Заключительная (если не считать эпилога), в которой много чего происходит и дело читателя, что именно из происшедшего полагать хеппиэндом, и считать ли новые, даже новейшие повороты сюжета "хеппи", или вообще "эндом"... Ну а сама Оля, конечно, в своих желаниях разобралась совершенно чётко.
Два часа пролетели на удивление незаметно. Пока Оля, махнув рукой на поберечь прекрасное платье, наскоро разбиралась с вещами и котятами, которые гуляли по полу, всё обнюхивая и временами затевая друг с другом игры, дважды звонил Серёжа, отчитываясь бодрым голосом, и один раз пришла смска от Саши, такая же утешающе бодрая. Иногда, выпрямляясь с веником в руке, Оля приободрялась, думая - ну ничего же из ряда вон, толстый дурак обязательно вернётся, как возвращался всегда, и там - Серёжа. А потом снова падала духом, желая, чтоб прямо сейчас, немедленно, пусть позвонит и скажет, вот он - твой замечательный, толстый, атласный прекрасный дурак с бархатным носом и бриллиантовыми на солнце усами. И Марта-гулёна тоже с ним.
- Ну подожди, - бормотала Оля, запихивая одежду на протёртые полки древнего шифоньера, - ты у меня вернёшься, ты у меня сходу в переноске отправишься в ветеринарку, хватит шастать по котам и лелеять инстинкты. Вот только малышню свою донянькаешь, ещё с месяц и всё.
Тут она вспоминала, что кошки пока нет и снова впадала в тихое отчаяние. Когда, распихав вещи, помыв полы, посмотрела на время и боясь садиться, чтоб не отчаяться за последние минуты без дела, взялась протирать стекла в трёх небольших окошках, пришла ещё одна смска от Саши, и Оля уставилась на ряд цифр и английских буковок. Под ними - одна строчка:
"Интернет подключи".
Оля с недоверием завела лаптоп, отодвинула на стол с клавиатуры полосатого котёнка, нашла указанную сеть и ввела пароль.
"Интернет подключен" радушно сообщила ей винда. Оля нажала нужные кнопки смартфона, все сильнее недоумевая - очень славно, что в этой халупе есть сеть, но Саша-то каким к ней боком? Тут же курлыкнул вотсап, оповещая о новом сообщении. С номера Серёжи.
На присланной фотографии двое на фоне серой стены строго смотрели на Олю: Серёжа с суровым выражением бывалого воина и рядом - толстые щёки Павлика подпирают блестящую шапку Бэтмена.
"Мы на страже".
Оля не выдержала и улыбнулась. Провела смартфоном по залитой августовским солнцем комнате, снимая наспех наведённый порядок. И отправила три фотографии суровым стражам.
Саша, как и обещал, вернулся через два часа, вернее, через два часа восемнадцать минут. И не один. Из смешной машинки выскочил, о чём-то горячо толкуя, сухопарый длинный дядька, загорелый до того, что на лице видны были только сверкающие стёкла очков, невнимательно махнул Оле рукой и устремился в сторону раскопа, а Саша, проводив его и кивая на экспрессивные тирады, вернулся, туда, где на пороге домика стояла Оля, держа в руке смартфон.
- Это Илья Константиныч, - доложил в ответ на её взгляд, - он сейчас сам уедет, осмотрится только. У него экспедиция дальше, за Эльтигеном, в полях. Ребята за нами ехали, через минут десять подхватят. Ну что?
- Ничего пока, - Оля покачала головой.
Потом Саша проводил по-прежнему что-то изрекающего спутника к шлагбауму, тот, поспешая и сильно жестикулируя, ещё договаривал, но уже внизу сигналила машина и гость исчез, так же невнимательно махнув Оле рукой.
- Давай перекусим, - сказал Саша, когда Оля уже открыла рот - спросить про всё, - я пиццу привёз. Пожрать всё равно ведь надо. И решим, как дальше.
Они ели молча, расположившись на тахте, и коробка с пиццей лежала между ними. Оля не стала пока спрашивать, тем более, трудовой порыв кончился, она устала и уже упадала в тоску, потому что надеялась, вдруг, пока она тут машет веником, ситуация как-то поменяется. Но ничего не произошло и нужно решать, как быть дальше. И - котята. Конечно, она ещё не приступила к работе, пока будет устраиваться, пару дней считается свободной, но из-за мелких теперь не сможет вернуться в город надолго, хотя бы торчать рядом с домом и, может быть, там заночевать.
Где? Спросила сама себя, жуя вкусную бы, но сейчас почти безвкусную пиццу. Под тощим кипарисом в метре от глухой наружной стены? На ветке платана? Во внутреннем дворе, к которому, кстати, кот никогда не проявлял интереса и даже если она усядется на заброшенную скамеечку у входа в подвал, толку от нее будет? Он залезет на платан с другой стороны, оттуда на балкон. Потыкается в наглухо закрытые Денисом окна.
- Вот же гад какой, - высказалась в сердцах, бросая на картон обгрызанный краешек, - я не про Тиму сейчас. Про окна. И Дениса.
- Наплюй. - Саша забрал недоеденный ею кусочек и сжевал его сам.
Оля замолчала и мысли обо всём вылетели из головы, даже, призналась себе с раскаянием - о блудных котах тоже. Вот сейчас бы... Если бы не коробка эта дурацкая. "Между нами был кинджал", проблеял в голове насмешливый голос, семейную шуточку с цитатой из давно забытого фильма.
Но Саша отнесся к "кинджалу" проще. Встал, закрывая коробку с остатками пиццы, отнес её на подоконник, обходя пушистых младенцев, которые заснули на полу рядом с мисочкой. И вернулся, сел вплотную, поворачивая Олю к себе и сначала прижимая, потом отодвигая, чтобы удобнее было стащить с плеч маленькие шёлковые рукавчики, а они не спускались, Оля послушно подняла руки, чтобы он снял платье через голову; тёплый воздух овеял голый живот и бёдра с незначительными лёгкими трусиками, а потом оказалось, что и грудь, тоже уже вот...
Губы Саши коснулись груди, а пальцы поддерживали голую спину, и Оля поняла, она сейчас или потеряет сознание или надо совсем сразу, быстро... и хорошо, что она успела застелить тахту...
От негромкого звонка оба замерли на секунду. А в следующую Оля уже нагибалась, вывёртываясь и нашаривая упавший смартфон.
- Прости. Извини. - Голос был хриплым, она его даже и не узнала, поняла только - сама говорит, значит - её.
Прокашлялась, прижимая к уху смартфон:
- Да? Серёжа, что? Что там? Вернулся?
- Нет. Ну... Да не волнуйся, слушай! Короче, тут Эдик прибегал, сказал на причале видели кота, ему сторож сказал, де то с полчаса назад было. Чёрный да. А его собаки погнали. Непонятно, куда, сперва в камыши забурился, ну, пацаны полазили там, нету. Я думаю что: он не выйдет к ним. Собаки эти. Короче, наверное, надо, чтоб ты. Сама.
- Полчаса, - потерянным голосом сказала Оля, стискивая смартфон, - целых полчаса... и ехать ещё. Да, Серёжа, да, конечно!
Она повернулась к Саше, а тот уже натягивал свою растянутую тишотку, вынырнув из горловины, улыбнулся, пальцами убирая со лба встрепанные короткие кудри.
- Вот видишь! Давай, в темпе. Если дорога пустая, за двадцать минут долетим.
- На твоём, - Оля запнулась, не желая обижать смешную машинку, - на "счастливой дороги Саша"?
Саша гордо кивнул, вскочил и смутился, ловя расстёгнутые штаны, падающие к коленям.
- Мы с Сашкой хорошо его тюнинговали. Ну чего смеёшься, а ладно, смейся. Оль, а одеться?
Оля, уже у двери, провела руками по голым бокам. И под Сашин смех кинулась к тахте, где валялось снятое платье, одновременно ловя на спине расстегнутые лямочки лифчика.
В машине он не выдержал и захохотал, громко, вкусно, пока Оля, краснея и прикусывая губу, возилась с ремнем безопасности.
- Надо было молчать мне! Повёз бы, раздетую и красивую, через весь город.
- У самого штаны на полу были!
- Ну дык. Я в порыве страсти.
- Я тоже!
- Точно? - Он искоса посматривал, улыбался, а у Оли все поднывало внутри, и она со страхом, чтобы не сглазить, гнала от себя картинки - нашёлся кот, и все хорошо, и они вместе, вообще все вместе, - точно-точно?
- Ага. С того дня, когда ты рыбу ловил. Там, на набережной.
- Ого. Блин!
Оля подскочила, вцепляясь в ремень - запорожец тряхнуло.
- Знал бы, я бы сразу подошел. Потеряли, сколько потеряли, получается? Посчитай, у меня пальцы заняты.
- А ты только на пальцах умеешь? - Оля убрала руки с ремня и расслабилась, - головой слабо?
- Голова занята. Мы быстро едем. Так сколько?
- Не помню. И ты все равно уехал же, Серёжа сказал.
- На два дня. Если бы, я б и не уехал, может.
Он качал головой, улыбаясь, Оля смотрела, как красиво лежат на смешной деревянной баранке руки - такие красивые. И татуировка красивая, и даже майка эта дурацкая - красивая.
- Я тебе потом расскажу, - пообещала, - когда кот найдется, когда устроится всё, расскажу, как я тебя увидела и что подумала. Ты не поверишь, наверное. А может наоборот, станешь кивать, типа, о-о-о, я так и думал. Тогда я тебя придушу подушкой.
- Совсем?
- Зачем совсем? Ты мне очень-очень сильно нужен. Немножко придушу, чтоб лежал спокойно. И во всём признался. Ты в музее, что ли, работаешь, в нашем? Все знаешь, интернет подключил, дядька этот...
- Нет. Не работаю. Потом расскажу, когда придушишь.
***
- Не, - тощий сторож в растянутых спортивных штанах и длинной, почти по колено, замызганной майке, со знанием дела рассмотрев фотографию в смартфоне, покачал кудлатой головой, - не тот котяра.
Оля, которая возлюбила сторожа всей душой, пока они мчались к недостроенному зданию торгового центра, смотрела теперь на него почти с ненавистью.
- Вы точно увидели? Может, всё-таки...
- Та шо мне смотреть, - рассердился свидетель, - я слепой? Этот вона какой кабан, а тот худой и усы в него белые, кручёные. То прежний кот, он уже лазил тут, за кошкой этой ходил, шо привязанный. А она его гоняла. Вы вон на Джека киваити и на Пирата, куды там, а его сперва погнала кошка, орала тута, шипела, он сдуру в будку и забежал. Конечно, они засердилися.
- Кошка? Какая кошка? - Оля подступила ближе, укрощая желание вцепиться в лямки майки и потрясти как следует.
- Моряка того кошка, - охотно пояснил сторож, шлёпая вьетнамками и пятясь, - ну, что с яхтою стоял. Я ж думал, забрал он её, а гляжу вернулась, и кот за ней. Тощой, с усами. Не забрал, выходит?
- Где она? Это же Марта. Мурка! Она вернулась?
- Одна, - поправил сторож, с подозрением следя за Олиными движениями, - я знаю, Марта то или Мурка. Ты кого потеряла-то? Тычешь мне кота, чёрного, теперя вот уже кошки.
- Где? - воззвала Оля, не вдаваясь в подробности.
- Убегла в дырку, - разъяснил сторож, - коли бы я знал, что вы всех тут кошек собираити, я б её запер, в сторожку, а так сам погнал, чтоб собак не дёргала. Мне ещё сторожить ночь, а они устроили. Эти брешут, кот орёт, кошка эта воет, по причалу бегает. Дурная она у вас. И ещё - лапа, кажись, вывернута. Я заметил, уже када убегала, бежит и набок косится, хромает. Но то не мои, мои ее никада не трогали, помню, када тока явилися они тут с яхтой, она Джеку нос располосовала.
Через пять минут Оля стояла под платаном, задрав голову, рядом, так же задрав лицо и придерживая сползающую на затылок бэтменскую шапку, стоял суровый Павлик, а сверху, роняя сухой мусор и листья, шебуршился Серёжа, докладывая:
- На балконе нету. А внутри не видно, темно. Оль, она как пролезет, там закрыто всё глухо.
- Не знаю я как! Но пролезали же они! Всегда! А ты на балкон не можешь?
- Неа. Тут ветки тонкие совсем.
- Что, - Оля отвлеклась, посмотрела на Павлика, который дергал её руку.
- Ключи, - мальчик привстал на цыпочки, чтоб прошептать секретно, - а ты возьми у деды ключи, мы и войдем. А?
- Баб Маша ведь отдала, свои? - Оля уставилась в серьёзное круглощёкое лицо, - ты сам говорил!
Мальчик покачал головой, заблестел глазами, сощуривая их в хитрые щёлочки.
- А деда не отдал. Другие. Потому что квартира если пустая и вдруг авария, чтоб не топило. Так сказал, а бабушка ругала его, потом вздохнула и полотенцем махнула. На него. Это совсем секретные ключи, он спецально сделал, давно уже, када ещё до квартирантов, када бабушка Федоровна жила и в больницу уезжала. Он рассердится. Но нам же надо!
Оля молчала, соображая. Но Павлик ждать не стал, развернулся и помчался к дому, исчез за высокими воротами. Через пять минут вернулся, с оглядкой сунул Оле в руку колечко с новеньким блестящим ключом.
- Спросил? - уточнила Оля, забирая ключ.
Мальчик закивал и снова оглянулся.
- Врёшь, - она вздохнула и прикинула как быть, - а сейчас они где? Дед с бабушкой?
- Бабушки ушли в город, - отрапортовал Павлик, горя глазами и пылая щеками, - деда спит с книжкой, у кресли. Оля, давай, скорее! Мы проползём, тихо-тихо... и...
- Павличек, спасибо. Но давай проползать буду я, - она повернулась и в ответ на её взгляд Саша закивал, - мы, а ты будешь стоять в карауле. Чтобы дедушка не услышал, да? На площадке. Мы быстро проверим. И отдадим.
Павлик вздохнул, расставаясь с мыслью о доблестном проползании в пустую квартиру. Кивнул.
- Я буду ухать.
- Что?
- Как сова, - он надулся и ухнул, так что сверху из листьев показалось заинтересованное лицо Серёжи.
- Да, - поспешила остановить разведчика Оля, - только тихонько. А ещё лучше ты у него громко спроси, что-нибудь. Мы услышим. Ну и если бабушки начнут подниматься.
Павлик закивал и пошёл позади, зорко шурясь на все вокруг и сжимая пухлые кулаки - охранял лазутчиков.
Сережа спустился и, обирая с плеч обломки веточек, прислонился к платану с видом рассеянным и независимым. Когда Оля разок оглянулась на спутников, то её прошиб такой нервный смех, что она схватила Сашу за локоть, боясь споткнуться и упасть. Скорее бы все кончилось, взмолилась она, на цыпочках поднимаясь по такой уже привычной и знакомой лестнице: нашлись несчастные коты, и всё чтобы позади, и можно вспоминать, смеяться, дразнить друг друга, пересказывая...
Павлик встал у своей двери, поднял руку, заслоняя розовой ладошкой глазок.
- Не дурак, - шепнул в Олино ухо Саша. Она, придерживая ключ, повернула его, и через узкую щель они вдвоём просочились в прихожую. Саша хотел оставить двери приоткрытыми, но Оля, вытаскивая ключ, затрясла головой, тыкая пальцем вниз, к полу. Кот вдруг испугается и улизнет в коридор!
Они прикрыли дверь и пошли по коридору, заходя в комнаты и шёпотом выкрикивая кошачьи имена:
- Тима!
- Мурочка! Марта!
- Темучин!
В кухне встали в центре, после того, как Оля заглянула во все шкафы, на полки и под ванну. Пробежала к окну, отдёргивая край наново повешенной кружевной шторы.
Саша взял её за плечи, легонько тряхнул, не забывая прислушиваться к звукам на площадке:
- Ну? Перестань. Значит, побежала ещё куда-то. Кота твоего искать. Может, приведёт сюда. Ну, не реви, Олюшка. Точно везде смотрела? Может антресоль какая?
Оля замотала головой. А она так надеялась...
- Вешалка! - повернулась и побежала на цыпочках снова в коридор, где на старой вешалке громоздились ненужные старые вещи. Перебрала скукоженные подолы, приподнимая их от полки и уже понимая: никого и тут.
- Пятью пять! - звонко выкрикнул за дверями дрожащий голос Павлика, его перекрыл мелкий собачий лай, - ба! Я забыл, сколько будет?
Невнятно заворкотали женские голоса, один прикрикнул на собачку, а та в ответ залилась совсем уже истерическим лаем.
- Шестью шесть? - орал снаружи Павлик, - ничего не заболел! Я забы-ыл! Таблицу забыл! Не. Я тут повспомню! Не хочу я домой! Семью семь? Это сколько?
Оля быстро сунула ключ в замок, мягко крутанула. Выдернула ключ, снова сжимая в кулаке и повернулась, прижимаясь спиной к облезлому дерматину. Саша стоял рядом, поблёскивая в темноте глазами.
Когда в коридоре все утихло, Оля приложила ухо, ругая покойную старушку, которая не удосужилась ввернуть в двери глазок.
- Будем выходить? - сказала без голоса, - они ушли. Кажется.
Но Саша покачал головой. Взял её руку и потянул, уводя обратно в сторону кухни.
Прошёл к окну, присел там на корточки, поманил Олю.
- Не помнишь, это было так?
Послеполуденный свет заливал просторную кухню, пятнал лиственными тенями коричневые половицы. И в самом углу, в тени подоконника, насыпана была редкая известковая пыльца. А в ней - ясно отпечатался цветок кошачьего следа. Всего один.
Оля покачала головой. Встала, проводя пальцем по аккуратно побеленной стене над покрашенными панелями с нарядной полоской.
- Я тут полы мыла. Утром. Не было ничего. И откуда побелка? На стене никаких царапин...
- Неважно. Если не было, значит?
- Значит, кошка сюда приходила, да! Недавно совсем!
- Или Темучин?
Оля снова покачала головой. Уж очень маленькая лапка, у Тимы лапищи большие, как у медведя. Нет, это кошка. Мурка, убежав с морвокзала, сумела таки просочиться сюда и - искала, конечно. Но где она теперь?
- Слушай. Я Серому скажу, с балкона, пусть бежит к причалу. Там покараулит. А мы с тобой тут посидим. Котята накормлены, до вечера будут спать. А вдруг кошка побегает, все проверит и вернётся? Или твой кот. Нельзя отсюда сейчас уходить. Пацанчик не проболтается, что мы тут?
- Вряд ли. Он же бэтмен. Нам только нельзя, где окна.
- Нормально. Мы тихонько. Сядем прям тут, на полу.
Он пробежал в комнату и вернулся, показывая сложенное квадратами белье:
- И одеяло. Там раскладушка, в комнате, наверное, бывший твой не успел сложить. Может, там?
- Нет, - при упоминании Дениса Оля передернулась.
- Верно, - согласился Саша, ползая на коленках и раскладывая на полу корявое от старости одеяло, - там тесно и вдруг ещё сломается.
- Ты на ней прыгать собрался, что ли?
- Зачем прыгать. Возиться. Слушай, а чего это простыня странная такая? Жесткая и квадратная вся. Ты чего хихикаешь?
- Это скатерть, старушкина, - Оля уткнула лицо в коленки, - крахмальная. На которую фужеры, бокалы. Что там ещё - фондю, бламанже...
- Отлично. Значит, мы сами себе фондю и бламанже. Ложись, отдыхай, я Серому свистну.
Когда Саша вернулся, держась подальше от высоких окон, Оля лежала навзничь, держа около уха телефон.
- Да, Павлик, - договаривала вполголоса, - не переживай. Спасибо тебе, ты совсем герой. Бэтмен, ага.
Отметив время, положила смартфон на жёсткую скатерть рядом с собой.
- Позвонил. Волнуется. Я сказала, что мы утром тихонечко выйдем.
- Не ухал? - Саша плавно присел на коленки, маяча над Олей тёмным против света силуэтом.
- Что? А-а, нет. Хотел пароль придумать, но не успел, бабушки там его призывали.
Она замолчала, чувствуя - чуть согнутые в коленях ноги становятся чужими, как деревяшки. Хотелось уложить их удобнее и самой как-то повернуться, но следом за ногами стремительно деревенело все остальное - руки, шея, плечи. Кошмар, фигня какая, растерянно думала Оля, пока Саша, не двигаясь, заслонял от нее весь мир, - как будто мне шестнадцать. И всё в первый раз.
Она и правда, чувствовала себя так, словно из Ольги Краевской одним порывом ветра выдуло лет двадцать, оставив девчонку, которая совсем ничего не знает, не умеет, и страшно боится сделать всё не так. Ощущение было таким острым, что само себя приглушило - в следующий момент Оля немного расслабилась, с удивлением его изучая и отвлеклась от неподвижного Саши.
- Оль... Я сказать хочу. Тебе.
- Да...
- Ты не должна. Думать не должна, что это что-то... Ненужное. Нет. Что мы не должны. Блин. Что-то у меня с языком. Ещё попробую.
Он сделал вдох и выдох, словно собирался нырять глубоко. Опустился, удерживаясь на руках, и её висок защекотала тугая прядка тёмных коротких волос, а лицо овеяло дыхание с лёгким привкусом давно выкуренной сигареты.
- Если ты не хочешь, то ничего не будем. Сейчас, в смысле. А если думаешь, что не то время, то я не согласен. Ну, то есть, ну...
- Я поняла. Хочешь, скажу сама? - она вытянула руки, которые внезапно снова стали гибкими и в пятнах теней и света показалось ей - удивительно прекрасными, будто и не её руками. Обнимая мужскую шею, уложила его на себя, щекой к щеке, грудью на свою грудь.
- Это не будет будто мы чёрствые и не переживаем. Это будет наоборот, как будто мы помогаем им вернуться. Я не знаю, ты это хотел ска-...
Дальше они уже целовались, когда, кивая, Саша нечаянно угодил губами прямо в её полураскрытые словами губы. И только разок, оторвавшись, он засмеялся:
- Как-то, по-пацански совсем. Я себя. Как будто ещё в школе.
Она хотела рассмеяться в ответ и сказать, да-да! Я чувствую то же самое! Но внезапно, вместе с желанием, которое надвинувшись, становилось все сильнее, в голову слетела странная мысль. Странная - для этого места и времени, для всего, что происходило сейчас с ней и с почти незнакомым, но таким желанным мужчиной.
Это практически ничего не значит. Это не совпадения любви, а просто - прекрасные, обычные совпадения. Которые - для радости.
И от этой мысли Оле не сделалось печально или тоскливо. Совсем наоборот - она словно высвободила то, что давным-давно томилось под замком. Под многими замками - коваными из условностей, чужих представлений, из прочитанного в книгах и журналах.
Такой славный, билось в голове, пока все совершалось, выжимая из горячей кожи летний летучий пот - окна же наглухо закрыты - такой милый и именно поэтому - такой для меня прекрасный. Если хоть завтра мы разойдёмся, я не буду страдать, а буду полна благодарности ему - за красоту, за эту ошеломляющую нежность, и дальше-дальше - за следующую за нежностью неостановимую силу, когда кажется - вместе сорвались со скалы, высоченной, но даже в свободном падении он успевает следить - каково ей и старается сделать ещё лучше.
- Ох-х, - выдохнули почти в одни голос, отлепляясь друг от друга и падая навзничь на жесткой крахмальной скатерти.
- Ты как? - через минуту осведомился Саша, касаясь её бока горячим локтем, - фондю? Или бламанже? Что?
- Бланманже. Так кажется. Никогда точно не знала. Да. Я бламанже, точно.
Оля ещё полежала и села, невнимательно водя рукой рядом, вроде бы искала скинутую одежду, но одновременно понимала - да ну её. Даже не стала прикрываться другой рукой, просто потянулась, сгибая локти, провела пальцами через растрепанные волосы, убрала их с мокрого лба. И упала снова на спину.
- Ты как хочешь, а я решила - не уйду, пока гадский мой кот не вернётся. Устрою лежачую забастовку. На скатерти.
- Она короткая, - пожаловался Саша, - у меня пятки ездят по полу. И локти все поотшибал себе.
- Какой нежный. Я вот ничего себе не отшибла. Мне было замечательно хорошо.
- Мне ещё лучше, - поспешно возразил Саша, - а теперь надо бы с дозором. Я пройдусь. Начну с сортира и душа. Или ты первая?
- Начни. Я ещё полежу, а то встану и сразу же кинусь волноваться и печалиться.
Саша снова встал на коленки, нависая над Олей. Тыкнулся носом, легонько кусая за что придется, и наконец, уткнулся в шею под ухом. Оля, мгновенно покрываясь мурашками, обхватила его согнутыми ногами и повизжала, стараясь не в ухо и шёпотом.
Когда совсем стемнело, они всё же перебазировались в комнату, на ту самую тахту, не забыв прихватить с собой одежду, а скатерть бросили пока на полу.
- Мало ли, - сообщил Саша, - вдруг ещё там придется. Тем более, жиденькая какая раскладушка, скоро доломаем.
- И на вешалке, - согласилась Оля, - и даже люстра у нас есть.
Она немножко торопилась шутить, понимая, что передышка временная, если ничего не изменится в ближайшие пару часов, снова навалится на неё тоска. И Серёжа молчит, значит и на морвокзале тоже ничего, ноль. Может быть, нужно было срочно напечатать и расклеить объявления? Это годилось бы для обычных потерявшихся котиков, но для самостоятельного Темучина с его талантом просачиваться, исчезая то на полдня, то на целые сутки... Всё же первой была надежда, что он возникнет, так же таинственно, как и исчезает.
Решено, думала Оля, утром напишу объявление. И хотела, приняв решение, временно всё изгнать из головы, чтобы не обижать мужчину своими переживаниями, но тут же сама себе возмутилась. Он сам сказал, делай, как знаешь и как хочешь.
Но тут же поняла, перед этим нужно ещё один разик. А потом уже сказать, что веселье пока прекращается. Только очень хочется пить. Да и поесть не меньше.
- А вкусная была пицца, - мечтательно сказал Саша смутно-белому потолку с неясным пятном около люстры.
- Холодильник пустой, - Оля вздохнула, - я все выгребла, только отключать не стала. А! Там же в шкафчике банка тушёнки! И зелёный горошек! А вот хлеба нет.
Но Саша не стал плакаться мирозданию на столь жуткое несчастье и просто обрадовался жратве.
Так что вдвоём, не одеваясь, они снова отправились в кухню, где в сумрачно-жёлтом свете фонаря, процеженном через уже редеющие листья, разыскали консервные банки, вскрыли их и уселись не за стол, а снова на скатерть, чтобы не ёрзать по деревянным табуреткам голыми задницами.
- Пикник, - Саша улёгся, поставив на живот тарелку и тыкал теперь вилкой наугад, скрежеща зубцами по фарфору, - правильный пикник. У меня работа постоянно в полях, особенно летом, а по гостям я не люблю. А тут получается, мы в квартире, но все равно пикник. Класс.
- В следующий раз палатку поставим, - пообещала Оля.
Она сидела рядом, скрестив ноги по-турецки, свою тарелку поставила на скатерть и допивала из консервной банки вкусный горошковый сок.
Они уже говорили, много. В перерывах, когда нужно было остыть, да и передохнуть, вполголоса рассказывали о себе, задавали вопросы, вспоминали крошечное, совсем ещё новорожденное общее прошлое - рассвет на набережной, рыбалку, смешной запорожец, невнимательно-вежливого Илью Константиныча и как Оля на него смотрела, стоя на пороге музейного домишки, и какая была. И каким был Саша, упрятанный под кепку с длинным козырьком, а на виду только рука, забитая драконами, солнцами и какими-то роботами. Говорили вольно и прихотливо, меняя темы, не раскладывая ничего по полочкам, не классифицируя, так что через несколько часов пребывания в старой квартире, уже наступившей глухой ночью, Оля, убирая к плинтусу пустую жестянку, поняла с тайным весельем - спроси её кто, что она теперь знает о Саше - она сможет отчитаться о том, что секс состоялся феерический, что он, оказывается, на четыре года её младше, и что всю осень собирается провести в Керчи (о, счастье, противореча мыслям о том, что страдать она не собирается, возликовала Оля). Ах, да, ещё узнала, что татуировка сделана по мотивам комиксов какого-то юного вундеркинда, с которым Саша специально переписывался, мучая гугль-переводчик финскими эпистолами, зато теперь его - Сашина - рука красуется в двух сетевых портфолио. Художника и тату-салона.
Очень, оч-чень полезные знания, Краевская, подытожила, валяясь на спине, пока Саша, уложив на колени её ступню, разминал сильными пальцами. Вот сейчас он дойдет до пятки и надо уже...
Что именно "уже", она не знала, но чувствовала, блистательная передышка, такая прекрасная, может быть, ещё и потому что замешана она была на волнениях и печали, подошла к концу. Что угодно, думала Оля, немного поворачиваясь и наплевав на то, в хорошем ли ракурсе лежит, но - делать. Сбегать, к примеру, на морвокзал. Вслед за Серёжей проверить там все щели и дыры, ну вдруг хотя бы Марта забилась куда, решив дождаться яхту. Обойти все прилегающие улицы, громко выкрикивая кошачьи имена.
Саша аккуратно приподнял её ногу и запечатлел в середине ступни поцелуй.
- Ой, - сказала Оля.
- Снова мурашки?
- Да-а-а...
- Слушай. - Саша отпустил ногу и наклонился над её лицом, так же, как до всего, когда их прошлое было меньше ровно на одну ночь, полную секса.
- Да?
- Я...
Но издалека, через дверной проем, через коридор, в который выходили двери немых, запертых от внешнего мира комнат, от самой входной двери раздалось громыхание. Негромкое, осторожное, но прогремело, разумеется, как положено, сильнее небесного грома.
Оля мгновенно села, опираясь на руки, подобрала ноги, собираясь вскочить. Саша уже стоял, пятнистый в ночных тенях, напряжённый, как дичь в лесу. Когда в коридоре послышался невнятный говор и женский смех, медленно повернул к Оле лицо, с вопросом на нём.
Та, сидя и пытаясь подобрать ноги теснее, пожала плечами. Она слышала - это голос бывшего мужа, ох, ну да, видимо, они с Лориком тоже решили кинуться в романтику, пометить так сказать, собой, свежеотремонтированую квартиру. И что теперь? В кухне ничего, кроме стола, табуреток, холодильника, шкафчика на стене. Ещё квадратная скатерть и длинные кружевные шторы, которые сама Оля повесила второй раз, постаравшись закрепить намертво - если дёргать, упадут вместе с карнизом и всеми там причиндалами. Даже собственные невеликие шмотки они оставили в комнате. О боги, в той самой комнате, куда направляются сейчас вновь прибывшие...
Саша, слегка изменив позу, перестал быть похожим на загнанного в лесу оленя, как-то явно расслабился и даже что-то там в районе бёдер почесал. Оля сильно уткнулась лицом в коленки и укусила себя за какую-то на сгибе косточку. Да, ситуация позорная, но настолько все феерически, что именно - остается только ржать и чесать себе, пардон, всякие неприличные места. Главное, возжелала Оля, вставая, чтобы рядом с голым мужчиной встретить грядущие неприятности, чтоб не выгнали из квартиры без шмоток.
Игривый смех вызывал в ночной пустоте маленькое эхо, из тёмного коридора после краткого молчания выбился трепещущий красноватый отсвет, послышалась писклявая от уведенного в минимум звука какая-то музычка. Оля ясно слышала знакомый голос, узнавала не слова - интонации, с которыми произносились фразы. Вот сейчас он говорит комплимент (тут как раз ко времени раздалось польщённое хихиканье), а сейчас преисполнился печали, рассказывая, как страдал без неё (женский голос закурлыкал что-то утешительное), а вот интонации махнули рукой на все печали (мы тоже так когда-то, мелькнуло в голове Оли) и вдруг утрированно густой, утрированно рычащий (а такого не помню, отметила бывшая жена, которая делила с солистом постель ровных десять лет) продекламировал ясно слышное:
- Шампанское - в лёд! Шаммпанское! В лёд и немедленно!
Саша тоже прошипел сквозь зубы невнятное, присел, дёргая многострадальную скатерть, и за секунду до того, как вспыхнул свет, заливая кухню, успел обернуть вокруг Оли жёсткую, мятую, испятнанную тушёнкой, горошком и всяким разным ткань.
Замерший на пороге кухни Денис не уронил на босую ногу тяжёлую бутылку шампанского только потому, что машинально ею прикрылся. - вбежал он в таком же неглиже, в каком встретили его в кухне внезапные гости.
Вернее, Оля-то оказалась внутри скатерти, которую пришлось прижимать к бокам, чтоб не свалилась. А вот Саша стоял напротив хозяина - даже без бутылки шампанского.
- Мы уже уходим, - поспешила успокоить Дениса Оля, пока он не взорвался, изгоняя взломщиков, - вещи только.
Но Денис повел себя странно. Конечно, тяжело повести себя нормально, если из одежды у тебя только шампанский пузырь, но насколько знала Оля бывшего мужа, как раз осознание того, что он и вдруг выглядит смешно, приводило его в ярость и тогда доставалось всем, кто под руку попадётся. То есть, переварив ситуацию, он бы как раз и должен... тем более, в руках такая тяжелая бутылка, и он на своей территории, о чем недавно всех поставил в известность. Или хотя бы скандал с воплями...
Но вместо этого Денис дёрнул головой, держа бутылку диагонально, и резко оглянулся. Вздрогнул, когда из комнаты донеслось томное, явно призывное восклицание.
- Так что? - осведомился Саша, снова становясь похожим на настороженного лесного зверя, - насчёт одежды?
- Мнэээ... - Денис, хотя разумно было бы отступить в коридор, с яркого света, так и стоял на пороге, перечёркнутый темно-зелёным пузатым баллоном с золочёной этикеткой.
- Дэн-чик, Дэнн-чик-чик, - пропел из комнаты женский голос, - я-вся-у-же га-ря-ча-я штуч-ка! Ты где?
И как раз в тот момент, когда Оля удивилась, какой же странный у Лорика голос, интимное воркование сменилось кошмарным воплем и визгами.
- Там! - орала незнакомая Оле обнаженная амазонка, врываясь из коридора и обхватывая Дениса длинными руками поперек голого живота, - там! На шкафу! Сидит! И смотрит!
Под ноги Оле покатилась, солидно громыхая, уроненная бутылка шампанского, отлетела, крутясь, к стене.
- Тима! - кричала Оля, продираясь мимо сплетённой пары, в которой дама, которую после, обсуждая и вспоминая, они с Сашей именовали "Дамочка С Очень Большим Бюстом", цеплялась за своего героя, а тот, пыхтя, молча отдирал её от себя.
- Тимочка! - уронив с себя скатерть, Оля ворвалась в комнату и побежала к высокому шкафу, на котором, да, да и ещё раз да! - восседал чёрный огромный кот, освещённый прыгающим светом горящей свечи и неодобрительно взирал на суету под царственно составленными лапами.
- Темучин! - она вскинула руки и поднялась на цыпочки, хотя достать мерзавца снизу, конечно же, не могла.
Но кот, при виде любимой хозяйки растеряв всё своё величие, муркнул, согнувшись, стремительно слетел с верхотуры, тупнув мягким лапами и сотрясая деревянный пол. Задрал хвост и сильно потёрся шёлковым боком о голую Олину ногу.
Она подхватила беглеца на руки, прижала к себе, усаживая привычно - на сгиб локтя, а кот так же привычно уложил на плечо передние лапы со спрятанными когтями и, боднув её в скулу, обнюхал, дёргая усами и не переставая громко мурлыкать. Лизнул около глаза и обмяк, расплываясь нежной лохматой тяжестью.
Оля, смеясь, топталась, устраивая кота удобнее. У стены Саша прыгал на одной ноге, попадая другой в штанину, потом потянул кота на себя, тот напружинился, но Оля что-то сказала строгим голосом и Темучин смирился, на секунду, тут же принимаясь брыкаться в чужих руках и требуя опустить себя на пол.
- Сейчас, - бормотала она, одной рукой натягивая платье, а другую простирая к коту, - не исчезни только, да сейчас я. Поедем, да? Поедем домой, Тима. А Мурочка твоя где? Её дети ждут, а она гулёна такая. Где Мурка? Марта где?
Саша нагнулся, спуская Темучина с рук. Кот воздел хвост, распушил его в песцовый хвостище и пошёл по направлению к кухне, оглядываясь на идущих следом мужчину и женщину.
Оля, следуя за котом, невнимательно отметила - мимо прошмыгнули двое, все ещё раздетые, бывший муж и эта рослая, выше его на полголовы незнакомка с длинными прямыми чёрными волосами. И сразу же из комнаты с раскладушкой, шкафом и всё ещё попискивающей в смартфоне романтической музычкой донесся нарастающий шум ссоры.
Ведь это, думала Оля, спеша за котом, это ведь... он, значит ... Привёл сюда. То есть, для этого так срочно ключи? А как же Лорик?
Но всё это можно было подумать потом-потом. Темучин подвёл Олю к подоконнику, ярко освещённому верхним светом. Сунулся в самый угол, и там, встав на задние лапы, принялся скрести стену под массивной деревянной доской. Оля присела на корточки, вытягивая шею. Потом встала на коленки. Рядом сопел Саша, тоже засматривая снизу на старое дерево со следами побелки - видимо, кисть попадала нечаянно, когда раньше белили стену.
И вдруг у самой стены разошлась вертикальная узкая щель, стала пошире, кот муркнул и сунул внутрь большую башку. С усилием вытащил обратно. Посмотрев на Олю, муркнул уже с другой интонацией, слегка раздражённо. Снова сунулся в щель, которая снова почти закрылась.
- Дай я, - с азартом пропыхтел Саша, суя в щель пальцы.
Под его рукой скрипнуло, щёлкнуло, на пол посыпались чешуйки краски разных цветов. И вдруг часть стенки качнулась в сторону, поехала под его нажимом, открывая в толще стены нишу, поблескивающую боками стеклянных банок.
- Осторожно! - Оля схватила его локоть, но не успела, Саша уже тряс рукой, на которой набухали параллельные алые царапины.
Марта-Мурка, грозно вопя, вырвалась из тайника и метнулась между исследователями. Но Оля, не растерявшись, кинулась на кошку и прижимая ее к полу, ухватила за шкирку; другой рукой держа поперёк живота встала, стараясь, чтобы растопыренные лапы махали подальше от Саши и от собственных боков.
- Ну-ну. Успокойся. Все нормально, Мурочка. Все хорошо. И Тима вот он. Ах вы партизаны!
- Откуда я знаю! - загремел, вернее, провизжал оскорбленный мужской голос.
- Ты обещал! - вступил свирепый женский, - что за баба, я спрашиваю?
- Я потом тебе. Ну, Ирочка, ну, перестань. Полная ерунда, бред какой-то.
- Так ты через эту вот дырку лазил? - Оля несла кошку по коридору, мимо разгорающегося скандала в комнате, мимо вешалки с одеждой, а Темучин шёл рядом, вертя хвостом, - вниз на руках поедешь, понял? У Саши. Сань, ты его если что, скрути, ага, в бараний рог. Чтоб эта мохнатая сволочь не удрала на лестнице. Да. Сначала возьми, потом уже дверь.
Обременённые котами, они с великим трудом открыли замок и вывалились на площадку. И тут же наткнулись на суровый взгляд баб Маши, которая стояла в дверях своей квартиры в длинной ночной рубашке с цветочками, вооружённая блестящим, увесистым с виду половником.
- А, - сказала соседка, успокаиваясь, - а я думаю, ворьё там, что ли. А думаю, ежели ворьё - чего орут-то? Ты забыла чего, Оленька?
Оля вместо ответа протянула перед собой мельтешащую кошку. Саша повернулся, показывая кота, который смирился и восседал по возможности горделиво.
- И славно, - обрадовалась баб Маша, - а то Павлуша совсем запечалился, жалеет котят, без мамы-то не сахар, да. И где ж была распустёха?
- Под окном. В кухне. Баб Маша, там банки какие-то, - спрашивая, Оля одновременно сунула в руку соседки колечко с ключом, - вы знали? Там дверка ещё.
- Ну да, - удивилась соседка, улыбнулась ключу, кивая, - у нас тоже такая есть, то ж полочки, чтоб в холодку хранить продукты. Потому и балкон у кухню протянут, там не видела, что ли? Снаружи тоже дверка ездиит.
- Там кадка стоит. Для цветов. Я её не двигала.
- А. Ну за кадкой, да.
Баб Маша покачала головой вслед спускающимся звероловам.
- Надо же. То выходит ещё Феодоровны варенья всякие. Я и забыла, да и она небось забыла, ту стенку уже красили-красили. Оленька? А что, теперь тута всё время так будет? В квартире-то?
Изнутри донесся новый вопль и что-то громыхнуло.
Как есть амазонка, нервно подумала Оля, кивая, потом спохватилась и помотала головой - зачем расстраивать соседку.
- Нет. Это нечаянно они.
- Ну, дело семейное, - философски отметила баб Маша и зевнула. Отсалютовала половником и, пригласив напоследок приезжать в гости, вернулась к себе.
В машине, которая была припаркована поодаль, поэтому Денис её не заметил, Оля, с трудом запихав на заднее сиденье котов и усевшись туда с ними, чтобы пресекать прыжки и полеты по салону, упала лицом на сложенные руки и затряслась от нервного смеха, пока Саша выруливал к перекрестку.
- С-семейное, - заикаясь, прокричала, пытаясь переорать грозный вой Марты, - баб Маша мне. Се-мей-ное дело, ыыыы. А я тут, значит. Жена. С тобой. А он не с новой, с Лориком, а уже ещё вот...
- С новейшей, - кивнул Саша, посылая изукрашенный автомобильчик ровным ходом по пустому шоссе, - это как с историей, не успеют написать новую, уже новейшая подоспела.
- Но-вейшая, - Оля выпрямилась, с осторожностью подхватила Мурку-Марту и прижала к себе, почёсывая серую башку с встопорщенной на лбу шерсткой.
- Мурочка, потерпи. Да что ж ты! Не царапайся! Блин. Она мне нассыкала на платье.
- Мерзавка. Не?
- Нет, конечно, она просто боится очень. Мурочка, красавица, кра-са-ви-ца, девочка наша, ну хватит, ну посиди, видишь, и Тима рядом. Темучин? Ты что там? Ты мужчина, кстати, где это, ну доблесть там, прояви. Героизм... Ты чего ржёшь?
- Ты мне? - Саша на секунду повернулся, блестя в свете мелькающих фонарей зубами.
- Не коту же.
- Ты осторожнее, с призывами. Доблесть у кота - пометить свою территорию.
Но Темучин геройствовать не собирался. Это была не первая его поездка в автомобиле, и по большей части все они кончались для кота чужими местами, полными незнакомых людей. Так же он боялся и когда переезжали в квартиру к Лорику... Оля мерно гладила напряженную спину, трогала пальцем прижатые уши, касалась бархатного носа и снова гладила вздыбленную шерсть. Потом убирала руку, чтоб успокоить кошку, которая уже не пыталась вырваться, прижатая спиной к Олиному животу, но сидела жесткой деревяшкой с вытянутыми лапами и рокотала яростным рычанием, что усиливалось на поворотах шоссе.