И снова случилось утро, и опять Женька сидел в кухне, зевал, допивая кофе и кидая в миску Боцмана кусочки вареного яйца. Крутил пальцем записку, которую мама оставила, уходя на работу. Ничего, впрочем, серьезного - купить сетку картошки, два пакета молока и хлеб. В конце приписала "целую, мой герой" и Женька, отодвигая записку, усмехнулся. Герой, как же. Геройства хватило, чтоб удрать от Нориса и его шестерок, хорошо, конечно, что получилось, но теперь постоянно вспоминается, как ждал, вдруг появится Женя, и даже пару раз хотел позвать ее вслух, и был бы один, точно позвал. Но постеснялся матери и Капчи, представив, как у тех сделаются большими глаза и откроются рты, если он вдруг заголосит "Соларис!", или как бабки причитают, чисто заклинание такое - "Кай-Соларис-Фейе-Нот!". Но, вспомнил дальше Женька, была еще причина, почему промолчал. Испугался, а вдруг она не появится. И он будет выглядеть еще смешнее. Хотя до смеху ли было.
Кофе кончился, с последним глотком в рот набралась противная гуща и Женька сердито склонился над раковиной, выплевывая коричневую жижу. Дурные мысли, да. Да, прекрасно знает, как опасно задираться с Норисом. Но вместо того, чтоб выручить мать, с ее идеализмом, ах, как вы смеете, ах, оставьте мальчика в покое, он, оказывается, ссал, что будет стремно выглядеть!
Это очень бесило. Можно себе наврать, мол, сам хотел справиться, по-мужски. А не как... цыпленок или щенок Юджинии. Но что толку врать себе? Сам наврешь, сам же себя и запрезираешь.
Может, как раз потому и щенок? - мучился Женька, уже идя по улице, которая за рынком уводила в центр города, на аллею тенистых платанов. Может, она права, эта мадам Заморозка? И что вообще делать дальше?
Ему казалось, что пока он развлекался в доме Отана и бродил с Женей по тайным улочкам и переулкам старого города, проблемы выросли, заматерели, стянулись ближе и теперь окружают, а он все игрался и ни одной не решил. Только нагромоздил их еще больше.
С самого начала хотел помочь Жене с походом к врачу. Планы были! Заработать, записать на прием. Сходить с ней, чтоб не боялась. Потом вляпался Капча, и желанные три-четыре тысячи потускнели перед тем, сколько должен его друг. Ну и пусть они постоянно ссорятся, то ж не всерьез. Не бросать же друга наедине с гадом Норисом. А как помочь? Даже если попытаться найти работу, времени до школы всего пара недель. Ну ладно, почти три недели. Кто заплатит такие деньги, если нормальная зарплата - десять, пятнадцать тыщ в месяц.
А теперь еще мать. И чего все вертится именно вокруг Нориса, задумался Женька. Чего он выскакивает, как черт из коробки? И получается, возвращаясь к нашим баранам, вернее, щенкам и цыплятам, я все же именно щенок, а не отличная взрослая собака, уныло подытожил Женька, выходя на пешеходную аллею, где вдоль вымощенного цветной плиткой променада тянулись нарядные магазины и кафешки.
От тяжелых мыслей его бросило в пот, светлая рубашка промокла под мышками и на спине под рюкзаком. И ноги шли еле-еле, парясь в легких кроссовках.
Женька вытер тыльной стороной ладони верхнюю губу. С тоской посмотрел на верандочку кафе "Снежинка". В "Снежинке" продавали фирменные молочные коктейли, с мороженым и ягодными сиропами. И мама говорила, еще в школе они прибегали, чтоб купить. Но денег в кармане ровно на домашние покупки. Конечно, если потерпеть, в доме Отана он напьется ледяного компота или с Женей сделают коктейль сами. Но фишка в том, что Женя ему так и не позвонила. И он больше не стал звонить, боясь нарваться на уверенный женский голос, такой насмешливый. Да был уверен, что позвонит, ведь они постоянно договаривались увидеться!
А еще... Женька сдвинулся от центра аллеи под самые деревья, где тень, и пошел совсем медленно. Еще пора себе признаться, с домом Отана тоже творится странное. Потому что попасть туда без приглашения он не мог. ...Если Женя не говорила, приходи завтра, к обеду, ладно? Или там - вечером увидимся на горе у валуна. Или - ворота будут открыты. Если не говорила так, то Женька дома этого даже не видел! Конечно, сильно он этим не заморачивался. Во-первых, с самого начала каникул они вместе. А когда искал глазами, оказываясь в городе без Жени, то всегда была причина - деревья, или дома, или - холм, наверное, загораживает. Однажды, когда шел с Капчой, которого случайно встретил и тот потащил его в магазин электроники, то решил пройти тем тайным маршрутом, ничего Серому не рассказывая. Просто вот - пройдем от площади немного вверх, там выйдем по переулку на огороды, и поднимемся к дому Отана, пройдем выше, огибая большой огород и сад за дощатым забором, а потом снова спустимся в переулки, уже на стороне автовокзала - так решил. Заранее предвкушая, как Серега раскроет рот, увидев разновысокую крышу с полотнами парусов и цветными флюгерами, край беленого лабиринта с проемами, висящими над склоном холма, поразится сверканию стеклянного конуса, увенчанного конической же башенкой.
Но в тот раз Женька элементарно заблудился. Переулок вывел их на две остановки дальше нужного места и пришлось долго идти среди каких-то дачных участков, наполовину заброшенных, под сердитое ворчание Капчи, которого дома ждала еще более сердитая мать с маленьким серегиным племянником. Времени вернуться на правильное место не было, а к вечеру от Жени пришла смска, и Женька встретился с ней на нижней улице горы, после прогулки помогал Отану в мастерской, потом - ужинали с керосиновой лампой, в саду. И было - круто.
А что еще сказала ледяная мамзель, когда подслушал случайно? Из-за терок с Норисом вылетело из головы. Что-то насчет "половина уже прошла, а ты все еще ему не сказала". Как-то так.
Он встал под высоким платаном, с напряжением восстанавливая в памяти слова. Половина? Нет, кажется, двадцать из сорока. Да. Сорок чего?
- Сорок градусов жары, - влетел в уши вальяжный, но слегка растерянный мужской голос.
Что? Женька огляделся. Рядом, за полотняными маркизами летней веранды, которую по случаю теплой осени еще не разобрали, толпились легкие столики в окружении пластмассовых белых стульев. А на стене мерцал большой телевизор, в котором диктор восседал рядом с интерактивной картой крымского побережья. На карте светились багровые пятна, захватывая полуостров, обрывались на перешейке, ведущем в большой Крым.
- Как видите, аномальная жара, внезапно накрывшая Керченский полуостров, переходит в нормальную для этого сезона температуру по мере удаления от берегов пролива, - вещал диктор, - следовательно, отдыхающие на Южном берегу продолжат наслаждаться отличным бархатным сезоном, а вот керчанам в ближайшие два дня придется в буквальном смысле попотеть.
Женька передернул плечами, рюкзак ерзнул на мокрой спине. Только сейчас он заметил, что жарко не ему одному. По Ленте бродили люди в распахнутых кофтах, несли снятые ветровки, вытирая пот с распаренных, красных, как в бане, лиц. Качали головами, обсуждая погоду, и задирали головы к небу - по-летнему бледному, с белой монетой солнца.
Но, кажется, никто не смотрел на неподвижные кроны деревьев, что раскинули в стороны ветки с уже пожухлыми листьями. Не отмечал ровно висящих уличных штор, украшающих летние кафешки, а ведь обычно их надувало парусами, знал Женька, и хозяевам приходилось крепко привязывать прозрачные полотна к перилам, чтоб не летали на всю улицу. Ну, правильно, тут в рабочий день все больше туристы гуляют, им неведомо, что город на берегу пролива - самый ветреный город большого полуострова, безветренные часы в нем наперечет - иногда глухой ночью или под утро, иногда - пара часов вечернего штиля. Или же - грозное затишье перед шквалом, когда его толкает впереди себя мощный, на все небо, облачный фронт. После такого затишья приходит ураган. Или кромешный ливень с градом и молниями. Или же - резкое изменение температуры, иногда градусов на пятнадцать сразу, буквально вот за полчаса лето превращается почти в зиму.
Про ураган казалось страшнее, но Женька, отслеживая погоду с самого несмышленого детства, ведь охота разве испортить поездку на море с друзьями, знал - резкие скачки температуры бывают намного неприятнее. Ветрище или дождь можно пересидеть хоть как-то. А вот возвращаться домой в шортах и сандалях при почти минусовой температуре после целого дня приятного тепла на побережье... Тут никакого здоровья не хватит.
Небо было пустым. Ни единого облачного перышка, ни темного пятна на горизонте. Только солнце и зной.
Беспокоясь, Женька снова вытер мокрый лоб. И вытащил мобильник, тыкнул в номер на последней Жениной смске.
Гудок оборвался на половине.
- Ты где? - сказала Женя быстрым голосом, от которого его беспокойство еще усилилось. Он уже репетировал эдакий скрытый упрек, вот мол, хожу тут, жду, когда свистнешь, но все отбросил, так же быстро ответив.
- Подхожу к набережной. Выйдешь?
- Нет. Встречу на Горной, у цветов.
И она отключилась. Все же свистнула, попробовал ухмыльнуться Женька, но пошел очень быстро, боясь думать о том, вдруг что-то случилось.
Женя стояла рядом с огромным кустом дурмана, именно там они в первый раз снимали белые цветы. Ничего не делала, просто ждала, опустив руки вдоль вытертого джинсового комбинезона: так странно было видеть ее без маленькой фотокамеры. И глаза, отметил Женька, совсем темные, цвета, как грозовая туча над желтой степью.
- Что? - спросил в ответ на быстрый кивок, после которого девочка сразу отвернулась и нырнула в узкий проход между беленых домов.
- Потом. Надо быстрее.
И он замолчал, стараясь не отставать.
Во дворе Отана Женя свернула в сад. Там, под старыми деревьями хранились остатки тени, и Женька выдохнул, совсем умаявшись в тяжелых, как гири, кроссовках. Вышел следом за девочкой на обеденную поляну - небольшой газончик, заросший плотным ковриком спорыша, на котором обычное - пластмассовый красный стол, пять стульев вразнобой, под деревом айвы - очаг и рядом мангал на тонких ногах.
Сейчас стол был сдвинут в тень развесистой вишни, а два стула уже заняты. Отан сидел, положив на столешницу сжатые кулаки размером с небольшие тыквы. А рядом, обхватив длинными пальцами крутые бока стеклянного графина, восседала морозная дама, пристально разглядывая вспотевшего гостя в мятой расстегнутой рубахе.
- Здрасти, - мрачно сказал Женька. Замялся, не зная, куда и с какой стороны подходить.
Отан кивнул, бородой указывая на стул напротив. Женя взяла гостя за горячую руку, подтащила, усаживая. А сама обошла стол и села на третий стул рядом со взрослыми. Вышло так, будто Женька на экзамене каком, и три пары глаз смотрят, вгоняя в неловкость.
Дама со сложным именем, из которого Женьке запомнилось одно - Маистра, потому что похоже на "маэстро", понял он, а Женя ее называла Хиус, тоже часть длинного - вспомнил - осмотрев его потные щеки и торчащие надо лбом русые волосы, усмехнулась, слегка закатив серо-стальные глаза, и отвернулась к девочке с подчеркнутым вниманием. Женька насупился.
- Чинук пропал, - сказала Женя, тоже кладя на стол руки и сплетая пальцы так, что побелели костяшки, - Чинук. Помнишь, я обещала, что вас познакомлю осенью. Ну... в общем, перед школой самой.
Женька молчал, роясь в памяти. Да, был у них короткий разговор, когда он удивился, что будка во дворе есть и цепь висит, брошенная на толстую ветку черешни, и ошейник разомкнутый на ней, обычный, брезентовый, а самой собаки не видел ни разу.
- Ты не говорила. Имени. Угу, я понял, собака ваша, да?
Маистра-Хиус оставила в покое графин, разводя совершенные руки в жесте смиренной покорности, мол, я терплю, пока что. Отан смущенно хмыкнул, подвигая к себе стакан. На графине от женских пальцев остались белые искристые следы, а крутые бока стремительно покрывались мелкой росой. Из горлышка полилась рубиновая струя. Наполнив стакан под самый край, Отан подвинул его через стол.
- Не торопись, горло застудишь.
Женька коснулся граненого стекла и отдернул руку, тот был ледяным настолько, что обжигал кожу.
- Кай-Соларис-Фейе-Нот, - в женском голосе, сталкиваясь, звенели льдинки, - ты не могла хуже исполнить намеченное. Как будто ты делаешь это - в первый раз! Да уж, даже в первый ты...
- Леди Маистра, - пророкотал Отан, останавливая собеседницу жестом одной руки, а другой нещадно хватая себя за клочкастую бороду, - я попросил бы. Это по меньшей мере неделикатно. По отношению к нашему гостю.
- Я не знаю, чем вас так пленил ваш гость, - леди Маистра сделала легкий поклон, полный насмешки, в сторону Женьки, - но даже ты, хранитель и наблюдатель, ведешь себя, как дитя неразумное! Вам обоим начертано было! Что? Сами ведь знаете! Но вместо выполнения предначертаний я вижу беспрерывную череду мелких шалостей и проступков, абсолютно, космически неподобающих тем, кто...
- Чинук пропал! - перебила изысканно-ядовитую тираду Женя, поднимаясь и упирая в столешницу кулаки, - пропал! И вокруг уже начинает происходить! Какая теперь разница, что мы делали не так!
- Да, - поспешно согласился Отан, и глазами показал Женьке на ледяной стакан, мол, пей давай.
- Огромная разница! - леди Маистра тоже встала, вытягивая из-за стола узкое тело, затянутое в переливающееся серебристое платье. Оказалась высокой, коснулась забранными под металлический гребень волосами сушеных листьев на ветке вишни. Длинный палец, блеснув полированным ногтем, указал на Женьку и тот поперхнулся ледяным виноградным соком.
- Мы должны найти пса и водворить его на верное место. Его место! И сделать это как можно быстрее, пока баланс не нарушился безвозвратно. Это значит, должны действовать быстро и слаженно, понимая, что делает каждый из нас. А я перестала понимать вас, мои дорогие. С тех пор, как Юджиния влюбилась в это... существо...
- Леди Маистра! - Женя выскочила из-за стола, красный стул упал, задирая ножки, за деревом всполошенно заорал французский петух Арамис и суету подхватила коза Меотида, мемекая отвратным голосом откуда-то с огорода.
- Что и требовалось доказать, - леди Маистра проводила глазами мелькнувший за деревьями линялый комбинезон и снова села, устроилась уютно, укладывая ногу на ногу.
- Если у кого-то есть план, я готова его выслушать, - милостиво обратила взгляд к Женьке.
Тот молчал, совсем растерявшись. Хотелось ответить быстро и по делу, но что? И еще, насчет того, что Женя влюбилась. В него, значит? Фигня какая-то. Из-за пустоты в голове он рассердился и совсем было открыл рот, чтобы ответить леди Маистре язвительно, насчет - не лезла бы не в свои дела. Но в голове прозвенел недавний отчаянный возглас девочки. Чинук пропал! Женька на миг представил себе, что пропал не пес, которого он совершенно не знает, а Боцман - толстый рыжий, любимый дурак. Выскочил и потерялся, вокруг все чужое, и не поймет, как вернуться... Это вот важно, а остальное - потом.
- Он сам гуляет, да? - голос хрипел, и Женька прокашлялся, повторил вопрос, - знает, куда возвращаться?
- Всегда, - Отан сокрушенно покачал головой, - Чинук умен, но, как бы тебе объяснить. Радость существования в нем зашкаливает, и может увести его туда, где... Короче, есть риск, что его поймали. И держат в плену. Сам бы он вернулся.
- Может, поранился, - не согласился Женька, - такое бывает.
Леди Маистра язвительно хохотнула. Отан потянул ее за руку, усаживая на место. Женька округлил глаза - лапища Отана, лежащая поверх узкой ладони, покрывалась морозными узорами, те переползали с места на место, замирали серо-голубой легкой татуировкой. Потом исчезли, сменяясь узором из мелких капелек.
- Жаль, - Отан вздохнул, гулко, как дунул в бочку, - ты не понимаешь, юный мастер Юджин. Самой сути не понимаешь, и боюсь, у нас нет времени ждать, когда ты задашь нужный вопрос. А рассказать тебе мы не можем, потому что условия таковы - ты спрашиваешь, и мы отвечаем.
- Да хоть щас могу спросить, - взъерепенился Женька.
- Ах, - прокомментировала леди Маистра.
- В твоем вопросе, мастер Юджин, уже должен содержаться ответ, - небольшие глаза Отана внимательно смотрели на гостя, - из чего воспоследует, что ты готов узнать истину. И не спрячешься от нее.
Женька открыл рот. И снова закрыл его. Все вопросы, что толпились в голове, показались нелепыми и ненужными. Не теми вопросами. Кто хозяин пса? Какой он породы? Часто ли убегает? Да что тут вообще происходит? И это вот, насчет, "уже начало происходить". Что начало?
- А времени совсем-совсем нету? - спросил с тоской, снова чувствуя себя, как на экзамене - "а можно, я еще подумаю" ...
- Смотря на что, - прогудел Отан, по-прежнему изучая его лицо.
- Женя расстроилась, - мальчик встал, допил холодный сок, мгновенно выступивший над верхней губой капельками пота, - нехорошо это, - с упреком глянул на леди Маистру, - тем более, вы сами сказали, надо всем вместе. Я пойду, поищу ее.
Он почти ушел с полянки, когда его догнал женский голос, как тронул мокрую шею холодным пальцем, и вдруг потеплел, касаясь отросших на затылке волос.
- Поищи на обрыве. На вашем месте. Мы с Отаном будем ждать.
- А что нам еще делать, - согласно прогудел Отан, - будем. Дорогая моя Хиус, немыслимая Гальего, восхитительная Ае-Горга-Аквила-Вориус, я тут сотворил невероятного вкуса баклажанную икру, могу ли я предложить тебе...
Женька закатил глаза и, топча упругую травку, вышел из сада.
За воротами встал, оглядываясь и размышляя. Обрыв. Да за последние три недели они с Женей посетили тыщу обрывов над разными пляжами побережья! Ну ладно, не тыщу, но десяток разных мест. Обрыв с античным раскопом над пляжем Молодежки. Покатые холмы мыса Фонарь, обгрызанные мощными оползнями. Высоченный обрыв над Моряной. Каменный обрыв на мысе Ак-Бурун, сложенный из желтых пластов ракушечника, которые иногда падали плашмя, накрывая узкий пляжик у зеленой воды. Заросшие ковылем склоны Семи ветров, где так уютно и хорошо сидеть, но, если вдруг упадешь - будешь катиться до самой воды по травяной круче.
- Так, - сказал себе шепотом, прерывая мысленное перечисление, - не пойдет. Нужен такой, куда быстро. Отсюда.
И он, не оглядываясь на дом и не возвращаясь за рюкзаком, кинулся вниз по склону, петляя по узкой тропинке, туда, к огородам за провисшей на косых столбиках проволокой.
Слетел по проходу между проволок, цыкнул на лохматого мелкого собачонка, что зашелся визгливым лаем, протиснулся в узкость беленых стен, пачкая локти. Выскочил на тихую улицу и, не давая себе опомниться, рванул кокетливую стеклянную ручку на калитке, врезанной в дощатые старые ворота. Поверху ворот шло грубо вырезанное деревянное кружево и в нем посредине - фигурка почему-то белки с орехом и над белкиной ушастой башкой - эмалированная табличка с яркой семеркой.
Двор за воротами был длинным и тихим, полным закоулков, окон, крылечек, розовых кустов и клумбочек с пламенными бархатцами. На рассохшемся комоде у стены дремали кошки. Из открытого окна болтал телевизор, дальше на мощеном пространстве стоял старый жигуль с распахнутыми дверцами, из-под него торчали волосатые босые ноги. Еще дальше - как зрачок в удлиненном глазу - стояла железная водяная колонка, вмурованная толстой ногой в бетонную окружность. Брызнули от Женьки мокрые воробьи из мелкой лужи под краном.
А за колонкой рос огромный каштан. Сыпал вниз пальчатые ржавые листья и колючие скорлупы, в колыбелях которых лежали полированные коричневые орехи.
Женька обогнул дерево и увидел в проходе между двумя рядами сараек неприметную высокую калитку, заросшую ежевикой.
- Ага, - сказал себе шепотом, отодрал пару упрямых плетей и открыл, поворачивая ржавую щеколду.
Вышел, быстро оглядываясь. Улица плавно сворачивала, скрывая вид за рощицей из десятка пышных гледичий.
- Ага, - повторил Женька. Закрыл калитку, на которой блекло была выписана семерка, только это - совсем уже другой дом, на другой улице, почти в пригороде. Прошагал за поворот.
За деревьями открылась ему сверкающая гладь пролива, пустырь по правую руку, за которым - вид на бухту, город и совсем маленький отсюда обелиск на горе Митридат. Дома Отана на далеком склоне не видно. Ну, разумеется.
А влево дорога шла мимо верхних участков лодочных гаражей и скрывалась в зеленой чаще старого парка.
Кивнул сам себе и помчался туда, по дороге, в парк, где после тропинок и дорожек, после шашлычных полян и скамеек на центральной аллее, деревья подходили к самому обрыву, даже внизу, на метровой полоске гальки, перемешанной с ракушками, существовали густые акациевые заросли, почти джунгли, и макушки тонких деревьев торчали у самых ног тех, кто приходил посидеть на траве обрыва, напротив древних камней причудливой формы, похожих на застывших в мелкой воде сказочных животных. Больших, как двухэтажные дома.
Стволы перекрывали сверкание воды, трава цеплялась за штанины. Отдышавшись, Женька перешел с бега на шаг, спотыкаясь о невидимые в траве камни. Вышел из мешанины стволов и веток, почти на самом краю обрыва. И пошел к их месту. Не на макушке травяного горба, а чуть ниже, где шла над обрывом узенькая белая тропка, твердая и пыльная - выбитая в известняковой толще. По ней никто не ходил - в паре мест оползень сожрал тропу, а огибать по траве был чересчур круто.
Проскальзывая подошвами, Женька спустился на десяток метров. И уселся на травяной пригорочек, рядом с девочкой, которая сидела, обхватив руками согнутые ноги. Смотрела перед собой, уложив подбородок на обтянутые потертой джинсой коленки.
- Вот, - сказал, посмотрев искоса на серьезный профиль с покрасневшим от солнца носом и рыжеватые густые ресницы.
Замолчал, тоже глядя на толстую каменную жабу размером с дом, которая поднималась над водой, опираясь на мощные лапы. Или это бульдог?
- Жень. Я спросить пришел. А вы, вообще, кто?
Спрашивая, сам понимал, что вопрос верный. По той печали, которая опустилась сверху и проникла через макушку в грудь. Потому что, спрашивая это, признавал - Отан с его чудесным домом, леди Маистра с ее ледяной насмешливостью. И - Женя, с глазами цвета лаванды под легким горным ветерком, с веснушчатыми, неровно алеющими скулами, с этим ее сколотым зубом и, конечно, специально смешной фамилией... Они - что-то другое. Не такое, как он сам.
- Мы, - сказала Женя после паузы, - мы... Ты спросил. Правильно спросил. А не догадываешься? Сам?
- Я как бы не совсем дурак. Погуглил. В самом начале, еще когда Отан насчет своего имени прикалывался. Я только плохо запомнил. Но все равно. А ссылок, между прочим, мало совсем. Прям всегда только на одну книгу. Где все собрано.
- Да? - Женя явно удивилась, повернулась, опираясь на руку. Светлые глаза потемнели, - и не стал спрашивать дальше? Я знаю эту книгу. Это - наша книга, одна из совсем немногих. Но там ведь не объясняется. Ну, мало ли - имена. У вас вот тоже бывает, как назовут.
- Вот ты и спалилась, - усмехнулся Женька, - у нас, значит. Не у вас, а у нас. Поняла теперь, почему я не стал спрашивать и вообще закрыл тему?
Женька протянул руку, коснулся волос, бережно захватывая пальцами прядку. Прикусил губу, щурясь и стараясь держать на лице нормальное, спокойное выражение. Еще не хватало кривить губы, как девчонка. Нет, как цыпленок. Или - щенок.
- Они у тебя густющие. А летают, как будто пух одуванчика. Я не стал спрашивать, потому что боялся - все кончится, понимаешь? Отан окажется совсем не дядькой с козой Меотидой. А ты - вовсе не Женя Местечко. И волноваться, что к врачу тебя, с тобой, тоже не надо. Блин. Ясно тебе?
- Почему же кончится? - удивилась Женя, качнувшись к нему ближе, чтоб не убирал руки от волос.
- А что нет, что ли? Мы люди. А вы... Отан, - процитировал он, как запомнилось из прочитанного на самодельном небольшом сайте, - или Альтанус, сильный восточный и юго-восточный ветер, во Франции, кажется. Бывает белым и черным. Зимой несет холод и шквалы, а летом - тепло и ясную погоду. Ну, там много всего, я могу и напутать. И Норзер там есть, и Этезий. Только я, конечно, сперва не то подумал. Угу, подумал, родители фигней маялись, дали сыну имечко. Такое вот.
- А я?
- Про тебя я не стал читать, - Женька вздохнул, - и вообще, веришь, забыл напрочь, даже про Отана-Норзера. Потому что мне с вами было офигительно клево и охренительно интересно.
- Ты интересный, - сказала Женя.
- Угу. Как тыща таких же щенков, которые до меня. Да?
- Но глупый. Но в середине своей - самый правильный. Ты самая большая удача, которая может случиться с нами. С Ньердом, со мной, с Хиус-Маистрой. И еще с тысячами. С Чинуком...
- Блин, время ж идет, Жень. Спасибо, конечно, и я тебя тоже люблю.
Машинально проговорив присказку, запнулся, думая, не покраснеть бы. Пусть она думает, что это шутка.
- Это шутка, - объяснил на всякий случай, - нет, ерунда, я не то сказал. Не шутка. Ох. Давай лучше про Чинука, Жень! А почему я удача?
- Ты мне интересен, вот что я хотела сказать, - Женя продолжала, будто он не перебил ее, - а удача, потому что ты - герой.
- Чего? - он, наконец, опустил руку, вернее, она опустилась сама, - какой я герой, скажешь тоже. Я сегодня только думал, вообще нифига ж не выходит. Был бы герой, с Норисом разобрался. Капчу вытащил из проблем, вместе с Аной его дурацкой. Тебя сводил бы к врачу, обещал ведь! Я шел, так прям и думал, насчет, куды там герой.
- Не герой, который постоянно воюет, - терпеливо объяснила Женя, - есть мы, есть люди. Между нами и людьми существуют герои. Промежуточное звено.
- Мерси. За звено. Промежуточное.
- Всегда пожалуйста, мастер Юджин. Предназначение героев - верить в нас. В то, что мы существуем. И потому любая помощь героя, она становится реальной. Даже если это просто желание помочь.
Слова, по-взрослому мудро подумал Женька, слова, слова и желания. А сейчас нужна реальная помощь. Псу Чинуку, которого он никогда не видел, но кажется, вполне представляет себе, какой он. Или нет? Он даже не знает, какой тот породы...
- Жень? Скажи о Чинуке. Самое важное.
Женя отвернулась, снова разглядывая огромный камень с грубо видимой на массивных плечах башкой. По верху камня торчали черными столбиками бакланы, а в тени тулова мерцала изящным пятнышком белая цапля, отсюда - совсем крошечная.
- Он... он неостановим. Когда Чинук приходит на заснеженные равнины, его зовут Пожирателем снега, потому что никакой холод не выдерживает его радости. И снег тает за одну ночь, превращаясь в половодье. Это похоже на волшебство, люди засыпают посреди белизны, а просыпаются утром от шума воды и сверкания капель. Такой он, Чинук. Чтобы не натворил бед, нужно, чтоб рядом с ним был кто-то. Кто-то сильный и устойчивый, как Ньерд. Или неумолимый в жаре или холоде, как леди Маистра. Или мягкий. Внимательный.
- Как ты?
Безжалостное солнце давило сверху, выбеливая и высветляя детали, сыпало на все вокруг белесую пыльцу зноя. Но профиль Жени казался окутанным легчайшим, еле видимым влажным туманом, и черты лица - лоб под светлыми прядками, линия носа и губ - были одновременно яркими и мягкими. Губы разомкнулись.
- Да. Я отвечаю за появление весны, за то, чтоб весенние цветы сумели выжить. Я пересчитываю пуховых цыплят, трогая маленькие головы невидимым пальцем. А еще - качаю сережки на вербах и весенних ивах. Летом я приношу дуновение тени в места палящего зноя. Осенью - качаю на ветках яркие листья, показывая их красоту. Но мягкие ветерки, светлая погода между сезонами - это слишком непрочная цепь для Чинука. Он послушен силе, но сила без моей мягкости - очень жестока. Ты понимаешь, о чем я?
- Ты - ветер весны? Поэтому тебя Отан вечно дразнит, да? Цыплятами там, анемонами.
- Ну, если очень приблизительно, очень по-человечески, то примерно да. Хотя все сложнее. Не бывает отдельного ветра в чистом виде. Поэтому леди Хиус - никакая не снежная королева, она бывает разная совсем. И Отан тоже.
Так, сосредоточился Женька, стараясь удержать в памяти сказанное девочкой, а это было трудно, ведь перед ними стояла близкая и самая важная цель, так... не ветры, дующие с разных сторон света, а что тогда? Физику учил, можно примерить. Скорее, сила того, что приходит, чтобы удержать или изменить. Отан - это устойчивость такой силы, он ее удерживает. Этезии, вспомнил Женька, ну, конечно, устойчивые ветры, что дуют в конце лета и начале осени - примерно сорок дней. А Маистра, судя по приключениям на побережье, это не продолжительность, а - сила. Сила силы, как-то так. Оба они не умеют без мягкости, Женя их балансирует. Зато они умеют с Чинуком, и прочими неуправляемыми вещами. А Женя, значит, кроме того, что шикает на своих могучих, она тоже промежуточное звено - она общается с ним, с Женькой Смолой (с героем, язвительно подсказал внутренний голос). Ясно, с цепочкой немного разобрались - перед глазами тут же встала картинка другой цепи - висящей на толстой ветке, с разомкнутым собачьим ошейником. И что, теперь он понимает, где искать Чинука?
- Если мы не найдем его, вскоре, то жара перейдет границы. В зиму уйдут больные деревья, перекаленная земля, и весна, она придет, конечно, но будет больной. Немощной. Все вокруг надолго будет выбито из колеи. Так бывает время от времени. Во времена катастроф.
- Не надо катастроф, - быстро ответил Женька.
Он помнил свои ощущения, когда мощные силы смяли воздух и землю, без всякой жалости к людям. Но там были какие-то границы. Чисто географические. А тут... И есть еще маленький племянник дурного Капчи, если случится катастрофа, то придут настоящие смерти. Сначала погибнут слабые, совсем слабые. Потом те, кто будет их защищать.
Женьке внезапно стало нехорошо и одновременно ужасно сердито. Будто они сидят, но и ходят по кругу, не в силах вырваться, а надо уже делать что-то! Он стиснул челюсти, в глазах потемнело от исступленного желания что-то встряхнуть, дать пинка мирозданию, чтоб детали смешались, укладываясь по-другому, чтоб увидеть, наконец, куда двигаться!
И когда показалось, сейчас лопнет и голова, и сердце, в кармане дилинькнул мобильник.
- Да! - рявкнул Женька в ничем не повинный гаджет, увидев на экранчике имя Капчи.
- Слышь, Смола. Не бесись. Тише, да? Тут Норис. Тебе пару слов.
Телефон обжигал скулу. Бакланы на скале, недовольно гогоча, взлетали и пересаживались ниже, в более густую тень, распахивали крылья, надеясь на ветерок.
- Твоим новым дружкам нужна их паршивая собака? - голос, измененный гаджетом, казался совсем незнакомым, но интонации - ленивые, угрожающие - Женька узнал сразу.
- У тебя? - он прокашлялся, - он у тебя?
- Им нужна эта шавка, - ответил на свой же вопрос Норис, - а мне нужен ты.
- Я?
Все вдруг отодвинулось за толстое стекло, приглушающее звуки и цвета. Остался только голос, полный, нет, не злобы, а чего-то другого. Брезгливый голос, понял Женька, как будто Норису гадко с ним говорить, противно.
- Ты. Придешь на озеро, сам. Тогда верну ублюдка. А ты останешься.
Женя рядом смотрела огромными глазами, фиолетовыми, как вечерняя грозовая туча. Еле шевеля губами, подсказывала что-то. Подняла руку, сжимая в кулаке невидимый поводок.
- Его ж должен забрать кто-то, - голос сипел и рвался, совсем не геройский, - если я. Останусь.
- Телка твоя косоротая заберет. Ей отдам. Только ей, врубился?
- Когда?
- Когда успеешь, - голос в трубке усмехнулся, - слышишь, скорая воет?
Женька огляделся, почти уверенный, что из-за дерева выступит узкоплечая фигура в белом. Издалека, приглушенная расстоянием, выла медицинская сирена на машине скорой помощи.
- У вас же там тоже воет, да? - Норис удовлетворенно хохотнул, - по всему городу так. А скоро - во всех больницах страны. Спешите видеть!
Женька взял ее горячую ладонь, встал тоже, суя мобильный в нагрудный карман рубахи.
- Он из ваших. Боюсь, он тоже герой, только не справился. Когда-то.
Блин, хотел сказать Женька, блин и еще раз блин. Но вслух сказал другое:
- Отан нас отвезет? На соленые озера? Нужно быстрее.
- Отан и леди Маистра приедут. А мы с тобой доберемся сами.
Женька кивнул, чувствуя себя перед экраном, на котором - интересное такое кино, нормальная сказка для взрослых и детишек. Лежи себе на диване, пей колу из холодной бутылки, критикуй спецэффекты.
- Готов? - горячие пальцы крепко стиснули его ладонь.
- Что? - удивился Женька, уже делая шаг, не успев сосредоточиться, испугаться, рассердиться и снова сосредоточиться. Уговорить себя верить.
А перед лицом мелькнул, чуть ли не свистнув от скорости, желтый разинутый клюв баклана, тень накрыла их, но сразу выпустила, понеслась в лицо зеркальная гладь мелководья и ушла вниз, резко, впуская на свое место качнувшийся горизонт, игрушечную россыпь лодочных гаражей сбоку, кубики городских домов, разбросанные в пенках древесной зелени. Город уменьшился за пару секунд, стянулся в горсть цветных брызг, окруженную желтыми пространствами, исчерченными серыми и белесыми змеями.
В рот и ноздри рвался сухой обжигающий ветер, ноги болтались, как у тряпочной куклы, свободная рука свисала, словно парализованная, непонятно, куда девать. И только другая рука была при деле - цеплялась за пальцы девочки, стискивая их все сильнее.
- Оторвешь! - смех рвался на кусочки, улетая за спины.
- Что? А-ы-эхх, - Женька раскашлялся, ничего не видя от слез. В глотке горело, словно хватанул раскаленного песка.
- Не тяни так сильно! Я держу, не упадешь!
Ага, хотел сказать он. А вдруг отпустишь. Вдруг - случайно.
И рука, послушная такому разумному страху, только усиливала хватку.
Женька сглотнул. И прекратил. В смысле, махнул мысленно этой самой рукой, да гори оно все. Скрюченные пальцы ослабели, разжимаясь. И полет сразу улучшился, стал равномерным, хотя все равно никакого удовольствия в том, как двое продирались через раскаленные потоки злого жесткого воздуха, не появилось.
Женьку подташнивало от высоты, вернее, от пустоты, невозможности опереться хоть на что-то. Раздражали висящие ноги, хотелось как-то их расположить удобнее, но все мышцы и так болели от напряжения и не желали дополнительно возиться с ногами.
Надо было раньше прыгать с парашютом, подумал Женька. Попытался про это сказать. Женя поняла, покачала головой. Светлые волосы то рассыпались ореолом, то прижимались к макушке, обтекая голову.
- Там ты падаешь. И с вышки в воду тоже. А тут - другое. Нам нужно вперед.
Она вытянула руку, как будто указывала направление. И ноги, кивнула, призывая посмотреть, он посмотрел, с опаской вдавливая в грудь подбородок, - ноги вытянула тоже, не напрягая, чуть согнутые в коленках. Почти так ныряла, вспомнил Женька, пытаясь устроиться так же. И получилось, струи воздуха будто присмирели, не раскачивая ему ноги и не откидывая руку назад. Он сжал губы и прищурил глаза, рассматривая через ресницы широкую степь, горсти поселковых домиков, летящую далеко внизу и сбоку линию побережья. И - сверкающие лепешки озер и ставков, будто вырезанные из фольги и наклеенные на степь.
Засмотревшись, забыл о руке, за которую его держала Женя, спохватился, боясь шевелить пальцами - вдруг пустота и падение - но на тыльной стороне ладони ясно ощутил прохладную точку, единственную прохладу во всем, что вокруг. Увидел - рука девочки парит над его рукой, еле касаясь кожи одним лишь пальцем. Женя засмеялась, толкнула его коленом в бедро, Женька сделал пируэт в раскаленном воздухе, но точка свежести никуда не девалась - девочка нырнула одновременно с ним, переворачиваясь.
Не бросит, понял он. Она сама - никогда. Не бросит!
И завертелся, разгоняясь и поворачиваясь. Женя без опоздания повторяла его движения, не отставала, без всяких усилий и ошибок.
Через пару минут успокоился, тяжело дыша, потный и совершенно счастливый. Дальше летели уже спокойнее, тем более, полет не был особенно быстрым, скорость ненамного выше, чем у грузовичка Отана.
Дважды приходилось спускаться, чтоб отдохнуть. Уставали не руки и ноги, а больше сердце, дыхалка, и почему-то желудок. Но сидели недолго, жара приводила в исступление и даже плавный прыжок в небольшое озерко, окруженное тростниковыми плавнями, не принес облегчения - вода оказалась почти горячей.
- Тебе тоже так? - спросил Женька, когда сидели на берегу, обирая с одежды мелкие листики ряски, - ну, в смысле укачивает и лететь через воздух тяжело. Или ты, типа богиня, все же...
- С тобой я человек, - возразила Женя и хихикнула, - типа человек. Все же. Так что, да, устала ужасно. И тошнит. Отдохнул? Давай, а то Отан нас обгонит.
- Еще чего, - возмутился Женька, протягивая ей руку.
Но сверху увидели - Отан движется по грунтовке на муравейчике, таща за игрушечной машинкой хвост рыжей пыли.
А впереди, еще невидимый Отану, но прекрасно видный сверху, сверкал белой плоскостью огромный Кой-Аш. И хорошее настроение Женьки тут же пропало.