Бунт на корабле.

Редьярд Киплинг

("A Naval Mutiny". В ред. сб. Limits and Renewals, 1932г.)

Пер. Crusoe.

По совету врачей его обглоданный бронхитом остов высадился на остров - перл субтропических морей, землю шекспировского Стефано^[1]; место, лежащее выше широтной границы попугайских гнездовий.

Тем не менее три верещавшие в кроне кедра птицы выглядели несомненными попугаями. Откуда? - "Это наши, муж и жена - ответила девушка, урождённая островитянка. - Мы кормим их на веранде, но живут они сами по себе, ведут дом, родили птенчика".

- Как же выглядит птенец попугая?

- О, вылитый еврейский младенчик. Думаю, скоро их станет больше - девушка пророчески улыбнулась.

****

Он наблюдал за "Флореалией": корабль взял круто к ветру, вошёл в гавань, бросил два якоря и выслал на берег гичку. Бультерьер, он же старший суперинтендант островной полиции по совокупности неформальных обязанностей, поднялся на борт отшвартованного флоридского лесовоза и объяснял портовые правила уполномоченному судовому псу. Обок c ними высился полицейский. Гичка высадила офицера и отошла мористее. Полисмен приказал собаке: "Ко мне!", а потом звонко заголосил: "Попка! Попка-дурак! Ко мне, попка! Попка-попка-попка!". Инвалид подметил, как на гичке ярились на удаляющихся человека с псом; перекинулся парой слов с полисменом и поковылял главной улицей к дальнему концу гавани, к судоремонтному двору - Рендольф устроил его у проезжей дороги, на мелководье среди мангровых дерев, обвитых молочаем. Два человека тянули к стапелю сорокафутовое судёнышко - столетний ветеран Вест-Индской торговли явно нуждался в новом рулевом приводе - но остановились: на пути отдыхал отходящий после чумки щенок, метис-фокстерьер.

- Не тревожьте Лилл - приказал мистер Рендольф. - Швартуйте бортом и подайте сходню.

Он повернулся к гостю.

- Доброе утро, мистер Хетли. Что кашель? Как в нашем климате, лучше? Это хорошо. Лилл тоже поправляется. Молоко ей на пользу. Но у вас появился соперник. К девице ходит с молоком Уинтер Вёрджил. Он вот-вот появится.

- Уинтер Вёрджил! - надо же а кто это?

- Он пропустил последнюю неделю. Из-за некоторых хлопот - мистер Рендольф мягко улыбнулся. - Он флотский боцман - человек без возраста. Получил пенсию и осел на острове, когда я был мальчишка. Здесь и женился - на вдове из округа Корнуолл.^[2] Прежний её муж был из Гэллопов или Мьюетов. Погодите-ка, он был Мьюет! А первый из Гэллопов. Он оставил ей пять акров плодородной, удобной земли для нашего лука, но отель выкупил участок под поле для гольфа, и добавив Вёрджиловы сбережения, они обзавелись домом и садом у верфи. И дед припал к своему хозяйству как краб к дохлому ниггеру. Я жду его с минуты на минуту.

Солнце прогрело воздух до приятной теплоты, и мистер Хетли расстегнул пуговицы лёгкого пальто. За старым судном, блистая многообразием никелированной арматуры, пристроился ярко-красный, пахнущий свежей краской гидроплан.

- Последнее приобретение Рембрандта Казалеса - объяснил Рейнольдс - Он - "Виноградный сахар"; стоит, говорят, пятнадцать миллионов. Но не яхтсмен. Ударил в мой причал на прошлой неделе. Нужды нет, выставлю счёт на ремонт, и он оплатит - с таким-то доходом. Я должен отогнать ему машину сегодня, до полудня То есть сейчас! Прямо сейчас! А вы оставайтесь - зачем уходить? Отдохните под навесом. Скоро придёт Вёрджил с молоком для Лилл. Встретите его. Сам бы дождался, но, сами видите, дело. Побудете в компании Лилл.

Он с плеском вспрыгнул в гидроплан, запустил неистово взвывший двигатель и ушёл, оглушительно грохнув на старте. Шум мотора утих в небе над гаванью, а поднятый кильватерной струёй мусор всё крутился вокруг мангровых стволов. Хетли наблюдал за работой двух вест-индских мастеровых. Они закрепили на корме сходни, сняли старый, ржавый, покорёженный рулевой механизм и куда-то скрылись. Лилл спала; по белой коралловой дороге прошла вереница конных колясок - туристы, сошедшие с очередного парохода, разъезжались по гостиницам. Худой, чисто выбритый старик в безупречно чистом чесучевом шёлке, вошёл с дороги на двор, удерживая в левой руке (правая висела на перевязи) непочатую бутылку молока. Лилл подбежала к нему; старик спросил о хозяине. Мистер Хетли дал объяснения; гости мистера Рейнольдса представились друг-другу. Вёрджил отыскал среди хлама чистое блюдце, но едва мог управиться одной рукой и Хетли помог ему.

- Красная ей цена семьдесят пять центов - Вёрджил глядел на лакающую Лилл - а последние шесть недель ест на четыре доллара в неделю, даже больше. Ладно, чего считать - это Рейнольдсова тварь.

- Не любите собак? - спросил Хетли.

- Скажите лучше: "никаких домашних животных".

Мистер Хетли покосился на туго забинтованную руку и понимающе кивнул.

- Нет - не собака - сказал Вёрджил. - Попугаи. Военврач с верфи поначалу решил, что меня рвали стервятники.

- Я мало понимаю в попугаях.

- На флоте многому учишься - со временем. Это ведь флот, надуй боже жабу.^[3]

- Мистер Рендольф сказал, что вы были на Служ - на флоте.^[4]

- Начал юнгой и дальше - сорок клятых лет. Получил пенсию здесь, в девятьсот десятом, когда Джекки^[5] вывел свой первый дурацкий дредноут. Весь этот Новый Флот - что за название! - вырос на моих глазах. А взять меня - юнга на старом, Чёрном Флоте - "Уорриор", "Минотавр", "Геркулес", ну и другие. Ходил с Голодной Шестёркой^[6], если для вас это значит хоть что-то Вы уходите? - мистер Хетли вышел из-под навеса.

- Нет-нет. Я только решил бросить як - немного погреться на солнышке. - Хетли направился на судно, но обождал, пропуская Вёрджила на сходню. Старик взбежал и устроился на борту едва ли ни проворнее прошедшего вслед Хетли. Они разместились на корме, у колеса. От мачты к носу зияла пустота, оребрённая чёрными, твёрдыми как камень тимберсами. Вёрджил рассматривал нового собеседника, шаря по нему взглядом из-под седых бровей, словно орудовал прожектором, изучая сомнительную береговую полосу.

- Турист? - спросил он вдруг.

- Да, ненадолго. Взял моторную лодку от Саутгемптона.

- Не доверяйте моторкам - никогда. Вот это куда лучше.

Он кивнул на выгоревшую, растрескавшуюся мачту. Потом они молчали, греясь на солнышке. Мистер Хетли обхватил руками колено, поднял плохо гнущуюся ногу и пересел поудобнее, привалившись к низкому кормовому релингу. Обшлаг его пальто задрался, полуоткрыв татуированное запястье. Мистер Вёрджил сел лицом к солнцу и ковырялся в чашечке трубки. Тёплый кедровый запах пробился сквозь аромат гладиолусов.

- Подумайте, что сейчас в Саутгемптоне! - предложил Вёрджил. - Туман - и холод.

Три попугая верещали и свистели на всю гавань. Старик погрозил им забинтованной рукой.

- Как это случилось? - спросил мистер Хетли.

- Дружеский долг. Знал бы

- Так как - если не возражаете

Но в голосе прозвучала команда.

Вёрджилов взгляд-прожектор снова обшарил худую фигуру собеседника.

- Обычай - сказал он - обычай на флоте держать животных. Линкоры и броненосные крейсера предпочитают медвежат, пока те не вырастают в медведей. На меньших кораблях дозволяются обезьянки и попугаи. Был человек на старом "Одейшесе" - господи, как он вилял! - так тот держал в машинном отделении хамелеонов, но они вечно попадали в механизмы. Попугаи лучше. Люди дорого платят за хорошо говорящего попугая.

- А кто их учит?

- Они как женщины. Подхватывают всё, что не для них сказано. Говорят, их привлекает тон. Теперь на станции два крейсера - я бы сказал, шлюпа. Один "Буллеана", второй - "Флореалия". Оба кишат вонючими попками. Все зелёные сорта этой нечисти - и серые, с розовыми хвостами - обыкновенно, мы брали таких на Западном берегу.^[7] Надуй боже жабу - когда же я последний раз ходил в Залив^[8]? И на чём? "Тезей" - или "Святой Георгий"? Бенинская экспедиция? Тогда мы расправились с четырьмя сотнями местных суверенов и четырьмя дюжинами шампанского вина, оставленного в королевском каноэ. И никто не предъявил счёта! Но попугаи. Есть человек по имени Моулси, подручный по пакгаузам. Он пришёл ко мне, зная, что миссис Вёрджил держит попугаев. Дом наш рядом с верфью, так мне по душе. Я хочу сказать, что приятно жить в таком месте после сорока лет службы. Живу-поживаю; на верфи часто нужна тонкая работа, и они зовут меня в помощь.

- Не сомневаюсь - мистер Хетли растянулся, словно ящерица на солнышке. Теперь обшлага его пальто полностью закрывали запястья.

- И - о чём речь - в тот вечер Моулси пришёл ко мне с особым делом. Оба корабля уходят для учебных стрельб, а все эскадренные попугаи остаются на берегу, в такелажной мастерской, под надзором ответственного за стол и содержание - Старшего Попугайного Офицера с посуточной оплатой. Он показал мне приказы - письменные, напечатанные; а раз миссис Вёрджил держит попугаев, да и у меня нужная репутация - так сказал Моулси - он сразу направился к нам. Такелажная не самое плохое место для временного содержания. Господи-боже мой, когда-то она была под завязку забита рангоутным деревом, а теперь - кто помнит, что такое лисель-спирит, если весь рангоут сколочен намертво?

- А зачем посылать попугаев на берег, уходя на учебные стрельбы?

- Из опаски, что оглохнут от контузий. Не любят грохота. На старой "Пенелопе" (чудная корма была у корабля!) жил павиан; так у него от стрельбы, даже чёрным порохом, делался понос. Он скрывался в гальюне, щерился на всех, злобился по-всякому. Теперь так нельзя - потому что гальюны -

Мистер Хетли кашлянул.

- Бронхит - вежливо объяснил он. - Держите курс - рассказывайте дальше.

- Я получил задание приготовить всё к пяти склянкам и ждать попугаев. Надеюсь, на пассажирских пароходах объясняют, как считать время на борту.

- Это напечатано внизу списка пассажиров - смиренно откликнулся Хетли.

Мистер Вёрджил испустил раздражённое фырканье и продолжил.

- Мне выдали корзину, набитую попугайскими рационами, и я, не чуя беды, пристроил провиант на пустой, как оно теперь всегда, верфи. Такелажная, скажу я вам, хорошо иллюминирована, а под окнами, на брёвнах, лежат повдоль стойки для палубных тентов и всякий запасной лодочный рангоут. Я расчистил нужное место для клеток, чтобы не сидеть перед каждой на корточках. Теперь мне тяжело разгибаться. (Надуй боже жабу! Шесть лет на высоте работал - старший по рее - салинговый на "Резистансе"!). Да, я хлопотал и тут загремело, словно морская пехота высадилась на Крит - когда же это было? Сколько тому лет? Они маршировали от причала, в голове "Буллеана", потом "Флореалия", и каждый баюкал клетку с птичкой. А когда строй остановился, началось ликование - среди попугаев, я хочу сказать - они поняли, что будут теперь в компании. Тогда корабельный старшина сложил руки рупором и крикнул мне в ухо: "Смотри в оба, дедушка. Передаю тебе груз".

- Больше я ничего не расслышал, и отошёл назад, семафоря булеанцам выгрузку по бакборту, а флореальцам - по штирборту такелажной. Они пошли внутрь и поставили клетки - сорок три с "Буллеаны" и двадцать девять с "Флореалии", всего семьдесят две.

- Сказали бы сто, для ровного счёта - заметил мистер Хетли.

- Но там не было ста. Потом высадочные партии прошли до конца мастерской, сделали полный поворот, придерживаясь покорабельно бакборта и штирборта, и двинулись двумя колоннами обратно, прощаться со своими птицами. Семьдесят два попугая - и семьдесят два матроса шепчут в оконца клеток, наставляя птах быть верными и честными в разлуке. Словно немой показ живых картин. Шум стоял такой, что старшина потянул меня на берег для разговора. Но сказал немного: "Бог в помощь, дедушка" - и повёл команды на борт. Птичьи сердца стали разбиты Что делал? Если положение безвыходное, не строй, хотя бы, шута горохового. Я остался снаружи, пережидая тайфун в такелажной. Надуй боже жабу!! Сколько их пришлось на мой век. Но посудите сами - как "Серпент" мог выжить в тайфуне? Его перегрузили носовой артиллерией, да и сам корабль рыл волну. А систершипы его были "Вайпер" и "Кобра", так? Нет, нет! Это эсминцы. Но всё одно, несчастные стали сампаны!... Да, попугаи. Я вошёл в мастерскую и сказал - "Киш!" - как миссис Вёрджил. Они выделили громогласных в отряд прикрытия огнём, но большинство обернули головы и испытующе вылупились на меня, меряя глазами, как команда примеряется к мичманам и боцманам, осваиваясь на новом корабле. А я выглядывал среди них шутников и смутьянов, хлопотных при прохождении службы. Надуй жабу! Обыкновенное прежнее дело! Крикуны не беспокоят меня. Большинство матросов, оставшись без присмотра, не умеют жить не брюзжа. Но в любой сбродной партии есть зачинщики и я хотел распознать их. Зачем? Если человек владеет делом, неважно каким, он должен знать всё. К примеру. Я двадцать лет осаживал дурных разумом - тех, кто огорчительно наскакивали на меня; а лжецы и самозваные корабельные законники пытались подвести меня под морской суд - да что там, не буду поминать, собаки полаяли - ветер унёс. И все они - кого я вписывал в рапорта или пользовал семихвосткой - все они были теперь передо мною, в обличьях этих дурных, по-флотски обученных птиц - трепливая матросня.

Здесь мистер Вёрджил приумолк, и мистер Хетли ободрил его кивком, выказывая совершенное понимание.

- И был среди них серый, розовохвостый - из джу-джу, дикарских проказников Западного берега - сидел на дне клетки. При таком внешнем виде, будь кадровым, он мигом попал бы у меня в книгу рапортов. Хвостатый выжидал, пока я разглядывал его; а когда осмотр закончился, показал мне Это, чревовещая гузкой. Был один марсовый - на каком-то из старых сучьих крейсеров? - нет, не так: на "Резистансе", пятимачтовом. Да - был у него тот же дар доводить людей до беды. Звали его Джемми Ридер - мрачный пёс с заячьей губой. И я сказал ему, то есть птице: "Пока якорь не поднят - это значит, я ничего не слышал. Но не забыл, Джемми". Порви жабу! Тридцать лет я не вспоминал о Джемми.

- И был среди них зелёно-жёлтый какаду - тот тряс хохлом и ругался словно бесноватый. И он напоминал мне кого-то, вот только кого? Неважно, я разглядел в нём смутьяна. Так или иначе, я определил полудюжину шалунов и ещё дюжина, наверное, пошла бы за ними, начнись потеха. А прочие были обычные рядовые матросы, готовые тявкать с любой бузящей толпой. (Всё, как и прежде, когда я должен был в первую же неделю затвердить назубок имена и обязанности семисот человек. Ни мне, да и никому не полагалось дополнительного времени).

- Потом миссис Вёрджил принесла ленч. Мы долго гуляли вокруг такелажной и беседовали. Они были не её попугаи, но жена вдруг вспыхнула, словно старый кордит: "Колпак от клетки нашей Полли, ты им воспользуйся" - и я ответил - "Уверено в ней сердце мужа её^[9]. Пришли немедленно. Один уже заработал на колпак". Она прислала колпак вместе с моим подарочным свистком - награда при уходе с "Рели". Надуй жабу! Вот был корабль. Десять узлов на втугую выбранных булинях, от Симонстауна, с разбитым винтом за кормой!

- А для чего вы попросили и дудку?^[10] - Вёрджил снова обшарил Хетли испытующим взором.

- Как без неё, если игра идёт по правилам шкафута? И когда какаду принялся снова честить меня, я продудел ему "отбой". Пернатый сделал циркуляцию, не убрав парусов, присел и сказал: "Божемой, божемой". У него не было характера Джемми. И опять, скажу я вам, всплыл в моей памяти матрос, кем был этот попугай. Третий номер расчёта шестифунтовки - главный калибр - старый "Полифем" - таран, что разбил бон у Берехевена^[11] - когда это было? Как давно? Ражий парень, с погано трясущимся сальным чубом - но я не припомню имени. Среди попугаев были и иные, памятные мне люди - но Джемми с Полифемусом ходили в заводилах. Мало-помалу зелёные крикуны успокоились, только бормотали да покряхтывали, как куры на солнцепёке, и я прилёг вздремнуть за открытой дверью, у лодочных слипов. Разбудил меня Джемми - полузабытыми словами! "Галеты команде!" Они кормят их рогаликами, этот Флот, названный Новым, но было время, когда после такого сигнала юнга подхватывался и грёб за общим харчем, иначе его взбадривали пинком. А ровно в те минуты я был юнга и вёл без торопливости шлюпку к старому "Сквиррелу", учебному бригу (во сне, я хочу сказать). Я встал на пороге, возвращаясь из сна в такелажную, а они глумились надо мной! Джемми был заводила. Но шумели они не совсем попусту (так обыкновенно и бывает). Я продрал глаза и увидел корзину с попугайскими пайками. Пробило семь склянок полуденной вахты, и они ссылались на Адмиралтейские правила, понимаете-ли; они требовали, чтобы им наполнили кормушки. Хитрец Джемми нашёл повод побузить. В кормушках оставалось предостаточно еды, но они были в своём праве и низвели меня до юнги, кто бегает за "галетами для команды", то есть для птичника!

- И что вы сделали?

- Ничего. Обычная матросская подколка. Вопрос был в том, как мне с ними обращаться - как с птицами или синими рубашками? Я остановился на втором. Они были флотские и им полагалось столоваться по-флотски. Я сыпал корм, менял воду, а они смеялись. Они всё время смеялись надо мной. Хлопоты затянулись до первой собачей вахты. Джемми переждал раздачу и снова позвал меня. (Такой он был и в матросах, когда не работал с гитовами крюйс-бом-брамселя!)^[12] И тут же вступил Полифемус. Я погасил задор Джемми, накрыв его клетку колпаком Полли. И хохлатый джеммин дружок разом обмяк, словно я замкнул их общий электропровод. Потом я взял шпатель и занялся уборкой клеток. Кажется, они радовались - теперь я стал не только юнгой на побегушках команды, но ещё и уборщиком гальюна. Джемми, конечно-же, не мог этого видеть, но Полифемус рассказал всё сидящему в темноте товарищу. У того был характер. Отдаю ему должное. Затем я запер такелажную и пошёл домой.

- Миссис Вёрджил похвалила меня, но я-то знал что до сих пор они лишь пристреливались по цели. Затевался мятеж, заговор и вопрос был в том, как они возьмутся за дело. Надуй боже жабу! Я был в мятеже, затянувшемся на три года - на охоте за работорговцами в Красном море с Полоумным Диком на старом корвете "Петруччо" - он пропорол потом дно у атолла Миникой. Под конец патруля, офицеры, не успевшие попасть под открытый арест, хором требовали суда, а матросы рыскали, ища случая пустить кровь.

- И как это закончилось? - спросил Хетли.

- На флотский манер. Мы шли домой. И когда передохли корабельные тараканы^[13] - у Гозо^[14] это было - Дик собрал команду на шканцах, под флагом и показал всем пухлый мешок письменных претензий. "Здесь - сказал он - хватит желчи, злобы и вероломства, чтобы утопить всех - и меня в первую очередь. Если вы хотите везти это домой - скажите". Мы промолчали. "Тогда устроим мешку христианские похороны". Так и сделали; и доктор был капелланом Да, о моих попугаях. Я вернулся к ним с восходом - они орали на все Багамы с рассвета - только одна птичка помалкивала. Я дал им время порезвиться, пока не сообразил, что честят-то уже меня. (Самая смачная ругань, что слышал я в юнгах, начиналась после приказа "Команде плясать и веселиться". Никогда не одобрял). Я снял Поллин колпак с клетки Джемми; он не сказал мне ни слова, и сразу накинулся на еду. Я не мог угадать, на что он сподобится, пока затейник не вздёрнул глумливо бровь - в точности как тот, прошлый Джемми Ридер перед очередной пакостью! - и тут же под крышей, вверх-вниз, запорхал зелёный парень. Он выбрался из клетки. Через минуту по рангоутным штабелям заковылял второй, оборачиваясь на меня как портовая леди из Госпорта перед тесным знакомством. Я запер двери и окна, прежде чем зелёные сообразили бежать, а потом осмотрел клетки. Они работали все утренние сумерки, распутывая бабьи проволочные узлы - так теперь вяжут на этом самом Новом Флоте. В море, понятное дело, бежать некуда и они это понимают. Другое дело берег; и меня, офицера, ответственного за дезертирства и смерти взяли теперь на крючок. А Джемми отдавал приказы.

- Но почему именно он, а не Полифемус? - спросил мистер Хетли.

- Тот исполнял джемины приказы, у него не было джеминого ума. Всё, что он мог - ругаться да проклинать меня на все лады. Как бы то ни было, я не мог загнать обратно зелёных рядовых, а они выкарабкивались из клеток дюжинами - здесь нужен авторитет, иначе никак. Поэтому я выскользнул за дверь и слушал снаружи. Всё шло обыкновенно, болтовня, морская травля. Джемми честил команду за трусливую высадку. Первые должны были идти на волю волной, а не ждать, пока соберётся вся десантная партия. Полифемус крыл Джемми, как чатемский докер, а остальные орали оттого, что им нравилось себя слушать. Горе горькое пришло бы во многие семьи, не отводи люди душу в трёпе. Но пора было кончать со всем этим. И я пошёл домой за ножницами.

- Не совсем понимаю

- Я ведь помянул вам, как тот артиллерист с "Полифема" лелеял и холил чуб во все вахты и тратил на него половину личного времени - господи-боже, я вспомнил всё в подробностях, глядючи на попугайского индюка! - как он бегал в цирюльню и обривался по дартмурски, чтобы получше выпятить свой сальный, непотребный привесок! И я укротил его. Только вот имени никак не вспомню.

Мистер Вёрджил наморщил лоб; кажется, наморщил лоб и Хетли - безрезультатно.

- Когда я вернулся, из клеток выбрались уже два десятка мелких зелёных. Бежать с корабля они не могли, и я наплевал на них, занявшись причиной беды. В первую руку надо было поймать Полифемуса, чтобы обрить его - налысо! Птичка услышала щёлканье ножниц, забегала и дралась, как гончая. - Вёрджил помахал забинтованной рукой. - Но мне нельзя было убивать его - только остричь - его чуб - хохолок, я хочу сказать. А потом - надуй боже жабу! - он свалился в обмороке, рухнул на бок, словно человек. Прежде, давно, стрижка чудесно преобразила - его самого, когда он был человек-матрос, но я всё равно изумлялся, глядя на бедную лысую курицу. "Получи, жёлтая собака" - сказал я. - "А теперь ты, Джемми Ридер". И Джемми не увильнул от карательной процедуры. Он знал, что с ним будет. Он лёг на спину, словно акула, и дрался - когтями и клювом. Хвост был ему дорог, как мила коса китайцу.

- И я сказал: "Джемми, на кораблях, где я несу службу, не может быть второго боцмана. Помер ты или жив, но ты разжалован, а теперь болтай, чего вздумается. Я не подам рапорта".

- И что он?

- Да - о да! Доподлинный призыв к мятежу, но я не записывал в книжку. Я ловил и поймал его - он вырвал из меня две полосы кожи - и вырезал красные хвостовые перья со всей окрестной растительностью. Он напрашивался на это весь предыдущий срок.

- И как он?

- Замолк. Никто не разговорчив после разжалования. Они теряют право говорить, понимаете? Потужился, да бакштаги лопнули. Джемми вскарабкался по прутьям в своё проволочное кольцо - неловко, словно старый-престарый человек и начал приседать да раскачиваться, роя носом, как шхуна-угольщик. Бедный плут!

Мистер Хетли повторил последние слова. - И это решило дело? - поинтересовался он.

- Я вырвал корень - просто сказал Вёрджил. - Теперь по такелажной летали одни зелёные рядовые. Они увидели, что я не обращаю на них никакого внимания и начали возвращаться в клетки, по двое, по трое, для компании, оправдываясь всякой болтовнёй. Я помогал им, обмахиваясь шляпой (в такелажной взаперти жарковато), а на закате, когда все вернулись на место, починил клетки бечевой - хорошо связал, не как их глупые владельцы. Послушайте, а кто и чему их учит сейчас на этом Новом Флоте?

- А что Джемми и Полифемус? - любопытствовал Хетли.

- Джемми был очень занят - соображал, как жить с новой стрижкой, а Полифемус ёжился и квакал, словно лягушка: "Божемой! Божемой!". Никакого характера! А потом вернулась эскадра.

- И начались какие-то раздоры между кораблями? Мне что-то такое говорил полисмен на пристани - и гичка с "Флореалии" -

- А вот почему - здесь, на острове, случилась между кораблями размолвка. Да. Банзай-партии сошли на берег, бравые, да при параде, утеха налогоплательщика. Старшина проверил семьдесят две клетки - по птице на клетку - и вахта моя закончилась. Но потом он дал партиям время потолковать со своими ненаглядными, вместо немедленного марша на борт. И какой-то нефтяной мореход с "Буллеаны" возроптал, что в клетке чужая птица. Я слышу, как старшина говорит: "Переделите их между собой". (Решил показать демократическую снисходительность, я думаю). Парень, само собой, пошёл по такелажной и встретил флореальцев с такой же жалобой. Пошла делёжка. Все засуетились. Они подымали клетки и проглядывали их на просвет, словно стаканы с портвейном. Славное зрелище - смаковали любящими взорами. Да, они разбились на пары.

- Но что насчёт Джемми Ридера и Полифемуса?

- Их хозяева нашли о чём поговорить. Рядовой необученный, кто-то вроде трубочиста торпедных труб суетился и искал негодяя, отрезавшего хвост его возлюбленной Жози! (А мне не пришло в голову, что Джемми может быть и леди). Он живо спелся с Полифемусом (владельцем, я хочу сказать) стенавшем о чубе, и эти двое составили отличную пару, хоть и служили порознь. А потом команды бросили делёжку и пошли стенка на стенку. Было время, навидался я таких стычек, но ни разу - никогда! - раздор не разгорался так скоро и так бурно. Обычно за этим что-то стоит. Я слышал, что одному кораблю отпустили для стрельб наш довоенный кордит, и они палили как старый "Суперб" по Александрии - но там мы всё-же добрались до египетских погребов. Другой корабль опозорился, подняв какой-то пятифлажный сигнал.^[15] Так или иначе, партии сошли на берег не в лучшем настроении. И теперь они бились; и шум стал пробиваться за стены такелажной; и старшина сказал мне: "Они не станут нас слушать, дедушка. Они уверены, что мы не годимся в арбитры" - а я ответил: "Откуда мне знать, на что вы не годитесь? Но точно знаю на что годитесь - вы бесполезнее десяти мин на выбленочном узле. Закройте окна и двери, принимаю командование". И он закупорил всех в раскалённой такелажной; теперь никто снаружи не мог вмешаться - чего я и хотел; спорщики попотели, расцепились, подобрали разбитые клетки и перешли к словесной перестрелке.

- Тогда я просвистел "Всем наверх" и объяснил им, как и за какие дела разжалованы Джемми и Полифемус. (Джемми после всего оказался леди. На следующий день, на борту он снёс яйцо и владелец послал мне кодаковское фото). Это привело их в рассудок. Я рассказал, как пыхтел в такелажной, охраняя их сокровища и отказал всякому во всяком праве жаловаться на то, что бедные маленькие мерзавцы перепутали гамаки. А когда они начали смеяться, я сказал, что вижу мазутный, сальный, и дымно-вонючий сброд, и что все прочие на этом, так называемом Новом Флоте не лучше - и они ушли прочь. Иначе они делили бы попугаев до конца службы, а кто-то дурной обязательно вызвал бы морскую пехоту и газеты подняли бы идиотский скандал. Вы знаете, чем кончаются эти свары на берегу! Конечно, теперь их дразнят попками-дураками по всему острову, и они стоят друг за друга, но худшее позади - ну прибьют они, в крайнем случае, пару полицейских. И, сказать по-чести, моё обращение с ними - птицами и матросами - показывает, как важно человеку знать своё дело, сэр Ричард!

Мистер Хетли выпрямился и лицо его стало совсем другим. Он протянул руку. Вёрджил встал и принял рукопожатие. Оба смотрели друг на друга.

- Я понял это, Вёрджил, в первое же своё командование. Вы сразу узнали меня?

- Я подумал о вас сэр, после первого сигнала - вы пустили меня вперёд на сходню.^[16] И совершенно уверился, увидав эту свою работу - Вёрджил указал на открытое теперь запястье, где под рыжими волосами виднелась ещё старая татуировка - тёмно-синий якорь, обвитый цепью.

- На фор-марса-рее "Резистанса", Порт-Ройал - сказал мистер Хетли.

Вёрджил кивнул и улыбнулся. - До сих пор не сошла. Но - что случилось с вашим настоящим имечком, сэр Ричард?

- На войне погибли лучшие, Вёрджил. И я унаследовал это.

- Значит вы теперь лорд?

Второй кивнул и вдруг хлопнул себя по колену. - Наконец-то, вспомнил, - крикнул он - вспомнил, как звали того артиллериста, Полифемуса! Это Харрис - Чатти, не Баггс. Он был у меня на "Комусе", а потом на "Юреалисе". Давал деньги в рост.

- Он самый! - воскликнул Вёрджил. - Я всегда думал, что он немножко еврей. А кто потом командовал "Комусом"? Я хочу сказать - на Адриатике, когда вал ударил в корму, и капитан едва не утоп в собственной каюте.

Мистер Хетли выудил нужное имя из памяти, а потом имя предшественника, ещё одно имя и началось странствие - по дням, кораблям и людям древних, утекших лет. Потому что старые люди умеют обернуться и увидать за кормой кильватерную колонну мёртвых.

Адмирал сидел на подзоре контртимберса, сжимая руками колени, словно держал незримые, убранные теперь со старого судна штурмтросы. А мистер Вёрджил, светясь славою великих дней и имён, глядел на него сквозь пустоту на месте снятого колеса, и возбуждённо раскачивался, объятый нахлынувшими из прошлого тенями. Одноколки и двуколки возвращались от заселённых постояльцами отелей и на одном из экипажей терзался офицер "Буллеаны" с приказом не возвращаться без затерявшегося на острове адмирала (в отставке) лорда Хетли, оплошно незарегистрированного ни в одной гостинице и настоятельно передать ему, что капитан сочтёт за честь отобедать с адмиралом на борту крейсера. И непременно успеть до обеденного времени, хотя шёл уже час коктейлей!

Потом, после нескольких тостов, лорд Хетли услышал, что, по единому мнению станции и эскадры Его Величества, старца Вёрджила надлежит непременно вздёрнуть на нок-рее.

- Но вам не положен такой рангоут, и слава богу - отрезал адмирал. - Он натаскивал меня весь первый срок, я был тогда мичманом. Лучший боцман и - не при исполнении - самый отъявленный враль на всей Службе.

1. "Буря". Один из Бермудских островов.

2. Бермудские острова поделены на округа, поименованные английскими топонимами: Девоншир, Гамильтон, Пейджет, Саутгемптон и т.д.

3. God Lord! Burst-a-Frog! - комментаторы Киплинга полагают, что здесь имеются в виду французы. Соответственно, в русском переводе используется наша старая детская забава (не знаю, насколько интернациональная) - если надуть лягушку соломинкой через зад, она пару раз прыгнет и лопнет, раскинув кишками. Лягушка заменена жабой из соображений благозвучности.

4. Здесь и дальше мистер Хетли намеренно уклоняется от привычных для флотского человека терминов - но иногда проговаривается. Британские морские офицеры говорят "на Службе", а не "на флоте".

5. Адмирал флота, Первый морской лорд сэр Джон Фишер.

6. "Голодная Шестёрка" - кругосветный поход эскадры с ядром из 4-х фрегатов и 2-х корветов (прочий состав эскадры менялся) в 1869-1870гг., с учебными задачами и для демонстрации кораблей парового флота в колониях. Казначейство скупилось на уголь, переходы стали долгими, на скудных порциях продовольствия и даже воды.

7. Западный берег Африки.

8. Бенинский.

9. Книга Притчей Соломоновых, 31:11.

10. Моряки называют свисток боцмана "дудкой". Хетли явно знает о море больше, чем желает показать.

11. "Полифем", таранный броненосец. Разбил бон у Берехевена (Бантри-Бей, Ирландия) тараном, на учениях (1885). Бон имитировал неприятеля.

12. Читателю достаточно знать о работе с гитовами крюйс-бом-брамселя, что это очень высоко, очень опасно, очень ответственно (в особенности, когда нужно срочно уменьшить парусность) - работа для лучших матросов.

13. От перемены климата.

14. Мальта

15. Редкие сигналы используют больше четырёх флагов. Скорее всего, они забыли спустить флаг предыдущего сигнала и подняли нечто невразумительное.

16. Старший офицер поднимается на борт первым, и сходит последним.