Чудо чудное! Диво дивное! Радость, радость: в Ежовую Долину идет лето красное! С пьянками, с гулянками, с ночевками-мелочевками под кустами! Отдыхай, веселись - всего будет вдоволь: ос и слепней - для крибблов, жары и пыли - для саламандр, волчьей ягоды и ведьминого ореха - для кикимор, колючего фиолетового чертополоха - на венки молодым кокетливым троллям, вонючей воды из тухлых луж и гнили всякой - для мерзких гоблинов. Пылища, жарища, пьяные вопли до рассвета, осы, пчелы, мухи, змеи ядовитые под каждой корягой, колючки всякие, куда ни сядешь, дизентерия, отравления грибами, комары едят, лоси бодаются - эх, и люблю же я лето!
На трезвую голову: чего тут чудесного? Лето, оно и в Банани - лето, куда оно денется, каждый год приходит. Я понимаю: в этом году не будет лета, снимай бермуды, иди с горки кататься! Вот это чудо. Но так поют скворцы, певцы природы, а у них, известно, головушка - махонькая, а в ней мозги - птичьи.
Будет, будет вас всем лето. Полезут из норок по лесу хулиганить все, кто по весне народился; заполонят все вокруг влюбленные парочки, так что приличному человеку и под кустик присесть будет негде; потянется из земли наружу столько силы и благодати в виде всяких пахучих травок и плесени, что сами ведуны-целители, знатоки лечебных корешков, до августа не протрезвеют - так налижутся своих чудодейственных мазей; начнут молодые ведьмы по ночам купаться в болотных окнах-проглыбинах и с визгом, хохотом прятаться обратно в воду от удалых кикиморских парней, а потом за поцелуй выторговывать у них свои юбки и лифчики... А вы говорите: "унылая пора - очей очарованье"...
Сейчас, пока не отцвел по оврагам целебный потетень, пока солнце греет, а не жарит, приятно лесному жителю полежать на полянке, понежить косточки. Лесной дед, старый зеленый тролль, - тоже не дурак. Развалился с утра возле своего дубового пня и дремлет. Ну и дремлет, подумаешь. Мешает он кому? Да если бы у него только пузо торчало! Старый бесстыдник, хоть бы полотенцем прикрылся. По лесу ведь не только обеспамятевшие влюбленные шастают, может и девушка скромная за грибами зайти. На всю жизнь полудурком останется от такого зрелища. (Хотя, если она такая скромная, нечего в лес по весне соваться. Сидела бы дома, овца...) На самом деле, и дома ей покоя не будет: весь город полон бесштановыми троллями. А что с ними сделаешь? Десяток стражников у ворот поставить этих сверкачей отпихивать? Красивое зрелище - рвущаяся в город толпа сердитых троллей, кто - зеленый, кто - каменный, кто - с гнилушками болотными в волосах, - и все без штанов. Да к нам тогда не только скромные девушки, поддатые гномы из Мохова - и те ездить перестанут!
Что с ними поделаешь, раз не желают штаны надевать? Бог с ними, пускай шляются, где хотят. Пускай ругаются неприличными словами и теток за юбки дергают. Пускай честным гражданам лепят на спины "Наподдай мне" и "Дунь мне в ухо" и сами тут же пинают их. Грубее и нахальнее троллей нет народа! У, зараза всего живущего! Каменные, песчаные, подвальные, подводные, подколодные, стеклянные, оловянные, деревянные.
Старый лесной тролль, растопясь на солнышке, не вынес молча такого удовольствия и начал тихо радостно поругиваться, а потом запел песенку:
Кур-кур-кур
Трень-трень-трень
Дур-дур-дур
Крень-крень-крень.
(Если вы слушаете и думаете, что песенка - про крылатого сирина, который летал в синем небе, кричал "кур-кур", пел и бренчал на балалайке, дурак он пернатый и мозги у него набекрень, - значит вы не знаете троллячьего языка. На самом деле, зеленый дед пел про то, как хорошо быть троллем и ходить без штанов, и как плохо быть, например, эльфом, у которого, наверно, все пузо натерто резинкой.)
На дедов пенек присел юркий певчий дрозд и защебетал модные у них в это время куплеты о лете, которое чудесным образом идет (типа, оно ползти или скакать должно), о солнышке, которое будет светить день-деньской (сейчас оно, можно подумать, по ночам светит), о зайчиках, птичках, пчелках (знаем, знаем: аистах, капусте, горохе и пр. - нет, точно у скворцов мозгов еще меньше, чем у сиринов). Лесной дед разлепил один свой щелеватый, спрятанный в мохнатых бородавках, глаз, сонно поглядел на скворца и обозвал его "березовой почкой" (в лесу только тролли умеют так противно ругаться). Птичка в ответ каканула деду на нос-огурец. "Ах ты, пендаль бесполезный, - несердито заворчал тролль, глядя себе на нос и крутя им, чтобы стряхнуть скворцов подарочек, - чтоб тебе твоя скворчиха по весне яиц от дилокака в гнездо наклала." Скворец позвал дружков, и через секунду на дедовой роже лежала такая толстая питательная маска, как будто у него в цирюльном салоне есть знакомый косметолог. Леший затрепыхался, как налим за пазухой, замахал руками и ногами, перекатился на живот и начал дергать под боком лопухи себе вместо салфеток. В пучке оказалась пара листочков злой крапивы; дед, соскучившийся за зиму по витаминам, с удовольствием отправил их в рот.
Из лесу донесся треск сучьев: кто-то шел чащей, не разбирая дороги. Старый тролль приподнялся на локтях и с интересом всмотрелся в кустарник, как будто именно из этого корявого ведьминого орешника должно было вот-вот появиться то самое долгожданное красное лето. Через несколько минут на поляну выбрался бледный молодой синеглазый эльфиец, а может, и чистокровный эльф, интеллигентного вида, одетый в строгий, но дорогой, сиреневый шелковый сюртучок по колено, как носят преуспевающие чиновники. Судя по приставшим к одежде листикам и по неторопливой походке, эльфиец давно уже бесцельно шатался по лесу, но на заблудившегося он не был похож, скорее наоборот - вид у него был вполне довольный.
- Обнаглели совсем, - пробормотал лесной тролль. - В лес, как ко вдовой соседке в гости, ходить начали. Хоть бы кошелку для приличия прихватил... Эй, паря, - громко окликнул он, - она тебя ждать не стала, домой побегла. Сказала, поганкам, мол, от нее кланяйся.
Эльфиец приветливо улыбнулся обнаружившейся в траве кочковатой зеленой роже, потоптался, высматривая что-то под деревьями и, встав напротив раздвоенной березы, кивнул себе под ноги, словно познакомился с кем-то. Лесной дед довольно хмыкнул, оценив юмор незнакомца, но последнее слово решил оставить за собой:
- В следующий раз опаздывать не будешь: она теперь с другим крутит... с одним троллем... на первый взгляд, может, не больно красивый, зато очень мужественный, солидный мужчина, в летах, не то, что вы, вертоптахи,.. какуны писклявые,.. - вспомнил дед про дроздов. Гость слушал лесного похвальбуна очень внимательно, не пытаясь ни перебить, ни вставить что-нибудь; тролль даже, неожиданно и для себя самого, немного рассердился с непривычки. - Так что сиди теперь, паря, локти кусай, - злорадно заключил он.
Эльфиец, не мешкая, подоткнул свой щегольский сюртучок и уселся под березу, прямо на своих новых знакомцев - поганок. Он поднял к лицу правый локоть и попытался достать его зубами, потом повторил попытку с левым локтем. Старый тролль задрал на лоб волосатый нарост над одним глазом, оказавшийся бровью, и озадаченно повел головой:
- Во дела... Ты что же, так и будешь теперь делать все, что я тебе ни скажу?.. Да плюнь ты на свои локти, это я так...
- Растереть? - услужливо предложил незнакомец, довольно метко исполнив последнее приказание.
- Да ты чего? Вот психованный-то, поцелуй меня в задницу, откуда... Ай! Помогите! Целуют!
Спасаясь от своего исполнительного гостя, тролль три раза обежал вокруг пня, пока не догадался нырнуть в дупло. К сожалению, вот уже лет пятьдесят как он вместо того, чтобы изящно проскальзывать в свою берлогу, обычно подолгу протискивался в нее. Многолетней кропотливой работой он добился, чтобы его самая мягкая часть соответствовала дуплу в точности, как пробка соответствует горлышку винной бутылки, иными словами, непонятно было, как она вообще проходит внутрь без штопора. Благодаря задержке эльфиец успел-таки добросовестно приложиться по разу к каждой щетинистой половинке, на что леший мог только завывать из пневых недр дурным голосом и еще сильнее месить длинными голенастыми ногами, надеясь ненароком убить незваного приставалу. Наконец, вместо беззащитного зеленого зада в дупле показалась дедова злая рожа и щелкнула зубами, получив от эльфийца по инерции поцелуй в нос.
- Иди отседова, поганкин кум, жопочмок ненормальный, - завопил тролль. - Совсем с ума посходили, забодай меня...... я еще не договорил, головешка!.. забодай меня комар! Иди, вон, лучше в речке утопись, если ты такой послушный. Или сходи в город, чмокни в зад командира стражников, - дед хихикнул (а вдруг и правда пойдет?)
- Если я утоплюсь, я не смогу чмокнуть в зад командира стражников, - серьезно заметил молодой эльфиец.
- Ну тогда сначала сходи чмокни, а потом топись, - пошел навстречу гостю старый хулиган. - Иди-иди, скажи, мне, мол, нужен командир гарнизона города Драконьего Угла господин Сухой Ручей. Зовут его, кстати, Эльвин, потому что мамаша его незамужняя родила его от эльфа... А была бы замужняя, в честь соседа, небось, назвала бы... Ты смотри, пошел куда-то. Во дела, надо попозже в город наведаться: все они там с ума посходили или он у них один такой.
2
Вечером того же теплого весеннего дня тетка Мормотка, толстая сплетница, трында и первая выпендрила на всю округу, стояла в своем палисаднике и, навалясь безразмерной грудью на забор, без дела пялилась на узкую улочку. Торгуя весь день на базаре в Драконьем Углу горячими пирогами, толстуха не знала куда себя девать по вечерам и от скуки заплевала уже семечками всю мостовую перед калиткой.
- Сосед! Соседик! - позвала она раз в тридцатый, потому что копошившийся среди бело-малиновых зарослей цветного горошка в огороде через улицу пожилой троллиец упорно притворялся, что не слышит ее позывных. - Ты кобелюку своего привяжи, чито ли. Он мою приятельницу пугаит, а она, между прочим, супруга базарного контролера. Ладно, если был бы какой-нибудь породистый, а то - дворняга, мясорыбная смесь, тьфу, смотреть даже противно.
- Тебя саму привязать, - себе под нос пробормотал огородник, - вместе с твоей "супругой". Базарный контролер мне только "спасибо" скажет.
- Чего-чего? - выставила вперед правое ухо тетка, противно щуря при этом левый глаз.
- Я говорю: он у меня не кусается.
- У тебя, он, можит, и не кусаится, а других возьмет и покусаит. Вон у него глазищи как горят.
Соседский пес, помесь овчарки с ящерицей, сидел в это время на четырех задних лапах (или как сказать? Средние ноги - они какие, задние или передние?) на заплеванной мостовой под носом у Мормотки и передними лапами просил семечку. Его простецкая чешуйчато-мохнатая морда тоже была вся в шелухе, но он был молодым добрым псом и верил, что если хорошо себя вести и долго просить, то рано или поздно семечка обломится. Шесть ног у него были, как положено, - по бокам, а седьмая - запасная. Торговка недовольно косилась на него, брезгливо поджимая губы.
- Он родом из Мерзиан, поэтому и светит глазами, - пояснил сосед. - Мерзавчик, домой! На червячка!
Мерзавчик послушно побежал домой, скребя на ходу блохастый бок запасной лапой. Тетка Мормотка проводила его критическим взглядом и снова затосковала. Тут в поле ее зрения попал молодой синеглазый эльф, бредущий вдоль по ее улице. Тетка затаилась, не дыша, и только молча ворочала глазами, пока беспечная жертва приближалась к засаде. Эльф был, похоже, из интеллигентной зажиточной семьи: дружелюбный, симпатичный, прилично одетый.
- Ии... Здороваться надо со старшими, молодой человек, - жеманно квакнула тетка Мормотка, как только незнакомец поравнялся с ней.
Молодой человек остановился и послушно ответил:
- Здорово, старшие.
Вот, молодец, - слегка удивилась не ожидавшая такой покладистости толстая скандалистка. - Только я тебе не "старшие", а зови мине "госпожа Мормотка".
(Вот так, а вы думали это я тут сижу и людям такие идиотские прозвища придумываю? А это и есть настоящее ее имя, самое, что ни на есть, собственное. Двоюродная бабушка, кикимора болотная, девочке в свое время удружила.)
- Госпожа Мормотка, - тут же откликнулся эльф.
- Чего тебе, красавчик? - добродушно спросила тетка, но пришелец смотрел в другую сторону, с интересом разглядывая соседского семилапого кобеля так что Мормотка решила, что ей почудилось.
- Госпожа Мормотка! - со смехом опять позвал стервец, на этот раз погромче.
- Чего тебе надо?
- Госпожа Мормотка! - не унимался незнакомец.
- Ты чего тут размормотился, паршивец? - заорала торговка. - Пошути мине еще, я тибе так пошучу, своих не узнаешь...
- Только я всего один анекдот знаю, - честно предупредил пришелец. - Видала, как двухголовые василиски на первый-второй рассчитываются?... Тут, между прочим, смеяться надо, - обиженно заметил он, - а я бы тебе сказал "А как они потом в шеренгу по двое строятся?" ...Госпожа Мормотка!
- Ну чего ты ко мне прицепился?! - взмолилась Мормотка, забыв, что сама накликала себе такую радость. - Что Мормотка? Что Мормотка, разбойник ты этакий?!
- Сама велела звать тебя, - насупился эльф.
- Давай, давай, издевайся над одинокой женьщиной, валяй,..
- Ну, если ты сама просишь: жаба ты толстая мерзианская, колода ивовая,..
-...ай, ай, а еще сюртук надел, как порядочный! Хулиган ты хулиганский...
-...пузатая, носатая,.. Ты чем занимаешься?
- Пирогами торгуим.
- Пирогов облопалась,.. пузо все полопалось! - тут интеллигентный сопляк показал толстухе язык.
- Сейчас вот я стражников позову, они тебе полопаются! Бесстыжий! Будешь потом пятнадцать суток у мине прощения просить, проси - не проси...
- Тетенька, про... как скажете.
- ...фиг я тебя прощу, - тут разбушевавшаяся Мормотка скрутила фигу, но спуталась и вместо того, чтобы сунуть свое произведение под нос противнику, повинтила фигой, как пальцем, себе у виска. - Никогда не прощу, хоть ус... Ты что же это делаешь, бесстыдник?! Вы посмотрите только, люди добрые!..
- Тебе самой, значит, просмотр запрещен, - шепотом хихикнул сосед, с удовольствием наблюдавший всю сцену с самого начала.
- .А ну, пойдем в комендатуру! И не думай улизнуть! Пендель, ты будешь свидетелем, - приказала толстуха.
К ее большому удивлению все трое мужчин: молодой, пожилой и кобель, - послушно построились в колонну и зашагали в сторону комендатуры, так бодро, что она сама еле поспевала за ними.
3
Пока наш город не взяли в осаду голопопые тролли (слава богу, они всего-то шляются в непотребном виде по улицам и хулиганят), Драконий Угол был и остается центром туризма и международной торговли. Ездят сюда и девушки всякие (а как же без девушек, у нас один внутренний гарнизон - три сотни молодцов), и кто только не ездит. Стоит Драконий Угол три тысячи лет, почти закрыв собой вход в Ежовую долину, на полпути с юга на север. (Кстати, Ежовой долина называется из-за ровной, коротенькой травки, словно подстриженной "под ежика", покрывающей ее равнины и ближайшие холмы, а вовсе не потому, что у нас много ежей. С ежами как раз нам не везет: что ни еж - то какое-нибудь недоразумение - или колючки кудрявые, или косит на оба глаза, или чавкает за столом, как свинья. Гостям показать стыдно.) Что только ни везут в город со всего света, из таких невероятных углов, что и не верится, что существует этакое место, а уж как там еще и живет кто-нибудь - совершенно непонятно.
Из Мерзиан, колдовских болот, едут разноцветные жабы, сладкие мокрицы, лягушки, у которых по кругу десять ног, а головы нету (павловские безголовые), клейкие личинки, которых раздави - получится герметик для ванной, драгоценные ящерки, чтобы пастью цеплять за воротник как брошку (только домой надо успеть до полуночи, пока она тебе весь воротник не сжевала и в горло ядовитыми зубами не впилась), дрессированные тритоны, обученные вытирать лапы, когда из аквариума вылезают, гигантские улитки, которые будут воровать клубнику у соседа и в домик к себе прятать, зеленая жижа в бутылках, которую мерзиане выдают за тархун - смотрите, не зевайте. Краса и гордость мерзианских болот - белые говорящие черви, дорогой товар, не залеживается: кому - в похлебку или на сковородку с картошечкой, кто нитку в иголку продевать заставит, кто в фартучек однокласснице подложит, а кому просто поговорить не с кем. А можно еще их дома оставлять, когда на дачу едешь, чтобы, если полезет кто чужой, одни кричали "Гриша, к нам лезут воры!", а другие басом отвечали "Иду, не ори, я топор достаю."
Из вечномерзлой Брррррыси доставляют на санях (два месяца - по снегу, а потом еще два - полозьями по земле, вот недотепы) изделия своего ледяного производства: призматические резные пресс-папье из прозрачного горного льда, творящие над столом радуги из обычного дневного света; изящные статуэтки в виде голых русалок из льда озерного, голубого и синего; из болотного - мутного, зеленоватого - плафоны на гнилушки; из морского, с вмерзшими рыбками и осьминожками, - панно в бассейны; из тонюсенького перволедка с луж во дворе - слюдяные оконца для кукольных домиков. Только в Драконий Угол вся эта красота прибывает обычно в виде большой общей лужи.
Из грязных, заляпанных Оврагов (три деревни между Моховом и Мерзианами: Большой Овраг, Средний Овраг и Малый Враг - переднее "О" кто-то с таблички отскоблил) тащат в котомках тамошние умельцы глиняные свистульки и манки на любой голос: тут тебе и пустельга, и тетерев, и соловей, и петух, и корова - поиграть в древнюю забаву, охоту на дракона (давно уже, правда, никто не забавляется, после того, как драконы доели последнего охотника). В наше время коровьими манками приманивают не драконов, а отбившихся от стада быков. (Не совсем только мне понятно: торопится твой гулящий племенной красавец - восемь призов на выставках, пятьдесят телят от разных телок только за прошлый год, два метра в холке - на зов молоденькой, горластой и нетерпеливой коровки (как он думает). Вместо коровки на поляне сидишь ты со свистулькой. И чего тебе теперь делать? А еще интереснее: что бык будет делать с тобой?)
С Высоких Холмов, подпирающих город с севера спускаются весной небритые друиды-ведуны, всю зиму просидевшие под снегом в своих берлогах, у городских ворот жмут руки коллегам, которых не видели с прошлого года, хлопают друг друга по спине, развязывают рюкзаки и хвастаются новинками: один изобрел беременное зелье, чтобы одинокие женщины могли детишек иметь, и теперь расталкивает всех пузом и требует, чтобы ему место в транспорте уступали - мученик науки. Другой несет в баночке новый элексир, с которым не страшен ни жар ни холод. Этот же чудесный эликсир заменит вам витамин, антибиотик и снотворное и еще сделает нечувствительным к ударам по голове. И самое главное - никаких дорогостоящих компонентов - только перегонный куб и сахарной свеклы побольше. А мохнатый краснопопый макак, скачущий у них по плечам все сипит, строит рожи, силится рассказать, как лихо продал патент на новый шампунь: взял да слил в один флакон обыкновенное средство для ращения хвоста и собственную притирку от геморроя, все равно она никому кроме геморроя не помогала, и волосы теперь растут, как крапива в огороде. А то, что голос пропал - так это просто молоко холодное не надо было утром дуть.
Если интересует оборотное зелье, требуйте, чтобы сначала продавец сам его при вас принял, а то вон Флинн Белая Горячка из Шестой роты обернул тещу - хотел из нее корову сделать, а ведун подсунул ему драконий эликсир. А тут еще теще его вкус так полюбился, что с утра у нее одна голова была (огнедышащая, правда), а к вечеру - целых девять. С другой стороны, если продавец у вес на глазах превратится в огнедышащего дракона, не самый лучший момент будет предъявлять ему претензии.
Седые умельцы с длинными патлами ниже пояса, эльфийские мастера, развешивают на стендах охотничий и воинский товар - длинные луки, изготовленные не без помощи особых заклинаний. Каждый мастер гордится своими моделями - с наборными рукоятками из ценных пород дерева и застывших смол, с хитрыми ложбинками для стрел или тремя тетивами разной толщины, чтобы регулировать силу выстрела. А приспичит - на луке, как на банджо, можно исполнять простенькие мелодии.
Дремучий Мохов поставляет в стольный город паучьи шелка - прозрачные, радужные, плетеные от середины и в сеточку. Тут тоже надо хитрости знать: шелк должен быть чистый, пусть купец вместе с тобой его обследует и оберет паучков, если где остались. А то суток не пройдет, расползутся в разные стороны и весь отрез распустят. Еще из дому чего-нибудь прихватят заодно.
Короче, если в наших краях ты новичок, лучше сам ничего пока не покупай (и, на всякий случай, не пей и не ешь). А то, знаешь, не ровен час, а мне потом отвечать... А ты, кстати, кто такой? Тархуна от жижи болотной отличить не можешь, останешься на минуту один - последние штаны на тебе распустят. Ты откуда такой бестолковый взялся? На гоблина, вроде, не похож, крылышек у тебя нет, одет как-то чудно. Повернись-ка, экий ты... И задница не лошадиная, не львиная и не птичья. Даже хвоста нету. Ты по-нашему понимаешь хоть? А кому я это все рассказываю?! Ах ты, иностранец, чурка бессловесная, татарин бананьский, деревня... Сам ты... Ах, значит, понимаешь все-таки. Наклонись-ка поближе, я тебя рассмотрю... Хвать тебя за нос!!! Ха-ха, это тебе за "дурака ежового".
Ну и, конечно, знаменитое моховское пиво, самое ядреное в мире. Для его производства забраживают и хмелят лесные ключи (поэтому в Мохове из родничков лучше не пить, если за руль садишься. И лес там в результате растет веселый, говорливый, но неустойчивый. Деревья в Мохове часто падают.) Настаивают пиво на пятистах сорока девяти запахах (плюс пятьсот пятидесятый - у каждого пивовара свой): на еловых шишках, сосновых кочерыжках, комариных брюшках, чищеных сыроежках, ежовых репьях, березовых листьях, зеленой лещине, стоеросовой дубине, дубовой коре, пневой трухе, розовых незабудках (голубые, которые растут на полянках, не подходят), ивовых прутиках, толченых паутинках, чернике и землянике, зернышках тимофеевки (эту, наоборот, надо с полянок брать)...... это сколько уже?.. кукушкиных перышках, сосновой смоле,.. шучу, шучу, мне тоже сегодня еще коров доить, телят пасти, быка случать... делов по горло. (А потом, между прочим, захотите моховского пива скоренько себе на ужин заварить, хвать - а составляющих всего десяток вместо пятисот пятидесяти записано.) Потом все это дело фильтруют через чистую тряпочку, а то, что не отсеялось, болтается на дне бочки. Напиток после всех процедур получается прямо-таки универсальный: можно и в стирку добавлять, и на раны лить, и в перья вместо чернил заправлять, и крыс травить.
4
По Новой дороге в Ежовую Долину, не спеша, катила бочка с пивом. Конечно, не в том смысле, что сама катилась, как ежик от лисицы, а чинно ехала на телеге. На передке, слегка свисая внешними половинками седалищ, помещались два краснорожих гнома, знатные пивовары Дышло и Оглобля (и тоже ехали в Ежовую Долину - торговать). В этот раз пиво получилось особенно крепкое, поэтому дорогу от Мохова до Южного Городского Поста - места сбора таможенных пошлин, - которую пешком всю можно пройти за пять дней, они преодолели за рекордное время - полтора месяца. К тому же два раза у них кончалась закуска и они сворачивали в сторону, торгуя по деревням вразлив за хлеб и грудинку (чем грудинка хуже на Новой дороге, чего им, пьяным дуракам, по ней спокойно не ехалось - непонятно). Потом у них кончилось пиво и пришлось вернуться за новой бочкой на свой хуторок, построенный в чаще на вырубке. На Контрольный Пост они заявились, как старые грехи в бессонницу, ровно в полночь и немножко пошалили, поиграли с ночной сменой в пряталки. Битый час таможенники вместо того, чтобы регистрировать коммерсантов, гонялись в темноте за двумя хулиганами, которые двигались намного проворнее, потому что не боялись наткнуться на что-нибудь в темноте и топали, не разбирая дороги. Оглобля издевательски кричал преследователям (которых он упорно считал "салками") "Ку-ку!", а Дышло говорил "Ик-ик", потому что язык у него заплетался и "Ку-ку" он выговорить не мог. Наконец эльф Биллигейтс, опытный контролер, загнал Оглоблю в угол между амбаром и штрафным помещением, но, хоть и был трезвый, как жених на свадьбе, споткнулся в темноте и упал. Оглобля, наоборот, трезвым совсем не был, поэтому он, не спотыкаясь, просто пал плашмя на таможенника, а Дышло, хотя он тоже был нетрезв, но все-таки споткнулся и свалился на Оглоблю. Произошла заминка, потому что оба хулигана не желали встать с контролера, доказывая, что делать это надо в том же порядке, что и падали, то есть первым должен встать лежавший животом в луже под гнетом двух невысоких, но упитанных пивоваров, Биллигейтс. На дорогу гномы, усталые но довольные, попали уже под утро, даже свиристела во тьме какая-то птица (весь день, небось, продрыхла под березой, а ночью колобродит). Оглобля, уморившись с контролерами, быстро заснул и свалился с облучка. Упав, он полежал (немного торчком) и, нащупав, что сзади него нет бочки, расстроился, что они ее потеряли, при этом его нимало не огорчало то обстоятельство, что сидит он, воткнувшись головой в землю. Дышло тоже проснулся, как только нагретый бок его начал подмерзать, и, не мешкая, поворотил назад. Очень скоро он услышал из темноты голос, жаловавшийся кому-то на пропажу пивной бочки. Он прислушался и выяснилось, что таинственный "кто-то" - это он сам, причем, судя по фразам жалобщика, тот Дышло, который, по мнению Оглобли, выслушивал его стенания, каким-то образом ухитрялся еще и отвечать ему. "Куда ж мы ее девали, нашу кормилицу?" - причитал бедняга, но, видимо, воображаемый собеседник поправил его, потому что он сокрушенно согласился: "Поилицу, поилицу... Ну ладно я, алкоголик, а ты-то куда смотрел?.. Спал он! Спать я тоже могу...... И главное, как тихо укатилась, сволочь! Хоть бы кому слово сказала! Слушай, Оглобля...... - (пьяница, видимо, окончательно перепутал, кто он есть, потому что с этого места он беседовал уже за двоих) - ......Оглобля, сходил бы ты поискал ее, может она недалеко еще укатилась. - Недалеко! Это, братец мой, такая бочка, она, небось, уже под Оврагами, и нам ее не догнать. Я ее так смолил, так конопатил, мхом все щелочки, чтобы ровненько было..."
- Что ты врешь, пьяная твоя рожа, - не выдержал настоящий Дышло. - Когда ты ее конопатил? Заменил доску один раз, да один раз краник ей свернул, пришлось новый вырезать.
- Свернул я ей, родименькой, краник, - сокрушенно согласился Оглобля, не заметив ничего нового в разговоре. - А она вот,.. - тут он завозился на земле и как-то странно захрюкал, похоже было, что плакал (а может, позавчерашнюю лепешку в кармане нашел и жевал втихаря).
- Вот она, твоя бочка, - не выдержал хрюканья Дышло, на самом деле очень добрый мужик.
Он наклонился, пошарил руками в темноте и, наконец, выудил за шиворот приятеля и поставил его на ноги.
- Боченька наша! - умилился Оглобля. Он проверил содержимое, утер рот рукавом и строго поинтересовался:
- И где же ты все время была?
- У подружки уроки делала! - поразился Дышло оглоблиной тупости. - Где ей быть? На телеге и стояла.
- А ты, значит, нарочно молчал! Оглоблюшко, сходи, поищи, милый, - возмущенно передразнил Оглобля. - Получай за это в ухо!
- Ах ты, бузотер пьяный! На тебе в нос!
Веселые пивовары тузили друг друга, пока кто-то из них не вышиб ногой подставку с передка телеги, и бочка, накренясь, сорвалась на землю, крякнула, выдержала и покатилась по дороге назад в Мохов.
- Это она все обижается, что я ей краник сорвал, - сокрушенно покачал Оглобля головой вслед бочке, которую лучи рассветного солнца делали похожей на пасхальное яйцо.
- Что ты стоишь, дурак?! - заорал Дышло. - Лови давай!
Догнать бочку было делом плевым, но сунуться под нее, размером чуть не вдвое превосходящую их, вместе взятых, никто не решался, поэтому некоторое время они просто бежали трусцой по дороге с двух сторон от беглянки, как вестовые скороходы при колеснице нубукского фараона, а идущий и едущий навстречу народ шарахался в стороны и падал в придорожные канавы. На Южном Контрольном Посту не успели таможенники сдать смену и полечить нервы после ночных догонялок, как увидели, что оба хулигана бегом возвращаются на Пост и свою бочку на них катят. Таможенники поняли, что им придется бороться за свою жизнь, и отреагировали мгновенно: тут же опустили северный шлагбаум - цельный ствол исполинской сосны, обхват которой годится, чтобы сортировать хороводы. Неторопливо катившаяся бочка стукнулась о бревно и остановилась, а гномы повалились наземь рядом с ней. Движение по Новой дороге было временно перекрыто, вокруг собиралась толпа коммерсантов, которые от нечего делать глазели на всклокоченных запыхавшихся пивоваров, с ног до головы в дорожной пыли и синяках после драки.
- Ну и что нам теперь делать? - отдышавшись и подержав на больных местах примочки из своего пива, спросил Дышло.
- Их много, а нас мало, - с ненавистью глядя на зевак сказал Оглобля. - Я предлагаю кликнуть клич: кто из Мохова - деритесь за нас... И из Оврагов тоже, - великодушно принял он овражцев за своих. - И из Мерзиан. А еще хорошо бы - с Огненных Водопадов, там каменные тролли ух как дерутся.
- Ладно, я пошел за телегой, - махнул рукой Дышло.
- А еще лучше, давайте все вместе набьем рожу если кто тут есть из Ран-в-попдия, у меня там в прошлом году кошелек стибрили.
Как ни старались, бочку поднять на телегу так и не смогли. Толпа вокруг нее стояла теперь тоже вся запыхавшаяся и всклокоченная - мало кто не попробовал свои силы.
- Я тебе переполовиню! - взвился Оглобля. - В ней и так чуть-чуть осталось.
Но половинить-таки пришлось. Поставили бочку на телегу не скоро: пустела она медленно, а силы собравшихся таяли довольно быстро, и если бы не постоянный приток по дороге трезвых до поры коммерсантов, лежать бы ей и лежать у шлагбаума. Когда бочку водрузили на место и закрепили, выяснилось, что стоит она вверх тормашками, но переделывать дело желающих не нашлось. Друзья-пивовары еще с полчаса поотбивались от никак не желавших угомониться халявщиков и опять повернули телегу к Драконьему Углу.
Всю середину дня Новая дорога в районе Южного Контрольного Поста представляла собой удивительное зрелище. На ней было полно повозок и фур, но, глядя со стороны, не верилось, чтобы кто-нибудь куда-то ехал. Больше было похоже, что каждый потерял ключи, и все теперь шарят по земле и ищут их, кто - не слезая с лошади, а кто и просто на четвереньках, в то время как его лошадь или волы с укоризной и отвращением глядят на хозяина, отойдя подальше. Тачки и телеги оставляли за собой такие замысловатые следы, что кое-где можно даже было прочесть что-нибудь вроде "ОоОоОо", или "SOS", или даже "здссс был " (в конце недописанного предложения лежали на боку опрокинувшаяся двуколка и впряженный в нее владелец, задумчивый большеносый кентавр). Заварившие всю эту кашу гномы с трудом продвигались вперед, поминутно щекоча кнутом своего конька, солового толстенького поньку Калигулу, потому что тот все время норовил заснуть. Калигула, в свою очередь, мстительно наезжал телегой на кочку, как только начинал храпеть один из его хозяев. Наконец, они остановились окончательно: некому было их разбудить, потому что все трое заснули одновременно.
Когда Дышло открыл глаза, уже вечерело, дорога была пустынна, а на дощатом боку их бочки красовалась неприличная надпись, выведенная каким-то малолетним пакостником с помощью древесного угля. Дышло растолкал приятеля и потянулся за кружкой (в отличии от других водо-, медо-, пиво- и виновозов, моховские пивовары ставят бочки краном не назад, а к себе поближе, чтобы удобнее было наливать между делом. У перевернутой бочки краник торчал вверх, и из него пупырился слабенький фонтанчик. Скоро и он иссяк, тогда пришлось вытащить краник и вместо него вставить в дырку соломинку.
Вот так и получилось, что, если солнце еще и не село до того, как путешественники въехали в город, то только потому, что оно, подобно Оглобле, заснуло, пьяненькое, у себя на дороге. Пивовары ехали и играли в рифмы, народную гномью игру. При этом, не утруждая уставшие за тяжелый день мозги, они просто пели про все, что видят вокруг себя.
- Лес кругом стоит дремучий, - начинал Оглобля.
- Елки, пни, репей колючий!
- Видишь, белка поскакала.
- Чтоб ты, рыжая, упала! - пожелал белке Дышло.
- Эх ты, конь ты мой, конек! - пропел Оглобля, любовно охаживая Калигулу вожжами по тугому желтому крупу.
- Быстроногий, как пенек, - критически добавил Дышло.
Обогнув несколько березок, они увидели за поворотом каменные стены Драконьего Угла.
- Эх, стена моя, стена! - тут же придумал Дышло.
- Ты мне на фиг не нужна! - поддразнил стену Оглобля.
- У ворот стоит солдат. - сообщил Дышло приятелю.
- Нам не больно-то он рад, - ответил Оглобля, наклонясь по ходу дела к часовому и нарочно дыхнув перегаром ему в недовольную рожу.
Въехав в город, гномы запетляли по знакомым улочкам, выбираясь к постоялому двору, хозяин которого много лет составлял им компанию, дополняя ее до счастливого числа "три".
- Глянь, какие терема!
- Мне что город, что тюрьма!
- Сколько в городе девчонок!
- Высосут нам весь бочонок.
- Ну-ка, Дышло, дай кремень, - попросил Оглобля, достав трубку и кисет с табаком (точнее, выдержанной в моховском пиве деревянной трухой).
- Расстегни на мне ремень! - задорно отвечал не наигравшийся Дышло.
- Я вот тебе сейчас расстегну, - сердито пообещал Оглобля. - Я с тебя его сниму и по голой твоей заднице твоим же ремнем тебе надаю... Дашь кремень мне или нет?
- Ты мне кум или сосед? - гнул свое стихотворец.
- Я тебе твоя смерть неминучая, если не угомонишься, - сообщил Оглобля и потянулся к другу, чтобы легонько ткнуть ему в зубы, натянув при этом вожжи. Калигула повернул голову, и, увидев, что хозяин тормошит его без дела, дернул телегу, чуть не сбив с ног пешехода, молодого красивого эльфа. Эльф от испуга вскрикнул и неловко посторонился.
- А ты больше лезь под копыта, - раздраженно посоветовал Оглобля, редко извинявшийся, если только перед каменными троллями с Огненных Водопадов, да и то когда их не меньше трех. - Да ты чего, парень?! Стой! - заорал он, рванув на себя вожжи, потому что молодой эльф, услышав пожелание, немедленно нырнул Калигуле под ноги и тут же получил от злого конька подковой по носу.
Гномы вытащили прохожего из-под коня, коню дали в зубы, потом - еще раз (за то, что укусил Оглоблю), эльфа усадили на мостовую, прислонив к чьей-то двери, сполоснули ему разбитый нос пивом и кое-как размазали грязь по его модному сиреневому сюртуку, чтобы не так в глаза бросалась.
- Парень, - позвал Дышло. - Эй, приятель! Командир! Ты меня слышишь или как? Оглобля, пощупай-ка у него, где там сердце бьется.
- Я у него лучше изо рта понюхаю, - насупился Оглобля. - Это до чего надо допиться, чтобы лошадям под ноги прыгать!
- Дурак ты бесчувственный, что ты знаешь, у парня, может, молодая любовь не задалась, вот он и хотел концы в воду.
- И что, надо сразу напиваться в дрибадан? - стоял на своем развернувший вдруг антиалкогольную компанию Оглобля. - Как чего не так, давай, парень, дуй крепкую!
При этих его словах лежавший без движения молодой эльф, не открывая глаз, препротивно вытянул губы трубочкой и подул оратору в лицо.
- Ты смотри, жив, значит! - обрадовался Дышло.
- Куражится еще, алкоголик, - Оглобля недовольно отвернулся от воздуха из чужого рта, потом спохватился и принюхался: - Надо же, не пахнет! Чем же это он так надрался, что и без запаха? Гадость какая.
- Эй, милый, глаза-то открой, - позвал Дышло.
Новый знакомец послушно открыл синие, как озерная глубь, раскосые глазищи и, не мигая, молча уставился на Дышло.
- Чудной он какой. Совсем уже с панталыку сбился. Что, друг, жена тебя бросила? Так тебе и надо, пьянице. Сиди теперь, кукуй.
- Ку-ку, - слабым голосом отозвался раненный.
- Вот тебе и "ку-ку"!
- Ку-ку.
- Ку-ку да ку-ку, у тебя что, мозги на боку? Я же тебе говорил: у него белая горячка.
- Иди, милый, поправься маленько, - пожалел эльфа Дышло. - Пивко - первый сорт, сразу жить веселее станет. Вот тут, видишь, соломинка торчит.
- Ишь ты, как присосался, да, это мужик конченный. Посторонись-ка, дай и мне сосануть......
На миг Оглобле вдруг показалось, что их новый знакомец распятерился: распался на двух одинаковых синеглазых эльфов, щербатую толстуху в красной юбке, пожилого троллийца с седыми висячими бровями и лысой рогатой головой и еще какую-то тварь, то ли собаку, то ли ящерицу, то ли вообще гусеницу семиногую. Но гном зажмурился, на ощупь нашел отверстие в бочке, глотнул - и все прошло.
- Вот дурная моя голова, - пробормотал пивовар, - заразился я, что ли.
- А помнишь, Оглобля, Кукух рассказывал, у них в городе какой-то лекарь чудесный поселился? Он еще одного магистратора пользовал. Тот еще никак облегчиться не мог, все злой ходил.
- Точно, он еще ему тростиночку в задницу совал......
- Во-во.
- И дул туда!
- Дурак, что это тебе, лягушка, что ли? Он ему через зад в пузо какого-то снадобья налил, тот сразу и выздоровел. Так все прямо теперь изо рта на пол проскальзывает, как у утки, чуть не на ходу. Называется очищение, душевное и телесное.
- Да, после такого дела душа точно от тела очистится...... А чего ж он своего снадобья этому страдальцу просто из стакана не дал?
- Не знаю, может, тот пить не хотел. Горькое, может.
- Надо было ему пива моховского нацедить, сразу бы все сладким стало. А стал бы отказываться - через тростиночку залить, - внес свою поправку в курс чудесного лечения Оглобля.
- Балда, вон оно, твое пиво, до чего беднягу довело: жена бросила, жить не хочет, совсем с катушек сбрендил. И еще белая горячка. Сходи, милый, к этому лекарю, я вот только не знаю, где он живет. Он чего-то в тюрьме, я слышал, одно время сидел, но ты не бойся, не по врачебной части, так, может, украл что-нибудь. Или, знаешь, спроси этого магистратора. Он теперь продристался, авось не съест. Как, бишь, его зовут-то?.. Имя такое, змеиное... Змий...
- Зеленый, - подсказал Оглобля.
- Погоди ты, трещотка...... Кобрус... что-то вроде "Уж Гадюкус", наверно.
- Ладно, найдет, не по имени, так по следам, если этот Гадюкус теперь на ходу облегчается.
5
Господин Гад Гидрус, член городского совета, магистратор и магистр алхимии, метр, стоял на верхней площадке единственной дозорной башни Драконьего Угла бок о бок с командиром городского гарнизона, господином Эльвином Сухим Ручьем. (Вообще-то, по первоначальному замыслу градостроителей дозорных башен должно было бы быть двенадцать, но построили только одну, а до остальных все руки не доходили. Спасибо хоть наконец заделали оставленные для них бреши в стенах, а то простоял город триста лет в виде загона для стрижки овец на одиннадцать персон. Красиво было бы, конечно: "Вдали показались мощные стены и башни города Драконий Угол." Но ничего не поделаешь, если найдется какой-нибудь бездельник, которому не жалко времени про нас написать, придется ему начинать как-нибудь вроде "Вдали показались мощные стены Драконьего Угла почти совсем почему-то без башен, с заложенными глиняным кирпичом и кое-как оштукатуренными под камень здоровенными прорехами." Правда, добрую половину кирпича жители тут же расковыряли и наделали лазеек - далеко стало к себе на огороды ходить.
Стоявшие рядом на башне мужчины явно не питали друг к другу теплых чувств: командир гарнизона курил трубку и все время норовил надымить в лицо магистратору, а магистратор каждый раз, когда командир отворачивался, кроил надменную мину его рыжему затылку. Кроме того, командир только что съел бутерброд с куском жареной свиной вырезки и майонезом и уже успел пару раз вытереть сальные пальцы о новую мантию соседа. Оба озадаченно разглядывали с высоты странное явление природы - клин леса с погибшими по неизвестной причине, вчера еще здоровыми, елками. Все ели на этом месте скукожились, завернулись кольцами и спиралями, как обгорелые спички, но при этом следов огня нигде не было видно. Стволы и ветви несчастных деревьев истончились и перекрутились, словно выжатые, но безжизненная, загнувшаяся крючком, хвоя держалась на них, даже не пожелтев. На больном пятачке стояли еще два дуба и много кустов ведьминого орешника, которые в отличие от елок чувствовали себя по-видимому превосходно.
-...... среднего размера, таких много, - говорил Сухой Ручей. - Подлетел, дыхнул огнем - и поминай, как звали.
- Так значит, дракон, - Гад Гидрус строго посмотрел в плутоватые глаза начальника стражи, тут же сбежавшие от его взгляда куда-то вбок. - А почему же его никто не видел? Дракон прямо под стенами города елки травит, а никто ни сном, ни духом.
- Ну, может, он и не средний, а совсем маленький дракон, никто и не заметил. А может, он ночью прилетал... Ночью ведь темно, - напомнил командир.
- Ночью летают только совы.
- Мало ли, что у него случилось. Имеет он право у подружки задержаться?
- Хорошо, допустим, у твоего дракона были причины не спать после отбоя. Но как он умудрился так ловко плюнуть огнем, что сгубил полтора гектара леса в пяти верстах под собой?
- Допустим, он снижался.
- Зачем?
- Что ты пристал? Откуда я знаю, зачем? Увидел оленя и решил поохотиться, - Сухой Ручей понимал, что несет полную чушь, и знал, что Гад Гидрус в курсе, что он понимает, ему даже было немножечко стыдно за себя. Единственным его утешением было то, что Гаду Гидрусу тоже было за него стыдно, что у них такой непутевый командир внутренних войск. Однако Эльвин держался стойко, он предпочитал свалить происшествие хоть на драконов, летающих по ночам от любовниц, хоть на ежика кудрявого, чем признать, что в его районе случилось что-нибудь чрезвычайное, требующее внимания органов внутренних дел.
- Теперь я понимаю, - оживился господин Гидрус, сощурив зеленые удлиненные глаза в кислой улыбке. - Дракон просто хотел поохотиться, но так как лицензии у него нет, он решил это сделать ночью. Он, наверно, очень боится наших лесничих. Они ему солью в прошлый раз в задницу засадили.
Эльвин молчал, насвистывая, не решался согласиться с этой ахинеей и нарваться на новые издевательства.
- Ты только вот что мне объясни, - продолжал не дождавшийся ответа магистратор. - Как этот охотник не только увидел в темноте за семь верст...
- Уже за семь, - буркнул под нос Эльвин.
- Что ты говоришь?
- Ничего.
- Эльвин, смотри на меня, я с тобой разговариваю. Как он за семь верст увидел не только, что там в темноте под ним маячит - лес или речка, но и оленя углядел? У дракона что, бинокль с собой был?
- Олень, может, большой встретился, - тихо сказал командир, но тут же встрепенулся и заговорил бойчее: - Дракон смотрит и думает: "Ого, какой здоровенный олень, я такого в жизни не видел. Конечно, сейчас ночь и я очень тороплюсь домой, но такой случай упускать нельзя. Спущусь-ка я вниз и поохочусь!" - и Эльвин нагло улыбнулся магистратору.
- Шутишь, значит! Шутить ты потом будешь, когда ты это все перед городским советом расскажешь, а пока объясни мне почему от драконова огня нигде отметин не осталось?
Эльвин совсем извелся и за это втихаря наступил Гидрусу на подол длинной мантии и начал возить ногой по полу.
- Позволь мне представить себе всю картину целиком, а то я что-то не успеваю за тобой. Значит, речь идет об одном совсем еще маленьком, но морально неустойчивом дракончике, который периодически задерживается до темноты у некой своей пассии. Но, видимо, жену он еще не готов бросить, поэтому ночевать он всегда отправляется домой, беря с собой бинокль и, наверно, фонарик какой-нибудь, чтобы не врезаться над облаками в таких же пошатучих драконов, сиринов...
- И сов, - вставил Эльвин.
- Спасибо. Так вот, прошлой ночью он увидел оленя такого большого, что чуть не столкнулся с ним лбами. "Ого, какой большой олень, " - подумал наш дракончик. - "Сейчас я на него поохочусь. (Дома мне все равно жена за опоздание поужинать, наверно, не даст. Хорошо еще, если в пещеру впустит.) Только огня своего мне жалко, а застрелю-ка я его, пожалуй, из ......"
- Бинокля! - догадался командир гарнизона.
- Нет, из фонарика, - зашипел Гад (долго шутить у него никогда не получалось). - Я изложу все это на бумаге, а ты распишешься.
Эльвин победно ухмыльнулся и высказал новое предположение:
- А, может, это и не дракон, а ветер какой-нибудь тлетворный.
- Ну да, - устало сказал магистратор. - Эльвин, сопротивляться бесполезно, тебе все равно придется расследовать это дело.
- Какое дело - об убийстве елок?! - взвился давно ждавший этого заявления командир. - Что тут расследовать? Стояли елки и засохли. Кому что непонятно? Какая разница, жучок их попортил или зараза какая завелась? Нам теперь все дела бросить и бежать в лес короедов давить?! А если ты гриппом заболеешь, мне что, отправить полторы сотни солдат ловить твоих микробов?
- Очень много дел у вас! - рассердился Гидрус, не слишком уважавший боевые и служебные качества внутренних войск города. - Пить, хулиганить и девок водить на сторожевую башню, якобы окрестностями любоваться! Ты не хуже меня понимаешь, что перед нами не потрава, а какое-то неизвестное ужасное явление.
- Ты алхимик, вот ты явлениями и занимайся. Мы, если расследуем дело, то понятно, с чего начинать. Вот: есть пострадавший, есть место преступления. Кто он такой? С кем у него были плохие-хорошие отношения? Что соседи знают? Какие у него привычки? А тут что? Пятьсот пострадавших и всех зовут одинаково - "ель вечнозеленая, елкум палкум". Соседи ничего не видели и не слышали, сами скукоженные рядом стоят. Кому это было выгодно? Вон тем двум дубам, что ли, которые целехонькие остались?!
- Как алхимик, я могу тебе сказать, что, если это дело чьих-то рук, то тот, из кого они растут - очень опасный тип.
- Колдуны чертовы! - взорвался Сухой Ручей. - Не сидится на месте спокойно! Наверняка, эльфы поработали, сволочи! Друзья природы, шишку им еловую вместо носа. Высосать всю силу из гектара здоровых деревьев!
- Не надо так грубо про нас, - спокойно попросил Гидрус, чистокровный, проведший детство в домике на дереве, эльф (хотя его имя и повадки наводили иногда на мысли о неком змеином родстве). - Ты сам нам не чужой, эльфиец.
(Действительно, имя "Эльвин" было придумано его матерью, чтобы сыночку осталась хоть какая-то память об отце, красавце-следопыте из северных, "исконных", как они себя называют, эльфов, к которым относилась также мать Гидруса).
- Ах мы теперь и родственники! Ты случайно лет тридцать-сорок назад в следопытах не состоял?
- Лет тридцать-сорок назад я прилежно учился в занудском университете, готовясь стать полезным членом общества. В отличии от тебя.
- Ах, извини, что я не ходил с тобой на лекции! Но я, если и существовал тогда, то только в виде сперматозоида, а нас, сперматозоидов, в ваш университет почему-то не пускают. Боятся, наверно, что мы всех заткнем за пояс своей ученостью. В одной довольно узкой области.
- Ты можешь грубить, можешь плести небылицы. Меня ты не удивишь. Вот письменный приказ городского совета, господин командир гарнизона. Здесь тебе предписывается выяснить причины опасного феномена, причем, приступить к выяснению как можно скорее.
- Обязательно! Вот только картошку в подшефном хозяйстве поможем посеять, здание ратуши отштукатурим (теперь модно все салатовое, а ратуша у нас все серая да серая), прививку всему личному составу от туберкулеза сделаем (потом надо в карантине неделю посидеть), проведем месячник инсценированной песни, поучаствуем в чемпионате трех городов по футбо...
- Докладывать будешь лично мне, метру Гаду Гидрусу, магистратору и магистру алхимии.
- А советоваться с тобой можно или ты только слушать будешь, что я тебе докладываю?
- Пожалуйста, советуйся, - согласился польщенный Гад Гидрус, большой любитель расследований и сыска.
- Тогда посоветуй: что мне теперь делать?
Магистратор открыл было свой тонкогубый змеиный рот, но ту же захлопнул его. Двое мужчин стояли рядом на башне, злые и похожие - оба высокие, тонкие, с длинными носами и зелеными раскосыми глазами. Но в отличии от спортивного командира гарнизона, Гад Гидрус сутул и тощ, а нос его, словно бы и не существующий между глаз, там, где, по идее, должна приподниматься переносица, к концу удлиняется все ниже и ниже, и так бы, кажется, и длился себе, если бы не пришлось оставить на лице еще место для узких, вечно кисло искривленных губ. У Эльвина - наоборот, нос совсем не притянут к подбородку, а торчит далеко вперед, норовя сунуться, куда надо и не надо, как у лисицы. В глазах Гада Гидруса светились язвительность и чисто эльфийская проницательность, в глазах господина Эльвина Сухого Ручья из Сухого Ручья, как обычно, - желание склеить кого-нибудь (только не Гада Гидруса) или покуролесить в хорошей компании.
- Дело не простое, - наконец, признал член городского совета. - Может быть, что-нибудь придумаем после того, как осмотрим место.
- И ведь бумажку заранее заготовил! - фальшиво восхитился Эльвин. - Бюрократ.
- С тобой все средства борьбы хороши, - ответил Гидрус.
Командир злобно ухмыльнулся и поинтересовался:
- Тебя мама как в детстве называла - "гадик" или "гаденыш"?
- Ах ты так?! - неприятно сощурился магистратор. - Да, моя матушка была темной женщиной и выбрала мне такое имя, чтобы боялись злые духи, в которых она верила. Но у него есть свои преимущества: по крайней мере, мое имя достаточно непривлекательно, чтобы отбить у остряков охоту еще больше его уродовать, придумывая мне разные обидные клички... которых кое-кто имеет великое множество!
- Ты это о ком?!
- Ни о ком!
- И какие же мне клички придумывают?.. А впрочем, мне и неинтересно, - торопливо добавил Эльвин, но было уже поздно.
- Нашего веселого командующего каким только ручьем не называют, - с торжеством сообщил Гидрус, - и Обильным, и Сухим Полусладким, и......
- Подумаешь, ерунда какая, - сказал Эльвин, мысленно прикидывая расписание массовых арестов и погромов.
- В комендатуре спрашивают: "Где наш Ручей? Он сухой или побежал подгузник менять?"
- Сунь-хунь-в ручей! - заржал стоявший в карауле у лестницы коренастый мужик.
- Командир Сухой Ручей, такой хороший и ничей! - крикнул с предыдущего этажа брауни Вернисаж-Никотиндарий Лукошко-С-Верхом. (Лукошки-С-Верхом-старшие пять дней кидали друг в друга горшками и, в конце концов, без спору без ссоры, решили дать сынку двойное имя. Мама хотела как покрасивей и назвала его Вернисаж, а папа долго думал умное слово, пока совсем не рехнулся и не родил "Никотиндария". Получилось "Вернисаж-Никотиндарий", сокращенно - "Веник". Кстати, ни красивым, ни умным парня никто бы не назвал, но спасибо, хоть веником не родился.)
Магистратор Гад Гидрус торжествовал. Тут дверь распахнулась, стукнула мужика в карауле ребром по лбу (на радость мстительному Эльвину) и на площадку, распространяя вокруг себя сильный запах моховского пива, ввалился в стельку пьяный синеглазый эльф в сиреневом сюртучке, который, обняв для устойчивости ушибленного караульного, заплетающимся языком спросил:
- Хто... Кто тут маг и... страус... Уж Гадюкус?
Дальше он под шипение Гидруса и хохот Сухого Ручья медленно, но упрямо сполз на пол, последовательно цепляясь за шею, ворот, ремень и, наконец, колени стражника. Когда руки пьяницы двойным мертвым кольцом подрубили его под колени, сопротивлявшийся до той минуты стражник в последний раз трепыхнулся и рухнул наземь, а мимо него на площадку прошмыгнул другой синеглазый эльф и сразу устремился к Эльвину. Командир, все еще смеясь, с вопросительным видом повернулся к посетителю, но тот нырнул вниз и сделал движение, как будто хотел задрать сзади подол командирова камзола, как делают гадкие мальчишки, чтобы увидеть трусики соседок по песочнице. Эльвин ойкнул, поджал ягодицы и снова торопливо повернулся лицом к странному гостю. Странный гость, не мешкая, опять нырнул вниз и попробовал добраться до подола. Так они некоторое время плясали друг вокруг друга. В довершение всех неприятностей на башню залетела здоровенная, со спелую грушу, полосатая оса и начала кружить вокруг господина из городского совета. Теперь картина была - точь-в-точь фанты "Репей, репей, найди себе фиалку", - в углу ползали друг по другу пьяный эльф и караульный мужик, тоже уже косой и пьяневший все больше от одного крепленого дыхания партнера, в центре площадки Эльвин и второй эльф крутились и кланялись, хватая один другого за руки и дергая командира за камзол, а у окна скакал Гидрус, болтая всеми конечностями сразу в тщетной надежде прогнать свою осу.
Через пару минут Эльвин обнаружил, что у их показательных выступлений есть зрители: в дверях сгрудилась небольшая, но очень колоритная группа, состоявшая из щербатой, наглого вида, тетки, шириной чуть не с весь проем и состоявших при ней очередного молодого интеллигентного мужчины из эльфов и другого, постарше, смесь огородного тролля с минотавром, в фиолетовых выцветших штанах с одной помочью. У троллийца между ног торчало что-то непотребное, зеленоватое, чешуйчатое, причем, совсем не в том месте, где надлежало ему быть, а на уровне колен. Эльвин не сразу разглядел, что это непотребство имело еще и два круглых блестящих глаза без ресниц и было мордой любопытной собаки, судя по раздвоенному языку и чешуе, состоявшей в отдаленном родстве с Гадом Гидрусом. Это открытие стоило Эльвину его мужской девственности: противник соколом ринулся в атаку и чмокнул зазевавшегося командующего в задницу прямо поверх камзола. Эльвин подпрыгнул, двинул ногой обидчика и с отвращением стал тереть пострадавшую ягодицу: его никто никогда туда не целовал,.. по крайней мере, из лиц одного с ним пола. В это время оса все-таки цапнула Гидруса в шею, и он с криком рухнул наземь, точно уколотый пентобарбиталом. Наступила тишина: участники сцены, кто - валялись на полу без движения, кто - стоял столбом, тяжело дыша и ошалело моргая глазами над разинутым ртом.
Первой опомнилась нахальная толстуха. Захлопнув рот, она перевела дыхание и заинтриговано пробормотала: "Так-так, вот, значит...". Потом она шагнула к начальнику стражи, а вслед за ней на него двинулись и остальные члены ее группы, включая молодого синеглазого. Эльвин, обнаружив себя между двух похожих эльфов, понял, что его окружают, и торопливо сделал пару шагов назад, прислонясь, наконец, спиной к стенке. Баба продолжала наступать, пока не приперла командира своим пузом.
- Мине ничьи дела не интересуют, - жеманно заныла она, шаря при этом жадными глазами по комнате. - Я и не видела ни граммулечки. Я женьщина одинокая, у мине своих проблем хватаит. Вот, полюбуйтесь на разбойника, нанес мине аморальный ущерьбь, а сам, небось, из приличной семьи, при деньгах, - Мормотка, пока шли в комендатуру, успела обдумать ситуацию. - Выйди, покажись, какой ты красавец, хулиган ты этакий.
Интеллигентный эльф с готовностью вышел вперед (Эльвин вздрогнул и понадежнее схоронился за пузом Мормотки), покрутился на месте и сделал книксен, как ученый медведь после номера.
- Милорд господин мой сладкий, видали, что за нахал? Что он надо мной, бедной женьщиной, вытворял, вымолвить страшно.
Сухому Ручью, злому и растерянному после своего нового сексуального опыта, было, естественно, не до простых граждан с их жалобами, но он был намертво прижат теткиным животом, а все, кто могли за него заступиться валялись по комнате, не проявляя ни малейшего желания подняться, поэтому он сказал:
- Слушаю, гражданочка. Только побыстрей.
- А мине ничего не надо, я сейчас домой пойду, - заторопилась Мормотка. - Ты, милорд мой, только скажи ему, поганцу, что гнить ему в тюрьме до конца его дней, если не выплатит мне комьпеньсацию: сорок... нет, шестьдесят... сто...
- Ты сначала скажи, что он тебе такое сделал, а потом уже я решу, до каких дней ему гнить в тюрьме и какую компенсацию он мне выплатит... тебе, то есть.
- Обзывал он меня всякими обидными словами: и жабой толстой, и кикиморой бесхвостой, и колодой, и все у мине же в собственном огороде, у мине и свидетель есть, сосед мой Пеньдель Меньдель, мужьчина тихого поведения, никому за всю жизнь слова не соврал.
(Лысый седой троллиец Мендель обалдело разинул глаза, услышав такую свою характеристику.)
- Так как дело было? - спросил у него Эльвин.
- Он ее сначала "госпожой Мормоткой" назвал... раза три или четыре, мне не все слышно было.
- Да, язвительный парень.
- Это, изьвиняюсь, имя мое собственное, - обиженно встряла Мормотка.
Сухой Ручей с удивлением посмотрел на нее, недоумевая, как баба с таким именем может еще на какие-то обзывательства обижаться.
- А она его назвала "колдовским отродьем", "паршивцем", "разбойником", "сопляком", в общем, если надо, я списочек составлю, я писать умею, - радостно сообщил Пендель Мендель, не купившийся на "мужьчину тихого поведения" (а может, еще и обиженный).
- Она его еще семечками всего заплевала, - добавил пендельменделев семилапый кобель.
- Тетку в камеру на пятнадцать суток, штраф - десять золотых. Если платишь на месте и без квитанции, то пять, - быстро подвел итог командир и заерзал, пытаясь вылезти из пуза, сидя в котором, он уже изрядно вспотел.
- Да это чьто жи? Да это какь жи? - заорала толстуха
- А воть такь жи! - ехидно передразнил ее сосед.
- А ты, соседушка, не радуйси, сьживу я тибе теперь во свету и кобелюку твоего отравлю!
- Ты это слышал? - повернулся Пендель к командиру гарнизона.
- Слышал, слышал. Сживет, десять лет дадим, - успокоил его Эльвин. - Матеруха, тетку эту уведи отсюда, а то я сейчас задохнусь совсем.
Караульный успел за это время подняться на ноги, но, похоже, это было последнее его достижение в тот день: он еле стоял, обнимая своего эльфа, который для устойчивости тоже был вынужден прильнуть к стражнику. Но, как выяснилось, духом Матеруха сломлен не был. Услышав приказ, он отважно позвал слабым голосом: "Веник! Вень, иди сюда, тут бабу одну арестовать надо." Вбежавший с криком "Где баба?" Лукошко со второй площадки, увидев Мормотку, разочарованно хмыкнул, но командира вызволил.
Эльвин почувствовал, что кто-то теребит его сзади за штанину, и испуганно обернулся. К его великому облегчению это был всего лишь Гад Гидрус, сидящий на полу, держась одной рукой за шею, а другой - командующего за штанину. Магистратор изумленно таращился на собравшихся и порывался что-то сказать Сухому Ручью.
- Ты видишь это или нет?! - наконец взволнованно спросил он.
- Тебе два списка, что ли, представить через час: а - что я вижу, бе - что я не вижу? - раздраженно спросил Эльвин старого бюрократа, злясь сам на себя за то, что глупо испугался.
- Ну-ка, вы, встаньте в ряд, - велел Гад Гидрус трем синеглазым эльфам, забыв от удивления встать с пола.
Эльфы немедленно выстроились в шеренгу. Шеренга получилась из четырех звеньев, потому что за одного эльфа все еще цеплялся Матеруха.
- Ну, теперь видишь? - нетерпеливо спросил Гидрус.
- И теперь не вижу. Мне Матеруха мешает. Гиг, ну-ка отвянь.
Стражник с укоризной посмотрел на любимого командира, и разжал руки.
Перед Эльвином стояли три абсолютно одинаковых синеглазых индивидуума в одинаковых сиреневых сюртучках. Средний, чуть погодя, устало вздохнул и повис на товарищах, обняв их за шеи одного - правой рукой, а другого - левой.
- Ты что-нибудь понимаешь? - сказал Гидрус, вставая.
- Я вот теперь не понимаю, как я своего-то стервеца найду! - рассердился злопамятный Эльвин. - Эй вы, кто из вас,.. - он замялся.