Лета думала, а я слышу ли? И как это - слышать голоса? То есть в твоей родной голове раздается совершенно чужой, совершенно со стороны голос, может быть, мужской, низкий. Или высокий женский, с сигаретной, к примеру, хрипотцой. И начинает говорить. Тут Лете становилось смешно. И она понимала, эх, не слышит она голосов, и, наверное, если пройти тест, то никакой она не творческий человек.
Но голоса слов она слышала. Слова говорили сами себя и были - разными. Имели внешность, делали что-то и часто совершенно не то, что обозначали. Это иногда раздражало, потому что ладно, допустим слово 'ругаться' не прячется и означает то, что означает. Но вот слово 'любовь' с его маленькой головой и тяжелым, каплей набухающим вниз гладким животом, оно зачем такое? Разве то, что между двумя, оно может именоваться этим гладким и совершенно не летучим, без крыльев. Вот в кресле ему удобно. Форма такая. А летать с ним никак.
Потому для удовольствия Лета любила (о нет, лучше - ей нравилось), да, так вот, Лете нравилось слушать имена. И имена мест тоже, особенно иностранные. Имя человеку не всегда подходит, и можно утешиться тем, что его выдали родители, которые часто бывают, ну, не особенно умные. И слово 'родители' в себе это держит, если присмотреться.
Хватит, сказала себе Лета, иначе ты никогда не доберешься до своего рассказа. Который - о любви.
И еще раз хватит, засмеялась, крича, нет, крикнула себе, смеясь. Не обращай внимания, Лета, если слово протекло в твой рассказ, а ты и не заметила, то ты пока плохой охотник. Или слово хитрее тебя. Пусть будет. Не прогоняй. А хочешь, скажи еще, так, как хотела.
Рассказ, повторила Лета, все еще улыбаясь, который - о том, какими бывают двое.
Так вот. Слова, смысл которых слегка затемнен, ощущают себя свободнее в голове человека, с которым они говорят. Такое слово держит у лица маску, и пока она у лица, ты можешь, Лета, увидеть слово, само слово, слово - яблоко на ветке.
- Анкоридж, - сказал по телефону сын. И Лета кивнула, хоть там мороз и снега, но разве может быть плохо там, где это 'там' названо таким именем? Аннн-ко-ридж, сказало слово само себя, сначала выходя на порог и вкусно дыша, встряхнуло, а после кинуло во всю ширину, до самых краев, и не что-то легчайшее невесомое, а такое - что ляжет с твердой радостью, на все впадины и выемки, на уступы и возвышения. Как... как ковер, тканый из каменной нити. Ан-ко-ридж. Слово своей собственной красоты.
Лета искала такие слова, и дружила с ними, выходя на солнце или в мелкую туманную морось, шагала, приноравливаясь к звучанию слов. Иногда брала на прогулку слово 'Ориноко', а в другой раз - белоцвет. Целая стая ветров летела следом, и они никуда не девались, потому что куда можно отдать от себя гадари, абрего и трамонтану?
Мужчина появился первым, а через месяц пришло его слово, перед тем были другие, но все они - для игры, будто вела пальцем по строчкам, чтобы не пропустить того, что уже знала, найти именно его. Абрего, и палец двигался дальше, отмечая да-да, это совершенно прекрасно, но...
Гадари. Но - уплывало наверх, а взгляд опускался, пропуская строчки, и не пропуская в них ничего.
Чинук, сказали ей буквы. И Лета остановилась. Чинук.
Красота двух слогов, в которых кроме человека был пес, а еще ветер, а еще снова полно снега, и вдруг:
Чинук, ветер, что валится на Скалистые горы, поднимая температуру на десятки градусов. За одну ночь. И потому носит имя Чинук - Пожиратель снега.
Лета села удобнее, откидывая голову на спинку кресла и слушая. Чи-нук.
Ветреный хаски, прекрасная морда с внимательными глазами, божественный пес, пес-человек. А значит, уже не совсем человек. Стой, Лета, какой же он пес, если Чинук - это ветер. Почему?
Откуда я знаю.
Из дальнего зеркала напротив, заставленного разными на полках мелочами, смотрели на нее карие внимательные глаза. Чей голос ты слышишь, Лета, не слышащая голосов в голове? Зачем тебе "почему"? Ты сумеешь объяснить что угодно, а вот попробуй обойтись без лишних объяснений.
Он ветер, он пес. И пса ты увидела раньше, чем прочитала второе дивное слово - пожиратель. Оно неудобное, но тут верное полностью. В нем есть мягкость мгновенного таяния. Пришел Чинук. И снег, твой снег, Лета, что копился и укрывал внутренние равнины, яйлы на плоских вершинах гор, растаял за одну ночь, исчез. И твоя ночь длилась всего пару часов.
Вот что бывает, когда были человек и человек, а стало - двое. Пусть даже на пару часов. До этого тоже было не раз - Лета и человек. Лета и другой человек. (тут промолчим о вариантах, время писать другие рассказы придет, другое время). Но никогда не менялась погода на равнинах, укрытых снегами (отличные слова, просто отличные - равнины, укрыты, снегами...)