Свет за широкими окнами становился ярким, потом темнел и вместе с ним темнели волосы Алевтины, делаясь почти каштановыми. Облако медленно уплывало, и снова ее голова сверкала темным золотом гладкой макушки и свешенных над тетрадью ровно подстриженных кончиков.
За учительским столом мерно бубнила классная, сдерживая зевки и поглядывая на часики-браслетку. В классе стояла дремотная тишина. Жарко. Почти уже лето.
- Розова, - металлическим голосом отреагировала классная, тоже выпрямляясь и так же поводя плечами, обтянутыми цветастой блузкой, - Петушина!
- Молчи, - сквозь зубы посоветовала Алевтина, не поднимая головы.
Рита уставилась на учительницу широко раскрытыми наивными глазами.
Та шлепнула по журналу раскрытой ладонью.
- Я с кем говорю сейчас, Розова? Может соизволишь ответить?
- Да спит она, - раздался с задней парты нахально-уверенный голос, - на заре ты ее не буди, на заре она сладко так...
- Кольченков! - тут же переключилась классная, щурясь за квадратными стеклами очков в некрасивой черной оправе, - что за хамство! Ты мне тыкать тут будешь?
- Это же романс, - пробормотала Алька, еще ниже наклоняя голову.
- Петушина! Встань, когда учитель к тебе обращается!
Алька вздохнула и встала, по-прежнему не поднимая лица. Длинными пальцами касалась тетради, стараясь незаметно перевернуть страницу, совершенно пустую.
- Подойди и покажи мне свой конспект! - классная, наконец, стряхнула дремоту, светлые глаза, увеличенные очками, заблестели в снова ярчающем заоконном свете.
Длинные Алькины пальцы замерли на тетради. Рита заерзала, толкая ногой стоящий у парты дипломат, тот свалился на пол плашмя, она ойкнула, поднимая и производя множество мелких движений.
Алька схватила подсунутую тетрадь и пошла, скованно переступая длинными ногами в белых пластмассовых шлепках на каблуке. У стола, как-то странно топыря локоть, шлепнула поверх журнала тетрадку, исписанную Риткиным мелким почерком. Но классная уже определила причину неловких движений и в конспект даже не посмотрела.
- Та-а-к, - сказала нехорошим голосом, хватая Альку за тонкое запястье, - и это вот что? Это мы в журнал мод решили податься? Или сразу в Париж? Ты, вообще, думаешь головой или что там у тебя вместо? Я прям вижу: последний крик моды, Алевтина Пе-ту-ши-на! Красим ногти черной краской!
- Петуши-и-на, - проблеял из среднего ряда Сашка Мальчичко, скривив бледную физиономию с острыми скулами, - курятина-петушина!
Ольга Петровна закатила глаза, отряхнула руку, словно испачкалась, и взяв ручку, нацелила ее на строку с Алькиной фамилией.
- За разговоры, и за ногти свои крашеные, получаешь точку. Еще одно слово, влеплю кол и не посмотрю, что писала.
"И прекрасно", мрачно подумала Алька, забирая рассекреченной рукой не свою тетрадку и унося ее обратно за парту. Там сунула подружке, а свою закрыла, откинулась на спинку неудобного сиденья, вытягивая под парту ноги в стукалках.
- Да, - спохватилась Ольга Петровна, - и про обувь у нас отдельный будет разговор про вашу. Расфуфырились как... как...
- В Париже, - подсказал с заднего ряда тот же ленивый голос и в ответ на строгий взгляд картинно испугался, - молчу, молчу, Ольга Петровна! Извините, Ольга Петровна!
- Да, Кольченков, - почти ласково сказала классная, - лучше молчи. И вообще...
Но тут задребезжал долгожданный звонок.
Рита совала в дипломат всякие мелочи, рассказывая подруге пустяки, нагибалась, стараясь заглянуть в лицо, которое та по-прежнему опускала, медля уходить от парты.
- Да что ты, Аль? - спросила Рита, когда в классе осталась только дежурная - тихая и маленькая Леночка Быстрова, возилась у доски, привставая на цыпочки, чтоб дотянуться пыльной тряпкой до верхних небрежных строчек. На белые волосы, туго заплетенные в толстую косу сыпалась меловая пыль и Леночка, морща короткий нос, крепилась, а потом не выдерживая, чихала, тоненько, как простуженная мышка. Ап-сик! - доносилось от доски, - а-а-п-сик, ой!
Алька подняла лицо, сказала похоронным голосом:
- Прыщ. Вскочил, гад.
- Где? - Рита добросовестно оглядела острые скулы, пылающие румянцем, небольшой рот с тонкими губами - углы опущены в скорбной гримаске, горестные серые глаза под ресницами с выгоревшими кончиками.
- Пф, - возмущенная Алька пальцем тыкнула в воздух рядом с подбородком, - не прикидывайся. Его видно!
- Ничего и не видно, - почти правдиво возразила Рита, рассмотрев красный бугор на подбородке, - тем более, издалека. А ты рожу в парту уткнула, как раз всем и интересно, чего ты прячешь.
- Видишь? - еще больше расстроилась Алька, - всем! Именно что всем. Видно! А все ушли уже?
- Ап-сик, - раздалось у доски, - ой...
- Все, - заверила Рита, - даже в коридоре, слышишь, пусто. Пошли, а то опоздаем переодеться же.
- Я не пойду, - отказалась Алька, подхватывая черный дипломат с облезлыми и закрашенными шариковой ручкой углами, - все ж увидят!
- Сходи в медпункт, - посоветовала Рита, таща в вытянутой руке свой дипломат - пластиковый, с серебряной каемкой, - Катя тебе справку напишет.
- Напишет? - с надеждой замедлила быстрые шаги Алька.
- Угу. Освобождение от физкультуры из-за прыща на бороде.
Алька посмурнела.
- Я лучше сачкану. Ритк, а ну ее, физру эту? Пошли уже домой. Мне еще надо в хозяйственный зайти, жидкость купить для снятия лака. А то видишь, - она помахала перед носом подруги пальцами с темно-синей каемкой по краешкам длинных ногтей.
- Я у бати бензина взяла, а лак зар-раза крепкий такой. Провонялась вся, а нифига по краям не чистится.
- Сегодня зачет, - напомнила Рита, - прыгать будем. Николка сказал, оценка в табель пойдет.
- Пф, - выразила свое отношение к прыжкам и табелю Алька, но вздохнула и повлеклась следом за Ритой в сторону раздевалок, осторожно трогая злосчастный прыщ пальцем с синей, почти траурной каймой.
***
Рите нравилась спортивная форма девочек восьмого класса - маленькие трикотажные трусики черного цвета и ярко-синие футболки с коротким рукавом. В прошлом году, ушивая футболку и вертясь в ней перед большим старым зеркалом, она с удовольствием узнала, что у нее совсем неплохая фигурка, конечно, сиськи могли быть и побольше, как у Насти - первой красавицы класса, но с другой стороны, пришлось бы много думать о лифчиках - держат, не держат - а еще Настя старается не бежать вслед автобусу, и конечно, пацаны... Настю, конечно, не дразнят, а например, Лильке Сименко постоянно достается за ее пышную, совсем, как у взрослой тетеньки, грудь. Еще не хватало рыдать, как она, за углом школы, после злых подначек Вовки Кольченкова, когда он и гадости орет, и руками всякое изображает.
Нет, и без этого все получалось хорошо, понимала Рита и тайком сочувствовала лучшей подружке, которая постоянно переживала из-за слишком худых ног и немного нескладной фигуры с квадратной задницей. Хотя, по мнению Риты, так сильно переживать не стоило, потому что, если Алька надевала узкие брючки, да еще мамины туфли на платформе, то становилась вылитая девушка из журнала мод. И волосы у Альки - густые, прекрасного темно-золотистого цвета, а еще - худенькое лицо с маленьким подбородком. Свои ноги Рита считала откровенно короткими, слишком толстыми в бедрах, а лицо - чересчур круглым. Так что, полюбоваться фигурой получалось именно или в натуго ушитой спортивной форме или же в купальнике. В одежде почему-то все по-другому. И эти волосы... Скучно-русые, без кудрей, но не лежат тяжелой волной, как у мамы, а пушатся каким-то дурацким веником.
Идя рядом с Алькой, которая, как всегда в минуты волнения о своей внешности, шла скованно, водила руками то по бокам, то по бедрам, словно пыталась стереть себя канцелярской резинкой, Рита загрустила было, но, тряхнув теми самыми волосами, приказала себе о них не думать. Успею потом, так решила, потому что в ближайший час можно порадоваться тому, как ладненько сидит синяя футболка и как плотно черные трусики обтягивают небольшую круглую попу. А если одновременно печалиться о плохом, какая же тогда радость?
Сине-черная группа девочек собралась ярким пятном на нижних скамейках трибуны стадиона, заросшего по футбольному газону желтыми и белыми одуванчиками. А парни уже бежали заданный физруком Николаем Александровичем кросс, трусили вдалеке, неспешно расшвыривая кедами комки шлака на беговой дорожке.
Алька с облегчением выдохнула, позволила рукам опуститься и прибавила шагу, чтоб дойти к девочкам быстрее, чем бегуны вернутся на ближнюю часть дорожки. Но тут же напряглась, услышав сбоку насмешливый оклик.
На остатках бетонного заборчика, побеленного поверх крепкого ажура - столбики, переходящие в стилизованную половинку солнца - сидели трое парней, с неразличимыми против солнца лицами. На одном черном лице сверкнули темные очки-капли.
- Не иди, - вполголоса сказала Рита, прибавила было шаг, но почти остановилась, потому что остановилась Алька, - ты чего, совсем? Не иди!
- Я быстро, - Алька повернулась и пошла, быстро переступая обрезанными кедами и снова машинально водя руками по животу и бедрам, словно пытаясь спрятаться за собственными ладонями.
- А ты чо? - удивился голос из-под поблескивания очков, - как тебя? Я сказал, обе идите!
Рита оглянулась на далекое яркое пятно, похожее на клумбу с большими васильками. Девочки сидели и стояли, повернувшись спинами, видны были головы - русые, светлые и черные, бледные под синими рукавчиками локти, согнутые коленки. Слышался невнятный смех. Сюда, в глубокую тень вязов на боковой аллее, кажется, никто не смотрел. И физручки, огромной женщины с необычным именем Эллада и самым обычным отчеством - Ивановна, еще не было, она всегда опаздывала, увлекаясь болтовней в учительской.
А даже если и смотрят, знала Рита, неохотно следуя за подругой в еще более густую тень, ничего тут для всех удивительного - пацаны, которые ушли после восьмого и учились теперь во всяких местных бурсах на крановщиков или наладчиков, постоянно приходили в бывшую родную школу: общались с дружбанами, таскались за девчонками, пытаясь ухаживать. И те временами крутили романы с птушниками, влюблялись даже.
Алька вляпалась еще в седьмом, когда внезапно выросла сразу на целую голову, обогнала в росте всех мальчишек в классе, потряслась тем, как же ей дальше такой шпалой жить, и с отчаяния влюбилась в Петьку Судакова (по прозвищу, разумеется, Судак) - на целых две недели. Рита тогда из солидарности попыталась влюбиться в лучшего друга Судака - изящного татарина Рафку Галиуллина, но Рафка, хоть и поглядывал с интересом, на свидание приглашать не торопился, это потом уже, когда у Альки все прошло, выяснилось, что семнадцатилетний Рафка крутит любовь со студенткой института торговли, и та, как свысока шепотом просветила пунцовую Ритку всезнающая и наверняка опытная в таких делах Настя, "конечно же ему дает, а то стал бы лапочка Рафка ходить с такой страшной толстой коровой". Рита краснела тогда не от полученных знаний, она - книжная девочка - давно уже прочитала в доме все, что могло касаться секса, хоть и по чуть-чуть, по паре строчек на книгу, но в большой родительской библиотеке этих книг - полный шкаф и еще десять полок. Нет, краснела Рита от того, что оказалась впутана в эти неприятные отношения, как будто она за Рафкой бегает, а он такой - все раздумывает, согласиться или послать девочку. Может, если бы влюбилась, то и ничего, но ведь стала вздыхать по Рафке только за компанию с Алькой. Потому тогда она с облегчением выкинула его из головы даже раньше, чем Алька рассорилась со своим Судаком. Но сам Судак бывшую свою девушку не забыл и время от времени являлся на стадионе, чтобы, восседая на бетонном заборчике, потрепаться с Алькой, спросить "как оно ничего", а еще - перехватить полтинник или копеек двадцать. Что тоже было совсем нормально, так они все делали и даже у Насти стреляли мелочишку, хотя Рите это нормальным никогда не казалось. Но Рита, по сердитому выражению подруги Альки "слишком много книжков читала" и потому мозги у нее всегда были набекрень, с самого детского сада. В жизни все совсем другое, была уверена Алька. И жизнь, конечно, постоянно доказывала, что она права, а Ритка - глупая и романтичная дурында.
Так, дурындой, она и встала за Алькиной спиной, настороженно глядя на три темных фигуры, оседлавших белеющий забор.
- Чего надо? - отрывисто спросила Алька и тут же поправилась, спохватясь, - привет, Толик.
- От Судака тебе приветы, - кивнул Толик по прозвищу Ласта, худой, с узким лицом и острым небритым подбородком, - спрашивал, ты на каникулах дома, чи как?
- И ему передай. Не, Толик, я уезжаю, аж до августа вот. Сперва в лагерь, потом к бабушке, мать уже билеты купила.
- Шо, прям сразу? - Ласта витиевато матерно выругался, сплюнул в траву, поерзал, удобнее усаживаясь на узкой каменной перекладине.
Алька дождалась конца тирады и кивнула, накручивая на палец темно-золотую прядь.
- Через два дня после звонка. Ты ж знаешь, как с билетами. Еле взяли вот. Я и сама не хочу, - худые плечи поднялись, руки развелись в сожалеющем жесте.
- Ла-адно, - протянул Ласта, - мотайте на свои кувыркания. Вон ваша кобыла. Со свистком. Так я скажу Петьке, что в августе ты с ним это? Ага ж? - и он загоготал, кивая смешкам приятелей.
- Пока, Толик, - Алька повернулась к Рите нахмуренным лицом.
- Алечка, забыл, епта. У тебя рубль есть? А то у мене в кармани дырка.
Когда трибуна была совсем уже близко, Рита сказала с упреком, переводя дыхание от быстрой ходьбы:
- Ну ты зачем, а? Он теперь до выпускного с тебя рубли будет тянуть? Сказала бы - нету.
- А что делать, а? - огрызнулась Алька, нервно поправляя волосы, - скажи, если умная. Ему врать нельзя, узнает, по башке настучит.
- А ты правда, уезжаешь? - внезапно вспомнила Рита, - мы же хотели, вместе!
- Нифига не уезжаю, - успокоила ее Алька, - пошли, а то Элка развоняется.
Ты же сама сказала, ему врать нельзя, хотела возразить Рита, но промолчала, потому что знала - Алька не переносит ее логических рассуждений. И потом, вдруг она не соврала Ласте, а врет сейчас самой Рите - чтоб ее успокоить?