Прозрачную и хрупкую, как стекло, тишину утонувшей в сумеречной синеве комнаты нарушало лишь тонкое, еле слышное тиканье часов.
"Тик... Так..." - две едва уловимые мелодичные и звенящие нотки. Их было сложно различить даже самому острому и тонкому слуху, но для нее эта тихая, заунывная песнь казалась целой музыкой - переливчато-звонкой и торжественной.
Словно часы были рады, что скоро смогут навсегда прекратить это бездумное, лишенное смысла дребезжание.
Что ж,.. она будет только рада. За последние годы одинокой, безрадостной жизни оно начало порядком ей надоедать. Этакое монотонное постукивание бездушного механизма, созданного отмерять оставшуюся ей жизнь.
"Тик... Так..." - снова послышалось равнодушное тиканье. Будто часы напоминали хозяйке: "Мы еще здесь... И ты пока тоже..." Пока...
Она собрала остаток сил и чуть приподняла лежавшую поверх одеяла руку.
На небольшом квадратном экране, похожем на циферблат обычных наручных часов, мерцали слабым зеленоватым светом цифры - четыре нуля, разделенные друг от друга тонкими прочерками. Год, месяц... День... Час...
И рядом, едва различимые в полутьме - 09:47
Необратимо сокращающееся число минут и секунд.
09:46
09:45
Все, что осталось от прежних двадцати пяти тысяч дней. Шестисот тысяч часов. Шестидесяти восьми с половиной лет...
Она глубоко вздохнула, насколько позволял удушливый сухой кашель, и приподнялась на постели, опираясь рукой о ее резную спинку.
В полумраке маленькая, яркая и пестрая при свете дня, спальня теперь казалась раскрашенной во все оттенки глубокого, темно-синего цвета. Словно кто-то невидимый решил поиграть с оставленной без присмотра палитрой, раскрасив привычные вещи затейливыми узорами и тенями.
Ей очень нравилась эта игра цвета: в сумеречном, по-вечернему синем свете ее спальня казалась намного уютнее, чем днем. Полумрак скрадывал, делая незаметными, все ее недостатки: обволакивал и застилал тенями рассохшуюся и покосившуюся от времени старую мебель, затемнял потолок, делая незаметной сетку трещин на нем, скрывал затертые, отклеившиеся обои.
В сумерках спальня казалась живой, уютной и теплой, словно и не было никогда той тоски, той одинокой безысходности и пустоты, поселившейся в ее доме и заполнившей душу и сознание.
"Тик..." - опять прозвучал вкрадчивый голос отсчитывающих время часов. И почти сразу вслед за ним чуть более звонкое: "...Так..."
Часы неумолимо и настойчиво требовали внимания. Они хотели, чтобы она СЛУШАЛА их прощальный тоскливый концерт. Лишь его... До конца.
И продолжали упрямо бить свое:
"Тик... Так..." "Тик... Так...", отмеряя каждый осторожный, пугливый вдох.
"Тик..." - что-то торжествующее мелькнуло на миг в их неугомонном механическом голосе. - "Так..." - прозвучало будто в подтверждение ему.
И снова...
Секунда, две, три... Сколько их еще у нее осталось?..
"Тик... Так..." - надменно-презрительное.
Нет! Это уже не было бездумным бормотанием мертвого стального механизма. Часы были живым существом. И они смеялись. Смеялись над ней, всем своим видом и голосом показывая, что искренне рады скорому концу ее времени и, вместе с тем, и жизни.
Они протикали двадцать пять тысяч дней. Шестьсот тысяч часов.
"Тик... Так..." - и так два миллиарда и сто шестьдесят миллионов раз. Слишком много даже для терпеливой машины.
Часы устали и были рады ее смерти. Они ХОТЕЛИ, чтобы она умерла.
"Тик..."
00:10
"Так..."
00:09
Каково это - всю жизни считать секунды до своего конца?.. Видеть, как жизнь неумолимо уходит от тебя?..
"Тик-так..." - с радостным оживлением отбивали часы.
Шесть секунд... Пять...
"Тик-так..."
Вдох-выдох...
"Тик..." - Вдох... Две секунды...
"Так..."
Короткий и тревожный выдох.
"Тик... - последний аккорд сыгравшего симфонию оркестра... Конец. Теперь часы наконец-то смогут отдохнуть. Без нее. - Так..."...
...И вдруг - назло себе, назло эти проклятым часам... Назло всему миру - вдох-выдох... Вдох-выдох...