Посвящается Елене Буклерской, для которой написанные мной улицы, дома, перекрёстки, деревья, свет - не просто слова на бумаге
Глава 1
В которой Оля (на этот момент печальная) и её кот Темучин (всегда драгоценный), оставив прежнюю жизнь, знакомятся со старой квартирой, где, как надеется Оля, начнётся новая жизни, а лучшая подруга Оли Лорик (постоянно энергичная) их поддерживает и всячески помогает
Шаги в узком колодце лестницы отдавались гулко и когда за спинами внезапно хлопнула медленная входная дверь, Оля дернулась, будто это её толкнули между лопаток. Звук кинулся вверх и где-то там пометавшись, исчез.
- Зарраза, - пробормотала Лорик, перехватывая тяжелую сумку с неудобными боками, - соседи привыкли, а в меня каждый раз сердце ёкает. И что ты прёшь своего косматого в руках, а? Вон же, переноска.
Оля закончила отдирать когти от рубашки. И от своего плеча, до которого когти хоть и деликатно, но вполне чувствительно через тонкую джинсовку достали.
- Он в ней напугается. Он должен видеть, куда идём.
- Какая цаца, - Лорик, протискиваясь мимо, почмокала в сторону опущенного под тяжестью кота Олиного плеча губами, показывая - шутит.
Оля приподняла руку - похлопать Темучина по атласному боку, но в руке была сумка с одеждой, здоровущая, похрустывала раздутыми боками. Так что она просто наклонила голову, касаясь шелковой шерсти горячей щекой.
- Почти пришли, Тимыч. Не ерзай, ладно? Мне и так...
Темучин в одно касание обнюхал воздух вокруг Олиного носа и губ, как делал всегда, возлежа на плечах, когда хозяйка обращалась к нему по имени. И расслабился, стекая по ключицам приятной тяжестью. Только чуть выпущенные когти касались закатанного рукава старой рубашки.
Шаги длились и длились, Лорик топала на пролет выше, Оля шла осторожно, балансируя спиной, чтобы не уронить кота, не видя ступеней из-за сумок, и слушала, как их собственные шаги, улетев куда-то вверх, вслед за хлопком входной двери, постоянно возвращаются, по акустическому капризу, словно кто-то спускается навстречу, копируя их походку и бормотание-сопение Лорика.
- Фууу, - сказала та сверху и произвела локальный звуковой шторм, что-то роняя, что-то громко ставя, отдуваясь, фыркая и звеня, а после гремя связкой ключей.
- Прросю! - распахнула высоченную, вымазанную побелкой пыльную дверь и тыкнула приятно округлой рукой в сумрачную глубину квартиры, - дом, сладкий дом! Добро бросай пока в прихожке, пошли покажу, а то мне на работу уже рысью, а там жарища, хрень пробежишься.
- Я думала, мы чаю. Вместе. - Оля наклонилась, расцепляя затёкшие на ручках сумок пальцы, бережно перехватила кота, чтоб не слезал, как по дереву, да что ж когти у него растут так быстро, ох, ё-моё, ножницы, взяла ли она ножницы?.., - ну, в смысле посидим хоть.
- Некогда, Ольчик, рассиживаться, - Лорик уже двигалась вдоль всяких внутренних дверей, открывая, заглядывая, хлопая, - я вечером, может, заскочу, если пораньше освобожуся, так, тут сортир, вода есть, ну, вообще супер, за свет я заплатила, электрик клялся, в ажуре всё. Между прочим, даже интернет есть! Я тебе бумажку с паролем в кухне на столе, слышишь? Ты только сбегай заплати, я не успела. Ого, в ванне насрано. В смысле штукатурка нападала, что ли. Вот козёл, а? Это он свет чинил, наковырял мне тут.
- Да я уберу, - Оля шла следом за котом, который, воздев чёрный пушистый хвост, шествовал по коридору, переступая через куски штукатурки и газетные комки, брезгливо подёргивал усами, но тем не менее, с большим удовольствием внюхивался и каждым углом интересовался.
- Вот, Темучин, - вполголоса сказала, когда кот остановился на пороге кухни и повернулся, посмотреть на хозяйку с вопросом, - теперь тут будем жить. С тобой.
Как всегда в диалогах, Темучин коротко муркнул, вертанул кончиком хвоста. И проследовал в кухню, с большой осторожностью нюхая воздух перед собой, рядом с собой, чуть ниже головы, чуть выше головы. И так далее: кухня была большая, с пыльным высоким окном, в которое царапались с правой стороны ветки платана с зубчатыми листьями.
Оля моргнула, чтоб внезапные слёзы не мешали рассматривать всё остальное.
Лорик, по-прежнему производя разнообразный шум, прошлась по диагонали. Похрустела кусками штукатурки и россыпью песочного мусора, пошуршала рваными газетами, пнула старый стул с гнутой спинкой (тот скрипнул) и, добравшись до пузатого холодильника, с триумфом распахнула дверцу, показывая пустое решетчатое нутро с одинокой пластиковой бутылкой на средней полке.
- Тадамм... смотри, холодит, а? Я думала совсем его на помойку. У тебя деньги есть, на пожрать? А то я оставлю, потом отдашь. Ну когда-нибудь.
- Есть, - Оля прокашлялась и повторила громче, - нормально, есть. Тебе и так спасибо, спасаешь.
- Ладно тебе. На то и подруги, так ведь? - рука прошлась в сумрачном воздухе, потом нырнула в сумочку, надежно зажатую под мышкой, потом засветился в ладони смартфон, - ох ёлки, мне правда, пора, Ольчик. Я позвоню вечером, ага? Если успею забежать. Да всё равно позвоню, предупрежу, если чо.
- Нет! - Оля пошла рядом с подругой обратно к входной двери, - я, наверное, отключу телефон. Пока что. Ты просто приходи и всё. А не сможешь, ну значит, не придешь.
- Ключ-то один, - вспомнила Лорик, нагибаясь за ключом, который она, вытащив из замка, бросила на низкую полку под вешалкой, - вдруг будешь дрыхнуть? Как я зайду, если не позвоню даже, а? Стоять в окно камушками кидаться?
- Не буду я дрыхнуть, - Оля улыбнулась, - а вечером, ну, с восьми до десяти побуду на балконе, чтоб тебя не пропустить. Спущусь и открою.
- Ещё чего, - возмутилась Лорик, пытаясь разглядеть свои губы в мрачных глубинах небольшого старого зеркала рядом со старой вешалкой, похожей на сказочный дворец, тоже мрачный, - будешь торчать. Так, придумала! Ключ я возьму, заодно у железячников закажу дубликат, и как раз вечером тебе закину. Тебя - закрою. Пока посидишь под замком, поняла? Тут задвижка есть, но калечная она, не трогай. А то вдруг заклинит. Оль, извини, что бардак такой, блин, тебе и приткнуться пока негде, кругом срач и пылища.
- Нормально, - Оля снова улыбнулась, чувствуя улыбку, будто пластырь, приклеенный к губам, - как раз будет чем заняться. И вообще, ты меня спасаешь, и ещё извиняешься. Считай, я впряглась и уже отрабатываю.
Лорик спрятала помаду в сумочку, выпрямилась и выпятила грудь, сверкая цепочкой в декольте.
- Правильно! Работай, мой раб, солнце уже высоко! Тебе чего принести из пожрать? Может, творогу там, сметанки? Я в молочном беру, у правильной тётки.
- Иди уже, - Оля подтолкнула подругу к выходу, - у меня бомжпакеты и колбасы кусок, нажрёмся с Тимой и заляжем спать.
- Винишка я принесу, - предупредила Лорик, чмокнула воздух в дверном проёме и закрыла дверь, загремела ключом в замке.
- Пока-пока, - приглушенно пропела и все стихло.
Оля прислушалась и, вдыхая запахи пыли, побелки и краски, прошла в комнату, куда только заглянула по пути в кухню, пробралась через мусор к балконной двери, открыла, дёргая присохшую задвижку. Выходя, отпихнула кота ногой, чтобы не вылез следом, а то ещё свалится, балкон старый, без остекления. И вжимаясь в угол, одновременно над собой посмеиваясь (да кто тебя тут увидит, третий этаж, платан вон какой здоровущий, как в джунглях - сплошные ветки), вытянула шею, стараясь увидеть Лорика далеко внизу.
В путанице облиственных веток мелькнуло цветное пятно и белое над ним пятнышко лица, потом - неимоверно золотистые волосы: Лорик торопилась к своим уже открытым ларёчкам, их у нее было три на центральном рынке, торговали косметикой под кричащими блискучими вывесками. И всё. Остался только старый платан, растущий выше третьего этажа старого дома, его ветки и листья, слегка пожухшие от двух месяцев летнего зноя. Да вывернутая тяжелыми узорами балконная решетка, доходившая Оле почти до груди. И за спиной - трехкомнатная квартира, которая по завещанию отошла несколько офигевшей от такого поворота дел Ларисе - единственной дальней внучке почившей почти незнакомой старухи, которая пары лет до ста не дотянула.
Выяснив все обстоятельства, Лорик, оставшись с громоздкой недвижимостью на руках, поначалу страшно расстроилась, даже накричала на ни в чём не повинную Олю, которую вызвала в свой любимый бар обсудить новые обстоятельства, причём, за что она Оле и нравилась, возмутилась не тем, что теперь нужно вкладываться в ремонт и бегать со всякими документами по нотариусам и конторам, а тем, что вредная старуха помирать уехала в деревню, к какой-то чужой ещё одной старухе, а единственной внучатой племяннице, значит, даже не позволила за собой горшков повыносить. Поухаживать.
- Нет, ну я, конечно, фигурально, но вот старая кошёлка, а? Не то, чтоб мне прям хотелось с горшками бегать, но прикинь, как же она трусилась, чтоб никто её драгоценную хату не отжал, что всё закрыла и умотала в дерёвню. Даже квартирантов сперва пустила, а после вытурила. Партизанка хренова! Я б, может, ей баблишка кинула пару раз. И вообще, привела бы в порядок эту одороблу, сдала нормальным людям и ей же самой посылала б деньгу!
Лорик наваливалась пышной грудью на деревянный нарочито грубый стол, сверкала кольцами и цепочками, в маленьких ушах тряслись, запуская зайчиков, длинные фианитовые серёжки. Прервав жестикуляцию, выдохнула, засмеялась над своим возмущением и, схватив за узкую талию высокий бокал с бархатным пивом, подняла, салютуя.
- Ладно, чего кипишую, спрашивается. Как вышло, так и вышло. Там уже парни ремонт заделали по-быстрому, потолок, стены, полы. Ну, с бумажками побегаю ещё с месяц. В порядок дальше сама приведу уж. Ну ладно, два. Месяца. Потом буду сдавать. Может, быстрее салон открою. Жалко, под самой крышей, а то я бы в ней и оформила. Центр города, не кот начхал. Прикинь, салон красоты 'Глория'! Чего? Какое мунди?
- Зик транзит глория мунди, - повторно процитировала Оля, - это латынь. Так проходит земная слава. Это я просто.
- Нихера не проходит! А как будет, ну это вот 'Глория форева!'? В смысле, навсегда!
- Не знаю.
Лорик засмеялась, ставя бокал и тыкая вилкой в полоску балыка.
- Снова ржу. Значит, меня если перевести, то я - Слава. Забываю, а после снова ржу.
- Ну и зря, - Оля отвечала медленно, боясь спугнуть внезапную мысль, - тебе очень идет. Глория. Прекрасное имя. А давай я порядок наведу. В квартире той. Пустишь пожить на месяц. Или на два?
Лорик опустила в тарелку вилку с ненадкушенным балыком.
- У тебя ж работа. Так, погодь. То есть, совсем пустить? Жить, что ли?
- Да, - Оля словно кинулась головой в холодную воду. В незнакомом месте.
Лорик снова поднесла вилку ко рту. Жуя, возразила, нацеливая уголок салфетки в уголок накрашенного рта:
- Та. Брось. Ты уже сколько раз от него уходила? Три? И чо? И где ты? Снова где всегда.
- Я насовсем.
- Было уже насовсем, - не прониклась Лорик, вытирая уголки губ.
Оля спрятала под стол руки. Они тряслись. Скомкала на коленях салфетку, грубоватую, льняную. Интересно, они после помады и рыбы каждый раз их стирают, что ли?
- Я потому и хочу, чтоб совсем уйти, понимаешь? С работы тоже. Из дома. И ещё, чтоб мы договорились, и я тебя не могла подвести. Ты ж знаешь меня.
- О-о-о... Это вот знаю, да. Помрёшь в корчах, а сделаешь, если обещала. Ты, блин, Краевская, потому и сидишь постоянно в жопе, что дюже вся честная и обязательная. Ты и от него уйти никак не можешь, потому что обещала небось когда-то, типа, и в горе, и в радости, и прочую лабуду. Было такое?
- Лора, не мотай нервы, а? Мне и так паршиво, и чем дальше, тем паршивее. Если переживаешь за меня, ну поверь ещё раз, а?
- Последний? - язвительно спросила Лорик.
И Оля с тоской вспомнила предыдущие разы, когда сама верила и подруге клялась, конечно, в последний раз, всё. Всё! Обратно - ни ногой. Опустила глаза на сложенные под столом руки - пальцы комкали и разворачивали салфетку.
- Я... я не знаю, Лора. Но я очень хочу.
За тяжелым деревянным столом встала тишина. Вокруг было обыденно шумно, болтал за спиной бармена телевизор, болтали по углам посетители.
- Погодь, - снова сказала Лорик, отодвигая бокал и вазочку, чтоб удобнее смотреть на подругу, - ты про работу. То есть, и работу нафиг бросишь? А, ну да, ты же у него в конторе. Получается, что так. Да.
- Проживу, - Оля подняла глаза и постаралась смотреть уверенно, твёрдо. И не кривить губы. И ещё ей было стыдно, - мне только надо от него отклеиться, понимаешь? Я боюсь... Если просто уйду, на квартиру там, он меня всё равно уговорит. А так, свалю, чтоб он даже не знал. Где искать. Ну и квартира - это же денег сколько...
- Пф. Дюдюктив какой устроила. Все, молчу. Большие уже девки, я тоже не совсем идиотка, понимаю, у всех по-разному. Был бы он мой муж...
Лорик выразительно стиснула блестящие кольцами пальцы и нахмурила тщательно прорисованные брови. Потом разжала удушающий захват и подняла наманикюренный палец перед носом подруги.
- Моё условие. Ты ж в отпуске с сегодня, так? Угу. Завтра, как твой козёл свалит, я подъеду, на тачке. Собери, что нужно, на первое время. Кота под мышку. Кота ж берёшь? Кто б сомневался... И всё.
Как всё, металось в голове у Оли, как это завтра?.. Ещё же отчеты не доделаны, обещала Денису, что за пару дней управится. Пуговицы с его любимой рубашки отпорола, новые надо пришить... И стирка. Постельного замочила два таза. Стирка!
- Чего ржёшь?
- Вспом-нила. Кино какое-то. Там все летят на Багамы, жить типа. А одна бухтит в кресле, я говорит, стирку замочила... а тут Багамы эти ваши.
- Так ты согласна, Ольга Краевская? Оля-квасоля!
- Да, Глория Тютченко. Согласна. Тютя-матютя!
- Я тебе давно уже Лариса Петровна Серова! За тютю получишь!
Именно так Оля и кот её Темучин оказались временными владельцами трех комнат, длинного коридора, огромной кухни с пузатым холодильником и большого балкона, осенённого старым платаном. Но - без своего дома, без работы и без мужа - директора небольшой, но солидной бизнес-конторы по торговле спортивными товарами.
Глава 2
В которой Оля начинает свою робинзонаду, отвлекаясь на воспоминания о том, что её выдернуло из старой жизни, а кот Темучин, универсальным кошачьим способом напомнив мирозданию, что он тут хозяин, в который раз доказывает свою способность просачиваться.
Проводив взглядом подругу, Оля постояла ещё немножко, разглядывая густую листву и прислушиваясь к городскому шуму. И вернулась в комнату, не забыв плотно прикрыть балконную дверь, чтоб Темучин не просочился наружу. Несмотря на изрядные размеры и немаленький вес искусством просачиваться черный кот владел в совершенстве. Постояла ещё, на этот раз спиной к окну, оглядывая свое новое королевство и пытаясь собраться с мыслями.
Собраться мешало всё. Мусорный беспорядок вокруг, не такой, чтоб горы до потолка, но раздражающе захламленные полы с кусками старой штукатурки, россыпями строительного песка и кляксами подсохшего цемента - ногу некуда ставить. Явная нехватка мебели - Оля попробовала вспомнить, а есть ли в кухне стол (стул она помнила), и не смогла. И куда она, спрашивается, хотя бы разложит или повесит свои вещи? Весь угол комнаты занимал огромный мрачный шкаф высотой почти под потолок, но Оля, выходя на балкон, подёргала ручку, услышала, как скрипит старая дверца, высыпая из щелей древесную труху, поёжилась и открывать не стала. А ещё нужна посуда, самая обычная. Потому что в спешке бросая в огромные базарные сумки, добытые из дальнего угла кладовки, одежду и какие-то важные мелочи, больше всего она беспокоилась о вещах для кота, а то как же Темучин без трёх мисочек и пары любимых горшков с опилками. Да ещё о всякой мелочевке для гаджетов: зарядка и кабели для смартфона, шнур для легкого тонкого лаптопа, удлинитель. Так что, ни кружки, ни тарелок с вилками-ложками не взяла, а есть ли они тут?
Стоя неподвижно, она, казалось, уже шла - во все стороны от точки стояния. И снова вспомнила тазы с замоченным бельем в своей (теперь уже не своей, поправила себя) аккуратной ванной, где всё на местах, с закрытыми глазами руку протяни и найдешь: мыло, зубную щётку... Ох, ёлки, а взяла ли она зубную щётку? И хоть какое-то полотенце?
Оля качнулась и сделала шаг, первый. Под ногой противно хрустнуло, рассыпаясь.
- Темучин? Ты где?
Кот бесшумной тенью явился в проеме, задрал хвост, дёргая кончиком. Подождал Олю и пошёл впереди, выбирая место, куда ставить мягкие лапы.
- О... нет... - уловив в сумрачном свете чуждое общему хламу сверкание, Оля прошла по коридору к кухне. Встав над щедрой лужей в углу перед кухонной дверью, вперила в кота возмущенный взгляд.
- А подождать ты не мог? Я два горшка притащила твоих. И пакет с опилками! Я даже не знаю, есть ли тут половая тряпка! И ведро!
На чёрном лице кота с крупным бархатным носом написано было спокойное презрение. Он дёрнул усами и проследовал в кухню. Оля вздохнула и свернула в ванну, как ни странно, сразу приободрясь. Что их собирать, эти мысли, когда возникла первая необходимость, а всё остальное может пока подождать. Итак, ведро, тряпка, веник...
Измазанное синей краской ведро оказалось кривым, словно кто-то дал ему ногой под дых, но ручка имелась. А вот тряпку Оле пришлось изготовить самостоятельно, произведя раскопки на той самой вешалке в прихожей, с которой она, чихая и морщась, сняла, вернее, свалила на пол, кучу скукоженной рабочей одежды - драные штаны и старая закостеневшая куртка, футболки, которые расползлись под струей воды в лохмотья, махровое полотенце, напрочь пропитанное какой-то химической высохшей дрянью. В дело пошла клетчатая фланелевая рубашка, у которой Оля предусмотрительно оторвала рукава для кухонных тряпок.
Вместо веника в туалете обнаружилась щетка с косматой каменной щетиной, но с крепкой деревянной ручкой.
И на следующие три часа Оля погрузилась в наведение первого приблизительного порядка, расчищая дорожки для хождения, а потом уже выгребая мусор из углов и складируя его в прихожей у стенки, чтобы вынести в мешках - не забыть только этими мешками затовариться.
Темучин ходил следом и рядом, совал бархатный нос во все кучи, дёргал усами, в какой-то момент повел Олю к широченному подоконнику в комнате, что выходила на сторону улицы. Оля кивнула и привела подоконник в порядок, кот взлетел на него, потоптался и царственно сел, обвившись хвостом. Но через минуту уже привалился к стенке и вытянув лапу, занялся вылизыванием кудрявого живота. Так и работали - кот над собой, Оля - над порядком в огромной, без мебели, комнате, иногда бросая свои занятия, чтоб посмотреть друг на друга.
В ходе уборки Оля с облегчением обнаружила, что в другой комнате, чья дверь была напротив большой, составлена кое-какая мебель, кучно, не пройти, и от дверей это напоминало детский сказочный городок, только весьма мрачный, в котором тесно стоявшие дома заменяли какие-то тумбочки толпой вокруг старого комода и торчащее шатким небоскребом огромное зеркало-трельяж. Наверное, согнали от стенок, чтобы покрасить, предположила, принюхиваясь к запахам акрила, хорошо, хоть не масляной краской работали.
Так что, более-менее приведя в порядок главную комнату, она отправилась в мебельную экспедицию и перетащила туда тумбочку с витыми ручками на ящичках, с радостью обнаружив за ней стоящую боком сложенную раскладушку.
Место для отдыха было выбрано - у стены, так что окно находилось или в ногах (когда разберусь с маленьким светом, прикинула Оля), или же за головой. Рядом тумбочка. Тщательно протерев линялую обивку раскладушки, вернее, основательной складной тахты на крепком деревянном каркасе, она осторожно села, поерзала, радуясь хорошо натянутой ткани, и со вздохом легла, вытягивая напрочь уставшие ноги. Кинула в сторону руку с зажатой в ней скомканной тряпкой.
- Там вот, - сообщила пустому пространству, - у стены, будет зеркало. Да, Тимыч? Ты пожрать созрел уже?
И, настороженно прислушиваясь, села, бросая тряпку на вымытый пол.
- Темучин?
Зовя кота, пошла по коридору, прихватив из прихожей сумку, в которой собраны были котиные вещи. В кухне, вытаскивая мисочки и скользкие пакетики с кормом, позвала снова. С пакетом в руках пошла по квартире, окликая кота. Понятное дело, новое место, ему интересно всё, но мог бы и прибежать, на позвякивание мисок.
Кота не оказалось в комнате с мебелью, где Оля методично обошла стулья, драные пуфики и тумбочки, заглянула на полки стеллажа, который подпирал зеркало. Не было его и в третьей, совсем маленькой комнатке-пенале, там и искать не пришлось, только включить свет - под высоким потолком зажглась пыльная лампочка в пыльном плафоне-лилии. Не было его в ванной, где Оля устроила новый, рабочий беспорядок с ведром, половой тряпкой и старыми пластиковыми тазами. И в туалет она заглянула, надеясь увидеть кота на одном из его личных горшков - другой воцарился в углу, где была тщательно вытерта Темучинова сигнальная лужа.
Оля вернулась в кухню, беспокоясь уже всерьез. Вывалила мокрые кусочки корма в миску, подвигала её по полу, надеясь, что возникнет в распахнутых дверях.
- Тима! Смерти моей хочешь?
В голове уже крутились картинки: черный кот, нестерпимо домашний, с атласно блестящей шерстью, с мягкими лапами, тыкается в углы чужого общего коридора, скачет по ступенькам лестницы, не понимая, за какой дверью осталась хозяйка. И вот - уже на улице, где все, что разглядывал свысока, с подоконника, вдруг рванулось вверх, выросло страшным незнакомым лесом, состоящим из каменных стен, древесных стволов, чужих спешащих ног. И - собаки ещё...
Но как он мог выскочить из квартиры?
За кухонным окном среди ветерка в листьях и солнечных зайчиков между веток мелькнуло что-то тёмное. Оля подбежала к окну, легла животом на широкий подоконник, хватаясь за присохшую, щедро покрашенную поверх металла щеколду.
- Тимочка? Господи, ты как туда? Сиди. Я сейчас.
Кот мирно восседал на жестяном откосе подоконника, на её восклицания даже не повернул большой головы. Смотрел через ветки, иногда наклоняя башку и поворачивая в разные стороны уши, когда какой-то звук выбивался из привычной городской какофонии.
Оля глянула наверх, ну конечно, прыгнул к форточке, а она приоткрыта, вот же зараза, а не кот! Только бы сидел спокойно. Стукаясь носом о стекло, она попыталась разглядеть за ним наружный откос и с облегчением обнаружила, что там - тоже балкон. Вернее - маленький дурацкий балкончик, доходящий до половины окна, а другая его сторона? - уходит за угол стены?
В комнате она пробежала к балкону, рванула на себя дверь. И за ней обнаружила то, чего не увидела в первый раз, прячась в другом углу большого балкона. Он поворачивал. С фасадной стороны дома уходил на его торцевую часть, куда и смотрело кухонное окно. Но густые тонкие ветки, покрытые движущимися крупными листьями, да ажурные выверты балконного ограждения помешали ей разглядеть.
Балда, ругала себя Оля, сворачивая по балкону за угол дома, кулёмища! Нет чтоб сразу осмотреть всё, увидеть, куда этот ирод сумеет пробраться, ты ж за него в ответе! Теперь главное, не напугать животину, а то ещё полезет на платан, сорвется. А у неё даже нет ключа - выбежать и разыскать несчастного дурачка там, внизу.
Она ярко представила себе, что могло бы и как. Торчит запертая в чужой квартире, кот мечется, оглашая улицу воплями... А она - ничего не может. Встала, держась за стену дрожащей рукой. Сглотнула, выравнивая дыхание. И последние три шага сделала уже спокойно, улыбаясь и протягивая коту руки.
- Ну? Иди сюда, кот мой, я там тебе еды.
Темучин встал, скруглил спину, составляя толстые лапы, зевнул, показывая отчаянно розовую глотку и белые клыки. И, муркнув снисходительно, подался, разрешая подхватить себя под мягкий живот. Уселся на согнутой руке столбиком, кладя передние лапы на другую подставленную руку. И, как делал всегда, потянулся черным лицом, обнюхал воздух в миллиметре от её губ и носа, вроде бы мимоходом, но Оля понимала - это такая суровая мужская ласка - я тут, я с тобой, не волнуйся.
В кухне она спустила кота с рук и села на шаткий стул, глядя, как тот, старательно выедая вкусное, возит миску по полу.
Успокоившись, влезла на подоконник и наглухо закрыла форточку, решив, что за пару часов в старой прохладной квартире они не помрут от жары, пусть пока всё побудет закрытым. Вытащила из холодильника кольцо краковской колбасы, села на подоконник с ногами, как давеча Темучин. И прислонясь к стене, стала кусать и жевать, разглядывая то вымытую повеселевшую просторную кухню, то заоконную мешанину веток, листьев и света. Странно как сделано. Если тут угол балкона, то почему туда нет двери из кухни? Вполне было бы удобно. А так - нужно пойти в комнату, и оттуда пропутешествовать за поворот. Зато можно пугать тех, кто в кухне. Выскакивать, мелькая в окне страшной рожей. Хотя вряд ли архитекторы задумывали именно это...
Кладя обкусанную колбасу рядом на полиэтиленовый пакет, вдруг поняла, что с самого утра, занимаясь уборкой, ни разу не вспомнила о своём побеге, не занималась привычным самоедством, пытаясь разобраться в отношениях с мужем, и не вела бесконечных мысленных монологов, обращенных к Денису или вот к Лорику, снова и снова пережёвывая накопленные за десять лет семейной жизни обстоятельства, которые, наконец, к этому побегу и привели. И голова вроде была свободна, пока руки возили швабру, отжимали тряпку, перетаскивали мелкую мебелишку. А вот пожалуйста, вдруг не только свободна, но и пуста. Отдохновенно пуста, порадовалась Оля, куняя и вскидывая голову, чтоб не заснуть прямо на подоконнике.
А почему не поспать, собственно? Уже, наверное, часа четыре, и солнце ушло за крышу, прибавляя заоконным джунглям живых теней, а Лорик появится не раньше восьми, откроет двери сама.
Оля сползла с подоконника, прикинув, что в комнате, на большом окне с таким же широким подоконником, можно вполне устроить лежанку, кинув туда какое покрывало и подушку, места хватит. И борясь с дремотой, методично обошла всю квартиру, снова проверяя окна, форточки и прочие проходы в другу реальность, которыми мог воспользоваться Темучин. Он и в старой квартире умел пропадать на полдня, отсиживаясь в шкафу или на антресолях. Так, тут наверняка есть кладовка и те же антресоли - проверить. И ещё!
Когда Лорик вернется, а Оля вдруг будет спать, кот может выскочить во входную дверь, а подруга не знает, как именно догнать, и что говорить, чтобы вернуть беглеца обратно...
Поэтому, прихватив из коридора горшок , Оля загнала кота в комнату и провела небольшую воспитательную беседу. А потом связала ручки дверей куском тряпки, потуже, чтоб проснуться, если Лорик станет рваться в комнату из коридора.
Раскладушка уже стала неожиданно уютной, с большой сумкой, которая на полу раззявила нутро с вещичками, и с тумбочкой у стены. Оля вытащила тонкое большое полотенце, потом сиреневый свитерок. Полотенце кинула на постель - укрыться, а свитерок уложила на подоконнике. Темучин тут же вспрыгнул, повозился, оценивая новое гнездо, и свернулся клубком, укладывая башку на передние лапы.
Оля вытянулась на раскладушке, радуясь тому, что та не алюминиевая с пружинами, скорее - складная кровать.
Через минуту пришел кот, вспрыгнул сверху, придавливая ребра лапами. Потоптался старательно, упал, валясь животом, и замурчал так, что не стало слышно машин за окном.
- Вот, - сказала Оля, - видишь, всё у нас нормально. Я б даже сказала - хорошо, но боюсь сглазить. Спи, давай.
Но спать на хозяйке коту ожидаемо стало жарко и, повалявшись минут пять, он снова спрыгнул и устроился на подоконнике. Мурчание прекратилось. Значит, заснул, сонно думала Оля, закрывая глаза, перед которыми сразу поплыли бесконечные мокрые тряпки и гнутые ведра, заляпанные синей краской. Когда коты спят, они не мурлычут. Значит, мурлыканье, это такой о чём-то разговор. Знать бы точно, что говорит...
Она уплывала в сон, слыша не мурлыкание, а приглушенный окном городской шум, а ещё - тихий мелодичный звон, милый своей беспорядочностью. Это я сплю, догадалась Оля, осторожно повёртываясь набок, и мне уже снится...
Глава 3
В которой подруги решают насущные проблемы за ужином с бутылкой вина, а после начинается первая ночь в старой квартире, с обычным ночным волшебством: Оле снятся колокольчики (и кажется, яхты), Темучин просачивается на балкон, после чего слегка колдует над мыслями и намерениями хозяйки. А автор, спохватившись, излагает свои взгляды на кошачью сущность, признаётся в мечтах написать кото-роман и тут же предупреждает: возможно, дорогие читатели, ничего у автора не получится
Колокольчики улетели...
Мысль улетела тоже, спугнутая дальним скрежетом ключа, и Оля, открывая глаза, села, дёргая на живот сползающее полотенце. Успела подумать ещё раз, вдогонку сну: колокольчики улетели. И проснулась совсем.
Темучин безмятежно дрых на подоконнике, еле видный темной горушкой в сумраке комнаты, даже головы не поднял, но насторожил одно ухо, просвеченное светом уличного фонаря, который, процеживаясь через зубчатые листья, расписал полы и стены живыми пятнышками тени. А из коридора слышались голоса и деловитое погромыхивание.
- В кухню, - руководил кем-то голос Лорика, - да пролезет, боком его. Ну вот.
Мимо закрытой двери провезло, громыхнуло, мужской голос зашипел и выругался, впрочем, беззлобно.
Оля быстро завязала шнурок на поясе спортивных шортов, опустила ноги на пол, морщась от ощущения крошек под тонкими носками - хоть и подметала-мыла, штукатурную пылищу за одни раз не уберешь. Сунула ноги в сланцы и подбежала к двери, размотала на ней завязанный тряпичный жгут. Выходить не стала, прислушиваясь.
Шаги протопали обратно, голоса ещё погудели в прихожей, видимо у самой входной двери. Потом та хлопнула, проговорила замком нужную фразу и все. Дальше послышался уже только голос Лорика, приближаясь:
- Олька, спишь, конечно? Тук-тук, хозяева-а-а!
Дверь распахнулась, впуская на темные полы прямоугольник желтого света. Оля прищурилась, разыскивая на стене выключатель, но Лорик уже вошла, в облаке дорогих духов и свежего летнего пота, управилась сама, щёлкнув, и комната осветилась - наверху в громоздкой люстре на семь рожков затлела одна неяркая лампочка.
- Да у вас тут прям люкс президентский! Ты даёшь, за полдня из помойки нормальное заделала жилье. Молодец! А мы тут стол в кухню привезли и ещё барахла, постельное там, полотенца. В ванную я целую тебе сумку притаранила. Будешь, как Мерилин Монро, вся такая в духах и шампунях.
- Спасибо.
- Пожрём? Я голодная, шо цуцик. Просыпайся, давай, мне сегодня домой надо попасть, Мишка рассердится, если до утра. Спасиба мало, отработаешь. Да шучу я, это не кондиция всё, флаконы там треснутые, на мыле бумажки порвались. Но всё классное, дорогое. Тадамм!
С последним словом Лорик подняла над головой зажатую в руке тонкогорлую бутылку тёмного стекла.
- За новоселье, да?
В ванной Оля умылась, рассматривая себя в мутном зеркале, заляпанном известковыми кляксами, и тут же отводя взгляд. Лорик всегда была болтушкой. Нашла тоже Мерилин Монро.
Уж кем-кем, а красавицей Оля никогда не была. Сколько помнила себя, то с печалью, то с раздражением пыталась найти в своей внешности что-то, что бы всерьёз нравилось ей самой. И не находила.
В зеркало на неё смотрело усталое лицо с впадинами под острыми скулами, темные небольшие глаза под слишком уж резкими бровями. И ещё этот нос... Нос был великоват, как деликатно высказывалась мама, но Оля знала, не просто великоват. Шнобель, а не нос. Рубильник. Такой нос нормально носила бы женщина рослая, с гордой осанкой и лебединой шеей, тем более, если волосы негустые, стричься приходится коротко. А Оля была невысокая, худенькая, и, как часто бывает у невысоких, голова и лицо казались крупнее, чем надо бы. В общем, уныло подытожила, вытирая лоб, скулы и растрепывая черную челку, ничего не изменилось - верблюд в печали.
И мыть его не буду, это ваше зеркало, решила, выходя из ванной и направляясь в кухню. И смотреться тоже.
С новым, вернее, старым, но большим, как аэродром, уверенным столом кухня тоже приобрела вид уверенный, солидный. На одном краю стола громоздились пакеты, на другом, что ближе к окну, Лорик уже ставила пластиковые цветные тарелки и выкладывала ложки с вилками, болтая при этом без перерыва.
- Мишка тебе пятёрку ставит. Сказал, молоток девка, и пусть найдет себе реального мужика. Хотя я ж думала, у них там солидарность мужская, всё такое. Но он, оказалось, с твоим Денисом, тьфу, не с твоим уже, нафиг его, короче, пару раз имел дела торговые. И щас мне знаешь, чо сказал-то? Вот говорит, всегда загадка - почему нормальные классные бабы вечно ведутся на всяких козлов. Её, говорит, Денис, он как раз козёл козлиный. Я б с ним поспорила, ну так, чтоб не изрекал не по делу, но я чёт представила вдруг... Нашу Вальку помнишь ведь? Галину Вальку? Ну та-акая с детства была сволочная стерва, и все мы про то знали! И не сказать, что красотка прям. Но мужики на неё вели-ись, всегда! Я ещё думала, неужто не видят, что по жизни она херовый человек? А получается - не видят, да? Вот и мы, такие же дуры насчет лямуры крутить со всякими хламными. А телефон, я смотрю, не включила?
Лорик сунула Оле истёртую до прозрачности деревянную дощечку и кубик сыра в плёнке.
- Режь. И чего, собираешься совсем без телефона жить? Ты хоть сказала козлу своему, ну, чтоб не искал с полицией? Не будет?
- Написала, - мрачно кивнула Оля, опуская лицо над сыром, - хотела смску отправить, но потом... Написала, в общем, на бумаге и положила на стол в кухне.
- А что написала? Ты извини, просто, я ж вроде тебя укрываю, - Лорик хихикнула, выкладывая на тарелку золотистую копченую скумбрию и наклонилась, втягивая носом запах.
В дверях тут же нарисовался Темучин, подняв хвост, извернул его последовательными иероглифами.
- Тебе нельзя, - извинилась Оля, - перебьёшься, она солёная. Не волнуйся. Я коротко и чётко. Написала. Крупным почерком. Денис, я ухожу от тебя, насовсем. На работу больше не выйду, заявление пришлю почтой. Не ищи, отношения выяснять не будем. Ольга.
- Угу. Та-ак. Про вещи написала?
- А что про вещи?
Лорик с треском разорвала упаковку на салфетках и скомкала хрустящий целлофан.
- Что за вещами потом зайдешь. Что, не стала? Решила ему всё оставить, что ли? Давай так, завтра поедем, пока он на работе, и своё остальное заберешь. Тянуть нельзя, а то поменяет замок. А насчет квартиры уже попозже. Она пока не убежит. Чего трясешь башкой?
Оля ушла в угол к мойке, которая гордо торчала на изогнутом колене трубы, старая, похожая на квадратную ванночку. Сунула под струю воды электрический чайник, тоже привезённый Лориком. Вернулась обратно и установив поближе к стенке, включила в новенькую белую розетку.
- Случилось так, Лорочкин, что мне и забирать оттуда нечего. Не веришь? Да подожди возмущаться-то. Я сама над собой поржала, а оно именно так. Я, собственно, не дюже и жалею, вернее, совсем не жалею.
- Нет, подожди! Как это нечего? Вы с ним сколько? Десять лет? Десять!
Лорик бухнулась на табуретку и с возмущением откусила половину сырного листочка. Жуя, округлила голубые глаза под накрашенными ресницами, внимая подруге.
- Ну, смотри. Золота я не ношу. Я вообще украшений не ношу, а что мне нравится, оно ценности никакой не имеет. Так, цацки из дерева и глины. Цепочка с крестиком на мне, браслетки серебряные сгребла, в одной руке уместились. Тряпки? Тут снова. Мехов не ношу, ну куда мне меха, если я просто люблю гулять, а кабаков не люблю, и по заграницам не езжу. Что?
- Я говорю, это он удачно прям нашёл себе. Тебя. Ни брюликов дарить, ни шубы.
Оля засмеялась, подхватывая кота на колени и давая тому согнутую чашечкой ладонь - бодаться. Кот заурчал, тыкаясь тёплым носом в глубину сложенных пальцев.
- Ну да. Ну куплю, и будет оно валяться.
- Ты купишь, - резюмировала Лорик, - как же. А за границу мог бы и повозить. Сам ездиит же? Чего не ездила с ним, а?
- Господи! Куда? На его торговые семинары? Разок-то я поехала, помню. Неделю таскались по выставкам спортивного питания, он мне всё вещал, что каждая минутка на счету. Сам таскал кучу сумок, и я ещё помогала. Как... как верблюд. Еле успели на самолет, я в кресло упала, чуть живая, мечтала только - прилетим, дома хоть высплюсь.
- Не верю я как-то, что он без тебя тоже так!
- Ну так то ж без меня, - резонно возразила Оля.
И Лорик примолкла. Пока чайник свистел, повышая тональность, обдумывала, вздымая нарисованные брови и надувая пухлые яркие губы. Сидела, устало сгорбившись и расставив колени, между которых кинула цветастый шифоновый подол стильного летнего платьица. Скинутые босоножки стояли рядом с босыми ногами.
- Квартира? - продолжила уже не так решительно.
Оля пожала худыми плечами. Подвинула к себе тарелку с нарезанной рыбой, отщипнула крошечный кусочек и протянула Темучину, тот засуетился, привставая, и сунув морду в ладонь, виртуозно подцепил острыми зубами кусочек, разжевал, проглотив, уставился на хозяйку зелёными глазами с чёрными колодцами зрачков.
- Квартиру ему отдали родители. Вернее, он за неё заплатил какие-то деньги, так что, когда познакомились, уже в ней жил. Даже по закону я не претендент. Да и не стала бы.
- Добрая сильно.
- Не в том дело, - Оля вытерла салфеткой ладонь. Темучин, поняв, что амброзии больше не выдадут, спрыгнул и ушёл на подоконник - смотреть на фонарь и листья. А Оля молчала, вспоминая, как азартно Денис пускался во всякие связанные с деньгами и выплатами судебные тяжбы. Ему это нравилось. И подкован юридически был неплохо, смеялся, рассказывая о триумфах, о том, как выбил компенсацию за просроченный товар, как обошел турфирму, возвращая стоимость поездки, как после полугода тяжб и переписок вернул полсотни долларов за неправильное обслуживание в неправильном отеле. Говорить ли Лорику, что судиться с бывшей женой он обязательно будет, и страшно подумать - с не меньшим удовольствием. Удивительно, как же ей стыдно. Стыдно признаваться в том, что для него это - доблесть. И не то, что она такая вот вся бессребреница, но все равно Оля всегда полагала, что должны быть пределы и надо уметь останавливаться. Чтоб не испортить радость, которая бывает важнее денег. Но Денису этого не докажешь по простой причине - у них были разные радости. То, что Оле казалось скучным и временами недостойным взрослого человека, его как раз радовало. А ее равнодушие к материальному, впрочем, умеренное, как она всегда считала, у Дениса вызывало раздражение.
Надо было сразу убегать, злясь, подумала она, перед тем как попросить Лорика сменить тему. Когда самые первые нестыковки пошли - убежать, забыть, выбросить из головы. Но все они были мелкими и казались такими незначительными. А ошеломление от того, что Денис, такой впечатляющий, красивый, 'видный мальчик', как сказала её мама, вдруг увлечён ею, обычной Олькой с профилем печального верблюда, и никаких у нее ног от ушей, и голливудской улыбки, и златых локонов, как вот у Лорика... Ни богатства, ни нужных родителей со связями. Она не совсем дура, даже в те свои двадцать шесть лет все варианты перебрала, прикидывая, на что мог польститься такой роскошный мужчина, если бы по расчету. Но никаких расчетов, хоть тресни, не нашла и решила, если судьба подарила ей радость, то надо радоваться, так? В этом плане, поняла Оля, внезапно сильно развеселясь, Денис идеально вписался в её жизненную философию. Так что, никуда она не могла убежать в первые пару лет супружеской жизни. Уж очень много счастья испытывала. И терять его - из-за чего? Разных взглядов на жизнь? Это казалось ей нечестным по отношению к мужу. Вернее, так казалось бы, думай она тогда о разводе. Но просто - кинулась в любовь и наплевать, если со стороны казалось, что не раздумывая. Нет, все она обдумала и это было её решением. Как потом в какой-то момент она поняла и другое - нужно решиться уйти, пока не стало совсем поздно. И вот тут начались самые настоящие сложности...
- Пора нам выпить, - прервала Оля собственные размышления и взялась за бутылку.
Но Лорик отобрала, навалилась на стол, колдуя над пробкой штопором.
- Ого, - кося глазами в свой смартфон, проговорила через время, когда наелись и славно выпили, болтая о пустяках и смеясь, - двенадцать почти. Ещё часок посижу и вызову тачку. Ну, давай сюда свою машинку, посмотрим, чо напел. А то включишь без меня ночью, ещё кинешься обратно. Или с балкона.
- Тебе просто любопытно, - поддела Оля подругу, откидываясь к стене.
Та кивнула. И тыкнула пальцем в сторону подоконника, где рядом с котом лежал отключенный смартфон.
- Ещё бы. Мне охота на денискиных костях поплясать. Интересно, смерть как. Послушать, как начнёт выкручиваться и тебя умолять. Как в тот раз, помнишь? А-а-а, чего отворачиваешься? Я тогда прибежала, думаю, поддержу подруженьку, а подруженька - вся в цветах, не квартира - райский сад какой-то. Сплошные лилии в вёдрах. Извини, как на кладбище.
- Он просто знает, что я их люблю.
- Угу. Мистер Хитрожоп. Ты на него пашешь годами, так что, не разорился, разок за всё время накупил цветочков. А ты и повелась. Небось плакал ещё?
- Плакал...
Чтоб не продолжать тему, Оля встала и, качнувшись, двинулась к подоконнику. Взяла в руку смартфон. И пока не передумалось, включила. Экран загорелся, показывая уведомления. Три смски. Два голосовых сообщения.
- Дальше давай. Пришёл уже, наверное? А чо, звонка ни одного?
- 'Утром рубашка нужна голубая и брюки от костюма'.
- Ага. Нашёл золушку, ты в отпуске, он забыл, что ли? Блин, так он, наверное, не дома ещё?
- Почему не дома, - медленно ответила Оля, открывая последнюю смс, - 'Ольга хватит чудить, ложусь, откроешь сама меня не буди'.
- Ну козёл же! - Лорик вытрясла в бокал остатки красного вина и опрокинула в себя, - давай сообщения.
- Не хочу.
Оля потыкала пальцем в настройки. Положила включённый смартфон рядом с котом и вернулась к столу. Допила свой бокал:
- Всё. Он в чёрном списке.
- Во! Правильно. Пусть гадает.
- Да что ему гадать! Я в те разы раз... разо... разобъясняла. Долго. Много слов потратила. А он выслушал, и мне снова чёта про рубашку. Или куртку, не помню уже.
Отсмеявшись, замолчали. Лорик громко зевнула и испуганно прикрыла ладошкой рот, боясь обидеть подругу. Но та, не обращая внимания, заговорила горячо, но остывая с каждым следующим словом:
- И вот скажи кто, какого рожна тебе надо, получается, и сказать нечего, не лупил же и не орал, и по девкам не бегал, все чинно-благородно, а, ладно, я тебе тоже всё уже говорила, нафиг, не хочу больше. Всё.
- Всё, - согласилась Лорик и, подвинув свой смартфон, вознесла над ним палец, - где тут заметки, давай, говори, чего надо купить по ремонту и для житья. Большое на такси привезем, мелочь сама побегаешь купишь, я денег оставлю.
- Сетку, - спохватилась Оля, - вольерную, ничего, если я окна заколочу, маленькими гвоздиками, ну, чтобы кот...
- Сетка, - повторила Лорик, - ага, рамы все равно потом менять, колоти.
- Порошок стиральный. Краски там, кисточки, я завтра точно скажу, там, кажется, от работяг ещё осталось. А стремянка есть?
- Будет тебе стремянка.
- Лампочки! Ещё удлинителей пару. Гвозди! Шкурка наждачная.
- У-гу...
Список все пополнялся, Лорик вдохновенно тыкала пальцем, пока смартфон не замурлыкал, извещая о входящем звонке.
- Аллоу, - грудным голосом ответила Лорик, подмигивая Оле, - Михаил Васи-илич? Рада вас слышать, а ты чего не спишь ещё?
- Ты там квасишь, что ли? - Голос ударил в ухо и Лорик поспешно отодвинула смартфон, - ты чо сыну смски шлешь без конца? Краски всякие. Стремянка. Дай парню поспать.
- Я? - изумилась Лорик и, повертев смартфон, даже потрясла его, словно ожидая - посыплются объяснения, - я разве не заметки открыла? Ох, ёлки. Скажи мама целует, скажи мама дерёвня, не разобралась.
- Бросайте там бухать, тоже мне страдалицы, - пропищало в трубке, и грозный муж отключился.
- С Мишкой и громкой связи не надо, - Лорик повертела пальцем в ухе и, наваливаясь на стол, захохотала, - ой-й-й, прикинь, пацан спит, а тут мама на проводе, смски ему. Стремянка. Гвозди! Аж пошел отцу жаловаться.
***
Проснулась Оля в темноте, ударенная резким приступом тревоги, села, обводя непонимающим взглядом большое пространство, полное шевелящихся теней и смутных пятнышек неяркого света. Язык шершаво ворочался в пересохшем рту, а в голове развертывался список. Пуговицы на рубашку! Похмелье - весь день будут мешки под глазами... И чего подхватилась среди ночи, попробуй засни теперь, а надо, а то на работе - как с креста снятая... Брюки погладить же! И где снова этот чёртов кот?
Мысль о коте навела в голове относительный порядок.
- Какая работа, балда иванна, - упрекнула себя Оля, упала навзничь, дергая ногой под привезённой Лориком простынкой.
Но тут же встала и, нашарив ногой шлепки, побрела из комнаты - пить воду и искать Темучина.
В кухне темноты не было, уличный фонарь, удачно издалека, цедил через стекло рассеянный свет, на ополовиненной пластиковой бутылке плавал прозрачный блик, и Оля выпила воду, гулко глотая. Радуясь, что наплевать ей на то, как будет выглядеть днем, никаких испытующих взглядов пары сотрудниц - обе влюблены в шефа, потому его жена, работающая в его же отделе кадров, постоянно находилась под наблюдением и была предметом тайных разговоров и сплетен. И вообще, она может лечь спать. Днём. В самую жару. Тем более, что побегать по магазинам за всякой мелочёвкой, как предложила ей Лорик, можно утром, буквально с открытия, не волнуясь, что вдруг наткнется на Дениса, до обеда он, как правило, из офиса не вылезал. Совсем рано - прогулка, мечтала она, суя пустую бутылку под стол к стене, тыщу лет не видела, как солнце встаёт. Оттуда по магазинам, потом сюда (домой, подсказал внутренний голос, и Оля вздрогнула, а потом улыбнулась, ну да - сюда домой) и - сиеста, настоящая. А потом работать, и никто не мешает, так здорово.
Она уже собралась выйти из кухни, но, краем глаза уловив нечто за стеклом, повернулась. Быстро прошла к окну.
- Опять! Да как же ты?..
Дневная сцена повторилась, но уже словно после репетиции и почти на ускоренной перемотке: Оля убежала в комнату, вышла на длинный балкон, обогнула по нему угол дома и протянула руки к сидящему на жестяном подоконнике Темучину. И снова кот уселся на её локте, свешивая щекочущий хвост, снова потянулся обнюхать лицо, перед тем как положить на другую руку мягкие лапы.
- Как. Ты. Сюда. Попал? Все ведь закрыто? Ти-ма?
Но кот молчал, глядя перед собой и насторожив уши в том же направлении. Оля посмотрела тоже.
Ветки платана, который рос со стороны комнаты, тут были тонкими, тянулись почти горизонтально и поникали, открывая примерно половину обзора. Так что картина ночи перед балконом тоже оказалась разделенной почти ровно наполовину. Справа - мешанина тонких ветвей, листья, звездочки электрического света от фонаря через них. А слева, куда указывал край странного балкона, доходящего лишь до половины кухонного окна, распахивалась ночь над акваторией торгового порта с причалами, усыпанными звездами прожекторов. От каждой звезды по воде шла широкая или узкая световая дорожка, в некоторые попадали разные портовые предметы - буёк, похожий на узкую пирамидку, силуэт маленького катера. Над далёким портом стоял такой же далёкий шум, казалось, он сам по себе, шумит, не нарушая тишины старого дома, расшитой ночными близкими звуками. ...Шелест автомобильных шин на перекрёстке перед морвокзалом, полуночные шаги внизу, тонкий звон колокольчика. Колокольчика?
Оля покрепче взяла кота, прихватывая его за передние лапы, чтобы не выскочил, если вдруг испугается, и не расцарапал. И отлепившись от холодного подоконника, шагнула вдоль перил в самый уголок на повороте балкона, к веткам, прислушалась, медленно поворачивая голову. Может, это звенит в ушах? Все же полбутылки десертного вина буквально три часа тому.
Вдалеке, на главной улице центра, которая на самом деле была совсем рядышком - за маленьким сквером, лайнула собака и зашлась, вызывая ответный лай ещё дальше и выше - во двориках на склоне горы. Внизу проехала машина, провезла бумкающую музыку из приоткрытого окна. Кто-то хрипло закашлял ниже, наверное, тоже на балконе. И - никакого звона.
- Ладно, - сказала Оля шёпотом, чтоб не услышал ночной курильщик, - пошли домой. Знала бы я кошачий язык, я б тебе устроила. Допрос с пристрастием. Как ты просочился, а? Смерти моей хочешь? Ты же можешь свалиться! Ты никогда не жил выше первого этажа! Тут же всё чужое ещё! И потом, ты такой красивый, вдруг тебя украдут? Посадят на ковер перед телевизором - украшать гостиную. Дурачок ты, Темучин. А я тогда как? Нет, я понимаю, что коты живут меньше, чем люди, и это даже и хорошо, ну как бы я помирала, зная, что ты остаёшься и вдруг никому не нужен, а? Но это всё логика. А вот бояться сейчас, что ты потерялся или заболел или ещё что... Давай уже пожалей свою бедную страшненькую Олю, никому не нужненькую, э-хе-хе, только ты вот мне свет в окошке, чёрный свет, атласный с бархатом. И живот у тебя кучерявый.
Темучин внимал, спокойно сидя на руке, пока Оля другой рукой неловко управлялась с балконной дверью. Остановилась на пороге - кажется услышав снова тонкий стеклянный звон, тающий, словно снежинка на горячей коже. Не поняла - был или нет, и плотно закрыв двери, спустила кота на пол.
- Завтра, - пообещала, направляясь в туалет, - завтра прям с утра куплю сетку и все окна заделаю. Будешь знать.
Хотя понимала, что-то тут явно не то. Закрыто было вообще всё! И когда сидел снаружи, тоже закрыты все форточки!