Аннотация: Услышала. Долго держала в голове. Увидела такое название раздела. Написала, как запомнилось...
Солнце заснуло часа два назад. Нет его совсем. Нет так основательно, что кажется - и не было никогда.
Тихое море в дремоте говорит свое шшшуу и, подкатывая к песку, вы-плес-плес-кивается на мокрое невидимыми ладошками.
Длинный стол под маслинами накрыт прозрачной бледной чашей высокого фонаря. На свету - пустые тарелки, уставшие вилки вперемешку с недоеденным хлебом, чашки и стаканы - черный чай ниже ватерлинии, руки. За чашей света - только голоса.
Под жареную картошку - шумели, кричали, шутили. Не смеялись - хохотали и ржали. Покрикивали на детей, снующих зверятами среди колен, табуретов и под столом. Под салат - что-то рассказывали по очереди, смех - тише, шутки - скромнее, речи - медленнее.
И вот - чай.
Разговор замирает, распадается. Пульсирует неровно, мягко, лишь иногда вспыхивая вслед случаю, страшилке, но все уже короткое, телеграммное. Наконец, наступает тишина. По черной дорожке за деревьями кто-то иногда пробегает, шлепая босо или постукивая подошвами. Скрипят качели сбоку. Вдалеке тарахтит генератор. Смотри-ка, он все время тарахтел, а никто и не слышал...
И приходит к столу шшшуу моря с плес-плесканием ладошек его по мокрому песку. Становятся слышны голоса детей. Они, нахватавшись из-под рук взрослых пирожков и бутербродов, а некоторые - вывернувшись с материнских колен, где насильно были кормлены картошкой, салатом, паштетом и рыбой в томате из грубо вскрытых банок, - убежали к самой воде и расселись воробьями на перевернутых лодках. У них - беседа.
- У нас жила канарейка, - авторитетно говорит Антон, прожевывая яблоко, - хорошая, пела, потом умерла.
- А у меня хомячок был, Сенька, - звенит радостно девчачий голос и, шлеп, комара на голой коленке, - он пушистый такой! Умер!
- А я, я, - торопится, заикаясь от охватившего его чувства общности со всеми, толстенький Павличек, - я маму просил, купи мне зайчика, а мама кролика купила, так он жил у нас долго-долго и умер в конце!
На какое-то время наступает тишина. С качелей слышится басовитый хохоток подростка, протестующие взвизгивания и быстрый скрип - быстрее-быстрее-быстрее. Глухой удар, крики и все замолкает. Свалились вдвоем, но подниматься с теплого песка, судя по всему, не торопятся.
С лодок раздается неуверенный голосок крошечной Светы:
- И у нас жила кошка. Она на улицу ушла и ее собака съела. Мама говорит, она убежала, но она же умерла!
И, как прорвало, сразу несколько возбужденных и радостных от волнения детских голосов - о короткости жизни любимых своих питомцев. И тех, что жили почти долго и были оплаканы в саду над земляным холмиком. И тех, что вот, только принесены с птичьего рынка или из степи и тут же ушли, не успев оставить после себя никакой памяти. Кроме памяти о сроке жизни, что короче, чем наша.