Петля судьбы затягивалась очень медленно. В какой-то момент начинало казаться, что все обошлось. Поход Антония в Парфию был не особенно успешным. Собственно, до парфянских владений он даже не добрался. Непогода, отставшие обозы, уничтоженные осадные орудия. Главное, предательство царя Великой Армении, просто ушедшего со всей конницей домой из под стен осажденного Антонием Фраата, столицы Мидии. Все это заставило Антония вернуться обратно, правда, попутно пощипав парфянские войска. Гораздо более успешным был поход против Великой Армении, предпринятый в следующем году. Царь был пленен, получена огромная добыча, а на престол взошел ставленник Антония.
Все это время Иудея под рукой Герода жила вполне спокойно. Правда, Клеопатра несколько раз протягивала руки и во владения Герода. Но пока удавалось эти посягательства отбивать. Был достроен дворец царя с башней в честь старшего брата, Фасаэля, погибшего тетрарха Ерушалаима. Восстановлена стена. По всей стране велось строительство дорог, связывающих ее части: Иудею, Идумею, Газу, Перу, Самарию. Галилею. По Иудее пошли караваны из славного города Дамаска в сторону новой столицы державы, Александрии, куда после парфянского похода перебрался Антоний с Клеопатрой. Там же, а не в Риме, что было впервые со дня основания Вечного города, он отпраздновал триумф по поводу победы над Арменией. В Александрии же Антоний стал собирать свой "сенат", из бежавших к нему недругов Октавиана, в том числе консула Гая Сосия. Это все больше раздражало не только Герода, но и все окружение Антония. Что хуже, это раздражало легионеров, среди которых распространялись (сами или кем-то) скабрезные частушки о триумвире и египетской царице.
Но в Иудее пока было спокойно. Страна богатела. Люди славили правителя, недоброжелатели молчали. То, что Герод не во всем исполняет обряды древнего благочестия, не относится к древним коленам Израиля, как-то отходило на второй план. Благополучно было и в семье. Марьямна принесла Героду еще двух сыновей. С каждым днем их любовь крепла все больше. Герод советовался с любимой, делился с ней своими опасениями и радостями. Именно Она придумала, как избавится от поверенных Клеопатры в землях, подаренных ей Антонием. Беда была в том, что земли это располагались посреди владений Герода в сорока стадиях от Ерушалаима. По ее предложению рощи были просто взяты в аренду у египетской царицы. Конечно, арендная плата была не малой. Но сами финики, вино из них почти полностью оправдывали эти деньги. Главное же, доверенным лицам Клеопатры теперь во владениях Герода было нечего делать. Марьямна смогла с чисто женским тактом развести по сторонам ненавидящих друг друга Герода и Клеопатру во время ее визита в Ерушалаим.
Единственным неожиданным событием стало избрание Аристобула Первосвященником на три года раньше оговоренного срока. После празднования своего семнадцатилетия он заявил членам Синедриона, что готов принять сан. Положение было скользкое, поскольку Первосвященник уже был избран. Но мудрый учитель Гиллель нашел доводы, чтобы убедить членов Синедриона возвести в сан Аристобула. Герод же смог "убедить" Ананеля отречься от сана.
Несколько раз Героду пришлось побывать в Александрии. И каждый раз он пытался убедить Антония отказаться от попытки создать из римлян восточную монархию. Но доводы Герода уже не воспринимались Антонием. Их отношения становились все более натянутыми. Впрочем, Антоний держался твердо всех обещаний, данных Героду. Иудея была освобождена от большей части податей. Страна богатела. Ироду уже не было необходимости оплачивать армию из доходов от торговли. Напротив, казана царя наполнялась все быстрее. Инвестиции в страну приносили прибыль даже быстрее, чем торговые предприятия. Хотя и затраты тоже росли. Перестраивалась Самария, куда Герод поселил шесть тысяч новых жителей, наделив их землей. Росли города Галилеи. Много сил отнимало строительство крепостей на восточных границах, которые постоянно тревожили соседи. Отношения с кочевниками становились все более напряженными.
Правда, все попытки Клеопатры заставить Антония "защитить несчастную Александру от Ирода", не встречали сочувствия с его стороны. Решение было одно: "Пусть малыш сам разбирается со своей тещей. У меня других дел выше головы". Возведение в сан Первосвященника Аристобула на какое-то время успокоило беспокойную родственницу. Но ненадолго. Почти сразу она обнаружила крайне неприятное обстоятельство. Аристобула совершенно не интересовала власть.
Его обязанности отнимали у него все время, почти не оставляя досуга. Да и досуг он предпочитал проводить с учителями, а не с ней. Он не отказывался от встреч, был почтителен и приветлив. Но у Александры возникало ощущение, что сын ее просто не понимает. Она чувствовало, что это происки ее главного врага, Герода. Только не могла понять, как он это проделывает? Ведь Герод видится с Аристобулом не чаще, чем она, да и то, в основном, на заседаниях Совета. Она писала новые письма-жалобы Клеопатре. Но царица, уставшая, видимо, от стонов подруги, посоветовала попробовать просто поговорить с сыном и с Геродом. Ну, о чем с ними можно говорить? И сорокалетний Герод, и семнадцатилетний Аристобул были в сравнении с ней просто детьми. Ее мудрые советы о повышении податей с народа и без того разжиревшего не в меру. Ее предложения о закупке для нужд дворца партии благовоний, тонких тканей из далеких стран. Все это встречало противодействие. Они просто не понимали, насколько это важно. Александра же не могла понять, как развязать этот узел?
В какой-то момент она решила, что ее жизни угрожает опасность. Конечно! За ней следят. Вот и вчера, когда выходила из дворца она видела эту противную рожу. Типичный простолюдин откровенно пялился на нее. Это почти наверняка, да что там, наверняка соглядатай, посланный Геродом. А кто еще может быть с такой гнусной рожей? Она решилась бежать к Клеопатре, ее наперснице и защитнице.
Поздним вечером к южному крылу дворца приблизился человек, плотно укутанный в шерстяной плащ.
- Кто ты и что тебе надо? - спросил один из стражников, стоящих у входа.
- Меня зовут Саббион. Мне нужно видеть царя или кого-то из его приближенных.
- Подожди, сейчас выйдет военачальник Бранн - сказал страж.
Бранн не выспался, потому шел к выходу в крайне дурном расположении духа. Ну, что за жизнь?! Нет. Пора на покой. Купить дом на берегу моря, ходить с утра на берег, смотреть за хозяйством. Опять кто-то приперся.
- Ну, что ты хотел?
- У меня есть очень важные новости для царя.
- Рассказывай!
- Как? Здесь?
Бранн подавил острое желание заехать вестнику в ухо.
- Хорошо, пройдем ко мне.
Он прошел знакомой дорогой в свои покои, не особенно заботясь, найдет ли путь его гость. Гость не потерялся. К сожалению.
- Ну, говори!
- Госпожа Александра сегодня ночью решила бежать из Ерушалаима - свистящим шепотом сообщил Саббион. Он был близок к Малиху, и очень боялся, что Герод ему это припомнит. Вот и решил выслужиться.
- Да? И что?
- Ну, это же надо предотвратить! - ошарашено промолвил доносчик.
- Если госпоже Александре захотелось жить в другом городе, то пусть едет.
- Нет, господин, ты не понимаешь. Ее сегодня в гробу для покойников вынесут из дворца. Там ее будут ждать верные люди. Они отвезут ее на корабль, который отвезет ее к Клеопатре.
Бранн чуть не задохнулся от едва сдерживаемого хохота. Бедная тетка в душном и тесном гробу по тряской дороге. Да ей поездка в мягкой повозке от Аскелона до Ерушалаима показалась подвигом. И все от "тараканов", которые не дают покоя ее несчастной голове. Хотя.... В его полусонном мозгу мелькнула мысль. Хочет проехаться - нет проблем.
- Хорошо, добрый человек - сказал он - Ты совершил правильное дело. Иди.
- Ты расскажешь об этом царю?
- Не беспокойся. Конечно, расскажу.
Но после ухода доносчика, он пошел совсем не к царю, а вызвал десяток доверенных воинов-наемников, о чем-то с ними шептался с полчаса, а затем зевнул и пошел спать. Воины двинулись к выходу, сели на коней и скрылись из виду.
***
Александра была взволнована до предела. Конечно, бежать! Только бежать! Она пыталась уговорить Аристобула бежать вместе с ней, но этот блаженный даже не понял о чем она, а говорить напрямую она опасалась. Рядом лежал раскрытый гроб. Пустой. Что-то зловещее мнилось ей в этом пустом ящике для мертвецов, куда предстояло лечь ей. Уже совсем скоро. Она на всякий случай обсыпала лицо пудрой. Стала белой, совсем, как мертвая. Одела белые одежды. Вошла верная служанка: Госпожа, пора!
Александра легла в гроб, крышка закрылась и она почувствовала, как слуги подняли и понесли ее. Это было мучительно. Несмотря на мягкую перину, устилавшую днище, и осторожность носильщиков, было тесно, ребра конструкции впивались в тело, тряска была ужасной. Наконец, она ощутила, что граб стоит на платформе. Уф, из дворца выбрались. Подвода тронулась. Александра никогда и не думала, что подводы так трясет. Каждый камень на дороге, каждый бугор вызывали ужасную качку. Ее тело буквально разрывало на части. Через какое-то время повозка остановилась. Наверное, ворота. Александра затаила дыхание. Раздались какие-то голоса. Неужели попалась?! Это смерть! Нет. Слава Единому, повозка тронулась дальше. Как же тяжело. Как болело и страдало ее тело, как мучилась душа. Все это длилось и длилось. Казалось, что теперь вся ее оставшаяся жизнь пройдет в этом страшном коробе. Порой ей казалось, что она уже умерла. Но все когда-нибудь кончается, как говорил царь Шломо. Ее снова подняли на руки, понесли. Крышка гроба откинулась.... И Александра оказалась в собственных покоях, заполненных слугами и придворными. Здесь же стоял советник проклятого царя.
Вне себя от страха и ярости она вскочила на ноги, но тут же упала. Ноги не слушались.
- Мне сказали, что почтенная Александра решила совершить путешествие! - издевательски поблескивая взглядом, проговорил огромный рыжий наемник из новых советчиков - Это замечательное желание нельзя было не поддержать.
Слуги и придворные застыли, глядя на мать царицы в более, чем странном наряде. Александра чувствовала, что выглядит жалкой и беспомощной. Это бесило больше всего. Она смогла встать, окинуть всех присутствующих ненавидящим взглядом и скрыться в спальне. Там она упала на кровать и долго рыдала. Она отомстит за все! И за эту "шутку" тоже! Нет прощения этому чудовищу! Месть! Месть! Придет ее время!
***
А время бежало все быстрее и быстрее. На западе ощутимо собирались тучи. Октавиан, укрепившись в Италии, расправившись с младшим Помпеем, распространял свое влияние на все большие территории. Даже в провинциях, которые контролировал Антоний, все большее число жителей, особенно римских граждан, отзывались о нем с симпатией и приязнью. Эта симпатий тем быстрее распространялась, чем сильнее разгоралась ненависть к Клеопатре. Становилось все более понятным, что столкновения не избежать. Октавиан и Антоний начали собирать войска.
Герод отбыл в Александрию. По иронии судьбы, в те же часы, когда планировала свой отъезд Александра. Он уже не чувствовал себя другом Антония, но испытывал к нему благодарность. Двенадцать тысяч воинов, собранных по его приказу, готовы были влиться в войско Антония. Но Антоний, а может и Клеопатра, решил иначе.
- Войск у меня уже хватает. С союзниками выходит тысяч сто. Открутим Октавиану упрямую голову, как шкодливому щенку. Ты пока дома разберись, с соседями своими. Они уже совсем Клеопатру одолели. Захватили те земли, что я ей пожаловал. Вот это будет услуга. Да, и денег подбрось. Я же знаю, что у тебя есть за пазухой.
На том и расстались. Герод должен был начать войну с кочевниками, пока Антоний выясняет отношения с Октавианом. При всем том, что это была нужная самому Героду, более чем Клеопатре, война, начинать ее он планировал гораздо позже. Крепости защищали границы его страны. Здесь же, вокруг Антония он чувствовал измену. Если бы все происходило четыре-пять лет назад, он упал бы на колени перед триумвиром, выплакал, вымолил бы право расправиться с его врагами, быть рядом в роковой час. Но разговор в Антиохии и последующие события оттолкнули Герода. Пусть решает судьба. Он выполнит свой долг, но не более.
С этими настроениями он возвращался в Ерушалаим. Лето заканчивалось, наступала пора сбор плодов. Базары и площади ломились от торговцев и покупателей, кричали зазывалы. По дорогам шли и шли караваны. Всевышний, как прекрасна земля, как прекрасен мир! Почему люди не могут мирно договориться друг с другом?!
Приближался праздник Искупления. Ритуалы Первосвященника в этот день будет исполнять Аристобул, любимый брат Марьямны. Это волновало всех. Даже Герод, поглощенный своими невеселыми мыслями, постарался думать о мальчике и его исполняемом им Великом таинстве. Ерушалаимцы любили Аристобула, с восторгом смотрели, как он возносит молитвы, слушали, как звучит его голос. Все прошло, как обычно, замечательно. Народ радовался миру, довольству, милости Всевышнего к Иудее. Лишь Герод видел темную тень, все ниже нависающую над ним, его домом, его городом.
***
Аристобул сегодня сразу ощутил нечто особое, непохожее на то, что обычно ощущал перед исполнением важнейших обрядов. Он вдруг почувствовал, что грань, отделяющая видимый мир от мира горнего, итак предельно тонкая над Святым городом, стала почти неосязаемой. Он почти осязал волны горнего мира, заливающие его тело, омывающие его душу. Это было так странно, так необычно.
Он поднялся с постели, омыл лицо, поблагодарил Всевышнего за день, который он дарует миру, народу и ему, Первосвященнику народа. Утро только начиналось, лучи солнца неуверенной походкой прошлись по верхушке стены, отделяющей верхний город, скользнули по улицам и дворцам, осветили башню Фасаэля, воздвигнутую Геродом. Прохладный ветер приятно освежал лицо, чуть развевал облачение. Все было, как всегда. И как-то иначе. Аристобул почувствовал, как грудь сдавило от невероятной нежности к этому миру, миру города и людей, миру, сотворенному Всевышним с любовью.
Он шел к Храму, произнося слова молитвы, молитвы Славы Его, Силы Его. Через садовые ворота, через малый двор, куда доступ имеют лишь наиболее посвященные учителя. Поначалу ему льстило, что он имеет доступ даже в Святая Святых. Он один. Несколько первых дней после посвящения. Потом пришло другое. Пришло понимание себя и места. Некогда проклинаемый всем народом Иудеи Гней Помпей, штурмом взявший город Ерушалаим, вошел в Святая Святых. Он хотел посмотреть на "грозного бога Иудеев". И был ошарашен тем, что в самом сакральном помещении народа, самом высшем месте этого мира... ничего не было. Он вышел исполненный презрения к "дикарям, которые молятся пустоте". Римлянин не понимал и не понял, что Он не имеет и не может иметь земной, зримой формы, ибо Он больше, чем мир людей. Все царства этого мира, все огромные города и бескрайние моря, все горы, уходящие в поднебесье, пустыни, края которых теряются за горизонтом. Все они - только малая часть Его бесконечной сущности. Обетованная же земля не тем хороша, что обильна, а тем, что ближе всего из земель этого мира стоит к Нему. Святая Святых даже в этом городе - совсем особое место. Не только тем, что в Первом Храме там находился Ковчег Завета, но тем, что там пребывает постоянно Дух Его. Только там ты, ничтожная песчинка бытия, встречаешься с бесконечностью Его, где нет времени и места, где нет прошлого и будущего, но лишь Он.
Каждый раз, входя туда, Аристобул испытывал странную смесь страха и любви, радости и отчаяния. Страха от осознания огромности своих грехов, грехов всего народа, за которые он, Аристобул, ответствен перед Ним, ибо избран Им и народом. Отчаяния, от осознания собственной малости и слабости перед Величием Его. Но вместе с ними его охватывала радость и любовь, как тень той Бесконечной Любви, которую питает Он к детям своим.
Сегодня страх и трепет отошли в сторону. Любовь буквально заполняла Его, изливалась через глаза в мир. Он любил этот двор, любил учителей, вышедших к нему навстречу. Любил эту дорогу, по которой вот уже год он проходит каждый день. Странно. Ему вдруг показалось, что он прошел бесконечно долгий путь и вот, наконец, приближается к дому. Не той части дворца, где были его покои, не к жилым комнатам Первосвященника в Храме, а к тому, настоящему Дому. Перед обрядом он принимал ритуальное омовение. Аристобул попросил оставить его одного на пороге миквы. Снял одежды и медленно стал спускаться по скользким ступеням. Песня радости и любви зазвучала громче, Свет ударил в глаза, залил темное помещение для омовения. Аристобул вытянулся в направлении этого Света. Нога юноши скользнула со ступеньки, и он упал. Песня стихла. Свет померк.
***
Это был особый день. Даже во дворце царя, где к выполнению буквы Закона относились без должного почтения, все замерло. Царь, его семья и его приближенные служившие его дому уже многие годы, слушали молитву, которую читал учитель, повторяли ее слова.
Бранн старался в такие дни куда-нибудь отбыть. Лучше всего в Самарию, где стояли отряды наемников. Он не чувствовал и не понимал бога иудеев, невидимого и грозного для них и абсолютно пустого для него. На его родине, в далекой Галлии, боги были живыми и понятными. Они струились ручьями, пели птицами, жили в деревьях, ветре, дожде. Они любили славных воинов, чтили смерть в бою, даруя за это яркую, полную пиров и сражений жизнь после кончины. Бог иудеев требовал соблюдения Закона, почти ничего реального не давая взамен. Бранн любил эту страну, ее простых и искренних людей, любил Герода, которому служил уже много лет. Так много, что иной жизни уже и не помнил. Но, когда иудеи собирались на празднества, чувствовал себя чужим в этом мире песков, холмов и оазисов.
Однако в этот раз уехать не получилось. Ерушалаим был назначен местом сбора отрядов, которые пойдут к восточной границе. Это были не лучшие воины, а те, кого набрали на помощь Антонию, как вспомогательные войска для его легионов. Но и они умели воевать. На совете было решено, что их достаточно, чтобы открутить уши кочевникам. Однако собрать их, устроить смотр, проверить, как они действуют в общем строю - все это нужно. Это его служба. Но все это будет после того, как иудеи отмолят свои грехи и, с первой звездой, начнут собирать новые. Потому, пока царь и остальные иудеи молились, Бранн просто шатался по городу, временами прихлебывая вино из кувшина, который нес в руках.
Улицы были пусты, потому вид не вполне трезвого иноземца не оскорблял истинно верующих. Бранн знал, что именно в этот день иудеи становятся невыносимо трепетными к вопросам веры. Даже иноземец, мог вполне нарваться на неприятности. Даже такой иноземец, как Бранн. Верхний город, цитадель Ерушалаима, не такой большой. Неожиданно для себя Бранн понял, что стоит у входа в Храм. Он отставил в сторону уже почти пустой кувшин, и, подняв голову, увидел смертельно испуганного раввина, бегущего из ворот. Он кричал. Бранн сначала даже не смог разобрать слова языка, на котором вполне бегло изъяснялся. Слова человека путались. Наконец, понял и его самого пробил пот ужаса. Аристобул погиб!
Не думая больше про праздник и иудейский Закон, Бранн рванул вперед и в несколько десятков прыжков догнал раввина:
- Что!? - спросил он, схватив того за рукав.
- Первосвященник умер, - остановился раввин и вдруг залился слезами.
Бранн не вполне осознавая, что нужно и положено делать в этом случае, опять рванулся. На этот раз к дворцу. Он откинул в сторону стражников, охранявших вход, и как вихрь ворвался в покои царя:
- Герод! Мальчик умер!
Все присутствующие обернулись к нему. Слова молитвы смолкли. Негодование отразилось на лице иудейского друида.
- Герод, наш Аристобул умер!
Бранн видел, как побелело лицо Герода, как ужас и растерянность появились в его глазах. Как мелко затряслись его губы. Увидел, как застыло лицо Александры, как зарыдали все присутствующие. Герод, как будто, вдруг ему стало не хватать воздуха, рванул край одежды, порвав его. Как охваченный безумием, он вскочил на ноги и кинулся из зала, из дворца. Бранн побежал за ним, едва успевая. Все же Герод был десятью годами моложе.
Герод и Бранн подбежали к Храму, когда священники выносили из него тело Аристобула. Герод подбежал к ним, вырвал тело юноши, нежно, как первую любовь, поднял худощавую фигурку, вглядываясь в его черты. За долгие годы дружбы Бранн еще не видел такой тоски и такого ужаса в глазах своего нанимателя.
Герод держал Аристобула, всматриваясь в его, совсем живое, точно спящее лицо, на котором застыла восхищенная улыбка. Аристобул. Мой мальчик! Он вспоминал пухлого малыша, важно отвечающего на его шутки при знакомстве. Помнил мальчишку, которого развлекал смешными байками, по дороге в Александрию. Помнил его ученые разговоры со знатоками Священной Книги в городе Клеопатры. Он помнил. Ему казалось, что еще усилие и Аристобул откроет глаза, улыбнется своей немного не от мира сего улыбкой, скажет какую-то мудрую цитату из писания ему одному известного мудреца. Аристобул...
Из глаз Герода лилась горькая вода несчастья. Но не рыдал, он рычал от невыносимости, непоправимости случившегося. Он уже потерял отца и братьев. Это было больно. Но это случилось далеко от него. Это случилось с сильными взрослыми людьми. А здесь... Герод, не выпуская тела Аристобула, упал на колени посреди площади и завыл, глядя в небо: За что?!!!
Священники, простые люди города Ерушалаима, кольцом стоящие вокруг царя в разодранной одежде с телом Первосвященника на руках, молчали. Каждый из них много раз задавал небу этот вопрос: За что? Почему я? И ни один из них не получил ответа.
Глава II.
Битва в песках
Уже много дней царь сидел, запершись в своей комнате, не желая никого видеть. Аристобул был похоронен и отпет так, как не хоронили никого из царей-Хасмонеев. Народ отрыдав положенное, вернулся к своим маленьким ежедневным делам. Бранн собрал и тренировал войска, которым уже давно следовало двигаться в сторону восточной границы, где племена кочевников Кидри постоянно тревожили покой, как подданных Герода, так и земли, подвластные Клеопатре. Но царь все не появлялся. Несколько раз к нему пытались зайти и Барух, и Бранн, и другие самые близкие советники. Каждый раз они заставали неизменную картину. Герод и Марьямна, оба с потухшими и невидящими взорами сидели подле друг друга. Герод гладил волосы жены, молча глядя на стену, на которой было нарисовано море. Герод поднимал глаза на вошедшего, но было понятно, что он его не видит. Дни сменялись днями, не принося облегчения. Однажды, ближе к вечеру, в комнату, где сидел царь с женой, вошел учитель Гиллель.
- Здравствуй, царь иудейский! Здравствуй ты, забывший о своем долге!
- Здравствуй, - Герод безразлично посмотрел на учителя.
- Ты упиваешься своим горем, думаешь, что несчастнее тебя нет человека?
- Оставь меня, Гиллель Вавилонянин. Дай нам уйти следом за Аристобулом.
- Не надейся, Герод сын Антипатра! Не надейся, недостойный сын своего отца!
- Что ты хочешь от меня? - несколько живее спросил Герод, оторвав руку от головы Марьямны. Та тоже подняла опухшее от слез, потерявшее красоту лицо и посмотрела на Гиллеля.
- Ты хочешь уйти? Достойное желание. Ты в скорби по мальчику, которого вырастил? И это достойно уважения. Но только тогда, когда передо мной не сидел бы царь Иудеи. Аристобул понимал, что он ответствен за народ, что он не имеет права ни на личную радость, ни на личную скорбь. Ты, царь, не понимаешь. Ты думаешь, что уединясь с женой и придавшись скорби, ты достойно оплачешь Аристобула? Нет. Защитив народ, позволив ему выжить в трудную годину, ты почтишь память Аристобула. Враг на твоих границах, а войско не вышло из Ерушалаима. Еще немного и кочевники обрушатся на твои города, уведут скот людей твоих, а самих их сделаю рабами. Ты оставил незавершенным дело, ты бросил свой народ в трудный час. Могу ли я назвать тебя царем?
Герод оторопело смотрел на священника. Ему вспомнились слова отца о том, что человек, принявший на себя бремя власти, уже не имеет права на земную любовь, доблесть или доброту. Принимая сан царя, Герод принимал неизбежное зло, те условия, которые ему предоставила жизнь. О смысле царского сана он не задумывался. Римляне решили назвать его басилевсом. Значит, так тому и быть. Тем более, что иудеи называли властителя малхом. Но тысячи и тысячи людей в Иудее и Самарии, Галилее и Идумее, в Пере и Газе назвали его царем, доверили ему себя. И что же Герод? Он запутался в отношениях с Антонием, поставил страну на грань войны и... предался скорби по безвременно почившему воспитаннику.
- Учитель - вдруг подала голос Марьямна. Чувствовалось, что говорить ей трудно и больно - Учитель, говорят, что ты проник в самые сокровенные тайны Святой Книги, скажи, за что Всевышний забрал моего брата? Чем он согрешил перед ним?
- Почему ты думаешь, что Всевышний покарал Аристобула? Может быть, напротив, он призвал его к себе. А может быть, что он покарал Герода, решившего, что Он может пренебречь долгом царя. Может быть, он покарал меня, впавшего в гордыню, что я воспитал лучшего Первосвященника за всю историю Иудеи. А может быть, он покарал тебя, царица Марьямна, забывшая в земном счастье о страхе перед Ним. Кто может знать помыслы Его.
Марьямна уткнулась в колени Герода. Обняла их. Потом очень медленно поднялась, заглянула в его глаза и сказала:
- Учитель прав, Герод. Иди, любимый муж мой. Делай то, что ты должен.
Герод с удивлением, как будто, не понимая, о чем ему говорят, посмотрел на жену.
- Ты должен идти, муж мой, царь иудейский! - жестче повторила Марьямна.
- Ты должен идти, царь! - эхом повторил Гиллель - Оставь мертвое земле. Живи ради живого, царь Герод.
Герод медленно отвел руки жены. Осмотрел комнату и вышел на балкон. Сухой и горячий ветер коснулся его лица. Внизу, во дворе, образуемом крыльями дворца и стеной, Бранн занимался с воинами, которые только ждали сигнала, чтобы начать поход. Он посмотрел на огромный город, простиравшийся перед его взором, на мир, за стенами этого города. Он должен. Боль, скорбь, смятенье чувств, в котором он пребывал последние годы, все это отошло в сторону. У него была его главная любовь и главное бремя жизни - его Иудея.
Когда он вернулся в комнату, его лицо было совсем иным. Цвета смерти отошли.
- Марьямна, свет моей души, ты права! И ты прав, учитель! Главным памятником и Аристобулу, и отцу, и братьям будет Иудея. Я сохраню ее.
***
Отряды Герода продвигались по Галилее. Не вполне придя в себя, Герод, тем не менее, сразу решил выдвигаться к городу Кана, вблизи которого, по словам разведчиков, скапливались войска кочевников. Это были племена родственные набатеям, с которыми состоял в родстве и Герод. Однако часто не бывает более яростных врагов, чем ближайшие родственники. Стычки между кидри и набатеями, между кидри и Иудеей были постоянными. И дело здесь было не только в вероломстве кочевников. Многие земли в Иудее были плодородны, приносили большой урожай. Вызревала пшеница, росли маслины и финики, на лугах жирел скот. То, что не давала природа, получали, благодаря торговле. Через Иудею в прежние годы ходили караваны от Персии и Анатолии, до Египта. И хотя войны отодвинули караванные пути, усилиями Герода и его дома они потихоньку возвращались.
Набатея была беднее, хотя и обширнее, чем Иудея. Земледелия набатеи не знали, зато скот их славился тонким руном, а торговые караваны с самыми разнообразными товарами до славного города Дамаска, в Ерушалаим, в Газу. Кидрия превосходила Набатею, но была еще беднее. Пески не давали возможности ни сеять, ни разводить скот в нужном количестве. Потому важным источником выживания для кидрийцев стали набеги. Они шли в набег также, как иудеи шли на пашню, а набатеи отправляли очередной караван с пряностями. Все окрестные страны страдали от их набегов. Оградить эти страны от неспокойных и немирных соседей, и поручил Героду Антоний. Герод ехал на коне, в полном доспехе, несмотря на изнуряющий зной. Рядом ехал Бранн. За ними шла тысяча конников и семь тысяч пехотинцев. Кочевники редко собирают больше десяти-пятнадцати тысяч воинов в набег. Причем, воины там слабые, плохо не вооружены, без доспехов. Потому Герод решил ограничиться относительно небольшой армией.
Вот вдали показалась полоска вражеского войска. Ближе. Еще ближе. Уже видны напряженные лица людей. Среди пеших воинов, с копьями, луками и кожаными щитами в руках, немного конницы. Лат нет совсем. Мечников совсем немного. Герод отдал распоряжение о перестроении в боевой порядок. В центре выстроилась в "римском" порядке пехота. На правом фланге конные турмы.
Кидрийцы и иудеи не спешили атаковать. Дело в том, что иудеи стояли на открытой местности, а кидрийцы в низовье гор. Иудеи не любили воевать в горах, а их противники - на равнине. Вот каждый и пытался вынудить противника принять бой в неудобном месте. Несколько смущало Герода то обстоятельство, что в пределах видимости от противоборствующих сторон стояло третье войско. Оно было небольшим, не более четырех тысяч человек. Но это были хорошо вооруженные гоплиты, чьи красные щиты были видны издалека. Герод знал, что это отряд наместника области Итурея, заселенной смешанным греко-арабским населением. Итурейцы часто были союзниками иудеев, некогда входили в одно государство. Ныне, повелением Антония Итурея принадлежала Клеопатре, а должность ее наместника занимал Афенион, придворный, ненавидящий Герода, вслед за своей госпожой.
А если они ударят с фланга? Между Геродом и Клеопатрой сейчас мир. Хотя, если что, она просто свалит все на наместника, а его самого спрячет где-нибудь на островах.
- Бранн, - позвал Герод своего военачальника - возьми небольшой отряд и, на всякий случай, стань против этих красавцев.
Он указал на воинов наместника Итуреи.
- Хорошо, Герод, - усмехнулся Бранн - А ты атакуй наших арабских друзей. Что-то надоело стоять на солнцепеке.
Бранн с тремя центуриями пехоты и турмой конницы выдвинулся вправо. А Герод отдал приказ о начале движения вперед. Сам, спешившись, двинулся перед строем. За первой линией шли легковооруженные лучники. Когда до толпы противника оставалось около сотни шагов, Герод приказал начать стрельбу. Поток стрел обрушился на кидрийцев. Те, в ответ, тоже начали стрелять. Но их разрозненные выстрелы почти не наносили урона прикрытым тяжелыми ростовыми щитами воинам. Зато стрелы иудеев косили врагов десятками. Не вытерпев, кидрийцы бросились на противника с громкими криками и ударами копий о щиты.
Лучники отступили за порядки тяжеловооруженных воинов. В воздух взвились пилумы. Обычно они использовались не столько для поражения врага, сколько для того, чтобы его обезоружить. Но здесь щиты были настолько слабыми, что короткие копья тоже собрали свою смертельную жатву. Когда до соприкосновения войск оставались считанные шаги с фланга ударили алы конников. И без того далекий от того, что называется строем, порядок кочевников смешался. Они бросились в сторону и после недолгой попытки сопротивляться кинулись в ущелье. Конница начала преследование. Но продолжалось это недолго. В горах коннику делать нечего. Пехота бросилась за отступающими кидрийцами, продолжая разить бегущего врага.
Правда, в горах было действовать труднее. Прячась за камнями, кидрийцы начали обстрел наступающей пехоты. Иудеи оросили своей кровью камни аравийских гор. Да и бег вверх изматывал до крайности. Ну, ничего, кочевники опять побежали, оставляя за собой убитых и раненных. Еще миг и все кончится. Но судьба решила иначе.
К Героду подскакал всадник на взмыленном коне.
- Господин, итурейцы напали. Бранн еще держится, но отходит. Их много. Герод сделал знак трубачу. Тот затрубил отступление. Воины удивленно останавливались. Вскоре вокруг Герода собрались основные силы. Уже изрядно уставшие во время преследования.
- Братья, итурейцы предали нас. Они напали со спины. Две когорты остаются здесь, а остальные поворачивают на нового врага. Но не успели бойцы Герода выйти из ущелья, как в него влетел Бранн с тремя воинами и передовые отряды итурейских гоплитов. Герод бросился на выручку другу. За ним устремились его воины. Первый натиск был отбит. Но кидрийцы, увидев неожиданных союзников, бросились на заслон, оставленный Геродом. Они просто числом, десятикратным преимуществом в живой силе раздавили иудеев и бросились дальше, теряя людей, но, почти не теряя стремительности.
Положение становилось все более безнадежным с каждой минутой. С высот на воинов Герода полился поток стрел итурейских лучников, взобравшихся на скалы.
- Бранн, - крикнул Герод - Прорываемся к лагерю.
- Попробуем, сейчас я...
В этот миг стрела, пущенная рукой итурейцы, вошла в грудь старого война, найдя промежуток между пластинами. Бранн упал. Пелена заслонила глаза Герода. Бранн был чем-то незыблемым. Тем, кто всегда был рядом. Если бы кто-то сказал, что Бранн может умереть, Герод бы просто рассмеялся в ответ. Теперь он умирал.
- Друг, держись! Мы вынесем тебя.
- Похоже, что уже все - прохрипел военачальник.
- Нет!!!
Герод отдал распоряжение. Три воина положили Бранна на кусок прочной ткани. Остатки армии сжались к царю. Герод выстроил клин, и они ударили. Сам царь несся во главе клина. Удар был страшным. Стена гоплитов раздалась, и ядру войска Герода удалось выскользнуть наружу. Вышли не все. Четыре тысячи уставших до последней степени воинов устремились к оставленному ими утром лагерю. Там за стенами можно попытаться отбиться. Противник продолжал преследование. Приходилось оставлять заслоны, зная, что шансов выжить у них, почти нет. Когда ворота лагеря закрылись, с Геродом осталось менее трех тысяч воинов. В самом начале отступления он успел отправить гонцов в Самарию, к лучшим частям, стоящим в его второй столице. А враги уже окружали лагерь. Их становилось все больше. Дозорные говорили о пятнадцати тысячах воинов, окружающих лагерь. Хорошо, что лагерь выстроен по римскому образцу, как небольшая крепость. Стены в два человеческих роста, ров и вол, башни по углам. Но и этот лагерь отстоять будет сложно.
Герод подошел к центру лагеря, где на земле лежал человек, прошедший с ним все перипетии судьбы от Сепфориса до Ерушалаима. Бранн умирал. Это было видно по бледности, заливавшей загорелое лицо, не прерывистому дыханию, по сухому кашлю со сгустками темной крови. Герод склонился над ним.
- Прости, друг!
- Все хорошо, Герод! Правда,... хорошо... Хорошая жизнь, хорошая смерть. Ты знаешь, я из народа треверов. Для нас важно уйти правильно. С мечом в руке. Помоги мне уйти. Не хочу долго умирать.
- Ты о чем? - не понял Герод.
Было видно, что галлу трудно говорить. Он помолчал, собрался с силами и продолжил.
- У нас в такой ситуации самый близкий человек помогает воину уйти. Ближе тебя у меня никого нет. Тебе и отпускать меня. Дай мне меч в руку. Вот так. А теперь, как я тебя учил. Не терзай себя и.... Благодарю.
Последнее слово он выдавил, захлебываясь кровью. Его глаза неподвижно смотрели в бесконечно далекое от родины южное небо.
- Прощай, брат! - Герод вынул кинжал.
- Похороните его так, как принято у вас, - сказал он двум молодым наемникам из Галлии из личной охраны - Похороните, как хоронят героя.
Герод медленно окинул взглядом лагерь. Люди приходили в себя. Хорошо, что взяли с собой запасы. Большая часть людей на стенах. Это тоже правильно. Вдруг враги решат атаковать сходу. Впрочем, эту возможность они уже упустили. Герод поднялся на стену. Солнце должно вот-вот спрятаться за вершинами гор. Сегодня уже не начнут.
- Собери сюда всех командиров, кто остался жив - сказал Герод немолодому воину, оказавшемуся рядом с ним.
- Повинуюсь, царь.
Пока командиры (сколько их осталось) собирались, Герод обдумывал положение. Гонцы отправлены часа три назад. Через три - пять часов они будут в Самарии. Часа четыре-пять на сборы отряда. Пять - шесть часов на обратный путь. Итого, в хорошем случае, нам нужно продержаться десять-двенадцать часов. Возможно? Собственно, других вариантов и нет. Героду вспомнилось, как они, совсем маленькие мальчишки полезли с братом в горы. Вверх шло легко. Зато вниз оказалось намного страшнее. Каменистая осыпь терялась в подступающей темноте. Было непонятно: то ли они идет до самого низа, то ли обрывается в локтях семидесяти от земли.
- Брат, - спросил Фасаэля совсем маленький Герод - А мы сможем спуститься?
- Ты знаешь другой способ попасть домой? Тогда скажи. - с усмешкой старшего ответил тогда Фасаэль.
Теперь у него тоже не было другого выхода. Только спастись и победить. Он потерял друга, потерял большую часть отряда, окружен врагами. Что самое неприятное, предан союзником. Он вновь оглядел порядки противника. Так, кочевников поставили впереди. Не хочет Афенион жертвовать своими людьми. Это хорошо. Осадных машин нет, лестниц тоже. Им остается только забираться по веревкам или попробовать проломить стену. Но для этого к ней нужно подойти.
Пойдут, скорее всего, под утро. Сам бы он сделал именно так. Значит, пять часов мы уже отыграли. Пойдут из вон той и вон той лощины, чтобы дольше оставаться невидимыми для воинов со стены. Попытаются завалить ров и ударить на стены, может быть, поджечь их. Ну, поджечь из нелегко. Специально тащили сырые деревья. А сюрпризы заготовить стоит. Стали собираться командиры. У Герода сжалось сердца: как мало их осталось. Полтора десятка командиров на две тысячи воинов. Ничего, мы еще поиграем с жизнью в интересную игру.
- Друзья мои! Слушайте внимательно - начал Герод, - На стенах остается триста воинов. Остальные должны поесть и поспать. Каждые два часа воинов на стенах менять, чтобы все успели отдохнуть. У воинов на станах должно быть очень-очень много стрел в колчанах. Я знаю, что стреляют точно не все. Но как-то умеют. Здесь не нужно бить орла в глаз. Самых лучших лучников поставить вон туда и туда, чтобы перекрыть вон те лощины. Понятно? Отлично. В последнюю стражу пусть воины будут готовы бежать на стену. Да, еще. В направлении тех лощинок поставьте камнеметы. Но так, чтобы их было можно быстро развернуть, если я не угадал. А к ним побольше снарядов с огненным наполнителем, чтобы горели. Всем понятно? За дела! Чтобы через полчаса я лишних и слоняющихся в лагере не видел. Пять разведчиков ко мне.
Герод спустился вниз. Соплеменники исполнили ритуал над телом Бранна и теперь собирали хворост, чтобы разложить погребальный костер. Герод подошел ближе. Наемники остановились.
- Мы все сделали правильно, царь! Бранн был достойный вождь. И смерть его достойна вождя.
- Да, благородные воины. Вы все сделали правильно. Я только хочу последний раз увидеть лицо моего друга и брата.
- Не переживай, царь! Ты тоже достойный воин. После смерти вы встретитесь с Бранном за общим пиршественным столом. Вы будете сидеть в большом зале, где вместе с вами будут пировать великие боги.
Герод усмехнулся. Может быть, если Всевышний не примет меня, то попробую пробраться в мир Бранна.
- Спасибо, воин! Когда сделаете все, найдите меня. Мне нужны все люди из твоего племени, что остались здесь.
- Мы найдем тебя, царь.
Темнело. Возле палатки Герода собрался десяток наемников.
- Пока остальные будут спать, вы займетесь делом. В телеге возле палатки лежат колючки, которые римляне используют против слонов и веревки. Попробуйте наделать вокруг лагеря ловушек. Еще попробуйте в самых удобных для прохода местах, на расстоянии в триста шагов от лагеря разложить сено. Понятно?
- Сено?
- Да. Утром, когда враги пойдут попробуем его поджечь.
- Понятно - ответил за всех рослый галл, приближенный Бранна.
- Тогда берите снаряжение и очень тихо перебирайтесь за стену. Пятеро человек расставляют ловушки перед выходом из лощины, а остальные с Григсом (он назвал по имени рослого галла), расставят ловушки по всему периметру, насколько хватит.
В лагерях стихло. Угомонились и возбужденные неожиданной победой кочевники. Лишь неясный свет вечной небесной странницы заливал окрестности. С гор дул холодный ветер. Тени скользнули со стены и растворились во тьме. Много часов подряд, то припадая к земле, то продвигаясь короткими перебежками, они перемещались вокруг лагеря, оставляя острые железные шипы на земле, втыкая невысокие деревянные колышки, натягивая между ними веревки.
Герод тем временем обдумывал положение, в котором они очутились. Нужно как можно дольше продержать врага на расстоянии. Если допустить ближний бой, то противник, впятеро превосходящий его в численности, просто сомнет иудейских воинов. Их главным оружием должны стать не мечи, а стрелы, пилумы, камни и снаряды с маслом земли, которое невозможно потушить. Между стенами лагеря и осаждающими шагов семьсот. Нужно сделать все, чтобы подольше продержать врага на расстоянии.
Вернулись лазутчики. Целый воз железных колючек тонкой змейкой обогнул лагерь, утолщаясь в опасных местах. Вообще-то, это хорошо против конницы, но и здесь немного отсрочит прямое столкновение.
- Там, у кочевников началось какое-то шевеление - сообщил Григс. Остальное нормально. Что могли, сделали.
- Хорошо. Будите командиров. Пусть поднимают людей, берут как можно больше луков, стрел, дротиков и бегут на стену. Но тихо. Понятно. Команда метательных машин, пусть заряжает свои чудовища. Как все будет готово, пусть командиры соберутся на западной стене.
Наемники исчезли в еще густой темноте. Через минуты по лагерю понесся шорох. Едва слышный, но ощутимый. Ничего. Враги далеко. Он побежал к западной стене, самой ближней к противнику. Стали собираться командиры.
- Друзья и братья! Нам нужно как можно дольше удержать врага на расстоянии. Поэтому вы сейчас формируете отряды из самых лучших лучников. Как только враги дойдут до расстояния поражения, всем им вести залповый огонь. Все стрелы им. Еще через тридцать шагов пусть начнут метать дротики. По триста человек на каждой стене. На востоке старший - Даниил, на юге - Ахав, на - севере Моше. Я встану на западе. Как я махну платком, стреляют машины. Снаряды с маслом земли готовы?
- Да, царь.
- Отлично. На западной стене пусть соберутся пятьсот воинов. Все. Спешите.
Небесная странницы закатилась. Стало совсем темно. Едва воины успели подняться на стены, как со стороны лощин раздались крики.
***
Абан, пригнувшись, шел по лощине, приближаясь к лагерю этих собак из Ерушалаима. Как вчера неожиданно и славно все повернулось. Когда малик, правитель, стал сзывать воинов в поход, Абан сразу откликнулся. Год был совсем плохой. Зимой сдохло много овец. Люди умирали без еды. Нужно было пощипать жирных иудейских поселенцев. Он не раз уже проделывал это. Особенно выгодно стало, когда на Проклятом море поселились египтяне. Но в последние годы походы были не так прибыльны. Иудейский царь, сам араб, потому еще большая собака, хотя, что взять с набатея, понастроил крепостей. Об эти крепости разбивались волны набега. Что-то брать удавалось, но этого было слишком мало.
И в этот раз иудеи ждали их. Их было не так много, меньше, чем сыновей Кидри. Но каждый имел меч и стальной доспех. А их щиты не пробивали стрелы кочевников. Они смогли остановить порыв сыновей пустыни, смять их растоптать лошадьми. Абан помнил, как с трудом успел пригнуться, уклониться от бешеной скотины. Он помнил, как бежал, как едва успел взобраться на скалы.
Внезапно все изменилось. Иудеи остановились, а им в спину ударили их соседи, итурейцы. Почему? Кто их разберет, эллинских собак? Важно, что теперь резали иудеев, а не кидрийцев. Абан успел перевести дух и побежать на еще миг назад празднующего победу, противника. Успел ли он кого-то убить? Наверное. Все было, как во сне или бреду. Иудеев резали, кололи, били. Часть их них успела вырваться и побежать в сторону деревянной крепости. Кидрийцы и итурейцы едва не успели ворваться в нее вслед за преследуемыми. Но не успели. Те отбились, поливая врага со стен стрелами и копьями. Пришлось отступить. Но это ненадолго. Четыре тысячи итурейцев и больше десяти тысяч сыновей пустыни разорвут иудеев на части, а в лагере, наверняка, есть, чем поживиться.
Итурейцы придумали, как им ближе подойти к крепости. Вот и теперь Абан вместе с другими воинами-кидрийцами, крался в темноте. Сами итурейцы пойдут за ними и довершат дело. Это плохо. Погибнет больше славных воинов пустыни. Но это и хорошо. Все лучшее в лагере достанется им. А на золото и серебро, захваченное в походе, можно купить овец и вина, толстоногих женщин из Дамаска и новое оружие. Абан знал, для чего нужно золото.
Вдруг впереди кто-то громко закричал, хотя приказывали всем идти очень тихо. До крепости еще далеко. Закричали и справа. И еще. Абан запнулся за что-то и упал на землю. Он удержался от крика. Но в крепости их, похоже, услышали. Они попробовали рвануть к стенам. Но многие попадали, зацепившись за веревки, которые эти демоны успели натянуть. Бегущие следом воины, спотыкались об уже упавших. Хорошо, что темно. Иначе в них уже летели бы стрелы.
Вдруг со стороны крепости донесся непонятный звук. Маленький огненный шар ударился в ряд воинов, подступающих к лагерю иудеев. Из него вылилась огненная влага. Абан знал такую. Она выходит из земли, и ее нельзя погасить водой. Два воина, охваченные огнем, катались по земле. А из крепости летели и летели новые шары. Стало светло и страшно. Засвистели стрелы. Люди кричали, падали. Абан сел на корточки и стал молиться Великому духу пустыни. Этой молитве его научил чернокнижник из Дамаска. Она много раз помогала. Помогла и сейчас. Вокруг уже валялись убитые и раненные, кричали, охваченные пламенем, но Абан был цел.
Оставшиеся в живых воины, подались назад, побежали. Абан побежал за ними, стараясь передвигаться перебежками, чтобы не стать мишенью для лучников из крепости.
***
Первый, ночной натиск отбили относительно легко. Кидрийцы, как и предполагал Герод, попытались ударить из лощины, но нарвались на ловушки и бежали, оставив до сотни тел на земле. Прошло уже семь часов. Если Герод не просчитался, то помощь подойдет часа через четыре или пять. Эх, хорошо бы пораньше. Герод еще раз обошел стены. Разбил лучников на группы, определил порядок стрельбы. Он шел, ободряя воинов. Поздравляя их с победой, до которой, он это понимал, еще очень далеко. Не забыл он подойти и поблагодарить расчеты метательных машин. Определил для них новые цели и направления. Герод выбрал двух молодых бойцов, приказав им следовать за собой в качестве гонцов, и вернулся на "свою" стену. Теперь через час-полтора стоит ждать нового штурма. Если удастся его отбить, то можно перевести дух. Время тянется очень медленно. Вокруг уже не просто посерело. Стало светло. Хорошо это или плохо? Наверное, хорошо. Хотя...
Герод вдруг сообразил, что все время, пока шел бой, пока он выстраивал оборону, пока готовил к новому натиску, он не вспомнил про Аристобула. Даже грызущее чувство потери после гибели Бранна отступило в глубину души. Он должен вывести этих людей из западни, должен отомстить врагам. Но сейчас, когда Всевышний дал маленькую передышку боль и тоска опять завладели им. Ему захотелось, как тогда в Ерушалаиме, упасть и зарыдать. Но сейчас, когда на него смотрят тысячи его людей, он должен держаться. Он будет рыдать потом. Но сначала он победит и отомстит.
Герод снова посмотрел на пространство перед стеной. Под солнцем сверкали железные колючки с шипами. Не заметить их теперь трудно. Но перед ними наступающие должны будут замедлить движение. Вот тогда и надо ударить. Он подозвал одного из гонцов.
- Беги к машинам, пусть бьют тяжелыми ядрами, когда я махну... вот этим полотнищем. - Он указал на грязно синий кусок материи, служивший ему поясом. Вестник умчался.