Неповоротливый и тяжелый, похожий на заледеневшее облако ваты, сотканной из мерцающих стеклянно-серых звезд, он казался недвижимым, тягучим, мертвым. Будто всепоглощающая немая пустота, струящаяся над самой землей и норовящая поглотить собой все окружающее. Коснуться всего своими леденящими туманными завихрениями, подсвеченных тусклым сиянием. Дотронуться до всего кривыми, тощими лапами с остро заточенными алмазно-ледяными когтями.
Вокруг был мрак. Клубящаяся сумеречная неясность, окутанная все тем же слоистым белесым туманом. Сводчатый потолок зала терялся где-то в глубине сизой дали, и, лишь изредка пробиваясь сквозь нагромождение заиндевевших поперечных балок и ветвящегося переплетений покрытых снегом стальных решеток, проглядывали морозно-яркие, блестящие, как мельчайшие осколки стекла, светлые огни, делавшие тьму над головой отдаленной похожей на темное, усеянное сверкающими капельками-звездами, небо.
Но их свет не радовал. Не манил, не звал к себе своим загадочным, пленяющим сиянием, не привлекал. Их свет отталкивал. Безраздумно и резко, как может отталкивать только заведомо чужое и опасное.
Ей не нужно было объяснять это. Она чувствовала все подсознательно: всю неприязнь, всю холодную, покрытую инеем, злобу, исходящую от обманчиво-лживых, похожих на звезд, огней, - и почти физически ощущала леденящие прикосновения самой Смерти, чувствовала перед собой ее смрадное дыхание.
Она знала, что ей не уйти, не выбраться из этого пустынного царства льда, холода и тьмы - просто не хватило бы сил. Но не могла сдаться просто так, без борьбы, без хоть какого-то сопротивления. Не могла признать себя пораженной, хотя, где-то в глубине души, давно поняла, что это на самом деле так.
Пронизывающий ветер холодил и морозил кожу, пытаясь сломить, победить, отобрать у нее ту тонкую спасительную нить, за которую она так отчаянно держалась. Пусть и спасение это было лишь относительным.
Временами ее охватывала крупная дрожь, тело колотил леденящий холод. Она знала - ветер побеждает: проникает глубоко под кожу, вымораживая ее изнутри, сковывает льдом легкие - и торопилась еще больше.
Тонкие, прежде цепкие и ловкие, а теперь неповоротливые и негнущиеся пальцы лихорадочным, отрывистыми и неточными движениями перебирали тонкие, но упругие и гибкие шнурки, а возле ее ног покоился в сверкающем серебром снежном сугробе уже готовый конец длинной веревки. Обмороженные, посиневшие от холода губы еле слышно выводили тонкий, отрывистый и несложный мотив.
Печальная, полная тоски и безысходности, песня звенела и дрожала, подхваченная морозным вихрем, отдавалась от далеких стен гулким эхом, множилась сотней пронзительных грустных отголосков, стремительно взвивалась ввысь и, наконец, медленно замирала где-то под куполом обманчивых, искусственных звезд.
Это была последняя дерзость, которую она могла себе позволить, последний вызов, брошенный в сторону мерзкой леденящей Тьмы.
Она уйдет гордо, под свой собственный похоронный марш. Не оглядываясь и ни о чем не сожалея. И уже не услышит, как потом, заглянув одним глазком в этот пустынный и одинокий мир, кто-то бросит цинично и жестоко: "Гляди, - мышь в холодильнике повесилась!.."
P.S. Эта юмористическая миниатюра доказательство того, что описать красиво можно всё что угодно. :)