаже, третья по счету, дверь, с левой стороны.
  
  
   - У меня есть несколько вопросов, - строго сказала она, стараясь не глядеть на Юрия, - я хочу получить на них ответ, и уйду.
   Анфиса присела на краешек кровати, (у нее кружилась голова), положила сумку на колени. Вцепилась в сумку так, что побелели кончики пальцев.
   - Ты стала еще красивее, - тихо сказал Юрий, присаживаясь рядом.
   - Почему ты не написал мне? - спросила Анфиса, глядя в сторону.
   - Я не знал твоей фамилии, не знал, на чье имя писать до востребования. Я приезжал потом, приходил в твой институт...
   - Когда?
   - Той же осенью, в ноябре. Я был проездом, даже к бабушке не стал заезжать.
   Анфиса растерялась.
   - Приезжал?
   - В институте мне сообщили, и фамилию, и адрес. У тебя редкое имя. А твоя тетя сказала, что ты вышла замуж и ждешь ребенка.
   - Я тоже искала тебя, но твоя бабушка сообщила мне, что ты женат, - сказала Анфиса после паузы.
   - Я тогда не был женат.
   - Почему же она обманула меня? - с отчаянием произнесла Анфиса.
   Юрий встал, подошел к окну.
   - Она больной человек. Сначала взяли ее сына, моего отца, потом мою маму, потом ее саму. Психика не выдержала.
   - О, господи... - всхлипнула Анфиса, - о, господи!
   Она встала, уронив сумку. Тетради рассыпались по всему полу.
   - О, господи, боже мой... Юра, - Анфиса подошла к Юре, уткнулась лицом в его плечо, заплакала, - вся жизнь наперекосяк, Юра, вся жизнь... Из-за чего? Из-за бреда больного человека. Почему, почему я ей поверила, Юра? Я же чувствовала, что с ней что-то не так...
  
  
   Юрий курил, лежа в кровати. Анфиса встала, начала одеваться.
   - Мне пора. Дел полно. Тетрадей вон гора и маленькая кучка. Когда ты улетаешь?
   - Мой рейс в шесть утра. Хочешь, проведем эту ночь вместе?
   Анфиса покачала головой:
   - А что я скажу дома?
   Помолчали.
   - А какие у тебя отношения со второй женой? - спросила Анфиса.
   - Она меня любит.
   - Я так поняла, что у вас нет общих детей?
   - Нет. Но она лечится.
   Юрий встал, помог сложить ей тетради в сумку.
   - Я приеду месяца через три. Мы встретимся?
   - Юра, нет. У меня были вопросы. Ты на них ответил. Это всё!
   Анфиса подошла к дверям, прикоснулась к ручке, обернулась.
   - А как твоя фамилия?
   - Сабиров, а что?
   - Почему, Сабиров? Ты кто по национальности?
   - Русский. Наполовину. Фамилия у меня по матери, татарке. Когда отца взяли, мама срочно поменяла фамилию на девичью. И я уже родился Сабировым. Но это не помогло.
   Анфиса усмехнулась:
   - А я-то все голову ломаю, с чего у нее глаза такие нерусские... Теперь понятно.
   - У кого? - не понял Юрий.
   Анфиса ничего не ответила, открыла дверь в коридор, посмотрела по сторонам, вышла.
  
  
   Администратор гостиницы сидела на своем месте. Нервно курила, прижав к уху телефонную трубку. Скользнув по Анфисе равнодушным взглядом, она закричала в телефонную трубку:
   - А мне плевать! Мне глубоко плевать на твои семейные обстоятельства. Твоя жена и дочки видят тебя каждый день, а мой сын имеет право хотя бы на раз в неделю. Ты обещал ему, сволочь! И не смей бросать трубку!
   Анфиса торопливо прошла по вестибюлю к выходу.
  
  
   В эту ночь Анфиса обнимала Руслана, как никогда раньше. Перед глазами стоял Юрий.
   - Ты мой, ты мой, ты мой, - шептала она, закрыв глаза и целуя мужа, куда попало: в нос, в щеку, в ухо.
   Руслан был приятно удивлен.
   Когда он заснул, а засыпал он всегда очень быстро, Анфиса пошла под душ. Стояла под струей воды и плакала. Она не понимала, что с ней происходит. Она стыдилась своей лжи, стыдилась своей страсти к Юрию, и не знала, как ей теперь жить. И злилась на Юрия, и не хотела видеть его больше, и не знала, как пережить ей эти три месяца до его приезда. И самые ужасные мысли приходили в голову. Пусть кто-то из них исчезнет, умрет. И она пугалась своих мыслей. Нет, не Руслан, не Руслан. Не дай бог. Пусть Юрий. Нет, не дай бог, господи, прости, помилуй. Пусть он просто никогда не появится в их городе, господи.
   Но если он появится, она ведь даже не узнает, она же отказалась от встреч. Значит, все кончено?
   - Не-ет! - застонала Анфиса, - я не хочу жить без него, я не могу.
   - Мам? - раздался за дверью голос дочери.
   - Я сейчас. Я выхожу, - заторопилась Анфиса.
   К черту Юрия! Выкинуть из головы. Не было ничего, не было! Ей все приснилось.
   - А почему ты не спишь?
   - Тетя разбудила, почтальон. Она в прихожей. Попросила позвать маму или папу.
   Анфиса бросилась в прихожую, застегивая на ходу махровый халат.
   В телеграмме сообщалось, что Равиля скоропостижно скончалась сегодня в восемь утра.
  
  
   Лена
  
   - На Серегу похожа, - сказала мать, взглянув на свою внучку, - на него, родимого. Ты-то в меня, а девчонка твоя - прям копия Сережи. Вот ведь как бывает. Через поколение, стало быть.
   Девочка слушала бабушку, насупившись. Какой еще Серега? Она на папу похожа, на летчика. Вырастет, тоже будет пилотом. Или стюардессой, она еще не решила. А бабушка страшная, зубов нет, волосы, как у бабы Яги, лохматые и седые.
  
   Паспорт матери Лена оформила быстро. В конверт со справкой из архива вложила пятьдесят рублей.
   Паспортистка смахнула купюру себе в стол и никаких вопросов ей не задавала.
   В тот же день Лена положила мать в больницу. А спустя еще два дня Татьяну Григорьеву прооперировали. Вскрыли да зашили. Поздно.
   Мать беспокоило одно - выполнит ли Лена обещание, похоронит ли ее рядом с Петрушей. Лена уже узнавала, недешево, но возможно. Гроб дорогой, а поездка не дороже, чем билет на человека.
   - Расскажи-ка мне о грехах, за которые отправляют в ад, - попросила мать, - на зоне у нас одна грамотная шибко была, профессорская жена, уж очень она складно рассказывала про смертные грехи.
   - Гордыня, алчность, гнев... - начала вспоминать Лена.
   - Подожди-ка, - не поняла мать. - Гордым ведь, вроде, хорошо быть. Это что ж, против библии?
   - Гордыня - это когда человек ставит себя выше других, - объяснила Лена.
   - Уж куда выше, - усмехнулась мать.
   - Алчность еще грех, в смысле, жадность, - продолжила Лена.
   - Было б чего жадничать, добра не нажила, - кивнула мать.
   - Обжорство.
   Мать рассмеялась:
   - Это для кого такие законы писались?
   - Зависть еще.
   - Это да. Мертвым, бывало, завидовала. Это считается?
   - Нет, наверное, не считается. Что там еще? Гнев, лень, вожделение...
   - Лениться, кто ж позволит? А на бога не гневалась, нет, - задумчиво произнесла мать, - меня научили не верить в него, а то б я, наверное, гневалась. На доктора еще гневалась, за то, что пьяным был в грязь, когда сыночка у меня, это самое, принимал. Хотела его убить, только сил не хватило даже с кровати встать... На немца еще гневалась... Ну, это все гневались, без этого не победили бы...
   Мать замолчала надолго, вспоминая, вероятно, обиды. Потом спросила:
   - А вот снасильничали меня, бригадир снасильничал, это как? Это грех, или куда?
   - Да какой же это грех? Ты, мама, считай, святая, - Лена вздохнула.
   Ей до слез было жалко мать. Всю жизнь терпеть потери, лишения, унижения, страх, и умереть, так и не узнав другой жизни. Господи, если ты есть, за что же ты столько взвалил на одного человека? Почему не дал пожить спокойно хотя бы перед смертью?
   - Я хорошо жила, Лена, - сказала мать, будто угадав мысли дочери, - последние годы хорошо жила, сытно и чисто, грех жаловаться.
   И еще один вопрос беспокоил Татьяну Григорьевну. Вот переедет она на новое место жительство, и встретит там ту, под чьим именем ходила по земле столько лет. Екатерину Самойлову.
   Что ж ты сыну могилку мою не показала? - спросит ее Екатерина. У тебя, значит, две могилки, а у меня ни одной? Пойдет и пожалуется Екатерина самому главному. И выгонят ее из рая. А в ад не хочется. Ада ей на земле хватило. И с Петрушей опять разлучаться не хочется. Петруша-то в раю, за Родину руку отдал, таким всегда место в раю.
   Про первого мужа Сережу, который уж точно в раю, мать не вспоминала.
   Лена написала письмо сыну Екатерины. Тому самому, который разыскивал свою мать через передачу Агнии Барто. Адрес у матери сохранился. Написала всю правду, чего уж теперь? О том, при каких обстоятельствах его мать погибла, где похоронена, под чьим именем. Чуть-чуть приврала. Написала, что Татьяна Григорьева, присвоившая себе документ Екатерины Самойловой, была контужена, и память к ней вернулась уже на склоне лет, дескать, и знать не знала ее мать, что носит не свое имя.
  
   Через полгода мать умерла.
   Прилетел Юрка, договорился с водителем грузовика, всего за двести рублей довезли гроб с телом до села. Похоронили Татьяну рядом с Петрушей, как и обещали.
  
  
   Анфиса
  
   Юрий прилетал очень редко. Она встречалась с ним в той же гостинице.
   Руслан что-то чувствовал, стал подозрительным, даже следил за женой. А как ее выследишь, если встречи с Юрой раз в полгода, ну, раз в три месяца.
   И очень редкие телефонные разговоры на главпочтамте. И письма до востребования, которые Анфиса рвала на мелкие кусочки, едва успев прочесть.
   И вот сейчас, через столько лет Юра достал путевки в лечебно-профилактический санаторий. Санаторий в Крыму, на берегу моря. Путевки горящие, отъезд через неделю.
   Юрий достал путевки через какого-то своего друга, очень важного начальника. И этот начальник, по просьбе Юры выписал путевки на их имена, как на мужа и жену. Чтобы их разместили в одном номере. И этот же начальник дал распоряжение директору санатория, своему знакомому, чтоб тот сам принял этих двоих, чтоб никаких недоразумений с администрацией не произошло. Штампы в паспорте, прописка, и все дела - не их дело.
   Анфиса чуть сознание не потеряла, прямо в кабинке переговорного пункта. И от счастья, и от страха.
   - Юр, а вдруг знакомые?
   - Санаторий совсем небольшой, где-то в горах. К морю, кстати, надо будет спускаться на фуникулере. Я специально проверил список отдыхающих. Из твоего города там никого нет, ни одного человека. Есть из Москвы, из Пензы, из Владивостока. У тебя есть знакомые во Владивостоке?
   - Нет...
   - Я подъеду к твоему подъезду на такси, пятого сентября в десять утра, - сказал Юрий.
   - Ни в коем случае, - испугалась Анфиса, - встретимся уже в купе. Нет, не в купе. Ты стой в соседнем вагоне, поезд тронется, ты войдешь. Вдруг Руслан надумает провожать меня.
  
  
   А как ей объяснить свой отъезд Руслану? А в институте? В начале учебного года.
   Анфиса записалась на прием к невропатологу.
   Рассказала, как часто у нее дергается глаз, и что она засыпает только со снотворным, это была правда, и что иной раз так стиснет грудь, что не продохнешь.
   - Переутомление, - констатировала невропатолог, - я бы порекомендовала прогулки на свежем воздухе, крепкий сон, сбалансированное питание.
   - А море, а море вы рекомендовали бы? - спросила Анфиса, - если, скажем, мне предлагают путевку в санаторий.
   Невропатолог удивилась. Вот блатной народ, те, которые в институте. Не успела заболеть, а ей уже путевки предлагают.
   Но Анфиса протянула ей большую коробку конфет, и она без лишних слов написала нужную справку.
  
  
   Лена
  
   Леля пытала Лену по телефону. Ей показалось, что Юрий как-то особенно рвался в санаторий, на каком-то взводе был, одеколон купил дорогой, новые рубашки...
   - Может, шашни с кем завел, ты не в курсе?
   - Уже лет десять, моя проницательная, как завел, а ты только что чухнула, - хотела, было, ей сказать Лена, но, разумеется, не сказала.
   И откуда Лене знать, с КЕМ Юрка завел шашни. Он, что, докладывает ей?
   - С чего ты решила, что Юрка завел шашни заранее? Может, только собирается заводить? Может, именно с этой целью и в санаторий поехал? - сказала она Леле.
   - Курортные романы меня не пугают, - ответила Леля.
   Лена и так знала, что пугает Лелю. Молодая женщина, которая может забеременеть. Но вряд ли на курорт ездят с этой целью.
  
  
   Анфиса
  
   В санатории Анфисе было страшно. Анфиса боялась, что ее разыщет Руслан. Приедет среди ночи, постучится в их с Юрой номер...
   Она боялась фотографироваться с группой. Вдруг кто-то где-то когда-то станет показывать курортные фотографии своим друзьям и родственникам, и кто-то из друзей и родственников возьмет и ткнет в нее пальцем: А вот эта женщина? Эта не Анфиса, не жена нашего директора педагогического училища? Да, - ответят ему, - это Анфиса, но не жена директора педагогического училища, она жена вот этого мужчины в темных очках, который стоит рядом, кажется, летчика.
   Анфиса отказывалась фотографироваться. И опасалась, что такое поведение тоже может вызвать подозрение.
   Темных очков она не снимала даже плескаясь в море, ни с кем не знакомилась, не вступала в разговоры, не ходила ни на танцы, ни в кино. И только ждала, когда эта пытка закончится.
   - Не в санаторий нам надо было ехать, а снять комнатку, в какой-нибудь избушке, в какой-нибудь богом забытой дыре... - виновато вздыхала Анфиса.
   - Учтем на будущее, - сказал Юрий.
   Анфисе нравилось, как спокойно он реагирует, не злится на нее за то, что испортила ему отпуск, а наоборот, успокаивает. И не ее, а себя считает виноватым. Руслан бы на его месте пилил бы только Анфису.
  
  
   ...Анфиса поставила чемодан на пол, включила в прихожей свет.
   Не снимая плаща, подошла к зеркалу...
   Вот она и дома. И как будто не уезжала. Хорошо, что в квартире никого нет.
   Завтра с утра лекции, потом очереди за продуктами, потом готовка, стирка, глажка, супружеский долг...
   Анфиса вспомнила Юрия, прикрыла глаза, провела кончиками пальцев по своему лицу, коснулась ими полуоткрытых губ.
   Вот и закончился праздник, праздник счастливой жизни с любимым человеком. Ну, что ж... Надо набраться сил, и жить дальше, до следующего праздника... И мечтать, и терпеть...
   Анфиса обернулась и вздрогнула.
   В зале, в темноте, стоял Руслан, наблюдал за ней.
   - Привет! - Анфиса сняла плащ, - Выхожу из такси, в наших окнах темным-темно. Думаю, куда все подевались.
   - Мать гуляет. Ну, а дочь, что ж? Дома сидеть должна? - спокойно ответил Руслан.
   Анфиса прошла в зал, вцепилась в спинку стула.
   - Я уехала на гране нервного срыва, - тихо сказала она, - Благодаря лечебным процедурам, с грехом пополам приобрела равновесие...
   - С грехом пополам? - усмехнулся Руслан.
   Анфиса схватила со стола тяжелую хрустальную вазу и с размаху бросила ее на пол.
   Ваза не разбилась.
   К несчастью, - подумала Анфиса.
   Мелькнула мысль: Может, им расстаться?
   Руслан уселся в кресло, раскрыл газету.
   И очень хорошо.
   Анфиса набрала полную ванную воды, добавила несколько капель хвойного экстракта, залезла в нее и лежала, улыбаясь, и вспоминала, вспоминала, вспоминала...
   Вот Юрка дурачится в воде, обнаженный. И она обнаженная. Они тогда ночью пошли купаться, на дикий пляж, чуть не заблудились. Вот он обнял ее, замерзшую, прижал к себе. И потом еще раз, уже на берегу, на полотенцах. У Анфисы до сих пор маленькие синяки на спине от камушков.
   А вот они ходят по базару, и Юрка ищет для своей дочери какие-то варенки, но не находит, а покупает целых три штуки простых, не вареных, но вполне фирменных джинсов: дочке, жене, и... Анфисиной дочери.
   И Анфиса чуть было, в который уже раз, не проговаривается.
   Потом они долго стоят у обувной лавки, и Анфиса все меряет и меряет сабо на деревянной платформе производства Венгрии. Но не берет, дороговато. А потом Юрий куда-то уходит, просит подождать у прилавка с фруктами. И возвращается с этими сабо, и с букетом цветов.
   Вот они дегустируют вино в баре "Три бочки", то один сорт вина дегустируют, то второй, то третий. Какое вкусное вино! И теплое море, и погода, и ветерок.
   А поездка на катере!
   И так жалко ей стало Руслана, который пашет, как пчелка, пишет докторскую, волнуется за дочь, переживает за нее, Анфису. Боится потерять ее.
   Она накинула на себя махровый халатик, подошла к Руслану, одиноко сидящему в той же позе, в кресле, уткнувшись носом в ту же страницу газеты, и ласково обняла его за плечи.
   - Я соскучилась по тебе, - сказала она. - Давай, накопим деньги на машину, будем ездить на природу по воскресеньям. Всей семьей, давай?
   - С каких таких барышей мы накопим? - ворчливо спросил Руслан.
   - Наша дочь уже зарабатывает, это раз. В техникуме связи нужен человек на полставки, это два. Я смогу совместить и лекции в институте, и занятия в техникуме. А в-третьих, можно ведь и экономить.
   - Ну, давай, купим машину, - сказал Руслан.
  
  
   Лена
  
   Лена задумчиво вглядывалась в свое отражение в зеркале. Сорок четыре года. Лицо еще гладкое, ни одной морщинки. Все спрашивают, какими кремами она пользуется, а она не пользуется. Маски делает. Из огурцов, из клубники, из сметаны. Что есть под рукой, то и мажет на лицо.
   Но ее поезд ушел. Как не было у нее никого после Руслана, так, и не будет, наверное.
   Зато дочь выходит замуж. За толкового, симпатичного паренька, аспиранта сельскохозяйственного института.
   Красивая дочь, и ни на кого не похожа. Ни на нее, ни на Анатолия Крота, ни на Руслана. Хотя их лица давным-давно стерлись из памяти. Может, на кого-то из них и похожа...
  
   Юрка на свадьбу дочери не приехал - у Лели опять выкидыш.
   - Это была последняя попытка, - сказал Юрий по телефону, - Леля плачет дни и ночи, и я должен быть рядом.
  
   На свадьбе дочери Лена познакомилась с дядей Колей. В избе было натоплено, дядя Коля размахивал перед ее лицом газетой, накладывал закуску в ее тарелку, подливал брагу в ее бокал. В общем, ухаживал, как мог. И Лена напилась. В первый раз в жизни напилось так, что с трудом встала, с трудом дошла до сеней. Может быть, на морозе протрезвеет, стыд-то какой. Вот они какие, городские-то, культурные, - скажут сваты.
  
   Дядя Коля, ни слова не говоря, натянул на Лену шубку, поднял на руки и понес.
   Прошел через двор, и потопал дальше, через всю деревню. И ни разу не споткнулся.
   Лене казалось, что она лилипут на руках Гулливера. Падал снег, лаяли собаки. Лена закрыла глаза и заснула.
   Вот так, на руках постороннего мужчины, в день свадьбы собственной дочери, она и встретила новый, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год.
  
   Николай Иванович работал агрономом. Вдовец, жена умерла лет пятнадцать тому назад от осложнения после гриппа. Самостоятельно вырастил сына. Сын жил с женой и маленьким сыном в Ленинграде.
   Лена ездила к Коле каждую субботу. Катались на лыжах, топили баньку, лепили пельмени, смотрели телевизор.
   Лена была счастлива. Коля. Коленька. Николай Иванович. Огромный, спокойный, заботливый.
   В понедельник, первой электричкой, она возвращалась в город.
   Иногда и Коля приезжал к ней, среди недели. И они шли в ресторан. Или в кинотеатр.
  
   - Опять этот амбал будет всю ночь за стенкой храпеть? - злилась дочь.
   - Зая, не хами, - улыбалась Лена, - В кои-то веки у меня личная жизнь. Тебя вырастила, выдала замуж. Имею полное право.
  
  
   Анфиса
  
   Приемщица вывернула карманы пиджака, бросила пиджак в общую
   кучу, вывернула карманы брюк. В карманах пусто. Заметила
   еще один карман, задний, залезла в него, вынула оттуда
   вчетверо сложенную бумажку.
   - Ведь написано же, вещи принимаем без содержимого в карманах, - сказала приемщица, протягивая Анфисе бумажку, - Почему за вами надо все перепроверять?
   "Руслан, больше ждать невозможно. Мама обо всем узнала. Сделаю так, как скажешь ты. Если не позвонишь, между нами все кончено. Твоя Ю".
   - Фамилия, - сказала приемщица.
   Анфиса вновь и вновь перечитывала записку.
   - Фамилия, женщина.
   - Чья?
   - Пушкина. Квитанцию будем получать, или скандалить потом придем?
  
  
   - Шаришь по моим карманам? - усмехнулся Руслан.
   - Это не я, - сказала Анфиса, - Это приемщица.
   - Какая еще к черту приемщица?
   - В химчистке.
   Руслан сел в кресло, напротив Анфисы. Помолчали. Анфиса видела, что Руслану не по себе.
   - Что ты ей ответил? - спросила она.
   - Я еще не звонил.
   - Почему?
   Руслан молчал.
   - Ты ее любишь?
   Руслан закурил.
   - И она тебя?
   - Да. И мне это нравится. Каждому человеку, представь себе, хочется быть любимым.
   Анфиса зажмурилась, покачала головой.
   Не то, не то, Руслан, - хотела сказать она, - не надо сейчас. Не надо очередных скандалов.
   - Ты ведь никогда не любила меня, Анфиса...
   - Самое главное, знаешь что? Что Ю. появилась в твоей жизни не назло мне... Не в отместку... Ужасно, когда что-то происходит назло, - ответила Анфиса.
   - Не назло. Я... я забываю о тебе, когда я с ней...
   Анфиса кивнула.
   - Но я... я не смогу быть счастливым, Анфиса, если ты... если буду знать, что ты останешься совсем одна... если ты... если тебе...
   Анфиса покачала головой, грустно улыбнулась:
   - Господи... Это ж надо... Именно сейчас, когда мы расстаемся... именно в этот момент... мы, наконец-то, заговорили с тобой не каждый о себе, а друг о друге... - сказала она.
  
   Вот уже несколько месяцев Анфиса находилась в состоянии оцепенения, не понятно вообще, как она умудрялась читать лекции. Ей казалось, что она входит в аудиторию и слушает свою же лекцию в записи на магнитофонной пленке.
   Дома было еще тяжелее. Она ждала письма от дочери, но она писала редко. Ждала звонка от Юрия, но он не звонил. Несколько раз она пыталась дозвониться сама, но трубку никто не брал.
  
   Не жаловаться, ни в коем случае ни на что не жаловаться, - умоляла себя Анфиса, когда Юрий наконец-то позвонил ей.
   - У меня все хорошо, - весело сказала она, - я выгнала из дома Руслана.
   На том конце провода возникла долгая пауза.
   - За что? - наконец поинтересовался Юрий.
   - Надоело притворяться, - беззаботно ответила Анфиса, - жизнь одна, надо прожить, чтоб не было мучительно стыдно...
   Она расплакалась.
   - Ты приедешь? Хоть на денек, хоть на часик... Мне так плохо, так плохо, - рыдала она в телефонную трубку.
   Юрий пообещал приехать, но не сейчас, сейчас у него кое-какие проблемы. Возможно, через два месяца. Или через три. Но он будет звонить. Будет звонить чаще. Постарается.
   - Держись там, не унывай, - бодро посоветовал Юрий на прощание.
  
  
   Через месяц приедет Юрий. Наконец-то посмотрит, как она живет.
   А как она живет? В ванной на потолке пятна, обваливается штукатурка, два года назад их залили соседи этажом выше. Обои во всех комнатах в пятнах, особенно над диванами и кроватями, пол скрипит, ручки на дверях, и те, отваливаются.
   Анфиса накупила нужного для ремонта товара, отодвинула от стен мебель в комнате дочери, накрыла все вещи полиэтиленовой пленкой, пол покрыла газетами, и, засучив рукава, принялась белить потолок.
   Она побелила уже почти половину потолка, и собиралась отдохнуть, но внезапно у нее потемнело в глазах, она потеряла равновесии и свалилась со стремянки. Сколько она там пролежала на полу, Анфиса не помнит. Помнит только, что когда очнулась, то почувствовала страшную боль в спине.
   В зале надрывался телефон, но Анфиса не могла даже приподняться. Через час она собралась с силами и начала кричать. Ей повезло. Соседка услышала ее крики и вызвала скорую помощь.
  
  
   Лена
  
   У Лены все было просто замечательно. Съездили в Ленинград, сын Коли возил их повсюду, доставал билеты в театр, встречал их после спектакля. Невестка, дочь академика, предлагала переехать к ним, квартира большая, на всех места хватит, а она, глядишь, второго бы внука родила Николаю Ивановичу.
   - Уж лучше вы к нам, - улыбался Коля.
   Внук Коли бегал за Леной по пятам, называл ее бабулей, это ж надо.
   Лена была счастлива.
  
  
   Анфиса
  
   - Тебе было больно, когда ты узнала о другой женщине? - поинтересовался Юрий, когда навестил Анфису в больнице.
   Может быть, примеривает роль брошенной женщины на свою жену? - надеялась Анфиса.
   - Мне было обидно. Очень. Он так долго терзал меня своей ревностью, а сам... Потом мне было противно. Мне показалось, что он взвешивает, подсчитывает, что ему выгоднее... Жена, которая привычна, как часть собственного тела, или новые чувства... Новое, оно ведь всегда опасно... оно чревато ещё бОльшим разочарованием... Но мне это только показалось. Руслан не подсчитывал, он разрывался.
   - Как ты справилась с этим? Двадцать лет вместе... - продолжал интересоваться Юрий.
   - С помощью математики. Два счастливых человека намного больше, чем трое несчастных.
   - Я не смогу бросить свою жену, - сказал он ей, подумав, - если бы у нас с Лелей были дети, хотя бы один ребенок, то, наверное, ушел бы... Ты понимаешь меня?
   - Понимаю, - ответила Анфиса.
  
   Когда он ушел, Анфиса вздохнула с облегчением.
   Вот и все. Теперь все расставлено по своим полочкам.
   Чистота и порядок.
  
  
   Из института Анфиса уволилась. Не с ее здоровьем работать в институте. Нагрузка большая, зарплата маленькая.
   Когда ей предложили работу администратора в гостинице "Советы", Анфиса согласилась. Гостиница небольшая, суеты немного, сиди - читай книжки. В ночное дежурство можно спать на кушетке. Какая разница, где спать.
   Однажды ночью ее разбудил требовательный стук в дверь, хотя на дверях гостиницы висела ясная табличка: мест нет.
   Анфиса подошла к дверям.
   Мужчина за сорок, высокий, лысоватый, не прекращал стучать, требовал впустить его, он из Москвы, из спортивного комитета, сейчас в командировке, и его номер забронирован. Пришлось просыпаться окончательно, впускать ночного гостя, проверять бумаги. Номер, действительно, был забронирован, но срок действия брони истек. Ченцов Юрий Иванович, сорок пятого года рождения, приехал на сутки позже, чем должен был. Кто ж будет держать номер свободным целые сутки? Тем более, когда в городе проводится чемпионат по плаванию.
   Анфиса вгляделась в командировочного пристальнее. Да, тот самый Ченцов. За которого она чуть было не вышла замуж, но не вышла, потому что его отец не вернулся в СССР из Польши.
   - Вы меня не узнали? - спросила Анфиса.
   - Почему не узнал? Сразу узнал, - равнодушно ответил Ченцов. - Номер есть? Любой.
   Анфиса покачала головой.
   - К сожалению, нет. Почему вы приехали на сутки позже?
   - Потому, - ответил Ченцов, - вызови мне такси и верни паспорт.
   Потрясающе, - думала Анфиса, - будто и не было этих двадцати лет, будто Ченцов уехал на свои соревнования и вернулся с полпути доругиваться с ней.
   - Все гостиницы забиты до отказа, - ответила Анфиса, и еще раз полистала паспорт, - а такси придет в лучшем случае через час. Легче на улице попутку поймать.
   Штамп о бракосочетании в паспорте отсутствовал.
   - Даже дивана нормального у вас нет. Что за гостиница такая? - ворчал Ченцов, оглядывая фойе, - Между прочим, если бы сейчас был день, я бы позвонил, куда надо, в обком... шматком... и мне бы предоставили место в ведомственной гостинице.
  
  
   Анфисе взяла и предложила Ченцову переночевать в ее квартире.
   - Адрес старый, - сказала она, - постельное белье в нижних ящиках шкафа. В холодильнике еда.
  
  
   ...Домой она вернулась в семь утра. Ченцов безмятежно спал в ее спальне.
   Она приняла душ, и стала думать, как ей поступить. Интересно, когда Ченцов собирается просыпаться?
   Час или полтора она может и потерпеть, почитает книжку.
   Но, может, он завел будильник?
   Она опять прошла в спальню. Будильник заведен, стрелка на десяти. Нет, до десяти она, разумеется, ждать не будет, придется постелить себе в зале. Анфиса открыла шкаф, достала постельное белье. Где-то здесь лежала новая ночная рубашка.
   - Иди ко мне, - сонно произнес Ченцов.
   Анфиса резко обернулась: Ченцов лежал с закрытыми глазами.
   Ему что-то снится, - решила она.
   В конце концов, почему он тут разлегся? Почему не в зале? Надо растолкать его и попросить досыпать в зале.
   - Ты идешь? - спросил Ченцов, не открывая глаз.
   Анфиса пожала плечами и легла рядом с Ченцовым.
  
   ...Она проснулась от запаха свежей штукатурки.
  
   Ченцов стоял на стремянке, докрашивал потолок в комнате дочери.
   - Проснулась? - спросил он, недовольно взглянув на Анфису. - Переодевайся во все грязное и давай, помогай. Сегодня надо закончить эту комнату. Обои я уже купил.
   На полу и впрямь лежала горка рулонов.
   Обои были очень красивой расцветки, на бледно сиреневом фоне - белый мелкий цветочек.
  
   Обои клеили сосредоточенно, почти молча.
   Анфисе казалось, что она играет в пьесе, сочиненной для театра абсурда.
   Из далекого прошлого является человек. Строгая женщина администратор, едва узнав его, отдает ему ключи от своей квартиры. Вернувшись с работы, она падает в его объятия. Пришелец из прошлого идет в магазин, покупает обои. Причем, финские.
  
   - А где ты купил такие обои? - спросила Анфиса, подавая Ченцову верхний край куска обоев, обмазанных клеем.
   - Неважно, - ответил Ченцов, - я еще и клеенку купил. В хозяйственном. Прихожую обклеим клеенкой.
   Слово за слово, по полтора слова в час, Анфиса выяснила, что
   Ченцов ни разу не был женат. Что у него почти все это время, почти все эти двадцать лет, были долгие, изнуряющие отношения с одной-единственной женщиной, намного старше его.
   Эта женщина обещала выйти за него замуж, при условии, что он достигнет высот. Он достиг, а женщина полюбила другого молодого спортсмена, много моложе, чем он сейчас.
   А потом его выбрали в комитет. Теперь он часто ездит за рубеж, почти так же часто, как и раньше, но уже в качестве начальства. Вот и вся жизнь.
  
   Анфиса хотела отдохнуть, но Ченцов попросил ее помочь с ремонтом в спальной, выложить хотя бы все вещи из шкафа, потому что с вещами ему тяжело будет отодвигать шкаф от стены.
   Анфиса помогла. До самого вечера они сдирали со стен старые обои. И было что-то символическое в этом занятии. Вот в этом остервенелом сдирании со стены старых обоев. И со стороны эта сцена тоже годилась в спектакль театра абсурда.
  
  
   - Мы прожили вместе двадцать пять лет, - рассказывала Анфиса Павловна Елене Сергеевне. - Какое-то время он жил у меня, потом я переехала к нему в Москву. Он умер совсем недавно. Инфаркт.
   - А как живет Руслан? - спросила Елена Сергеевна, и сама удивилась - так замерло ее сердце.
   - Руслан тоже умер. Пятнадцать лет назад. И тоже от инфаркта. Его младшей дочке исполнилось тогда всего десять лет.
   Вот, где беда... Но девочки дружат. Дружат. Моя дочь считает дочь Руслана своей младшей сестрой. Это хорошо.
   - С Юрой вы больше не встречались? - спросила после паузы Елена Сергеевна.
   - Нет. Он звонил как-то... Хотел приехать. Но я отказала.
   Елена Сергеевна кивнула.
   - Ну, и как он сейчас, Юрий? - Анфиса Павловна прикурила от револьвера-зажигалки.
   - В том году мы похоронили его. В ноябре? Или в декабре? Не помню. Дочка позвонит, я спрошу, она знает точно. У моей дочери, кстати, очень хорошие отношения с его вдовой. Вы знаете, Леля моему внуку больше бабушка, чем я. Вот уж у них было счастье, когда он родился! - улыбнулась Елена Сергеевна.
   - Умер. - Анфиса Павловна затянулась, подняла лицо к небу, задохнулась дымом, закашлялась.
   - Он вас любил. Имени не называл, но любил только вас одну. Всю жизнь.
   Анфиса Павловна выбросила сигарету в урну, порывисто обняла Елену Сергеевну, уткнулась в ее плечо и зашептала, не сдерживая слез:
   - Как хорошо, что вы сообщили мне об этом. Спасибо. Это было очень важно для меня, очень...
   Елена Сергеевна гладила по плечу Анфису Павловну, и думала о том, что ее внук и Леля сейчас в ее доме, ухаживают за Колей, страдающим астмой, пока она тут, в санатории...
   Что все так перепуталось, и все так странно... но жизнь прекрасна, вот хоть ты тресни, но она прекрасна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"