Дождь начался ночью. Начался не внезапно, не резко, словно опасаясь разрушить ту хрупкую, как стекло тишину, спавшую в саду, где-то под тенью высоких яблонь.
Зашелестел застенчиво и робко, переливаясь, вздрагивая, шурша не успевшими опасть листьями...
Еще сквозь сон я услышала чьи-то мягкие, осторожные шаги. Будто кто-то очень легкий, почти невесомый, осторожно крался в туманном предрассветном сиянии, льющемся из окон, боясь разбудить, потревожить.
И, только проснувшись, поняла, что это дождь...
Иногда сквозь монотонный, убаюкивающий шелест, был слышен чей-то тихий, едва различимый голос.
Он был похож на осторожный, мягкий шорох листвы, на звенящий звук разбивающихся о стекла капель.
Нашептывал что-то в ухо, щекоча слух, пел песни о теплых морях и бескрайних лесах, о зеленых просторах цветущих лугов и солнечных долинах.
И это тоже был дождь...
Что-то барабанило по стеклу. Звук был тихий, но призывный, настойчивый. Словно звал к себе, куда-то в глубь ночной акварельной синевы.
Стекла тихонько вздрагивали под ударами невидимых пальцев и, звеня, разносили по комнате этот задумчивый, монотонный стук.
И это был дождь...
Перезвон капель был похож на переливчатую, звонкую мелодию. Словно где-то звучало, заполняя своей музыкой сонное, замершее пространство, старое пианино. А иногда шум дождя становился особенно сильным, и в нем чудилась уже игра целого оркестра с протяжным звучанием скрипок, флейт ветра и барабанной дроби.
Он бился и гремел, шумя, перекатываясь, гудя...
И это тоже был дождь...
Громкий и тихий, спокойный и бурный, настойчивый и робкий, беспокойный и убаюкивающий, переливчатый, монотонный...
Иногда я чувствовала, как внутри осторожно вздрагивает, трепеща, и тянется, рвется навстречу дождю что-то странное и так похожее на него - моя душа...